Глава 32
Поднявшись на несколько, лестницы, Пенни нахмурилась и, обернувшись к Рэмзи, кивнула в сторону открытой двери. Он подошел к ней и увидел стоящего в проеме двери со сложенными на груди руками Ноуэла. Пенелопа с суровым видом прошла мимо сыщика, хмурым выражением лица стараясь показать свое презрение к тем, кто подслушивает у замочной скважины. Но он не обратил никакого внимания на ее тщательно разыгранное недовольство.
Гадая о том, слышал или нет Ноуэл их разговор с Пенни, О'Киф вновь покосился на конверт с анонимным посланием и подумал, что будь он в своем времени, не долго думая вызвал бы на дуэль и Фэлона, и Слоун, и самого черта, если бы тот стал ему поперек дороги. Но в двадцатом веке были, увы, другие законы и правила поведения, и приходилось согласовывать свои намерения. Поэтому он передал письмо сыщику и с любопытством стал ждать, что тот скажет.
— Компьютерная бумага, шрифт простой, — авторитетно сообщил Ноуэл, разглядывая листок на просвет. — Вряд ли мы сможем что-нибудь извлечь из этого. Но ничего, я подключил подслушивающее устройство к вашему телефону, и, возможно, это что-либо прояснит. Хотя с другой стороны, маловероятно, что нападавшие пойдут на такой риск. Впрочем, чем черт не шутит, пока Бог спит. Для охраны же, я думаю, вполне достаточно десяти человек и одной камеры.
— Хорошо, — резко ответил Рэмзи. — Я полагаюсь на тебя. Но не хочу, чтоб кто-нибудь еще пострадал.
— Трудно защищаться, когда не знаешь, кто на тебя нападает.
У Ноуэла не было доказательств причастности к этому делу Ротмера. Он не хотел также упоминать в разговоре о бриллиантах, чтобы не возник вопрос, откуда он знает о существовании драгоценностей. О'Киф же, в свою очередь, боялся вмешивать в историю Пенелопу и Тесс, опасаясь за их репутацию. Он знал, что Пенни желала избежать широкой огласки происходящего, и уважал се волю.
— Посвящая тебя в суть дела, — сказал он, — я боюсь поставить тебя в затруднительное положение.
— Ладно, ладно, — поспешил согласиться Ноуэл. — Я тебя понимаю. И все же ты должен мне доверять.
Сказав это, сыщик вышел из комнаты. Рэмзи хотел последовать за ним, но его внимание привлекла стопка дневников, лежавших на столе. Он взял в руки первый дневник и, немного помедлив, заметил краешек записки, высовывавшейся из него. Достав маленький листочек бумаги, он прочитал то, что на нем было написано, и улыбнулся, чем-то очень довольный.
«Рэмзи, — говорилось там, — я знаю, что ты все равно не успокоишься, пока не доберешься до этих записей, и тютому иду тебе навстречу. Может быть, дневники прольют для тебя какой-нибудь свет на прошлое и настоящее. Пенелопа».
О'Киф торопливо пролистал взятую им тетрадь. Это были записи Тесс. И сердце Рэмзи радостно затрепетало в груди. Он понял, что Пенни доверила ему самое дорогое — свою старую дружбу, отраженную в этих пожелтевших страницах, а значит, он получил больше, чем надеялся.
Осторожно прикоснувшись кончиком указательного пальца к аккуратным выцветшим буквам, он попытался представить себе, о чем думала Тесс, когда готовила к отправке сундук для Пенелопы. Наверное, рисовала в воображении картину смущения и беспомощности своей подруги перед полученным ею подарком.
«Но Пенни упряма», — подумал он, вспомнив с улыбкой недавний разговор, когда Пенелопа наконец-то позволила ему хотя бы отчасти заглянуть в свою душу. То, что он узнал, не явилось для него такой уж большой неожиданностью. Он давно ждал чего-то подобного, потому что видел, как мучает Пенелопу сознание своего одиночества, как путают смутные полночные сны. Во всем, что с нею случилось, она обвиняет только себя. А значит, относится к себе чересчур критически. Недаром недавно она назвала себя тем ядом, который опасно любить. Эти мысли еще усугублялись образом жизни, который она ведет: без друзей, без гостей, без развлечений. И поэтому нет ничего удивительного в том, что ей так дорога дружба Тесс.
Хотя, честно говоря, трудно поверить, что две эти женщины были так близки друг другу — столь не похожа отчаянная, дерзкая, бесстрашная Тесс, пролетающая сквозь жизнь как ослепительная искра, на упрямую, скрытную, отгородившуюся душевным холодом Пенелопа, не подпускающую к себе никого из внешнего мира.
