Материалы дела

1989 год. «Москва молится за невинного царя», «Русские должны знать правду о смерти царя» — подобные заголовки советских газет — такое трудно было представить несколько лет назад — свидетельствуют о требовании правды, предъявляемом обществом, которое живет под знаком гласности! Используется любая возможность, чтобы приподнять завесу над Запрещенной Историей первых лет советской власти. В апреле 1989 года в газете «Московские новости» писатель Гелий Рябов заявил, что десять лет назад им были обнаружены останки семьи Романовых, по крайней мере их черепа, и утверждал, что убитые не были уничтожены с помощью кислоты или извести, а захоронены далеко от Екатеринбурга. Цель подобного «открытия» ясна: если действительно обнаружены останки императорской семьи, то их можно перевезти и отслужить панихиду, как это предлагают отец Вадим и Владимир Анищенко, один из руководителей комитета по реабилитации бывшего царя.

В мае 1989 года тот же Гелий Рябов публикует в четвертом и пятом номерах журнала «Родина» обширную статью, в которой приводит неопубликованные выдержки из признания ответственного за казнь Романовых Якова Юровского, коменданта Ипатьевского дома, «дома особого назначения», где были убиты Романовы. Это признание, кажется, было написано в июле 1920 года, то есть через два года после убийства. В тех же номерах «Родины» историк Г. Иоффе, специалист по этому периоду, поднимает вопрос о казни, а именно ответственны ли за нее местные или центральные власти.

Конечно, потребность в правде — беспристрастна она или нет — объясняет появление свидетельств и документов, доступа к которым русские люди были лишены. Однако говорят ли нам эти сенсационные публикации больше того, что уже известно, по крайней мере на Западе? И есть ли уверенность в том, что существующая на Западе версия казни Романовых соответствует действительности? А признание Юровского, к примеру, является ли оно — даже если и находится в архиве — более достоверным, чем другие признания, каких немало знала история СССР? В этом загадочном деле свидетельства и показания иногда полностью противоречат друг другу, хотя все они хранятся в архивах.

Но какими мы, собственно, располагаем источниками? Основным документом о самом убийстве в течение долгого времени являлись материалы расследования Н. Соколова, одного из судебных следователей, которому в 1919 году-после того как белые раскрыли злодеяние — было поручено ведение следствия, озаглавленные «Следствие по делу об убийстве бывшего императора Николая II и членов его семьи». В 1922 году начальник Соколова генерал Дитерихс опубликовал книгу «Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале», а еще раньше, в августе 1920 года, поместил в журнале «Ревю де де монд» статью с выводами, сделанными на основе указанного расследования.

У красных основными документами были небольшой сборник «Рабочая революция на Урале», составленный П. Быковым и опубликованный в Екатеринбурге в 1921 году, и его же книга, вышедшая в Свердловске в 1926 году, под названием «Последние дни Романовых». П. Быков являлся одним из членов Екатеринбургского Совета, отдавшего приказ о казни во время событий лета 1918 года.

Как будет установлено далее, тексты той и другой стороны содержат немало одинаковых выводов и в последующем на их основе возникает наиболее распространенная версия.

Тем временем появление молодой женщины, выдающей себя за царскую дочь Анастасию, «единственную, избежавшую убийства», заполняет хронику событий, связанных с убиенными, оставшимися без погребения. Однако наиболее опытные эксперты утверждают, что условия казни были таковы, что никто не мог спастись. Убежденная в обмане, но не признавая этого открыто, пресса перенесла «историю» Анастасии из рубрики «Политические события» в рубрику «Происшествия».

Таково было положение вещей на 1975 год, когда двум журналистам Би-би-си Саммерсу и Менгольду удалось достать полный экземпляр следственного дела, того самого, на основе которого Соколов написал свою работу. Рассмотрев все имеющиеся документы, они доказали, что из «Следствия», опубликованного в 1924 году Соколовым, методично изъяты все документы, которые могли бы подтвердить предположение о том, что дочери царя и его жена остались живы. В конце концов было предано забвению даже первоначальное сообщение о казни царя, в котором говорилось: «Жена и сын Николая Романова отправлены в надежное место».

Насколько верны эти утверждения?

В настоящее время можно лучше составить представление об этом, так как материалы судебного следствия были почти полностью опубликованы в Германии в 1987 году Николаем Россом под названием «Гибель царской семьи». По своему объему расследование, опубликованное Соколовым, составляет лишь около одной десятой следственного дела, опубликованного Н. Россом, что уже вызывает интерес к этой последней публикации. В этих документах, как и в предыдущих, дается анализ непосредственных сведений об убийстве, поскольку речь идет о документах судебного расследования, однако сами по себе они не могут дать представление о политической стороне дела. Для этого следует привлечь другие свидетельства и архивы.

Рассмотрим вначале сведения о кончине семьи Романовых и связанных с ней обстоятельствах.

Сообщение о смерти Николая II и обстоятельства, с ней связанные

«В ночь с 16 на 17 июля по постановлению президиума Областного Совета Рабочих, Крестьянских и Красноармейских Депутатов Урала расстрелян бывший царь Николай Романов. Он слишком долго жил, пользуясь милостью революции, этот коронованный убийца».

На третьей странице того же номера газеты «Уральский рабочий» от 23 июля 1918 года в рубрике «Телеграммы» можно прочесть:

«Москва, 19 июля… Председатель Свердлов сообщает полученное по прямому проводу сообщение от Областного Уральского Совета о расстреле бывшего царя Николая Романова. За последние дни столице красного Урала — Екатеринбургу серьезно угрожала опасность приближения чехословацких банд. В то же время был раскрыт новый заговор контрреволюционеров, имеющий целью вырвать из рук советской власти коронованного палача. Ввиду всех этих обстоятельств президиум Уральского Областного Совета постановил расстрелять Николая Романова, что было приведено в исполнение. Жена и сын Николая Романова отправлены в надежное место. Документы о раскрытом заговоре посланы в Москву со специальным курьером.

…За последнее время предполагалось предать бывшего царя суду за все его преступления против народа, только развернувшиеся сейчас события помешали осуществлению этого суда. Президиум, обсудив все обстоятельства, заставившие Уральский Областной Совет принять решение о расстреле Романова, постановил признать решение Уральского Областного Совета правильным».

20 июня в Москве «Известия» сопроводили сообщение о смерти Николая II следующим комментарием: «Этим актом революционной кары Советская Россия торжественно предупреждает всех своих врагов, которые мечтают вернуть царский режим и даже смеют угрожать с оружием в руках».

В первом тексте казнь связывают с угрозой заговора или похищения — не новой ли попыткой наподобие авантюры Яковлева? В нем указывается о прибытии чехословацких войск, более или менее связанных с белыми, которые могли бы похитить царя. Текст составлен таким образом, что создается впечатление, будто инициатива казни, как и характер ее исполнения, исходила от местных властей: «Признать решение Уральского Областного Совета правильным». Однако все это требует проверки.

В 1930 году английский агент Локкарт утверждал, что он был первым, кому сообщил об этой новости Карахан, заместитель народного комиссара по иностранным делам Чичерина: «Первые сведения, которые я получил вечером 17 июля, касались официальной позиции правительства в отношении этого преступления. Мое собственное впечатление сводится к тому, что, напуганный приближением чехословацких войск, уже открыто воюющих с большевиками, местный Совет взял на себя инициативу убийства, которое затем одобрило Центральное правительство. Что определенно ясно — оно его не дезавуировало и не осудило… Карахан в разговоре с нами выразил свое неодобрение и говорил о смягчающих обстоятельствах».

Обстоятельства действительно складывались драматически как для правительства, так — в еще большей степени — и для уральских большевиков. Коммунистическая власть никогда еще за всю свою историю не подвергалась такой угрозе, даже в будущем, во время побед адмирала Колчака в 1919 году.

В июне и июле 1918 года большевики контролировали лишь территорию, равную по своим размерам древней Московии, остальная часть страны была им неподвластна. В апреле 1918 года Украина находилась в руках гетмана Скоропадского, опекаемого немцами. Многочисленные русские монархисты эвакуировались в Киев, в том числе бывший министр иностранных дел П. Милюков, который ведет переговоры с немцами, а также с Добровольческой армией под командованием Алексеева и Деникина и с атаманом Красновым. Все они удерживали южную часть страны вплоть до Каспийского моря. Другой фронт гражданской войны открылся в Западной Сибири, где члены бывшего Учредительного собрания, распущенного manu militari Лениным, поневоле пошли на союз с контрреволюционерами и пытались создать подпольную армию. Подтолкнуло их к этому непредвиденное событие: восстание чехословацких солдат — бывших австро-венгерских военнопленных, которым Троцкий разрешил доехать до Владивостока. В связи с общим хаосом, а также из-за плохого отношения и недоверия к ним местных Советов, в которых — в большем или меньшем числе — находились большевики, они восстали и с помощью железнодорожников, выступавших против большевиков, заняли Омск. Постепенно чехословацкий корпус под командованием генерала Гайды становится единственной по-настоящему организованной силой в этом районе Сибири.

В конце июня — начале июля 1918 года эти солдаты, поддержанные союзниками, высадившимися во Владивостоке, продолжали усиливать свою боеспособность и постепенно занимали различные железнодорожные станции на Транссибирской магистрали. Они шли от Омска на Екатеринбург, где находилась императорская семья.

Одновременно против большевистских «узурпаторов» вели борьбу отдельные подпольные группы, также из числа эсеров. Они действовали, как и до 1914 года: устраивали налеты карательных отрядов, массовые забастовки, как, например, в Ижевске. Поддерживали их демократы и мелкая буржуазия, пострадавшие от бесчинств Красной гвардии. Среди них был и Борис Савинков, бывший террорист, действовавший в 1900–1905 годах; он стал затем министром в кабинете Керенского, союзником генерала Корнилова и руководителем «Союза защиты родины и свободы». Связанный в какой-то мере с генералом Деникиным, он имел свою сеть почти по всей России и пользовался поддержкой французских служб, которые, базируясь на Крайнем Севере, в Архангельске, должны были помочь ему в походе на Москву. Однако в нужный момент они не оказали ему помощи, и Борис Савинков самостоятельно внезапным нападением захватил Ярославль. Операция на этом и закончилась. Организованные в его честь торжества и удрученность жителей после перехода города снова в руки большевиков свидетельствовали о непопулярности режима в небольших провинциальных городах.

Если мы посмотрим на карту, то увидим, что Ярославль, Ижевск и Омск находятся в зоне, простирающейся от Москвы до Тобольска, включая Екатеринбург, где заключена была императорская семья. Все события там происходят в июне или начале июля. Ярославль, к примеру, был взят 6 июня 1918 года. В тот же день левые эсеры, присоединившиеся к большевистскому октябрьскому перевороту и поддержавшие разгон Учредительного собрания, однако враждебно встретившие заключение мира в Брест-Литовске — удар в спину немецкого пролетариата, ибо этот мир укреплял позиции кайзера, — организовали покушение на немецкого посла при советском правительстве Мирбаха. Затем они предприняли нападение на Чека. Их цель была ясна — возобновить революционную войну против немцев, восстанавливавших на оккупированных территориях прежний режим.

Сопоставление всех этих обстоятельств помогает осознать, почему Екатеринбургский Совет, которому непосредственно угрожает продвижение чехословаков, идет на такую меру: они казнили царя 16 июля и оставили город через несколько дней после этого. «Исполнительный комитет Совета покинул город последним, как капитан свое судно, в ночь на 25 июля» в направлении Перми.

События, происходившие в июле, сами по себе не могут объяснить решение о казни членов императорской семьи, но по крайней мере объясняют внезапность и оперативность исполнения. Безусловно, мысль о казни Романовых носилась в воздухе. Еще 4 марта 1918 года большевики Коломны «требовали» казни, поскольку «немецкая и русская буржуазия восстанавливает царский режим в оккупированных ею районах». В Москве также неоднократно возникает идея проведения судебного процесса, приговор которого нетрудно себе представить. Власти Екатеринбурга были, безусловно, в курсе этого: председатель Уральского Совета А. Белобородов был связан с Троцким, который, как говорили, должен был выступить общественным обвинителем на процессе. Сложившиеся обстоятельства, очевидно, побудили Совет к действиям, и Москва поддержала операцию постфактум. Все это выглядит правдоподобно, однако до сих пор не доказано.

Как только белые вошли в Екатеринбург, они обнаружили в урочище «Четыре брата» остатки сгоревшей одежды и других личных вещей, принадлежавших Романовым. Началось следствие.

В Красной России, по словам Р. Локкарта, «население Москвы восприняло сообщение о смерти царя с поразительным равнодушием». Западные державы узнали о ней 22 июля из корреспонденции газеты «Таймс»: «Бывший царь убит. Преступление официально одобрено». Этот заголовок и следовавший за ним некролог занимали полторы газетные колонки; о других членах семьи не упоминалось, говорили лишь о казни царя. На четвертой и пятой страницах печатались рассуждения о судьбе Николая II, а в посвященной ему 26 июля передовой статье в основном говорилось о помощи чехословаков союзникам. Разве не создали они своего рода второй фронт за спиной большевиков — этих «союзников» немцев со времен Брест-Литовска? В то время — и это правда — личная судьба Романовых интересовала союзников меньше, чем изменения на карте военных действий: шла вторая битва на Марне, где снова решался исход войны. И эти события действительно совпали.

Однако хроника последних дней Романовых возобновляется по окончании войны.

Отклики и слухи

Сразу после перемирия министр иностранных дел Стефан Пишон выступает с трибуны палаты депутатов с первым публичным изложением обстоятельств убийства Романовых согласно информации, полученной им непосредственно от первого председателя Временного правительства князя Львова в марте 1917 года.

«…Камера князя Львова находилась по соседству с камерой императорской семьи. Большевики собрали их там вместе, посадили и всю ночь кололи штыками, а наутро прикончили по очереди выстрелами из пистолета, в результате чего, рассказал мне князь Львов, там образовалось настоящее море крови…»

Это публичное выступление получило, конечно, большой отклик, поскольку заявление министра основывалось на свидетельстве первого председателя Временного правительства!

