Дизайнер обложки Светлана Фетисова

© Светлана Фетисова, 2018

© Светлана Фетисова, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-6795-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 

1

Она проснулась резко, как от удара под дых, сердце раненой птицей билось об грудную клетку. Темнота за окном была такой густой и вязкой, что стало понятно — будильник ещё не звонил. В предрассветной тишине, где-то за горизонтом уже начался день, который изменит всё. Несмотря на то, что Надя так ждала этих перемен, она понимала, что сегодня многое к чему она привыкла будет безвозвратно утеряно и новая волна страха поднялась из глубин её души. Может, а ну их на фиг, эти перемены? Пусть всё остаётся как было, скучно и патриархально, зато надёжно? Ну уж нет, за четыре года работы в риэлторском агентстве молодая девушка превратилась в «тётю Мотю», к которой в магазине уже обращались: женщина. Нет, нельзя отказываться от шанса ступить на борт корабля, отправляющегося в неведомое.

Сознавая эпохальность грядущей встречи, Надя постаралась успокоится, для этого она приняла горячий душ, высушила волосы феном, погладила свою любимую юбку в клетку, открыла новую упаковку колготок, через силу запихнула в себя бутерброд с сыром и запила его кофе с молоком. Теперь предстояло самое ответственное — нарисовать подобающее случаю лицо, в этом деле важно не переборщить, но и в тоже время не остаться незамеченной.

К своим двадцати двум годам, Надя уже научилась пользоваться косметикой настолько умело, насколько требовали приличия. Если в пятнадцать лет случались эксперименты, которые мама пресекала на корню, пару раз умывала дочь с мочалкой, утверждая что выходить на улицу в подобном виде неприемлемо, то на сегодняшний день, Зоя Сергеевна не всегда замечала следы изобразительного искусства на привлекательном лице дочери.

Но с годами у матери появились другие страхи, её серьёзно беспокоило, что её симпатичная, умная и хозяйственная дочь предпочитала книги встречам с парнями. Зоя Сергеевна жаловалась подругам, что стать молодой бабушкой ей не грозит, потому что её девочка предпочитает проводить время с одноклассницами, а многочленные ухажёры в лучшем случае получают шанс на единственное свидание, но после него, всё равно исчезают с горизонта. Самой своей близкой подруге Татьяне, под страшным секретом, Зоя Сергеевна призналась в своих сокровенных страхах, а вдруг с её девочкой что-то не так, может, она не любит мужчин? Для зрелых женщин, у которых всегда была только одна проблема: куда подевались нормальные мужики, разговоры о превратностях секса были экзотикой, всё равно что рассуждать о жизни бразильской знати, также далеко от реальности.

Сама Зоя Сергеевна родила Наденьку в свои двадцать три от мужа, который через шесть лет плавно перекочевал в другую ячейку общества, но тем не менее, она свято верила, что женщина должна жить в браке, это естественно, всё остальное требует коррекции. Именно по этой причине, мама дарила дочке косметику и откровенные наряды, иногда, даже слишком. На самом деле, Зоя Сергеевна и другими способами пыталась пробудить, как ей казалось, недостаточную сексуальность дочери, как она выражалась «открыть чакры». Ведь бывший младший научный сотрудник нефтехимического института, а ныне инструктор по китайской гимнастике цигун, она могла устроить своё чадо на любой семинар по йоге, тантре и прочим восточным чудесам. Но Надежда не пускала никого в свою личную жизнь, и матери приходилось лишь догадываться о тех страстях, которые наверняка бушевали в сердце дочери.

Зое Сергеевне, конечно, не нравилось что Надя, её Надюша, оставила работу в небольшой, но перспективной фирме занимающейся недвижимостью. И ради чего? Всё эта шалава, одноклассница Вика, «дитя порока», как её называла Зоя Сергеевна. На самом деле Вика провинилась лишь тем, что её родители и она сама «работали в кино». Девочка выросла на съемочной площадке и была раскрепощенной и общительной.

В общем-то, девушки не виделись с самого выпускного вечера, так как не были близкими подругами, они встретились совершенно случайно месяц назад и с этого момента относительный покой Зои Сергеевны был окончательно разрушен. Она медитировала по три раза на дню, но это не помогало. Её раздирали сомнения, с одной стороны, ей как матери хотелось, чтобы дочь влюбилась, вышла замуж и родила ей внуков. С другой стороны, ей совсем не хотелось, чтобы её Надюша попала в вертеп и «пошла по рукам», ведь, как известно, киношники не отличаются твердостью моральных устоев. Но дочь ничего не хотела слышать, она дала согласие сразу. И не пугала её ни потеря в зарплате, ни работа «на побегушках» и ненормированный рабочий день.

Лицо было готово. Немного тона, пудры, полоска малахитового цвета над серыми глазами, легкий оттенок коралла на губах. Отражение в круглом зеркале было привлекательным и серьёзным.

— Куда тебя несёт? Чего ты хочешь? Да, если бы я знала чего хочу, было бы гораздо проще.

Осторожный стук в дверь.

— Надюша, ты не опоздаешь? В первый день не хорошо…

— Нет. Я уже готова.

Чтобы избежать нотаций, Надя быстро оделась. Чёрный свитерок и юбка в чёрно-белую клетку стройнили невысокую фигуру и скрывали ярко выраженную грудь. Девушке не нравилось преувеличенное внимание к её достоинствам.

На фоне повального и публичного женского эксгибиционизма, поведение Надежды, не носящей мини-юбки выше середины бедра, не оголяющей живот и верхнюю часть ягодиц, выглядело более чем странно. Сама она это объясняла так: «Не хочу чтобы мужчины видели во мне только тело… в первую очередь, я — человек». Подруги Нади на её заявления лишь пожимали плечами, им то было известно, что при достижении цели все средства хороши. Несмотря на все предпринятые усилия, все трое: Люся, Лариса и Марина, пока не встретили своих «принцев». Правда, Марина, самая смелая и активная, сумела побывать на пороге ЗАГСа, но увы, только на пороге.

Надежда влюблялась часто, очень часто, но слишком быстро остывала, чтобы с кем-нибудь из своих ухажёров дойти хотя бы до постели. А дома мама… Подруги уверяли её, что вылечить зуб сложнее и дольше, чем переспать с парнем. Она верила и вовсе не боялась, но как только парень в пылу страсти начинал нести милую чушь, всё заканчивалось. Да, в этом была ещё одна проблема, она патологически не выносила лжи.

И вот девушка с таким сложным психофизическим портретом неслась навстречу переменам.

 

2

Она должна была успеть, у неё в запасе было двадцать минут, но весь мир стоял у неё на пути.

Куда делся кошелёк неизвестно, то ли его вытащили, то ли Надя сама выронила его в маршрутке. Денег в нём было немного, но беда заключалась в том, что все проездные документы тоже находились в нём. Может, это знак свыше и ей надо повернуть назад? Надежда в растерянности пересчитывала карманную мелочь у входа в метро, как назло не хватало двух рублей. Девушка по очереди набрала на мобильном телефоне номера подруг, вдруг повезёт и кто-нибудь окажется поблизости. Нет, не повезло. Мироздание явно намекало, что этот путь лёгким не будет. Ужасно не хотелось просить, но пришлось.

Тётка — контролёр, еле умещавшаяся в своем пластиковом стакане с прищуром смотрела на Надежду, на её слишком свежее лицо для рабочего утра, пока она что-то мямлила.

— У меня не хватает двух рублей.… Я завтра обязательно занесу…

— Милочка… Я это слышу раз пятьдесят в день, если я буду каждого пропускать…

Но Надя не стала слушать, как рухнет экономика страны, если она не заплатит за проезд, она снова вышла на улицу. Время тикало, быстро поглотив двадцатиминутную фору. Людской поток был безразличен к оставшимся за бортом утренней спешки. Она стала заглядывать через стёкла внутрь торговых палаток, стоявших вокруг станции метро. Приглянувшаяся с первого взгляда женщина, не требуя ничего взамен, молча выложила на прилавок две монеты. Мир, всё-таки, не без добрых людей.

— Огромное спасибо. Я завтра обязательно занесу… если хотите могу оставить паспорт в залог?

— Ну, что вы девушка, не надо. С кем не бывает…

Окрыленная девушка полетела дальше.

Время уже поджимало, а от станции метро Киевская надо было ещё как-то доехать, идти слишком далеко. Маршрутки отпадали, их водители за рубль удавят, а у Нади не было больше ни копейки. Конечно, можно было попытать счастья в троллейбусе, но надежды на доброго водителя в час пик было мало. Надя вышла на дорогу и подняла руку, тут же с визгом тормозов остановились ржавые жигули с водителем — джигитом. Девушка отрицательно помотала головой, мужчина опустил боковое стекло.

— Э-э… зачем тогда руку подымал?

— У меня нет денег… а ехать надо.

Кавказец средних лет что-то прикинул в уме.

— Телефон дашь?

Надя честно помотала головой.

— Ай, ладно, садись.

Доехали быстро. На всякий случай, водитель ещё раз спросил, не может ли он расчитывать на номер телефона и получив тот же ответ, с тарахтением умчался прочь.

Надо было бежать, но лёд покрытый свежим снежком — плохая беговая дорожка. Смешными лилипутскими шажками, не отрывая подошв от земли, Надя быстро передвигалась к проходной киностудии. В окошке она получила пропуск, и следуя Викиным инструкциям, продолжила путь в лабиринте коридоров. Вправо, влево, на этаж вверх, переход между зданиями, на этаж вниз, на лифте на третий этаж, до конца коридора и вот комната номер 327. На пару секунд девушка остановилась, мысленно задвинула все страхи в дальний угол, выдохнула, сняла пальто и шапку. И открыла дверь.

В большой прокуренной комнате набилось много народу, человек тридцать, кто-то стоял, большинство сидело. В самом центре, за столом, сидели трое: молодой кругленький мужчина еврейской наружности, седой всклокоченный тип и женщина лет сорока со страдающим лицом. Надя застыла в дверях, не зная что делать дальше. Вот она здесь, правда, с опозданием на пятнадцать минут, но поезд явно ещё не ушёл.

Наконец, председательствующий заметил девушку, громко обратился к ней, при этом остальные затихли.

— А вы, видимо… — он заглянул в бумажку, лежавшую перед ним, — Надежда Тишкова? Вы опоздали, Надежда, а на съёмках мы будем штрафовать за опоздания. Что можете сказать в своё оправдание?

На Надю смотрело тридцать пар заинтересованных глаз, во-первых новый человек, а во-вторых, всем было интересно, как она выкрутится.

— Извините. Этого больше не повторится.

— Посмотрим. Господа, это наша «хлопушка». Присаживайтесь.

Садиться было некуда, но Надя заметила свободный уголок стола, на котором уже восседало двое молодых людей и она к ним присоединилась. Теперь можно было спокойно оглядеться.

Съёмочная группа было разношерстной, преобладали молодые люди артистичной наружности, что предполагало всклокоченные волосы и беспорядочную одежду. Многие были знакомы между собой и вполголоса переговаривались, явно считая данное собрание формальностью. В помещение вошла девушка с голым пупком и пачкой бумаги.

— Сейчас, вам всем будет выдан КПП на месяц.

Гул в комнате немного затихал только когда говорил председательствующий. Слегка наклонившись к ближайшему соседу, которым оказался парень в очках, Надя спросила.

— А это кто?

Очкарик посмотрел на девушку так словно она свалилась с Луны.

— Это генеральный продюсер Армен Манукян.

— А-а-а…

Продюсер встал, лучше бы он этого не делал, его рост в сидящем и стоящем положении различался так не существенно, что разницы не было почти никакой, такие хорошо смотрятся только через тонированное окно Бентли, а не среди молодых и творческих парней, тут они явно проигрывают.

— Сейчас все разойдёмся по специализациям, обсудим наши проблемы и вынесем их на общее собрание, через час.

Все дружно поднялись и стали собираться группами. Надежда не знала куда ей направиться, она так надеялась на поддержку Вики, но той нигде не было видно. Она подошла к продюсеру и спросила.

— Извините, Вы не подскажете, где я могу найти Викторию Кочкину?

Женщина с несчастным лицом, которая оказалась режиссером, ответила.

— Вика, скорее всего в 501 комнате.

— Большое спасибо.

Когда Надя отравилась на поиски, то на пути, на лестничной клетке, она увидела почти всю съемочную группу дымящих сигаретами и галдящих как сороки.

«Видимо, это и называется „обсуждение“. Придется всерьёз начать курить с такой работёнкой».

Надя, как и все современные девушки, конечно пробовала курить и даже делала вид, что ей это доставляет удовольствие, но всерьёз не втянулась. Большинство её подруг и просто знакомых дымили как паровозы, по поводу и без. К сожалению, сигареты и непристойные слова стали визитными карточками подавляющего большинства современных девушек. Надежда знала точно, и то, и другое — понты, дань образу современной бунтарки, в котором отсутствие принципов прикрывается внешней мишурой. Но ей тоже случалось изящно, как ей казалось, поднести сигарету к губам, немножко небрежно закусив её, театрально выпустить дым. Для Нади так и остались сигареты, как неотъемлемая составляющая тусовок, вечеринок, дискотек, но так, чтобы среди бела дня и на трезвую голову — никогда.

Дверь 501-й комнаты была открыта настежь.

— На фотографии у вас короткие волосы… ага, придётся примерить парик. Лучше завтра…

Голос Вики был слышен издалека, она громко разговаривала по телефону. Девушка, сидевшая за столом у самого входа, подняла голову, заметив нерешительность на лице Надежды, с холодностью Снежной королевы спросила:

— Вы к кому?

Вика, наконец, заметила свою подругу, кивнула ей на стул. Девушка, с завидным рвением охранявшая дверь, потеряла к Наде интерес и вернулась к компьютерным вратам в иной мир, экран монитора магическим свечением освещал бессмысленное выражение юного лица. Надя, присев, огляделась. В комнате не было ничего личного и лишнего, три стола, три рабочих места и только одна стена была оклеена десятками фотографий актёров, молодых и старых, очень красивых и даже страшных, некоторые были в париках и костюмах. Надя догадалась, что это фотопробы. Вика занималась актёрами, их подбором, вызовом на съемки, уговорами и договорами, так это объясняла она сама такому непосвященному человеку как Надежда.

Очень короткая стрижка, но ей это было к лицу, тёмный глухой свитер, брюки в обтяжку, Вика выглядела старше одноклассницы, но не из-за одежды. Жизненный опыт, сквозивший в утомлённом взгляде, автоматически превращал её в старшую сестру.

— Ну, познакомилась с группой?

Надя вкратце пересказала свои первые впечатления.

— Надь, ты не дрейфь, народ у нас мирный… в основном. Твоя работа очень простая на первый взгляд, но очень ответственная. Инструкции будешь получать от второго режиссера, а тонкости тебе лучше всего объяснит кто-нибудь из операторской группы.

Вика, обычно такая свойская, вдруг открылась для подруги с неожиданной стороны. Все ухарские замашки, шуточки и анекдоты остались где-то там в дружеской атмосфере, а на работе она выглядела собрано, деловито и немного устало.

— Людочка… будь добра, отведи Надежду к Максу или Толяну. Пусть объяснят девушке тонкости работы «хлопушки».

Отлепив свой взгляд от монитора, Людмила всем своим видом показала, что у неё есть дела и поважнее, но, тем не менее, поднялась и направилась вон из комнаты.

— Можешь пальто оставить здесь и мы после собрания сходим попить кофейку, — Вика снова взялась за трубку телефона.

Надя уже около лестницы нагнала, идущую без оглядки Людмилу. Путь был извилист и не близок, коридоры казались бесконечными улицами с тысячами дверей, только покажется впереди тупик, ан нет, всего лишь поворот.

Киностудия, как любое государство, да и любой человек, знавала разные времена. Здесь эпоха победы капитализма, отделанная кафелем и встроенными светильниками, сменялась эпохой «былого величия», где на стенах висели портреты звёзд советского кинематографа, а под ногами скрипел истёртый дубовый паркет. Перед изумленными глазами Нади проносились участки полной разрухи, где в углах был свален строительный мусор, а от дверей с буквами «М» и «Ж» разило нечистотами.

От масштабов ранее великой империи кино у девушки захватывало дух, ей не приходило в голову, что те фильмы, которые она смотрела в детстве, создавались на такой огромной фабрике грёз, где трудились тысячи людей, бегали по этим коридорам и стёрли толстый камень ступеней в некоторых местах до половины.

«Как странно, — подумала Надя, — что этот гигантский организм не кажется ни живым, ни мёртвым».

Встреченные по пути, одинокие фигуры и жидкие кучки курильщиков создавали впечатление ручейка текущего по широкому высохшему руслу некогда могучей реки. Казалось, что жизнь не окончательно ушла отсюда, она лишь замерла, и если прислонить ухо к стене, можно услышать гудение человеческого улья и биение могучего пульса.

«Ни за что не найду дороги назад!» — подумала Надя, когда девушки затормозили у огромной металической двери. Над дверью была пыльная табличка «павильон №3» и два круглых блина с угрожающими надписями: «тихо!» и «идет съемка». Людочка, изогнувшись ивовой лозой, потянула за ручку и с трудом открыла двадцатисантиметровой толщины бункерную дверь. Внутри огромного полутёмного пространства стучали молотки и было весьма прохладно, Надя пожалела об оставленном пальто.

После первых же шагов стало понятно, что лучше внимательно смотреть куда ставишь ногу, если не хочешь расквасить нос. На полу неприметными змейками извивались толстые и тонкие кабели, зияли щели между деревянными настилами. Наде так хотелось смотреть по сторонам, а приходилось уткнуться себе под ноги.

— Привет, — медовым голосом с кем-то поздоровалась Людмила.

Подняв голову, Надежда тут же была наказана за любопытство потерей равновесия. Кто-то подхватил её под локоть. Это был невысокий парень, невыразительной наружности: светлые волосы, светлые глаза, острый нос на угловатом лице.

«Мой ровесник», — определила для себя Надя, таких как он, её дед почему-то называл «додиками», она точно не знала за что, но прекрасно понимала, что это не комплимент.

— Толь, это наша новая «хлопушка», зовут Надеждой. Она ничего не умеет и не знает. Вика просила объяснить, в чем состоит её работа.

Толян, как его называла Вика, приветливо кивнул в знак согласия, чем сразу завоевал расположение девушки.

— Ну, я пошла, — и Люся растворилась в полумраке, никто не стал её останавливать.

— Меня зовут Анатолий, а это… — парень обернулся назад, — Макс ты где?

Что-то зашуршало в тёмном углу справа и ещё одна фигура вышла в пятно света. Первое, что подумалось Наде, что он привлекателен, не красив, а именно привлекателен. Чем именно, было пока не понятно, но он напомнил ей молодого Смоктуновского в роли Гамлета. Тёмные волосы, серые глаза, бледная кожа, худощавая фигура, с каким-то трагическим изломом, задрапированная в чёрное. И взгляд испытывающий, немного исподлобья, какой-то многозначительный, как-будто он знает что-то, чего не знает никто.

Надежде сразу захотелось разгадать тайну этого юноши, но она попыталась скрыть свой интерес. Смущение — плохой подсказчик.

— Э-э, Анатолий, пожалуйста расскажите…

— Наденька, у нас принято обращаться на «вы» только к людям старше восмидесяти, а мне до этого возраста ещё далеко. Попробуй ещё раз.

Девушка улыбнулась, ну вот и первый ликбез, и первый наставник.

— Анатолий, пожалуйста… расскажи поподробнее…

 

3

Гигантская пепельница доверху заваленная окурками дымилась, как миниатюрный Везувий. Дым уходил вверх туда, куда вела широкая лестница со стёртыми и выщербленными ступенями. Что там наверху, никто не интересовался, возможно, там до сих пор бродят призраки прошлого. Старая, но крепкая скамья, наверняка видевшая не одну тысячу задниц, сейчас молчаливо сносила унижения, а также грязные ботинки парней и девушек, забравшихся на неё с ногами. В курилке было шумно и людно. Людмиле пришлось кричать, глотая дым, чтобы привлечь к себе внимание.

— Лю-ди, у кого нибудь имеется достоверная информация об Олеське? Кто знает, где она и что с ней?

На призыв первой откликнулась симпатичная и кокетливая девушка со светлыми и похоже не крашенными волосами. Её звали Вера, а молодые люди, кружащиеся вокруг неё роем, называли её нежно «Веруся», в то время как Людмилу только по фамилии, Ступина и более никак.

— Я слышала, что она месяц назад была на съёмках четырёхсерийики в Крыму.

— Никто не знает, она сама отказалась от нашего проекта или ей отказали?

Похоже, никого особо не интересовала судьба этой Олеси, кроме Людмилы. Был человек, работал, каждый день эти молодые люди, наверняка, курили вместе, с глаз долой и никому нет дела.

Двое парней внешне очень похожих друг на друга, одинаковые стрижки, темная одежда, фигуры, не знавшие физических нагрузок, с разных сторон пытались привлечь внимание Веруси к своей персоне. Если один брал девушку за локоток, то другой тут же выхватывал у нее мобильный телефон, если один клал ей на плечо голову, то другой стремительно хватал за бейджик, висевший на шнурке, в опасной близости от девичьей груди. Так они девушку и тягали как репку, только каждый в свою сторону, когда до отдалённых глубин мозга одного из них вдруг дошёл вопрос Людмилы и он, к радости соперника, отвлёкся.

— Интересно, это правда что у Олеськи был роман с Тимой?

Тут дымящий народ всколыхнулся.

— Здрасте!

— Ты что, не знал?

— Митяй, тебе надо проверить зрение.

— И голову.

Митяй смутился, задавленный мнением толпы и подпрыгнув сел на подоконник.

— Тиму я сегодня не видела, он работает на этом проекте или нет?

Людмила никак не ожидала услышать голос Галины Афанасьевны, стоявшей, как оказалось, за её спиной.

— Конечно. Просто, это выше его достоинства, посещать подобные сборища…

Молодёжь притихла, как обычно бывало, когда в курилке объявлялся кто-то из руководства или творческой группы. И хотя, Галина была всего на пару лет старше Людмилы, она вела себя как важная персона, она не рассказывала анекдоты, никто не видел её улыбающейся, она не кокетничала с парнями, как её сверстницы. Она была редактором, а эта должность была загадочной для многих членов группы и сомнительной нужности в процессе кино производства, что предполагало личные или родственные отношения с кем-нибудь из руководства. Поэтому, при ней мало кто откровенничал.

— Людмила, почему тебя вдруг заинтересовала судьба Олеси?

Словно застигнутая врасплох у замочной скважины, девушка стала нервно утюжить пальцами пряди своих жидких волос, будто проверяя, все ли на месте. Наконец, она придумала что ответить.

— Я пытаюсь понять, почему на должность хлопушки взяли человека без малейшего опыта.

Галина смотрела на неё как на больного кролика, её позиция общения была со всеми немного свысока. Народ это не обижало, но и не настраивало на откровение.

— Дорогуша, мы все когда-то не имели никакого опыта… ведь мы не родились профессионалами. Или ты имеешь что-то против этой девушки?

— Нет.

Давая понять, что тема разговора исчерпана, Галина демонстративно затушила сигарету, остальные последовали её примеру и стали разбредаться по рабочим местам.

 

4

Зоя Сергеевна поставила на стол перед дочерью тарелку с аппетитно пахнущей пастой, спагетти с овощами и пармезаном были её коронным блюдом. Чувствовалось, что она хотела угодить дочери и ей это удалось. Безумный день, лица… лица, сигаретный дым, три чашки гадкого кофе, пару печений. Надя впервые по-настоящему ощутила радость от возвращения домой и от надоевших когда-то макарон. Еда обжигала, но сил ждать не было.

— Очень вкусно. Правда-правда. Ты чего-то добавила?

— Как обычно. Правда, сегодня я разорилась на приличный сыр.

— А-а-а. Это чувствуется. Вкуснотища.

Матери это было приятно слышать, хотя кулинарное искусство не входило в число её любимых занятий, мучения того стоили. Зоя Сергеевна ждала, что дочь приоткроет дверь в сферу своих новых занятий, но она не торопилась делиться с матерью впечатлениями. И вообще была задумчива.

— От тебя за версту несёт табачищем.

— Да знаю. Но к сожалению тебе, мамуля, придётся к этому привыкнуть. Там курят все. И постоянно. Такое ощущение, что табачная промышленность работает в основном для…

— Ну и ладно. Лучше расскажи, есть ли там приятные люди.

Надя всегда удивлялась этому умению матери поставить в тупик, задать такой вопрос к которому не готов, в общем озадачить.

— Хм, наверное. Сейчас сказать трудно. Я могу лишь говорить о чисто внешней симпатии.

— Угу, угу. Иногда первое впечатление самое верное. Ты слишком рациональна, Надюша.

— Ну, кто-то из нас двоих должен ходить по земле, чтобы тебе было куда спускаться.

— Не томи, рассказывай. Всё.

— Помнишь мультик про съемки фильма… А грудастую тётку стучащую хлопушкой? Теперь это я.

— Ты у меня стройная, умная, даже слишком, но не слишком эмоциональная. Может, этот безумный мир кино научит тебя выражать свои чувства, буду надеяться на чудо. Что ещё?

— Работа не обременённая умственным трудом: пишешь, хлопаешь и двигаешь в уголок. Всё.

— Милая моя, зачем тебе умственная работа? На ней ты зачахнешь. А так, может быть…

— Мам, но без ума совсем плохо. Чем занять голову, когда работает всё остальное? Я так не умею, я даже подумываю взяться за изучение испанского языка. А что? Буду брать с собой плеер…

— Ты уже жалеешь, что бросила свою старую работу?

— Не-е-е-е-ет.

Это «нет» прозвучало не совсем уверенно.

— А знаешь, когда ты совершила этот поступок, я засомневалась, так ли хорошо я тебя знаю?

Надежда с благодарностью приняла эту поддержку матери, но ничем не выдала этого. Ей не хотелось разрушать иллюзию о своей сдержанности. У них так повелось давно, дочь не выражает эмоций перед матерью, мать пытается расшевелить дочь, это была их семейная игра. С самого детского сада Зоя Сергеевна ни разу не видела как плачет её дочь. Это совсем не означало, что девочка была равнодушной или спокойной, просто она однажды решила не демонстрировать своей слабости и придерживалась этой линии и поныне. Так часто случается с чересчур чувствительными натурами, когда они осознают свою ранимость, уязвимость, и всеми силами стараются не давать никому повода для провокаций.

 

5

В принципе, ещё две недели до начала съёмок, на студию можно было не приходить, хотя, вся группа трудилась не покладая рук, Надина работа начиналась лишь с первого включения камеры. Но как можно было пропустить такую важную подготовку, да и с группой надо было познакомиться поближе.

Надежде было интересно всё: наблюдать как в павильоне вырастают декорации, как вереницей приходят актёры на кастинг, раньше это называлось кинопробы, так сказала Вика. Чтобы не быть совсем бесполезной, она с удовольствием помогала однокласснице в работе с актёрами: оформляла пропуска, встречала людей на проходной, заносила их данные в компьютер. А когда она вечером усталая приходила домой, перед зеркалом репетировала с хлопушкой.

На сон грядущий вместо любимых романов, теперь, девушка с интересом читала сценарий, одолженный у Людмилы. С первых же строк её разочаровала скудость языка и отсутствие описаний, поэтому чтение оказалось весьма усыпляющим, за один раз не удавалось прочесть более десяти страниц. Вчитываясь в скучные диалоги, тщательно разбирая пометки к ним, девушке очень трудно было представить это на экране.

Неуемную жажду знаний подпитывали журналы и прочая литература, находившаяся в рабочих комнатах. Надя, не стесняясь, просила для прочтения ту или иную статью. Вика принесла из дома толстенные два тома советской киноэнциклопедии, обещала также разыскать на антресолях старые образцы киносценариев, которые, по её утверждению, читались не хуже художественной литературы.

Осведомлённость и глубина знаний одноклассницы вызывали восхищение у Нади и она впитывала всё, чем с ней делились, как губка.

Десятки новых лиц, непрерывное познание немного отвлекло девушку от первоначальной симпатии, но, тем не менее, каждое столкновение с Максом вспоминалось перед сном. Надежде, по-прежнему, казались очень многозначительными его взгляды, хотя кроме «привет», они не сказали друг другу ни слова.

— Надежда… мой компас земной…

Чей-то незнакомый голос пропел слова старой песни за спиной Надежды, она шла по пустынному коридору и расценила припев, как обращение к ней и обернулась.

— … а удача — награда за смелость!

Со значением допел незнакомый мужчина. Он был невысокий и какой-то весь компактный, нельзя же о мужчине сказать «миниатюрный», хотя это слово, как раз подходило к его облику. Ему было далеко за 40, короткая стрижка не скрывала просвечивающий череп.

— Мы знакомы?

— Ну, видимо, односторонне. Я Виктор Нетребин, художник-постановщик, просто я присутствовал на собрании, соответственно, вас знаю.

— М-м.

Скорее всего это было правдой, но Надя не видела повода для фамильярности, которая сквозила в тоне их разговора. Предчувствие её не обмануло, этот весьма подержанный павиан, не встретив сопротивления, рванул с места в карьер.

