— Ты сказал, что я могу использовать его против тебя.

— Дважды проделать дырку в муже — не лучший способ начать супружескую жизнь.

— Как и без всяких объяснений покинуть меня в день свадьбы.

— Я же сказал, что вернусь.

— Два дня назад.

Рейн шагнул вперед, но Микаэла взвела курок. Руки дрожат, в глазах слезы.

Рейн понял, что ей это не безразлично, иначе она бы так не расстроилась.

— Ты сердишься. Я понимаю.

— Не то слово, Рейн Монтгомери. Я чертовски рассержена! Ты не понимаешь!

Откуда ему знать, что все эти два дня она вновь и вновь представляла себе момент, когда он выяснит, что она испорчена и нечиста? Или он все узнал и покинул ее? Она совершенно измучилась, даже стала злиться на него, что он заставляет ее ждать и страдать.

— Объясни, чтобы я мог понять.

— Нет. Сначала ты скажешь, где был. И с кем. Неужели он слышал ревность в ее голосе?

— Может, ты его опустишь?

— Если мне не понравятся твои объяснения, я просто застрелю тебя.

Рейн сделал еще несколько шагов, пока дуло пистолета не уперлось ему в грудь, и странное, приятное чувство охватило его при виде печали в ее глазах.

— Ты волновалась.

— Нет.

— Ты думала, что я навсегда покинул тебя.

— Я думала, что кому-то удалось проделать дырку в твоей голове!

— А теперь это не терпится сделать тебе? — ухмыльнулся он.

— Да, Рейн. Говори и не искушай меня.

— Я отослал твоему дяде письмо с требованием выкупа, потом я объехал город, расспрашивая о тебе. Я уже посеял слухи о твоем похищении. Теперь мне надо было проверить, насколько они распространились.

— Ты хотел вывалять мое имя в грязи?

— Я хотел, чтобы общество и заговорщики поверили, что я намерен искать тебя и что я к тебе неравнодушен. — У нее был скептический вид. Да, если он хочет завоевать доверие этой женщины, то ему понадобится огромное терпение и полная откровенность. — Когда мы появимся как муж и жена, я не хочу, чтобы люди думали, что у нас с тобой не было никаких отношений.

— Довольно разумно. — Микаэла вытерла слезы, помолчала и спросила: — И что же ты узнал?

— Твой дядя не сообщил властям.

— А ты ожидал другого? — горько усмехнулась она. — Я думала, ты лучше соображаешь.

— Ты у него единственная родственница.

— Я единственный источник его дохода, Рейн. Он даже не платит по собственным счетам. Это делаю я.

— Почему?

— Он живет не по средствам и пользуется моим кредитом. Без моей подписи на чеках он стал бы нищим.

— Он мужчина, генерал, далеко не бедняк и способен, черт возьми, содержать себя! — Голос Рейна напоминал хруст ломающихся веток. Он знал, что Микаэла достаточно обеспечена, но не думал, что Дентон пользуется ее наследством. — Почему ты от него не отделаешься?

— Он мой законный опекун. Такова была воля папы. У меня небольшой выбор.

Господи, там же явный шантаж! Рейн подавил свою ярость, решив подождать момента, когда сможет вернуть Микаэле то, что принадлежит ей по праву. Замужество было выходом, и он удивлялся, почему Микаэла не сделала этого раньше. Ладно, с генералом придется иметь дело ему. И как можно быстрее.

— Ну, и сколько же я стою, Рейн? — с болью спросила она.

— Больше, чем я запросил. — В ответ на его искренний тон у нее в груди зажглась маленькая искорка. — Тысячу фунтов стерлингов.

— О! А почему не драгоценности королевы? — Микаэла умолкла и с тревогой взглянула на него. — Ты его провоцируешь, чтобы он попытался вернуть меня без выкупа, да?

— На какой же умной девушке я женился! — ухмыльнулся Рейн. — Я хочу, чтобы они сосредоточились на мне, а не на тебе. Хочу, чтобы каждый, произносящий твое имя, считал, что какой-то ужасный тиран похитил тебя из-за твоих денег.

Он слишком много знает о ее жизни, с беспокойством подумала она.

— Больше не будет ни писем, ни требований. Пока нам они не нужны. Все подозрения, включая имеющиеся у двойного агента, будут вытеснены слухами о похищении.