На самом деле — это стало известно значительно позже — князь Львов никогда не проживал в доме Ипатьева, куда была заключена императорская семья. Он даже никогда не входил в этот дом, в котором не было никаких камер, так как это был обычный буржуазный дом. Стефан Пишон плохо понял: князь Львов действительно находился в тюремной камере, но в 4 километрах от дома Ипатьева, и не мог быть свидетелем событий, о которых рассказывал. Однако и в дальнейшем он не пожелал отказаться от своих показаний.

Как бы то ни было, большевистские руководители неоднократно отрицали убийство всей царской семьи: вначале Георгий Чичерин — 20 сентября 1918 года, затем Максим Литвинов, работавший в том же министерстве и впоследствии ставший преемником Чичерина, — в специальном заявлении от 17 декабря 1918 года и, наконец, Г. Зиновьев — 11 июля 1920 года, о чем сообщила газета «Сан-Франциско санди кроникл».

Однако самое подробное заявление содержалось в интервью Чичерина газете «Чикаго трибюн» на конференции в Генуе и было воспроизведено в газете «Таймс» 25 апреля 1922 года:

ВОПРОС: Приказало ли советское правительство убить дочерей царя или дало на это разрешение, а если нет, то были ли наказаны виновные?

ОТВЕТ: Судьба царских дочерей мне в настоящее время неизвестна. Я читал в печати, что они находятся в Америке. Царь был казнен местным Советом. Центральное правительство об этом ничего предварительно не знало. Это произошло перед тем, как данный район был захвачен чехословаками. Был раскрыт заговор, направленный на освобождение царя и его семьи для отправки их чехословакам. Позже, когда Центральный Комитет получил информацию по существу фактов этого дела, он одобрил казнь царя. Никаких указаний о дочерях не было. Так как из-за оккупации этой зоны чехословаками связь с Москвой была прервана, обстоятельства данного дела не были выяснены»

Не предназначались ли эти заявления для иностранной печати? Первое, во всяком случае, было сделано в разгар войны. Заявление Зиновьева и второе заявление Чичерина будут сделаны после «появления» Анастасии в Германии, в конце 1919 года и в феврале 1920 года.

Генерал Дитерихс опроверг все эти заявления: он выступал с позиции осведомленного человека, поскольку именно он назначил следователя Н. Соколова, который закончил ведение следствия по делу Романовых. Дитерихс выступил 1 августа 1920 года в журнале «Ревю де де монд» со статьей, в которой указывал лишь на два первых заявления — Чичерина и Литвинова.

«Большевики объявили о смерти императора и опровергли смерть других членов императорской семьи и их окружения. Они сделали все для того, чтобы обмануть общественное мнение. Так, например, 20 июля, через три дня после преступления, из Екатеринбурга был официально отправлен поезд и громогласно заявлено о том, что с ним отправлена заключенная императорская семья. На самом деле в этом поезде, направлявшемся в Пермь, находились лишь мадемуазель Шнейдер, чтица и приятельница императрицы, графиня Тендрякова, «дядька» Нагорный, лакей Волков и Трупп. Все, за исключением одного из слуг, которому удалось случайно бежать, были расстреляны неподалеку от Перми 22 августа 1918 года.

Это опровержение должно навсегда положить конец всем постоянно возникающим слухам и вымыслам — во всех случаях появляющимся из большевистских источников, — согласно которым царь якобы все еще жив. Одна из статей подобного характера появилась в Москве 17 декабря 1918 года. Литвинов (Финкельштейн) признал в Копенгагене убийство некоторых членов царской семьи и отрицал убийство других. В апреле 1920 года в одной из немецких газет появилось сообщение якобы немецкого военнопленного о том, что он присутствовал во время убийства одного Николая II…

Причина этих тенденциозных слухов вполне очевидна для тех, кто знает русскую душу: внести как можно больше путаницы, противоречий, страхов и суеверных надежд в умы, и без того потрясенные и встревоженные до самых своих глубин».

Это свидетельство в значительной степени опровергается документами, опубликованными позднее. Так, например, А. Волков был жив 23 августа 1919 года, когда его допрашивал в Омске Соколов, и его показания находятся в архиве (см. Росс, док. № 256), если только они не вымышленные. К. Нагорный был действительно расстрелян, но в мае или начале июня 1918 года, то есть до казни Романовых (см. Росс, док. № 15).

Наконец, графиня Радзивилл, до которой дошли заявления генерала Дитерихса, сообщила 11 июля 1920 года корреспонденту газеты «Сан-Франциско санди кроникл», который попросил ее рассказать о событиях в Сибири летом 1918 года и показал ей первые фотографии находки, сделанной в урочище «Четыре брата»: «Это вовсе не те драгоценности, которые увезла с собой императорская семья… Эти оставались в Петербурге… А главное — два человека, которые, как указывал генерал Дитерихс, были казнены, на самом деле были живы — это княгиня Долгорукова и графиня Тендрякова». Опасаясь за их безопасность, она не могла сказать, где они находятся. Она высказала предположение, что часть императорской семьи могла быть спасена и что большевики устроили инсценировку убийства.

Американская газета задавала такой вопрос: «Была ли действительно убито императорская семья? Доказательства ее убийства неубедительны».

И тогда распространились слухи о том, что, возможно, спаслась вся императорская семья. В работе, написанной в 1920 году и посвященной Ж. Клемансо, сотрудник французской военной миссии в Сибири майор Лази писал:

«12 мая 1919 года я выехал из Екатеринбурга вместе с генералом Жаненом, одним из начальников французской военной миссии в России, и прибыл в штаб генерала Пепеляева… Я рассказал одному из его лейтенантов, что побывал в доме Ипатьева, что мне рассказали о смерти царя и всей его семьи. Но я записал в своей записной книжке: «У меня осталось недоверие к изложенным мне фактам».

— Вы сомневаетесь в смерти императорской семьи, и вы правы, — сказал он мне.

И он прочитал письмо кого-то из членов его семьи:

«Апрель 1919 года… Император находится здесь! Как этому поверить? Думаю, что ты поймешь это так же, как поняли мы. Если это подтвердится, то Христов день будет для нас особенно ярким и радостным праздником…»

А затем и другое письмо, написанное несколько дней спустя:

«В последние дни мы получили подтверждение в том, что те, кого мы любим, здоровы. Благодарение Богу».

Однако 24 марта 1920 года заместитель начальника бюро при Государственном совете, бывший представитель французской военной миссии в Екатеринбурге Болифо написал мне следующее:

«Вы просите меня напомнить вам разговор, который происходил между нами в мае 1919 года на платформе вокзала в Екатеринбурге, я искренне верил в ту драму, которая мне была рассказана, однако я никогда не мог получить прямые доказательства. Я тем не менее начал сомневаться, после того как прочитал официальный доклад судебного следователя…»

«В конце концов, — пишет Лази, — после второй поездки в Екатеринбург я поверил в смерть царя… Ведь там на стене написаны по-немецки слова: «Этой ночью император был расстрелян»… Если бы была расстреляна вся семья, вероятно, об этом было бы указано в надписи [30] .

Я могу поверить, что убийцы сумели уничтожить один труп, но непостижимо, как они смогли бы уничтожить тринадцать тел! К тому же я не верю, что можно было захоронить, затем извлечь и снова захоронить в различных местах тела жертв, как это утверждает Кухтенков…

— Нет, — сказал мне судья, — они были сожжены.

— Ах, так, — сказал ему я. — Эти сведения вам мог сообщить, конечно, непосредственный свидетель… Что же он вам сказал?

— Увы, — ответил мне мрачно судебный следователь, — он умер от тифа, ничего не сообщив».

Все живы или все мертвы? Сожжены или обезглавлены, как утверждает Эссад Бей, который передал из Москвы следующее показание иеромонаха Илиодора:

«Однажды мне надо было явиться в Кремль к Калинину (Председателю Исполнительного Комитета Советов), чтобы обсудить с ним вопрос о важной религиозной реформе. Когда я проходил по темному коридору, сопровождавший меня человек неожиданно открыл дверь небольшой потайной комнаты. Я пошел туда. На столе под стеклянным колпаком находилась голова Николая II. На месте левого глаза была глубокая рана. Я застыл на месте».

«Отрубленная голова была привезена в Москву, — говорит Эссад Бей, — по приказу Уральского Совета проституткой Гусевой, любовницей одного из предполагаемых убийц. Нервы простодушной молодой женщины, которая везла голову последнего царя, не выдержали. Она потеряла рассудок. Зимою, босая, в рубище, с развевающимися по ветру волосами, она бродила по улицам Москвы, собирала вокруг себя толпу и рассказывала о том, что она привезла коронованную голову в святой город, где свершилась коронация. Она была расстреляна, и с ней вместе исчезла эта легенда».

В этом тексте, словно взятом из хроники времен Ивана Грозного, есть несколько деталей легендарного свойства: отрезанная голова, темный коридор, проститутка, бродящая по улицам, безумие…

Сказанное, однако, подтверждается двумя свидетельствами: генерала Дитерихса и его друга корреспондента «Таймс» Роберта Вильтона, которые писали, что «Юровский забрал с собой все головы, когда он уехал в Москву».

Смерть императорской семьи. Версия белых

В 1924 году было наконец напечатано заключение следователя Н. Соколова «Убийство царской семьи», в нем упоминалось имя организатора убийства:

«Расстрелом руководил еврей Яков Юровский, бывший фотограф, потом фельдшер и член Уралсовета. Рабочих, членство которых в Совете сначала предполагалось, заменили люди из Чека, в основном — латыши».

В книге Соколова содержится рассказ об обстоятельствах казни согласно показаниям заводского рабочего Павла Медведева, «единственного свидетеля-очевидца». Мы сравним его показания с сообщением большевиков о казни.

Показания Медведева, данные им следователю Сергееву и изложенные затем следователем Соколовым, мы приводим полностью. Далее будет видно, как наличие этого показания и его содержание были подвергнуты сомнению.

«Вечером 16 июля я вступил в дежурство, и комендант Юровский в восьмом часу вечера приказал мне отобрать в команде и принести ему все револьверы системы наган. У стоявших на постах и у некоторых других я отобрал револьверы, всего 12 штук, и принес в канцелярию коменданта. Тогда Юровский объявил мне: «Сегодня придется всех расстрелять. Предупреди команду, чтобы не тревожились, если услышат выстрелы». Я догадался, что Юровский говорит о расстреле всей Царской семьи и живших при ней доктора и слуг, но не спросил, когда и кем постановлено решение о расстреле. Должен вам сказать, что находившийся в доме мальчик-поваренок с утра по распоряжению Юровского был переведен в помещение караульной команды (дом Попова). В нижнем этаже дома Ипатьева находились латыши из «латышской коммуны», поселившиеся тут после вступления Юровского в должность коменданта. Было их человек 10. Никого из них по именам и фамилиям не знаю. Часов в 10 вечера я предупредил команду согласно распоряжению Юровского, чтобы они не беспокоились, если услышат выстрелы. О том, что предстоит расстрел Царской семьи, я сказал Ивану Старкову. Кто именно из состава команды находился тогда на постах — я положительно не помню и назвать не могу. Не могу также припомнить, у кого я отобрал револьверы.

Часов в 12 ночи Юровский разбудил Царскую семью. Объявил ли он им, для чего он их беспокоит и куда они должны пойти, — не знаю. Утверждаю, что в комнаты, где находилась Царская семья, заходил именно Юровский. Ни мне, ни Константину Добрынину поручения разбудить спящих Юровский не давал. Приблизительно через час вся Царская семья, доктор, служанка и двое слуг встали, умылись и оделись. Еще прежде чем Юровский пошел будить Царскую семью, в дом Ипатьева приехали из Чрезвычайной комиссии два члена: один, как оказалось впоследствии, — Петр Ермаков, а другой — неизвестный мне по имени и фамилии, высокого роста, белокурый, с маленькими усиками, лет 25–26. Часу во втором ночи вышли из своих комнат Царь, Царица, четыре царские дочери, служанка, доктор, повар и лакей. Наследника Царь нес на руках. Государь и Наследник были одеты в гимнастерки, на головах фуражки. Государыня и дочери были в платьях, без верхней одежды, с непокрытыми головами. Впереди шел Государь с Наследником, за ними — Царица, дочери и остальные. Сопровождали их Юровский, его помощник и указанные мною два члена Чрезвычайной комиссии. Я тоже находился тут.

При мне никто из членов Царской семьи никаких вопросов никому не предлагал. Не было также ни слез, ни рыданий. Спустившись по лестнице, ведущей из второй прихожей в нижний этаж, вошли во двор, а оттуда через вторую дверь (считая от ворот) во внутренние помещения нижнего этажа. Дорогу указывал Юровский. Привели их в угловую комнату нижнего этажа, смежную с опечатанной кладовой. Юровский велел подать стулья; его помощник принес три стула. Один стул был дан Государыне, другой — Государю, третий — Наследнику. Государыня села у той стены, где окно, ближе к заднему столбу арки. За ней встали три дочери (я их всех очень хорошо знаю в лицо, так [как] каждый почти день видел их на прогулке, но не знаю хорошенько, как звали каждую из них). Наследник и Государь сели рядом, почти посреди комнаты. За стулом Наследника встал доктор Боткин. Служанка (как ее зовут — не знаю, высокого роста женщина) встала у левого косяка двери, ведущей в опечатанную кладовую. С ней встала одна из царских дочерей (четвертая). Двое слуг встали в левом (от входа) углу, у стены, смежной с кладовой.