— Может, сразу перейдём на ты? Нам долго работать бок о бок… чтобы узнать друг друга получше, я предлагаю посидеть где-нибудь за рюмочкой… чая.

Сразу после этих слов, Надя разглядела слишком близко посаженные глаза и искривленный нос собеседника и её передёрнуло.

— Ну, что же, Наденька? Здесь поблизости есть кафе…

— Вы меня извините, как-нибудь в другой раз.

— Сегодня вечером я как раз свободен.

— А я занята.

Вряд ли кому-нибудь симпатичны люди, которые не понимают намёков, к тому же от них, как правило, трудно отвязаться. К счастью, за разговором они дошли до двери под номером 501.

— Извините, — сказала девушка, берясь за ручку и собираясь исчезнуть.

Но не тут то было, Виктор спокойно последовал за ней, поздоровался с Викторией, которую называл «тёзкой» и нагло, как показалось Надежде, уселся на стул.

— Викуся, ты должна объяснить своей подруге, что члены группы должны дружить.

Кривая улыбка сделала лицо девушки асимметричным.

— Слово «дружить» ты используешь в традиционном значении или…

— Я в хорошем значении…

Подруги переглянулись. Как много слов заменяет один взгляд. Надя: меня это тревожит. Вика: не бойся. Его отшить? Надя: да, он мне не нравится. Вика: хорошо. И всё это за пару секунд.

— Виктор, Надюша предпочитает «дружить» с женщинами.

Наде показалось, что подобными шутками бывалого художника не прошибешь, но недоверчивый взгляд глазок — маслинок, утверждающий кивок Вики и ухажёра унесли черти.

— Слушай, никогда бы не подумала, что такие вещи работают. Потрясающе… А что, такая «дружба» здесь встречается… ты видела?

Вика посмотрела на подругу с горькой завистью. Надя почувствовала, какая пропасть их разделяет. Одна имела опыт, от которого другую защищала наивность, обе друг другу завидовали, но вряд ли захотели бы поменяться местами. Это жизнь, опыт горек, но такова цена познания.

— Я ещё и не такое видела.

Чистый и высокий лоб Вики затуманился воспоминаниями.

— Я видела подростков, прокладывающих себе путь к известности потакая прихотям стариков… Я знаю людей, превративших своё тело в полигон для экспериментов. Иногда мне кажется, что я слишком много видела.

Смятение ворвалось в душу Надежды. А правильно ли она сделала, что выбрала этот специфический мир для своей реализации? Она жаждала перемен, но не хотела валяться в грязи.

— А счастливых людей ты знаешь?

Это было очень важным, чтобы в темноте забрезжил свет.

Долгая пауза пугала.

— Знаю, — Надя еле слышно выдохнула, — но счастье так мимолётно. Сию минуту есть, а через мгновенье след простыл.

— Это не важно. Оно есть — это главное.

 

6

Ни с чем несравнимое удовольствие, смыв груз забот и пыль дорог, вдохнуть всей кожей и плюхнуться в постель, хранящую тайны сновидений. Привычно скомкав одеяло и поставив боком подушку, Надя готовилась к расслаблению. Наступало лучшее время дня, когда не нужно никуда спешить, когда отступают тревоги и суета, но пробуждается надежда на лучшее завтра, принося с собой умиротворение. В полной мере ощутить всю прелесть этого момента может только житель мегаполиса, которого город ежедневно мнёт, трёт, пережёвывает, а к вечеру выплёвывает куда-нибудь на окраину, в многотысячный спальный термитник, где в маленьких норках, при свете голубых экранов телевизоров, они готовятся к завтрашней полосе препятствий.

Уронив голову на мягкое облако подушки так, чтобы торчащие углы закрывали уши, Надя взяла книгу, но раскрывать не стала, положила её на живот, как символ благих намерений. В последние дни её настоящая жизнь была ярче той, про которую она так любила читать перед сном. Ей попрежнему было интересно, найдёт ли Анжелика своего Жофрея де Пейрака, но надо было и переварить собственные переживания. Сегодня состоялся так долго жданный разговор с Максом.

В сущности это была ничего незначащая болтовня.

— Привет, как дела? Я тебя давно не видела.

— Были досъемки по предыдущему проекту.

— А-а…

— Как ты, осваиваешься?

— Ничего, только сумбура много, хаоса.

— Это никогда не уляжется, уж поверь мне. Я уже даже не замечаю… мне всё кажется серым и скучным.

— Скучным? Ты шутишь?

— Нет, не шучу. Я вообще не шутник, ты разве не заметила?

И он посмотрел слегка прищуренными глазами прямо внутрь Надеждиного нутра, она содрогнулась и смутилась, словно он приподнял подол её юбки и заглянул. Всё-таки странные вещи происходят с некоторыми людьми, когда они встречаются взглядами, их бьет током и обнуляет сознание какая-то неведомая энергия, а тема предыдущего разговора забывается напрочь.

— Макс, скажи пожалуйста, а как ты сюда попал?

— Очень просто. я поступал на операторский факультет два раза, не поступил. Теперь нарабатываю опыт, хотя уже не уверен, что хочу снова поступать.

— Что такое? Разочарование?

— Апатия.

«Не может быть, чтобы у такого парня не было девушки. У кого бы узнать?»

— Может, это просто зимняя хандра. Я, например, впадаю в спячку, всё время хочу спать.

— Не знаю. Спать я тоже хочу, но я думал это из-за недосыпа. Курить будешь?

Макс протянул сигарету, Надя сначала хотела сказать что не курит, но не сказала и закурила.

— Я думала, что сюда приходят по стопам родителей или случайно, как я. Всё таки кино процесс специфический, как цирк. Дети циркачей становятся циркачами…

— Как видишь, это не совсем так. Мои родители даже в кинотеатр не ходят, телевизор это максимум. Они, как и в советское время, работают в больнице, в Зеленограде, а я…

— Ты так далеко живешь? Как же ты добираешься?

«Какое моё собачье дело, где он живёт и как добирается?»

— Нет, я уже давно снимаю квартиру на Октябрьском поле.

«Не вздумай спросить, с кем он живёт». Чтобы не выдать своего интереса, Надя сочла самым безопасным сменить тему разговора.

— Я в журнале читала про одно племя, живущее в джунглях. Так вот, они строят хижины из зелёных банановых листьев и живут в них пока листья не пожелтеют, а потом идут дальше. Здорово, да?

— Преимущества тёплого климата на лицо, я бы тоже хотел бы валяться под пальмой и ждать пока финик не упадёт в рот.

— А я в детстве мечтала стать Юрием Сенкевичем, он вёл программу «клуб кинопутешествий». И мне тоже хотелось колесить по свету.

— Путешествовать это здорово, только не каждый может себе это позволить. Я, например, удовлетворяю свою тягу к перемене мест, с помощью кино-съёмочных экспедиций.

— Да? А на нашем сериале будут поездки?

— К сожалению, только несколько дней и те весной. Основное в Москве и большая часть в павильоне. Тоска. Мы заперты в этом бетонном мешке на долгие месяцы… отсюда наверное и хандра. Прошлым летом мы два месяца просидели в Севастополе, потом в Ростове. Красота.

Наде нравилось, как Макс общается, просто, открыто, но в тоже время создавалось впечатление, что это лишь верхушка айсберга, что самое интересное у него скрыто внутри, за семью печатями.

В большинстве случаев, Наде в жизни встречались люди—коробейники, те у которых всё разложено на витрине, и то что есть, и то чего нет. С первого взгляда кажется всего так много и всё такое яркое, копнешь поглубже и приглядишься повнимательнее, всё ненастоящее, мишура, подделка. А если смелости хватит ещё углубиться, там одна скука, подлость и грязь. Так что, на этом ярмарочном фоне, скромно окрашенный Макс выглядел весьма и весьма выгодно. Да, и потом, Надежду к нему тянуло тем животным магнитом, который все называют по-разному: феромоны, магия, чувственность, наконец — страсть.

Сразу после болтовни с Максом, Надя решилась навести о нём справки, у кого — конечно у Вики.

— Понимаю тебя, он приятный мальчуган. Ему двадцать пять, справляли летом. Тогда у его был кратковременный роман с Анжеликой, но всё быстро рассосалась естественным путём, она пустышка и ей нечем удержать такого парня как Макс. Сейчас… не знаю, есть ли у него кто-то, скорее всего есть, такие не простаивают, но я ничего не знаю об этом. Если есть… то не из наших. Я удовлетворила твое любопытство?

— Спасибо Викуся, ты лучше чем кино энциклопедия. Доходчиво, сжато и ничего лишнего. Скажи пожалуйста… А эта Анжелика в нашей группе?

— Да. Ты, наверняка, её видела, такая высокая, крепкая с длинными тёмными волосами и голым пупком.

— Наверное, видела, но иногда мне кажется, что все девицы вокруг на одно лицо, я даже имена путаю. Ты, пожалуйста, мне её покажи, при случае. Хорошо? Просто, интересно.

— Замётано.

Сейчас вспоминая эти разговоры, Надя думала о том, что по девушке всегда видно свободна она или занята, а мужчины так хорошо маскируются, что иногда верные мужья и любящие отцы флиртуют более отвязано, чем свободные самцы. Наверняка, этот художник что приставал к ней накануне женат и не раз, чувствуется хорошо отлаженный механизм ухаживания. По Максу же Надежда не могла определить принадлежности кому либо, он не звонил и не отвечал шёпотом, не имел видимых татуировок, не говорил «мы», рассказывая о чем-либо.

Конечно, Надин опыт по мужской части был невелик, но зато у неё имелся огромный опыт завязывания знакомств, большинство из которых заканчивались после первого поцелуя.

«Гадать бессмысленно. Жизнь расставит всё по своим местам».

Надя глубоко вздохнула и открыла книгу.

— Ну, Анжелика, как поживаешь?

 

7

Сегодня великий день, поэтому Надя проснулась задолго до трели будильника. За окном хозяйничала темнота, а в доме напротив светилось только два окна. Можно было еще поспать целый час, но адреналин стучал в висках и не давал сладко поваляться в теплой кроватке, он подстёгивал невидимой плеткой, гнал вперед, он заставлял бессмысленно передвигаться по комнате и задумчиво покусывать кончики ногтей, не зажигая свет. Надо было найти себе дело, срочно, а то что-нибудь может перегореть внутри.

Но занятие себе было найти не просто, ведь ещё вчера она подготовила всё, даже написала номер сцены на хлопушке. Она уже десяток раз проверяла, но решила, что лишняя проверка не повредит. Юбка поглажена, дырка на перчатке зашита, выдранный клочок кожи на сапоге закрашен чёрным фломастером, сегодня хочется быть безупречной.

Инвентаризация продолжилась. Ногти подпилены и покрыты бесцветным лаком, лишние волоски на бровях выщипаны, правда, лопнула и покраснела кожа в уголках губ, но это можно закрасить тональным кремом. Ещё длинновата чёлка, конечно, можно оставить и так, но у Нади было ещё слишком много времени.

Стараясь не шуметь, она нашла ножницы и направилась в ванную. В школе Надежда довольствовалась ровной полоской челки, но став постарше, она усложнила процесс стрижки для достижения эффекта пышности. С помощью расчёски разделив волосы на небольшие прядки, Надя приступила к стрижке. Когда половина дела уже была сделана, неожиданно распахнулась дверь и рука с ножницами дрогнула и отрезала волосы гораздо короче соседних. Пока Зоя Сергеевна спросонья соображала в чём дело, Надя пришла в ужас от выстриженной пряди, как раз по центру лба. Слёзы бессилия брызнули из её глаз. Наконец, мать осознала величину горя, постигшего дочь.

— Милая моя, ну кто же стрижет волосы среди ночи?

Эта реплика направила отчаяние дочери в направлении матери.

— Это всё ты… ходишь тут…

— Ничего страшного не случилось, дай-ка я посмотрю..

Осмотр озадачил родительницу.

— Ну, если тебе так приспичило подстричься, разбудила бы меня… ты же знаешь, самой это делать нехорошо.

— Зна-а-ю.

Надя посмотрела на свое отражение в зеркале и разревелась уже совсем по-детски.

— Дурочка не реви, хуже будет.

— Хуже-е не-е бу-у-дет.

— Будет. Теперь тебе нечем прикрыть красные опухшие глаза.

Через пару секунд железный мамин довод дошел таки до сознания дочери и она усилием воли прекратила плакать.

— Ну, вот и хорошо. Теперь решим, как быть. У меня есть несколько вариантов…

— Только не предлагай мне побриться наголо.

— Хорошо.

В результате длительных препираний, активной жестикуляции, примерки заколочек и платков, было выработано революционное решение — довести абсурд до апогея.

Дрожащими от волнения руками Зоя Сергеевна взялась за ножницы.

— Теперь главное, чтобы никто не открыл дверь.

Дочь шутку оценила, но улыбка получилась вымученной.

Всего десять секунд и на лбу у Наденьки обозначились три пряди разной длины.

— Лестница в небо. Как ни странно, а тебе идёт.

Надя посмотрела на себя, непривычно — но совсем неплохо. Редко экспериментировавшая со своей внешностью, девушка вдруг ощутила прилив обновлённой энергии.

— Хорошо, что времени много. Теперь, мне нужно поменять подготовленную одежду.

Небо за окном посветлело настолько, что стало понятно — где-то там за многослойными тучами взошло солнце.

Мать и дочь пили горячий кофе, который кажется особенно ароматным именно по утрам.

— Может, тебе сделать пару бутербродов с собой?

— Мам, может тебе лечь ещё поспать?

— Нет. Через часок мне тоже идти на занятия. Я лучше помедитирую…

— Только, на всякий случай, поставить будильник.

Зоя Сергеевна улыбнулась.

— Обязательно. Ты не опоздаешь?

— Нет.

Девушка помедлила, раздумывая говорить или нет, потом продолжила.

— Мам, я боюсь. Чем ближе, тем больше.

— Это естественно. Первый день все боятся, но я тебя прошу помнить только одно: работа — это средство, а не смысл существования. Мы работаем чтобы жить, а не живём чтобы работать, поэтому, что бы не происходило на работе, это не конец света. Ты у меня умная, красивая и талантливая девочка, ты достойна большего, чем бегать на побегушках. Поэтому относись к этой работе, как к большому приключению.

— Хорошо, мам, я постараюсь.

Павильон №3 был похож на растревоженный улей, причем, на хорошо освещённый улей, десятки осветительных приборов всех калибров и мощностей работали на полную катушку. Бедная Надежда так растерялась среди бурлящего хаоса, что так бы и стояла как пень с хлопушкой, если бы Толик издалека не заприметил её.

— Привет. Поздравляю с первым рабочим днём. Я смотрю, ты уже написала на хлопушке номер сцены — это зря. Всё ещё может поменяться, не один раз.

— А что же мне делать? Каждый раз переспрашивать? Как дебилка?

— Для тебя же будет лучше. Лучше быть дебилкой без свидетелей, чем у всех на виду? Пойдем к второму спросим.

— Второму режиссеру?

— Ты помнишь, как его зовут?

— Геннадий… не знаю отчества.

— И я не знаю. Плетнёв Гена, вон он.

Крупный мужчина с солидным пузом, которое выглядывало из-под джемпера, разговаривал с актрисой в декорации гостиной. В это мгновенье кто-то истошно заорал:

— Афанасьев.

— Иду-иду. Не переживай, съемки начнутся часа через полтора.

— Ого, а я думала сейчас. Ты поможешь мне сегодня? Пожалуйста…

— Конечно помогу.

И Толик ушёл. Конечно, логичнее было бы попросить помощи у Макса, но его нигде не было видно, да и навязываться ему не хотелось.

Надежда попыталась прилепиться к Вике, снующей туда-сюда, но через пять минут преследования она догадалась, что отвлекает её и если хочет сохранить их дружбу, то лучше не мешаться под ногами.

Хаотичное движение озабоченных людей имело какой-то тайный алгоритм, пока не известный Надежде и она ретировалась в коридор, на лавочку для курящих. Она просто сидела, опершись локтями на своё орудие труда — хлопушку и наблюдала за людьми. Кто-то здоровался, кто-то с интересом поглядывал на девушку во время скоростного перекура, перед ней промелькнули все знакомые лица, даже Макс, и десятки незнакомых — так прошёл час.

Темп суеты стал заметно замедляться. Из павильона выглянул Толик.

— Надь, идём.

Сердце забилось так сильно, что Надежда отдала бы всё на свете, лишь бы продолжать сидеть на лавке. Ноги отказывались слушаться и цеплялись за всё, что ни попадалось на их пути. Тревога оказалась ложной, Толик подвел её к небольшому телевизору.

— Вот, по этому монитору ты можешь увидеть с какого места начинается съемка и встать в нужной точке. Главное, мы должны видеть цифры на хлопушке и слышать чёткий стук для последующей синхронизации звука и изображения. Не забывай, что ты произносишь свои цифры только после слов: есть мотор. Поняла?

— Вроде да. Но мне сейчас кажется ужасно сложным всё, что ты сказал.

Анатолий — добрая душа, понял всё, что происходит в испуганной душе Надежды.

— Я буду находиться прямо за камерой и буду тебе подсказывать. Хорошо?

— Спасибо тебе, Толик, огромное спасибо за помощь.

— Пока не за что. Кстати, ты спросила какую сцену снимаем первой? Сейчас самое время.

Надя отыскала взглядом второго режиссера и направилась к нему, в это время к Толику подошёл Макс и они вместе стали наблюдать за перемещениями девушки. Она получила от толстяка какие-то бумажки и вернулась. Макс кивнул ей.

— Привет. Ты подстриглась?

— Да.

— А я то думал, что-то изменилось, а что не пойму. Вот, что значит, глаз намётанный…

— Толян, ты плохой фотограф…

— И не Дон Жуан.

— Надя, не обращай внимание на этого олуха. Кстати, он тебя предупредил, чтобы ты обязательно улыбалась, когда будешь стучать этой своей мини гильотиной?

— Нет. А зачем?

— Чтобы нам было приятно.

— Обязательно.

И Надя впервые за этот сумасшедший день улыбнулась.

Пространство павильона стало стремительно заполняться людьми, словно где-то прибыл поезд. Целую толпу привёл с собой, сияющий словно медный начищенный таз, продюсер Армен Манукян. Он, как конферансье, вышел на свободное пространство и громко потребовал:

— Прошу внимания и тишины.

Почти сразу же, все присутствующие затихли и перестали ходить, и вообще шевелиться.

— Сегодня у нас Великий день. Мы отплываем в интереснейшее путешествие.

Макс обернулся к Надежде и выразил своё отношение к этим пафосным словам презрительной миной. Дальше девушка уже не слушала велеречивые излияния словоохотливого продюсера, а смотрела на лица слушающих. Это оказалось увлекательным занятием. С большим и искренним интересом Армена слушали только пришедшие с ним люди, видимо, для них и звучали эти слова. Всем остальным, то есть членам съёмочной группы, было глубоко до фонаря, они просто молча пережидали.

— … и позвольте мне, символически начать съёмки. Елена Ильинична, Вы не против?

Женщина с глубоким страданием на лице, режиссёр-постановщик, согласно кивнула. Из толпы вышел парень с тарелкой в руках, на ней крупно было написано название сериала «Стопудовая любовь» и что-то ещё, и передал её продюсеру.

— Ну, с Богом!

Армен, со всей силы и с высоты своего полутораметрового роста, шарахнул тарелкой по полу. Толпа дружно зааплодировала и бросилась поднимать осколки, разлетевшиеся по сторонам.

— По местам.

Скомандовал продюсер и увел радостных «экскурсантов» из павильона. Надежду словно подкинули на раскаленной сковороде, она встрепенулась и заметалась.

— Мне уже надо идти?

— Не надо так волноваться. Сначала будет репетиция и ты сможешь её посмотреть по монитору.

Немного успокоившись, Надежда попросила у Макса сигарету. Они вместе вышли в курилку.

— У меня такое ощущение, что сегодня я должна войти в клетку с тиграми, при зрителях и без всякой подготовки. Жуткая паника.

— У тебя всё написано на лице. Я тебе дам совет — заранее присмотри место, куда ты будешь убегать. Сейчас, во время репетиций.

— Спасибо Макс. Я так боюсь облажаться.

— Не бойся, всё будет хорошо.

Надя по достоинству оценила совет Макса лишь после первой репетиции. Люди вокруг съемочного пятачка стояли столь плотно, что найти лазейку было достаточно сложно. Нужно было уйти быстро, не попасть в кадр при движении камеры и замереть, а лучше провалиться сквозь землю.

К Надиному счастью, репетиций было много, механизм только настраивался на работу.

Настал час «Х». Вся трясясь от напряжения, Надя встала перед камерой, как ни подбадривали её Толик с Максом, легче не становилось. Ноги налились свинцом и вросли в пол, минуты тянулись бесконечно долго. К тому моменту, как режиссёр крикнула «мотор!», в голове Нади наступила пустота. И вот уже звучит ответ: есть мотор! А Надя забыла цифры, написанные у неё на хлопушке. Позор! Она повернула к себе плоскость и прочитала:

— Серия первая. Сцена десятая. Кадр первый. Дубль первый.

И забыла, что дальше. Тут Толян пришел на помощь.

— Хлопай.

В этот хлопок она вложила всю свою физическую силу и их совсем не осталось, чтобы уйти. Топа расступилась, пропустив торопящуюся Надежду.

— Тишина на площадке! Начали.

И понеслось. Наде, временно оглохшей от стучавшего в висках пульса, показалось что всё сделанное ею — верх дилетантизма и корявости. На самом же деле, никто кроме Толяна и Макса не заметили её смятения, всё было в рамках первого рабочего дня.

Уже вечером, заполняя монтажные карточки, Надя чувствовала себя прошедшей боевое крещение на передовой.

 

8

И закрутилась карусель. Время, такое размеренное обычно, пустилось вскачь, как норовистая молодая кобылка, ускоряясь в дневное время и замедляясь по вечерам. Каждый день Надя, открывая глаза, начинала гонку с препятствиями, бежала, бежала, спотыкалась и снова бежала. Она уже научилась внятно говорить и вовремя хлопать, хотя выбегание из кадра пока ей давалось с трудом, то споткнется, то зацепит кабель лежащий на полу, то штатив камеры. Хорошо, что оператор вовремя подхватил падающую камеру, не то пришлось бы распрощаться с дивным миром кино и всю оставшуюся жизнь выплачивать долги. После этого случая Надя принесла на работу кроссовки, чтобы передвигаться как пантера.

Такая простая, как казалось вначале, незатейливая работа требовала определенной сноровки и сообразительности. Пару раз Надежда перепутала номера сцен, исправить ошибку помог Толян, они пересняли хлопушку в конце отснятого дубля. В общем, она училась. «Век живи, век учись — дураком помрешь», — как говорила бабушка Соня.

Самое сложное оказалось привыкнуть к публичности, неотъемлемой части нехитрой работы хлопушки. И действительно, после актеров, которые обычно соблюдают дистанцию с остальной группой, именно «хлопушка» у всех на виду и все знают её имя, и видят её промахи. Поэтому каждый считает своим долгом похлопать по плечу и дать совет. Когда Надя призналась Вике, что не знает и половины людей, которые с ней здороваются, подруга отделалась пошлым советом:

— Будь проще и люди к тебе потянутся.

— А я не хочу быть проще. Что значит — проще? Это как инфузория-туфелька?

— Ладно, не заводись. Ты симпатичная и обаятельная, вот и пожинай плоды своего очарованья. Ну, зачем тебе знать имя, должность и семейное положение человека, который рассказал тебе анекдот или стоит за тобой в очереди в столовой? Всему своё время. Кстати, я получила от Анжелики интересующую тебя информацию.

Вика лукаво подмигнула, Надя чуть не свалилась в обморок.

— Ты её спросила? Она догадается…

— Детский сад — трусы на лямках. Ты за кого меня принимаешь? Я умею плести интриги не хуже Борджиа, если захочу.

— Извини, Викуся. Что тебе удалось узнать?

— А то, что твой принц на сегодняшний день одинок, как… Останкинская башня. Анжела, конечно, делает под него покаты, но он не поддаётся… пока не поддаётся, имей это в виду.

— Дай пожалуйста сигаретку.

— Ну-ну, сигареты детям не игрушка, втянешься — твоя мама мне этого никогда не простит.

— Не дашь, попрошу у Толяна или ещё у кого нибудь.

— Шантажистка.

Вика, смеясь, дала прикурить подруге, которая тоже засмеялась, но не вовремя, после затяжки это проблематично и она закашлялась. Лицо приобрело симпатичный лиловый оттенок, когда мимо, как на зло, пробегал Макс.

— Девчонки, кончай травиться, обед привезли.

И упорхнул в дверь с мужским силуэтом.

— Закон подлости.

— Не переживай, мужчины таких вещей не замечают. Однажды, у меня на носу, вернее в носу, вскочил болючий нарыв. Нос распух, посинел и ещё отвис на целый сантиметр вниз. В то время я жила с одним, его звали Дато. Я ужасно переживала, что такой «шнобель» его отпугнет и пыталась залечить или, в крайнем случае, замазать эту предательскую синеву. В тот памятный вечер, мне пришлось всё время маневрировать, чтобы оказываться к любимому другой стороной лица. И что ты думаешь? Он решил, что я знаю о его шашнях на стороне и стал просить прощение. Вот так вот, фурункул помог мне от него избавиться.

На обратном пути Макс снова затормозил около девушек, стал их поторапливать и подталкивать к павильону, пугая их, что вся еда закончится. Такое иногда случалось, если на съёмочной площадке оказывалось больше людей, чем рассчитал администратор, но редко.

Девушки взяли свои порции, но все сидячие места были заняты, а есть суп стоя — не эстетично и не удобно. Толян сжалился над ними и позвал в свою компанию, где Макс и Терентий Игнатьевич, пожилой общительный осветитель, устроили импровизированный стол из пластикового чехла от камеры, а сами восседали на платформе на колесиках. Молодые люди по-джентельменски уступили девушкам свои насиженные места, а сами устроились рядышком на катушках от кабеля. Терентий Игнатьевич подмигнул подружкам:

— Две минуты назад в такой же неловкой ситуации оказались гримерша с риквизиторшей, так они, — дядечка кивнул на парней, — и не подумали места свои уступать. Так что, мотайте на ус.

Надя смутилась и обратила пристальное внимание на свои кроссовки, а Вика плохо переносила многозначительные паузы, поэтому всегда стремилась их заполнить звуком своего голоса.

— Молодцы. Они действительно мало приятные дамы, особенно реквизиторша. А потом, их пригласишь один раз, а они останутся надолго и шиш их выгонишь. Правда, Макс?

Макс буравил Вику взглядом исподлобья, хотя в глазах плясали искорки смеха, готовые вырваться наружу, Толян молча жевал, а Терентий Игнатьевич любовался произведенным эффектом. Но Вика никак не хотела молча вкушать пищу:

— Но чем мы сможем отплатить за такой рыцарский поступок?

Тут встрепенулся Толян и оторвался от еды:

— Я знаю чем. Если не хочешь, оказаться на месте гримёрши в следующий раз, советую помолчать. Когда я ем, я глух и нем.

Вика одарила парня одной из своих ядовитых улыбок, но тем не менее вняла разумному совету. Несколько минут все молча жевали, Надя что-то вяло ковыряла у себя в тарелке.

— Игнатьич, видимо пора выкурить трубку мира? Вика, что ты думаешь по этому поводу?

Четверо отправились в курилку, а Надя воспользовалась моментом, чтобы спокойно поесть. Вилки и ложки из пластика совсем не хотели служить по назначению, они гнулись во все стороны и ломались, любая твердая еда была им не по зубам. Быстро поглотив большую часть обеда, девушка решила не отбиваться от коллектива и, потом, ей было интересно, о чём они там болтают в курилке.

Весь цивилизованный мир давно и успешно борется с курением, и только в России дети скоро будут начинать дымить уже с пелёнок. Вика, Толян и Макс находились в самом эпицентре дымящего вулкана, подобраться к ним было нелегко. Совершенно бессмысленно было не курить в таком дыму, Надя попросила сигарету у подруги. Макс удержал Вику за руку.

— Не надо, не давай, не бери грех на душу. Она же не умеет курить, пусть не втягивается.

Возмущению неопытной курильщицы не было предела, он что ей мать что ли?

— А что, лучше дышать гадостью выдыхаемой другими?

— Это ты права. Будем вести здоровый образ жизни.

Макс говорил это совершенно серьёзно, но все окружающие, кроме самой Нади, восприняли эти слова как шутку. Молодой человек подтвердил серьёзность своих намерений, взяв растерянную девушку под руку и утащив её из курилки.

Потом Надя жаловалась подруге:

— Он не воспринимает меня всерьёз. Он относится ко мне, как… как к ребенку.

— Дурочка, так это хорошо.

— Чего же тут хорошего?

— Он проявляет заботу. А что ещё нужно женщине? Собственно говоря, мы терпим мужиков и их выкрутасы только ради этого, чтобы добиться от них заботы. А ты, дурёха, получаешь это безо всяких усилий.