Да, Рейн действительно позаботился обо всем.

— А если он где-то найдет деньги? — Микаэла не верила, что такое возможно. Он жаждал получить золото, предназначенное для английских солдат, а это огромное состояние, не сравнимое с ее наследством. — Нет. Он либо оставит меня на съедение волкам, либо найдет способ заплатить выкуп моими деньгами.

— Забрать выкуп некому. Если ты не появишься, ему придется вернуть деньги.

— Он просто оставит их себе, — холодно ответила Микаэла. — Я ни на минуту не сомневаюсь, что для этого человека мое существование связано лишь с размером моего кошелька.

— Очень жаль это слышать. — Рейн подумал об Авроре и Рэнсоме, о любви, которую они подарили чужому ребенку, о том, как ему повезло.

— Отец перевернулся бы в могиле, узнай он об этом. Когда я должна появиться в обществе?

Как быстро она раскрыла перед ним свои чувства, а затем опять спрятала их.

— Лишь после того, как Николас найдет предателя. А если ты раньше высунешь наружу хотя бы кончик носа, убийца объявится снова. Мы должны выждать. Пусть разговоры стихнут и убийцы поверят, что, разыскивая тебя, я делаю работу вместо них.

А потом они выследят его. Зачем он берет на себя ее ношу?

— Ты уверен, что был осторожен? Трудно пройти незамеченным через весь город, несмотря на твой маскарад. — Микаэла оглядела простые штаны из домотканого полотна и рубашку из грубого муслина. Весьма необычная для ее мужа одежда.

— Я делал все возможное. Ты еще хочешь нажать на курок?

— Пока не решила.

— Ты должна решить. Муж я тебе или нет? Мы партнеры или враги? — Рейн осторожно забрал у нее оружие. — Что ждет нас впереди, жена? Поединок или немного доверия?

Как просто. Немного доверия. Открыть ему свои тайны, разделить их с ним в надежде, что они исчезнут. Рассказать ему. Он вынес ее обвинения, насмешки общества, он должен понять… Губы у нее дрожали, беспокойный взгляд скользнул по его рукам, лицу. Забрав пистолет, Рейн обнял ее.

— Спасибо, — шепнул он ей на ухо.

— Из тебя вышел бы превосходный шпион, Рейн. Я тебя не застрелила, но это вовсе не означает, что ты прощен. — Она вырвалась, желая оказаться на некотором расстоянии от его завораживающих глаз. — Мне не нравится, что ты без спроса распоряжаешься моей жизнью.

— Прости. Впредь я буду все обсуждать с тобой.

— Ты расскажешь немедленно. Пожалуйста.

— За обедом. Я умираю от голода. — Рейн направился к двери, но она не двинулась с места. — Ты идешь со мной?

— Только потому, что давно не ела.

— Кабаи тебя не кормил? — Он пропустил ее вперед, и Микаэла недовольно оглянулась.

— Я не домашнее животное, Рейн. Наш свадебный обед был довольно хорош.

— Я бы остался, если бы мог.

Она недоверчиво усмехнулась. Зачем так расстраиваться? Она не готова разделить с ним супружеское ложе, а именно это и должно произойти. Тем не менее она казалась себе жалкой, непривлекательной, она пешка в том плане, который Рейн подготовил, чтобы закончить игру: жениться на ней, а потом оставить. Но ведь она вообще не собиралась выходить замуж, ей следует быть ему благодарной. Господи, она рассуждает как невыспавшийся ребенок.

Внизу Рейн ласково повернул ее лицом к себе.

— Ты волновалась. Признайся.

— Мы женаты. Конечно, я буду волноваться. «Много часов я не находила себе места и расхаживала по этому безопасному убежищу, дойдя до крайней степени отчаяния», — подумала она. Нет, это слишком эгоистично. Верит она ему или нет, Рейн взял на себя все грозящие ей опасности. Как настоящий муж. Она не могла требовать большего.

— Из-за того, что теперь мы носим одно имя? — Тон его был доверительный и страстный.

Что ему ответить, если она не понимает сама себя? Рейн дал слово Николасу защитить ее любой ценой и выполнил свое обещание. Теперь она старалась представить, что с ней будет потом, когда он узнает, что под ее пристойной оболочкой скрывается женщина, на которой грязи больше, чем могло оставить на нем его прошлое. Брак их фиктивный и его можно аннулировать.