У служанки была с собой в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены с собою и царскими дочерьми. Одну из подушечек положили на сиденье стула Государыни, другую — на сиденье стула Наследника. Видимо, все догадывались о предстоящей им участи, но никто не издал ни одного звука. Одновременно в ту же комнату вошли 11 человек: Юровский, его помощник, два члена Чрезвычайной комиссии и семь человек латышей. Юровский выслал меня, сказав: «Сходи на улицу, нет ли там кого и не будут ли слышны выстрелы?» Я вышел в огороженный большим забором двор и, не выходя на улицу, услышал звуки выстрелов. Тотчас же вернулся в дом (прошло всего 2–3 минуты времени) и, зайдя в ту комнату, где был произведен расстрел, увидел, что все члены Царской семьи: Царь, Царица, четыре дочери и Наследник — уже лежат на полу с многочисленными ранами на телах. Кровь текла потоками. Были также убиты доктор, служанка и двое слуг. При моем появлении Наследник был еще жив — стонал. К нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих. Картина убийства, запах и вид крови вызвали во мне тошноту. Перед убийством Юровский раздал всем наганы, дал револьвер и мне, но я, повторяю, в расстреле не участвовал. У Юровского кроме нагана был маузер.

По окончании убийства Юровский послал меня в команду за людьми, чтобы смыть кровь в комнате. По дороге в дом Попова мне попали навстречу бегущие из команды разводящие Иван Старков и Константин Добрынин. Последний из них спросил меня: «Застрелили Николая II? Смотри, чтобы вместо него другого не застрелили, тебе отвечать придется». Я ответил, что Николай II и вся его семья убиты. Из команды я привел человек 12–15, но кого именно — совершенно не помню и ни одного имени назвать вам не могу. Приведенные мною люди сначала занялись переноской трупов убитых на поданный к парадному подъезду грузовой автомобиль. Трупы выносили на носилках, сделанных из простынь, натянутых на оглобли, взятые от стоящих во дворе саней. Сложенные в автомобиль трупы завернули в кусок солдатского сукна, взятый из маленькой кладовой, находящейся в сенях нижнего этажа. Шофером автомобиля был злоказовский рабочий Люханов. На грузовик сели Петр Ермаков и другой член Чрезвычайной комиссии и увезли трупы. В каком направлении они поехали и куда дели трупы — не знаю. Кровь в комнате и на дворе замыли и все привели в порядок. В три часа ночи все было окончено, и Юровский ушел в свою канцелярию, а я — к себе в команду.

Проснулся я часу в 9-м утра и пришел в комендантскую комнату. Здесь уже были председатель Областного Совета Белобородов, комиссар Голощекин и Иван Андреевич Старков, вступивший на дежурство разводящим (он был выбран на эту должность недели за три до того). Во всех комнатах был полный беспорядок: все вещи разбросаны, чемоданы и сундуки вскрыты. На всех бывших в комендантской комнате столах были разложены груды золотых и серебряных вещей. Тут же лежали и драгоценности, отобранные у Царской семьи перед расстрелом, и бывшие на них золотые вещи: браслеты, кольца, часы. Драгоценности были уложены в два сундука, принесенных из каретника. Помощник коменданта находился тут же.

Вы спросили меня, не знакома ли мне фамилия Никулин, и я теперь припомнил, что такова именно фамилия этого помощника. На предъявленной мне вами фотографической группе я хорошо признаю вот этого человека за помощника коменданта Никулина… Со слов Никулина я знаю, что он ранее находился также в Чрезвычайной следственной комиссии. Вы говорите, что, по имеющимся у вас сведениям, на пулеметном посту в большой комнате нижнего этажа находился Андрей Стрекотин, и я теперь припомнил, что действительно А. Стрекотин стоял тогда у пулемета. Дверь из комнаты, где стоял пулемет на окне, в парадную переднюю была открыта, открыта была и дверь в ту комнату, где производился расстрел…

Обходя комнаты, я в одной из них под книжкой «Закон Божий» нашел шесть 10-рублевых кредитных билетов и деньги эти присвоил себе. Взял я также несколько серебряных колец и еще кое-какие безделушки.

Утром 18-го ко мне приехала жена, и я с ней уехал в Сысертский завод, получив поручение раздать деньги семьям служащих в команде. Вернулся я в Екатеринбург 21-го июля. Все вещи царские из дома уже были увезены, и караул был снят.

24-го июля я уехал из Екатеринбурга…

Вопросом о том, кто распоряжался судьбой Царской семьи и имел ли на то право, я не интересовался, а исполнял лишь приказания тех, кому служил (курсив мой. — М.Ф.).

Из советского начальства в доме часто бывали Белобородов и Голощекин».

При чтении этого весьма подробного свидетельства возникает, однако, вопрос: принимал ли Медведев активное участие в убийстве императорской семьи или был только — как он утверждает — свидетелем?

Покинув Екатеринбург вместе с красными, Медведев оставил в Сысерти свою семью. 9 ноября 1918 года была допрошена его жена Мария.

Она показала следующее:

«Последний раз я приехала к мужу в город в первых числах июля с.г. (считая по старому стилю)…

Оставшись наедине со мной, муж объяснил мне, что несколько дней тому назад Царь, Царица, Наследник, все княжны и все слуги Царской семьи, всего 12 человек, убиты. Подробности убийства в этот раз муж мне не передавал. Вечером муж отправил команду на вокзал, а на другой день мы с ним уехали домой, так как начальство уволило его в отпуск на два дня для раздачи денег семьям красногвардейцев.

Уже дома Павел Медведев рассказал мне несколько подробнее о том, как было совершено убийство Царя и его семьи. По словам Павла, ночью, часа в 2, ему велено было разбудить Государя, Государыню, всех царских детей, приближенных и слуг. Павел послал для этого Константина Степановича Добрынина. Все разбуженные встали, умылись, оделись и были сведены в нижний этаж, где их поместили в одну комнату. Здесь вычитали им бумагу, в которой было сказано: «Революция погибает, должны погибнуть и вы». После этого в них начали стрелять и всех до одного убили. Стрелял и мой муж (курсив мой. — М.Ф.). Он говорил, что из сысертских принимал участие в расстреле только один он, остальные же были не «наши», то есть не нашего завода, а русские или не русские — этого мне объяснено не было. Стрелявших было тоже 12 человек. Стреляли не из ружей, а из револьверов — так по крайней мере объяснил мне муж. Убитых увезли далеко в лес и бросили в ямы какие-то, но в какой местности, ничего этого муж мне не объяснил, а я не спросила.

Рассказывал мне муж все это совершенно спокойно. За последнее время он стал непослушный, никого не признавал и как будто даже свою семью перестал жалеть».

Это свидетельство было записано за три месяца до показаний П. Медведева. Интересно, что, вопреки показаниям мужа, свидетельница заявляет, что он стрелял, так же как и другие. Кроме того, Медведев заявляет, что не знал, что сделали с телами. В подтверждение гипотезы о том, что они были захоронены, имеется показание Прокопия Кухтенкова. 13 ноября 1918 года Кухтенков дает показания следователю Сергееву:

«Уже более 10 лет я живу в Верх-Исетском заводе. Служил я десятником каменных работ. После Октябрьского переворота… управляющим завода был назначен б. помощник управляющего инженер Дунаев, а для контроля за его действиями по управлению заводами фабрично-заводской комитет назначил особого комиссара. Выбор почему-то пал на меня, хотя я и указывал на свое недостаточное знакомство с конторской и технической стороной заводского дела. В должности комиссара я пробыл месяца полтора… В партию большевиков формально я вступил в январе 1918 года… Я записался в красную армию… Нас… отправили на фронт, но не на борьбу с немцами, а на борьбу с контрреволюционером Дутовым, в г. Троицк… Затем был эвакуирован по болезни… И освобожден от службы в красной армии.

В мае я был выбран на должность заведующего хозяйственной частью рабочего клуба… Клуб был учрежден партией большевиков (коммунистов), но его посещали и не состоявшие членами партии… Делами клуба управлял президиум в составе семи членов. Из состава президиума я могу назвать председателя Ивана Парамоновича (или Парменовича…) Сибрина и членов Ивана Федоровича Фролова и Александра Егоровича Костоусова, имен и фамилий остальных не знаю. Члены клуба имели право посещать его и в течение всей ночи: ввиду этого было установлено ночное дежурство членов президиума. Числа 18–19 июля н/ст., часа в четыре утра, в клуб пришли: председатель Верх-Исетского Исполнительного комитета Совета Р. К. и Красноарм. Дел. Сергей Павлович Малышкин, военный комиссар Петр Ермаков и видные члены партии… Когда я зашел было к ним в комнату… кто-то из собравшейся компании сказал мне: «Товарищ Кухтенков, уходи, у нас деловой разговор», и я вышел… Вернувшись с рынка, я уже никого из них в клубе не застал.

На следующую ночь, также часа в четыре, те же самые лица, за исключением Малышкина, пришли в клуб. Вид у них, как и в прошлый раз, был «воинственный». Любопытство мое было сильно затронуто, и я решил, насколько возможно, узнать, о чем они совещаются. Было уже светло, и я подошел к партийной комнате, чтобы погасить электричество… Я услышал сказанную кем-то отрывочную фразу: «…всех их было тринадцать человек…» Увидев меня, они сказали: ’Уходи», а потом один из них (кто именно, не помню) сказал: «Ну ладно, старик, прибирайся, мы в сад пойдем». Я сделал вид, что занимаюсь уборкой помещения, и унес в ванную комнату драпировки, а затем вслед за ними потихоньку пробрался в курятник. Из курятника я вышел к огороду… В огороде я подполз к земляничной грядке и стал подслушивать разговор… Прежде всего я услышал следующую, сказанную Александром Костоусовым, фразу: «Второй день приходится возиться, вчера хоронили, а сегодня перехоранивали»… Из всего слышанного я понял, что Леватных, Партин и Костоусов принимали участие в погребении тел убитого Государя и членов его семьи… Леватных, между прочим, сказал: «Когда мы пришли, то они еще были теплые, я сам щупал царицу — и она была теплая… Все были в штанах»… Про Наследника говорили, что он умер в Тобольске… Кто-то из собеседников начал перечислять убитых, до моего слуха дошли следующие имена: «Никола, Сашка, Татьяна, Наследник, Вырубова»…

Все названные мною лица выбыли из города перед занятием его чехословаками и казачьими войсками. Я тоже уехал с красной армией, но близ дер. Палкиной… меня арестовали…»

В показаниях поражает, как складывался тогда жизненный путь рабочего, что, впрочем, типично для 1918 года, когда рабочие действительно назначались на руководящие посты, на которые по своим способностям они не годились. Изложенные же факты вызывают недоумение, так как упомянутые фамилии, за исключением Ермакова, который, согласно другому показанию, был казнен в Одессе, больше нигде не встречаются. Медведев также умрет прежде, чем его сможет заслушать следователь Соколов.

Смерть Николая II. Версия большевиков Екатеринбурга

Сравним эти показания с отчетом членов Екатеринбургского Совета, который лег в основу рассказа одного из членов Исполнительного комитета — Быкова.

Данная версия полностью игнорирует заявления по этому поводу Чичерина, Зиновьева и Литвинова. В ней утверждается, что все Романовы были казнены, и она в основном совпадает с версией Соколова, за исключением нескольких показательных моментов.

Отчет датирован 1921 годом и, следовательно, изложен тогда же, когда проводилось расследование, во всяком случае, до его опубликования.

«На заседаниях Областного Совета вопрос о расстреле Романовых ставился еще в конце июня. Входившие в состав Совета эсеры — Хотимский, Сакович и другие были по обыкновению бесконечно «левыми» и настаивали на скорейшем расстреле Романовых… Вопрос о расстреле Николая Романова и всех бывших с ним принципиально был решен в первых числах июля. Организовать расстрел и назначить день поручено было президиуму Совета. Приговор был приведен в ночь с 16 на 17 июля.

В заседании Президиума ВЦИК, состоявшемся 18 июля, председатель Я. М. Свердлов сообщил о расстреле бывшего царя. Президиум ВЦИК, обсудив все обстоятельства, заставившие Уральский Областной Совет принять решение о расстреле Романовых, постановление Уралсовета признал правильным…

Организация расстрела и уничтожение трупов расстрелянных поручены были одному надежному революционеру, уже побывавшему в боях на дутовском фронте, — рабочему В.-Исетского завода Петру Захаровичу Ермакову.

Саму казнь бывшего царя нужно было обставить такими условиями, при которых было бы невозможно активное выступление приверженцев царского режима. Поэтому избран был такой путь.

Семье Романовых было объявлено, что из верхнего этажа, в комнатах которого они помещались, им необходимо спуститься в нижний. Вся семья Романовых — бывший царь Николай Александрович, жена его Александра Федоровна, сын Алексей, дочери, — домашний доктор семьи Боткин, «дядька» наследника и бывшая принцесса-фрейлина, оставшиеся при семье, около 10 часов вечера сошли вниз. Все были в обычном домашнем платье, т. к. спать всегда ложились позже.

Здесь, в одной из комнат полуподвального этажа, им предложили встать у стены. Комендант дома, бывший в то же время и уполномоченным Уралсовета, прочитал смертный приговор и добавил, что надежды Романовых на освобождение напрасны — все они должны умереть.

Неожиданное известие ошеломило осужденных, и лишь бывший царь успел сказать вопросительно: «Так нас никуда не повезут?»

Выстрелами из револьверов с осужденными было покончено…

При расстреле присутствовало только четыре человека, которые и стреляли в осужденных.

Около часу ночи трупы казненных были отвезены за город в лес, в район Верх-Исетского завода и дер. Палкиной, где и были на другой день сожжены.

Самый расстрел прошел незаметно, хотя и был произведен почти в центре города. Выстрелы не были слышны благодаря шуму автомобиля, стоявшего под окнами дома во время расстрела. Даже караул по охране дома не знал о расстреле и еще два дня спустя аккуратно выходил в смену на наружных постах…

Предпринятое военными властями обследование того района, куда вывезены были трупы казненных, ничего не дало…

Романовы были расстреляны в обычном платье. Когда же трупы решили сжечь, то их предварительно раздели. В некоторых частях одежды, потом сожженной, оказались зашитыми драгоценности. Возможно, что часть из них была обронена или вместе с вещами попала в костер».

