После зимы вермахт медленно восстанавливал свои силы. Уже летом 1942 года немецкая армия начала наступление по новым направлениям, которое шло по плану и было успешным. Находившийся в Крыму Севастополь, являвшийся штаб-квартирой Черноморского флота, представлял собой мощнейшую крепость в мире. Но в ходе кровопролитных боев Севастополь оказался в наших руках.
В течение следующего месяца мы отбросили Русский фронт назад на триста километров, взяв Воронеж и Ростов. Тем не менее план Гитлера по уничтожению Красной Армии через некоторое время потерпел крах. Хотя в начале года, казалось, ничто не предвещало этого. Летом 1942-го успех сопутствовал немецким войскам даже за пределами границ России. В северной Африке фельдмаршал Эрвин Роммель, несмотря на мощнейшее противостояние союзников, взял Тобрук, портовый город в Ливии, имевший огромное стратегическое значение. Немецкие подводные лодки появились возле Лонг-Айленда, и их команды могли наблюдать за автомобильным движением на улицах Нью-Йорка. Кроме того, немецкие подводные лодки начали действовать в территориальных водах Канады.
Однако военная удача драматично переметнулась на сторону союзников, начиная с поражения 6-й немецкой армии в Сталинграде в феврале 1943-го. И тем не менее союзникам потребовалось еще два года войны, прежде чем они сумели поставить Германию на колени.
Между тем именно летом 1942 года я оказался в поезде медслужбы, который увозил меня из Орла, стоявшего на реке Ока, в Варшаву на реке Висла. Русские солдаты за долгие месяцы кровопролитных боев не сумели заставить меня покинуть строй. Но это удалось вшам, причем за гораздо более короткий промежуток времени. По сильному жару, который держался у меня пять дней, войсковой доктор диагностировал у меня окопную лихорадку. Эта инфекционная болезнь имеет очень много общего с сыпным тифом. Ее возбудителем являются риккетсии — бактерии, вызывающие у человека острые лихорадочные заболевания. Переносчиком риккетсий как раз и выступают вши.
Наш поезд с красными крестами на вагонах шел из центрального сектора Восточного фронта через Брянск, Смоленск, Минск и Брест на территорию немецкого генерал-губернаторства в Польше. После условий, в которых мы жили на передовой, мы не могли желать лучших условий, чем были в поезде, если бы только кому-то удалось заставить замолчать стонущих раненых и исчез зловонный запах от гноя и свежих ран. Тем не менее спальные отделения нам казались комфортабельными туристическими купе первого класса. Переоборудованный медицинский поезд был заполнен удобными койками для раненых. О последних постоянно заботились доктора, санитары и медсестры Красного Креста. Почти на всех станциях и во время промежуточных остановок появлялись медсестры-добровольцы немецкого Красного Креста с большими дымящимися чашками кофе. Подобная деятельность этой организации охватывала всю Центральную Европу, почти до самого фронта. Среди медсестер были женщины и девушки со всей Европы, а не только немки. Все они пошли в Красный Крест, руководствуясь теми же мотивами, что и мы, бойцы-добровольцы.
Наш военный госпиталь находился на берегу у самой Вислы. Прежде чем оказаться в нем, мы должны были пройти дезинфекцию тела и униформы. В чем мать родила, мы построились в длинные очереди в огромном бараке. Живой конвейерной лентой мы подходили к «карболовым ангелам», медсестрам, которые смазывали все покрытые волосами участки нашего тела дезинфицирующим маслом. Для многих из нас, месяцами не видевших женщин, это оказалось серьезным испытанием. Некоторым не удалось сдержать эрекцию, и товарищи тут же начали подтрунивать и посмеиваться над ними. Однако сами медсестры дипломатично не обращали на это внимания и продолжали выполнять свою работу с добродушными улыбками на лицах.
После кошмара фронта госпиталь казался настоящим островком мирной жизни и кусочком дома. Об этом заботились и красавицы из Союза немецких девушек, время от времени навещавшие нас как в палатах, так и в тенистом саду при госпитале и певшие нам счастливые песни о доме. Они всегда приносили с собой маленькие полезные подарки для нас. В связи с этим мне запомнился один случай, сильно смутивший меня в ту пору. Девушки раздавали нам бритвенные станки, и одна из них, вместо бритвы, вдруг положила в мою ладонь плитку шоколада, заявив, что мое «детское лицо» не нуждается в бритве.