— Мне не нужна такая забота, она меня обижает. Мне нужна любовь.

Вика горестно улыбнулась, вспомнив свои иллюзии по этому поводу.

— Хорошо, если тебе повезёт найти эту самую настоящую любовь. Хоть, потом расскажешь. Ты ведь расскажешь? Поделишься со своей непутёвой подругой?

— Вик, ты меня иногда пугаешь, как-будто ты на себе крест поставила. Мы ведь ровесницы, ты забыла? У тебя тоже всё ещё может быть.

— Это вряд ли. И зависит это не от возраста, а от способности воспринять это чувство с открытой душой. Я уже растратила весь свой запас, а на этом месте вырос здравый толстокожий цинизм, который не позволяет мне видеть розового цвета, даже если он есть.

Надя искренне пожалела подругу, но помочь ей ничем не могла, поэтому отказывалась принять очевидное.

— Викуся, всё ещё будет. Как в песне поётся: южный ветер ещё подует. Поверь мне. Я верю в чудеса.

— Вот именно в этом и состоит главное различие между нами.

 

9

До грациозного фламинго было ещё далеко, но прогресс был налицо, Надежда в полной мере влилась в съёмочный процесс. Вокруг по прежнему сновали люди туда-сюда, кто-то распекал кого-то за «косяки» в работе, но это уже не отвлекало как раньше. Она приспособилась к суете и влилась в творческий хаос, она ощущала себя маленькой рыбкой-клоуном, смело снующей среди ядовитых щупалец актинии. Во время рабочих обсуждений на съёмочной площадке, ей приходилось часто прикидываться тенью и внимательно прислушиваться к разговорам режиссёрской группы, для того, чтобы «подстелить соломки» и уберечь себя от досадных ошибок. И теперь, уже она меняла номера сцен на хлопушке до того, как ей об этом скажут, а монтажные карточки заполняла во время перестановки камеры и света.

В редкие минуты затишья, когда внутреннее напряжение ослабевало, Надя любила притаиться в полумраке павильона и издалека наблюдать за людьми, как они двигаются, как говорят и что говорят, она чувствовала себя зрителем неведомой пьесы про кино. Жаль у неё не было возможности увидеть себя со стороны, как она ведёт себя в глазах других. Когда она смотрела съёмочный материал, на себя с хлопушкой в руках, это было ужасно, в каждой мышце, в расширенных глазах чувствовалось напряжение и желание убежать поскорее. А голос, это была полная катастрофа, какой-то комариный писк с надрывом. Поэтому ей бы хотелось посмотреть на себя чужими глазами, возможно, когда она не стоит перед объективом камеры, она более естественно себя ведёт и в чьих-то глазах выглядит более симпатичной.

Отсюда из темноты она могла понаблюдать за Максом. Молодой человек не отличался особо общительным характером и большую часть времени проводил в одиночестве с телефоном и невидимыми друзьями, с которыми переписывался. Удивительно, но издалека он не выглядел особо загадочным или притягательным, видимо, его энергетика действовала на неё только с близкого расстояния. И не только на неё, другие девушки тоже подходили к нему, привлечённые таинственным светом его харизмы. Их он тоже обволакивал, опутывал и охмурял всех, не взирая на возраст. Со стороны было хорошо видно как менялось поведение, расправлялись плечи, как блестели глаза опьяненных жертв Макса-паука, вкусив сладкого яда.

Много секретов можно было разглядеть издалека. Оставаясь наедине у мониторов, главный оператор нежно брал за руку режиссёршу Елену Ильиничну и это было тайком ото всех. Толик всё время оглядывался по сторонам, как-будто кого-то искал, настоящий флюгер. Гримёрша, как бы невзначай, постоянно прикладывалась к банке с джин-тоником, прикрывая надпись ладонью. Терентий Игнатьевич часто принимал какие-то таблетки, а Верунчик за декорациями зубной нитью чистила между зубами.

Эти маленькие секретики помогали Наде видеть в коллегах живых людей, а не только рабочие механизмы.

Всего на один день съёмок, на площадке появилась актриса, мастерство которой заставило молодую дилетантку, почувствовать восхищение высоким искусством. Весьма почтенного возраста женщина играла в театре ещё во времена Сталина, но она сохранила осанку императрицы, грудной голос и плавность движений. Вся группа была очарована обаянием женщины и мастерством талантливой актрисы, о которой раньше никто не слышал. Вот такой парадокс, где-то на сцене театра пышно цвёл талант, но о нем знали только любители Мельпомены, а бесталанных выскочек из телешоу буквально все узнавали в лицо. Печально. На фоне завораживающей игры бабушки главного героя сериала, все остальные имели бледный вид и фальшивые лица.

Такие встречи со скромностью настоящего таланта оставляли глубокие метки в душе и заставляли Надежду постоянно наращивать свой профессионализм, быть точнее, быстрее, сообразительней. Готовилась сложная и многолюдная сцена, при которой камера стояла на тележке, а тележка двигалась по рельсам, уложенным полукругом. Когда Надя хлопнула и развернулась, ей надо было перескочить через рельсы, обогнуть микрофонщика и затаиться, но в третьем дубле она наткнулась на «удочку» с микрофоном, совершила пируэт, поднырнула под препятствие и практически бесшумно скрылась в безопасности. Первым оценил увиденное Терентий Игнатьевич, он показал большой палец, Толян после команды «стоп» сказал: это было здорово и только Макс ничего не заметил.

 

10

Попытка вести разговор на детской площадке была пыткой, здесь была территория эмоционального беспредела и неконтролируемых звуковых эффектов. Полновластные маленькие хозяева носились как заведённые, не сдерживаемые ни родителями, ни громоздкими тёплыми комбинезонами. Надя зябко притопывала, глядя на раскрасневшиеся детские лица. К сожалению, Ирина, обременённая двумя детьми, не смогла найти для встречи с подругой другого времени и места. Они уже давно не виделись, семейные заботы, две беременности и не очень коммуникабельный муж — не способствовали поддержанию отношений с одноклассниками. По сути, они никогда не были очень близкими подругами, но у Ирины имелся тот опыт, который был необходим Надежде.

В школе, Ира с шестого класса была влюблена в мальчика, который не обращал на неё никакого внимания. Все об этом знали, даже родители. Девочка вздыхала, краснела, бледнела, потом взялась за самосовершенствование и записалась сразу: на бальные танцы, в секцию шахмат и тэквондо. Со временем, тайцзицюань сменил тэквондо, а оригами сменили шахматы и только сердечная рана никак не рубцевалась, а даже наоборот. Девочка вытягивалась, крепла и умнела, но всё было напрасно, мальчик смотрел сквозь неё. Тогда, она одной из первых закурила в их классе и перестала учиться, отчего забили тревогу её родители и записали её в театральную студию. В девятом классе парень влюбился в другую девчонку, но тоже безответно, ирония судьбы. Так они и вздыхали в разных углах класса, Ирочка по Ванечке, а Ванечка по Марине, до самого последнего звонка. А потом, вдруг — бац, почти сразу после выпускного вечера они поженились, сразив всех наповал, Ванечка и Ирочка, и что самое удивительное, они были счастливы.

— Кого-нибудь из знаменитых актёров ты видела?

— Да, только мельком, в коридоре…

— Павлик, выплюнь сейчас же… он только выздоровел… а я говорю — выплюнь. Что за удовольствие, есть снег? И кого ты видела?

Наде совсем не хотелось рассказывать о каких-то незнакомых людях, её интересовало совсем другое, но что поделаешь, если собеседницу интересуют сплетни. Она уже сомневалась, что сможет задать интересующий её вопрос, но Ирина была единственной знакомой, сумевшей добиться взаимности.

В результате непрерывного часового монолога подруги, Надя была посвящена во все детские болезни, узнала о способах лечения паховой грыжи и судьбах одноклассников. Сознание, сопротивляясь вторжению инородных интересов, как-то само, впадало в спячку от монотонного бормотания, просыпаясь лишь от криков: не трогай! вставай! брось!

И хотя, мыслительный процесс был зыбким, Надежда думала о другом. Перед ней был человек, сумевший перебороть судьбу и развернуть колесо фортуны в свою сторону, обрести свою «половинку». И вот, казалось бы, счастливый билет уже у тебя в кармане, и что же? Теперь к чему стремиться? Эта молодая женщина совсем не выглядит счастливой, она кажется скучной. Неужели, она может позволить себе закрыться в маленьком мирке бытовых интересов, ничего не хотеть, кроме подержанного минивена и поклеить обои в детской? А потому, что всё самое прекрасное у неё уже есть.

Получается, что пока человек стремится к обладанию чем-либо, он окрылён мечтой и прекрасен в своем горении, но как только цель достигнута и крылья сложены, приходится спускаться на грешную землю и месить грязь наравне со всеми. И что же лучше? Бороться или обладать? Если само стремление к цели заставляет человека совершать чудеса и постоянно двигаться вперед, то это и есть сама жизнь в полном объеме, а обладание мечтой ведёт к остановке и регрессу. Получается, что бороться.

«Значит, целей должно быть много» — такой вывод сделала для себя Надежда и уже собиралась откланяться, когда Ирина сама повела разговор в нужном направлении.

— Надь, о чём ты хотела поговорить со мной?

— Да, в общем то ни о чём…

— Только не надо убеждать меня в том, что ты всегда мечтала погулять с нашими детьми.

— Нет… хотя… просто, хотела с тобой посоветоваться.

Ирина была удивлена и одновременно такое доверие польстило ей.

— Разве, я знаю что-то?

— Да.

— В какой области?

Надя почувствовала за этим внешним благополучием глубокую неуверенность в своих силах.

— В области мужского пола.

— Ты издеваешься? За кем бегали мальчишки всего класса? Разве за мной?

— Все мужчины и мальчики, которые когда либо сильно нравились мне, не проявляли ко мне никакого интереса… или почти никакого. Ты помнишь Сашку? Так со всеми.

— А ты в курсе, что мой Ванечка тоже был тобою очарован?

— Нет. Извини.

— Чего ты хочешь узнать?

— Понимаешь Ир, все парни, которые за мной когда либо ухаживали, мне были безразличны. Мне оставалось только принимать или нет их знаки внимания. Я совершенно не умею что-то делать сама. Сейчас мне нравится человек, который вроде бы проявляет ко мне интерес, но он ничего не предпринимает, а я просто не знаю, чем его простимулировать. Может, ты откроешь мне тайну, что нужно сделать?

— Забавно.

Ирина подошла к старшему сыну, который в этот момент яростно колотил красной лопаткой по ледяной горке, вытерла ему нос бумажной салфеткой. Потом заглянула в коляску, где мирно посапывал младший Шишмолкин и только после семейной инвентаризации она вернулась к разговору.

— Забавно. Никогда бы не подумала, что тебе может понадобиться мой совет. В школе я смотрела, как ты отвергаешь одного за другим и… завидовала тебе. Правда.

— Но Сашке нравилась Ольга…

— Я думаю, если бы ты по-настоящему захотела… но ты ждала, когда он упадет к твоим ногам. Увы, этого не случилось. Видимо, тебе нравятся неприступные гордецы, я права?

— Наверное. Но я не знаю, как мне показать им, что они мне нравятся? Чтобы они что-то…

— А сама не хочешь попробовать проявить инициативу?

— Я пробовала, но это не моё. Каждый раз после звонков или намеков, я перестаю себя уважать и человек, ради которого я унизилась, перестаёт мне нравится. Что-то не так, но не пойму что. Вот я и думала, что ты знаешь секрет, которым сможешь со мной поделиться.

Раздражение, которое поначалу сквозило в словах Ирины, сменилось на понимание собственного превосходства.

— У меня никогда не было подобных проблем. И никаких секретов у меня нет. Я влюбилась и добилась своего. На твоем месте, я бы позвонила ему, а ты поступай как знаешь.

По словам одноклассницы выходило, что Надя «от жиру бесится», что она «самадура» и не знает, чего хочет. Отчасти, это была правда. Она не знала, чего хочет от Макса, чего конкретно. Например, если бы она получила от него обожание, она бы в нем разочаровалась. А возможно, он даже стал бы её раздражать, как Петя Карасенко, который ходил за ней и вздыхал. А если бы Макс воспылал, вдруг, животной страстью и прижимал бы Надю в каждом углу, как некогда Самвел Сарибекян, то тоже, вряд ли, заслужил бы её уважение. Так что же хотела принцесса Надя? Если бы она знала сама… настоящей любви, наверное. А что это значит, она не знала. Пока.

Снег падал и ложился к ногам Нади. Совсем скоро Новый Год.

 

11

Салат был противный, всё испортил уксус, которым его заправили, Надя безрадостно поковыряла его, а в павильоне, наверное, обед уже заканчивается, хорошо если ребята возьмут порцию на её долю.

Вике приспичило сегодня пообедать в столовой и она не смогла ей отказать, но когда та притащила целый поднос еды и бутылку шампанского с фруктами, в душе зашевелились смутные подозрения.

— Сегодня какой-то праздник? Только не говори, что у тебя…

— Да. Именно в такой пакостный, серый и промозглый день я появилась на свет, если верить мифам моих предков.

— Прости, я совершенно забыла.

— Да, ты и не знала, мы же почти не общались в школе. Так что не извиняйся.

— А что же, мы одни будем праздновать?

— Нет. Я не люблю праздновать ДР, мы просто наедимся до отвала, а вечером у меня свидание.

— Надеюсь, хотя бы оно будет приятным!

— Я тоже надеюсь, пока это секрет. Давай хлопнем шампусику грамм по сто.

— А как потом работать?

— Как-как, весело и задорно. Только не ломайся, прошу тебя, я же не предлагаю выпить всю бутылку…

— Хорошо-хорошо, но если кто-нибудь потом будет жаловаться на то, что я буяню или сломала декорацию… учти, я предупреждала.

Вика уже открыла бутылку, чем вызвала уважение со стороны собутыльницы и небрежно плеснула немного шипучки в пластиковые стаканы.

— Ну, говори тост.

— Дорогая Викуся, — именинница недовольно сморщила нос, — ты можешь морщиться сколько хочешь, но я всё равно скажу. Несмотря на то, что это первый ДР, который мы празднуем вместе, я очень надеюсь, что он не последний. И спасибо тебе большое за всё, что ты для меня сделала! Ты замечательная, ура!

— Да-да, хвали меня, мне нравится. За меня «сказочную»! Блин, даже не чокнешься… этими стаканчиками.

Шампанское приятно щекотало в носу и пробуждало зверский аппетит. И вот уже забыт унылый салат, девушки накинулись на праздничную еду: мандарины, виноград и маслины, пирожки с капустой и сельдь под шубой, всё быстро исчезало со стола.

«Обед окончен», — донеслось из рации. Вика прихватила початую бутылку с собой.

— Ты со мной?

— Да, хочу посмотреть на Великанова.

— А кто это?

— Дремучая ты, Надька. Я могу пережить, что ты не знаешь великих актеров прошлого, но не знать нынешних знаменитостей… это позор, ты хоть телевизор смотри иногда. Великанов, молодой актер, пришёл из стендапа… только не говори, что ты не знаешь, что такое «стендап».

Надя виновато улыбнулась и однокласснице пришлось продолжить свою лекцию. К тому моменту, как они вошли в павильон №3, крупица знаний упала на благодатную почву.

Внутри царило оживление и слышался смех. Девушки переглянулись, такого ещё не было, чтобы среди рабочего дня и такой расслабон. В освещённой декорации кухни стоял парень небольшого роста, с большими грустными глазами Чебурашки и что-то рассказывал, вокруг тусовалась почти вся группа, кто-то поправлял свет, кто-то грим, кто-то просто стоял столбом. Надя направился к Толику, который как обычно стоял около камеры.

— Толик, что происходит?

— Да, Димон анекдоты травит.

— Димон? Ты с ним знаком?

— Живьем первый раз вижу…

В этот момент, распиаренный звездун заметил бутылку в руке у Вики и очень оживился.

— Мадмуазель, этот подарок для меня? Нет? А для кого? Неужели вы позволите умереть от жажды усталому путнику?

— А отравы не боитесь?

С этими словами Вика развернулась, словно звезда не стоила её внимания, и пошла к выходу. Проходя мимо Нади, она притормозила и тихо сказала ей:

— Будь с ним осторожнее, он опасен.

А представление продолжалось. Видимо, растратив арсенал шуточек и анекдотов, Великанов цеплялся ко всем, кто имел несчастье оказаться рядом. От гримерши потребовал сделать ему массаж, та фыркнула и ушла, по дороге ворча, что ни за какие коврижки не будет поправлять ему грим. Реквизиторы бедные стонали от того, что недомерок перехватал все предметы в кухне и что-то поменял местами, а для них это головная боль, всё отслеживать. Режиссёрша сидела у монитора, далеко от декорации, но ей тоже досталось, «роль маловата, развернуться негде», но ей хватило мудрости не заметить этого.

С горем пополам прорепетировали первую сцену, Великанов перевирал свой текст, вставлял нецензурщину и плохо влиял на своих партнеров, которые от его выходок забывали свои реплики. В общем, к началу съемок вся группа стояла, буквально, на ушах, правду говорят — одна паршивая овца испортит всё стадо.

У Нади тряслись поджилки, когда пришла её очередь приступить к обязанностям. Она встала перед камерой с хлопушкой и тут же кто-то прыснул от смеха, она обернулась Великанов оказался за её спиной слишком близко, наверное, строил рожи. Девушка так и не решилась снова повернуться спиной к этому монстру с невинными глазами Гарфилда, так и стояла боком. Раздалась команда: «Мотор» и почти сразу: «Есть мотор». Надя посмотрела на хлопушку, чтобы прочесть цифры.

— Четвертая серия, сцена двадцать один, кадр первый, дубль первый.

И хлопнула, но тут же раздался нечеловеческий вопль раненной «звезды», оказывается он засунул палец в щель хлопушки, ну не идиот? Никто не пришёл на помощь, а он орал и брызгал слюной.

— А ты, сучка, смотри что делаешь!

— Стоп мотор.

— Я тебе покажу… устрою…

Удивительно, как привыкший нравится всем миляга в одну секунду превратился в злющего желчного склочника. Слёзы уже были готовы сорваться в пропасть и чтобы не доставить удовольствие негодяю, Надя оставила хлопушку у камеры и выбежала вон из павильона.

 

12

Это, конечно, было глупо есть мороженое на морозе, но ничего более умного в голову не пришло, и потом, будет неплохо немного поболеть, пока все забудут об этом позоре. Уже после первого эскимо, Наде показалось, что внутренности её смерзлись, но она мужественно впихнула в себя ещё крем-брюле. Всю долгую дорогу домой пришлось бороться с высоковольтным гудением внутри и предательским дрожанием в мышцах, зато уже не хотелось плакать, а это был бесспорный плюс. В конце концов, работу можно поменять, забыть унижение и постепенно восстановить самооценку.

Внутренняя борьба заняла много времени, зато открывая дверь дома, Надя почти успокоилась.

— Мама, танцуй, — крикнула она из прихожей.

— Что, письмо пришло?

— Нет. Киношник из меня никудышний, нервишки у меня слабоваты для этой клоаки.

— И?

— Буду искать другую работу. Только чаю горячего дай, а то гланды замёрзли.

— У тебя же горло… на кухню марш, быстро.

Чай — волшебный напиток, придающий сил и расслабляющий одновременно, а если с зефирчиком, так и жизнь кажется прекрасней. Только после второй чашки крепкого и горячего эликсира тело согрелось, нос сменил окраску с лилового на розовый, и настроение тоже посветлело.

— Ты меня, Надежда, удивляешь, сдаться без боя, уйти побежденной, сбежать? А я думала, ты борец.

— Мам, с кем бороться?

— Вот именно. Жизнь, сложная штука и подобные испытания ерунда, по сравнению с тем, что может встретиться тебе в пути. Так, учись на мелочах не сгибаться, подниматься, идти вперед. Тренируйся, чтобы потом было легче. Хотя, ты вольна поступать как хочешь, ты взрослый человек… когда не трескаешь мороженое на улице.

— Ладно, я подумаю.

Было так тихо, что из-за стены слышался бубнёж телевизора у соседей, тикали часы. В комнате зазвонил телефон, мама ответила.

— Это тебя, Вика.

В этот момент Надя вспомнила об отключенном мобильнике.

— Да, я. Забыла включить. Я не сбежала… Хорошо. Правда? Здорово. А как твоё свидание? Всё, пока.

— Ну?

— Ребята за меня сегодня поработали.

— Молодцы. Всё-таки, я была несправедлива к Вике.

— Да, мамочка, я тебе это говорила раз двадцать. А ещё она сказала, что этот козёл притворился, что я ему палец прищемила.

— А как они это узнали?

— В этот момент камера уже снимала, они просто посмотрели материал.

— Чудеса…

— И предложила это сделать режиссерша… а я думала, она меня не замечает.

— Вот видишь. В любой ситуации есть и плохое, и хорошее, только с первого взгляда не всегда понятно, чего больше. Надо не упустить хорошее и усвоить урок.

— А какой?

— Это только тебе решать какой, что именно важного произошло и какой опыт из этого можно извлечь. Раз ситуация задевает, волнует, значит важное. Надо спросить себя и ответ придёт. У меня так.

— Ладно, пойду к себе, подумаю.

— Давай, думать всегда полезно. А с работой ты что решила? Ты ведь знаешь, от твоего «кино» я не в восторге…

— Я пойду завтра на работу, мне перед Викой неудобно.

— А потом?

— Там видно будет. Я должна подумать и взвесить..

— Весы дать?

— Не надо, я на глаз…

Обе, смеясь, разошлись по комнатам. Надежда укуталась в одеяло и почувствовала, как саднит горло, блин, вот это засада, может аспирину жахнуть? Но вставать не хотелось, конечно, можно было крикнуть мамуле, но она тогда разквохчется, да и к тому же, она наверняка медитирует. Ладно, позже.

Так, что такого важного я пропустила сегодня? Или чему должна научиться? Раздражающий фактор — Великанов, а говорят, в других напрягает именно то качество, которое есть у тебя самого и ты хотел бы от него избавиться или наоборот, у тебя нет, но ты хотел бы его иметь. Так. Наглость, фанфаронство, внимание любой ценой, — мне что-нибудь из этого надо? Вроде нет. Может, я мечтаю о славе, популярности и пустозвонстве? Слава Богу, нет. Так что, так задело меня? Ну, скорее всего, это кривая ухмылка на лице Макса. А может, мне показалось и в этот момент он просто пытался избавиться от чего-то заставшего в зубах? Блин, я параноик, он наверно и не заметил моего конфуза.

В кунгфу есть такой прием, когда силу нападающего ты просто направляешь против него самого. А что я могла сделать или сказать, чтобы эту ситуацию обернуть себе на пользу? Когда недомерок кричал, можно было подхватить, как будто распеваешься, а потом, когда глаза его вылезли бы из орбит, спеть что-нибудь бравурное, типа: «… и смеюсь я ах-ха-ха», — по моему из оперетты «Летучая мышь». Ну, тогда меня бы точно отправили в психушку. Не, не подходит.

Может, надо было пошутить как-нибудь остро: «от кобеля слышу» или «пальцами и яйцами в хлопушку не совать», тоже не моё… вот открывать рот, как рыба вытащенная из воды и выпучивать глаза, в ответ на оскорбление — это моё.

Тогда, я всё правильно сделала, да, значит всё в порядке. Спокойной ночи.

 

13

Смотреть в глаза коллегам после вчерашнего не хотелось, хотя вокруг все были внимательны и никто не вспоминал о Великанове, как-будто ничего и не было.

На её хлопушке лежала конфета, этот знак внимания был таким трогательным, что Надя подняла глаза и тут же столкнулась взглядом с Толяном, он улыбался. Ей не удалось скрыть разочарование и парень сразу посерьёзнел, сделал вид что очень занят.

Терентий Игнатьевич, добрая душа, хихикая, принёс журнал с разрисованным монстром на обложке, в котором трудно было признать оригинал, заголовок гласил: Великанов — новое лицо современного русского сериала. Девушка улыбнулась, чтобы сделать осветителю приятное, хотя ей было совсем не до смеха.

В этот день снимались сцены свадьбы, в которых участвовало много актёров и эпизодников, в павильоне было людно и шумно. Второй режиссёр проявлял чудеса управления толпой, превращая статистов в послушных марионеток. Гримёры сбились с ног, рисуя прямо на съемочной площадке синяки и ссадины.

Когда подошло время обеда, звукорежиссёр по громкой связи попросил всех не расходиться, а собраться в декорации гостиной, где были накрыты свадебные столы. Некоторые проигнорировали эту просьбу, а Наде было интересно, что от них нужно.

Оказалось, требовалось записать звуковые дубли к застолью и их попросили пошуметь. Сначала все дружно кричали: «горько», раз сто подряд. Как раз в павильон пришла Вика и присоединилась к крикунам.

— Люблю это дело.

Потом к ним вышел сам Потап Гурский, звукорежиссёр.

— А теперь задача посложнее. Нужно изобразить непринуждённую беседу за столом. Кричать не надо. Нести чепуху без разбора тоже. Разговоры должны быть естественными, о чём обычно говорят люди за столом: передайте пожалуйста салат, налейте вина и так далее. Для этого лучше всего разбиться на группы по двое-трое, чтобы удобно было переговариваться. Всё понятно? Давайте попробуем.

Вика, Надя и Терентий Игнатьевич встали в кружок, остальные поделились на пары.

— Да, и не забудьте делать паузы между репликами, не надо перекрикивать друг друга. Говорим не спеша.

— Кто начнёт разговор? — Вика спросила у Нади.

— Ты.

— Хорошо.

Они были похожи на детей, которые с азартом играют в любительском спектакле, это было так здорово.

— Звуковой дубль первый. Начинаем.

Поднялся такой шум.

— Терентий Игнатьевич, очень рекомендую селёдочку.

— Я предпочитаю водочку.

— И мне налейте.

— Вы не видели хрен? Какой холодец без хрена.

— Стоп-стоп. Давайте тише и медленнее.

Все, кто принимал участие в записи, так увлеклись, что забыли про обед и когда всё закончилось, не желали расходиться.

— Вот за это я люблю свою работу, — сказала Вика осветителю, — а ещё за съемки на натуре. Люблю участвовать в массовых сценах.

— Мне тоже понравилось.

— А к тебе у меня есть одно предложение. Терентий Игнатьевич, а где мальчишки?

— Или в углу, или в курилке. Они не любят подобных развлечений. Маленькие ещё.

— Пойдём.

Вика потянула заинтригованную Надю на поиски Макса с Толяном. Они оказались там, где и сказал осветитель, сидевшими на тележке и уже доедали свой обед.

— Приятного аппетита. Завтра выходной.

— Спасибо. Мы в курсе.

— У меня есть предложение на сегодняшний вечер. Сходить куда-нибудь, культурно посидеть вчетвером.

Тут Надю обдало кипятком, она же понимала, что подруга это делает ради неё. Вике не были интересны ни эти парни, ни тусовки с малолетками, она сама говорила об этом неоднократно.

— Я предлагаю японскую кухню. Если у кого-то другое предложение…

Она говорила так, словно все должны умирать от счастья, услышав подобное предложение, то есть, отказ в принципе не принимался. Парни переглянулись, особой радости в их лицах не было. Надя издала какое-то протестующее мычание.

— Мы, в принципе, не против.

— Вот и хорошо. После работы зайдите за мной.

И ушла. Ошарашила, отбила аппетит и ушла. Ну, конечно, из хороших побуждений, но… как теперь ребятам в глаза смотреть? Тут подошёл Терентий Игнатьевич.

— Надь, я тебе рыбу взял, последняя порция. Ты обедать собираешься?

— Ой, спасибо большое…

— А мы тоже взяли тебе порцию, только мясо.

— Спасибо.

— Так, что ты будешь, рыбу или мясо?

— Не знаю.

Парни ушли курить. Терентий Игнатьевич принялся за еду.

— Знаешь, что я тебе скажу, девочка.

— Что?

— Иногда находишь там, где совсем не ожидаешь.

— Простите, Вы о чём?

— О том, что наши эмоции часто нам мешают видеть правильно, людей и ситуации.

Видя недоумение на лице девушки, добавил:

— Это я о правильном выборе… мясо или рыба.

— А-а…

Дядечка явно имел в виду что-то другое, но мысли Надежды витали где-то в будущем. Оставшаяся часть дня прошла, как в обмороке. Наступил вечер, лукавый маг.

Японский ресторан был хорош, в центре зала открытый огонь и повара с ножами, похожими на катаны, устраивали показательные выступления. Так что, еда здесь была не главной, но вкусной, как и положено.

Четвёрка молодых людей выглядела случайной, их ничто не связывало друг с другом, кроме работы. По крайней мере, пока, но Вика очень старалась, она искрила.

— А давайте будем сочинять хокку, японские трёхстрочные стихотворения, вдруг получится?

— Мне даже обычную рифму трудно подобрать…

— Надь, мы не всерьёз, посмеёмся просто. Ребята хотите попробовать?

— А какой принцип?