Быков заявляет затем, что брат царя Михаил Александрович тоже был расстреляв, и говорит далее об уничтожении великих князей, которые находились в Алапаевске. «Следует отметить то обстоятельство, что в официальных советских сообщениях своевременно не были опубликованы полные постановления о расстреле членов семьи Романовых. Было сообщено о расстреле лишь бывшего царя, а великие князья, по нашим сообщениям, или бежали, или были увезены — похищены неизвестно кем. То же самое было сообщено и о жене, сыне и дочерях Николая, которые будто бы были увезены в «надежное место».

Это не было результатом нерешительности местных Советов. Исторические факты говорят, что наши Советы — и Областной, и Пермский, и Алапаевский — действовали смело и определенно, решив уничтожить всех близких к самодержавному престолу».

Различные варианты распространенной версии

При сравнении версии белых и версии большевиков, по правде говоря, наблюдается больше общего, чем расхождений. И по той и по другой — ночью убита вся семья и останки отвезены далеко от места убийства. И по той и по другой — центральную роль играет Ермаков, по крайней мере как ответственный за осуществление казни. Но если, по версии белых, ему помогает еврей Юровский, то красные в своей версии о нем не упоминают. Более того, в их отчете, опубликованном непосредственно после убийства, говорится о четырех исполнителях казни, а не об одиннадцати, как в показаниях Медведева. В нем особенно подчеркивается влияние левых эсеров на развитие событий и не упоминается председатель областного Совета А. Белобородов.

В несколько расширенном тексте — книге, вышедшей в 1926 году, — ясно говорится о том, что Лев Троцкий должен был выступить главным обвинителем на процессе, который не смог осуществиться. Центральную роль, видимо, играл Филипп Голощекин, бывший одновременно членом президиума Исполкома Уральского Областного Совета и военным комиссаром. Он приезжал в Москву в июне 1918 года, чтобы среди прочих проблем поднять вопрос о судьбе Николая II; вернулся он обратно 14 июля, то есть за два дня до казни, и присутствовал 18 и 19 июля при сжигании тел. Данный текст делает более сомнительной гипотезу о том, что решение о казни было принято самостоятельно и внезапно местными властями Екатеринбурга. В нем упоминается также о назначении Я. Юровского и П. Никулина в местную Чека и доля ответственности за действия перекладывается на левых эсеров и анархистов, которые якобы были не уверены в том, что большевики расстреляют бывшего царя, поэтому и решили взять инициативу в свои руки. Однако ни отряды белых, ни эсеры, ни анархисты не смогли действовать, и в конце концов после рассмотрения военной обстановки Совет принял решение, не дожидаясь суда, казнить Николая II. Можно заметить, что в выдержке из газеты «Уральский рабочий» от 23 июля, опубликованной в этой книге, говорится лишь о казни Николая II, тогда как из самого текста ясно следует, что казнена была вся семья.

По поводу некоторых моментов в текстах, опубликованных в Екатеринбурге — Свердловске, возникают вопросы.

Во-первых, использование в книге, вышедшей в 1926 году, в качестве источника информации работы белого генерала Дитерихса, которая цитируется несколько раз.

Затем полное отсутствие указания на заявления Литвинова, Зиновьева и Чичерина о том, что дочери и жена Николая II остались живы. В издании 1921 года, однако, есть упоминание о том, что было дано понять, будто часть семьи «отправлена в надежное место», но это было сделано лишь из предосторожности, чтобы не признать сразу убийства всей семьи. Н. Соколов поддержал эту версию, сославшись на вторую телеграмму, в которой сообщалось в Москву, что «княжны были убиты при попытке к бегству». Однако, как доказали Саммерс и Менгольд, эта телеграмма оказалась фальшивкой.

Поражает настойчивое указание на роль в убийстве левых эсеров, так как в конце концов большевики осуществили то, что хотели. Не желает ли П. Быков доказать, что левые эсеры не смогли отнять у большевиков власть, что Рим остался Римом и что принимали решение и действовали только сами большевики?

Кроме того, не понятно, по какой причине были обнародованы сообщения о казни царя, о расстреле в Алапаевске великих князей и княгинь — Сергея Михайловича, Елизаветы Федоровны, Константина Константиновича, Игоря Константиновича, Владимира Павловича Палея (по официальной версии — неизвестными бандами) или брата царя Михаила и только о судьбе Александры и ее дочерей никогда не упоминалось. Указывалось лишь, что они находятся в безопасности, или сообщалось в телеграмме, что мертвы все члены царской семьи, но телеграмма эта, по всей вероятности, фальшивка…

И наконец, возникает вопрос, какой в действительности была роль центральной власти. В текстах, опубликованных большевиками в 1921 и 1926 годах, инициатива казни частично приписывается местным властям и частично — Москве, направившей инструкции, однако содержание этих инструкций не приводится.

Известно, что речь шла о судебном процессе и что Троцкий предлагал сделать его открытым и транслировать по радио по всей России (безусловно, в записи). Однако Ленин считал, что летом 1918 года были неотложными другие дела. По словам Троцкого, который сообщает о своем разговоре со Свердловым в своем дневнике, решение о казни царя было принято в июле.

«В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:

— Да, а где царь?

— Кончено, — ответил он, — расстрелян.

— А семья где?

— И семья с ним.

— Все? — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.

— Все! — ответил Свердлов. — А что?

Он ждал моей реакции, я ничего не ответил.

— А кто решил? — спросил я.

— Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им [белым] живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях».

Означает ли это, что было дано четкое указание казнить царя и лишь указывалось, что казнить следует, если того потребуют обстоятельства? «Вы были правы поступать так, как вы поступили», — говорилось в телеграмме Свердлова Екатеринбургскому Совету.

Зачем было говорить «как вы поступили», если приказ был отдан точно? Означало ли это, что был казнен только Николай II и это было одобрено… Или же что были казнены все?

Что касается Ленина, то он упомянул публично о смерти царя в ноябре в своем обращении к крестьянам-беднякам. До этого, точнее — в июле и августе, он обвинил левых эсеров в том, что они хотели восстановить царизм (sic) в союзе с чехословаками и империалистами. Он добавил, что, взвесив все, предпочел бы вступить в союз против них с немцами (22 августа 1918 г.). Поразительное заявление.

Непризнаваемая и кощунственная гипотеза

Существует гипотеза, что екатеринбургские большевики действовали только потому, что хотели предупредить действия левых эсеров: они сами якобы казнили царя и Алексея и еще кое-кого, но сохранили жизнь женщинам, дабы помешать левым эсерам казнить всех. Это предположение — а мы попытаемся проверить его — помогло бы разобраться, почему в дальнейшем утверждалось, что в конце концов были казнены все. Смысл сообщения не только в том, что «не существует больше Романовых», оно преследует еще и цель демобилизовать левых эсеров, которые, кстати, были вскоре арестованы. Что касается левых эсеров Хотимского и Саковича, то, по сообщениям красных, они были расстреляны белыми. Напомним обстоятельства…

6 июня левые эсеры убили Мирбаха, и большевики могли опасаться, как бы они не казнили в Екатеринбурге жену Николая II, немку, и ее дочерей, состоявших в родстве с семьей Гессен. У брата императрицы Эрнста Гессенского — дяди Эрни — была в России еще одна сестра — вдова великого князя Сергея Александровича, убитого в 1905 году. Сестра Александры Ирена вышла замуж за брата Вильгельма II Генриха Альберта Прусского, а сам Вильгельм II был крестным отцом одной из дочерей Николая II.

Можно себе представить, что Берлин не мог оставаться безразличным к судьбе «немцев».

Можно себе представить также, что их смерть — если бы она была установлена — грозила положить конец миру, заключенному в Брест-Литовске; об этом уже предупреждал посол Мирбах. Ведь 4 июля Мирбах в качестве посла появился на Съезде Советов, где его освистали левые эсеры. Ленин и Свердлов расценивали его убийство как катастрофу и неоднократно выражали сожаление по этому поводу берлинским властям. Члены императорской семьи, состоявшие в родстве с кайзером, не должны были подвергнуться той же участи, что и Мирбах.

Непризнаваемая версия сводится к тому, что большевики действительно хотели казнить царя, но якобы желали спасти императрицу и ее дочерей, чтобы угодить немцам. Это можно было сделать лишь тайно, чтобы не узнали левые эсеры, и действовать надо было с большими предосторожностями, ибо авантюра Яковлева уже вызвала достаточно подозрений. Эта гипотеза — обоснованна она или нет — полностью оставляет неразгаданной историю с трупами жертв, к чему мы еще вернемся. Комиссар Войков в свое время хвалился, что «мир никогда не узнает» о том, что произошло… Следует признать странность утверждения, к тому же ничего не говорящего о количестве исчезнувших тел…

Допустим, что данная гипотеза верна, следовательно, для красных важно было все сохранить в тайне. Однако для белых она является кощунственной, ибо подтвердила бы ходившие в то время слухи, что царица поддерживает отношения с немцами. В глазах победителей, после поражения Вильгельма II, на семью, спасенную кайзером и большевиками — «двумя врагами рода человеческого», лег бы позор.

Эта гипотеза, не признаваемая одними и кощунственная для других, действительно пробуждает любопытство…

Совершенно очевидно, что она приобретает смысл и подлежит проверке при двух условиях: 1) если можно установить, что стало с оставшимися в живых; 2) если можно выяснить, каким образом погиб Николай II, так как в этом случае он должен был быть казнен иначе, чем утверждается в распространенной версии, — один или с Алексеем и людьми из своего окружения.

1. Поистине озадачивающее совпадение

Первым, кто выдвинул эту версию, был капитан Дмитрий Малиновский вскоре после раскрытия убийства, когда впервые он констатировал его на месте происшествия.

Напомним ход событий.

25 июля 1918 года чехословацкие и русские части под командованием генерала С. Войцеховского вошли в Екатеринбург. Красные заблаговременно покинули город и вывезли в Пермь архивы и дела. Исполнительный комитет Уральского Совета и Чека также уехали в Пермь. В Екатеринбурге установилось многовластие: военная власть, чехословацкий Национальный комитет и гражданская власть во главе с бывшим председателем екатеринбургского Биржевого комитета кадетом П. Ивановым.

Новые завоеватели знали, что в городе находится императорская семья, и это заставляло белых форсировать наступление на город, однако они опоздали. Им сказали и они узнали из газет, что царь расстрелян, а его семья исчезла. Дом Ипатьева был пуст, и расположившиеся по соседству белые офицеры приходили туда в поисках «сувениров».

27 июля утром к военному коменданту 8-го района Екатеринбурга капитану В. Гиршу явился лейтенант и сказал, что в 18 километрах от города, около места, называемого «Четыре брата», видели, как красные сжигали какие-то предметы. Начальник гарнизона понял, что речь, безусловно, идет об имуществе, принадлежавшем императорской семье, и хотел начать судебное расследование. Однако без распоряжения прокурора никто не соглашался вмешиваться в это дело. Белые офицеры, находившиеся под командованием капитана Малиновского, проявили нетерпение и, не дожидаясь разрешения, заставили заместителя прокурора А. Наметкина сделать опись вещей, обнаруженных возле урочища «Четырех братьев», куда они привезли его силой. Речь шла о различных предметах и остатках одежды, принадлежавших императорской семье.

Капитан Малиновский, проводивший расследование в течение шести дней, составил рапорт, в котором излагал свое мнение о том, что в доме Ипатьева было расстреляно несколько человек с целью инсценировать убийство царской семьи, которую вывезли по дороге, ведущей на Коптяки, раздели и потом сожгли их одежду. «Таково было мое впечатление, — заявил он, — мне казалось, что германский Императорский дом никогда не допустит подобного преступления». Этот текст — он находится в архиве — был опубликован только Саммерсом и Менгольдом… Его нет в протоколах Соколова, и, что любопытно, у Росса показания Малиновского обрываются.

Другим озадачивающим моментом является то, что помощник Малиновского от гражданских властей А. Наметкин, который придерживался такой же точки зрения, был обвинен в трусости и некомпетентности и затем казнен.

И наконец, третий озадачивающий момент: первый следователь, кому прокурор поручил ведение дела, И. Сергеев был вскоре отстранен от расследования генералом Дитерихсом, поскольку у него не было твердого убеждения в убийстве всей семьи. С одной стороны, он не отрицал версию коллективного убийства, но, с другой, имел свое личное мнение. Заслушав многочисленных свидетелей, в том числе и Медведева, он пришел к выводу, что императрица и ее дочери не были казнены и что их куда-то вывезли.

Но до того как Сергеева отстранили от дела, в январе 1919 года он дал интервью журналисту Герману Бернстайну из газеты «Нью-Йорк трибюн», опубликованное 5 сентября 1920 года, в котором говорилось:

«После моего расследования я не думаю, что здесь были казнены все — и царь, и его семья. По моему убеждению, в доме Ипатьева не были казнены императрица, царевич и великие княжны. Но я полагаю, что царь, семейный врач доктор Боткин, два лакея и горничная были действительно здесь убиты».

Почти через месяц после указанного интервью, 23 января 1919 года, следователь Сергеев был расстрелян. По словам генерала Дитерихса, он был казнен «большевиками»…

Итак, количество подозрительных смертей достигает пяти: В. Хотимский и Н. Сакович, по заявлению красных, казнены белыми; П. Медведев, по свидетельству Н. Соколова и майора Пази, скончался от тифа между двумя допросами; А. Наметкин и И. Сергеев, по свидетельству белых, казнены красными.