Рейн заслуживает настоящей жены.

Но, глядя ему в глаза, Микаэла думала только об одном.

«Нет, мои чувства вызваны не тем, что мы носим одно имя, просто ты мне очень нравишься. Ты дал мне надежду на будущее, когда я уже решила, что умру от одиночества. Я хочу быть той, за кого ты меня принимаешь, достойной твоих усилий. Но я не такая, а потому недостойна».

Встревоженный ее молчанием, Рейн ласково поцеловал ее в губы и прошептал:

— Я волновался. И скучал по тебе.

Микаэла сдалась, прильнула к нему, обняла за шею и ответила на поцелуй со всей страстью, желая испытать наслаждение и чувство близости, которых она так долго была лишена.

Рейн задрожал, он хотел ее, сию минуту, прямо здесь, и он поставит себя в дурацкое положение, если не остановится.

Рейн оторвался от ее губ и осыпал нежными поцелуями ее шею.

— Мы должны поговорить, чтобы ты кое-что узнала обо мне.

— Сейчас? — выдохнула Микаэла, откинув голову.

— Между нами не должно быть секретов. Я когда-то уже потерпел неудачу и больше не желаю, чтобы полуправда угрожала нашему браку.

Микаэла зажмурилась. Если он хочет рассказать ей о своем прошлом, она выслушает его, но и все. Он честный, храбрый, добрый, ради нее он изменил свою жизнь. Но когда он станет ей мужем по-настоящему, то обнаружит ее ложь, а она не готова так быстро снова оказаться в одиночестве.

Рейн отпустил ее, она ухватилась за перила, ощущая такую истому внизу живота, что ей захотелось крепко сжать бедра. Она подняла глаза на Рейна, который стоял в нескольких дюймах от нее, опустив голову и сжав ладонями бедра. Взгляд помимо ее воли опустился к выпуклости на его штанах. О Боже! Микаэла еще крепче ухватилась за перила, отгоняя мерзкие воспоминания.

Но Рейн успел заметить и направление ее взгляда, и неподдельный ужас. В общем, нормальная реакция девственницы, хотя ему показалось, что это нечто большее, чем просто страх перед неизвестностью первой брачной ночи. Вряд ли она была в полном неведении о том, что происходит между мужчиной и женщиной.

Он тяжело вздохнул. Призывая на помощь терпение, он протянул руку. Микаэла с тревогой посмотрела на нее.

— Пообедаем?

— Сейчас довольно поздно. Кабаи уже лег.

— Тогда нам придется самим позаботиться о себе. Микаэла приняла его руку, и Рейн повел ее через весь дом на кухню. Возникший из темноты Бушмара кивнул ей.

— Добрый вечер, — сказала она на фарси.

— Значит, вы не проделали дырку в его мерзкой шкуре, — ответил тот на родном языке.

— Тогда мне пришлось бы самой вытаскивать пулю. Вы ужинали сегодня?

Бушмара кивнул.

— И сами готовили?

— Да, хотя о результатах можно спорить.

— Ну, жена, какие еще тайны мне предстоит раскрыть? — поинтересовался Рейн.

— Есть вещи, которые женщина должна хранить в секрете, — произнесла Микаэла на безупречном хинди.

В ее словах было столько отчаяния и печали, что Рейн нахмурился и ласково сказал на том же языке:

— Я надежно сохраню их, моя голубка. Когда ты это поймешь?

Моя голубка. У нее защемило в груди.

— Открывать секреты не очень мудро, супруг мой.

От его нежной улыбки сердце у Микаэлы готово было разбиться. Она прошла на кухню, Рейн последовал за ней и стал наблюдать, как она наливает воду для чая, ставит вазу с фруктами, достает приборы. Он чувствовал ее неуверенность, ему казалось, что она сейчас обратится в бегство. Пока она изучала полки в кладовой, Рейн любовался ею. Темно-бордовое платье контрастировало с ее светлой безупречной кожей, подчеркивая красоту распущенных волос и цвет глаз. Микаэла походила на старинный портрет. Одинокая, неподвижная, только взгляд ее медленно скользил по полкам.

— Ты росла в Индии?

— Несколько лет.

— Тебе нравилась эта страна?

— Очень.

Микаэла выложила продукты на стол.