— Три строчки, рифмы в нашем понимании нет, лирические строчки о природе, и последняя строчка — необычный вывод, обычно заканчивается многоточием. Макс, ты как? Хочешь попробовать?

Надя подумала, что сейчас Вика так старается, что похожа на массовика-затейника на детском утреннике. Но это всё равно лучше, чем ничего, чем уткнуться в телефон и просто терять время.

— Я сама не умею этого делать, но готова попробовать, если вы меня поддержите. Сейчас прочитаю вам для примера, единственное хокку, которое мне запомнилось:

Даже серой вороне,

Это снежное утро к лицу.

Ишь как похорошела.

— Ну чего? Это лучше, чем молча поглощать пищу. А попробуем?

— Можно. Только давайте на любую тему, не только о природе.

— Хорошая идея, Макс. Ну что, Надь? Толян?

— А саке ваше — гадость

и палки в руке,

но вечер прелестен потому что…

— Здорово, Толян, у меня так не получится.

Парень смутился от похвалы, или ещё от чего-то, он явно чувствовал себя не в своей тарелке, то ли место необычное, то ли компания. А Макс, как и Вика, был в своей стихии, был вальяжен, томен и глаз светился неизвестным.

— Теперь я: Прелестные девы,

Танец огня.

И всё же харакири пугает меня…

— Ой как здорово! Да, вы ребята, талантливы…

— А ты думала, мы лапти, увальни, да? Сознайся Вик, ты, ведь, нас за людей не считаешь?

Повисла нехорошая пауза. И вроде бы слова сказаны с улыбкой, и в глазах искорки, а стопроцентное попадание в яблочко всех застало врасплох.

— Что за ерунду ты несёшь? Если хочешь знать, в нашей группе нет лучше парней, чем вы двое. Правда, Надь?

Девушка неопределённо повела глазами, подняв бровь. Мало того, что она знала об истинной природе дружелюбия Вики, так ещё и не могла понять, как себя вести. Толян, похоже, тоже чувствовал себя неуютно и строил башни из керамической посуды и палочек. А Вика с Максом уже не могли остановиться, их несло к барьеру.

— Ладно, мир. И в знак примирения посвящаю тебе хокку:

Богиня чувств.

Мечта феерий.

Как безграничны дали прерий…

Вика рассмеялась:

— Если бы тебя слышали японцы, они бы сделали себе харакири. Причём все.

— А что такое?

— Они пишут о бабочках и снежных вершинах. А русские хокку обязательно о бабах.

— Разве ты баба? Ты девушка, женщина, но только не баба.

— Я корова, я и бык, я и баба, и мужик, — рашн хокку.

И вроде бы, неловкость была замята, но напряжение осталось. Вика с Максом продолжали вялую пикировку, всё чаще отвлекаясь и убегая в виртуальную реальность интернета. Толян крутил из салфеток розочки и насаживал их на палочки для еды, иногда поглядывая на ребят и не встревая в перепалку.

Надя видела, что Максу интереснее вести словесную дуэль с Викой, чем разговаривать с ней. Они были одного поля ягоды, лидеры, которым необходимо было находиться в центре внимания. Правда, добивались они этого разными способами: Вика всегда заполняла собой паузы, много и красиво говорила, а Макс, обычно, был молчалив и загадочен, это его фишка. Это было, чистой воды, соперничество за аудиторию, но аудитория, в лице Толяна и Надежды, была апатичной и словесный фонтан постепенно иссяк.

Через полчаса после съеденного горячего, беседа совсем завяла и Макс, извинившись, сказал что неожиданно приехал какой-то знакомый и он спешит на встречу с ним. После его ухода, сидение за столом совсем потеряло смысл, разговор не клеился.

Так бездарно завершился этот вечер, который сулил стать знаменательным или просто милым.

 

14

Какое-то неприятное ощущение вывело Надежду из задумчивости, что-то колючее свернулось клубочком в солнечном сплетении. Она оглянулась по сторонам, вроде бы ничего тревожного. Жалкая кучка усталых горожан топталась на остановке в ожидании средств передвижения, после одиннадцати часов вечера транспорт становился непредсказуемым. Основной поток пассажиров уже сидел дома у телевизоров, поэтому можно было проторчать на морозе полчаса и больше. Кто-то периодически забегал греться в метро, большинство же, в их числе и Надя, предпочитали топтаться на месте, ходить туда-сюда и постукивать ногой об ногу. Пальцы на руках онемели, перчатки плохой защитник от холода, приходилось сжимать ладони в кулаки. Натянутый до глаз, шарф уже покрылся белым инеем, а ни автобуса, ни маршрутки не было в помине.

Теоретически, можно было поймать машину, деньги были, но что-то останавливало девушку от этого шага, да и выбора большого не было. Дорога, по которой следовало ехать, была полутёмной и разбитой, каждый уважающий себя автомобилист старался объезжать её стороной.

Нет, не хочется ловить машину, да и ещё эта история со школьной подружкой. А случилось вот что. Любительница красивой жизни и быстрой езды — Марина всегда предпочитала индивидуальное передвижение коллективному, то есть любую машину автобусу. Она даже парней выбирала «с колёсами». Однажды прошлым летом, она достаточно поздно возвращалась домой. Переходный период жизни между парнями лишил её средств индивидуального передвижения и она поймала первую попавшуюся машину. Плюгавенький мужичонка довёз девушку до дома, но напоследок решил воспользоваться темнотой и отсутствием признаков жизни на улице. Короче, он её ограбил, забрал кошелёк, часики, колечко, но самое неприятное — он вырвал из ушей серёжки, которые она отказалась снимать. Уши, конечно, заросли, но психологическая травма осталась, у самой Марины и у её подруг. С прошлого лета все четверо предпочитали пользоваться общественным транспортом.

Из-за поворота показалось маршрутное такси. Когда микроавтобус затормозил у остановки, откуда ни возьмись набежала целая толпа народа и оттеснила растерявшуюся Надежду от заветной двери. Когда она опомнилась и стала протискиваться вперёд, из заполненной маршрутки уже стали вылезать обратно люди, не нашедшие в ней себе места.

Надя разозлилась на собственную неприспособленность к жизни, достала сигареты, которые теперь всегда были у неё с собой, чтобы не просить у других при надобности. Она попыталась закурить, но это было непросто на порывистом ветру. Девушка зашла с подветренной стороны стеклянной остановки и закурила. Вместе с появлением гадкого вкуса во рту, досада на себя, как ни странно, рассеялась. Не проходило только чувство неясной, какой-то животной тревоги. Надя опять огляделась по сторонам, куда подевался не вошедший в маршрутку народ, было непонятно, на остановке маячило только пять тёмных силуэтов.

И вдруг, о чудо, из-за поворота выползла ещё одна маршрутка. Тут уж Надя не оплошала, а бросив постылую сигарету, рванула к дороге. Опять набежали люди, но девушка в числе первых забралась в тёплый и душный салон. Осчастливленные пассажиры, хлюпая носами, резво собирали деньги за проезд. После суеты рассаживания, под аккомпанемент звона монет, все затихли и маршрутка тронулась в путь. В свете маломощной лампочки, покрасневшие от мороза лица казались тёмными. Стало сильно клонить в сон, но ехать было недалеко, всего десять минут, Надя старалась не задремать.

Спальный район, бесчисленные ряды одинаково безликих домов были похожи на гигантский термитник. Здесь рабочие лошадки современного мира проживали свои ничем не примечательные жизни, рано вставали, толкались в общественном транспорте, вкалывали на работе и снова: давка — ячейка общества — телевизор — сон. Каждому в отдельности, конечно, хотелось тепла, добра и любви, но доставалось лишь право на сон, короткий и беспокойный. Наслаждение жизнью как-то не вяжется с выживанием в бетонных муравейниках.

Остановка «супермаркет», большинство пассажиров маршрутки вышло именно у этого естественного центра любого спального района, Надя в их числе. Она ещё помнила, когда сверкающий нынче круглосуточный магазин был обыкновенным универсамом с полупустыми полками. От супермаркета во все стороны, словно лучи, разбегались мелкие пешеходные дорожки, по одной из них и направилась Надя к своему дому.

Ветер, как обычно, дул в лицо, то ли у них в районе была какая-то климатическая аномалия, то ли это особенность всех спальных районов, выросших когда-то на пустырях. При выходе из-за любого угла, порывы пытались сбить с ног, и уворачиваясь от мелкой снежной пыли, Надя заметила немного позади мужской силуэт, который двигался в одном с ней направлении. Ей оставалось пройти не больше сотни метров, но эта часть пути была самой тёмной и безлюдной, поскольку пролегала вдоль ряда автомобильных гаражей «ракушек».

Шум ветра заглушал шаги, поэтому Надя не сразу заметила, как мужчина догнал её. У самой крайней ракушки, неизвестный схватил девушку сзади за капюшон и потянул на себя. От неожиданности она не успела даже сообразить что происходит, как оказалась в узком проходе между металлическими стенами гаражей, где отсутствовало какой-либо освещение. Между ней и мужчиной началась молчаливая возня, которую трудно было назвать борьбой. Чего хотел неизвестный было пока непонятно, но его не интересовала Надина сумочка.

Сначала мужчина обхватил девушку поверх предплечий, чем лишил её возможности двигать руками. Затем, обжигая несвежим дыханием, попытался поцеловать Надю в губы. Но это совершенно невозможно, если объект вертит головой, как флюгер. Тогда мужчина решил форсировать события и обойтись без предварительных ласк, он засунул одну руку под пальто девушки, другой пытаясь удержать её руки за спиной. Почувствовав холодную ладонь на своей груди, Надя зарычала от бессилия. Она попыталась боднуть головой насильника в лицо, но он был гораздо выше её ростом и манёвр не удался.

Мужчина нагнулся и упёрся своей мокрой шапкой девушке в лицо, тем самым лишая её возможности видеть, дышать и двигаться. Его рука тем временем протиснулась между крепко сжатых ног девушки. Самое странное, что она даже не пыталась кричать, хотя могла бы. Конечно, ей было известно мнение учёных, что один мужчина не может изнасиловать одну женщину, если, конечно, он не стукнет её по голове кирпичом или ещё чем-нибудь, но сейчас это мало успокаивало. Надя попыталась согнуть колени, но насильник наступил ей на мыски сапог. Лишенная возможности оказать активный отпор, девушка была целиком во власти одной руки негодяя. Эта рука блуждала везде, где могла дотянуться. Мужчина немного ослабил хватку, всё более тесно прижимаясь к юному телу. Явное возбуждение охватывало насильника, он всё тяжелее дышал и всё сильнее прихватывал за разные доступные части девичьего тела. Содрогаясь от отвращения, Надежда дёрнулась всем телом, вложив в рывок все свои силы. И вырвалась.

Чтобы не дать опомнится насильнику, она побежала. Почти у подъезда он её догнал. Надя не позволила подойти к себе со спины и сама обернулась.

И вот они лицом к лицу друг с другом, в пятачке блеклого света уличного фонаря. Дамская сумочка, благодаря длинной ручке превратилась в грозное оружие и пока она со свистом проносилась перед носом насильника, он вряд ли решится на шаг вперёд. Тридцатилетний мужчина с сухим скуластым лицом, с сильно выступающими надбровными дугами и глубокими глазницами, в данный момент настороженно смотрел на решительное выражение лица девушки. Она поняла, вернее почувствовала, он её приметил ещё у метро.

Надежду очень беспокоила правая рука негодяя, которую он держал в кармане, а вдруг у него есть оружие? Секунды казались вечностью. Он не решался напасть, она убежать, так и стояли. Ему мешал свет фонаря, близость освещённых окон и твёрдый взгляд девушки. Ей совсем не хотелось, чтобы этот ублюдок очутился у неё за спиной, не хотелось, чтобы он узнал где она живёт.

Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы не зазвонил телефон в сумочке. Секундное замешательство и девушка стала медленно, непрерывно глядя в лицо насильнику поднимать сумочку, раскрывать её… и тут он развернулся, и побежал. Быстро девушка скользнула в подъезд и уже внутри ответила на звонок.

— Да, мам, я уже в лифте.

На автопилоте Надя пришла домой, ни слова не сказала матери, зная что она может впасть в истерику. Под предлогом усталости, девушка выпила несколько таблеток валерьянки и в течение часа пыталась смыть под душем со своего тела невидимую грязь.

В этот грустный вечер, Надиной подушке тоже досталось, она никогда ещё не видела столько слёз.

Только утром Надя заметила, что негодяй расцарапал ей всё лицо своей щетиной, но это показалась ерундой, по сравнению с чувством незащищённости и обидой, нанесённой ей.

 

15

Снег белой вуалью стелился по земле, кое-где закручиваясь в маленькие воронки. Люди, которые отважились бросить вызов стихии, были вынуждены сильно наклоняться вперёд, чтобы двигаться против ветра. Автомобили, дети прогресса, тоже пасовали перед стихией, еле ползли и буксовали по заснеженным дорогам.

— Мадмуазель, где вы витаете?

Надя медленно повернула голову от окна, как приятно было видеть эти, ставшие привычными, лица: Толян, Вика, Макс и другие. Но улыбаться всё равно не хотелось. С тех пор, как с ней случился ночной инцидент, Надя по-другому взглянул на собственную жизнь. Всё, что до сих пор казалось незыблемым, оказалось хрупким. Такая свободолюбивая и самодостаточная девушка, как Надя, внезапно ощутила собственную ранимость и слабость. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь заступился, утешил и, наконец, отомстил.

Макс что-то говорил, но его глаза не участвовали в этой пустой болтовне, они мягко и внимательно заглядывали в лицо девушке. Ей захотелось прямо здесь и сейчас рассказать ему о своей беде. Вика взяла подругу за руку и отвела за угол.

— Что с тобой? Что случилось?

Как ей было всё объяснить? Что в одно утро мир изменился? Ты просыпаешься на другой планете. Если рассказывать свои злоключения, то опять потекут слёзы и тогда все окажутся в курсе. Этого совсем не хотелось.

— Надь, не молчи, скажи. Я помогу… если смогу. Ты как инопланетянка сегодня.

— Кое-что произошло, но об этом я расскажу позже. Пусть другие думают, что я просто приболела.

Вика сначала хотела возразить, но сдержалась и согласно кивнула.

— Ладно. В это легко поверить. У тебя красные и блестящие глаза, и опухшее лицо, словно тебя пчёлы покусали.

— Скажи, что это аллергия.

По закону подлости, именно сегодня всех интересовало Надино самочувствие. Конечно, нужно было всем объяснить, почему смешливая и подвижная девушка в один день превратилась в неповоротливого, заторможенного чурбана. Версия болезни устраивала всех. Если бы Наде необходимо было сочувствие, то она получила бы его на год вперёд. И советы. И рецепты. Записав услышанное, она могла бы защитить докторскую диссертацию на тему: нетрадиционные методы лечения аллергии. Самый простой рецепт — пить много воды, самый сложный — почистить ауру, а самый противный — пить собственную мочу.

«А кто поможет излечить душу?» — В отчаянии мысленно вздымала к небу руки угнетённая Надя.

Через несколько дней, немного придя в себя, Надя твёрдо решила найти себе защитника, чем быстрее тем лучше. И естественно свой поиск она начала с Макса. Все последующие дни во время съёмок, Надя как заклинание мысленно твердила: «Пригласи меня в кино», глядя на затылок избранника.

Она много раз наблюдала, как девушки и женщины всех возрастов с лёгкостью проявляли инициативу в отношении мужчин, но сама так поступить не могла. Не могла и всё. Причём, это касалось лишь предмета симпатии, например, Толяна Надя могла легко пригласить куда угодно, даже к себе в гости, но желания не было.

Прошла неделя — заклинание не действовало.

И вот однажды после обеда к Наде подошёл Егор, небольшого роста, щуплый блондин с такой же светлой бородёнкой. На вид ему можно было дать лет шестнадцать, хотя у него был солидный стаж работы, значит он был значительно старше. Он работал микрофонщиком, то есть человеком, который на длинной палке «удочке» таскает за актёрами микрофон. За всё время, с начала съемок, девушка не помнила ни одного раза, чтобы разговаривала с Егором, а теперь он тихим голосом, чтобы никто не слышал, предложил пойти в кино, на какой-то новый широко разрекламированный фильм. Вот такие чудеса внушения, посыл слегка ошибся адресом. Надежда мягко отказалась, ссылаясь на свой необычный вкус и отсутствие интереса к блокбастерам. Егор робко поинтересовался:

— Может быть, на что-нибудь другое?

— Может быть.

Удивительно сколько оттенков имеет живая человеческая речь, порой интонация меняет смысл слов на совсем другое значение. Прозвучавшее «может быть» переводилось как «спасибо, нет».

Мастерство отказа было доведено Надеждой до совершенства уже давно, ещё в школе. В её арсенале имелись парочка вежливых, несколько видов правдивых и один категоричный отказ. Этим арсеналом пользовались и Надины подруги, как говорила Лариса: «Надь, сделай так, чтобы он отстал».

Слывя резвушкой и хохотушкой, юной Наде часто приходилось быть в центре внимания учителей и одноклассников. И те и другие требовали от девочки примкнуть к ним. Взрослые жаждали видеть Надю в рядах упорядоченных и дисциплинированных масс, ровесники, наоборот, толкали на нарушение любых норм, рамок и морали. Очень рано девочка поняла, что следовать за кем-либо, вопреки внутренним желаниям, чревато дискомфортом в душе. Пришлось совсем юной особе научиться защищаться, чтобы проплывать между Сциллой и Харибдой, не примыкая ни к тем, ни к другим, пытаясь следовать зову внутренней гармонии.

С годами отточив и усовершенствовав своё умение давать отпор, Надя добилась независимости от мнения окружающих, она была той кошкой, которая гуляла сама по себе. Если требовалось кого-то отшить или добиться справедливости, тут Надежде не было равных.

Правда, у этого бесспорного достоинства был один, но весьма существенный недостаток, оно не имело обратного хода, то есть высказав что-то в жёсткой форме, нельзя было сделать вид, что ничего не случилось. Почти никто не предлагал что-либо дважды, а иногда Наде хотелось поменять своё решение.

Тем временем, умение дать отпор превращалось в искусство, всякие Хачики и Салюмы, Витьки и Костяны, красивыми колоннами уходили за горизонт.

 

16

Трудно сосредоточиться на работе, когда голова занята чем-то другим. Актёры забывали текст, осветители спалили какую-то тряпку, вонь стояла ужасная, а Надя уже дважды забывала поменять цифры на хлопушке.

Целый день в курилке говорили только о корпоративной вечеринке, если по-русски то попойке, ею открывался сезон новогодних праздников, а заканчивалась эта вакханалия обычно аж тринадцатого января — встречей Старого Нового года. Правда, некоторые индивидуумы с крепкой печенью продлевали сие безобразие до Крещения.

Именно поэтому Надежда, в узкой и довольно короткой юбчонке, думала не о том, чтобы справиться с доверенной ей работой, а внимательно вглядывалась себе под ноги, чтобы не зацепиться тоненькими каблучками за провода и не выступить тем самым в качестве клоуна «на разогреве» публики.

Ещё сегодня ей предстояло соблазнить Макса, так она решила. Было страшно, но сколько можно откладывать.

По этому торжественному поводу, Надя проснулась на час раньше обычного и приняла соответствующие экстренные меры, как то: частичная эпиляция, тщательный отбор нижнего белья, яркий макияж и пятнадцатиминутное разглядывание своей фигуры в зеркале. В довершение сборов, она стащила у матери восточный амулет, который, когда-то давно, та пыталась засунуть дочери под подушку, но тогда он был с негодованием отвергнут, нашедшей его Надеждой. Сегодня она положила медную хреновину в сумку и возлагала на неё большие надежды.

Да, когда человеку не хватает веры, он подменяет её суеверием. В переломные моменты жизни каждый ощущает свою беззащитность перед стихией судьбы и тогда пытается окружить себя каменными истуканами, оберегами, спрятаться в дымке благовоний. Пока ещё Надя не знала, что если в небесной канцелярии твоя судьба уже решена, то сопротивляться этому бесполезно.

— Надежда… — кто-то шёпотом пропел над самым её ухом, — … мой компас земной…

Обернувшись и увидев Макса с лукавинкой в глазах, у Нади буквально подогнулись ноги.

— Привет, — сказала она, потупив взор.

— Ты готова к принятию горячительного?

— Ты имеешь ввиду морально или физически? Господи, что я несу, конечно готова. А что, предполагается какая-то официальная программа?

— Извини, я же совсем забыл, что это у тебя впервые.

«И не только это», — про себя подумала девушка и её тут же пробрала крупнокалиберная дрожь.

— Эй, это совсем не страшно, если, конечно, пить со всеми на равных, а вот, если на трезвяк… бр-р. Я однажды имел счастье наблюдать подобное на трезвую голову, это действительно жутковато.

— А чё так? — Гнусаво спросила Надя, подражая безмозглым старлеткам.

— Пил антибиотики… я надеюсь, ты не подложишь нам подобную свинью?

Надя отрицательно мотнула головой.

— Ну и хорошо, а то остальным, и мне тоже, потом стыдно будет тебе в глаза смотреть.

— Неужели, это так… ужасно?

— Да нет. Просто, люди расслабившись окажутся совсем другими.

— Лучше или хуже?

Макс усмехнулся.

— Просто другими. Кстати, прекрасно выглядишь.

После этого короткого диалога, остатки спокойствия покинули Надежду, а так как ей не с кем было поделиться своими сокровенными переживаниями, ей приходилось бороться с возникшей паникой в одиночку. Страх завывал ледяным шёпотом: — Может отложим? Упрямый характер твердил: — Сегодня, завтра, через год, какая разница? Сила воли стискивала зубы: — Синий чулок. Вековуха.

Это страшное слово «вековуха», так называли незамужних девушек в далёком прошлом, это было ругательство, так рассказывала бабушка Софья. Это слово стегало как бич, и Надя решила расправиться со страхом. Для чего, она попросила Толяна во время перекура подстраховать её, а сама помчалась в буфет. Конечно, перекуры имели тенденцию затягиваться на целых полчаса, особенно в предпраздничный день, но всё-таки, на всякий случай, пусть будет кому хлопнуть, если вдруг.

Она неслась по длиннющим коридорам, забыв о хрупкости каблуков, её нёс порыв и помогал преодолевать препятствия. Вот уже заветная дверь, но толкнув её, Надя поняла, что вряд ли её порыв поможет миновать очередь. Глаза тут же потухли, плечи поникли и корпус тела уже начал обратное движение, когда откуда-то из головы очереди раздался голос Вики:

— Надюха, ты перекусить?

Надо сказать, школьная подруга немало была удивлена выбором Надежды: сто грамм коньяка и шоколадка.

— Готовлюсь к вечеринке, разминаюсь, — сказала смущённо Надя, прекрасно зная, что ушлую подругу на мякине не проведёшь. Вика терпеливо дождалась поглощения коньяка.

— Я не знаю, за кого ты меня принимаешь… выкладывай.

Надя прислушалась к своему организму, где под натиском виноградного тепла отступали колючие страхи и пятясь к двери, бодро пообещала:

— Я выложу, честное слово, чуть позже. Ладно? Там ведь съёмки и я вырвалась на две минуты. Там Толян…

Вика, чуя недоброе в поведении подруги, озадаченно покачала головой и принялась за салат.

Конечно же она успела, успела даже выкурить сигарету, от которой тут же зашумело в голове и могла бы выкурить ещё пяток, если бы захотела.

Но Наде уже ничего не хотелось, ни соблазнять Макса, ни обалденно выглядеть, ей было всё равно и она с трудом заставляла себя отрывать задницу от ящика, на котором так уютно было сидеть в тёмном углу. Тепло, укромненько…

— … не пятый, а шестой, дубина. Мотор не останавливать, переписывай в кадре.

Как ушат холодной воды, так неприятно. Когда в расслабленном состоянии пытаешься аварийно сконцентрироваться и делать всё быстро, получается чёрт-те что… Колпачок маркера не хотел слезать, пришлось помогать зубами, а при этом тридцать человек внимательно смотрят и ждут. Дубина, она и в Африке дубина. Когда всё-таки Наде удалось членораздельно произнести: «Вторая серия, сцена шестая, кадр пятый… извините, сцена пятая, кадр третий, дубль шестой», и спотыкаясь исчезнуть из кадра, актёр, давясь от смеха, не смог произнести свою реплику и съёмку всё равно остановили.

Пока группа, гудя от смеха, обсуждала неудачный дубль, Толян подкрался к сидящей на ящике Наде.

— Что с тобой?

Девушка съёжилась от стыда, ей хотелось провалиться под землю и остаток жизни прожить с гномами.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Идея была прекрасная и она закивала головой.

— Ладно, выручу тебя.

Глядя, как Толян играючи справляется с её хлопушкой, Надя пригорюнилась. Она очень не любила врать, не любила когда ей врали и вообще лжи как таковой, сейчас её пугало это её падение. Тем не менее, угрюмое выражение лица и алкогольный блеск в глазах сделали своё чёрное дело, вся группа поверила в её болезнь. Её опять стали жалеть, а это терпеть было ещё тяжелее. И когда, задавленная собственным стыдом, девушка попыталась вернуться к своим обязанностям, ей не дали.

— Ну, что ты, посиди… вон бледная какая…

Конечно бледная, это от злости на себя, дурищу и врунью. Для окончательного бесповоротного падения ещё не хватает отвратительной постельной сцены, где-нибудь в декорациях, на казённом белье и её уже ничто не сможет спасти в собственных глазах. Ну и пусть.

Съёмочная смена, в этот день, продолжалась недолго и, сразу по окончании её, вся группа дружно стала суетиться в свободном от декораций углу павильона. Надя сделала вялую попытку уйти домой, но ей не дали. Раиса Анатольевна, бухгалтер-ветеран, решительно заявила, что обязательно вылечит девушку, но немного позже, и чтобы она посидела в уголке, что та прилежно выполнила.

Такого энтузиазма и рвения давно не видели здешние стены. Не успели длинные фанерные щиты, с помощью десятка людей и тумбочек взятых из декораций, превратиться в банкетный стол, как уже откуда-то несли десятки пакетов с продуктами и «горючим», мелодично позвякивающим при каждом движении. Из темного угла Надя с удивлением наблюдала как слаженно и быстро работал этот коллектив, который обычно нуждался в понуканиях и окриках. Вот что значит «охота пуще неволи». За какие-нибудь полчаса всё было нарезано, разложено и сервировано, без каких-либо перекуров.

Раиса Анатольевна пришла в уголок за Надей, со стаканом жидкости сомнительного цвета в руке и отвела её за стол. Конечно, девушка рассчитывала сидеть рядом со своими ровесниками и Викой, но хватка у бухгалтерши была смертельной и пришлось смириться. Раиса Анатольевна поставила перед девушкой стакан, от которого недвусмысленно пахло водкой, и скомандовала:

— Пей. Залпом. До дна.

— Простите, но я не пью водки. Меня, от одного запаха, мутит.

— Я же тебя не спрашиваю, пьешь ты или нет…

Терентий Игнатьевич, сидевший справа, авторитетно заявил:

— Да не бойся ты. Это отличное лекарство. Раиса Анатольевна знает, что делает.

— Но мне будет плохо.

— А сейчас тебе хорошо? Я двоих детей вырастила, у меня внук… пей.

Постепенно, внимание всей группы привлекла эта перепалка. Пластиковые стаканчики были наполнены, закуска растащена по тарелкам и не хватало только сигнального тоста для начала, а тут базар в священной тишине. Не спеша, как всегда, с чувством собственной значимости поднялся Клим Сперанский, его должность линейного продюсера накладывала на него смежную обязанность тамады. Подняв в правой руке стаканчик, а в левой огурчик, он обратился к группе.

— Дорогие мои, прежде чем мы поднимем бокалы за праздник, разрешите мне сказать нашей юной хлопушке пару слов.

Надя была готова провалиться сквозь землю, но пригвождённая десятками пар глаз, сидела не шелохнувшись.

— Дорогуша, нам не нужны вирусы в нашем тесном коллективе. Наберитесь смелости и вперёд.

Наде хотелось крикнуть: я наврала — я не больна, но она промолчала. Ей хотелось плакать, но она улыбнулась.

— Мы подождём.

Это всё равно, что делать самой себе укол, действовать надо быстро и без сомнений. Она это сделала, преодолев рвотные позывы, как того требовала скандирующая толпа «до дна». Из глаз брызнули слёзы, огнём воспылало горло, но честь была спасена. Надя даже не слышала какой тост прозвучал, только радостное «ура», подхваченное большинством.

Заботливые Терентий Игнатьевич и Раиса Анатольевна с двух сторон пытались накормить Надежду, но этот трюк им уже не удался. Есть не хотелось, стыд, как и злость, прошли, стало тепло и весело.

Тосты следовали один за другим, народ торопился поднять градус. Впереди целых пять дней выходных и никто не хотел потерять ни минуты драгоценных праздников.

Виктория, наконец дорвавшись до подруги, уговаривала её хотя бы не курить, но разве это возможно, когда все курят, что это была глупость, Надя поняла потом, когда ноги отказались слушаться её, но было поздно. И конечно же, когда народ пошёл плясать, Надя совершила третью ошибку, присоединившись к ним, она явно переоценила свои силы.

