Смолкнул на этом поток. Всех бывших тронуло чудо. На смех поднял доверчивых только богов поноситель 615 И необузданный в сердце своем, Иксионом рожденный: — "Сказки плетешь и чрезмерно богов, Ахелой, ты считаешь Мощными, рек он, коль формы и дать и отнять они могут". — Все изумились; никто подобных речей не одобрил: Но Лелекс изо всех, созревший умом и годами, 620 Так сказал: "Безмерна власть неба и нет ей предела, И чего пожелают небесные, то свершится. Чтоб ты не был в сомненье, так есть, недалеко от липы, Дуб на Фригийских холмах, обнесен небольшою стеною… Видел то место я сам, потому что был послан Питтеем 625 В Пелопса землю, которой отец его правил когда-то. Есть там болото вблизи, что некогда было селеньем, Ныне те воды ныркам, да болотным курочкам любы. В образе смертном явился туда Юпитер и также, Вместе с отцом, Атлантид жезлоносец, покинувши крылья; 630 В тысяче целой домов они добивались ночлега: Тысячи были домов на замке. В один их впустили. Маленький, крытый одним камышом из болот да соломой. Но старушка Бавкида, и ей летами под пару, Филемон, сочетавшися в нем в дни юности, в той же 635 Хате состарились. Бедность они сознали, им легкой Стала она, и ее они добродушно сносили. Что ни делай, господ или слуг ты здесь не отыщешь: Дом-то весь только двое, служить и приказывать те же. Вот когда небожители бедного крова достигли, 640 И, головами нагнувшись, вошли через низкие двери. Членам дать отдых старик пригласил их, придвинувши кресла, А суровою тканью его покрыла Бавкида. Теплую тотчас золу разгребла и разрыла вчерашний Жар, подложила листвы с сухою корою и пламя 645 Старческим дуновеньем своим заставила вспыхнуть. Мелкой лучины снесла с чердака да высохших сучьев, И, нарубивши, придвинула их к котелку небольшому. Листья срубила с кочна, принесенного мужем из сада, Орошенного. Он же двурогою вилой снимает 650 С черной жерди затылок свиной, висящий, копченый. От хранимой давно ветчины отрезает он малость И отрезок спешит размягчить в клокочущей влаге. Между тем сокращают часы разговором, мешая Замедление чувствовать. Буковый тут же и чан был 655 На костыле деревянном за прочное ухо привешен. Теплой наполнен водой, он принял члены их, грея. Посредине была постель из мягких растений Положена на кровать; из ивы бока в ней и ножки. Эту покрыли ковром, которым по праздникам только 660 Покрывали ее, но и тем, — дешевый и старый Был он ковер, — на кровати из ивы не след было брезгать. Боги на ней возлегли. Подсучась, дрожащая, ставит Старица стол; но третья в столе неравна была ножка. Ножку сравнял черепок. Когда же приподняло крышку, 665 То зеленою мятой она его тотчас протерла. Тут поставили свежих, пестрых ягод Минервы, Также вишен осенних, в соку приготовленных жидком, Редьки, индивия, к ним молока, сгущенного в творог, Да яиц, что слегка лишь ворочаны в пепле не пылком. 670 Все в посуде из глины. Затем расписной был поставлен Кубок того ж серебра и стакан, сработан из бука, Внутренность в нем была желтоватым промазана воском. Долго ли ждать; с очага появились горячие яства. Вот убрали вино незначительной старости, чтобы 675 Место очистить на время вторичной чреде угощенья. Тут орех, в перемешку тут финик морщинистый с фигой, Сливы в корзинах и с ними душистые яблоки рядом. Так же и гроздья, что с лоз, разукрашенных пурпуром, сняты. Сот посреди золотой. Ко всему ж добродушные лица, 680 И при этом хлопот и вместе радушья немало. Видят они между тем, что, сколько ни черпают, чаша Все наполняется, — тотчас вино прибывает. Чудо приводит их в страх; и, руки воздевши, взывают И Бавкида с мольбой и сам Филемон устрашенный. 685 Просят прощенья за стол и скудное все угощенье. Был единственный гусь, двора их убогого сторож, В жертву гостящим богам заклать его старцы решили. Он, проворен крылом, изморил удрученных годами, Долго шнырял он от них и словно ушел под защиту 670 К самым богам. Его убивать запретили владыки. — "Боги мы, сказали они, оплатят соседи Карой заслуженной грех, но дастся вам быть непричастным Этому злу, только вы свой кров немедля покиньте, Да ступайте за нами и следом в гору идите 695 Вместе". — Послушались оба и стали, опершись на палки, Долгий подъем проходить по дороге, взбирался к верху. Не дошли до вершины настолько, насколько до разу Может стрела прилететь. Оглянулись, и все увидали Погруженным в болото, а их только кровля осталась. 700 Вот, покуда дивились они, о соседях жалея, Хижина старая их, в которой двоим было тесно, Превратилася в храм; колоннами стали подпорки, Зажелтела солома, и крыша стоит золотая. Двери стали резные, и мрамором землю покрыло. 705 Тут Сатурний сказал, обращая к ним лик благосклонный: "Праведный старец и ты, жена достойная, ваши Изреките желанья". С Бавкидой сказавши два слова, Передал сам Филемон их общие мысли бессмертным: "Быть жрецами и стражами вашего храма желаем 710 Мы, а так как в согласье мы прожили годы, то пусть нас Час все тот же уносит, пускай не увижу могилы Жениной я. И она пускай меня не хоронит". Как просили, сбылось; покуда жизнь длилася, были Стражами храма они. Когда ж, ослабевши от века, 715 Раз у священных ступеней стояли они, повествуя, Что тут на месте сбылось, увидал Филемон, что Бавкида, А Бавкида, что стал Филемон покрываться листвою. Вот уж под парою лиц поднялися макушки, тут оба Как могли, так друг другу вместе сказали: "Прощай же, 720 О супруг, о супруга", — и ветви закрыли им лица. Кажет прохожим поныне еще Тиании житель Два соседних ствола, исходящих от корня двойного. Мне старики достоверные, не было лгать им причины, Так рассказали. При том и сам я видел, висели 725 На ветвях тех венки; и, свежих повесив, сказал я: "Кроткие милы богам, кто чтил их, сам будет в почете".