Бригитта сообщила мне в телеграмме, что в Детмольде появился мой брат Эверт. Как я узнал впоследствии, ему удалось сбежать из голландского трудового лагеря в Лимбурге, где он работал в угольной шахте. Оказавшись в Германии, Эверт прямиком направился к Бригитте. Он очень вовремя совершил побег, не дожидаясь окончания следствия и вынесения приговора особым судом, который мог назначить ему, как бывшему офицеру войск СС, даже смертную казнь. Благодаря помощи гражданских рабочих шахты Эверт смог сбежать, даже не перекусывая колючую проволоку и не пользуясь лестницей, чтобы перелезть через нее. Перейти же через границу ему в обмен на сигареты помогли контрабандисты.

Теперь для меня настала пора принять окончательное решение. Бригитта была в западной зоне, Эверт был в западной зоне, а что же я? Мои друзья, находившиеся в восточной зоне, были дороги мне, но Бригитта и Эверт значили для меня гораздо больше. И я принял решение без малейших сомнений. Тем более, инстинкт подсказывал мне, что пора покидать Тауху. И я сбежал из «рабоче-крестьянского рая».

Как выяснилось впоследствии, мое решение было более чем своевременным. К тому моменту власти уже выяснили мою подлинную личность, и я должен был быть арестован со дня на день. Хозяйка квартиры, в которой я снимал комнату, отделалась довольно незначительными проблемами с властями. В наказание за то, что она не поставила в известность полицию о моей личности и о моем отъезде, ей лишь отказали в предоставлении новой угольной печи. А я сумел избежать трудового лагеря. Как видите, мой инстинкт меня не подвел.

Без карты и компаса я смог добраться до западной зоны и доехал до Детмольда. Моя радость при виде Бригитты и Эверта была просто неописуемой. До этого момента я не виделся с братом несколько лет!

Он поселился вместе с голландской парой по фамилии Снюверинк. Оба их сына, точно так же, как и мы, служили в войсках СС, и оба пропали без вести во время боев в России. Опасаясь репрессий со стороны голландских властей, супруги Снюверинк, оставив все, что они имели, бежали в Детмольд., Это решение далось им нелегко, поскольку господин Снюверинк был владельцем большой и успешной строительной фирмы. Впрочем, он надеялся, что однажды сможет вернуться к этому бизнесу. Эверт, а затем и я были приняты супругами Снюверинк с распростертыми объятиями. Они воспринимали нас почти как сыновей. Мы оба очень привязались к этим людям.

Для Эверта было крайне важным обзавестись новыми документами, поскольку без них он не мог рассчитывать на получение продуктовой карточки. Будучи более опытным в подобных делах, я сам пошел к властям, чтобы получить документы для Эверта. Он был на три года старше меня, но внешне это не было заметно. Я попытался убедить чиновника, что потерял все документы при бегстве из русской зоны. Но это не принесло результата.

— Нет, господин, мы не можем поверить вам на слово. В действительности вы можете быть сыном Гитлера и кем угодно еще, — вежливо отклонил мою просьбу чиновник.

Однако проблема разрешилась с помощью адвоката. Нам удалось найти такого, который бы поверил в мою историю. И он за сравнительно небольшую плату предоставил мне необходимые документы — по всей форме и со всеми требовавшимися печатями! Эверт и супруги Снюверинк ждали меня с тревогой и нетерпением. До этих пор мой брат опасался даже выходить на улицу. Но теперь он мог делать это свободно. Согласно его новым документам, он был уроженцем Финстервальда, который сбежал в Западную Германию.

Однако что могло ждать нас впереди'? Побег Эверта и мое невозвращение в Голландию означали, что нас приговорят к смертной казни, стоит нам только вернуться на родину, где начались так называемые этнические чистки. На семьи тех, кто сражался против коммунизма, обрушились репрессии. Подобное происходило во многих странах Западной Европы, но мне особенно тяжело писать о том, как это было в Голландии. Мой народ на моей родной земле совершал преступления, не отличавшиеся от тех, которые творили русские в Восточной Германии.