— А я ненавидел ее.

— Неужели?

— Да, — ответил Рейн, устраиваясь на табурете.

— Ты ведь ешь свинину?

— Ем, а говядину нет, — улыбнулся он.

Кивнув, она стала резать мясо. Вошедший Кабаи хотел возмутиться, что она нарушала порядок на его безупречной кухне, но Рейн махнул рукой, чтобы он не мешал.

— Я родился во дворце магараджи, а затем меня украли у матери, которая была служанкой одной из принцесс.

— Ужасно, — вздохнула Микаэла.

— Мне это рассказали, сам я ничего не помню.

— Но до сих пор этому не веришь? — Она подвинула ему тарелку с мясом.

— Первые мои воспоминания связаны с алмазными копями. Меня бросили туда вместе с другими мальчиками, у которых не было матерей и которым еще не исполнилось пяти лет. Сбежав оттуда, я жил на улицах, обчищая карманы.

Микаэла снова вздохнула. Жить столько лет, не зная, кто ты, без имени, без любящей матери, без сестер и братьев. Какой ужас.

— Откуда ты узнал?

— Неизвестность не давала мне покоя, и в конце концов я начал поиски. Нашел тетку матери, и хотя она была уже при смерти, но признала во мне сходство с племянницей и дала вот это. — Рейн показал медальон: закругленный треугольник, на лицевой стороне которого был искусно выгравирован «Кэмден», а на обратной стороне — звание отца и год. Без имени. — Он принадлежал моему отцу.

Микаэла знала, что такие медальоны выдавали офицерам после больших сражений или осад крепостей. По ее мнению, дядя получил свой медальон нечестным путем.

— Ты наполовину англичанин. Это все, что у тебя есть от него, да?

— И мои глаза.

— Чудесные глаза, Рейн.

— С тех пор я его разыскиваю, — усмехнулся он и спрятал медальон.

— Успешно?

— Отчасти. — Рейн взял бутылку вина и бокалы. — Я сузил круг подозреваемых, но хотел рассказать тебе не об этом.

— Мне не нужны твои истории, Рейн.

— Нужны. — Лицо у него посуровело. — Моя первая жена Саари не хотела их слушать и погибла.

— Если так нужно, говори.

— Она была дочерью вождя с того острова, который принадлежит моему приемному отцу. — Рейн протянул ей бокал вина. — Я хотел убежать вместе с ней, однако проявил благоразумие и уехал один. Чтобы сохранить чистоту, женщины ее племени живут отдельно. Потом я вернулся, наперекор всем женился на ней и увез в Англию. Мне еще не было двадцати, хотя я считал себя мужчиной, к тому времени у меня было свое дело, а она жаждала новых впечатлений, хотела попасть в общество, научилась читать по-французски и на латыни, правильно одеваться и накрывать на стол, ходила в театр. Она изменилась. Семнадцать лет ее одежда состояла только из сорочки, а здесь она втискивала себя в корсеты, а ноги в туфли, завивала волосы, очень беспокоилась, как бы не опозорить наш дом, как доставить удовольствие великосветским кумушкам. Через два года я с трудом узнавал девушку с острова.

— Твоя жена не знала, что ты сын англичанина и служанки? — тихо спросила Микаэла.

— Я должен был сказать ей, но мне не приходило в голову подумать о последствиях, — невесело засмеялся он. — Аврора воспитала меня в убеждении, что кровь ничего не значит.

— Аврора?

— Женщина, которая усыновила меня, стала моей матерью. Она предупреждала, чтобы я не отрывал Саари от ее народа, что она не готова к жизни за пределами острова.

Если бы ты знала, сколько раз я потом сожалел об этом! Как-то за чаем одна из дам раскрыла Саари глаза, за какого человека она вышла замуж. Сказано было достаточно громко. Саари пришла в ужас и все отрицала, но когда узнала от меня правду, я потерял ее любовь. Потому что обманул. Больше не было ни приглашений, ни визитов, на улице подруги отворачивались от нее. По мнению Саари, она лишилась всего. Она стала замкнутой, не разговаривала со мной, затем отказалась делить со мной ложе. Несколько месяцев я не трогал ее, надеясь, что она придет в себя. Но она только все больше отдалялась, и тогда я рассердился. В ту ночь, когда Саари умерла, мы поссорились…

— Я не хочу этого слышать, ни слова больше!