Да, Пенни щедра и добра к своим домочадцам, но душа се таится от посторонних. Она милосердна, но свято хранит от других богатства своей внутренней жизни. И даже ему — искренне любящему ее человеку — выделяет эти богатства по капле.
Потрясенная известием, Пенни неловким жестом положила трубку на рычаг телефона и, оглянувшись, спросила:
— Где Рэмзи?
— Должно быть, на улице, — ответила Маргарет, пожав плечами и не отрываясь от шитья, которым она занималась последние двадцать минут. — Либо меняет дранку на крыше, либо сколачивает для меня ящик под цветы. Надо признаться, я еще не встречала такого трудолюбивого человека.
— Он и меня все время просит ему помочь, — сказал вошедший с подносом в руках Хэнк.
— Удивительно, — пробормотала Пенелопа, посторонившись, чтобы пропустить принесшего завтрак шофера.
— Что-нибудь случилось? — поинтересовалась миссис О'Халерен, встревоженная ее растерянным видом. — У тебя такое лицо, словно ты увидела привидение. Тебе что-то дурное сообщили по телефону? Кто это звонил?
— Тони. Он сказал, что Рэмзи разыскивает Александр Блэквелл. А я-то думала, что никого из них давно уже нет в живых.
— Тогда пойди и сама расскажи об этом нашему капитану, — тихо произнесла Маргарет, покосившись на Хэнка.
— Да, кстати, — проговорила направившаяся к двери Пенелопа, — я надеюсь, что ты, Хэнк, присмотришь за ней. И не позволишь ей встать, если она снова захочет это сделать.
Шофер успокаивающе улыбнулся, но, как только Пенни скрылась за дверью, легонько толкнул в бок экономку и негромко сказал:
— Пора вставать, старушка.
— Но она рассердится на меня, — ответила та, глядя вслед удаляющейся Пенелопе.
— Ты недооцениваешь широту ее души.
— Я боюсь, — прошептала Маргарет, и у нее на глазах появились слезы. Она и хотела бы позвать Пенни и во всем признаться ей, но у нее не хватало мужества.
А Пенелопа между тем, открыв входную дверь, обнаружила стоявшего за ней охранника с почтой в руках. Прищурившись, она оглядела его с ног до головы, словно давая понять, что нехорошо разглядывать чужую корреспонденцию, но ничего не сказала, подумав, что он, возможно, проверял, нет ли среди ее писем бомбы.
— Спасибо. Я возьму это с собой, — произнесла она после некоторого молчания и, забрав у охранника почту, вернулась в холл.
Пенни хотела уже бросить пакеты на столик, но тут заметила большой синий конверт, на котором не было обратного адреса. Открыв его, она высыпала содержимое на стол и тут же вздрогнула от неожиданности. «Черт! Будьте вы прокляты!» — пробормотала она, осматривая со всех сторон злополучный конверт. На нем не было ни марки, ни какого-либо штемпеля, указывавшего на личность отправителя. И все же Пенелопа догадалась, кто мог его послать. В сердцах разорвала она выпавшую на стол фотографию и бросила обрывки в мусорную корзину. Потом, тяжело дыша, провела рукой по лбу.
За одно мгновение перед внутренним взором прошла вся ее жизнь. И она поняла, что должна объясниться с Рэмзи, рассказать ему все сама. Иначе за нее это сделает кто-нибудь другой. Надо раз и навсегда положить предел преследующим ее кошмарам. Быть может, именно в нем она обретет столь нужную ей поддержку. Ведь недаром чувствует она спокойствие и уверенность, когда он находится рядом.
Рэмзи вытер тряпкой круп лошади и с улыбкой оглядел ее глянцевую, лоснящуюся спину. «Восхитительное животное:» — подумал он, похлопывая ее по шее, и, заставив переступить, поднял копыто. Сегодня он чистил конюшню: убирал навоз, подкладывал недостающее сено и за работой весело пел старую матросскую песню. Пот тонкой струйкой стекал по его груди, выступал каплями на спине, но это ничуть не беспокоило его. Труд приносил радость. Этот знакомый с детства запах, эта привычная работа заставляли его радостно улыбаться и вспоминать далекое прошлое.