Германский народ в полной мере ощутил на себе месть победителей. Но даже немцы ничего не знали о том, что перенесли у себя на родине те, кто сражался за единую Европу на стороне Германии. Нас объявили изменниками, нас начали судить. В Голландии судьи, не имевшие соответствующей квалификации, получили право приговаривать голландских граждан к десяти годам заключения в трудовом лагере. Профессиональные судьи получили особые полномочия приговаривать воевавших на стороне Германии к смертной казни. Стоит заметить, что прежде эта мера наказания не применялась в Голландии на протяжении нескольких веков. Повседневным явлением стали приговоры, согласно которым люди, родившиеся и выросшие в Голландии, лишались гражданства и все их имущество конфисковывалось.

На повестке дня стояла месть, и бывшие добровольцы, равно как и те, кто работал на немцев или просто симпатизировал им, становились жертвами объявленной в те дни охоты на людей. Жены немецких солдат, девушки, помолвленные с немецкими солдатами, и даже подруги немецких бойцов подвергались изощренным издевательствам. Им брили головы, рисовали свастику у них на лбу и в таком виде гнали по улицам городов. Дома бывших членов НСБ и других связанных с этой партией организаций разграблялись, и у несчастных не было никакой возможности противостоять этому.

Начиная еще с последних лет войны, на читателей обрушился нескончаемый поток литературы о «подвигах» участников антифашистского Сопротивления, в то время как о последующих преступлениях антифашистов против своего собственного народа никто не писал. Эта тема замалчивалась, и никто не решался ее затронуть. Но тем не менее я все-таки могу назвать одну книгу об этом, вышедшую еще в 1949 году. Написать ее решился голландский исследователь доктор Х.В. ван дер Варт-Смит. Его исследование называется «Время лагерей, 1944–1947» и повествует о зверствах над голландскими политическими заключенными, основываясь на свидетельствах из первых рук. Предисловие к этой книге было написано профессором Г.М. Русселлом, который, в частности, подчеркивал: «Правда об этой черной странице послевоенной истории не должна быть замолчана, не должна быть забыта».

Террор, осуществлявшийся в те дни, нельзя назвать спонтанным. Это была продуманная и безжалостная кровавая месть по отношению к беззащитным людям. Вся «вина» этих людей состояла лишь только в том, что они были членами НСБ или симпатизировали Германии. В обществе, одной из главных черт которого прежде была свобода совести, инакомыслящих записали в преступники! К ним применялись пытки, сходные с теми, к которым прибегала инквизиция, и особенно тяжело приходилось женщинам (см. стр. 22 вышеупомянутой книги). На следующей странице книги мы можем прочитать, что работавшие в тюрьме женщины относились к узницам даже хуже, чем их коллеги-мужчины. Заключенных избивали, по нескольку дней держали их в клетках, в которых они могли находиться только в стоячем положении. Самой «безобидной» пыткой был отъем сигарет у курильщиков (там же, стр. 33).

На странице 34 этой книги мы можем прочитать свидетельство, рассказывающее о транспортировке раненых с ампутированными конечностями в лагерь для интернированных. Охранники выгружали их из машины, словно выбрасывали ненужный балласт. Среди раненых был и восемнадцатилетний парень без обеих ног, которого попросту швырнули на землю. Глядя на это, сопровождавшая раненых медсестра потеряла самообладание и набросилась на охранников. Но ее усмирили, всадив ей пулю в бедро. Многие из тех осужденных в результате получили такую психическую травму, что были отправлены в Институт психиатрии, находившийся в Франакере. Там с ними обращались, как с сумасшедшими, причем они рассматривались не как «сумасшедшие пациенты», а как «сумасшедшие преступники», согласно цитате из записи одного из лечащих врачей.

В те дни работники тюрем ощущали себя членами стрелковых клубов. Их непрекращающийся Шютценфест продолжался с июля по ноябрь 1945 года, пока канадские войска не остановили истребление заключенных. Один из лагерей для интернированных, «прославившийся» пытками над узниками, находился в Шевенингене. Всего же в те годы были осуждены за коллаборационизм 45000 граждан Голландии, 170000 голландцев были интернированы. И это довольно значительные цифры, поскольку общая численность населения страны в то время составляла 8,2 миллиона человек.

