— Желаешь смерти? — прохрипел свирепый голос над ухом Пенелопы.

— Рэмзи! — нервно пролепетала она. — Это я, Пенни.

Он опустил пистолет и принялся внимательно изучать ее лицо. Проведенные исследования, видимо, удовлетворили его. Потому что, осторожно отжав курок, он положил оружие на столик у кровати, а затем вновь — уже спокойно — посмотрел на нее. Нервное напряжение все еще сводило судорогой мускулы на его лице, но взгляд был уже тих, И Пенелопа облегченно вздохнула. Вдруг он резко отвернулся в сторону и зарылся в подушку.

— А эта штука и правда заряжена? — спросила Пенни, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

— Помолчи! — раздраженно откликнулся он и, неожиданно приподнявшись, взял ее за плечи. — Ты маленькая глупая девчонка! Я ведь мог убить тебя!

Он с силой встряхнул ее. И не успела Пенни ответить, как он, отпустив ее, сел в кровати, подтянув сползшее вниз зеленое белье, которое ему было явно не по размеру.

— Черт возьми! — выругался Рэмзи, приглаживая взъерошенные волосы и мрачно глядя перед собой. Пенни молча присела рядом. Она понимала, какая буря страстей бушует сейчас в его груди, и не хотела понапрасну волновать его. Она ждала, когда наконец разрешится это мрачное оцепенение и можно будет нормально поговорить с ним. И О'Киф оглянулся и посмотрел ей в лицо. Искреннее беспокойство отражалось на нем. Словно в зеркале, видел он в ее глазах тревогу своего сердца, будто волнение его души прямо переходило ей в душу, совсем не искажаясь в ней. «А ведь я мог ее убить, — вновь подумал Рэмзи. — Она, видимо, даже не понимает, что пистолет может и сам выстрелить в любую минуту».

— Мне нужно идти, — неуверенно произнесла Пенелопа, порываясь встать с постели. Но Рэмзи удержал ее за руку и, приподняв, усадил к себе на колени.

— Я бы не выдержал, если бы причинил тебе боль, — глухо сказал он, заглядывая в ее зеленые глаза.

— Извини, — пробормотала она срывающимся голосом, прикасаясь ладонью к его подбородку. — Я не хотела напугать тебя.

Он крепко сжал ее руку и тихо вздохнул, сдерживая подступавшее волнение, но желание уже охватило его душу. Жарким соблазном наполнило оно его сердце, придало особое притягательное очарование ее тихо шепчущим рядом губам, ее глазам, напоенным лаской и теплом, волосам, сияющим огнем страсти. И на мгновение ему показалось, что она сама пришла к нему сегодня, чтобы отдаться его любви и нежности, разделить с ним эту закипающую в крови страсть.

И все же он знал, что это не так. Что нельзя вслух высказать мучающие его чувства. Ведь при всей ее кажущейся беззащитности и робости она тем не менее обладает недюжинной силой души и в состоянии вновь воздвигнуть между ними ледяную стену отчуждения. И нужно терпеть, нужно сдерживать свою мучительную страсть. Хотя так хочется по-настоящему насладиться ею, чтобы убедиться в реальности предчувствуемых восторгов и узнать, не фантазия ли то расстояние, которое разделяет их души.

Рэмзи наклонился к ее лицу. Он уже чувствовал на своих губах прерывистое дыхание Пенелопы. Она вздохнула, ее глаза расширились, словно затаившееся в них чувственное пламя стремилось вылиться во взгляде, устремленным на О'Кифа. Сердце отчаянно стучало, кровь огнем пульсировала в венах, щеки горели лихорадочным румянцем — казалось, стоит прикоснуться к ним ладонью, и она тотчас покроется волдырями ожогов. Рэмзи молчал. И это молчание лишало Пенни последних сил.

Воздух вокруг них стал густым и жарким. Он обжигал гортань и затруднял дыхание. И она судорожно глотала его перекосившимся ртом. Как вдруг О'Киф, сделав резкий выпад, прижался своими губами к ее губам. Она вздрогнула. Атака была для нее неожиданной. Слишком жарко, слишком душно было ей. Но он ласкал ее, щекотал языком, требовал ответа. И она сдалась, не выдержав его напора, ответила наконец на страстный завораживающий поцелуй.

Огненная волна пробежала по ее телу. Прикосновения его рук пробудили в ней неутомимую жажду любви. И она уже сама обвила руками его мускулистую шею. Рэмзи понял, что она, как и он, желает судорог страсти, и слегка помедлил, прежде чем прикоснуться к ней вновь. Но когда он провел ладонью по ее груди, осторожно лаская налитые, как гроздья винограда, соски, она застонала от наслаждения и выгнулась под его рукой, требуя повторения ласки.