2. Следы оставшихся в живых в Перми

Отстраненный от расследования Сергеев был заменен следователем Соколовым, в отличие от Сергеева, убежденным в убийстве всех Романовых. Однако этого убеждения не разделяли военные, которые первыми приехали на место происшествия в июле 1918 года. Не придерживались его также и сотрудники контрразведки: они независимо от судебного следствия вели свое собственное расследование в Перми, после того как войска генерала Пепеляева заняли этот город в декабре 1918 года. Помощник начальника военного контроля А. Кирста вел расследование с января по апрель 1919 года, а затем по приказу генерала Дитерихса и адмирала Колчака ведение следствия по делу об убийстве Романовых было поручено только одному Н. Соколову.

Однако в заключении по делу, опубликованном в 1924 году, Н. Соколов не принимает во внимание выводов следствия, проведенного службой А. Кирсты.

В самом деле работники этих служб обнаружили в Перми следы императорской семьи.

Отметим прежде всего три документа, которые являются лишь косвенными свидетельствами, но в которых затрагивается вопрос о перевозке Романовых и установлении личности тех, кто их сопровождал.

Все три документа были составлены непосредственно в период событий, о которых в них говорится.

Первый документ, обнаруженный Саммерсом и Менгольдом, принадлежит английскому агенту, находившемуся в Екатеринбурге. Два других содержатся в книге, изданной Россом, и являются частью следственного дела, составленного судьей Сергеевым до того, как его отстранили от расследования.

Во всех трех содержится утверждение о перевозе, но неизвестно, кого именно. Во всех трех предполагается, что казнен был только царь со своими приближенными, но не с женой и дочерьми. Сохраняется также первое свидетельство о том, что у них были острижены волосы, чтобы изменить внешность. Готовились ли они все к отъезду? Вспоминается, по свидетельству большевиков, восклицание Николая II: «Так нас никуда не повезут?»

Приведем сначала показание, которое Саммерс и Менгольд обнаружили в английских архивах; оно принадлежит сэру Чарлзу Эллиоту, военному комиссару в Сибири.

«Положение обнаруженных пуль позволяет предположить, что стреляли в жертв, стоящих на коленях, а в некоторых стреляли, когда они лежали на полу… Видимо, они хотели встать на колени перед смертью… Можно предположить, что было пять жертв: царь, доктор Боткин, служанка царицы и двое слуг… Ни один из трупов не был обнаружен, только палец доктора Боткина в шахте… 17 июля поезд со спущенными шторами покинул Екатеринбург в неизвестном направлении. Полагают, что там находились оставшиеся в живых члены императорской семьи… Поскольку нет никаких следов, нельзя исключить, что царь тоже остался в живых… Тем не менее в Екатеринбурге распространено мнение, что императрица, ее сын и четыре дочери не были убиты, но выехали в северном или западном направлении… Рассказываемая история о том, что они были сожжены, вытекает из того, что была обнаружена их сожженная одежда с одним бриллиантом, зашитым в подкладку… а также волосы одной из княжон. Можно предположить, что императорская семья была переодета, чтобы не быть узнанной, перед отъездом. Я не смог получить никаких сведений об их участи в Екатеринбурге, однако то, что говорят об убийстве великих князей и княгинь, не может не вселять беспокойства».

Второй документ противоречив и неточен. В нем говорится об убийстве только одного царя и о каком-то свидетеле, утверждавшем, что в объявлении о его смерти говорилось совсем не то. Однако в документе ясно указывается, что семью увезли на поезде.

Свидетельство Федора Ивановича Иванова от 13 декабря 1918 года :

«Я имею парикмахерскую на новом вокзале Екатеринбург-I. Я хорошо помню: за день или два до объявления в Екатеринбурге большевиками о том, что бывший царь Николай II ими расстрелян, у меня в парикмахерской был комиссар станции Екатеринбург Гуляев и стал говорить, что у них много было работы. На мой вопрос: «Какой работы?» он ответил: «Сегодня отправляем Николая», но куда — не сказал, а я спросить его считал неудобным, так как в парикмахерской была публика. В тот же день вечером Гуляев опять заходил в мою парикмахерскую. Я его спросил, как и куда отправили Николая, так как на этот вокзал его не привозили. Гуляев ответил мне, что его увезли на Екатеринбург-II, но подробностей не рассказывал.

На следующий день утром ко мне заходил комиссар 4-го штаба резерва красной армии Кучеров, которого я спросил, правда ли, что Николая II увезли на станцию Екатеринбург-II. Кучеров ответил мне: «Правда», а на мой вопрос, куда его отправили, он сказал: «Тебе какое дело?» В этот же день я, встретившись на вокзале с Гуляевым, спросил его о судьбе Николая. Он ответил мне, что уже «халымуз». Я переспросил его, что это значит. Он сказал мне: «Готов!» По его ответу я понял, что Николай убит… На второй день после этого разговора было выпущено объявление, что Николай расстрелян здесь, в Екатеринбурге. После этого объявления я, встретив Гуляева и Кучерова у буфета на вокзале обоих вместе, спросил их, почему объявление о Николае выпущено так, а они говорили иначе. Они сказали: «Мало что пишут!»

Кажется, в тот же день я спросил матроса Григория: «…Правда ли, что Николая расстреляли здесь?» Он ответил мне: «Едва ли». А на мой вопрос: «Правда ли, что его увезли?» он ответил, что его увезли из города живым, но куда — не сказал.

Вообще между всеми ними… была большая тайна… О семье бывшего Государя из них никто ничего не говорил, и я боялся спросить их…»

Ф. И. Иванов не знает, в каком направлении отправился поезд.

В третьем свидетельстве, которого тоже нет в деле Соколова, направление указано и упоминается смерть царевича.

«…Я сошлась с ним, членом Чрезвычайной комиссии Константином Васильевичем Коневцевым, и была с ним в интимных отношениях. Он был мне противен, и я отдавалась ему физически, почему и, не интересуясь их большевистскими делами, не расспрашивала его об их секретах. Помню, что за день, за два до объявления об убийстве б. Государя Императора Коневцев днем, часа в 4, зашел ко мне на квартиру и сообщил, что большевики б. Государя убили. Мне показалось, что, говоря это, у Коневцева были на глазах слезы, и он как-то отвертывался от меня. Он же на мои вопросы сообщил мне, что его зарыли «там же, верно, во дворе», что в него было выпущено 52 пули. О семье же Государя Коневцев тогда же сообщил мне, что она увезена в Невьянск. О Наследнике сказал, что он умер… На второй день после нашего разговора Коневцев уехал, как он говорил, в Пермь за золотом.

Подпись: Зинаида Андреевна Микулова,

примерно 9 августа 1918 года».

Следующие свидетельства говорят о присутствии семьи в Перми и мимолетно упоминают о побеге Анастасии.

Свидетельство Наталии Васильевны Мутных от 8 марта 1919 года: «Мне случайно стало известно, что семья б. Государя Николая II — его супруга и 4 дочери — из города Екатеринбурга были перевезены в Пермь и секретно ночью поселены в подвале дома Березина, где была мастерская.

Из этого подвала одна из дочерей бежала в сентябре месяце, была поймана где-то за Камой и увезена в чрезвычайку, а семья б. Государя перевезена…

Я заинтересовалась содержанием семьи б. Государя в Перми и, воспользовавшись тем, что мой брат Владимир Мутных должен был идти на дежурство в место заключения семьи б. Государя, упросила его взять меня с собой и показать их мне. Брат согласился, и мы пошли. Было это в сентябре. В доме Березина мы зашли в подвал, и я видела комнату, в которой, при слабом освещении сальной свечи, различила б. Государыню Александру Федоровну и ее четырех дочерей. Были они в ужасном состоянии, но я их хорошо узнала. Со мной была тогда Аня Костина, секретарь Зиновьева; ныне она уехала в Петроград.

Семья же б. Государя спрятана в казармах, где-то в деревне».

При попытке к бегству Анастасии была организована облава. Ее схватили, избили, без сомнения, изнасиловали и оттащили обратно в подвал.

Свидетельство доктора Павла Ивановича Уткина, срочно вызванного Чека, от 10 февраля 1919 года:

«В последних числах сентября 1918 года, проживая в доме Крестьянского поземельного банка на углу Петропавловской и Обвинской улиц, каковой дом в это же время был занят Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, я, врач Уткин, был срочно вызван в вечернее время, между 5 и 6 часами, для оказания медицинской помощи.

Войдя в помещение, занятое больной, я увидел следующее: на диване лежала в полусознании молодая особа, хорошо упитанная, темная шатенка, со стрижеными волосами. Подле нее находилось несколько мужчин, среди коих были Воробцов, Малков, Трофимов, Лобов и ряд других лиц, фамилии коих мне неизвестны. Среди мужчин была одна женщина, на вид 22–24 лет, умеренного питания, блондинка.

Вследствие моей просьбы все мужчины удалились. Женщина же, бывшая подле больной, осталась, мотивируя тем, что ее присутствие мешать мне, врачу, не может. Я, врач Уткин, ясно предугадал, что женщина являлась в роли шпика.

На вопрос, поставленный мною больной: «Кто вы такая?», больная, дрожащим голосом и волнующаяся, тихо сказала: «Я дочь Государя Анастасия». После сказанных слов больная потеряла сознание.

При осмотре больной пришлось обнаружить следующее имелась больших размеров кровяная опухоль в области правого глаза и разрез в несколько сантиметров (1  1 / 2 — 2 сант.) в области угла правой губы. Изменений каких-либо на голове, груди обнаружить не удалось. В моем желании осмотра половой сферы мне было отказано. Затем я наложил больной хирургическую повязку и прописал ей внутреннее лекарство, после чего меня попросили удалиться из помещения.

В тот же вечер, около 10 часов, я, лично по своей инициативе, пришел к больной. Последняя была как бы в бреду, произносила отдельные слова и фразы. После этого посещения больше меня к больной не допускали. После того, когда я наложил повязку больной, последняя, взглянув на меня добрым взглядом, сказала: «Доктор, я вам очень, очень благодарна».

Указание на «стриженые волосы» подтверждает то, что было известно о стрижке, которой подверглись дочери царя. Далее врач указывает, что он хотел исследовать низ живота и половые органы молодой женщины, но надсмотрщица не позволила этого сделать. Больная, конечно, была изнасилована; мы еще вернемся к этому.

Второе свидетельство доктора Уткина находится в архиве.

Свидетельство доктора Уткина от 14–15 июня 1919 года (неопубликованная часть — конец)

«После допроса (в феврале. — М.Ф.) я отправился в аптеку, в которой были изготовлены по моим рецептам лекарства. Эти рецепты были в аптеке губернского земства, где я их и получил от управляющего Корепанова… Они, рецепты эти, хранились у Корепанова, и вот почему именно: я тогда же, когда эти рецепты писал, думал, как мне поступить? На кого писать лекарства — на имя Романовой или же нет? Я об этом, насколько помню, даже спрашивал тогда большевиков и получил приказание поставить одну какую-нибудь букву. Я и поставил на рецепте букву N. В аптеке тогда же и обратили внимание на эти рецепты, поняли, что это случай необычайный. Поэтому эти рецепты и не были занесены… в книгу».

Затем доктора Уткина ознакомили с целой серией фотографий, и он указал на Анастасию и девушку-шпика.

Когда доктору Уткину дали подписать показания, он заметил, что в протоколе была допущена ошибка: она не говорила «я дочь Императора Анастасия», а «я дочь Государя Анастасия». В другой части своих показаний Уткин полагает, что у нее было психическое расстройство.

Это нетрудно себе представить, если действительно она была избита, исстегана кнутом и подверглась грубому обращению или изнасилована. Ей не было еще 18 лет.

Это показание не было учтено ни Соколовым, ни Дитерихсом, так как они считали, что у доктора не все в порядке с нервами. Но как же ему было не нервничать, если его начали допрашивать, почему при освобождении города белыми он не пришел сразу же, чтобы рассказать эту историю…

И опять же, по свидетельству Наталии Васильевны Мутных, месяц спустя Анастасия или Татьяна — она не была уверена, кто из них, — была затем увезена в Глазов и далее в направлении Казани. По словам брата Мутных — Владимира, она знала, что тела бывшего царя и наследника были сожжены в Екатеринбурге.

«Умерла ли она от ран или ее домучили — не знаю, но мне известно, что эту княжну похоронили в 1 час ночи недалеко от того места, где находятся бега — ипподром, причем большевики все это хранили в большой тайне».

Это свидетельство дает некоторые указания на кончину Алексея и на то, что можно назвать второй смертью Анастасии. А похороны в час ночи напоминают скорее ту операцию, которая была совершена ночью около Екатеринбурга. Однако показания эти не вполне надежны, и к ним следует относиться осторожно… Особенно когда замечаешь, что разные люди, проводившие расследование, — военные, следователь Сергеев, следователь Соколов или уголовная полиция — в своих выводах и показаниях не придерживаются четкой позиции.

Начиная с Перми непризнаваемая гипотеза становится более вероятной, ибо документы, которые могут ее подтвердить, содержатся не только в следственном деле, но и в других источниках, и их сопоставление позволяет лучше ее исследовать.

3. Отъезд в Москву и Киев

В следственном деле уже указывалось, что, по свидетельству учительницы из Перми Евгении Соколовой, «Государыня и три дочери эвакуированы из Перми» (свидетельство от 17 марта 1919 г.). Важность этого документа заключается в том, что в нем говорится именно о трех, а не четырех дочерях, что подкрепляется другой информацией.

Основной, подтверждающий этот факт документ исходит от Алексиса де Дураццо, принца Анжуйского, внука княгини, которая назвала себя дочерью бывшего царя Марией. Она оставила письменное свидетельство от 10 февраля 1970 года, которое разрешила «вскрыть через десять лет» и которое Алексис де Дураццо опубликовал в 1982 году.

«Утром 6 октября 1918 года в городе Пермь, где мы находились с 19 июля, нас, мою мать и моих трех сестер, разделили (обратите внимание — «моих трех сестер». — М.Ф.) и посадили в поезд. Я приехала в Москву 18 октября (sic), где Г. Чичерин, кузен графа Чапского, доверил меня (sic) украинскому представителю… для отправки в Киев».

