Автобиография С. С. Вострецова

Я родился в бедной крестьянской семье в Уфимской губернии. В 12 лет был отдан в железнодорожную мастерскую и до 17 лет работал в кузнице, с 17 лет. работал в городе Омске у частного кузнеца, где изучил исправления сельскохозяйственных машин, и в 1905 году поступил мастером в фирму «Сибирская компания». Там я познакомился с ссыльным конторщиком, бывшим студентом 70-х годов тов. Семельянцевым Иваном Ивановичем. В 1905 году он принял живое участие во Всероссийской забастовке, и тогда же я узнал, что он состоит в партии социал-демократов.

Я был им принят для выполнения разных партийных поручений, и у меня хранились прокламации и книги, около 50 пудов. Часто мне приходилось расклеивать прокламации, носить книжки — до конца 1905 года.

В 1906 году был я принят на действительную военную службу и до конца 1906 года вел с т. Семельянцевым переписку. В конце года он был арестован, и с тех пор я потерял его. Под конец службы я был осужден за невыполнение приказа на 3 года и отбывал наказание в Бийской тюрьме.

В 1914 году был вновь призван на службу и служил до конца 1917 года.

В Февральскую революцию был выбран в полковой комитет и занимал должность от секретаря до председателя полкового комитета. В Октябрьскую революцию был избран заведующим солдатской полковой лавкой, затем почти все время занимал должность комиссара полка.

По демобилизации уехал в деревню, где и завел свою кузницу. С приходом чехов в июне месяце был арестован за коммунистическую агитацию. Ввиду того, что я в партии не состоял, просидел два месяца и был освобожден с условием поступить добровольцем в «Народную армию», на что дал согласие.

По выходе из тюрьмы я немедленно убежал в Красную Армию, где поступил добровольцем и был зачислен в 1918 году кандидатом во Второй номерной Петроградский полк, где занимал должность от помкомроты до комполка включительно.

Награжден двумя орденами Красного Знамени и золотыми часами за участие в боях в рядах Красной Армии рабочих и крестьян.

 

За власть Советов

Из воспоминаний бывшего политрука, члена Охотского уездного революционного комитета К. Ф. Кошелева

[87]

26 апреля 1923 года два парохода — «Ставрополь» и «Индигирка», на борту которых были собраны боевики под командованием трижды орденоносного помкомдива т. Вострецова численностью около полка, с приданной артиллерией, отчалили от пристани бухты Золотой Рог.

Отплытие пароходов в столь раннее время весны противоречило навигационным правилам, нарушало их по времени. Но такое нарушение морских законов было необходимо, во-первых, чтобы ранним приходом захватить противника врасплох и обеспечить победу, во-вторых, не дать белогвардейцам уйти безнаказанно за границу, и в-третьих, чтобы прибыть на побережье Охотского моря раньше, чем появятся там японские рыбопромышленники.

В Охотском море пароходы попали в полосу льдов. Вначале все думали, что, двигаясь у кромки льда, нашей экспедиции удастся достичь материка. Однако вскоре мы убедились в обратном. Охотское море, которое моряки называют «ледяным погребом», оказалось накрепко скованным сплошным льдом полутораметровой толщины. Преодолеть такие льды пароходы были не в состоянии.

Охотско-Аянская экспедиция очутилась в бедственном положении. Оба судна, затертые во льдах могучего ледяного поля, оказались во власти неумолимой, суровой стихии. На двенадцатые сутки нашего пути разразился десятибалльный шторм. Лед вокруг ломало, образовались громадные торосы, и наши пароходы скрипели и содрогались от ударов и сжатия льда. Красноармейцы, не видавшие раньше моря, притихли в трюмах, вздрагивая от страшных ударов ледяных глыб о борта кораблей.

И вот в полдень раздался сильный удар в корпус «Индигирки». В носовой части разошлись швы и образовалась течь. Бойцы выбежали на палубу… Был объявлен аврал. Заработали водоотливные насосы, закрывалась брезентом пробоина (подводился пластырь), стали перегружать уголь из носовой части парохода в корму, с тем чтобы поднять носовую часть и заклепать разошедшиеся швы, в которые хлестала вода. Уголь перегружали мешками, потом в ход пошли красноармейские ранцы. Мешки и ранцы носили поодиночке: производительность была низкая. Прибывший со «Ставрополя» Вострецов приказал становиться в ряд, и тяжелые мешки передавались по цепи. Такая организация дала лучшую производительность, и таким образом перемещено было около пятисот тонн угля.

После шторма наступила сравнительно тихая погода…

Теперь работа шла по перегрузке угля обратно в носовые трюмы. Сильный шторм повторился на двадцать шестые сутки нашего «ледового похода». Он, правда, не принес большого вреда «Ставрополю», но «Индигирка» вновь получила пробоину, и вновь все повторилось.