Дальнейшее празднование, песни под гитару, игра в «фанты» и «бутылочку» уже протекало без Надиного участия.

 

17

Инстинкты, они разорвали вязкую пелену сна. Не хватало воздуха, хотелось пить. Темно, пыльно, душно, язык тщетно искал влагу не только внутри, но и снаружи. Попытка расправить конечности не удалась, что-то мешало и сдерживало со всех сторон, тело извивалось как гусеница в коконе, с нулевым результатом. Испытывая животное отчаянье, Надя сгруппировалась и несколько раз пнула мягкую преграду ногами. Наконец, в бесконечных складках пыльного тупика образовались световые прорехи, а тело ощутило свободу.

Откуда-то издалека доносились голоса. Мозг отчаянно сканировал пространство для ответов на вопросы: кто я? где я? Главное — не шевелить головой, движение — смерть жидкого мозга. Осторожно, словно в голове заряд нитроглицерина, тело стало подниматься.

Вокруг стали проявляться знакомые силуэты, стены полутёмного павильона. Острая мысль принесла страх и отозвалась болью: «Боже, сколько сейчас времени?»

Надя провела ладонями по лицу, всё на месте, полный комплект. Взгляд упал на ноги. «Хороша». Тонкие чёрные колготки превратились в узор из дыр и стрелок. Чтобы сохранить остатки сознания, девушка отказалась от попыток вспомнить причины подобных разрушений.

Ужасно хотелось выйти на свежий воздух, но в таком виде — нельзя. Очень медленно Надя сняла колготки и скомкала в руке. Она поднялась, провела пятернёй по волосам, на всякий случай, и двинулась к свету.

Очень кстати оказался узкий проход позади декораций, пройти по которому можно незаметно и избежать нежелательных сейчас встреч. Негромкие шумы со стороны застолья, говорили о том, что там ещё есть живые люди, но немного. Двигаясь сверх осторожно, Надя не удержалась от соблазна заглянуть за декорацию. Водитель Алексей с одного конца стола и девушка из юридического отдела с другого, убирали остатки еды и мусор, сваливая всё в огромные чёрные мешки. Боковым зрением Надя заметила какое-то движение в декорации, лучше бы она этого не видела. Лежа на диване, Макс целовался с какой-то девушкой, крепко ухватив её одной рукой за грудь. Они так пожирали друг друга, что Надю замутило и она поспешила к двери. К счастью, никому не было до неё дела.

«Эта малолетка сегодня снималась в эпизоде, точно».

Но это было уже неважно, в этот момент Макс уже умер для неё.

В коридоре Надя увидела курящего Толяна, который очень обрадовался её появлению.

— Проснулась, ну и хорошо. Ты как?

Девушка переминалась, надеясь, что он не заметит её голые ноги.

— Мне не хотелось тебя будить. Твоя куртка и сумка у меня.

— А пакет? Чёрный такой?

— Пакет? Наверное в комнате остался.

— Толь, извини, мне надо умыться. Ты бы мог взять ключ от комнаты и поискать пакет? У меня там вещи.

— Ладно. Встречаемся здесь же.

— Чёрный бумажный…

Свет от лампы дневного света в принципе не способен украсить что-либо, но зеленоватое лицо с темными провалами глазниц и подтёками туши вовсе превратил в посмертную маску.

Холодная вода была живительной, сначала она вернула Наде ощущение реальности, затем, несколько минут спустя, способность соображать, а вместе с этим и стыд.

Тело возвращалось к жизни сотрясаемое крупной дрожью. Руки тряслись так, что найти телефон в складках одежды заняло пару минут. С замиранием сердца она посмотрела на время.

«00.15, не так страшно. Я, видимо, пропустила превращение своей кареты в тыкву».

Значок пропущенного звонка, говорил о многом.

«Мама».

Если чего-то избежать нельзя, так зачем откладывать.

— Мам, ты звонила?

— У тебя всё в порядке?

— Да. Я не слышала твоего звонка, здесь шумно.

— Я беспокоилась, уже поздно, а ты не звонишь. Как ты будешь добираться домой?

— На такси. Не волнуйся, меня проводят.

— У тебя точно всё в порядке?

— Да, только сейчас закончилась… закончился банкет. Всё хорошо. Меня не жди, ложись.

— Хорошо, я так и сделаю. Только очень тебя прошу, если вдруг задержишься… ну мало ли… отправь мне сообщение. Пожалуйста.

— Хорошо. только я не собираюсь задерживаться. Пока.

От холода, или от похмелья, посинели губы, ногти и даже коленки. Сейчас Надя с превеликим удовольствием очутилась бы в своей тёплой кроватке или под горячим душем. Хорошо, что ей не придется идти по улице с голыми ногами, потому что мудрая мама заставила взять юбку и туфли с собой.

«Спасибо мама».

Когда девушка переоделась, она всё равно не могла согреться, её по прежнему трясло. Вид у неё уже был вполне приличный, если не считать гипсовой бледности и лихорадочного блеска глаз, хотя, этот непривычный облик был ей весьма к лицу.

Уже взявшись за ручку двери туалета, Надя с удивлением подумала, что воспринимает присутствие и помощь Толика как само собой разумеющееся.

«Странно».

Толик курил, Надя теперь заметила, что он слегка пьян, но совсем чуть-чуть. Она ему улыбнулась, как бы извиняясь за то, что заставила его ждать, хотя она и не просила об этом. И опять, всё было так естественно, как будто так было всегда.

Они вышли на улицу, свежий студёный воздух бодрил и прояснял мысли.

— Интересно, мы успеем на метро?

— А не всё ли равно?

— Ты прав, всё равно. Можно я возьму тебя под руку? Скользко.

Надя просунула руку в согнутую руку Толяна и сразу почувствовала крепкую опору.

— Как хорошо на морозе. Давай пойдем пешком до метро. Если успеем, поедем на метро, если нет, то на такси.

— Давай. Я никуда не тороплюсь, «до пятницы я совершенно свободен».

Несмотря на то, что парочка никуда не спешащих молодых людей шла вразвалочку, они дошли до станции метро через пятнадцать минут. Слишком быстро. Спускаться под землю совсем не хотелось обоим, но уговор есть уговор.

В предновогоднем метро преобладали подгулявшие работяги, которые нехотя добирались домой. Кто-то спал, кто-то делал вид что совершенно трезв, а кто-то никак не мог расстаться со своей компанией.

Надя ещё на эскалаторе почувствовала лёгкую тревогу, которая в вагоне превратилась в приступы дурноты. Несколько остановок она терпела, надеясь что пройдёт, но становилось всё хуже. И уже совсем позеленев, она призналась Толику, что всё бы отдала за глоток свежего воздуха. Ей показалось, что он даже обрадовался этому, ну конечно, не её состоянию, а возможности продлить дорогу.

Первый же глубокий вдох принёс столько облегчения, что Наде стало казаться, что дурноту она придумала себе сама.

— А давай погуляем немного. Ты не против?

— Давай.

Надя вспомнила про обещание данное маме и набрала на телефоне два слова: «буду позже» и отправила сообщение, так будет спокойнее обоим.

— Толь, а расскажи чего-нибудь о себе.

— Попробую… ну, может не о себе… В прошлом году летом мы были под Смоленском на съемках. Там в лесах живёт ясновидящий старец, к нему со всей России едут люди. Вот мы втроём поехали к нему. Я, Серёга — микрофонщик и Степан Леонидович — кладовщик, он нас всех и подбил на эту поездку. Ему, видите ли, приспичило узнать, как его сын живёт в Австралии, его рассказам отец не верил, а старцу заранее верил, странная вещь — суеверие. Ну вот, приехали мы, я идти к старцу не собирался, так за компанию поехал. Домишко — сруб небольшой, а вокруг него сарай, поленница и с десяток палаток с паломниками. Оказывается, вокруг него круглый год живут люди в палатках. Я никогда раньше не видел такого. Серёга с Степаном Леонидовичем достаточно быстро вернулись и такие присмиревшие, тихие. Кладовщик пошёл за машиной, а мы остались покурить. «Ну и что он сказал», — спрашиваю. Серёга плечами пожал, глядя на сигарету в руке: «Сказал, осторожнее с огнём быть». Я тоже плечами пожал, ну что тут скажешь, это даже дети знают. На обратной дороге у нас бензин кончился. Кладовщик, человек запасливый, у него канистра была в багажнике. Серёга заливал горючее в бензобак и, видимо, плеснул себе на руку, случайно, да не заметил. Мы, когда снова двинулись в путь, закурить решили, вот тут у него рука и загорелась. Шок был у всех. Леонидович увез нас в кювет, я, как зачарованный, смотрел на этот живой факел, пока Серёга не догадался руку подмышку сунуть и погасил пламя. Он потом говорил, что даже боли не чувствовал, только крайнее удивление. Слава Богу, ожог был не сильный, потому что кладовщик заставил Серёгу тут же на руку помочиться и замотал какой-то тряпкой. В результате, сгорели волосы на руке и кожа потом слезла, и всё. После этого, хочешь верь, хочешь не верь предсказаниям. Я тебя не утомил?

— Нет, конечно, просто я задумалась.

Надя бессознательно засунула замерзшую руку в карман Толика и он сделал вид, что ничего не произошло.

— Понимаешь, меня всегда пугала мысль о потусторонних силах или о чём-то чего не понимаешь. Вот есть человек и вроде всё понятно, если он учится, он умнеет, если он работает, он приобретает опыт. И трудно смирится с тем, что есть предначертанность, судьба, то есть, прыгай-не прыгай, а всё будет так, как должно быть. Это ужасно. Я понимаю, что несу околесицу, но это от страха. Я боюсь знать, что будет. Даже, если всё будет хорошо, мне страшно.

— Всё будет хорошо.

Толик пожал её руку в кармане, только тут Надя заметила, что позволила себе лишнее. Смущение было обоюдным. Девушка с радостью заметила светящуюся вывеску, сулящую тепло, еду, питьё.

— Я бы сейчас пол царства не пожалела за чашку чая.

— Так в чём же дело? Я с радостью приму твои пол царства в заклад.

Заведение оказалось заурядным во всех смыслах, но это не имело никакого значения, ведь чай из пакетиков есть чай из пакетиков. Ни убогая атмосфера, ни странный напиток цвета сургуча не могут испортить интересной беседы.

Удивительно, как мало мы знаем о людях, с которыми сталкиваемся ежедневно. «Привет, привет» — это всё, а копнёшь поглубже и понимаешь, что за знакомой уже внешностью скрывается неизведанная галактика. Кроме уже известных признаков: приветлив, не агрессивен, застенчив, есть целый комплекс мироощущений отличных от твоих, это так увлекательно. Надя с интересом узнала, что Толик увлекается фотографией и не на бытовом уровне, а на полупрофессиональном, сам снимает, сам проявляет, сам печатает, в следствии чего, ванная комната часто становится недоступной для родителей, которым увлечение сына до лампочки.

Надя, в свою очередь, рассказала о своей прежней работе, о скуке, которую у неё вызывали их богатенькие клиенты своей примитивностью, отсутствием элементарной культуры, хамством и похотливостью.

В общем о многом было рассказано, но ещё о большем оба умолчали.

Надя сидела напротив Толика и рассматривала его, как будто видела его впервые, она пыталась понять, почему чувствует себя так комфортно рядом с ним. Ничего примечательного не наблюдалось во внешности этого парня, ни загадочности как у Макса, ни красоты киногероев. Волосы светлые, но не ухоженные, глаза серо-голубые, не яркие, достаточно сильно выраженные скулы на худощавом лице и губы немного женственные для мужчины, зато улыбка озаряло всё это жемчужным великолепием. А ещё Наде нравилось, как Толик смотрит на неё, выражение его глаз, она была уверена, что нравится ему. А ей нравился тембр его голоса, такой глубокий и то как он рассказывает. Вот пожалуй и всё.

По обоюдному желанию прогулку решено было продолжить.

Избегая больших улиц, они двинулись дворами к бульварному кольцу, по пути немного покатались на каруселях, безнадежно промочив перчатки.

— Толь, а у тебя есть девушка?

Надя знала ответ на этот вопрос, но ей приятно было услышать его ответ.

— Нет. А у тебя есть парень?

Нет, она не могла себе позволить также просто ответить, её девическая гордость не позволяла этого, после секундной борьбы с совестью она немного «приукрасила», перечислив длинный список имён своих ухажеров, правда, она забыла при этом добавить, что ни с кем из них не встречалась дольше двух недель. И закончила:

— Сейчас у меня никого нет.

И зачем-то, непонятно зачем, рассказала страшную историю нападения маньяка, да так разошлась, что себя стало жалко. Голос дрогнул, чтобы не разреветься, она отвернулась.

— Только ты никому…

Она так и не закончила этой фразы, потому что Толик с неожиданной силой притянул её к себе и поцеловал. Оба испугались того, что произошло.

— Ты извини меня, Толик, но мне пора.

Надя повернулась и вышла из подворотни. Толик молча последовал за ней, безмолвной тенью двигаясь на безопасном расстоянии, он дождался когда она сядет в машину и только тогда отправился в противоположную сторону.

 

18

Город был безлюден и вызывающе вульгарен, он как продажная женщина навязчиво предлагал себя, переливаясь всеми возможными огнями, но никому не был интересен, даже одиноким прохожим, торопящимся в уютное тепло дома. Светящаяся вакханалия захватила центральные улицы, гирлянды были повсюду, они словно паутина покрывали благородную седину камня, опутали деревья и взяли в плен аллеи. Одиноко бредущая фигура с опущенной головой, напоминала кадр постапокалиптического фильма.

«Боже, я всё испортил. Всё так хорошо было. В какой-то момент, мне даже показалось, что я ей интересен. Наверное, мне показалось… а я то, уже вообразил себя рыцарем на белом коне… тюфяк. Увалень. Теперь уже точно всё».

От этих мыслей нахлынула такая горечь, что вместе с воздухом откуда-то изнутри исторгся стон и Толик со злостью пнул ни в чём неповинную урну, проходящая мимо женщина с собачкой шарахнулась в сторону.

«А ведь у меня был реальный шанс. Первый и единственный раз она слушала мои бредни, а я дурак… Она терпела меня, просто терпела, а я… теперь, такого шанса она мне не даст».

Он прикрыл глаза и представил, как после праздников начнутся рабочие будни. Все будут не выспавшиеся, но довольные и усталые от празднований, будут со смехом рассказывать друг другу курьезные истории и только Надя будет стыдливо избегать его.

«Господи, почему ты создал меня таким идиотом. А может, попробовать всё исправить, позвонить ей, как ни в чём не бывало, поинтересоваться её здоровьем? Она решит, что я намекаю на её похмелье, нет».

Толик достал из кармана телефон, посмотрел на него, словно ждал звонка, но экран был тёмен и мёртв.

«Позвонить — это правильно, а что сказать? Скажу: извини, я был идиотом, ну это и так ясно, а если она не возьмёт трубку? Нет, этого я не переживу, это будет означать… может сообщение послать? Напишу, мол, извини, не хотел… как это не хотел, ещё как хотел, нет не подойдёт».

Искушение позвонить было слишком велико, но он понимал, что махать красной тряпкой перед мордой разъяренного быка, по меньшей мере, безрассудно.

«Может написать, что она мне нравится? А так, что не ясно? Нет, не хочу выглядеть последним дебилом в её прекрасных глазах… а как они блестели, просто сверкали, как драгоценные камни, а я кретин».

Руки холода не чувствовали, но слушались плохо. Толик попытался открыть заднюю крышку телефона, пальцы скользили, ничего не получалось. После десятка безуспешных попыток, появилось желание оставить всё как есть, но он прекрасно понимал, что до утра он точно не выдержит и точно совершит какую-нибудь глупость.

«Упустить такую девушку, красивую, умную, эмоциональную и трепетную, просто клад».

В отчаянии Толик исцарапал ключом всю крышку телефона, наконец, она сдвинулась. Он вынул симкарту и сломал её, чтобы избавить себя от искушения позвонить или написать Наде.

«Конечно, до сегодняшнего дня у меня не было никакой надежды… никакой, а теперь, уж точно не будет. Болван».

Быстрая ходьба заставляет сердце напряженно работать, разгоняет кровь и очищает мозги, поэтому парень стремительно двинулся в сторону дома.

Он и не собирался сдаваться, но надо было хорошенько подумать на спокойную голову, что предпринять, чтобы не натворить ещё больших глупостей. Не наломать дров.

 

19

Если бы Надежда могла услышать угрызения совести Толика… хотя, она была сильно занята. Она сидела на своей кровати, обхватив колени, и смотрела в окно на серое ночное небо. Внутри неё тоже шла нешуточная борьба, в форме диалога идеалиста и мизантропа:

— Как он мог? Как? Я думала, мы друзья.

— Дура. Где ты видела таких друзей, которые будут нянчится с тобой, когда тебя тошнит?

— Ну, всё равно, мог бы спросить…

— Как ты себе это представляешь? Разрешите, мадемуазель, вас облобызать?

— Может и не так, но он мог бы делать это медленно, чтобы я поняла его намерение…

— Чтобы его оттолкнуть? Ведь ты бы его оттолкнула или отстранила, или, ещё хуже, попыталась отвлечь его разговором на тему есть ли жизнь на Марсе, это точно, уж я то знаю.

— А может нет. Я ведь уже начала думать, что он мне может понравится…

— Ну, да конечно «может», ещё «когда-нибудь». Вот в этом ты вся. Чтобы элементарно поцеловаться с мужчиной тебе нужно сохнуть по нему как минимум месяц. Я права? Ты ведь не подпустила бы его к себе, так как не была в него влюблена, ведь так?

— Я же ведь сегодня собиралась переспать с Максом, как я могла, так быстро перестроиться.

— Ты ханжа и лицемерка. Макс умер в тебе до того, как ты стала бессовестно использовать Толика. В конце концов, его можно понять, ты сама его обнадежила.

— Я?!

— Ты, видно, от стресса отупела.

— Я не хотела… я хотела, чтобы он меня пожалел.

— Он тебя пожалел.

— Что же теперь делать?

— Тебе не было приятно?

Надя провела пальцем по губам, словно вспоминая мимолётные ощущения. Конечно, ей было приятно, от этого и возникла такая паника, но что теперь делать, она даже не представляла.

Перед тем как заснуть, Надя на всякий случай посмотрела на экран телефона, звонков не было, сообщений тоже, время 4.52.

На следующее утро, вернее день, тоже никаких весточек.

«Мог хотя бы позвонить, поинтересоваться моим здоровьем».

В этот день нашлось множество «неотложных» дел, которые Надя придумала себе сама, всем своим видом показывая, что не ждёт звонка, хотя, в глубине души была уверена, что Толик никуда от неё не денется.

Зоя Сергеевна с неподдельным интересом наблюдала за трудовым энтузиазмом дочери.

— Надюша, мне кажется, справлять Новый год с голыми окнами не очень уютно.

— Мам, не дрейфь, шторы быстро высохнут — синтетика. Я сразу поглажу и на праздник у нас будет чисто.

Пока стиральная машина справлялась с вековыми слоями пыли, девушка опустошила шкаф, то есть совсем, он теперь стоял зияющий с беспомощно раскинутыми руками, а горы шмотья терриконами возвышались по всей комнате. Мать беспомощно развела руками и ушла в свою комнату успокаиваться медитацией.

Надя неспешно перемещалась между кучами, будто на барахолке, выбирала что-то, складывала в аккуратные стопки.

«Мог хотя бы поинтересоваться, как я добралась до дома».

Раздался звонок городского телефона, это была Вика.

— Как голова? Хорошо погуляли, правда?

— Да, ничего. Ты во сколько ушла?

— Не я, а «мы».

— Вот это да, с кем? И во сколько?

— Мы ушли с Климушкой около половины двенадцатого. Кстати, он очень переживал, что мы оставляем твоё бездыханное тело без присмотра, но Толян обещал присмотреть. Присмотрел?

— Да.

— Что-то ты подозрительно немногословна сегодня, впрочем, как обычно. Кстати, Макс тоже оставался, не в этом ли причина твоей скрытности.

— Нет, он был занят другой.

— Наверное, это от отчаянья. Ты вряд ли помнишь, но перед отключкой, ты сказала ему: Сегодня, я твоя.

— Что-что, я сказала?

Ужас ледяной волной окатил девушку с головы до пят.

— Да, так и сказала: «Сегодня, я твоя» и положила ему ладонь на колено.

Надя тихонечко завыла от отчаянья.

— Кстати, я не могу сказать что Макс расстроился, нет, он только с интересом на тебя посмотрел.

— И кто ещё это слышал?

— На твоё счастье, рядом были только я и Толян.

— Ужас.

— Ну, что ты переживаешь? Толик не балабол, меня ты тоже можешь уговорить помолчать.

— Это позор. Я больше не пойду на работу.

— Ты что рехнулась? Послушай меня очень внимательно, подруга, если бы я или кто другой из группы увольнялся каждый раз, когда случался конфуз — работать было бы некому.

— Я не могу, я сгораю от стыда.

— Хорошо. Постольку поскольку, тебя с нами вчера «не было», расскажу тебе свои интересные наблюдения. Вчера все ужрались в зюзю, до поросячего визга. Анжела попыталась показать стриптиз, причем начала снизу… её остановил Клим. Я просила не прерывать сие дивное зрелище, но он сказал, что он на работе. И это ещё цветочки. Девчонки Веруся и Таисия целовались в засос прямо за столом. Вот так то, а ты, видите ли, что-то сказала, ты сказала, но не сделала же. Наверняка, именно поэтому Макс, не дождавшись «обещанного», переметнулся к другой. А, кстати, кто она?

— Эпизодница, такая тощая и прыщавая, но с губами…

— А-а, помню такую, мочалка, даже не обидно. Так ему и надо. Именно она вешалась сначала на Потапа, но он быстро её отшил. А еще Ольга Петровна ушла домой с Владимиром Петровичем в обнимку. Вот это люди дела, а ты только обещаешь. Эй, ты меня слышишь? Или нас разъединили…

— Слышу.

— И чтобы я не слышала от тебя ничего подобного: «не пойду», «не буду», в конце концов, это я за тебя отвечаю перед коллективом. Понятно? А мне за тебя не стыдно. Всё я закончила свою речь и буду приводить себя в порядок, у меня сегодня свидание.

— Да ты что? С Климом?

На продолжении следующего получаса, девушки основательно промыли кости Климу, его жене, с которой он живёт «постольку поскольку», обсудили перспективы отношений и планы встречи Нового года. Вика пригласила Надю поехать с их компанией на дачу.

— Нет, спасибо, я буду дома.

И про себя добавила: «если не появятся какие-нибудь новые планы».

Но надежда на новые планы таяла с каждой убранной кучкой барахла, телефон молчал.

«Неужели я его обидела? Он совсем не похож на капризную барышню. Странно. Почему он не обиделся, когда я приставала к Максу?»

Вскоре холодильник был помыт, поставлен вариться холодец. Если бы не мороз, Надежда помыла бы ещё и окна, такая в ней бурлила жажда разобраться во всём. Встряска грозила даже антресолям, неприкосновенным залежам семейного хлама, а вопросов становилось только больше.

Обретя душевное равновесие, Зоя Сергеевна выключила магнитофон и вышла «в мир». Первое, что она увидела, это баррикаду из стола и табуретки, а сверху торчали дочкины ноги. Душевное равновесие рухнуло.

— Надежда слезай, мне надо с тобой поговорить.

«Только не это» — подумала дочка, сдувая пыль с бровей, но послушно вылезла из тёмного чрева антресоли.

— Я очень стараюсь, надеюсь, ты заметила это, не вмешиваться в твою взрослую жизнь…

Звонок городского телефона прервал Зою Сергеевну на самом взлёте пафосной речи, это была её подруга.

«Слава Богу, это надолго».

Надя оглядела результаты своей «уборки» и поняла, что на их ликвидацию понадобится много времени и принялась разбирать баррикаду.

«Может, мне позвонить самой? И что я скажу? Привет, я та самая алкоголичка, что приставала к другому? Может, спросить о его планах на праздники? Это ещё хуже чем: сегодня я твоя».

К тому времени, как Зоя Сергеевна закончила свой обмен новостями с подругой, в квартире был восстановлен привычный порядок, а её дочь читала книгу в своей комнате или делала вид, по крайней мере, тема разговора была забыта.

— Доченька… может давай поставим настоящую живую ёлку? Ничего, что нас не будет дома, зато будет пахнуть смолой. Как тебе идея?

— Если хочешь, я могу сходить за ёлкой и нарядить её. Тогда снова придётся лезть на антресоль, за игрушками.

— Если ты не хочешь, то не надо. Просто, мы так давно этого не делали, уже… лет десять.

— Девять, мам.

— У тебя что-то не ладится, дочка?

— Нет, мам, у меня всё нормально. Просто… не могу привыкнуть к новой работе, иногда я ошибаюсь…

— А кто не грешен? Я хочу чтобы ты была счастлива… во всяком случае, счастливей меня.

— Мам…

— А что «мам»? Это правда, я не хочу чтобы ты была матерью — одиночкой, но одновременно я не хочу, чтобы ты жила с каким-нибудь уродом, ради сохранения семьи, нет. Я хочу чтобы ты была счастлива по-настоящему, а это очень трудно, нужно много работать. В общем, это я к тому, чтобы ты не пугалась трудностей, а смело шагала вперёд, ведь преодолеть страх это самое важное. «Смелость города берёт» — слыхала такое выражение? Я не призываю тебя быть хамкой, а просто, не останавливаясь, шагать вперёд, понимаешь?

— Да, мам.

— Ну, и хорошо. Когда ты собираешься запекать утку? Я спрашиваю, потому что мне тоже нужна будет духовка.

— Завтра буду. Мам, мне не хочется идти к Лариске.

— Почему? Я тебе о чём только что говорила?

— Я ничего не боюсь, во всяком случае в Ларискином доме, просто не хочется.

— Ну, смотри сама. Я с тобой остаться не смогу…

— Не надо.

— А ты обещай подумать ещё раз. Ладно?

— Хорошо.

Ей действительно не хотелось идти к старым школьным друзьям, там она всех знала и ей с ними было хорошо, но слишком спокойно, а ей сейчас хотелось бури.

— Я буду смелой.

Глубоко вздохнув, Надя набрала номер телефона Толика, с замиранием сердца ждала соединения, но он оказался «не доступен», что её взбесило. Она перепрыгнула через свой страх, а он видите ли не доступен, какая наглость!

Она отключила телефон и продолжила убираться.

 

20

А Толик в это время спал, нельзя сказать, что безмятежно, но спал, не подозревая о бушевавших штормах над его головой. После расставания с Надеждой, он в смятении прошёл пешком полгорода и очутился дома только утром. И теперь с большим трудом выкарабкивался из тревожного сна.

То ли день, то ли вечер, угнетающая и безжизненная серость вполне соответствовала настроению проснувшегося Толика. Сквозь пелену дремоты, проступили события прошлой ночи и сон как рукой сняло.

«Кошмар. Ужас. Как быть? Надо же что-то делать. А что?»

Желание что-то делать запустило механизм мышечных реакций, всё тело напряглось. Толик отбросил подушку, одеяло и резко вскочил. Он возбуждённо побегал кругами и открыл окно, в комнату проник бодрящий морозный воздух.

«Она мне этого никогда не простит».

Не взирая на обещание данное родителям, не курить в комнате, он не смог сдержаться и закурил, по пояс высунувшись в окно. Снаружи всё было, как обычно в зимний день. Внизу суетились люди, проезжали машины. Мир был серым, как его тоска. Сигарета не принесла никакого удовлетворения, с таким же успехом можно было пожевать земли, а вот свежий снег, собранный с отливов окна, умыл лицо и охладил пыл. Вода, стекающая по щекам, холодила кожу, как непролитые слёзы. Толик закрыл глаза и подставил мокрое лицо ветру, постепенно он почувствовал облегчение.

«Нет, конечно, откладывать можно бесконечно, но сначала всё-таки придётся попросить прощения».

Порывшись в карманах, он нашёл телефон без признаков жизни, он совсем забыл, что избавился от симкарты. Надо было срочно раздобыть новую.

Сидящие перед телевизором родители очень удивились, когда мимо них, одеваясь на ходу и бормоча что-то себе под нос, проскочил их сын. Хлопнула входная дверь и они переглянулись.

— Куда это он?

Майя Фёдоровна пожала плечами и зашла в комнату сына.

— Он опять здесь курил.

— А ты знаешь, во сколько он пришёл домой?

— Знаю, очень поздно.

— Нет, очень рано.

— Тебе лишь бы по твоему.

Константин Викторович скорчил гримасу, спорить с женой было бесполезно, он уже не делал этого лет двадцать.

— Я волнуюсь за него.

— А ты думаешь, что я…

Хлопнула входная дверь и их сын проследовал обратно в свою комнату, раздеваясь на ходу. Он поставил телефон на зарядку, затем в задумчивости прошёл несколько раз от балкона на кухне до окна в спальне родителей, это была самая длинная траектория в квартире. Майя Фёдоровна попыталась заговорить с сыном, но он лишь отмахнулся, затем заперся в своей комнате.