Трудно поверить, но все это происходило в миролюбивой Голландии. Страна, постоянно сохранявшая нейтралитет, развернула войну против собственного населения! Ее результатом стали тысячи поломанных судеб. Женщин и девушек насиловали в тюрьмах. Но мы никогда не узнаем достоверно об истинном числе подобных случаев. Их жертвы редко рассказывали о происшедшем, в том числе и потому, что боялись новых репрессий со стороны властей.

Более того, у людей, которых интернировали, отнимали их родных детей. Их помещали в детские дома, и родителям было строжайше запрещено видеться с ними. В результате целых 300000 детей неожиданно оказались в этих домах. Там с ними крайне плохо обращались и постоянно промывали мозги, объясняя им, что они дети преступников. Неудивительно, что в конечном счете многие из них даже стали стыдиться собственных родителей. Психологическое давление и плохое обращение сделало многих из этих людей физически больными и породило у них многочисленные психологические проблемы.

В Голландии в течение последних пятнадцати лет существует ассоциация под названием «Рабочая группа Херкеннинг», которая помогает людям, в детстве которых была подобная черная страница. Эта ассоциация первоначально встретила мощнейшее противодействие со стороны властей, и лишь в последние несколько лет она была официально признана как благотворительная организация и получила некоторую поддержку.

У читателя может возникнуть вопрос: если голландское государство так мстило своему собственному народу, то какая же судьба постигла немцев, живших на территории этой страны? Из тех немногих граждан Германии, кто остался в Голландии после 1945 года, 203 человека получили суровые приговоры. 18 из них были приговорены к смертной казни, и шестеро были действительно казнены. Еще 6 человек были приговорены к пожизненному тюремному заключению. Остальные были осуждены на сроки от трех месяцев до двадцати лет. Правда, никто из них не провел в неволе более 13 лет. Огромную роль здесь сыграл экономический бум, впоследствии происшедший в Германии, поскольку Голландия в результате оказалась крайне заинтересованной в восстановлении добрососедских отношений с этой страной. Значительное влияние на это оказали голландские бизнесмены с их легендарным деловым чутьем.

О бедствиях, которые обрушились на мою собственную семью, я узнал от Эверта, только оказавшись в Детмольде. Они, вероятно, избежали бы всего этого, если бы остались в Германии, куда эвакуировались за несколько месяцев до конца войны. Здесь надо сказать, что после отступления войск вермахта в 1944 году войска союзников, двигаясь из Северной. Франции, достигли границ Голландии. В европейских странах началась беззаконная расправа над пронемецки настроенным населением. Те же бельгийцы так жаждали крови, что убили по этой причине около 1000 своих граждан.

Во вторник, 5 сентября 1944 года, лондонское радио «Орэндж» передало информацию о том, что Бреда станет первым голландским городом, который в ближайшее время будет освобожден союзниками. В результате этот день вошел в историю как «дикий вторник», благодаря тому, что так называемая голландская народная полиция начала массово применять оружие против своих же граждан, которые поддерживали немцев.

В том же месяце 65000 голландцев, в том числе мои родители, оказавшись под угрозой подобного террора, покинули Голландию в дребезжащих железнодорожных вагонах. Далеко не всем из них удалось добраться до Германии невредимыми. По пути пассажирам не раз приходилось выпрыгивать из вагонов и укрываться под ними или в другом подходящем убежище от атак низко летящих самолетов союзников. Они не раз атаковали поезда с беженцами, хотя было ясно видно, что это не военный транспорт.

В Германии большинство голландцев остановились в Люнебурге. Моя семья, однако, направилась в Хильдесхайм, где поселилась на территории бывшего монастыря. Дело в том, что там уже жила моя сестра, вышедшая замуж за офицера дивизии СС «Викинг», который также был голландским добровольцем.

За некоторое время до этого я сам навещал свою сестру в Хильдесхайме. Именно там мне довелось увидеть британских добровольцев войск СС. До этого они были членами экипажа британского бомбардировщика, но он был сбит, и они оказались в немецком плену. Там они заявили о своем желании сражаться против коммунизма в рядах добровольцев и так оказались в войсках СС.