Он прочитал дневник Тесс и позабавился: все казавшееся ей восхитительным и странным, было для него обыкновенным и естественным. Вспомнив благодаря ей восемнадцатый век, Рэмзи захотел хотя бы ненадолго вернуться к приметам оставленного им времени и дать своим рукам привычную издавна работу. То, что он искал, нашлось в этой старой грязной конюшне. И О'Киф с радостью отдыхал за тяжелым физическим трудом от всех новшеств и изобретений чуждого ему столетия. Здесь было спокойно и хорошо. Точно так же в свое время на Корал-Ки, где Дэйн никогда не ограничивал свободу своего друга, его чаще всего можно было отыскать в большой конюшне Блэквеллов, которую он предпочитал любой разбитной девке из портовой таверны. Фамильные усадьбы всегда вызывали у него уважение и зависть. Он понимал, что они одинаково принадлежат и прошлому, и будущему. Это то священное убежище, которое хранит жизнь нескольких поколений; где укрываются от дождя летом и от холода зимой, где находят приют счастливые влюбленные и где в равной мере хорошо и спокойно и убеленным сединой старикам, и наивным, не искушенным в жизни детям.
И у бесприютного морского скитальца всякий раз болела душа, когда он посещал подобные жилища, так ему хотелось однажды раз и навсегда врасти корнями в приглянувшуюся землю, чтобы и он, и его дети, и внуки, и правнуки жили в мире и радости на своем, возделанном их трудами участке. Он и теперь размечтался об этом, но вовремя вспомнил, где находится и что ждет его впереди, и решил не отрываться от настоящего и помочь той женщине, рядом с которой хотел бы провести остаток жизни, заботясь и опекая ее. Да, он мечтал о жене — упрямой, рыжеволосой, с глазами дикой лесной кошки и твердым мужественным сердцем. И о детях. О множестве детей.
«И кто знает, — подумал Рэмзи, — может быть, она уже носит под сердцем ребенка». Его ребенка. О'Киф улыбнулся, довольный этим предположением, и, зайдя в пустое стойло, подцепил вилами охапку сена, разбросав его по полу. Лошадь ткнула мордой ему в плечо.
— Терпение, красавица, терпение, — сказал он. — Сначала работа, а потом развлечения.
В это время в сарай вошла улыбающаяся Пенелопа. Ее волнение утихло при виде работающего Рэмзи. Сильный, обнаженный по пояс, в закатанных бриджах и сапогах по колено, он был воплощением уверенности и спокойствия. От него так и веяло крепостью и мужеством восемнадцатого века. Глядя на него в этой обстановке, она представляла себе жизнь, которую он вел в свое время. Жизнь без излишеств, без роскоши, без расслабляющей душу праздности. Он работал для того, чтобы жить, и жил для того, чтобы работать. Труд был для него так же естествен, как свежий воздух, как стакан воды, выпитый в жару.
— Тебе хочется вспотеть и дурно пахнуть? — с иронией спросила она, наблюдая, как он разбрасывает по полу сено.
Рэмзи резко обернулся, и на его лице появилась добрая приветливая улыбка. Опустив вилы, он оперся на черенок и весело произнес:
— А разве не приятна та легкая усталость, которую испытываешь после физической работы?
— Возможно, — проговорила она, лаская взглядом его могучую обнаженную грудь и чувствуя, как ее тянет к нему.
— Тебе лучше уйти, — сказал он, покосившись на грязный пол конюшни. — Это не место для леди.
— А я никогда и не называла себя леди.
— Но и не отрицала этого.
Он заметил, что она чем-то расстроена, и ждал, когда Пенни сама расскажет о причине дурного настроения. Его ожидания оправдались.
— Звонил Энтони, — произнесла она, подходя к нему и вынимая соломинку, застрявшую в его волосах. — Он рассказал об Александре Блэквелле. Почему ты не сказал мне, что ждешь встречи с ним?
— Прекрасная новость! — обрадовался Рэмзи. — Я и не знал, что жив кто-либо из Блэквеллов. Я просто хотел купить судовладельческую компанию, принадлежащую им.
— Зачем? За последние двадцать лет от нее могло остаться только имя на бумаге.
— Хотя бы и так, — пожал плечами О'Киф. — Но эта встреча только прелюдия к тому, что я хочу сделать. Я многим обязан Дэйну, И присмотреть за его наследством — это лишь малая толика того, что совесть обязывает меня предпринять.
Пенелопа была искренне тронута благородством его намерений. Она подумала, что Рэмзи и Дэйн были, вероятно, как братья друг другу.
— Как бы я хотела познакомиться с Дэйном! — сказала она. — Он, наверное, замечательный человек.