У медсестер с их многочисленными обязанностями оставалось мало свободного времени, но, несмотря на это, они все равно успевали показать город солдатам, шедшим на поправку, когда те оказывались в состоянии ходить. Правда, в Варшаве на тот момент было не слишком много достопримечательностей. Осада города в сентябре 1939 года наложила на него свой отпечаток. Многочисленные руины и поврежденные дома на улицах города свидетельствовали о кровопролитных боях за Варшаву. Судьба города произвела на нас тяжелое впечатление. Между тем для местных жителей приближались еще более страшные времена. После боевых действий на завершающем этапе войны в руинах осталось около 85 процентов польской столицы.
Пройдя лечение в госпитале, я был направлен в реабилитационную часть, которая дислоцировалась в австрийском поселке Тобельбаде, что около города Граца. В дорогу меня снабдили богатым запасом провианта.
Мой путь не лежал прямиком в Тобельбад. По пути я должен был заехать в Берлин. Мне был дан специальный отпуск на несколько дней для ознакомления с немецкой столицей. Так я впервые в своей жизни оказался в Берлине. Несмотря на военную пору, в городе был огромный выбор мест, где можно было провести время. Это были разнообразные театры, варьете и кинотеатры. Военные могли посещать все эти заведения за половину входной платы. Товарищи, прибывшие в город раньше меня, уже изучили его и выполняли роль моих проводников по Берлину. В надежде увидеть фюрера, мы однажды отправились к новой резиденции канцлера на Вильгельмштрассе. Но там нам лишь отрывисто салютовали двое эсэсовцев, стоявших в карауле перед огромными бронзовыми дверями.
После долгого пребывания на фронте далекий от ужасов войны Берлин не переставал удивлять нас, и мы с трудом привыкали к мирной жизни. Нас, бойцов с передовой, здесь чествовали, щедро угощали и одаривали не только отдельные люди, но и организации. Население руководствовалось лозунгом: «Наши отважные солдаты сполна заслужили нашу благодарность». На нас беспрестанно сваливались подарки и приглашения. Правда, следует заметить, что дальнейший ход войны изменил атмосферу в Берлине и других немецких городах.
Впрочем, жизнь Германии и в 1942 году в определенной степени была подчинена войне. Так, в связи с войной была увеличена продолжительность рабочей недели, которая стала составлять 46 часов в офисах и 52 часа на заводах. Также именно в этот период в немецких ресторанах по понедельникам и четвергам было «фронтовое меню», состоявшее из тех же блюд, что готовили полевые кухни на передовой.
Из Берлина я вскоре прибыл в Тобельбад, находившийся в наполненной зеленью сельской местности области Штирмарк. В моей памяти тут же всплыли покрытые лесом горы Каринтии. Отличие было только в том, что склоны Тобельбада не были такими крутыми, и вместо леса на них росли фруктовые деревья. Идиллическая картина вокруг и целебный климат не только восстанавливали наше здоровье и силы, но и пробуждали в нас бешеный аппетит. Однако наш армейский рацион был скромным, и чувство голода побуждало нас искать пути решения проблемы. Выход из ситуации все солдаты находили единственный и одинаковый для каждого из нас. Мы называли это «любовью за жареную картошку». Иными словами, бойцы старались завести отношения с такими девушками, которые могли бы им помочь улучшить рацион!
Исходя из этих интересов, я сам встречался с симпатичной молодой блондинкой, работавшей на армейской кухне. В приподнятом настроении я регулярно прошагивал несколько километров до дома, в котором она жила. Правда, в том же доме жил и начальник армейской кухни, а это создавало некоторые трудности. Но тем не менее моей подружке всегда удавалось подкармливать меня фруктами, а иногда и сосисками, которые она потихоньку носила с работы. По воскресеньям мы уходили из Тобельбада гулять в горы или по улицам Граца. Наши прогулки продолжались до самого вечера, когда мне нужно было возвращаться в часть на вечернюю перекличку. Многие из моих молодых товарищей также завели себе девушек в Тобельбаде, причем не столько ради романтических отношений, сколько для того, чтобы обеспечить себе дополнительное меню.