Несколько минут Толик смотрел на заряжающийся телефон, как-будто это было важно, затем решился и набрал номер телефона Надежды. Он перестал дышать… увы, абонент временно недоступен.

Сначала он с облегчением выдохнул, как будто откладывалась его казнь, затем понял, что потом, может быть слишком поздно.

Толик решительно направился в ванную и, несмотря на протесты родителей, заперся там. Обычно это помогало. Он разлил по ванночкам реактивы и проявители, приготовил плёнки, но успокоится не мог и понял, что сейчас это не поможет и всё убрал обратно.

Притихшие родители делали вид, что происходящее на экране телевизора им гораздо интереснее, чем метания сына. Толик путано объяснил им, что хочет чем-нибудь заняться и срочно, но не фотографией, не компьютером, не чтением книг, а чем нибудь эдаким. На что отец заметил, что, кстати, на шкафу пылится его некогда любимый транзистор, который дожидается ремонта третий год. А мать сразу припомнила машинку для закатывания солений, которая находилась в таком же положении.

Сын даже не счёл нужным ответить на подобные предложения, лишь отмахнулся и вышел. Такие бытовые подвиги ему сейчас были мелковаты, ему бы «саблю, да коня, да на линию огня», а семейные делишки слишком ничтожны для его рвущегося наружу отчаянья. Некоторе время он провёл за наблюдением круговорота мокрого белья в стиральной машине, затем всполошился, как застигнутый врасплох фазан и снова забегал по квартире.

Абонент по прежнему был не доступен. От еды Толик отказался.

Глубокой ночью Майя Фёдоровна проснулась от странных звуков, повинуясь инстинкту, она двинулась к их источнику. Она была чрезвычайно удивлена, обнаружив в ванной сына, растягивающего меха старого дедовского аккордеона, который издавал поразительно заунывные звуки, похожие на вой ветра в печной трубе.

 

21

Уже к четырём часам дня всё было готово: утка, запечённая в колесиках апельсина, большое овальное блюдо холодца, украшенное морковью и зеленью, а также пластиковые контейнеры с салатами.

Надя не любила откладывать дела на потом, даже наооборот, стремилась сделать их побыстрее, чтобы почувствовать себя свободной от обязательств. Теперь, в оставшееся до наступления Нового года несколько часов, можно было заняться чем-то приятным. Небольшая ёлочка, поставленная в простую кастрюлю с водой, ждала когда до неё дойдет очередь среди множества праздничных забот. Зоя Сергеевна оставила это удовольствие дочери, а сама что-то строчила на швейной машинке.

Обувная коробка со старыми игрушками, была кладом, куда каждый член семьи на протяжении нескольких десятков лет покупал что-то понравившееся ему, начиная с бабушки Софьи. Здесь в уютных колыбельках из ваты лежали хрупкие сокровища: самолетик с красной звездой, румяная Снегурочка, снеговики и зайки, овощи и фрукты. Вот эту кукурузину, например, купил ещё отец Надежды где-то на Дальнем востоке, а этот маленький гномик достался в подарок от дяди, который привез игрушку из Германии после войны. Вот такая вот история с географией в одной коробке. Но годы взаперти давали себя знать, кое-где на блестящих боках шаров проступили темные возрастные пятна, кое-где облупилась краска.

«Надо купить что-нибудь новенькое, а то как-то грустно».

— Мам, а ты не будешь против, если я наряжу ёлку не игрушками?

— Как хочешь, можешь вообще не наряжать, она и так красивая.

— Нет, я наряжу. Только использую продукты и предметы. Хорошо.

— Хорошо. А я, в свою очередь, хочу поросить тебя сделать мне приятное и надеть в гости моё любимое зелёное платье. Оно тебе очень идёт и это улучшит твоё настроение. Хорошо?

Девушка сделала кислую мину, но при этом согласно кивнула. Да, конечно, зелёное трикотажное платье было неоднократно проверенным оружием массового поражения и не давало осечек.

Дело в том, что благодаря льющейся текстуре, платье так выгодно демонстрировало все прелести женской фигуры, что Надя невольно вспоминала, что она девушка — существо нежное и эфемерное, соотвественно этому менялось её поведение, тембр голоса становился мягче, а движения плавнее. К тому же, потрясающий малахитовый цвет очень выгодно оттенял матовую белизну кожи и придавал глазам нефритовый оттенок.

Что ни говори, а трудно отрицать влияние одежды на поведение современной женщины. Постепенно отказавшись от корсетов, панталон, кружев и рюшек, прекрасные гитарные формы потерялись в униформе джинсов и брюк, растянутых футболок, бесформенных курток и солдатских ботинок. Да, и поведение прекрасной половины человечества стало мужеподобным.

Весь облик барышень прошлого как-будто говорил: обрати на меня внимание, именно на меня, догони и завоюй, а сейчас: я выберу сама и заставлю тебя полюбить меня, пусть не надолго, но я так хочу. У мужчин отняли всё: загадку, интригу, объект охоты и даже выбор, что сделало их более мягкотелыми и слабыми, и действительно, зачем охотиться, когда можно лежать на диване и всё приходит само?

Женщинам такое положение вещей тоже не принесло счастья, любая из них предпочла бы покорность любимому и сильному мужчине, но не любая готова в этом признаться. Да, и тяжело делать подобное признание, оспаривая первенство у мужчин во всём: в работе и дома, в искусстве, в науке и в постели.

В общем, согласившись надеть красивое платье, Надя выставляла себя на показ и одновременно защищалась словно бронёй своей женственной красотой. Отражение в зеркале было настолько привлекательным, что вызвало улыбку на лице девушки, придало сил и уверенности, отчего она похорошела ещё больше.

Подруги Лариса, Марина и Людмила были неприятно удивлены тем эффектом, который произвёл приход Нади на их мужчин. Обычно, она не внушала им опасений, но сегодня у неё что-то светилось внутри.

Женщины укрылись на крохотной кухне, для которой четыре человека это уже давка. Пока Надя доставала кастрюльки и контейнеры с едой из сумки, все остальные рассредоточились по периферии, чтобы она могла двигать локтями.

Марина решила не откладывать в долгий ящик и сразу обезопасить всех мужчин.

— Надь, у нас для тебя есть подарок. Скоро придёт Санька Забелин.

Ай-яй-яй, запрещенный приём, приглашать первую школьную любовь.

— Он придёт с женой?

— Ты безнадёжно отстала от жизни, он давно развёлся и теперь свободен, как ветер в поле, но надолго ли?

Где-то она уже слышала такие слова, они вызывали горький привкус. А откровенные намёки выглядели совсем пошло. Школа, вздохи и взгляды украдкой — это прекрасно, но какое отношение это всё имеет к реальной жизни?

— Я не понимаю, почему вы решили, что это будет мне приятно? Я не нравилась ему тогда, отчего вдруг должна понравиться сейчас?

Марина присела на подоконник и закурила.

— Не сердись, это была моя идея, мы хотели сделать тебе приятное.

— Это вы меня простите, я сегодня не уравновешенная, не стабильная какая-то…

— Что-то произошло?

— Нет. Это то и выбивает из колеи накануне Нового года. Я себе твержу последние пять лет: чудес не бывает и всё равно жду чего-то, не хочу, а жду.

— Вот мы и хотели сотворить чудо. Понимаешь, мы все с мужиками и нам неловко как-то.

— Марин, давай закончим эту тему. Пригласили и ладно. Мы будем чего-нибудь выпивать до двенадцати?

Лариса, хозяйка дома, достала чистый бокал и открытую бутылку красного вина.

— Конечно, будем. Мы уже это делаем, правда в тихую от мужиков, а то они налижутся, как в прошлом году и будем мы вчетвером куковать под бой курантов… За нас, умниц и красавиц!

Подруги тихонечко чокнулись и шёпотом проскандировали:

— Гип-гип-ура!

Наконец Надя достала из пакета увесистый свёрток из фольги.

— Это утка, её нужно разогревать не меньше получаса. Лар, напомни мне об этом или сама поставь, хорошо?

Они вчетвером дружили ещё в школе и в то время они редко появлялись друг без друга. Вместе ходили в кино, по магазинам, забирали из садика Люськину сестру, выгуливали Ларискину собаку. С тех пор, как прозвенел последний звонок их пути-дорожки разошлись. Людмила вместе с Маринкой окончили компьютерные курсы, Лариса поступила в институт и окончила его с дипломом экономиста, а Надежду взяла на работу мамина подруга. Теперь они собирались лишь по праздникам.

— Люсь, а что за парня ты привела?

— Это Паша, мы вместе работаем.

Из подруг, Людмила была всегда самой спокойной. Если влюблялись Марина или Надя, это было темой постоянных переживаний и разговоров. Лариса тоже была способна на всплески эмоций, но реже. А Люся, как её называли подруги, была покладистой, уравновешенной и мало эмоциональной особой. Поэтому, когда она говорила, что ей кто-то нравится, то звучало это точно также, как-будто она говорит о погоде, еде или удобной обуви. Но что касалось дружбы, она была самым надёжным и верным товарищем для всех троих, за это её и любили подруги.

— Девчонки, я предлагаю отнести мужичкам какие-нибудь закуски, а то, как бы они друг друга не покусали. Мне мой уже давно намекал на выпивку и закуску, но я не поддалась. Теперь, я думаю, уже можно. Да?

Лариса, как всегда беспокоилась о своих мужчинах, чтобы они вовремя поели, отдохнули, хорошо повеселились, но они все этого почему-то совершенно не ценили и обращались с ней, как с домработницей.

Марина посмотрела на часы.

— До одиннадцати нам за столом делать нечего. Чем бы их занять?

К сожалению, а может и наоборот, с пяти лет Надежда росла в семье без мужчин, поэтому образ большого, сильного и решительного самца почерпнут ею из книг и фильмов. Наблюдение за парами убеждало девушку, что её представления нереальны, но расставаться с идеалами нелегко.

Чаще всего, женщины относились к противоположному полу, как к вещи, к дорогой, нужной, даже необходимой вещи, её хотели иметь, её добивались, потом за ней ухаживали и боялись потерять, а при утере просто заменяли другой. И пока Наде не доводилось видеть взаимовыгодное сотрудничество и, тем более, «родство душ».

Глядя на то, как яркая, знойная Маринка несёт бутерброды своему рыхлому м невзрачному Диме, внутри у Надежды бурлило недовольство тем, что подруге приходится довольствоваться подобным мезальянсом, только потому, что не очень уютно одной, а праздники такие длинные.

«Неужели, это только иллюзия… и я никогда не увижу ничего подобного, тем более не испытаю? А жизнь примитивна и проста, как деление инфузории-туфельки? Не хочу верить в то, что не существует волшебной любви и лебединой верности, иначе, зачем заводить знакомства, мечтать, целоваться? Лишь для того, чтобы в постели уподобляться собакам в парке, унизительно. Надо верить в свою половинку, просто, необходимо мечтать о счастье, любви, о детях, рождённых в счастливом союзе. Я не могу и не хочу довольствоваться крохами… эрзацем любви».

 

22

— Мам, а ты когда-нибудь замечала, что половина грецкого ореха точь-в-точь как мозг человека?

— Сынок, мы такими темпами и к Рождеству не успеем… может, ты ляжешь поспишь, как папа, а я сама справлюсь?

Майя Фёдоровна уже жалела, что с радостью приняла помощь сына, он сорок минут задумчиво сидел над кучкой орехов. Понурыми плечами и остекленевшим взглядом Толик разрывал сердце матери, но она совершенно не знала чем и как ему помочь.

Так сложилось, что её мальчик всегда казался таким взрослым и самостоятельным, что не давал взрослым поводов для поучений.

Ещё в детском саду Толик был таким дисциплинированным, что его ставили в пример остальным детям. Почти полностью лишённый опеки родителей, он с рвением впитывал всё, что давали любые другие взрослые. В яслях он научился ходить, а в саду читать. Он помогал воспитателям укладывать, умывать и усаживать на горшки других детей. Когда Толик заболевал, воспитатели жаловались Майе Фёдоровне, что совершенно зашиваются без её сына. Толик стал первым и единственным ребёнком, которого в старшей группе, иногда, отпускали домой одного, благо жил он в соседнем доме.

Отдав ребёнка в школу, родители одиннадцать лет не имели никаких забот. И вот теперь, столько лет спустя, совершенно неожиданно, их взрослый ребёнок нуждался в поддержке и помощи, а родители даже не представляли как это делается.

Ещё прошлой ночью Майя Фёдоровна разбудила мужа и сообщила ему о тревожном состоянии сына, на что, видавший виды, Константин Викторович, работающий таксистом, сказал жене, что дела сердечные это её «епархия», ей и разбираться. Да, собственно говоря, она была не против, просто не знала как.

Когда-то в юности, Майя Фёдоровна была особой романтичной, но суровый быт и нудная работа сделали её весьма сдержанной, и даже скрытной. Её давно не тренированные чувства сегодня рвались наружу, но не находили выхода.

— Как ты думаешь, мам, если человеку нравится кто-то, может ли ему понравиться кто-нибудь другой?

— Знаешь сынок, в жизни случается абсолютно всё.

— А с тобой случалось что-нибудь подобное?

Ну, как объяснить сыну, что в эту ловушку попадаются практически все люди, живущие в браке. Год, два, пять ещё может протянуть страстная любовь, если она есть, далее необходимо терпение, ведущее к привыканию. И хорошо, если у супругов есть хоть что-то общее кроме жилплощади, как у них с Константином Викторовичем.

Эти абсолютно разные, на первый взгляд, два человека имели общие жизненные ценности. Муж уважал жену за лёгкое отношение к деньгам и незлобивость к людям, жена доверяла его надёжности, ценила его прямоту и уважала смелость мужа, именно поэтому они до сих пор вместе.

Конечно, соблазны были у обоих. Майя Фёдоровна догадывалась о внутренней борьбе в душе мужа, когда он приглянулся молодой диспетчерше, у них в таксопарке. Жена никогда не узнала бы об этом, если бы соперница сама не сообщила о своих чувствах по телефону. Сердце естественно защемило, но Майя Фёдоровна не вмешивалась и не спрашивала, она ждала. Несколько месяцев соблазн мучил Константина Викторовича, он почти не разговаривал дома. Достоверно неизвестно, как развивались и как завершились отношения мужа с этой дамой, но то, что они завершились, не вызывало сомнений.

За четверть века супружеской жизни Майя Фёдоровна, естественно, тоже испытывала соблазны завязать отношения с другими мужчинами и лишь однажды не смогла устоять. Отставной майор пленил её сердце и чуть было не увёл из семьи. Но как известно, «чуть» — не считается.

Как можно рассказать сыну о тех муках выбора между надёжностью, стабильностью, одним днём растянутым на десятилетия и свежим ветром, сулящим перемены, не всегда к лучшему, надеждой пережить что-то заново, что-то исправить.

Хотелось бы уберечь детей от ошибок родителей, но кто скажет какой шаг верный, а какой нет? Вряд ли разумно вешать свои сомнения на неокрепший ум сына, находящегося в поиске, ведь детям нужны готовые рецепты, им не нужны «возможно», «наверное» и «может быть», им дайте пилюлю от всех невзгод или отправляйтесь подальше.

Что делать, когда у тебя нет ответа на поставленный вопрос, когда задекларированный принцип жизни — правда? Человечеству известен лишь один надёжный способ выхода из подобной ситуации, если нечего сказать — задай вопрос.

— У тебя что-то случилось?

Мать не рассчитывала услышать правдивый ответ, просто, она перекинула подачу на поле сына.

 

23

Это был он и не он. Человек вроде носил тоже имя, которое набатом звучало в голове, когда-то, эти глаза, которые казались супер притягательными, были знакомы Наде, а морщинки вокруг — нет. Чудесный глубокий голос был здесь, а магия исчезла. Волосы были непривычно коротко подстрижены, зато на лице появились усы.

Эх, Санька, Шурик, Санёк, что с тобой стало? Теперь Надежде не было понятно, из-за чего она сохла два последних года школы. Как этот обычный, ничем не примечательный мужчина, мог вызывать в ней те восхитительно-мучительные чувства. А как замирало сердце от того, что Санька входил в класс, как бешено колотилось при одном звуке его голоса и как оно пыталось выпрыгнуть из груди, если он невзначай обращался к ней. О том, что нравится Наде он знал, но ему нравилась другая.

И вот теперь, от той гремучей смеси чувств: радости, что он есть на Земле и бесконечного горя от неразделённой любви, не осталось и следа, пепел и пустота.

Вся их не очень весёлая компания, наконец, уселась за стол, одни жаждали выпить, другие поесть и только Наде не хотелось ничего, почти ничего, всего один телефонный звонок мог бы исправить ситуацию, но телефон молчал как партизан в засаде. Праздничное настроение присутствовало только в телевизоре, мужики уже наполнили рюмки и нервно переглядывались, с обречённой очевидностью стало ясно, что на трезвую голову этого не выдержать. Санёк, сидящий напротив, уписывал салаты один за другим, так что его усы стали напоминать плохо промытую щётку для мытья посуды.

— Между прочим, вот этот салат приготовила Надежда. Тебе он понравился?

Надя попыталась взглядом остановить Марину, но это не подействовало.

— И кому только достанется такое сокровище?

Такая бесцеремонная реклама могла разозлить любого, будто навязывался какой-то залежалый товар.

— А зубы мои смотреть не будете? Жаль. А то я ещё вяжу и вышиваю крестиком.

— Не злись, действительно вкусно. Дашь рецепт?

Надя вздохнула, глупо было злиться перед самым праздником, а то вдруг правда, как встретишь его, так и весь год…

— Ладно, пойду посмотрю утку.

— Она ещё и утку приготовила, чувствуете запах?

А запах действительно уже проник в комнату и потихоньку терроризировал слюнные железы присутствующих. Мужики заёрзали. Ларискин нерусский ухажёр, по имени Амиран, высказал общее мнение:

— Утка — это хорошо. Неси.

Надя остановилась в дверях кухни.

— Сам неси.

И с ядовитой улыбочкой вернулась на своё место, остальные переглянулись.

«Пусть скажет спасибо, что я не одела салатницу ему на голову. С чего это он взял, что может мной командовать, как Лариской? Может, нам всем четверым поесть на кухне?»

Обычно Наде удавалось подавлять своё раздражение патриархальной наглостью, но не сегодня. Санька с удивлением рассматривал бывшую одноклассницу. Она этого не замечала, так и буравила глазами Амирана. Над столом повисла зловещая пауза, все перестали жевать. Естественно, положение попыталась спасти Лариса.

— Ничего, я схожу и принесу. В конце концов, я хозяйка.

Попытка не удалась, Надежда не унималась.

— Почему ты? Насколько я понимаю это задача мужчины выследить дичь, добыть и приготовить. Мне кажется, я не раз слышала, что мясо и женщина — две вещи несовместимые. Так Амиран? Или это всё понты?

Скользкая улыбочка ещё имела место на лице кавказского джигита, но держалась она на одном уголке губ. Лариса с беспокойством смотрела на подругу. Амиран просто вынужден был что-то сказать, все смотрели на него.

— Мужчина — охотник, добытчик…

— И что же ты добыл, Амиран?

За полчаса до боя курантов не самое подходящее время изливать своё раздражение каким-то охламоном, который пользуется добротой подруги. Да и Ларисе было неловко. Глядя, как у щуплого Амирана наливаются кровью глаза, Надя внезапно успокоилась.

— Давайте выпьем за мир во всём мире!

Все с облегчение взялись за бокалы.

— Вот так и начинаются войны… — тихо пробурчала Надя, поднося бокал к губам.

Не успел народ как следует закусить, а Лариса поставить ароматную утку на стол, как Надя снова привлекла к себе внимание.

— Я хочу поднять ещё один тост.

Никто не решился ей возразить, после её недавнего нападения на Амирана.

— Я знаю, что для этого тоста рано, обычно его пьют перед уходом, в бессознательном состоянии. А постольку поскольку, я хочу чтобы все без исключения его хорошо расслышали… В общем, я хочу выпить за хозяйку дома…

Лариса сделала какое-то протестующее движение руками.

— Да-да, именно за тебя. Ты милая и добрая, я желаю тебе, чтобы нашёлся человек, который оценит тебя по достоинству. За тебя!

Все прекрасно поняли, в чей огород был брошен камень, но даже Амиран был вынужден присоединиться к тосту, затаив обиду на Надю. Неожиданно Павел, который не произнёс и десятка слов за столом, посмотрел на часы.

— Осталось семь минут, надо открывать шампанское.

Все засуетились, мужчины приводя в порядок бокалы, женщины приводя в порядок мысли, надо ведь было успеть загадать желание во время боя курантов. Далее всё следовало по расписанию: речь президента, звон бокалов, бой курантов, крики «ура» и всеобщие лобзания. Надя чмокнула всех, даже Амирана и предложила ему пойти покурить.

Алкоголь уже завладел неокрепшим девичьим организмом. Когда они вышли на лестничную площадку, остальные остались курить на застеклённом балконе. На каблуках, девушка была значительно выше джигита и заметив это, она его пожалела, наверняка его мучает комплекс Наполеона.

— Послушай Амиран, не сердись на меня, у меня сегодня был тяжёлый день. И вчера…

Джигит нервно переступал ногами, глубоко затягивался и пытался не злиться. Он был одет во всё чёрное и поэтому был похож на маленького суетливого паучка.

— Я хочу тебе объяснить, Лариска тебе этого не скажет никогда, как мужчины делают нам больно иногда. Для вас это всё мелочи: телефонный звонок, лишний комплимент, цветок, подаренный без повода, для вас это ерунда, поэтому не стоит тратить время и усилия. А для нас это очень-очень важно. Отсутствие этих необходимых для нас вещей, делает нас несчастными…

— Это тебе Лариса сказала?

— Нет, конечно нет.

Надя поняла свою ошибку, нельзя вести с человеком душеспасительных бесед, предварительно его разозлив. Из приоткрытой двери выглянула Лариса, пришла на разведку.

— Пойдёмте выпьем.

За столом уже отложили вилки и вяло дискутировали на тему: с первым или последним ударом курантов наступает Новый год. Затем плавно переключились на обсуждение артистов, появляющихся на экране телевизора.

— Как она хорошо выглядит.

— Наверное, сделала себе подтяжку.

— Нет, что ты, если наши «звезды» делают себе операцию, у них сразу губы до ушей и раскосые глаза.

— Интересно, если операция не удалась, можно всё вернуть назад?

— Конечно нет, если ты выкроила платье из старого, ты же выбросишь обрезки, так и они.

— Зачем же, они дурочки, выкидывают, а вдруг пригодится?

— А как же эти куски кожи хранить? Я думаю, это невозможно. Проще потом с задницы пересадить.

— Хорошо, что это не наши проблемы.

— А этот совсем ссохся.

— Говорят, он «голубой».

— Это у нас про всех говорят.

— А эти блестящие брючки в обтяжку, это чудовищно выглядит, с его ногами.

— Может, ему так нравится?

— Надь, ты ведь теперь видишь их живьем, расскажи.

— Да? — Неожиданно заинтересовался Санька, — а где ты работаешь?

— Ты не знал? Она работает в кино.

— Я вижу актёров, а это артисты эстрады, это большая разница. Давайте лучше выпьем.

Предложение было встречено с большим энтузиазмом, все принялись наливать и разбирать закуску. Это был беспроигрышный вариант, хочешь сменить тему разговора за столом — предложи выпить. Сейчас совсем не хотелось вспоминать о работе, особенно о последнем рабочем дне.

Налили, подняли бокалы и стали переглядываться, мол, за что пьем?

— Вы как хотите, а я загадаю желание и выпью за его исполнение.

Сказала — сделала, в голове уже плыли мысли в ритме вальса.

— Давайте, за всё хорошее в наступившем году!

— Пусть у всех всё будет, а им за это ничего не будет!

Наде большого труда стоило сдержать себя, чтобы не прокомментировать этот уголовный тост Амирана.

— Пойдемте на улицу, постреляем петардами.

И действительно за окном уже раздавались одиночные выстрелы, но совсем скоро это безобразие вырастет в настоящую канонаду и будет продолжаться несколько дней. Этот дикий, варварский обычай перекочевал на российскую землю вместе с ордами китайских торговцев фейерверками. Причём, большинство дешёвой пиротехники издавало больше грохота, чем зрелища.

— Я не пойду, — сказала Надя, когда подруги уже оделись.

Лариса, как хозяйка почувствовала себя неловко.

— Почему?

— Я не люблю грохота, а вы идите. Я посмотрю из окна.

— Я тоже не пойду, — сказал Санька, снимая ботинки.

Подруги заговорщицки переглянулись, а Надя пожала плечами, мол, мне все равно. Когда все ушли и они вдвоём стояли у окна, расстояние между ними загадочным образом сокращалось, девушку это совсем не устраивало.

«Какого хрена! Я не хочу пыльных ухажёров и протухших чувств. Я хочу другого…»

— Обычай петардами встречать Новый год пришёл из юго-восточной Азии. Только не наш Новый год, а по лунному календарю, каждый год он наступает в разное время. Грохотом они отгоняют злых духов.

— Откуда ты это знаешь?

— Я люблю читать статьи в журналах о путешествиях.

Надя была готова пересказывать статьи одну за другой, лишь бы Санёк не положил ей руку на плечо, так сказать, отвлекающий манёвр. Но он таки положил…

 

24

Вот знакомый сквер, сейчас он завернёт за угол и там будет родной дом, надо торопиться — родители ждут, а за углом неожиданно оказывается совершенно неизвестное место, дома, дома, холодный ужас сжимает сердце. Скорее назад, на знакомую улицу, но там тоже всё изменилось и тоже незнакомо. Паника, бежать…

— Толик проснись…

— Мам, я же просил не будить меня. Я не хочу праздновать…

— Стёпа пришёл.

Он чувствовал себя разбитым, но все равно поднялся и оделся. Стёпа был его единственным другом ещё со школы, хотя и немного странным. Трудно было сказать, что именно их объединяло, но вместе двоим «странным» мальчикам было легче, чем поодиночке, это был союз двух одиночеств.

Они не играли вместе в футбол или другие подвижные игры, только иногда в шашки и шахматы, как умели, научить их было некому. Ходили в кино и редко на каток, но вместе им было спокойно и надёжно, они доверяли друг другу, потому что были родственными душами.

Родители Степана строили ГЭС где-то в Кыргызстане, а за мальчиком присматривала бабушка и ей было абсолютно всё равно какие оценки получает внук, главное чтобы ел вовремя и не болел. Учиться Степану было не интересно, поэтому он еле-еле натягивал тройки по всем предметам кроме физики, если бы учительница могла бы, то поставила ему десять баллов, настолько он много знал по её предмету. Его интересовало всё, что можно было разобрать, чтобы понять как это устроено. Толик пытался заинтересовать друга фотографией, но не получилось, зато Стёпа с лёгкостью починил фотоувеличитель, когда тот сломался.

Так и осталась у Степана эта страсть, которую он за мизерную зарплату удовлетворял в будке под броским названием «Бюро ремонта», где брался за починку всего, что ему приносили, от будильников до минитрактора. Иногда Толику казалось, что он справился бы и с ядерным реактором, если бы ему позволили, в общем и целом, он уважал своего друга.

Они вышли во двор, где-то далеко уже были слышны одиночные выстрелы петард, уж полночь близится.

— Ты чего спать завалился?

— Да ничего, паршиво мне.

Степан направился на детскую площадку, к каруселям.

— Только не на карусели…

Молчание друга было долгим, он переваривал глубокое удивление.

— А я уволился с работы.

Это новость была сногсшибательной и если бы не сердечные раны, Толик забросал бы друга вопросами.

— Неожиданно.

Двор был образован тремя пятиэтажками и забором, парни по пенсионерски сделали кружок неспешным шагом и приземлились на лавочку, рядом с соседним домом. Тихо кружились снежинки в тёмном колодце двора. Только раз в году в домах было так много светящихся окон и если прислушаться за каждым из них бурлила жизнь, где-то звучала музыка, возбуждённые голоса и звон посуды.

— Интересно, куранты уже пробили?

— А почему у тебя телефон выключен?

— Не хочу чтобы с работы беспокоили… а что у тебя произошло?

Стёпа порылся во внутреннем кармане куртки и вынул маленькую бутылочку шампанского, на один стакан.

— Я решил поступать в университет.

— Вот это да! А работа при чём?

— Она отнимает много времени и не позволяет заниматься, а мне надо подтянуть все предметы…

— Кроме физики…

— И физику тоже, в теории я слабоват.

— Это… круто…

Эта фраза прозвучала вяло и неубедительно. Чтобы рассеять сомнения, которые закрались в душу, Стёпа повернулся к другу и внимательно вгляделся в его лицо. Вид у того был неважнецкий, мешки под глазами, двухдневная щетина и убегающий взгляд.

— Ничего не хочешь рассказать?

— Не-а. О чём рассказывать? Что я опять облажался? Нет уж.

В этот момент из ближайших окон раздалось многоголосое «ура» и тут же началась настоящая пальба петардами и небо вспыхивало, то тут, то там, разноцветными фейерверками.