О'Киф расстегнул пуговицы ее пижамы и обнажил ее до пояса, продолжая нежно гладить великолепную тугую грудь. Наконец, освободив ее тело от всего, что разделяло их, он крепко прижал Пенни к себе. Она словно обезумела от страсти. Горячими поцелуями покрывала она его лицо, губы, нетерпеливо шептала какие-то бессвязные слова. И он, поддавшись ее порыву, почувствовал острое желание познать ее всю, до дна души, до последнего предела.

Придерживая ее рукой, он склонился над ней, дотронувшись кончиком языка до напряженно набухшего соска. И Пенелопа, вздрогнув, провела ладонью по его волосам, продолжая ерошить их, тихо постанывая, пока он длил свою любовную игру. Его рука медленно скользила по ее бедру, приближаясь к горячему средоточию ее плоти. И Пенни открылась ему навстречу, готовая вскрикнуть от наслаждения и забиться в медленном ритме его ласки;

Прильнув щекой к шее Рэмзи, она извивалась в его руках, целиком отдавшись нежности прикосновений. Прося еще и еще, она билась в объятиях любви, желая лишь продолжения этих безумных мгновений.

— О, как хорошо! — шептал он, все сильнее обнимая ее и все ближе скользя рукой к горячему цветку ее тела, пока не проник наконец в ее глубину.

— О Боже! — вскрикнула Пенни, выгибаясь дугой.

И Рэмзи медленными движениями большого пальца принялся ласкать ее в самом сокровенном месте. Она стонала и всхлипывала, впившись ногтями ему в плечо.

— Расслабься, Пенни, — бормотал он, ускоряя темп ласки и прижимаясь к ее губам долгим сладострастным поцелуем.

Ее бедра покачивались в такт его движениям. Глаза были застланы серебристой дымкой наслаждения, словно прохладный утренний туман стоял над зеленоватой глубиной старого озера, окаймленного длинными ресницами тростника. О'Киф утопал взглядом в этой таинственной глубине, где взблескивали алыми огнями юркие огненные рыбы и мелькали зловещими тенями древние чудовища человеческих страстей.

Вдруг тело Пенелопы судорожно напряглось, и громкий крик восторга вырвался из ее груди. Огненная волна блаженства захлестнула ее. Рэмзи почувствовал, как мелкая бархатная дрожь пробежала по ногам Пенни, и она, затихнув, словно растаяла у него в руках, став легкой и податливой, как пушинка.

Он все еще прижимал ее к себе, не шевелясь, почти не дыша, вновь и вновь переживая блаженнейшие минуты их близости. Пусть пройдет вечность, думал он, но никогда им не забыть этих мгновений, не забыть пережитого вместе восторга.

Наконец Пенни пошевелилась и резко откинулась назад. Прядь волос упала ей на лицо, и она отвела ее в сторону, вглядываясь в глаза Рэмзи. Он улыбался, склонившись к ней и осторожно придерживая руками, будто боялся, что если отпустит ее, то она упадет и разобьется на мелкие кусочки.

— Милая, — прошептал он, ласково поглаживая ее колени, — неужели никто не говорил тебе, как опасно девицам по ночам посещать спальни мужчин?

«Она — само совершенство, — думал он между тем. — Страстная, нежная, чувственная». Нагнувшись к ней, Рэмзи хотел поцеловать ее еще раз, но Пенни вдруг отпрянула в сторону, словно испугавшись продолжения их любви. 'Рэмзи видел в ее глазах искренний страх, боязнь последнего любовного слияния.

— Что с тобой? — тихо спросил он.

— Я не могу, Рэмзи. Прости меня, пожалуйста. Отстранив его, она встала с кровати. О'Киф попытался поймать ее за руку, но она вырвалась и отвернулась от него.

— Я никогда не потребую от тебя того, что ты дать не в состоянии, — спокойно произнес он.

И она смущенно опустила глаза. Его чрезмерная искренность, видимо, шокировала ее.

— Я понимаю, — негромко сказала она. — Не хочу быть эгоисткой, но… — Ее губы задрожали. Она качнула головой и, уже выходя из комнаты, шепнула:

— Извини.

Рэмзи печально вздохнул и нахмурился. Он чувствовал себя виноватым и не понимал, почему Пенелопа испугалась его. Может быть, то, что произошло между ними «, уязвило ее гордость? Или ее смутила проявленная ею чрезмерная страстность? О'Киф терялся в догадках. Он чувствовал, что необъяснимая загадочность ее поведения будет мучить его этой ночью, пожалуй, даже больше, чем острая ноющая боль потревоженной раны.

Лежа на боку и подперев рукой голову, он в мельчайших подробностях вспоминал то, что случилось. Затем, утомленный тягостными фантазиями, опрокинулся навзничь и принялся сосредоточенно созерцать потолок. «Беги, прячься, милая, скрывай все, что желаешь! Все равно нет тебе спасения. Поздно. Ибо отныне я знаю твою слабость!» Он удовлетворенно кивнул, поправил сбившуюся простыню и сел на кровати, с видом крайнего удовлетворения поглаживая себя по груди.