Время от времени к нам из Вены приезжали ансамбли, выступавшие перед войсками. Иногда даже по два сразу. Благодаря этому мы смотрели выступления кабаре и слушали фортепьянные концерты, на которых исполнялась изумительная музыка Моцарта и Гайдна. Правда, говоря откровенно, нам, молодым солдатам, она казалась скучной в ту пору. А вот наши офицеры и сержанты присутствовали на подобных мероприятиях гораздо более охотно, поскольку вечером после концерта у них была возможность пофлиртовать с приезжавшими к нам артистками.
Однако не следует думать, что в Тобельбаде мы жили, как в оздоровительном санатории для тела и души. Конечно, мы приходили в себя и отдыхали от ужасов войны, находясь вдали от передовой и живя в уютных особняках, которые прежде снимали те, кто приезжал сюда, чтобы отдохнуть и поправить здоровье. Но при этом нам приходилось постоянно работать над своей физической и военной подготовкой. Нас без конца заставляли выполнять упражнения с гантелями, качать мышцы, бегать и заниматься другими видами спорта. Помимо этого, мы постоянно ходили на занятия по боевой подготовке. Поскольку многое нами было уже изучено прежде, с новой теоретической базой мы знакомились непосредственно во время занятий на местности. Кроме того, нас учили чтению карт и даже мировой политике. И, несмотря на интенсивные занятия, уборка территории части также входила в наши обязанности.
Помимо всего прочего, Тобельбад преподнес мне один неожиданный и очень приятный сюрприз. Сюда приехал мой брат Эверт. Он был ранен в России и в результате также оказался направленным в реабилитационную часть, в которой был я. Таким образом, мы впервые оказались в одной роте!
К слову, через год мой брат был ранен снова во время тяжелейших боев в составе дивизии «Викинг» на северо-западе Харькова. Командир его роты, «ощущая духовную близость», отправил в связи с этим письмо к нашим родителям:
Дорогие господин и госпожа Фертены!
Сообщаем вам, что ваш сын Эверт получил легкое ранение. 6 сентября 1943 года во время атаки врага он был ранен осколками снаряда в шею и бедро. Ему была оказана медицинская помощь доктором нашей части, после чего он был перемещен в полевой госпиталь, откуда в скором времени сможет написать вам сам.
Ощущая духовную близость с Вашей семьей,
Искренне Ваш __(подпись неразборчива), СС оберштурмфюрер.
Только сегодня я заметил, что в конце письма отсутствовала традиционная для того времени фраза «Хайль Гитлер!» Даже немецкая организация Красного Креста в своем письме, сообщавшем о смерти Робби, вместе с соболезнованиями его родителям не забыла употребить это типичное для тех лет словосочетание. Подчеркивая это, мне хотелось бы в очередной раз заметить, что бойцы войск СС, сражавшиеся на передовой, вовсе не были «убежденными приверженцами национал-социалистической партии», какими их представляют сегодня.
Но вернусь к Тобельбаду. Именно там я получил свою первую награду. Командир нашей роты перед всем ее составом вручил мне медаль «За зимнюю кампанию на Востоке 1941/1942 гг.» («Die Medaille Winter-schlacht im Osten 1941/1942»). Этими медалями награждались немецкие бойцы и иностранные добровольцы, которые участвовали в боях на Восточном фронте в период с 15 ноября 1941 года по 15 апреля 1942 года. Основным критерием для награждения было участие в боях в течение не менее 14 дней (для пилотов Люфтваффе — совершить не менее 30 боевых вылетов), но эту медаль давали также тем, кто находился на Восточном фронте не менее 60 дней даже без непосредственного участия в боевых действиях, либо получал ранение или обморожение, достаточное для награждения знаком «За ранение».
Медаль крепилась к ленте темно-красного цвета, по центру которой проходили две тонкие полоски белого цвета и одна черная. Красный цвет символизировал пролитую кровь, белый — снег, а черный — смерть. Смерть наших многочисленных товарищей, павших на русской земле. Наши бойцы, воевавшие на Восточном фронте, с грустной иронией называли эту награду медалью «Мороженое мясо».