Этот рукописный текст, написанный в 1970 году дрожащей рукой женщины семидесяти одного года, принадлежит, по словам ее внука, Марии, которая назвала себя дочерью царя. Он прибавляет к этому устное свидетельство своей бабушки, которая хранила молчание «по соображениям безопасности»… Он приводит сведения о ее пребывании в Перми: рассказывает, что императрицу и ее дочерей разделили на две группы; сама Мария находилась в доме Березина с Анастасией, «которая исчезла 17 сентября… Она сбежала».

Следовательно, во второй раз. С тех пор о ней никаких сведений…

Между большевиками и немцами действительно велись переговоры

Свидетельство «Марии» связывает между собой различные нити этой истории. Отступивший из Екатеринбурга в Пермь Белобородов сообщает ей через несколько дней, что они отправляются в Москву и она должна готовиться к отъезду. Они будут отправлены небольшими группами: «Подготовьтесь, но без багажа, лишь маленький чемодан или узелок». 6 октября их отвели на вокзал в Перми. Большевики согласились удовлетворить желание императрицы оставить при себе Татьяну. Ольга посмотрела на Марию и сказала ей по-английски: «Какое это имеет теперь значение. Хуже того, что было, уже не будет. На все есть воля Господня». Она села в один состав, Мария — в другой.

Мария рассказывала, что в пути какой-то грубый мужик приказал ей снять серьги, она не сумела этого сделать, и он сорвал их силой, от чего остался шрам. Мария прибыла в Москву 18 октября, и ее поселили в бывшей резиденции Локкарта; там ее встретила жена Луначарского… Вскоре появился Г. Чичерин, он был обходителен, поцеловал ей руку и сказал, что «иностранные посольства позаботятся о ее отъезде, так же как и об отъезде ее семьи». Она будет отправлена в Киев.

«Мы, большевики, свергли тиранию вашей семьи, но мы умеем уважать человеческую жизнь». Он добавил, что ее «передадут украинскому правительству, конечно, «марионеточному», но в Киеве находятся представители вашей немецкой семьи, и вам надо туда поехать».

Через некоторое время генерал Скоропадский направил специальный поезд, в который посадили Марию, имевшую паспорт на имя графини Жапской, от фамилии Чапский, принадлежавшей польскому графу кузену Чичерина.

На той же неделе, а именно 22 октября 1918 года, по приказу Вильгельма II и канцлера Макса Баденского был выпущен из тюрьмы Карл Либкнехт. Затем был освобожден Иогихес — другой спартаковец, польского происхождения. Совпадение ли это? Или же первый обмен заложниками в истории отношений Запада и Востока? Во всяком случае, точно известно, что летом в Берлине представители большевистской власти Карл Радек и Иоффе предложили в обмен на освобождение императрицы и ее дочерей освободить «крайне левых», посаженных в тюрьму кайзером. Радек заверил немцев в том, что императрица и ее дочери находятся в безопасности…

Свидетельство Марии и показание Соколовой — единственные, где ясно говорится о выезде из Перми и о переезде на Украину, в Киев.

Они подкрепляют другие документы — испанские, немецкие или ватиканские, которые относятся к переговорам относительно переезда, но именно к переговорам, а не к реальному факту. Все они датированы августом или сентябрем 1918 года, то есть относятся к тому времени, когда стало официально известно о казни царя, а также всех великих князей, которые были заключены в Алапаевске, к северу от Екатеринбурга.

Можно представить себе волнение европейских дворов — в Берлине, Копенгагене, Вестминстере. Мадридский двор, который был нейтральным, пытался вмешаться, чтобы добиться от большевиков освобождения императрицы и княжон, поскольку их считали живыми.

Особенно испанский король…

Испанский король Альфонс XIII был непосредственно связан через свою жену с королевой Викторией и таким образом с Александрой.

Историк Карлос Секо Серано на основе испанских архивов установил, что 4 августа 1918 года испанский двор считал, что царь убит, но его жена и дочери живы.

Приводим следующий текст:

4 августа 1918 года

Письмо испанского посла в Лондоне Альфонса Мэри дель Валя министру иностранных дел Эдуардо дель Дато:

«Наш разговор вчера был прерван, и это помешало мне поделиться с Вашим Превосходительством очень важной мыслью, имеющей известную срочность в связи с тем демаршем, который вы предприняли в отношении вдовы (sic) и дочерей несчастного бывшего императора России. Нет ли возможности включить в предполагаемые переговоры дело этой августейшей дамы? Она, как вы знаете, является сестрой королевы Александры, матери Георга V, и наше вмешательство в ее пользу сделает более приемлемым для британской королевской семьи и английского общественного мнения то вмешательство, которое готовится в целях освобождения императрицы Алисы. К ней здесь очень плохо относятся, считая ее сознательным или бессознательным агентом Германии и главной виновницей — пусть даже невольной — революции из-за тех негодных советов, которые она давала своему супругу, полностью находившемуся под ее влиянием… Ненависть к императрице Алисе настолько велика, что исключается всякая возможность приезда ее в Соединенное Королевство для проживания…»

Второй документ, написанный месяц спустя, касается переговоров с Чичериным:

6 сентября 1918 года, телеграмма № 858.

Для ведения переговоров по поручению Мадрида о перевозке императрицы и ее детей Фернандо Гомес Контрерас выехал из Петрограда в Москву в сопровождении поверенного в делах Нидерландов. Он дважды встречался с Чичериным — 1 и 5 сентября 1918 года.

«Народный комиссар принял нас на час позже назначенного времени в запущенном помещении министерства иностранных дел в сопровождении еще одного еврея, который является его заместителем [32] (подчеркнутые слова есть только в телеграмме на испанском языке: accompanado de otro israelito es su adjunto). Я объяснил ему гуманное желание нашего государя, сказав, что речь не идет о вмешательстве во внутренние дела России и что императорская семья будет оставаться в пределах Испании и будет держаться в стороне от всякой политики. Комиссар поначалу выразил свое недовольство по поводу того, что мы вступаемся за лиц, причинивших столько вреда его народу. Он раздраженно потребовал официального признания власти Советов, заявив, что для рассмотрения данного вопроса необходимо, чтобы две стороны признали друг друга. Он добавил, что по этой причине сомневается в законной силе наших заверений в том, что императорская семья останется в стороне от всякого контрреволюционного движения. Сославшись на пребывание Троцкого в заключении в Испании (в 1915 г.), он утверждал, что наша страна превратится в очаг реакции и контрреволюции против международного пролетариата.

За напрасные страдания этой беззащитной женщины они заслуживают порицания всего мира… После мучительной дискуссии и больших усилий я добился того, что наша просьба будет представлена на рассмотрение ближайшего заседания Центрального исполнительного комитета».

15 сентября, упоминая о поручении своего министра от 22 августа «относительно просьбы разрешить перевезти в Испанию императорскую семью», Гомес Контрерас, говоря о Чичерине (и Карахане), добавляет, что он сказал, что «постарается найти решение вопроса о положении женщин императорской семьи путем их освобождения».

Некоторые сведения, исходящие из русских или немецких источников, касаются этих переговоров.

В своих «Мемуарах» бывший министр иностранных дел Милюков, который находился в Киеве летом 1918 года, сообщает, что он вел переговоры с немцами, а из украинских источников известно, что он намеревался выдать одну из старших дочерей царя, Ольгу или Татьяну, замуж за Дмитрия Павловича и создать Украинское государство под покровительством Германии и России. Разговор об этом ведется с июня по август 1918 года, почти через два месяца после предполагаемой смерти великих княжон. Мог ли Милюков, будучи в Киеве, находившемся под контролем немцев, ничего не знать о семье Николая?

Во всяком случае, немцы говорят, что они уже были осведомлены. В берлинских архивах Саммерс и Менгольд обнаружили следы того, о чем говорил граф Альвенслебен, находившийся в центре переговоров между немцами, русскими и украинцами. Он был «глазами и ушами» Вильгельма И, отмечает французский журналист, находившийся в Киеве, Жан Пелисье. «Между 16 и 20 июля, — заявил Альвенслебен 5-го числа того же месяца генералу Долгорукову, — будут распространяться слухи о смерти Николая II, но это будут ложные слухи». И когда появилось сообщение о смерти царя, в Киеве отслужили панихиду, так же как и в Копенгагене, где русский посол в Дании сказал французскому послу, что это лишь обманный акт для спасения жизни царя.

Надеялись ли немцы спасти всю семью, включая бывшего царя? Можно представить себе, что так оно и было, однако большевики в Екатеринбурге решили царя казнить и вывезти «немок», устроив инсценировку, чтобы левые эсеры поверили, будто погибли все. Брат императрицы Эрнст Гессенский встречался с Вильгельмом II и, как пишет великий князь Николай Михайлович в своем письме от 26 июня (1 июля), «из Берлина поступили распоряжения Ленину и Троцкому по поводу государя и его семьи». Позднее Эрнст Гессенский, который, естественно, пытался получить новые сведения, послал через посредника сообщение английскому двору, в котором говорилось: «Эрни телеграфирует, что узнал из двух верных источников, что Алиса и все дети живы». Эта телеграмма, найденная Саммерсом и Менгольдом, датирована 27 сентября 1918 года, то есть более чем два месяца спустя после предполагаемой гибели всей семьи…

Существует еще один источник — Ватиканский архив.

В письме министерства иностранных дел в Берлине от 21 сентября 1918 года, адресованном Его Преосвященству кардиналу фон Хартману, архиепискому Кёльнскому, утверждается, будто «русские сообщили (немцам), что не собираются вмешиваться в их дела, что они оберегают великих княжон от народного гнева и предполагают перевезти их в Крым».

Действительно, Ватикан и церковь тоже выступают в роли ходатаев в этой кампании по спасению дочерей и жены бывшего императора. Ибо 10 октября 1918 года, то есть после того как их перевезли в первый раз, если действительно так и происходило, большевики ответили Ватикану при посредничестве австро-венгерского консула в Москве, что им «неизвестно место, где находятся царица и ее дочери».

Дипломатическая ложь: действительно, если женщины находятся на Украине, большевики могут заявить, что они не знают места их нахождения…

Другой неопубликованный документ, весьма любопытный, говорит об отъезде всей семьи с Украины в 1919 году; он адресован английскому королю. В нем говорится о царе, словно он остался жив, если только при переписывании не была допущена ошибка. Документ интересен по той причине, что в нем упоминаются Ольга, Татьяна и Мария как участницы путешествия, но нет упоминания об Анастасии.

От лорда Хардинга Пенхерста, заместителя министра иностранных дел (рукописная дата: третье или пятое июня 1919 г.), королю:

«Ваше Величество!

В ответ на запрос Вашего Величества я узнал от поверенного в делах в Вене маршрут, по которому выехали Его императорское Величество царь и великие княжны Ольга, Татьяна и Мария, как Вас информировала императрица-мать из Одессы. Это — Константинополь, куда они должны прибыть 26 февраля.

Из Константинополя они прибудут поездом в Софию 28 февраля.

Из Софии выедут в Вену 3 марта и прибудут 7 марта.

Из Вены в Линц на автомашине 8 марта.

Из Линца во Вроцлав или Бреслау выедут 6 мая и прибудут 10 мая.

Покорный слуга Вашего Величества Хардинг».

Итак, весьма странно, что упоминается царь, но, как мы уже могли убедиться, существовало предположение, что он тоже выехал из Екатеринбурга в Пермь. Разве в кабинетах Форин офиса все еще не знали, что замышлялось между Москвой и Берлином? Не наводит ли это письмо на ложный след? Как бы то ни было, оно ставит вопрос об Анастасии.

Подлинная история Анастасии: версия

Что касается Анастасии — если действительно была эта линия Пермь — Киев, — то одной из возможных версий является следующая.

Привезенная в Пермь вместе с другими сестрами, она сбегает с молодым охранником; солдаты ее ловят, применяют силу или насилуют, возвращают на место, и ее осматривает доктор Уткин. Она снова исчезает неизвестно куда. Во всяком случае, она не уезжает из Перми вместе с сестрами, и они с сентября не знают, что с ней произошло. Не ведая о том, что 6 октября 1918 года ее сестры уехали, Анастасия может думать и говорить, что она единственная, кто уцелел. Она тем не менее повторяет, что в «Екатеринбурге не произошло ничего из того, о чем рассказывали». Она не может сказать ничего больше и о самой себе, потому что, по нашему мнению, в свои 18 лет, травмированная насилием и избиением, она никогда этого не расскажет или не «признает» из-за своеобразного чувства вины, внушенного ей викторианским воспитанием и ее положением. Возможно также, что она испытывала некоторый стыд оттого, что «покинула» (sic) своих близких и сбежала одна.

Кто ее спутник — немец или австриец? Она оказывается одна в Германии, беременная. Когда она вновь появляется в 1919 году, она — на грани смерти; большая часть семьи Романовых признает ее, в частности две тетки Ольга и Ксения, сестры Николая II, а также другие. Но кто знает в то время, что произошло с другими ее сестрами? Возможно, Эрнст Гессенский, брат Александры. 27 сентября 1918 года он послал телеграмму, в которой утверждал, что ему известно, что они живы. Однако других свидетельств не было. И тогда как ее сестры находятся в надежных руках в Киеве или в Подолье, Анастасия становится помехой. Против всех ожиданий, она выздоравливает, превращается в мадам Чайковскую и, считая себя единственной выжившей из всей семьи, заявляет о своих правах на наследство Романовых, на которое собираются наложить руки Кирилл и ее две тетки Ольга и Ксения. В этом случае убедительно признание Глеба Боткина. Сын царского врача доктора Боткина, убитого в Екатеринбурге, он хорошо знал четырех сестер: был их товарищем по играм до Екатеринбурга. Он сразу узнал Анастасию в мадам Чайковской. И, по его словам, ее тетки Ольга и Ксения изменили свою точку зрения с того самого момента, когда Анастасия выздоровела и стала предъявлять свои права: они заявили, что не признают Анастасию, пока ее не признает суд. Поддержанные Кириллом и Эрнстом Гессенским, они заговорили о самозванстве… А Анастасия при расспросах вспомнила о том, как Эрнст приезжал повидаться со своей сестрой в самый разгар войны, будучи немецким генералом, и, следовательно, совершил бестактность.