— Я думаю, ты бы понравилась ему. Недаром ты стала мне дороже моря.
— Большая честь! — улыбнулась она, чувствуя, как бьется ее сердце. — Хотя это несколько странно. Ведь я даже ни в чем не помогла тебе.
Пенни с волнением смотрела на него, думая о том, что теперь или никогда должна рассказать все о своей прежней жизни. И панический страх охватил ее душу при мысли, что Рэмзи может оставить ее и она навсегда лишится его помощи и защиты. О'Киф видел, как наполнились слезами ее глаза, к, чтобы хоть как-то утешить, ласково поправил сбившуюся ей на лоб прядь волос и хотел прикоснуться к щеке, но, заметив грязь на своей ладони, смущенно убрал руку за спину.
— А где инструктор? — вдруг совсем некстати спросила она.
— Мистер Крейн отпросился сегодня к дочери, — удивленно ответил он, гадая, уж не дурачит ли она его.
— Ах да, — вспомнила Пенелопа, — у нее же сегодня соревнования. Ведь она гимнастка, одна из лучших учениц Тесс.
О'Киф ничего не понимал, но все же порадовался, что Пенни не проявляет излишнего высокомерия по отношению к людям, работающим на нее.
— Я обещал закончить работу за него, — сказал он, объясняя отсутствие грума.
— Эта лошадь, — словно между прочим заметила она, — стоит целое состояние и нуждается в постоянном уходе.
— Ты хочешь сказать, что я недостаточно опытен?
— Нет. Тем более что пахнешь ты как чрезвычайно опытный конюх.
— Когда ты в последний раз ездила верхом? — спросил О'Киф, будто намеренно подходя к ней ближе.
— Эти лошади для скачек, — ответила Пенелопа, — с ними могут справиться лишь профессиональные жокеи.
— Похоже, твои жокеи не слишком хороши. — Он кивнул на стену, где полагалось висеть медалям, полученным на скачках.
— Они еще только проходят испытания, — робко оправдывалась она, как ребенок, стоящий у классной доски.
— Иметь такую прекрасную лошадь и не использовать ее в полную силу — этого я не понимаю!
Повернувшись спиной к Пенни и взяв в руки лопату, Рэмзи принялся сгребать в кучу навоз, затем собрал его и вывалил в бак.
— Я вообще не езжу верхом. И меня это мало беспокоит, — сказала она, и Рэмзи, лукаво посмотрев на нее, отправил в бак очередную порцию навоза. Потом приподнял значительно потяжелевшую емкость и не спеша понес из сарая.
Могучие мускулы О'Кифа поигрывали при каждом его шаге и стали особенно рельефными и выпуклыми, когда он, остановившись у задней стены, наклонил бак, высыпая его содержимое на стоящую здесь тележку. Мышцы на спине Рэмзи напряглись, и на них отчетливо проступили побелевшие рубцы, оставленные рабовладельческим кнутом. Пенелопа не могла оторвать от них взгляда, думая о том, как такой гордый человек мог перенести беспрекословное подчинение чужой воле, требуемое от раба. И ее сердце болело той болью, которую пережил в свое время О'Киф.
— Зачем ты хлопочешь понапрасну? — попыталась она остановить его. — Это дело может и подождать.
— Но надо же чем-то занять себя, — возразил он, наклоняясь над раковиной, чтобы помыть руки.
Вымыв шею и лицо, он засунул голову прямо под кран, а затем, встряхнув волосами, облил водою себе грудь и, весело отдуваясь и сопя, стал плескаться и резвиться под тонкой струей воды, как маленький веселый щенок.
— Ты, кажется, скучал по такой работе? — заметила она, наблюдая за прозрачной легкой струйкой, стекавшей по его груди на живот и впитывающейся в брюки.
— А как же! — ответил он, задорно тряхнув головой и окинув ее жарким ласкающим взглядом. — Думаю, двадцатому веку есть что предложить старому морскому волку.
Она подумала, что О'Киф не в меру дерзок. Хотя это и вполне понятно. Ведь вся его жизнь прошла среди волнений и смут. Он участвовал в революции, плавал на корабле, попадал в рабство, питался как попало, выполнял тяжелую работу. И совсем непонятно, за что она полюбила его.
Пенни вздрогнула, поймав себя на этой мысли. «Я люблю», — повторила она про себя знаменательную фразу, и губы помимо ее воли растянулись в блаженную, счастливую улыбку. «Я всегда буду любить этого человека, — думала она, — этого архаичного дерзкого забияку, хиппи в кожаных ботфортах». А что было бы, продолжала размышлять она, если бы Тесс не похитила бриллианты? Встретились бы Пенелопа и Рэмзи или так бы и остались каждый в своем столетии? Но как бы там ни было, теперь она сделает все возможное, чтобы никогда не расставаться с ним. Ведь он нужен ей как никто другой.