Как хищный зверь, Рейн прыжком соскочил с табурета и преградил ей дорогу.

— Ты должна выслушать меня.

— Не хочу. Нет. — Микаэла была не в состоянии вынести рассказ о смерти любимой им женщины, все эти подробности, которые можно поставить ему в вину.

Он схватил ее за плечи, удерживая на месте.

— Посмотри на меня. — В его голосе не было гнева, только страдание. — Я вот так же держал ее и требовал, чтобы она ехала на очень важный для меня прием. Саари отказалась, и я так резко отпустил ее, что она упала. Я не оглянулся, не видел ее боли, чувствовал только свою. — Он повел Микаэлу к столу, они сели рядом, но он не отпускал ее руку, будто хватался за веревку, не дававшую ему утонуть. — Я стоял в танцевальном зале, готовился заключить новые контракты, но вдруг понял, что был с ней слишком груб. Она впервые покинула остров, и душа ее по-прежнему невинна.

Микаэла подумала, что никогда еще не видела подобного раскаяния.

— Я вернулся домой и нашел ее с перерезанным горлом. Микаэла ахнула:

— Тебе не обязательно… — начала она.

— Нет, я должен сказать все. Обняв жену, я плакал как ребенок. Плакал из-за своей лжи, из-за своего желания иметь столько денег, чтобы никто не посмел интересоваться моим прошлым. Я без всякой подготовки швырнул ее в этот мир.

— Ты не виноват, что она покончила с собой, — всхлипнула Микаэла.

— Разве ты не понимаешь? Она до того обезумела, что нанесла себе рану глубиной в пять дюймов. Саари хотела не умереть, а наказать себя. Именно я подтолкнул ее к этому.

— Нет! Ты не мог предвидеть ее реакции. Это она придавала такое значение положению в обществе, она сама приставила себе к горлу нож. Ты не должен брать на себя бремя ее выбора, Рейн.

Сочувствие Микаэлы глубоко тронуло его.

— Я тоже был наказан. Месяцы тюрьмы ничто по сравнению с тем, что мне пришлось смотреть в глаза ее отцу, рассказать ему о смерти дочери и о том, почему это случилось. Прислуга в страхе разбежалась, однако Рэнсом нашел свидетеля, который подтвердил мою невиновность до того, как меня успели повесить. Но публике этого было недостаточно.

«Ему на это наплевать», — подумала Микаэла. Неписаные правила и внешние приличия отняли у него жену, теперь ему безразлично, что скажут или подумают в обществе. На нем клеймо, поэтому он держится от приличных женщин на расстоянии, чтобы их не коснулись домыслы по поводу гибели его жены. Так благородно, так мужественно. Однако Микаэлу злило, что Рейн обрек себя на одинокую жизнь и что она была среди тех, кто вынуждал его прятаться от людей. Но сегодня Рейн открыл ей душу, а это для него еще большие мучения.

— Прости меня, — тихо сказала она.

— За что?

— За то, что, как все, верила, что ты мог отнять жизнь у нее, отнять жизнь у Кэтрин.

— И возможно, убить тебя?

— Нет, этого я никогда не боялась.

— Лгунья.

— Я могла бояться тебя какое-то время, Рейн. — Она вздернула подбородок (он просто обожал это движение). — Твой мрачный и задумчивый вид только усиливал подозрение, но у меня другое мнение. Лишь необыкновенно благородный человек мог стольким пожертвовать ради данного им слова.

— Ты считаешь, я женился на тебе из-за обещания, данного Николасу?

— Мне двадцать пять лет, Рейн, у меня не было ни одного поклонника, я вышла замуж ради безопасности и репутации, которая того не стоит. Я знаю, кто я. Я три года оставалась в тени, стараясь, чтобы меня воспринимали как служанку или досадную помеху.

— И вела себя, как неуклюжая старая дева?

— Это не было притворством.

— Имеющие глаза не могли не увидеть, что ты прячешь под одеждой, Микаэла. Ты заметила реакцию моей команды?

— Я заметила их взгляды и думала, что они считают меня…

— Они завидуют мне, — покачал головой Рейн.

— Ты снова льстишь.

— Кажется, мне придется кое-что предпринять, чтобы убедить тебя.