Громом прокатилось сообщение врача о массовом заболевании личного состава морской свинкой и куриной слепотой. Радикальным способом лечения было рекомендовано прибавление в Пищу порции очень невкусной черемши и более длительное пребывание на воздухе. А тут экспедицию постигло новое несчастье: иссякли запасы пресной воды. На совещании у Вострецова было принято решение использовать пресную воду только на питание паровых котлов, варку пищи и (по пол-литра) для больных. Всему остальному составу экспедиции было рекомендовано пользоваться водой, вытаянной из льда.

Поход Охотско-Аянской экспедиции длился сорок суток. Он был трудным, с большими лишениями, и вынести его могли лишь бойцы Красной Армии, закаленные в огне Гражданской войны.

29 мая, во второй половине дня, на горизонте показалась полоса земли. Неописуемой радостью встретили красноармейцы появление материка. Немедленно, без особой команды, стали готовиться к выгрузке на берег, но пришлось еще целых пять нетерпеливых дней пробиваться до Охотска.

Наш первый батальон и с ним т. Вострецов отправился авангардом. Идти было трудно — пропитанный водой мох, а под ним скользкий лед, частые речки и ручьи утомляли людей и замедляли движение. А наступать было нужно тихо и решительно, чтобы соблюсти внезапность и обеспечить победу с малыми жертвами.

Бросок к Охотску был быстрым и настолько неожиданным для врага, что части гарнизона и офицеры не успели хорошо организовать оборону. Генерал Ракитин накануне ушел на лодке охотиться в район золотых приисков и ничего не знал о случившемся с его гарнизоном. Наши разведчики, обнаружив его, хотели взять живым, но генерал застрелился…

После освобождения Охотска я был назначен комиссаром гарнизона и оставался для организации Советской власти и ликвидации банды полковника Худоярова и капитана Яныгина. Около трех месяцев продолжалось преследование банды. Она избегала открытого столкновения, грабила тунгусов и терроризировала местное население. Но как ни укрывались бандиты, их удалось настигнуть и ликвидировать.

Охотское побережье — край золота и пушнины — обрело свою законную Советскую власть. Впереди у нас были новые схватки с ненавистным врагом, напряженная работа на благо Родины в мирных условиях, но грозные дни пребывания в Охотско-Аянской экспедиции — незабываемы. Такое забыть невозможно никогда.

 

Аян очищен

Из беседы с военкомом экспедиционного отряда П. М. Пшеничным

[88]

…На берегу нам попался аянский священник. Из опроса его выяснилось, что он выехал из Аяна две недели назад. Он сообщил нам подробные сведения о состоянии и численности войск генерала Пепеляева. Оказывается, пепеляевцы через радиоприемник имели какие-то неясные сведения, что около Охотска курсируют два советских парохода.

Дорога была тяжелая, приходилось идти без тропинок, взбираться по крутым сопкам, часто по колено в снегу, иногда по топким болотам, переходя вброд бесчисленные реки и ручьи. Шли не щадя себя по 12 часов в сутки. В первый день было пройдено около 25 верст, во второй около 30, а на третий день, в полдень, мы уже вышли к устью реки Няча. Отсюда до Аяна считают 10 верст…

Захваченный вторым дозором тунгус — житель Аяна — сообщил, что в палатках помещается банда поручика Рязанского числом да ста человек. Эта банда была выделена генералом Пепеляевым в самостоятельный отряд и состояла по преимуществу из местных жителей — якутов.

Не доходя версты четыре до Аяна, были забраны еще два офицера. Из опросов их выяснилось, что в штабе Пепеляева о нас еще ничего не знают, но предчувствуют нашу близость. Мы решили подождать вечера. Нависший туман значительно облегчал нашу задачу — незаметно приблизиться. В 7 часов вечера, перевалив самую высокую сопку, мы стали спускаться к Аяну. Отсюда лежало два пути: один по проложенной дороге, совершенно открытой, другой — через сопку, поросшую кустарником и лиственницей, со спуском прямо к землянкам, месту пребывания белогвардейцев. Предпочли последний путь…

В 11 часов ночи 16 июня мы тронулись вперед уже по прямому пути, и этот путь оказался близкий и дал возможность сохранить силы бойцов…

В продолжение последующих (после капитуляции. — А. Ф.) дней к нам все время являлись одиночным порядком разбежавшиеся, а также отсутствовавшие при взятии нами порта Аяна.

Всего взято в плен 356 человек: один генерал, девять полковников, двенадцать подполковников, четырнадцать капитанов, тринадцать штабс-капитанов, двадцать поручиков, пятнадцать подпоручиков, двадцать шесть прапорщиков, один хорунжий, два ротмистра, один войсковой старшина, один сотник, два корнета, восемь чиновников и 139 рядовых. Кроме того, восемь сестер милосердия и 84 человека прочих чинов отряда…