Моя семья прекрасно жила в Хильдесхайме в течение семи месяцев до 22 марта 1945 года. Этот чудесный весенний день был выбран британцами для того, чтобы на этот небольшой город с 80000 населения совершили авианалет 200 четерехмоторных бомбардировщиков. В результате красивейший город был полностью уничтожен. На него обрушили такую массу зажигательных и осколочных бомб, что облако дыма в форме гриба возвышалось над городом на высоте до 5000 метров и было заметно даже за 300 километров от Хильдесхайма. Здания, находившиеся в городе, и монастырь превратились в руины. При этом бомбардировка Хильдесхайма не имела ни военного, ни стратегического смысла. Моя семья лишилась крыши над головой, и тоска по родине заставила их вернуться домой. Это стало для них началом долгой череды страданий.

В Голландии мою семью почти сразу арестовали. Мой племянник, которому исполнился всего год, был отобран у моей сестры и помещен в особый детский дом для детей членов НСБ. Там к детским кроватям даже были прикреплены листки с надписями: «Ребенок эсэсовца», «Ребенок члена НСБ». Этих детей сделали сиротами при живых родителях. Моей сестре удалось тайком пробраться в детский дом, и она увидела, что детей там содержат в крайне ужасных условиях.

После двух лет в лагере для интернированных ей посчастливилось вернуть себе сына. Ему тогда было уже три года, но он не умел даже ходить. Кроме того, он стал глухим на одно ухо. Можно предположить, что он переболел тяжелым воспалением среднего уха, которое никто не лечил. Тем не менее моей сестре еще повезло, что она смогла забрать своего ребенка из детского дома. Дело в том, что детей оттуда активно предлагали для усыновления, и многие из них к тому времени были уже усыновлены.

Тем не менее даже в то горькое и несправедливое время находились люди, которые отваживались выступать против. Среди них оказывались и те, кто во время войны был по другую сторону баррикад, но сумел, несмотря на это, не закрыть глаза на несправедливость послевоенных лет. Одним из таких был голландский журналист В.Л.Бругсма. Он сражался в силах Сопротивления и даже провел некоторое время в немецкой тюрьме. Тем не менее именно он написал статью, в которой критиковал нечеловеческое обращение с детьми арестованных и задавал вопрос: «А насколько чисты сами те, кто затеял эту этническую чистку?» Его статьи до сих пор запрещены в Голландии. Но они должны занять достойное место в голландской истории вместе с крайне малочисленными правдивыми книгами о тех днях.

Именно в лагере для интернированных моя семья узнала о смерти моего брата Яна. Причины его смерти не известны и по сей день. Он погиб по дороге на работу. Работал он электриком на немецком аэродроме и каждый день добирался туда на мотоцикле. Убийства тех, кто работал на немцев, участниками Сопротивления были распространены в те дни. Наша семья пришла к выводу, что Ян либо стал жертвой атаки летевшего на малой высоте самолета союзников, либо был убит стрелком из Сопротивления, точно так же, как и отец моего друга Роберта Райлинга.

Известие о смерти Яна стало тяжелым ударом для моей матери. Ей было тогда 55 лет. Все это время она, как могла, пыталась бороться за то, чтобы ее семью освободили. После случившегося она стала еще больше донимать жалобами руководство лагеря. В итоге они не придумали ничего лучше, кроме как поместить ее в психиатрический институт в Ассене. Находясь в одном заведении с психически больными людьми, моя мать также вскоре стала больной, причем как психически, так и физически. На это повлияло и ее новое окружение, и разлука с мужем и детьми. Кроме того, она постоянно страдала от унижений и очень плохого ухода. Больных в институте кормили в основном заплесневелым хлебом и вареными картофельными очистками. Однако беда не ходит одна. Только что пережив смерть своего любимого старшего сына, моя мать узнала о смерти мужа.

Мой отец перенес операцию по удалению грыжи. Вместо послеоперационного ухода он был почти сразу же отправлен на принудительные работы. За короткое время своего нахождения в больнице он написал семье несколько писем. Это были оптимистичные письма с планами на будущее. Отец верил в то, что вся его семья сможет начать новую жизнь после освобождения. Но через несколько дней он умер. Его похороны были самыми простыми, какие только возможны. Но мы были рады и тому, что на них был хоть один из членов нашей семьи, Эверт. В порядке исключения ему под надзором вооруженного конвоя разрешили присутствовать на похоронах нашего отца.