Когда О'Киф вновь вошел в конюшню, его сердце тревожно забилось. Душу вдруг охватило желание быстро и крепко обнять Пенни и, прижав к груди, долго держать так, никуда не отпуская. Хотелось защитить ее от всех невзгод и опасностей, облегчить печали, утешить, успокоить. Но он сдержал себя и, накинув уздечку, вывел лошадь из сарая.
— Что ты делаешь? — удивилась Пенелопа.
— Прогуливаю лошадь, — ответил он.
— Надеюсь, ты не сядешь на нее верхом? Она стоит слишком дорого, чтобы гонять ее ради удовольствия. К тому же ты сам говорил, что покидать поместье слишком опасно.
Ничего не отвечая, он оставил лошадь и, войдя в конюшню, вернулся с большим кремневым пистолетом и рожком для пороха.
— Ты, я вижу, вооружился на славу, — с улыбкой заметила Пенелопа.
— Нужно быть ко всему готовым, — ответил Рэмзи и с ловкостью, удивительной при его росте, вскочил в седло, гордо выпрямившись и глядя на нее сверху вниз. — Поедем покатаемся.
— Нет, — отказалась она, отступая в сторону от гарцующей лошади.
— Уж не боишься ли ты остаться со мной наедине?
— Нисколько, — улыбнулась Пенни, уловив вызов в его голосе. — Просто я не одета для верховой езды. — И она показала на свою короткую кожаную юбку.
О'Киф ласкающим взглядом окинул ее стройные ножки, казавшиеся более длинными из-за высоких каблуков, оценивающе оглядел белую тонкую блузку с короткими рукавами, выгодно контрастирующую с темным цветом юбки, и остался вполне доволен проведенным осмотром.
— Поедем со мной, — еще раз повторил он, протягивая ей руку. — Садись рядом, не бойся.
Уже столько лет она не совершала безрассудств. Все ее поступки в последнее время были тщательно обдуманы и не выходили за рамки размеренной добропорядочной жизни. За исключением, быть может, только любви на крышке рояля да еще сладострастных развлечений в ванной. И почему бы ей хоть раз не пойти на сумасбродство.
Подумав так, Пенелопа оперлась на протянутую руку, и Рэмзи, легко приподняв ее, усадил впереди себя. Мягко проведя ладонями по ее ногам, он снял с нее туфли.
— Эти шпоры чересчур остры, — сказал он, покосившись на длинные каблуки, и откинул туфли в сторону, затем передвинул за спину кремневый пистолет и, стараясь не смотреть на задравшуюся юбку Пенни, сосредоточил все свое внимание на уздечке. — Готова?
Пенелопа оглянулась, коротко кивнув в ответ. И Рэмзи, обхватив ее вокруг талии, поправил перепутанные вожжи.
— Держись крепче, дорогая, — произнес он ласковым голосом. — Какая это радость — иметь между ног такую лошадь!
Этот сомнительный комплимент смутил Пенни. Она сделала вид, что не поняла грубоватого намека, но лицо ее против воли залилось алой краской.
— Эта радость, думаю, для тебя не нова, — сказала она, потрепав его по подбородку.
Низкий веселый смех слился с топотом копыт снявшейся с места лошади, когда она рысью выбежала из ворот. Подковы зазвенели по камням, и О'Киф направил лошадь на траву, заставив ее скакать быстрее, оставляя позади себя дорожку вывороченного дерна. Они направились к группе деревьев, ажурной купой стоящих на склоне пляжа.
Благородное животное легко и свободно бежало по кромке берега, выбивая копытами серебристые фонтанчики песка и воды и обдавая порою всадников солеными прохладными брызгами.
— Боже мой! Как здорово! — закричала вдруг Пенни, весело засмеявшись.
Ее волосы растрепались и густым мягким потоком рассыпались по груди Рэмзи. Она в восторге прижалась к нему, наслаждаясь легким стремительным полетом. И все вокруг, казалось, отвечало этой ее восторженной радости. Даже накатывающие на берег волны словно дышали могучим возбуждением счастья, взбивая сияющую па солнце белую кисею пены.
— Быстрее, быстрее! — требовала Пенелопа, и Рэмзи все крепче и крепче прижимал ее к своей груди.