Другие сестры проявили большую сдержанность и осторожность и таким образом сумели выжить. То, что они жили скрываясь, вполне объяснимо по ряду причин: они были травмированы тем, что им пришлось перенести; вся Центральная Европа в 1919 году была охвачена волнениями, и они боялись, что их «разыщут» большевики и убьют, как остальных членов семьи. Мария решилась открыть правду о себе спустя несколько десятилетий. По мнению Алексиса де Дураццо, Анастасия была принесена в жертву династическим соображениям: Кирилл выдавал себя за главу дома Романовых, и Анастасия оказалась помехой. Начали распространяться слухи о том, что все четыре царские дочери были изнасилованы — какое страшное бесчестие! Другим дочерям была оказана помощь, в частности, королевой Румынии и кайзером во время его ссылки в Голландию…

Все эти факты более или менее связаны между собой… Конечно, уже отмечалось, что Мария упоминает о своих трех сестрах в письменном свидетельстве, а устно вспоминает об исчезновении Анастасии… Отмечалось также, что с этой историей связаны именно те большевистские деятели, кто открыто заявлял, что мать и дочери Романовы живы:

в первую очередь — Г. Чичерин, чья роль была основной в силу выполняемых им в 1918 году функций;

далее — Г. Зиновьев, поскольку его сотрудница находилась в Перми во время переезда семьи;

М. Литвинов, который работал вместе с Чичериным и заявил, что они живы, в декабре 1918 года, после перемирия, когда уже не было необходимости вводить в заблуждение немцев о положении дочерей Николая II и его жены.

Этот момент важен, поскольку можно предположить — как, в частности, это и делает русский историк-антибольшевик С. Мельгунов, — что переговоры между большевиками и немцами были сплошным обманом: большевики обсуждали вопрос об освобождении дочерей царя, прекрасно зная, что их нет в живых.

Фактически мы располагаем довольно солидной информацией об Анастасии и Марии. Она взаимно подкрепляется, однако не является неопровержимо доказуемой, так как свидетельства Марии были опубликованы слишком поздно. Алексис де Дураццо опубликовал свои доказательства после того, как прочитал работу Саммерса и Менгольда, которые расчистили ему путь. Однако он не читал «Гибели царской семьи» Росса, опубликованной в 1987 году. Тем не менее скудость сведений об императрице и Татьяне делает эти утверждения гипотетическими. Он пишет, что Александра была помещена в один из монастырей в Подолье, но ничего не сообщает о Татьяне, кроме того, что она переписывалась со своей бабушкой. Правда, существует неопубликованная информация о Марии и Анастасии. Прежде всего прямое указание князя Гика на то, что в 1920 году ему было известно о свадьбе великой княгини Марии с князем Долгоруким. Кроме того, он утверждает, что великий князь Кирилл просил румынскую королеву Марию, внучку Александра II и королевы Виктории, «более не упоминать о пребывании проездом в Бухаресте двух великих княгинь» (Марии и Анастасии) в 1919 году «по причинам семейного свойства». В том же году Ханна Пикула в своей книге «Мария — королева Румынии» сообщает, что английский двор дал понять румынской королеве, что дочери царя Марии Николаевне не будет оказан достойный прием, если она приедет в Лондон. Это можно объяснить тем, что английский двор не хотел вспоминать о поведении Георга V в 1917–1918 годах, даже если позже король финансировал планы спасения царской семьи северным путем. Нет ли здесь указания на то, что английский двор примкнул к другой ветви семьи Романовых, что было бы последним отголоском неудавшейся дворцовой революции 1917 года?

«Они решили вести себя наподобие хищных зверей», — заметила королева Румынии… Примерно то же сказал советский дипломат доктору Боткину-младшему, находившемуся в Соединенных Штатах: «Романовы поступили с Анастасией более жестоко, чем большевики…»

Сохранилась также фотография, где сняты вместе Мария и Ольга в 1957 году. Но они ли это? Есть еще одно свидетельское показание, данное в 1983 году: монахиня Паскалина Ленерт, служанка Пия XII, утверждает, что папа действительно видел двух княжон Ольгу и Марию («Это были они!») в Ватикане, но она не может указать точную дату встречи… очевидно, между 1939 и 1957 годами.

Все эти свидетельства не дают однозначного ответа на вопрос: какой была настоящая смерть Николая II и что означает молчание по этому поводу?

Иная смерть Николая II

«Непризнаваемая гипотеза» предполагает иную смерть Николая II. Возвратимся к середине июля 1918 года. По версии, которую излагает принц Анжуйский — Алексис де Дураццо, опираясь на свидетельство своей бабушки, события развивались следующим образом:

«23 июня 1918 года (т. е. 6 июля) Юровский вывез императора из дома Ипатьева для переговоров… Он встретился с двумя лицами, прибывшими из Москвы… и они предложили ему выехать за границу, если он согласится на определенные условия. Император ради спасения своих близких согласился… 9 июля его вернули обратно… 12 июля Юровский сообщил императорской семье, что им следует приготовиться к длительной поездке, которая будет совершена в глубокой тайне. Для этого он попросил императора изменить внешний вид… 15 июля он сообщил императору, что его увезут первым вместе с Алексеем, отдельно от остальной семьи. Моя бабушка Мария категорически утверждала, что их увезли ночью 15 июля… Куда отвезли, моя бабушка не знала…»

Это показание подтверждают обнаруженные в доме Ипатьева остриженные волосы (с головы и бороды). У девушки, которую осматривал доктор Уткин, были короткие волосы — еще одно подтверждение. Правда, все четыре дочери царя уже были обриты однажды, за год до этого, как свидетельствует фотография.

Что произошло после этого? Только в показаниях Терентия Чемодурова (см. «Гибель царской семьи»), слуги, избежавшего убийства, дается подробный рассказ о последующих событиях. Рассказ появился за подписью корреспондента «Нью-Йорк таймс» К. Аккермана в «Вестнике Маньчжурии» № 31.

Свидетельство Парфена Алексеевича Домнина, на самом деле Чемодурова Терентия Ивановича:

«Начиная с первых дней июля над городом появились аэропланы и летали довольно низко, бросая иногда бомбы, в большинстве не приносившие вреда. В то же время появились и слухи, что чехословаки приготовляются занять город. В один из таких вечеров Николай вернулся со своей обычной прогулки по саду в необычном возбуждении; помолившись перед иконой Николая Чудотворца, он бросился на кровать не раздеваясь; никогда раньше он так не делал.

— Позвольте мне вас раздеть, — сказал я.

— Не беспокойтесь, старина, — ответил Николай, — у меня тяжело на сердце, и я чувствую, что уж недолго проживу. Может быть, сегодня… — и бывший царь не кончил фразы.

— Бог с вами, что вы говорите, — возразил я. И он рассказал мне, что во время прогулки в саду он получил известия о заседании специального комитета совдепа казачьих и красноармейских депутатов Урала, которое должно решить его судьбу, ввиду слухов, что он собирается бежать с чехословаками, в свою очередь обязавшимися будто бы вырвать его из рук Советов.

— Я не знаю, что может случиться, — сказал Николай в заключение.

Царь содержался под строжайшим надзором: ему не позволяли ни покупать газет, ни даже выходить сверх краткого времени для прогулок… Царевич все это время болел. Раз он вбежал в комнату отца в слезах и, совершенно вне себя, бросился на руки отцу и, сквозь рыдания, едва выговорил:

— Милый папа, они хотят тебя застрелить.

— Воля Божия во всем, — ответил царь. — Но, милый мальчик, будь спокоен, будь спокоен. Где мама?

— Мама плачет…

— Алексей, — сказал царь, — я прошу тебя об одном: пойди и успокой маму.

Царевич вышел, а Николай встал на колени перед иконой и долго молился…

Поздним вечером 15 июля в комнату царя вошел комиссар охраны и объявил:

— Гражданин Николай Александрович Романов, вы должны отправиться со мной в заседание Совета…

— Скажите откровенно, — возразил Николай, — что вы желаете увести меня для расстрела.

— Нет, не опасайтесь, — ответил комиссар, улыбаясь. — Вас требуют на заседание.

Николай поднялся с кровати, надел свою серую солдатскую рубаху, сапоги, опоясался и вышел с комиссаром… Николай Александрович не возвращался долго, почти два с половиной часа. Он был очень бледен, и подбородок его дрожал.

— Дай мне, старина, воды, — сказал он мне.

Я принес, и он залпом выпил большой стакан.

— Что случилось? — спросил я.

— Они мне объявили, что через три часа я буду расстрелян, — ответил мне царь».

Чемодуров рассказывает далее:

«На заседании в присутствии Николая II были прочитаны все детали контрреволюционного заговора тайной организации «Защиты родины и свободы». Там указывалось, что организация стремилась подавить «рабоче-крестьянскую революцию, подстрекая массы против советской власти, обвиняя Советы во всех злодействах и несчастьях, постигших страну». Организация намерена была объединить все несоветские фракции и социалистов наравне с монархистами… И что во главе заговора стоял личный друг царя — генерал Догерт. В организацию входили и представители рабочих кругов, как то князь Кропоткин, ген. шт. полковник Сукарт, инженер Ильинский и др. Были также причины думать, что Савинков был в непосредственных сношениях с этой организацией и что именно Савинков предполагался во главе нового правительства как военный диктатор…

За самые же последние дни был обнаружен и еще новый заговор, которым, при содействии генерала Дутова, предполагалось вырвать Николая II из советских рук…

Ввиду такого положения вещей и решения эвакуировать Екатеринбург совещание решило предать царя Николая Александровича смертной казни без дальнейшего промедления.

— Гражданин Николай Романов, — объявил председатель Совета, — объявляю вам, что вы располагаете тремя часами на устройство своих дел. Стража, я предупреждаю вас: иметь строжайшее наблюдение за Николаем Романовым и не спускать с него глаз.

Вскоре после возвращения Николая II с заседания к нему вошла Александра Федоровна с царевичем; оба плакали. Царица упала в обморок, и был призван доктор. Когда она оправилась, она упала на колени перед солдатами и молила о пощаде. Но солдаты отозвались, что это не в их власти.

— Ради Христа, Алиса, успокойся, — сказал Николай II несколько раз тихим голосом.

Он перекрестил жену и сына, подозвал меня и сказал, поцеловав:

— Старина, не покидай Александры Федоровны и Алексея; ты знаешь, у меня никого больше нет и не останется никого помочь им, когда меня уведут.

Впоследствии выяснилось, что, кроме жены и сына, никого не допустили попрощаться с Николаем П, его жена и сын оставались вместе, пока не прибыл председатель Совета с пятью другими солдатами и еще двумя рабочими, членами Совета.

— Оденьте пальто, — сказал председатель царю.

Николай II не потерял самообладания и стал одеваться. Он еще раз поцеловал и перекрестил жену, сына и слугу и, оборотись к прибывшим, сказал:

— Теперь я в вашем распоряжении.

Царица и царевич забились в истерике, и, когда я бросился помочь им, председатель сказал мне:

— Это вы можете сделать потом, теперь же не должно быть никакого промедления.

— Позвольте мне идти за моим господином, — попросил я.

— Никто не должен сопровождать его, — ответил председатель.

Царя взяли и увели, никому не известно куда, и той же ночью он был расстрелян 20 красноармейцами.

Еще до рассвета, той же ночью 15 июля, председатель Совета пришел опять. С ним было несколько красноармейцев, доктор и комиссар охраны. Они вошли в ту же комнату, где содержался царь, и доктор оказал помощь потерявшим чувство Александре Федоровне и царевичу. После того председатель спросил доктора:

— Можно ли взять их немедленно?

— Да, — ответил тот.

— Граждане Александра Федоровна Романова и Алексей Романов, — объявил председатель, — вы будете увезены отсюда; вам разрешается взять только самое необходимое, не свыше 30 или 40 фунтов…

— И вы, старик, — сказал он мне, — уходите прочь отсюда. Теперь никого не останется, кому бы вы могли служить…

Царицу и ее сына взяли в автомобиль и куда увезли — неизвестно».

Странным в данном свидетельстве является то, что его автора Парфена Алексеевича Домнина не существует. Домнин — это якобы псевдоним Чемодурова, который американский журналист дал ему для безопасности. По крайней мере такова гипотеза Саммерса и Менгольда. Во всяком случае, этот рассказ от марта 1919 года хорошо «вписывается» в головоломную мозаику. Оба журналиста к тому же привели другие свидетельства, подтверждающие этот рассказ. Правда, старый слуга царя — если действительно это был он — в принципе был болен и в течение нескольких недель находился на излечении в тюремной больнице. Поэтому он не мог быть на месте происшествия, если только он не вышел на прогулку, а потом снова вернулся в госпиталь, избежав таким образом судьбы других слуг царя. Позже он дал показания следователю Сергееву и подтвердил, что волосы, найденные в доме Ипатьева, принадлежали четырем княжнам… Он также опознал бороду бывшего царя, срезанную наполовину, словно вся семья хотела изменить свою внешность. Но ли следователь Сергеев, ни следователь Соколов не приняли во внимание его свидетельство. Потому ли, что полагали, что он не мог присутствовать в момент преступления? И все же оно подтверждается сообщением в «Правде», в котором говорится, что царь был расстрелян «за городом» десятью красногвардейцами, что совпадает с показанием Быкова.

Поражает при этом, что Росс, обычно исключительно точный, в своих примечаниях отмечает лишь, что Домнина не существует, и даже не упоминает о доказательствах Саммерса и Менгольда в пользу Чемодурова, о котором Росс знал и которого, кстати, цитировал. Он опровергает подлинность этого свидетельства одним уточнением: никаких чехословацких или русских самолетов в это время в Сибири не было… Росс также не принимает гипотезу капитана Малиновского и указывает, что следователь Сергеев поверил в версию убийства всей семьи. Кроме того, включив в публикацию документы лишь по 21 февраля 1920 года, он не упомянул о том, что Альвенслебен говорил Долгорукову и что помечено датой 5 февраля 1921 года.