Эверт был взят в плен канадцами в районе Арнема. Они передали его голландцам, и те поместили Эверта в печально известную тюрьму Харскамп. До вынесения приговора он должен был работать в угольной шахте. Лишь благодаря своему побегу ему удалось избежать пыток, которые в те дни были обычным средством дознания.

Члены моей семьи были освобождены из лагеря только в 1947 году. На свободу они вышли один за другим после двух лет заключения. В том же году мою мать отпустили из психиатрического института. К этому моменту на ней была лишь кожа да кости, а также многочисленные вши. Она неохотно рассказывала о днях, проведенных там. Но у нее была очень сильная, буквально железная воля, и это помогло ей со временем обрести прежнее здоровье и снова стать во главе семьи.

Самому младшему из моих братьев тогда было всего двенадцать лет. Он провел два года, скитаясь по разным детским домам и ничего не зная о том, где теперь его семья. Никто из родственников не мог ни увидеться с ним, ни послать ему письмо. Все это было строжайше запрещено.

Тем не менее следует сказать, что и в ту позорную пору находились люди, которые сохранили свой человеческий облик. Одним из них был врач психиатрического института, который втайне помогал моей матери. Другим оказался надзиратель-еврей, работавший в лагере, где находился один из моих братьев, и обращавшийся с интернированными по-человечески.

Лишившись прежнего дома и имущества, моя семья нашла себе новое пристанище в Воуденберге, что в провинции Утрехт. Там в сельской местности их окружали честные и готовые помочь люди. Их ближайшим соседом оказался очень дружелюбно настроенный к ним фермер, который даже согласился прятать у себя мои письма к родным.

Что интересно, местная полиция очень быстро начала наносить визиты моей семье. Они были уверены, что мы с Эвертом настолько глупы, что станем навещать семью, особенно в какой-нибудь из народных праздников, и поэтому всегда прятались возле дома моих родителей в такие дни. Полиция хотела подловить мою семью хотя бы на чем-то. Когда один из полицейских обнаружил фотографию миниатюрного аэродрома с моделями самолетов, который, мы с Эвертом в детстве соорудили в саду, то мою семью чуть не обвинили в шпионаже за военными объектами!

Так или иначе, давление на гражданское население постепенно стало ослабевать. Однако все было совершенно иначе по отношению к бывшим добровольцам. Еще в 1950 году 5000 голландских солдат, вернувшихся на родину после освобождения из русских лагерей для военнопленных, были немедленно арестованы и приговорены. При этом власти оказались настолько циничны, что этих людей, содержавшихся в камерах, начали навещать офицеры спецслужб, которые в связи с «холодной» войной собирали информацию о Советском Союзе. Выйдя на свободу через несколько лет, бывшие добровольцы оказались людьми без гражданства. Голландия перестала признавать их своими гражданами!

Столь же драматичная ситуация складывалась и в других европейских государствах. Только в Норвегии 7000 добровольцев были осуждены на срок до четырех лет. В Дании было приговорено 7717 человек. В Бельгии только к смерти приговорили 3193 «коллаборациониста». И даже в тех случаях, когда подобный приговор не приводился в исполнение, добровольцы были обречены на долгие годы заключения. Не осталась в стороне и Швейцария, где перед военным трибуналом предстало 1300 бывших добровольцев.

Еще в 1952 году репрессиям подверглись 5200 французских добровольцев, сражавшихся против большевизма, которые до этого избегли подобной участи, участвуя в боевых действиях в Индокитае или находясь на службе во Французском иностранном легионе.

На Балканах еще задолго до этого, в 1945 году, партизанами Тито было уничтожено 11000 словенских добровольцев. Впоследствии еще 90000 хорватских солдат движения усташей также получили приговоры разной степени жестокости. Британцы, поправ все международные законы, передали русским 35000 казаков. В результате часть из них была расстреляна, а часть направлена в лагеря. Нейтральные шведы, не так давно процветавшие благодаря контрактам с Германией, выдали русским скрывавшихся у них солдат прибалтийских дивизий.

Во всей Европе шла массовая травля бывших добровольцев. И даже в современных Нидерландах никто не хочет признать неоспоримый факт, что добровольцев, надевших униформу цвета фельдграу, было значительно больше, чем тех, кто добровольно пошел воевать на стороне союзников и надел униформу цвета хаки.