Они неслись почти беззвучно под топот копыт, заглушающий монотонный шум моря. Скакали и скакали, пока не устала лошадь. И только тогда, утомленные и счастливые, позволили ей перейти на шаг. Наконец, остановив ее, О'Киф помог спуститься на землю Пенни, чуть дольше, чем нужно, задержав ее в своих объятиях. И она, раскрасневшаяся и Веселая, благодарно прижалась к нему, радостно и сбивчиво говоря:
— Ах, как это чудесно, как замечательно! Спасибо тебе.
— Я рад, что доставил тебе радость, милая моя девочка, — отозвался он, убирая с ее лица растрепавшиеся волосы.
— Это похоже на ласки.
— Ласки?
— На нежную прелюдию перед тем, как заняться… Ну ты сам знаешь чем.
Рэмзи засмеялся и прижался к ней всем своим телом.
— Перед тем, как ты попросишь любви, — нежно прошептал он ей на ухо.
— Да, — ответила она, ласково прикоснувшись языком к его подбородку.
— И тогда я возьму тебя, — продолжил он, целуя ее в губы, и она застонала от сладостного предчувствия, медленно опускаясь на песок.
Лошадь ткнулась мордой в плечо О'Кифа, словно приглашая продолжить путешествие.
— Кажется, она ревнует, — шепотом сказала Пенни, лаская сильную мускулистую грудь Рэмзи.
— Нет, просто нюхает.
— Что? — спросила она, увлекая его в сторону стоящих неподалеку ежевичных деревьев.
— Ищет, чего бы поесть, — ответил он, привязывая поводья к кустам.
— Прелестное животное, — улыбнулась Пенелопа, прижимаясь бедром к бедру О'Кифа.
Сердце ее бешено колотилось, дыхание участилось. Она ласкала языком его грудь и нежно гладила руками ягодицы. Вдруг он резко приподнял ее и прислонил спиной к древесному стволу.
— Мне нравится твоя страстность, — пробормотал Рэмзи, склоняя голову и вновь целуя ее в губы. Она ответила на его поцелуй, нежно заворковав от удовольствия.
Пенни уже хотела его, и О'Киф чувствовал это. Все неистовее и неистовее становились ее ласки. Прильнув к нему, Пенни страстно гладила его спину, грудь. Вытащив из-за пояса пистолет, она небрежно бросила его на песок.
Затем, добравшись до брюк Рэмзи, нежно провела ладонью по набухшей изнутри материи, отыскивая и расстегивая пуговицы.
— Иди ко мне, — прошептала Пенелопа, возбуждая его ритмическими поглаживаниями. И он, быстро расстегнув ее блузку, снял скрывающую грудь белую ткань. Пенни выгнулась вперед, будто предлагая ему себя. И он, наклонившись, принялся ласкать губами ее соски, то всасывая, то вновь отпуская их. Тяжело дыша, она ерошила ему волосы и в горячем нетерпении торопила миг величайшего восторга.
Ее тело жаждало чувственных наслаждений. И О'Киф понимал это. Опустившись на колени, он приподнял ее кожаную юбку и опустил трусики. Пенелопа изогнулась, ощутив приближение нарастающего экстаза. Рэмзи прикоснулся губами к самому чувственному месту ее тела и принялся ласкать быстрее и быстрее. Она задрожала от охватившего ее блаженства и, хрипло вскрикнув, проникла рукой ему под брюки и взяла в ладонь напрягшуюся тугую плоть.
— О, еще, еще! — просила Пенни, учащенно дыша.
И О'Киф поднял ее вверх так, что она, обвившись ногами вокруг его талии, ощутила в глубине себя его горячее обжигающее присутствие. Чувствуя нарастающий восторг, она, упираясь спиной в ствол дерева, отвечала жесткому ритму страсти. И Рэмзи наслаждался ее страстностью и любовным задором движений.
Пенелопа смотрела ему прямо в глаза, испытывая невыразимую радость единства всякий раз, когда он вновь сливался с нею в жарком любовном порыве. Держа ее перед собой, О'Киф наблюдал за тем, как ее глаза застилала туманная дымка экстаза, и его сердце трепетало от любви и наслаждения. Мгновения казались часами. Пока Пенни вдруг не вздохнула легко и освобожденно. Слеза катилась по ее щеке, и Пенелопа, убрав со лба волосы, произнесла:
— С тобой опасно находиться рядом.
— Опасно для кого? — спросил Рэмзи, с улыбкой покосившись на следы от ногтей, оставшиеся на его плечах, затем поцеловал ее и опустил на землю.