Шампанское пили из горла, по одному большому глотку, а шипучий непокорный напиток пытался сбежать через нос. Друзья фыркали, кашляли и смеялись, глядя друг на друга. С балкона верхнего этажа кто-то бросил горящий бенгальский огонь. В снопе искр, горящий искрящийся шар напоминал комету и описав в морозном воздухе красивую дугу, он упал в снег.

В общем-то, праздник удался.

 

25

Проснуться удалось лишь с третьего раза, первый — хотелось пить, второй — от головной боли, а вот на третий раз тяжёлый сон, наконец, отпустил. На часах было «06.03», Надя услышала звуки шагов в квартире наверху и где-то рядом работал телевизор, по всем признакам был вечер, хотя не факт, в Новый год всё переворачивается вверх дном, привычные признаки не работают.

Да, вообще, какая разница сколько сейчас времени, самое большое удовольствие приносили выходные тем, что никуда не нужно торопиться и бежать, любое дело может подождать.

Вспомнив события Новогодней ночи, Надя гнусно захихикала, да, накуролесила, по полной программе. Под влиянием хмеля, она побраталась со своим презираемым недругом Амираном, не взирая на его молчаливое сопротивление, выпила с ним на брудершафт, с жёстким поцелуем в конце. Как её не вырвало при этом непонятно. Кажется, что-то голосила в микрофон под хиты караоке, но это не точно.

Самое смешное, Надя прыснула со смеху, она позволила Саньку «плясать кобелем» вокруг неё. Уж он так старался, так старался, видимо зелёное платье подействовало, так и вился плющом.

Что двигало Надей, под парами алкоголя, было непонятно, даже ей самой, то ли она отыгрывалась за прежние страдания, то ли ей было просто приятно, неизвестно, но не противно — это точно, это она помнила хорошо. Сначала она позволила Саньку целовать себе руки и он решил, что она его поощряет и двинулся выше. Девушка играла с ним, словно кошка с мышкой, то отстраняя пылкого ухажёра, чтобы поостыл немного, то позволяя ему продвигаться дальше.

Как вертелась комната и весь мир, удивлённые физиономии подруг и их ухажёров сливались в разноцветный серпантин, а в голове булькали пузырьки шампанского, когда Санёк кружил её на руках, то в одну сторону, то в другую, а она хохотала. Что делали в это время другие, она понятия не имела, да это и не важно.

Важно, что она себя почувствовала такой лёгкой, искрящейся, как шампанское и такой же ударяющей в голову мужчинам, хотя точно знала, ни на секунду не сомневалась, что Санёк и воспоминания о нём останутся в прошлом, никогда не станут будущим, но он этого не знал.

Надя хихикнула, вспомнив лицо своего ухажёра, когда она ему это сказала на улице, когда он её так страстно всем телом прижимал к двери её подъезда. Эту картинку она пожалуй запомнит на будущее, как непривлекательно выглядит похоть без настоящих чувств, чтобы больше не попадаться на удочку неразделённой любви.

Довольно громко заурчало в животе, ведь всю ночь Надя налегала на спиртное, а не на еду, надо было подкрепиться. Она встала, подняла с пола зелёное платье, оно выполнило свою задачу и сегодня напоминало сдувшийся шарик, отнесла его в корзину с грязным бельём, по пути заглянула в мамину спальню. Зоя Сергеевна спала с включённым светом и книгой в руках, Надя аккуратно сняла очки с лица матери и выключила торшер.

Самое приятное, после праздников, это залезать в холодильник полный всяких вкусностей. Наложив полное блюдо разных салатиков, Надя отрезала приличный кусок холодца, капнула кляксу красного хрена и отрезала толстый шмат бородинского хлеба. От ароматов еды рот наполнился слюной, и хотя, сначала стоило почистить зубы, она решила на сегодня сделать исключение и поменять эти два дела местами.

Невероятная смесь вкусов наполнила рот и девушка прикрыла глаза чтобы унылый вид из окна не мешал наслаждению.

«А праздник удался, — подумала она — даже если…»

Вдруг вспомнив что-то важное, Надя с полным ртом и тарелкой в руке вернулась в свою комнату. Там из-под подушки она достала мёртвый телефон и задумалась.

«Если я его сейчас включу, то каждые пять минут буду смотреть на него, не догадался ли кто-нибудь прислать сообщение. Нет, не хочу дёргаться».

Чашка горячего зелёного чая, выпитая в тёплой постельке, с интересной книжкой в руках, вот идеальное продолжение бурно проведённого праздника. За стеной кто-то включил громкую музыку и хрупкий мир безмятежности был разрушен.

«Только не это».

В эпоху интенсивного строительства были построены дома, где человек, при всём желании, не смог бы почувствовать себя одиноко. Увлечённые погоней за количеством готовых муравейников, никого не интересовали проблемы звукоизоляции, дома росли как грибы.

В этих тонких стенах бурлила полноценная жизнь: люди страдали, праздновали дни рождения, женились, ссорились и не одно поколение детей испытывало мастерство строителей на прочность. И хотя, большинство соседей шумели в одинаковом ритме: утро — подъем, сборы на работу и в школу, днём — затишье, вечер — ужин под телевизор и крики на детей, но в каждом доме встречались индивидуумы портившие жизнь многим вокруг, все их знали и регулярно перемывали им косточки. Если кто-то увлечённо играет на музыкальном инструменте, то можете быть уверены, соседи обязательно знают его репертуар наизусть и терпеть не могут музыку. Если у кого-то появлялся новорожденный малыш, то обязательно вокруг все мечтали, чтобы карапуз быстрее вырос. А скандальные шавки вызывали у окружающих приступы ксенофофии. Как говорила бабушка, хороших соседей надо заслужить.

В таких домах почти всё на слуху, личная жизнь сразу становится общественным достоянием. Наде тоже «повезло» с соседями. Людей, живущих в квартире наверху, она вряд ли узнала бы в лицо, но знала об их жизни многое. Она прекрасно слышала, когда они мылись, слушали музыку или пылесосили, когда двигали мебель или ребёнок катал по полу что-то чугунное, если судить по звуку. Трудно было сказать какого возраста и пола был этот ребёнок, скорее всего это была девочка, по тому, как звучали её туфельки на деревянной подошве, которые ей одевали по праздникам или к приходу гостей, они издавали характерное тук-тук.

Но нельзя сказать, что слышно было только звуки сверху, ничего подобного, очень часто по ночам, когда общий фон шумов снижался, становилось слышно снизу тоже, например, раскатистый храп. Библиотека шумов регулярно пополнялась новыми, ещё не каталогизированными экземплярами.

Надя не сразу переключилась со страстей книжных, где обворожительная Анжелика спасалась от преследователей, и не сразу поняла, что отвлекло её от чтения. В квартире наверху ругались двое, мужчина и женщина. Вернее было сказать, женщина кричала, а мужчина отбрёхивался, она: бз-з-з-з, бз-з-з, он: бу-бу-бу.

Страсти накалялись, голоса звучали всё громче, Надя уже не могла сосредоточится на книге, она вся превратилась в слух. И хотя, слов было не разобрать, интонации голосов были вполне понятны. После очередного «бз-з-з», хлопнула дверь так, что вибрация прошла по стенам и босые ноги зашлёпали по полу в сторону коридора, другие ноги погнались за первыми: «бз-з-з», что-то упало, жалобно заплакал ребёнок. Крики и шаги вернулись в комнату над головой Надежды, теперь уже мужчина и женщина орали одновременно, иногда ор сменялся и возней, что-то падало и ребёнок плакал всё громче. Эта какофония продолжалась недолго, наверху что-то страшно грохнуло и тут же затихло всё: крики, шум, плач.

Эта тишина была так зловеще пугающа, что сердце у девушки скатилось в пятки, она боялась дышать, так ей хотелось чтобы наверху проявились хоть какие-нибудь признаки жизни, но увы.

«Убил?» Первым порывом Нади было позвонить в полицию, но она сообразила, что за такой «сигнал» может сама очутиться в психушке. Из звенящей тишины выполз какой-то неясный шорох, который при нарастании напугал девушку ещё больше, что-то волокли по полу.

«Надо что-то сделать». Надя, накинув кофту, вышла из квартиры — ничего не слышно, поднялась наверх, ничего. Она подошла ближе к двери, полнейшая тишина, как будто ничего и не было. Может показалось? Может приснилось? Выпрямиться она успела, но вот отскочить от двери нет. В проеме показался потрёпанный мужик в майке и с ведром в руке, он на секунду замер от неожиданности, нечленораздельно крякнул, свободной рукой уперся в толстый бок, подбирая приличные слова из своего лексикона.

— Простите, а ваша жена дома?

— Жена? А что собственно…

— Я соседка снизу.

За спиной бугая показалось бледная тень его жены с заплаканным лицом, а Надя так и не могла придумать подходящего повода для своего любопытства.

— Я… хотела… попросить у вас луковицу. Да, одну. Я верну завтра.

На замученном лице женщины проявилось недоверие, а муж, успокоенный, пошёл к мусоропроводу. Женщина, прикрыв дверь, направилась на кухню, а Надя выдохнула.

Она потом дома долго смеялась над своей глупостью и подозрительностью, но это была ерунда по сравнению с тем, что все были живы.

 

26

Глаза запотели, когда он наклонился сделать глоток горячего чая, на улице был мороз, а чай был горяченный. Это было так необычно, будто в тумане, свет от фонарей приобрёл светящийся ореол, а двигающиеся фигурки людей были похожи на разноцветные кляксы. Толик изучал это интересное оптическое явление и не заметил, что совсем рядом, юное создание, улыбаясь, пристально смотрит на него. Девушка была симпатичная, в розовом лыжном костюме и белой шапке с большим помпоном, с двумя подругами она тоже пила что-то горячее из бумажного стаканчика.

Народу вокруг было много, праздники. А мимо, райскими птицами, пролетали парни и девушки, уверенно скользящие на коньках, выписывающие узоры на льду. Толик со Стёпой, явно переоценили свои способности, как фигуристов, за полчаса они лилипутскими шажками добрались до набережной и теперь, изображая парочку степенных пингвинов, остановились на чаепитие, скорее по необходимости, нежели удовольствия ради. Уверенные в себе фигуристы, брали стаканчики с горячими напитками и с ними, легко и небрежно уносились в даль, друзья не могли себе этого позволить. Они не говорили об этом, но каждый из них в тайне мечтал скинуть эти неудобные, взятые на прокат коньки и пошевелить затёкшими пальцами ног.

С сухим треском взламывая тонкий лёд, по реке медленно шёл теплоход, на борту гремела музыка и сверкали огни. Толик облокотился на каменный парапет, Стёпа последовал его примеру и так они стояли, прихлёбывая быстро остывающий чай.

— Стёп, а тебе никогда не хотелось уехать куда глаза глядят?

— Хотелось… помнишь, я собирал апельсины в Арголиде? Но быстро прошло.

— А ты хотел остаться?

— Да, первый месяц. С тех пор, я терпеть не могу апельсинов.

— Ну, ты же не думал эмигрировать?

— Думал, ещё как думал, только не говорил никому.

— А я и не знал, а почему?

— Блажь, давай не будем об этом.

— Ладно…

Теплоход уже почти прошёл мимо них, на корме читалось название «Никола Тесла».

— Ты слышал о последнем эксперименте Теслы?

— Нет. Знаю лишь, что он загадочно жил и загадочно умер.

— Эксперимент назывался «Филадельфия» и должен был сделать корабль невидимым для радаров и мин. В распоряжение Теслы предоставили корабль «Элдридж» с экипажем 181 человек, который он оборудовал своими знаменитыми катушками. Однако его обуревали сомнения, ибо с развитием проекта, он все яснее осознавал, что потеряет людей, если не внесет изменений в условия эксперимента. Его торопили, шла Вторая Мировая война. Он отказался продолжать эксперимент.

— И?

— И умер… за полгода до завершение эксперимента. Один, в номере отеля.

— Ты к чему это рассказываешь?

— Это, наверное, самый загадочный эксперимент, впрочем, его последствия не разгаданы до сих пор.

— Ну? Не тяни, договаривай.

— Его завершили другие люди. В назначенное время в сухом доке были проведены предварительные испытания и корабль действительно исчезал на несколько минут. У людей, однако, как и предполагал гений, появились явные признаки душевных расстройств и психической неуравновешенности.

— Блин, как интересно, я не знал.

— Это ещё не всё.

— Не всё?

— Самое интересное произошло в порту Филадельфии, когда проводилась основная фаза эксперимента. Включением рубильника запустили завершающий цикл эксперимента. Заработали центральный генератор нулевого времени и четыре вспомогательных генератора электромагнитных колебаний. Корабль начало окутывать зеленоватым туманом, затем туман стал исчезать… вместе с эсминцем, только чёткий отпечаток корабля остался на воде.

— Ни фига себе!

— Да, через несколько минут судно снова появилось. Но было обнаружено нечто ошеломляющее, оказывается, после того, как судно исчезло в Филадельфии, оно переместилось в другой порт — Норфолк, а затем вернулось обратно в Филадельфию. В результате эксперимента большинство моряков стали душевнобольными, некоторые люди вообще исчезли и никогда больше не появлялись, но самое страшное и загадочное было то, что 27 человек в буквальном смысле срослись с конструкцией корабля, тринадцать — умерли от ожогов, пять человек оказались «вплавлены» в металлическую обшивку корабля! Только 21 человек остался невредимым. Люди утверждали, что попадали в другой мир и наблюдали неизвестных существ.

Это было так удивительно, что с трудом верилось в реальность произошедшего когда-то, загадочней чем выдумки писателей фантастов. Толик смотрел в след удаляющемуся теплоходу, носящему имя гения.

— А это научные факты?

— Всю документацию по эксперименту изъяли спецслужбы, она засекречена до сих пор, но есть свидетельства не одного десятка очевидцев.

— А что учёные говорят? Что это было?

— Ну, версий куча: телепортация, ворота в другой мир и прочая чепуха.

— А ты, что думаешь по этому поводу?

Степан задумался высказывать ли ему свои мысли, Толик жаждал разгадки этой давней истории и как все люди ждет простых объяснений, а их нет и быть не может.

— Ты заметил девушку в розовом?

Толик оглянулся по сторонам и сразу увидел ту, о которой спрашивал друг, она по прежнему смотрела на него и улыбалась. Совсем юная, скорее всего школьница.

— Малявка.

— А тебе нужна пенсионерка?

— Мне никто не нужен…

— Кроме?

Толик сделал вид, что не расслышал вопроса, он посмотрел куда-то вдаль, сдвинул брови, вдруг напрягся, дёрнулся и побежал… бы, если бы на ногах не было коньков, а так — ускорялся рывками, пытаясь сохранить вертикальность. Он догнал каких-то двух девушек, не спеша прогуливающихся по аллее, сказал им что-то и развернувшись, вяло покатился назад. Все это происходило под неусыпным вниманием девушки в розовом, она была расстроена увиденным.

— Обознался, — признался Толик другу.

 

27

Белая плотная пелена накрыла город, природа словно пыталась выполнить план по осадкам, компенсировать малоснежный декабрь, так что это был прошлогодний снег, он сыпался и сыпался с неба крупными хлопьями.

Выглянув в окно, Надя увидела лишь соседний дом в белой фате, кусок дороги с фонарями и всё, остальной окружающий мир исчез, он был стёрт. Девушка поняла, что сегодня обязательно опоздает. Эта перспектива её не пугала, а скорее радовала, это отдаляло момент предстоящей встречи с Толиком.

С одной стороны, она очень хотела его видеть, чтобы проверить те чувства, которые только зародились в ней, с другой — эта встреча пугала её. Казалось бы, чего бояться, она ему нравится, он это красноречиво продемонстрировал, но тот ли он, каким она его знает, каким представляет. Боязнь очароваться человеком пустым, недостойным, который окрутит, использует и унизит, а боль останется навсегда, она всегда остаётся, иногда притупляется, но не уходит. Никогда. Конечно, Толик не мог быть таким, ведь он проявил себя таким надёжным другом, но увы, игры гормонов меняют всех.

Так уж устроена природа, в том числе природа человека, все хотят произвести впечатление на противоположный пол, поэтому лгут и притворяются все. Одни меняют окраску, другие раздуваются, чтобы казаться значительнее, третьи танцуют — всё как у людей. Может, это и правильно по законам матушки природы, ты должен уметь что-то делать лучше других, чтобы выбор был совершён в твою пользу, но слишком велико разочарование потом, правда, только у людей.

А идти на работу надо. И там встречаться с Толиком. И что-то говорить. Сейчас Надя предпочла бы понаблюдать за ним, ведь, она почти не обращала на него внимания до банкета, она была занята другим. Было бы неплохо послушать и посмотреть, как он общается с другими, как смотрит на девушек, что веселит его, что огорчает, часто из таких мелочей складывается совсем другой образ, нежели он сам себя преподносит, иногда достаточно увидеть как человек ест, чтобы понять о нём многое. Но этого преимущества у Надежды не было, это Толик давно присматривался к ней, оценивал и в результате — поцеловал.

«Как же мне себя вести? Я не хочу обидеть его излишней холодностью, но и обнадёживать не хочу, пока в своих чувствах не разберусь. Остаётся одно — сделать вид, что ничего не было, ничего не помню. Ещё лучше — у меня алкогольная амнезия… да, это лучше всего».

В тот момент, когда девушка подходила к студии, страх сковал её ноги, лишь усилием воли ей удавалось двигать ими и если бы не метель, многие бы заметили её неестественную походку. Наде казалось, что сейчас она откроет дверь и сразу встретит… но нет, ничего подобного, путь свободен. Ну, тогда за следующим поворотом точно… нет, странно. И каждый раз сердце замирало в предвкушении, и каждый раз девушка испытывала разочарование.

У павильона, как обычно, торчала почти вся группа, но и там не было Толика, удивительно. Надя поздоровалась со всеми и проскользнула внутрь. Осветители ставили свет и было светло, как летним днём. Толика нигде не было видно. Ну, это уже свинство.

«Он что скрывается? Бегает от меня? Это я должна от него бегать. Сейчас съёмки начнутся, никуда не денется».

Надежде так вдруг стало обидно, что её обманули в ожиданиях. Это она — девушка, существо хрупкое и беззащитное, а мужчина имеет право бояться, но не имеет права это показывать, во всяком случае, так считала она.

Тут в павильон вошёл Макс, Надя сделала вид, что его не замечает.

— Привет. Что же ты меня бросила после банкета?

— Привет. Извини, но ты был занят.

Неожиданно Макс показался Наде таким недалёким и примитивным, он вполне искренне задумался над её словами.

— Занят? А чем?

— Не «чем», а «кем».

Надя не удержалась, выразительно повела бровями.

— Макс, а ты не видел Толяна?

— Увы, он больше не с нами.

Что-то грохнулось об пол и разбилось вдребезги, наверное, несбывшиеся мечты.

— Как это?

— Я пошутил. Он вывихнул ногу. Когда появится, не знаю.

— Зато, я знаю.

Макс стоял спиной к двери, поэтому не видел Толика с забинтованной ногой, ковыляющего по направлению к ним.

Встреча оказалась совсем не страшной. Дурацкая улыбка на лице Толика, выдавала его радость. Он приближался к предмету своих чувств, не замечая ничего вокруг, как кролик к удаву.

— Братец, ты зачем встал? Тебе надо отлежаться.

Стена произвела бы больше впечатления, чем слова Макса, причём на обоих. Они были поглощены этим медленным сближением.

— Привет…

— Привет…

Наверно Максу показалась странной эта гигантская пауза, поэтому он поспешил ретироваться и исчезнуть. Но он ошибался, это была не пауза, просто общение происходило без слов. Восхищенный взгляд Толяна говорил: «я признаю твою власть надо мной», Надя с легкой улыбкой опускала глаза: «ты меня смущаешь» и вновь поднимала взгляд: «я скучала».

Мимо них, истуканами застывшими друг напротив друга, вереницей потянулись люди к своим рабочим местам. Надя очнулась первая.

— Тебе надо домой, надо вылечится.

Толик со спокойной улыбкой отрицательно покачал головой.

— Нет. Посижу, посмотрю, когда ещё выпадет такое удовольствие — посмотреть на нашу работу со стороны.

Надя помогла Толику дохромать до её укромного уголка со стульчиком, усадила его, хотя он и пытался сопротивляться, а сама отправилась в декорацию.

Это был чудесный день, самый прекрасный в жизни Нади, ничего более удивительного с ней не случалось. Во-первых, она чувствовала крылья за спиной, ей впервые всё удавалось гладко, легко, она сама себя радовала и чувствовала, что становится профессионалом, и хотелось развиваться дальше. Во-вторых, весь день она старалась не смотреть в сторону Толика, да это было не нужно, она всей кожей чувствовала его взгляд, этот прожектор нежности.

Взгляд влюблённого мужчины творит чудеса, у женщины расправляются плечи, в шее появляется лебединый изгиб и кошачья грация в движениях, в голосе проскальзывают мурлыкающие нотки. И это сразу замечают окружающие, они смотрят вслед, словно спрашивают: «кто эта красотка»? Макс, глубоко удивлённый поведением друга, наблюдал издалека за прекрасной девушкой, которая расцветала на его глазах. Да, надо сказать, Надя сегодня сама себе нравилась, наверное поэтому всё получалось. Абсолютно во всём это был исключительный день, её даже похвалил второй режиссер за расторопность и сообразительность. Та-да-м-м. Жить в гармонии с мирозданием это так прекрасно!

Когда случается что-нибудь хорошее, человек моментально привыкает к этому, ему кажется, что так было и будет всегда. Но он закончился, её чудесный день и надо было расставаться, Надя и Толик лишь немного посидели на лавочке в ожидании такси.

— Как же тебя угораздило?

Он виновато пожал плечами.

— Катался на коньках.

— Больше так не делай, хорошо?

Расставаться, всё равно что ковырять только что зажившую рану.

— Надь, может ты проедешь со мной хотя бы до метро?

Надя была тверда, она чувствовала себя такой перевозбуждённой, ей надо было переварить огромную кучу новых впечатлений и привыкнуть с себе новой. Толик не стал настаивать, но когда она уже приближалась к метро, на телефон ей пришло сообщение: «Надюха, не вешай нос! Я отключаю телефон, чтобы не звонить тебе каждую минуту и не надоедать. Теперь у меня есть стимул быстро выздороветь. Очень надеюсь, ты дождёшься меня…»

Пока она ехала в метро пришло ещё одно: «Я уже скучаю. Как же мне выдержать несколько дней?»

По дороге к дому ещё одно: «У меня нет никакой силы воли. Я хочу тебя видеть». У Нади появилось острое желание развернуться и поехать к нему навстречу, но она написала и отправила Толику сообщение: «Отключи телефон или хуже будет… возьму и забуду тебя». А он в ответ: «Слушаюсь и повинуюсь».

В этот вечер Надя не могла читать, она лежала в темноте и улыбалась.

 

28

Неделя пролетела незаметно, в мечтах и в работе, которая наконец-то стала нравится.

Толик появился неожиданно, невзирая на то, что Надя ждала его каждый день. Он окликнул её на улице, когда она выходила со студии после работы. Увидев его, она рассмеялась каким-то серебристо-колоколчиковым смехом, он звенел и переливался на морозе, превращаясь в чистое серебро. Толик, с загадочным видом, поманил Надежду к себе, и тотчас сотни кузнечиков пустились вскачь, наполнив дыхание трепетом в ожидании сюрприза. Не отрывая взгляда от зардевшегося лица девушки, он немного расстегнул молнию на куртке и из-за пазухи выглянули алые венчики роз.

— Это мне?

Вопрос был лишним, но ей приятно было услышать ответ, она кокетничала.

— Спасибо, — Надя чмокнула его в щёку, — как твоя нога?

— Меня выписали, я здоров. С завтрашнего дня — я на работе.

На последних словах Толик понизил голос и многозначительно поиграл бровями.

— А сегодня?

— А сегодня мы отмечаем моё выздоровление.

Толик взял девушку под руку и они отправились в путь по заснеженным улицам. Они щебетали о чём-то незначительном, как птички по весне, когда Надя неожиданно остановилась и попросила:

— Поцелуй меня.

Толик послушно чмокнул её в щёчку.

— Не так.

— А ты не убежишь?

Конечно Толик опасался последствий, ведь за прошлую ошибку он долго винил себя, но ободрённый обещанием не убегать, он всё-таки решился, ведь именно об этом он боялся даже мечтать.

Поцелуй получился сверх нежным и деликатным, напоминавшим касание крыльями бабочек. Когда Толик почувствовал, что Надя отвечает на поцелуй, он крепко обнял её и продолжил целовать её более страстно. Сколько длился этот поцелуй неизвестно, может одно мгновение, может целую вечность, но они оба успели побывать в космосе и совсем не торопились на землю. Ещё очень долго они не могли отстраниться друг от друга, так и стояли, она — спрятав лицо у него на груди, он — прислонившись губами к её макушке.

Когда они снова двинулись в путь, им не хотелось ничего говорить, их переполняли эмоции и они боялись их расплескать. Прикоснувшись к прекрасному и вечному, человек не склонен к пустой болтовне, ему хочется сохранить в себе ту частичку света, что зажглась в нем. В целом, очень было похоже на синдром Стендаля, симптомы общие: тахикардия, головокружение, да и природа видимо общая: ошеломление и восторг.

Как только сладкая парочка немного отошла от потрясения, им захотелось повторять это снова и снова. Они совсем забыли свои первоначальные планы посидеть в каком нибудь кафе, теперь им хотелось только одного — не отрываться друг от друга. И они делали это везде, они целовались в магазине, напротив витрины рыбного отдела, там никого не было, в переходах, в вестибюле метро, под эскалатором в торговом центре — в общем везде, где был шанс сделать это, не привлекая чрезмерного внимания.

От столь бурного проявления чувств они устали не меньше, а может даже больше, чем от разгрузки товарного вагона и уже совсем поздно ночью, в такси, они просто сидели крепко прижавшись, словно имели намерение срастись намертво.

У Надиного дома они вышли, попросив водителя подождать. Толик проводил любимую до самой квартиры. Прощальный поцелуй влил в кровь бодрящую порцию гормонов и минутой раньше засыпавшая на ходу Надежда решилась на важный для неё шаг.

— Может ты зайдёшь… хоть чаю выпьешь?

Толик крепко прижал её к себе так, что она почувствовала себя маленькой девочкой в надёжных руках.

— Золотая моя, теперь всё будет по другому. Мы уже никогда не расстанемся.

Она поняла что он прав и не надо обжираться до отвала деликатесами, а то можно отравиться и отбить аппетит навсегда. Толик посмотрел на часы.

— Нам с тобой на работу через… четыре часа.

— Всё пока. До… сегодня.

Усталость их настигла на следующий день, когда от недосыпа и растраченной накануне энергии у Нади подкашивались ноги и кружилась голова. Решено было сократить вечерние «гуляния» до двух часов, куда там, расстаться было невозможно.

Надя теперь засыпала не только в метро по утрам, но и на работе, между дублями. Истощение сил было неминуемо, спасло воскресенье. Проспав до обеда, они вечером отправились в кино за пищей духовной.

В шумном фойе, где кругом люди и нет укромных уголков, им пришлось разговаривать.

— С той девушкой… с которой ты жил…

— С Камиллой.

— Да. К ней ты испытывал похожие чувства?

Разговоров на подобные темы не любит ни один мужчина, разве что, он мазохист. Это женщины любят сравнивать прошлое и настоящее, бывших и нынешних, анализировать, препарировать, проводить ревизию отношений. А мужчин от этого всего бросает в дрожь, злит, некоторых даже бесит.

— Нельзя сравнивать такие вещи. Ты — это ты, она — это она.

Надежда конечно почувствовала, что не надо было этого говорить, ну, брякнула по глупости чтобы заполнить паузу, но она знала, что теперь будет думать об этом, почему он не договаривает, что скрывает?

— И всё же? Это было похоже? Также или ничего общего?

— Надюша, ты же умная женщина…

Надя, как избалованный ребёнок, почувствовала обиду от того, что её не пускают туда, куда она хочет. Или сказывалась усталость.

— Ты мне льстишь. Умная — да, может быть, но вот женщина…

Толик интуитивно почувствовал что-то важное за этими словами и ласково развернул Надино лицо к себе.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, кто тебе сказал, что я женщина?

Толик был нокаутирован, такого он даже представить себе не мог. От избытка нахлынувших чувств, он сгрёб, жалевшую о своих словах, Надю в охапку и зашептал ей на ухо.

— Милая моя девочка…

И поцеловал её нежно в лоб.

 

29

Иногда украдкой Надя наблюдала за Толиком, когда он работал, чтобы увидеть его со стороны, ведь когда их глаза встречались, она ничего не видела, только яркий слепящий свет и больше ничего. Поэтому на работе они избегали смотреть друг другу в глаза, а то некоторые уже начинали подозревать, что с ними происходит. Сегодня она заметила, что любимый выпадает из реальности, на секунду, на две, словно уходит в себя, настолько глубоко, что окружающим приходится окликать его, иначе он не видит протянутой руки или проходящего человека. Странно.