Наконец, Росс не придает никакого значения свидетельствам, связанным с Пермью, он отмечает только, что доктор Уткин был единственным человеком, утверждавшим, что он разговаривал с так называемой Анастасией…

Короче говоря, публикуя протоколы, которые Соколов не использовал, Росс считает их в конечном счете малозначащими и недостаточно подкрепленными, чтобы поставить под сомнение широко распространенную версию.

Однако в свидетельствах, в которых говорится об убийстве всей семьи, тоже есть противоречия.

Ни одно из этих свидетельств не совпадает с другими… То тела сжигают, то хоронят и даже отрезают головы, не хватает только представить сейчас фотографии всех черепов… Убийцы — то работники Чека, то военные; в одном случае их четверо, в другом — одиннадцать, жертвы входят в комнату тоже по-разному… и т. д.

Кроме того, можно только удивляться, что в зоне белых удалось собрать около 200 свидетелей преступления, совершенного тайно, в то время как красные отступали на запад и, по здравому смыслу, те, кто расстреливал, должны были находиться среди них.

В большинстве показаний сведения настолько конкретные и точные, словно свидетель находился на месте происшествия. Свидетельства к тому же противоречивы: в одном случае доказывается, что была убита вся семья, в другом утверждается, что часть семьи осталась жива, а иногда-что живы все, включая царя. Мы видели, что первые, кто расследовал это дело, верили в инсценировку, что даже сам следователь Сергеев думал, будто казнены только царь и его сын, что военная полиция, подчиненная чехам, представила доказательства того, что дочери царя живы и находятся в Перми, однако она была отстранена от следствия генералом Дитерихсом. И если он назначил Соколова вместо Сергеева, считавшегося социалистом-революционером и малонадежным из-за тех заключений, которые он представил, то А. Кирста был отстранен из-за разногласий со своим шефом генералом Гайдой…

Можно отметить также, что все те, кто отвергал в той или иной мере версию убийства всей семьи, погибли трагическим образом. Доказательства же, которые свидетельствовали бы об обратном, тоже не слишком весомы. Они оставляют без ответа вопрос о смерти Алексея, и тем не менее их сильная сторона в том, что они между собой довольно связаны. Однако против них направлена мощь двух аппаратов, как белых, так и красных. Какова же их цель?

Заговор молчания: ради какой цели?

Рвение, с каким белые утверждают, что императорская семья была уничтожена полностью, объясняется причиной, казалось бы, отвечающей династическим интересам, однако с ними не связанной.

Естественно, что Романовы, сгруппировавшиеся вокруг Кирилла, провозгласившего себя главой дома Романовых, не могли мириться с мыслью, что кто-то остался в живых, например Анастасия или другие сестры; это скомпрометировало бы будущее их ветви. Однако причины белых, в частности адмирала Колчака, были иными. С 1917 года Колчак, так же как и Корнилов, уже не являлся монархистом. Они, конечно, хотели вернуть старые порядки, но без царизма. Если в конце 1916 года часть военных, октябристов и кадетов, действительно могла поддержать идею дворцового переворота в пользу другого члена семьи Романовых, то со времен Февральской революции положение полностью изменилось. И, за исключением Милюкова и некоторых других лиц, эти контрреволюционеры расстались с идеей установления конституционной монархии. Они выступали против большевиков, но относились враждебно и к идее реставрации, желая установить скорее военный порядок или режим фашистского типа.

Из-за того, что всякое доверие к Александре было утрачено, ее присутствие подорвало бы доверие и к ним и помешало бы их борьбе против большевизма. Более того, отвратило бы от них правительства Парижа и Лондона, которые их полностью поддерживали. «Даже если они живы, надо говорить, что они мертвы», — повторял противник большевиков бывший корреспондент «Таймс» Р. Вильтон.

Находясь в подчинении у Колчака, Соколов должен был доказать, что все погибли. И, конечно, он в конце концов доказал это и поверил в это. Но его воинствующий настрой вызвал резко отрицательное отношение к нему той ветви семьи Романовых, которая строго осудила его усердие и впоследствии даже отказалась принимать его у себя.

С тех пор убийство всей семьи считалось доказанным; историю с Анастасией рассматривали как самозванство; и, поскольку другие члены семьи Романовых были тем временем убиты, стороны, придерживавшиеся соображений династического порядка, а также антибольшевистской направленности, не могли более — не отрекаясь от собственного мнения — сомневаться в традиционной версии. Однако дочь генерала Деникина Марину Грей в конце концов охватило сомнение.

Парадоксальность ситуации, длящейся уже полвека, заключается в том, что большевистские доводы сближаются с династическими. И сейчас еще в СССР новые открытия по сути воспроизводят версию белых лишь под новым соусом для придания пикантности.

Чем это объясняется?

Первая причина — а о ней уже говорилось, — если речь идет об убийстве всей семьи — отсутствие необходимости вводить в заблуждение немцев, поскольку с ноября 1918 года Гогенцоллернов в стране уже не было… Затем отпала также необходимость выставлять себя в лучшем свете перед англичанами, так как после Генуэзской конференции СССР вошел в «закрытый клуб» великих держав и факт истребления Романовых уже не играл никакой роли.

В России, где никто не знал о заявлениях Зиновьева, Чичерина и Литвинова, гораздо выгоднее говорить, что все Романовы истреблены, чем раскрывать — если это соответствует действительности, — что благодаря переговорам Александра и ее дочери, которых считали немками, были освобождены, тогда как русский царь — казнен. Что касается переговоров, которые действительно имели место, то раскрытие этого факта ничего не дает режиму, каков бы ни был исход переговоров.

В стране, в которой более чем где-либо еще история находится под контролем, ни один профессиональный историк до сегодняшнего дня не задался вопросом относительно обоснованности информации, подкрепляющей версию, что Александра и дочери остались живы, например внимательно не рассмотрел переговоры между большевиками и немцами с апреля по ноябрь 1918 года, роль Радека, Чичерина и т. д. По этому вопросу существуют только немецкие или испанские источники.

В настоящее время, когда гласность требует более ярко высветить факты, кажется, что все осталось на той же точке. Ведутся дискуссии о подробностях технической стороны преступления: были ли жертвы сожжены или захоронены и т. п. Короче говоря, спор ведется о технике и деталях, которые уже более или менее освещены в работах, опубликованных белыми. Признание Юровского странным образом напоминает свидетельство, оставленное Медведевым. В основе интереса к этому вопросу лежат возрождение религиозных идей, пересмотр отношения к царскому режиму и т. п. Заговорили о Юровском; он был евреем и в СССР в работе Быкова, опубликованной в 1926 году, не упоминался. Теперь же его имя появилось вновь, безусловно, с полным основанием, но это дало пищу — раз для кого-то оказалось необходимым — антисемитским настроениям. В эпоху Николая II, как уже было показано, каждый террорист считался евреем. Статья Рябова, опубликованная в журнале «Родина», на этот счет показательна: из нее как бы само собой вытекает, что убийство русского царя было подготовлено двумя евреями — Свердловым и Юровским, имя Ленина в ней не упоминается.

На архивах подобного рода не удастся проверить гипотезу об оставшихся в живых, так как они так же лгут, как и те институты или власти, которые их составляли. Кому верить — Медведеву, Юровскому, доктору Уткину или Марии Николаевне? И нельзя полагаться на анализ предметов — зубов или черепов, так как давно уже установлено, что одна экспертиза исключает другую.

И только полное сопоставление архивов, русских и иностранных, позволит с большей определенностью установить то, что произошло в Екатеринбурге, чем то, действительно ли существовала папесса Иоанна… Совершенно очевидно, что англичане и датчане смогли бы в этом помочь, так как они располагают рядом хранящихся у них сведений. Советская сторона, кстати, также.

Но какими средствами располагают те, кто хотел бы идти дальше в раскрытии этой истории?

И где находится та планета, на которой история «о том, что было» будет беспрепятственно оглашена не трибуналом или политическими властями, а историками?

Незначительное событие или происшествие?

Если смерти Карла I и Людовика XVI стали крупными историческими событиями, то смерть Николая II можно отнести к малозначительным происшествиям.

Советская история обходит ее молчанием.

Что касается западных историков, которые обращались к этой теме или упоминали о ней, разумеется, не вскользь, то они либо снова излагали версию Соколова, либо опровергали ее. Но отнюдь не для того, чтобы вписать ее в историю России.

Показательно, как об этом упоминает Ленин — мимоходом… И лишь для того, чтобы напомнить, что Россия отстала от Запада, где — в Англии и во Франции — монархи были казнены давным-давно… Кстати, без существенного результата, так как за этим последовала реставрация. Главное, объясняет Ленин, уничтожить помещиков и кулаков. Смерть Николая II не заслуживает ни объяснения, ни упоминания, ни оправдания. Ленин упоминает о ней как о чем-то таком, что к нему не имеет никакого отношения.

Что не помешало ему, однако, вести переговоры с немцами о судьбе императрицы и ее дочерей. Но эти секретные переговоры, еще накануне осуждавшиеся, тщательно скрывались в силу исторической теории, согласно которой отдельные личности не заслуживали внимания, а признавались лишь классы и способы производства… Именно поэтому подобные переговоры, как и сама казнь, могли превратиться в незначительное событие и исчезнуть из истории.

Бесспорно, парадоксом является и то, что аналогичное происходило и в лагере противника. Участь императорской семьи не приобрела политического звучания, так как белые знали: непопулярность царизма будет пагубна для их дела. Вполне достаточно было придать широкой огласке преступления красных, дополнив их убийством Романовых. Даже европейские дворы (исключение — Гогенцоллерны) остались в стороне от этих событий и если вмешивались в это дело, то лишь по гуманным, но отнюдь не политическим соображениям.

Преступление в Екатеринбурге — незначительное событие для красных и такое же незначительное событие для противников большевиков — вошло лишь в рубрику «Происшествия».

Правда заключается в том, что между мифом, который создается о революции на основе священных, сакральных текстов, и самой революцией различие столь же глубокое, как между действительностью средних веков и жизнью святых. В сравнении с триумфальным шествием советской власти, о котором говорили большевики, картина нового общества выглядела полной противоположностью. Каждый город хочет установить контроль над своей железной дорогой; железнодорожники организуются в самостоятельную силу; военнопленные забирают власть в свои руки. Влияние коммунистической партии нигде не чувствуется; и только Чека и Советы напоминают о том, что революция действительно предоставила власть Ленину. Правда, и в краях, занятых белыми, трудно установить, у кого власть — у военных или у гражданских. Четыре инстанции занимаются расследованием кончины Романовых. При этом следует сказать, что они либо не знают ничего друг о друге, либо ведут между собой борьбу. В такой обстановке кончина Романовых не только преподносится как незначительное происшествие, но и выглядит таковым.

Как только в Екатеринбурге узнают о казни царя, вошедшие в город белые офицеры перероют все в доме Ипатьева, а жители города сбегутся сюда за «сувенирами» или для того, чтобы потрогать вещи, принадлежавшие жертвам. Как в обычном криминальном деле, различные государственные инстанции спорят о деталях расследования, отстраняют одного следователя от ведения дела, затем второго. Каждая инстанция использует свои методы, выбирает своих свидетелей, выдвигает свои заключения, противоречащие одно другому. Исчезают главные свидетели: одних казнят, других убивают всегда при странных обстоятельствах. Не известно, кто погиб, кто спасся. Не известно также, кто несет ответственность за казнь: Чека, Совет, контрразведка? Не понятно, почему свидетельства руководителей противоречат показаниям участников событий, чего, кстати, никто не отмечает. Короче говоря, и через пятьдесят лет, как в случае с убийством Кеннеди, обилие свидетелей приводит к тому, что невозможно заключить, о каком преступлении идет речь.

К тому же никто еще не заявил ясно о своей ответственности за преступление. Конечно, в извещении оно оправдывается, но никто не берет на себя ответственность. «Признать решение… правильным», — говорит Москва. Но никто на самом деле не знает, кто отдал распоряжение совершить этот акт: Совет, Чека, центральная власть или все вместе? По уверениям большевиков, это вина левых эсеров, чехословаков и империалистов. По утверждению белых, виноваты евреи и австро-венгерские военнопленные, или же — по утверждению белых и красных — преступление совершили «латыши». В любом случае не порядочные русские люди; «настоящие» русские рабочие Сысерти не принимали в нем участия, за исключением одного, который это отрицает…

В настоящее время ничего не изменилось: вновь извлечено имя Юровского, который был евреем, а так как Белобородов им не был, то Рябов приводит слова царя, который в 1918 году якобы сказал: «Ах, он не еврей, а я думал, что все большевики — евреи…» Совершенно ясно, что для белых, как и для тех, кто преклоняется ныне перед памятью убиенного царя, он не мог быть казнен настоящими русскими, и при этом забывается, что именно настоящие русские прозвали его Николаем «Кровавым»… И что такие же настоящие русские, 300 000 рабочих, в январе 1917 года отмечали Кровавое воскресенье — день убийства. И опять же в программе «Пятое колесо» один из участников передачи установил начало террора против русских со времени смерти царя. Именно она якобы послужила отправным пунктом. При этом забывается, что красный террор против и русских, и нерусских людей начался фактически раньше, как, впрочем, и белый террор.

Любопытен и тезис о том, что большевистская революция являлась антирусским движением. Разве не парадоксально, что во времена гласности фальсификация истории происходит значительно быстрее, чем исследование того, что действительно происходило? Поскольку в СССР в течение долгого времени историей манипулировали, любое «открытие», даже самое абсурдное, воспринимается с радостью и почтением как вестник свободы. И об этом важно сказать.