Поправив на ней одежду и все еще не выпуская из объятий, он тихо произнес, глядя ей прямо в глаза:
— Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.
— Знаешь ли ты, о чем просишь?
— Знаю. Я давно уже не мальчик и не играю в детские игры. Мое сердце может принадлежать только тебе.
— Не надо, — сказала она, застегивая блузку. — Не разрушай прекрасного мгновения.
— Ты избегаешь меня? — спросил он, взяв ее двумя пальцами за подбородок и заставляя смотреть себе в глаза. — Не увиливай от прямого разговора.
— Я и не увиливаю. Ты же должен знать, что я чувствую твое присутствие, даже если тебя нет рядом.
— Тогда почему ты боишься моей любви?
— Я не боюсь. Но мое прошлое, кажется, вновь возвращается ко мне, угрожая разрушить мою жизнь. И это вряд ли будет тебе приятно.
— Я хлопочу не о приятности. Но меня беспокоит твое теперешнее состояние. И я не твой отец, который бросил тебя посреди улицы, а потому не оставлю тебя, что бы с тобой ни случилось.
— Это ты теперь так говоришь, — неуверенно произнесла она, с надеждой глядя ему в лицо.
— Черт возьми! — выругался он, слегка отступив в сторону. — На каком основании ты сомневаешься во мне? Ничто не может изменить моего отношения к тебе. И я хочу, чтобы твое прошлое не стояло между нами. А потому давай покончим с этим раз и навсегда. Рассказывай, что тебя мучает?
— Я боюсь, — всхлипнула Пенелопа. Суровый взгляд Рэмзи пугал ее.
И он, поняв это, изменил выражение своего лица на более бесстрастное. О'Киф чувствовал, что в это мгновение решается их судьба, и приготовился терпеливо ждать той минуты, когда Пенни сама будет в состоянии рассказать ему о своих проблемах. Пристально глядя ей в глаза, он старался придать своему взгляду как можно больше нежности и любви, чтобы она почувствовала доверие и решилась на откровенность.
— Я принимала наркотики, — наконец выговорила Пенелопа, отвернувшись в сторону и глядя на туманную черту горизонта. — Это было тогда, когда я сбежала от Маргарет. Я была слишком упряма. И, как оказалось, себе во вред.
— Это похоже на тебя.
— Я жила на улице, скрываясь от полицейских. Если бы они меня арестовали, могла пострадать и Маргарет, Потому что ее опека надо мной была незаконна. — Нахлынувшие воспоминания заставили Пенни сесть на песок. — Я долго не возвращалась, не могла, мне мешала гордость и уверенность, что с любыми трудностями я могу справиться сама. — Взяв палочку, она принялась чертить что-то на песке. — Боже! Каких только закоулков и проходимцев я не перевидала за это время: пьяниц, спавших в грязи и отбросах, наркоманов, пожелтевших от героина, детей, ночующих на улице и ворующих продукты, чтобы не умереть с голоду. Я научилась ловко забираться в чужие карманы и воровать в магазинах. И даже порой заставляла своих друзей работать на меня.
Тряхнув головой, она смущенно потупилась, и ее длинные рыжие волосы рассыпались по плечам. Ей было стыдно, но надо было освободить душу от груза давивших воспоминаний.
— Обнаженной я позировала фотографу, — продолжала Пенелопа едва слышно, пугливо покосившись на Рэмзи. Но он молчал. И трудно было понять что-либо по выражению его лица. — Я делала это ради денег, чтобы купить проклятые наркотики. Позже, одумавшись, я украла фотопленку и уничтожила ее.
О'Киф слушал внимательно, стараясь не проронить ни слова. Он понимал, в каком состоянии она была сейчас, и не хотел пугать ее излишней суровостью. «Она принимала наркотики, потому что была одинока», — думал он, радуясь тому самообладанию, с которым Пенни рассказывала о своем прошлом. К тому же он сам когда-то баловался опиумом и знал, как трудно избавиться от этого соблазна.
— Рэмзи, что же ты молчишь? — вдруг воскликнула Пенни, нервно теребя в руках подобранную палочку.
Чувствуя, как бьется его сердце, он ласково погладил ее по голове и спросил:
— Это было в то время, когда ты встретила Энтони?
— Да, — кивнула она, всхлипнув. — За несколько месяцев до встречи. Он меня просто спас. Я старалась освободиться от дурной привычки. И хотела, чтоб никто не знал о моем прошлом.