В мгновение ока Рейн поднял ее с табурета и начал целовать, ее язык проник к нему в рот, пальцы скользнули в волосы. Она тихонько постанывала, и он пил это желание, покусывал ей грудь, обхватив рукой нежную округлость, гладил через платье сосок. Всколыхнувшаяся в ней буря чувств разбудила спящих демонов, страх боролся с желанием. Рейн успокоил ее, осыпая нежными поцелуями, потом, глядя ей в глаза, потянул вниз лиф платья.

— Я хочу почувствовать твой вкус, — прошептал он, беря сосок в рот, и с ее губ слетел тихий вздох.

Его поначалу торопливые движения замедлились. Увидев, как она прикусила губу, Рейн посадил ее на стол, раздвинул бедром ей ноги, стал ласкать влажную от поцелуев грудь, а она, как слепая, ощупывала руками его лицо, затем просунула руку ему под рубашку. Микаэле хотелось почувствовать его обнаженную кожу, увидеть ее необычный цвет, а тело жаждало большего, но когда ладонь Рейна легла ей на бедро, она вздрогнула. Он замер, ожидая, пока она освоится с новыми ощущениями, потом его рука медленно двинулась вверх, на миг застыв в нерешительности, когда Рейн обнаружил, что под юбкой ничего нет. Микаэла смутилась, однако его губы не позволили этому чувству завладеть ею. Она застонала, и он приподнял ее за ягодицы, теснее прижимая к себе.

Ладонь скользнула ей между ног, и она снова вздрогнула, ресницы взлетели, в глазах застыла неуверенность.

— Я не сделаю тебе больно, Микаэла.

Продолжая осторожно ласкать ее, Рейн все глубже вводил палец в лоно, ее бедра ритмично поднимались в такт его прикосновениям.

— Откройся мне, расслабься, — шептал он.

— Не могу.

— Ты слишком зажата… возьми его.

— Что взять?

— Наслаждение.

Она сжала бедрами его руку и вскрикнула, раскрываясь ему навстречу.

— Давай.

— Я… боюсь.

— Положи руку на мою.

— Нет.

— Да.

Его хриплому голосу невозможно было противиться, и когда он ввел второй палец, она теснее прижалась к нему.

— Покажи, как доставить тебе наслаждение. Микаэла притянула его голову к своей груди, и Рейн принялся ласкать ее, сначала грубо, затем все нежнее, а сильные пальцы уверенными движениями заставляли ее тело петь.

— Не сопротивляйся. Да, оно здесь. Я чувствую твое наслаждение.

Чудесный обжигающий жар распространялся у нее по животу, бедрам, погружая ее в водоворот невероятных ощущений. Микаэла жадно приникла к его рту, и с ее губ сорвался звук, в котором смешались вздох, стон, всхлип. Рейн удерживал ее на вершине блаженства, и ей показалось, что она сейчас умрет. Потом ее затопила жаркая волна. Наслаждение. Микаэла продолжала ритмично двигаться, пытаясь удержать в себе эти ощущения, но они постепенно тускнели, подобно заходящему солнцу, и она наконец обессиленно прильнула к Рейну.

Он гладил ее, пока она снова не обрела способность мыслить и чувствовать.

К ее животу прижималась его возбужденная плоть.

Микаэла знала, что это означает, и встревожилась.

— Я мог бы всю жизнь любоваться тобой.

Он убрал руку, поцеловал ее шею и грудь, затем слегка потянул вверх платье.

Микаэла ответила ему взглядом, полным неуверенности и страха. Как бы он ни хотел ее, этого не случится.

— Устала?

— Кажется, я могу проспать целую неделю, — сказала она, закрыв глаза.

Рейн подхватил ее на руки и вынес из кухни. Микаэла обняла его за шею, уронив голову ему на грудь. Он поднимался по лестнице, чувствуя, как с каждой пройденной ступенькой напрягается ее тело, поцеловал макушку, и она немного расслабилась. В спальне он положил ее на кровать, легонько коснулся губами ее губ и отступил.

— Я терпеливый человек, Микаэла Монтгомери, хотя ты обладаешь властью. Надо мной. — Рейн издал звук, похожий на смешок. — Когда ты будешь готова сказать, что тебя пугает, отталкивает от меня, я послушаю.

Микаэла смотрела, как он пересек комнату и скрылся в ванной, закрыв за собой дверь.