— Прошедшие годы не должны омрачать твое настоящее, — сказал О'Киф. — Если ты мне напомнишь, то я как-нибудь расскажу тебе, что мне пришлось пережить в прошлом. Ведь я был даже рабом. И все-таки выжил.
— Я не ищу оправданий, а хочу, чтоб ты понял меня. Я тогда была не в себе, совсем потеряла голову. И теперь уже ничего нельзя изменить. Оттого-то так тяжело, когда прошлое вновь всплывает перед тобой.
— Детям свойственно ошибаться, на ошибках они учатся.
— Когда я в первый раз попробовала кокаин, то перестала быть ребенком, — печально улыбнулась Пенни, не сводя глаз с его лица. — А в том пакете, который украла Тесс, были старые негативы и фотографии. — Эта новость не удивила его. Похоже, он уже догадался об этом. — Но есть кое-что и похуже. — Она сделала паузу и облизала пересохшие губы. — Сегодня по почте я получила копию этих фотографий. Не знаю точно, кто их послал, но отправитель угрожает передать имеющиеся у них материалы в газету, если я не верну драгоценные камни.
— Мне казалось, что ты не очень беспокоишься об общественном мнении, — сказал Рэмзи, недовольный тем, что она сразу же не сообщила ему о полученном послании.
— Да, но карьера одно время была для меня едва ли не единственной целью в жизни. Правда, я никогда не хотела быть особенно знаменитой. А ремесло артистки давалось мне легко. И я не думала, что мое увлечение привлечет ко мне такое широкое внимание публики. Когда это случилось, я скорее испугалась, чем обрадовалась. Тем более что с тех пор поклонники стали преследовать меня повсюду, сочинять про меня небылицы. И лишь деньги помогали сдерживать их назойливое внимание, — Она печально вздохнула и умоляюще посмотрела ему в лицо. — Ах, Рэмзи, я так много напутала в своей жизни, что теперь и не знаю, как во всем этом разобраться.
— У тебя есть один выход, — тихо проговорил О'Киф, утерев скатившуюся по ее щеке слезинку, — рассказать обо всем самой до того, как это сделают другие.
Она испуганно посмотрела на него, и он, сохраняя совершенное спокойствие, выдержал этот взгляд.
— Послушай, что я тебе скажу, — продолжал он. — Когда все узнают об этом из твоих уст, тебе станет значительно легче. От смущения еще никто не умирал, не умрешь и ты, А твои враги лишатся своего оружия.
— Как это страшно! — пробормотала Пенни после продолжительного молчания, прижимаясь к его груди. — А ты не оставишь меня?
— Никогда. — Он решительно тряхнул головой, нежно проведя ладонью по ее плечу. — Я сделаю все, чтобы остаться с тобой. Наши сердца давно уже бьются в унисон, твоя боль стала и моей болью.
— Спасибо, Рэмзи, — прошептала она, чувствуя, как на глаза навертываются слезы.
— Ты можешь смело открывать передо мной свое сердце. Теперь уже ничто не разделяет нас. Мы предназначены друг другу судьбой. — Он крепко обнял ее и ласково погладил по голове. — Ради тебя я прошел сквозь столетия. Чтобы найти тебя, оставил свой мир и друзей. И теперь не мыслю своей жизни отдельно от твоей. Я люблю тебя и буду любить вечно.
— Но мы не можем любить друг друга, — вдруг сказала она.
— Не спеши произносить слова, — с трудом проговорил О'Киф, стараясь справиться с охватившей его дрожью. — Подожди, пока их за тебя скажет сердце.
— Я не спешу. Мне нечего скрывать от тебя. И я люблю тебя всем сердцем.
Он облегченно вздохнул и радостно улыбнулся. И Пенни поняла, как сильно он боялся, что она откажет ему.
— Я люблю тебя, — повторила она.
— Еще, — попросил он, осыпая ее поцелуями.
— Люблю.
— Еще!
— Люблю!
Рэмзи стиснул ее в объятиях и, повалив на землю, принялся покрывать поцелуями. Она шутливо отбивалась, весело смеясь в ответ, и он вторил ей восторженным басом. Словно беспечные дети, катались они по песку и хохотали, совершенно довольные собой и всем миром. Лошадь удивленно покосилась на них большим глазом и вопросительно заржала, будто спрашивая, что так развеселило ее хозяев, но тем было не до нее. Переплетясь руками и ногами, они катались по мягкому песчаному пляжу, что-то радостное и невразумительное выкрикивая в ответ на недоуменные взгляды растерянного животного.