Надя бы очень удивилась, узнай она, какие внутренние пытки испытывает её Толик. Нет, что-то смутное её беспокоило, когда она ловила на себе его задумчивый взгляд, но ей трудно было представить, какие именно противоречия посеяла она сама в нём.

Дело в том, что несмотря на испытываемые чувства, у Толика был весьма скудный опыт серьёзных отношений с девушками, а положительного не было вообще.

В школе девчонки не обращали внимания на Толика, во всяком случае, как на существо другого пола, зато прекрасно с ним поддерживали дружеские отношения. Девочка, которая ему нравилась, советовалась с ним в амурных делах. Благодаря умению слушать и видеть, к окончанию школы Толик неплохо разбирался в психологии женского пола, зато плохо представлял себе их физиологию.

Поступление в институт кинематографии на операторский факультет всё изменило. Неспокойная абитуриентская обстановка, толпы хорошеньких и отчаянных девчонок, поступающих на актёрский факультет, сделали совращение неопытного Толика неминуемым. В институт он не поступил, зато получил другой бесценный опыт и к тому же ему удалось устроиться на работу в съёмочную группу. И с этого момента лёгкие, ни к чему не обязывающие, связи чередовались с его упорными ежегодными попытками поступить в институт.

Собственно говоря, только однажды он отважился уйти из отчего дома, ради Камилы, он думал тогда, что любит её. Девушка была эффектной, очень эмоциональной и не совсем уравновешенной к тому же, и хотя, ей было всего восемнадцать, она смогла Толика научить многому, как хорошему, так и не очень. До неё он почти не курил, никогда не брал кредиты и не слышал ни одной истерики. Примерно через две недели совместной жизни в съемной квартире, Камила притащила каких-то друзей, как выяснилось позже — любителей «пыхнуть», и они зажили с ними на несколько недель. Жизнь превратилась в ад, скандалы и ругань стали нормой и Толик ушёл из этой «весёлой» компании и вернулся домой.

Итог пятилетней бурной деятельности — в институт он так и не поступил до сих пор, и единственная «любовь» отбила охоту к серьёзным отношениям. Теперь Толик не позволял девушкам проникать в его сердце, он предпочитал одноразовые свидания.

Всё это продолжалось до тех самых пор, когда он впервые увидел Надю. Она вошла в павильон и осветила всё вокруг, глаза её горели, лихорадочный румянец превратил её лицо в лицо взволнованного подростка, это было похоже на первое появление Наташи Ростовой в фильме «Война и мир». Потрясение было так велико, что в тот момент Толик готов был на ней жениться и прожить счастливо всю жизнь.

Интереса к молодому человеку Надя не проявляла, иногда ему казалось, она не видит его вовсе, но как и девчонки в школе, позволяла с собой дружить. Больше всего охлаждало Толика столь явное влечение Надежды к Максу, к этому пустому и не очень порядочному человеку. Ему было обидно видеть её взгляды, чувствовать её волнение, хотя никто другой и не замечал этого. И скорее всего, по окончании съёмок, они расстались бы, безо всяких перспектив на поддержание знакомства.

Но так было угодно судьбе, что Толик не смог бросить на произвол судьбы подвыпившую девушку, он ведь прекрасно знал, что Макс не будет с ней особо церемониться и обязательно воспользуется её беспомощностью. Как только они остались вдвоём, она снова его очаровала, и на этот раз, он не захотел сопротивляться своим чувствам.

На сегодняшний день Толик прикипел всем сердцем к этой удивительной девушке со сверкающими глазами. Он не представлял без неё свой завтрашний день, но при этом его настораживала слишком серьёзная ответственность за её судьбу. А вдруг он не сможет оправдать её надежд и искалечит её судьбу? С этой девушкой не может быть лёгких отношений. И невозможно просто упорхнуть от неё, сделав вид, что ничего не было. Вот это всё и пугало Толика, заставляя хорошенько подумать о будущем.

Он так боялся напугать любимую, что-то сделать не так, помять этот хрупкий цветок, что впервые в жизни был готов пожертвовать своей страстью ради того, чтобы не навредить любимой девушке. Ему так казалось. И хотя, он не представлял свою дальнейшую жизнь без её поцелуев, которые наполняли его сладчайшей истомой и сулили нечто большее, но… как вести себя дальше он не знал. Вот такие вот Танталовы муки.

Единственно разумным в данной ситуации было ничего не менять и не предпринимать, а плыть по течению, получая удовольствие от любви. А страх… страх рассеивался каждый раз, когда две пары глаз встречались.

 

30

Неделя проходила за неделей. Непривычная эмоциональная нагрузка и хроническое недосыпание превратили Надежду в тень. Теперь она редко виделась с матерью и мало разговаривала с ней, а когда они всё-таки встречались, часто впадала в забытье. Зоя Сергеевна очень переживала, поначалу она даже решила, что у её дочери проблемы с наркотиками, но Надя вкратце рассказала матери о Толике и та немного успокоилась, хотя продолжала покупать ей витамины и фрукты, как больной.

Сама Надя понимала, что их отношения с Толиком не развиваются, так называемый «конфетно-букетный период» явно затянулся и, конечно, она понимала почему. Девичья гордость не позволяла ей проявлять инициативу в таких деликатных вопросах, а с другой стороны Толик ей нравился всё больше и больше, и даже эта его нерешительность тоже. Правда у Нади появилось ощущение, что над её телом началась хирургическая операция, её разрезали и внимательно смотрят внутрь, ничего не вырезают и не зашивают, ни туда, ни сюда. Ей хотелось крикнуть сквозь наркоз: «перестаньте издеваться! избавьте от мучительного ожидания». И её видимо услышали, а возможно, это матери надоело смотреть, как её дочь тает от любви, словно свеча.

Теперь время экономилось на всём кроме сна, поэтому сборы на работу сократились с часу до пятнадцати минут и проходили на автопилоте. Надя супер быстро чистила зубы, одновременно причёсываясь и собирая в сумочку: телефон, кошелёк и помаду, передвигаясь по дому как заводная сомнамбула. Но матери всё-таки удалось привлечь рассеянное внимание дочери, Зоя Сергеевна принесла чашку кофе со сливками в комнату дочери, когда та одевалась.

— Ты похудела.

Надя пальцем оттянула пояс джинсов на целые десять сантиметров, она улыбнулась.

— Я всегда мечтала похудеть.

— Похудеть, но не умереть же. Может хватит каждую ночь шляться по городу, как бездомные псы? В конце концов, у тебя есть дом, приводи своего друга сюда. Я обещаю, что не буду даже выходить из комнаты.

— Мамочка, милая, мы ведь «шляемся» не потому, что нам некуда пойти… а потом, я почти уверена, что Толик на это не согласится, он даже знакомиться с тобой стесняется.

Сердце матери заныло от жалости, в словах дочери сквозила такая смертельная усталость, но у них в семье было не принято падать духом, проявлять и принимать сочувствие, и потом Зоя Сергеевна слишком хорошо знала характер своего чада, что её бесполезно заставлять или принуждать к чему-либо, ей лучше предоставлять выбор.

— Ну, не знаю, не знаю. В пятницу утром, я лично уезжаю в Суздаль на семинар по тантре, так что вам решать, наслаждаться слякотными улицами или терпеть эти гадкие стены. Решать вам.

С этими словами Зоя Сергеевна демонстративно отправилась в кухню, оставив задумчивую Надежду с чашкой кофе стоять у окна. Тепло благодарности к матери, вместе с горячей жидкостью, согревало тело и душу.

«Я когда-нибудь обязательно ей скажу, как много она сделала для меня».

— Кстати, меня не будет пять дней, — донеслось из кухни.

Для Нади время перестало быть постоянной величиной, минуты ожидания превращались в годы, а часы с Толикам пролетали, как стая воробьев. Пятница наступила сверх быстро, к этому времени в холодильнике чудесным образом возникла бутылка шампанского и коробка конфет с надписью: «съешь меня!», мамуля таким образом стимулировала принятие решения в пользу домашнего очага.

Надя так и не решилась ничего сказать своему любимому, ни о мамином предложении, ни о своих сомнениях, она лишь сказала, что в пятницу после работы он приглашён к ним в гости, и всё.

По дороге Толик купил бутылку французского коньяка «для мамы», и лишь когда они подошли к хорошо знакомому ему подъезду, Надя сказала:

— Я должна тебя разочаровать Толик, но мама уехала. В квартире, кроме тебя и меня, никого не будет, если тебя это смущает… можешь повернуть назад прямо сейчас.

Если бы хотя бы на секунду он задумался, Надя сама бы отменила это мероприятие, но он давно всё решил, гораздо раньше, чем она спросила, только не знал под каким соусом это преподнести, поэтому был рад, что всё решилось без него.

— А телевизор у вас есть? — Лукаво спросил он.

Надя с улыбкой кивнула.

— А мягкое кресло?

— Вот и мама решила, что нам с тобой пора возвращаться к комфорту.

Толик обнял свою любимую.

— Какая милая женщина твоя мама, обязательно познакомлюсь с ней.

Когда девушка открыла ключом замок и уже потянула её на себя, Толик остановил её.

— Подожди, не будем нарушать традиций.

Не успела Надя удивиться, как Толик привлёк её к себе и поцеловал долгим поцелуем, как обычно перед расставанием. И только после этого они вошли в дом.

— Хочу тебя предупредить, что ты не обязан оставаться здесь на ночь и можешь уехать, если почувствуешь дискомфорт.

— Разве так встречают гостей? Вот этому мама тебя явно не научила, где мои тапки?

Есть обоим не хотелось, решили попить чайку с конфетками. За столом почти не разговаривали, были заняты внутренними переживаниями. Всё Надино тело одеревенело от напряжения, а в голове набатом стучало: «секс… секс… секс».

— Я боюсь.

— Представь себе, я тоже. Несмотря на внушительный, по сравнению с твоим, опыт, у меня ничего подобного не было.

— Что же делать?

— Да ничего. Тут либо природа подскажет, либо ничего не произойдет. И то, и другое, не смертельно.

— Здорово. Какой ты всё-таки умный парень… Толь, скажи, а почему тебе столько раз не удалось поступить в институт?

— Да, тут всё банально просто, им выгодно чтобы я учился платно, а я хотел ещё и стипендию получать…

— Слушай, давай выпьем за справедливость. Я её почти не встречала, но ведь она должна быть. За встречу!

И они выпили, Надя шампанского, Толик коньяка. Затем ещё по чуть-чуть. Потом ещё. Стало весело, включили музыку.

— Толь, у тебя было много женщин?

Толик повёл плечами, что означало: мне хватало.

— Расскажи пожалуйста про первый раз.

Он схватился за голову.

— Только не это, всё что угодно… только не это.

Надю передёрнуло от представшего перед глазами.

— Что так ужасно?

— Не то, чтобы ужасно… хотя, для меня это было ужасно, это теперь я понимаю, что ничего страшного не случилось, а тогда…

— Ну, не томи…

— Рассказывать, собственно говоря, нечего.

— Где это произошло?

— В студенческом общежитии, где мы отмечали все сданные и проваленные экзамены. Мы, как обычно, надрались до чёртиков. Так это всё и случилось.

— И всё?

— И всё. У меня весьма смутные воспоминания, единственное, что я помню отлично, что я проснулся на полу без штанов. Мне было ужасно стыдно.

— Так может, ничего не было? Я, например, несколько раз сбегала из постели в самый последний момент.

— Хорошо, что предупредила. Я привяжу тебя за ногу…

— Дурак ты.

— Да, конечно, рядом с тобой глупею ужасно. Надь, а можно я развалюсь в кресле или на диване, меня что-то сморило, как бы не заснуть.

— Уснёшь, как пить дать. Ладно уж, я постелю тебе на диване, а ты иди прими душ. я сейчас дам тебе полотенце, только вот зубной щётки нет.

— Не беда, у меня жвачка есть, пожую перед сном, вместо чтения книги.

— Зачем же отказывать себе в том, к чему привык, вон сколько, выбирай любую.

— Прости меня, я правда устал. Ещё этот коньяк…

— Если честно, я бы тоже выспалась, устала как собака.

— Вот и договорились. А завтра…

— Там видно будет. Всё, давай на боковую.

У них в доме редко гости оставались на ночь и было так не привычно стелить кому-то постель. Диван был старый, на сгибе чувствовался жёсткий стык матрасов, поэтому Надя под простынь постелила любимому мягкий плед.

«Интересно, что выйдет из этой моей затеи». Достав из шкафа красивую, но ужасно неудобную для сна, бирюзовую ночнушку, всю в рюшах и кружевах, всё-таки мужчина в доме. Взяла ещё халат, кружевные трусики, потом подумав и косметичку. Вода в душе перестала шуметь, Надежда собрала вещи в охапку и застыла посередине комнаты, будто бы объявили посадку на самолёт. Время текло как смола.

«Что он там так долго?»

Щелчок открываемой двери послужил выстрелом стартового пистолета для Нади, они столкнулись в коридоре, на Толике из одежды было только полотенце, да и то не доставало ему до колен.

Человек одетый и человек раздетый, это два разных существа, даже если это, по сути, один и тот же человек. Конечно, Наде приходилось раньше видеть подобные превращения на пляже и она отмечала, что некоторые выглядят лучше без одежды, а другим лучше не раздеваться никогда.

Толик же не выглядел лучше или хуже, он просто стал другим. Его нельзя было причислить к атлетически сложенным мужчинам, тем не менее тело выглядело пропорциональным и таким белым. Надя, смутившись, отвела взгляд от этого так поразившего её зрелища и хотела, обогнув Толика, скрыться в ванной, но не тут то было.

— Ты куда?

Каким-то танцевальным, как показалось Наде, движением искуситель крепко ухватил её за запястье и развернув к себе, прижал её к своему голому телу, словно собирался танцевать танго. Нагнув голову так, что ей стали видны капли воды на плече, Толик прильнул к её шее с обольстительным поцелуем.

Мебель, стены, всё потеряло чёткость и поплыло по кругу. Надя почувствовала, как воронка засасывает её и она теряет волю. Её слабость в коленках, которую конечно почувствовал Толик, вдохновила его на рывок к дивану. Они упали на диван, который жалобно скрипнул.

Откуда только в уставшем человеке берётся столько воодушевления, думала Надя, позволяя Толику покрывать поцелуями её тело. Где-то в глубине сознания, под расслабляющими волнами неги, пульсировали тревожные мысли.

— Я грязная… мне надо в душ… — выпалила Надя и рванулась с дивана, по пути собирая свои шмотки, разбросанные по полу.

Горячая вода, мыло с запахом ландыша, тщательное выдраивание зубов, наконец придали девушке необходимое ощущение чистоты и свежести. На всё тело был наложен толстый слой ароматного крема, три пшика туалетной воды завершили туалетные процедуры. когда это пахучее бирюзовое чудо выплыло из ванной комнаты… Толик мирно спал на диване, разбросав своё юное тело по диагонали.

Надя, которую переполняло волнение, разозлилась на себя за глупость и голубой медузой поплыла в свою комнату.

Книжка не читалась, буквы скакали перед глазами и никак не хотели складываться в слова. Чудотворная бирюзовая ночная рубашка оказалась хуже власяницы, она давила в подмышках, а внутренние швы вызывали зуд. Примерно через час тщетных попыток призвать Морфея в свой разгорячённый мозг, Надя сдалась.

Сначала она отправилась в кухню и выпила большой глоток коньяка из горлышка, потом ещё один, и ещё. По телу медленно спускалось волшебное тепло. Надя съела конфетку и отправилась в гостиную, там она прилегла на самый краешек дивана, Толик ничего не заметил.

Едва-едва касаясь кожи, Надя стала вести подушечками пальцев вдоль спины этого мало известного, с физической точки зрения, мужчины. Характер дыхания Толика изменился, если он ещё и не проснулся, то он был на полпути к этому. Девушка продолжала свои эксперименты, теперь подушечки её пальцев исследовали руки, их изгибы, выпуклости мышц. По расчётам Нади, Толик должен был проснуться, но он упорно не подавал признаков жизни. Тогда она слегка обняла его, едва касаясь своим телом его спины, она выдала серьёзность своих намерений. Реакция была мгновенной, тело под руками девушки напружинилось, дыхание участилось, Толик стал нежно целовать её ладони, медленно поворачиваясь к ней.

На этот раз, он не дал ей возможности думать и сомневаться.

 

31

Полдень уже был позади, когда Надя наконец проснулась. В теле ощущалась некоторая неловкость, словно накануне она занималась спортом, что отчасти соответствовало действительности.

Поздно ночью, или точнее, очень ранним утром, она тихонько перебралась в свою комнату. Уснуть в непривычном месте с голым мужчиной под боком не удалось. Она долго вертелась и не находила себе места, а после того, как Толик обнял её, она боялась шелохнуться и её тело затекло. Измучившись, Надя сымитировала ложный переворот и выскользнула из объятий любимого.

Воспоминания о событиях прошедшей ночи вызвали румянец смущения на лице Надежды. Она, конечно, не жалела о содеянном, но было страшно посмотреть в глаза Толику и увидеть его отношение к произошедшему. Граница страха пролегала за дверью комнаты, она не перешагнёт её, пока жажда или переполненный мочевой пузырь не выгонят её из убежища. Оставалось только дождаться естественного развития событий.

Девушка не учла только одного мощнейшего фактора — собственного любопытства, как она ни вслушивалась, за дверью не слышно было ни звука, пришлось подойти вплотную и приложить ухо к прохладному шпону двери, ни звука. Интересно.

Говорят, любопытство сгубило кошку, Надя тоже отдала бы многое, чтобы сейчас видеть через стены. Немного потоптавшись возле двери, она накинула халат и на полсантиметра приоткрыла дверь, никого. В комнате не было никаких признаков жизни, диван был собран, постельное бельё аккуратной стопкой лежало в кресле.

«Вот это да».

В других помещения тоже пустота.

«Это наглость, мог хотя бы записку написать».

Поведение Толика озадачило, и так запутавшуюся в своих ощущениях, Надю. Она привела себя в порядок, выпила чашку кофе со сливками и совершенно не представляла, чем себя ещё занять.

Поворачивание ключа в двери, вытолкнуло Надю из глубокой задумчивости. Сначала появились розы, а за ними сам Толик с пластиковым пакетом в руке.

— Привет. Извини, мне пришлось взять твои ключи, не хотелось тебя будить.

— Ничего страшного.

Толик подошёл и чмокнул Надю в переносицу, а ей почему-то не понравилось это, ей показалось, что он поставил печать «моё» и её от этого покоробило. Он, почувствовав какое-то внутреннее сопротивление, привлёк её к себе и одарил долгим поцелуем в губы. Горячая волна окатила Надино тело, смыв всё негативное, оставив только желание таять от нежности. Ещё немного пообнимавшись, они повторили ночной эксперимент, всё на том же старом диване. Может быть, кому-то и на шёлковых простынях не комфортно, а кому-то и на колдобинах рай.

Природа требовала возобновления ресурсов и влюблённые, всласть навалявшись, отправились в кухню подкрепиться. Заботливый Толик купил продуктов и сам же стал из них готовить. Яичница с кусочками бородинского хлеба и помидорами, это единственное блюдо, которое ему удается всегда хорошо, признался Толик. И действительно, было очень вкусно, весь секрет состоял в кубиках хлеба, обжаренных до хруста. Наде очень нравилось наблюдать за шеф-поваром, наверное потому, что Толик всё объяснял, как на кулинарных шоу, рассказывал забавные истории со съемок и ещё нет-нет, а отрывался от готовки и чмокал наблюдателя, то в нос, то в шею, но только не в губы, не то сразу появлялся риск никогда не дождаться готового блюда.

Незаметно наступил вечер, пришлось включить телевизор, собственно говоря, смотреть было нечего, да и делать тоже, так они и лежали обнявшись на диване, глядя в обезумевший ящик. Они ещё не научились проводить столько свободного времени вместе, первой не выдержала Надя.

— Толь, ты не будешь против, если я сбегаю к подруге на полчасика? Она живёт в соседнем доме…

— Конечно, радость моя. Только возьми с собой мобильник.

Уже одевшись и стоя в дверях, Надя почувствовала нечто похожее на угрызения совести.

— Я правда не надолго.

Лариска была очень рада её приходу, ещё бы, горячие новости из первых рук.

— Значит, ты сбежала?

— Ну, почему же сбежала? Я не могу заняться своими привычными делами, потому что он рядом. И в то же время, сидеть и смотреть телевизор… это выше моих сил.

— Ты не права, кое-что ведь вам удалось сделать вместе.

— Не будь пошлой. Если по правде, я не поняла, всё ли прошло нормально или нет. Не знаю, как другим, а мне в этом занятии ничего не показалось таким привлекательным. Если бы ни его поцелуи… они лишают меня воли, я просто улетаю.

Лариса грустно улыбнулась.

— Пока ты почувствуешь что-то ещё, пройдёт много времени. Некоторым так и не удаётся никогда… главное — трудиться регулярно…

Надя брезгливо поморщилась, её всегда коробило от отношения к сексу, как к физкультуре.

— Ты его хоть любишь?

— Не знаю. Знаю только, что так всё и должно быть. И никак иначе.

Лариса поделилась с подругой сокровенными переживаниями, по интересующему Надю поводу. «Полчасика» затянулись на два часа, но телефон молчал и Надя не беспокоилась, что бросила любимого в чужой для него обстановке.

Квартира была пуста, когда Надя вернулась домой, как ни странно, но она испытала облегчение и разочарование одновременно. На кухонном столе её ждала записка: «Решил не дёргать тебя, поэтому не звонил. Я думаю, нам обоим следует выспаться. Если захочешь меня видеть, мой номер телефона ты знаешь. Целую в нос».

Обрадовавшись неожиданно обретённой свободе, Надя переоделась в спортивные штаны, огромную оранжевую кофту и ручной вязки шерстяные носки, взяла книжку и попивая горячий чай с конфетами, погрузилась в приключения Анжелики. Вернее будет сказать, попыталась погрузиться, глаза скользили по строкам, но переживания героини, почему-то оставляли Надю не просто равнодушной, они начали раздражать своей надуманностью и фальшивостью.

Немного помучившись с книжкой, она отложила её, встала и посмотрела в окно, в свете фонарей медленно кружился снег, она полила цветы. С твёрдой решимостью заняться чем-то полезным, она достала недовязанный шарф, связала пару рядов и бросила обратно в корзинку. Подумала минутку, и поняв что шарф нежизнеспособен, и она никогда не будет его носить, без сожаления распустила целый метр вязки. Так и не обретя гармонии, Надя решила сделать себе подарок, пожарить картошечки с лучком, самое простое и любимое блюдо. Но взяв в руки чистую сковородку, вымытую Толиком, она передумала и отправила сообщение: «Признаю свою вину. Прошу дать возможность загладить, искупить. Приезжай быстрее, я жарю картошку».

«Еду» — ответил он. Несмотря на то, что Толик пробыл дома лишь полчаса, он не стал медлить и сразу отправился в обратный путь.

— Представляешь, стоило мне подумать о том, что я совершенно не знаю, чем мне заняться, как получаю твоё столь заманчивое предложение.

Это признание Толик прошептал Наде на ушко в прихожей, словно их кто-то мог подслушать. Он отстранился от девушки, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Теперь ТЫ занимаешь собой всю мою жизнь.

В груди у Нади что-то приятно заныло и она, от избытка нахлынувших чувств, поцеловала его в губы, лишь едва коснувшись их. На них обоих накатила волна невыносимой нежности и щенячьего восторга от того, что они встретились после долгой разлуки и наконец-то могут быть рядом. Они сели на пол там где стояли, словно не выдержав груза этого огромного чувства, он в куртке, она в своей жизнерадостной апельсиновой кофте.

Так они и сидели целую вечность.

 

32

Пять дней пролетели незаметно, но существенно изменив уклад жизни двух людей. Вернулась домой мама, которая сразу поняла, что не зря ей пришлось уезжать. Она предложила дочери, чтобы Толик жил у них, но они уже решили снимать квартиру и, по возможности, никого не обременять своими ещё не окрепшими отношениями.

На работе понемногу коллеги стали подмечать отношения Нади и Толика друг к другу, и хотя они не афишировали свою близость, им трудно было скрыть правду. Терентий Игнатьевич был первым, кто разглядел ту ниточку, которая невидимо связывала пару в единое целое, не только разглядел, но и одобрил, и взял под свою опеку, пресекая сплетни. Макс так и не понял, что случилось, воспринял поведение Толика как предательство и стал избегать общения с ним, а влюблённые даже не заметили этого. Единственным человеком, кто открыто высказался, была Вика.

— Это тот самый случай, о котором говорят: «мал золотник, да дорог». Мне кажется у него огромный потенциал, которому необходим стимул, обеспечить его твоя прямая задача, конечно, если у тебя есть на него долгосрочные планы…

На последних словах, Вика выжидающе посмотрела на подругу. Надя пожала плечами, откуда ей было знать, сколько продлятся их весьма странные отношения, без которых сегодня она не может дышать, а кто знает, что будет завтра?

Школьная подруга помогла ребятам найти съемную квартиру по средствам, правда, она была мало приспособлена для жилья. После первого осмотра у Нади было жгучее желание отказаться от этой разрухи, но подкупало то, что хозяин сдавал её на длительный срок и был не требователен к съёмщикам, впрочем, эти же качества явились причиной ужасного состояния жилья.

Надя с Толиком решили сразу не переезжать, а постепенно привести всё в божеский вид. Каждый день после работы, крепко взявшись за руки, они отправлялись в своё загаженное пока гнёздышко и творили свой собственный рай. Они начали с окон, требовалась замена лопнувшего стекла, от которого в доме гулял ветер, одновременно травили тараканов, выбирали новые обои и обдирали старые лохмотья со стен. Трудиться бок о бок было не только приятно, но и познавательно, за время этих ремонтно-восстановительных работ, они смогли неплохо друг друга узнать, для Надежды оказалось приятным сюрпризом, что её Толик довольно ловко орудует молотком и может поменять прокладку в текущем кране.

Родители с обоих сторон старались внести свою посильную помощь. Зоя Сергеевна презентовала в новую квартиру тюль и шторы, родители Толика купили надувной матрас, на время, пока они не купят настоящую кровать. Огромное количество моющих средств и порошков ушло на отмывание ванны, кафеля и раковины.

После починки двери и врезки нового замка, Надя с Толиком решили въехать, а всё остальное доделывать постепенно, по мере возможности. Так получилось, что переселение выпало на предпраздничный день, накануне женского праздника 8 марта.

В полупустой, но уже чистой квартире, состоявшей из небольшой комнаты, маленькой кухни и крошечной ванной, они устроили праздник. Надули матрас, зажгли десяток свечей и обстановка стала вполне романтичной. Обшарпанный пол, разбитые двери и треснувшие розетки — всё это спряталось в тени, а в мерцающем свете свечей — двое на островке матраса посреди житейских морей. Стул был всего один, а стола не было вовсе, поэтому импровизированный стол устроили прямо посреди матраса, положили сложенную картонную коробку, накрыли бумажной скатертью, вот и всё. Толик открыл бутылку шампанского.

— Давай выпьем, мы с тобой это заслужили. За одиннадцать дней мы привели этот бомжатник в божеский вид. Всего одиннадцать…

Надя измученно улыбнулась, они действительно приложили максимум усилий, чтобы иметь свою территорию и торопила их отнюдь не необходимость. Да, сделать предстояло ещё многое, но право на праздник они уже заработали. Они чокнулись пластиковыми стаканчиками.

— Давай выпьем за то, чтобы этот плот… — Надя погладила ребристую поверхность матраса, — перенёс нас в чудесную страну, в которой я ещё не бывала…

— Интересно, а я бывал?

— Не знаю, не знаю, ты мне об этом ничего не рассказывал, так что мне приходиться только догадываться…

— Хочешь расскажу? Прямо сейчас?

— Сегодня, наверное, уже не хочу. Мои вещи здесь и поздно пугаться. Так что, оставь свои секреты при себе… они, наверняка, меня расстроят. Кстати, сегодня мы обмываем девственность этого матраса и я прошу тебя скинуть с него весь ненужный груз, твои секреты и прошлое, а то мы можем не доплыть до берега. Кидай.

— Ты права, я готов отказаться от груза, но готова ли ты плыть налегке? Возможно, в пути нас ждут испытания…

— Наверняка. Но я надеюсь, что это будет что-то новое, а не призраки прошлого. Давай.

Они выпили и символически бросили стаканчики назад через плечо.

— Интересно, смогу ли я спать здесь? У меня проблемы со сном вне дома, если я не в своей комнате…

— Теперь это твоя постель и кроме того, здесь нет никакой альтернативы.

— Это то и пугает. У человека всегда должен быть выбор, это и есть свобода.

— Если хочешь, из коробок сооружу тебе что-нибудь альтернативное?

— Нет, спасибо. В крайнем случае сбегу домой.

— Я тебе сбегу.

Шутя, Толик притянул Надежду к себе, еда последовала за ними, помидорчики, маринованные огурчики, оливки по-хулигански сбежали с бумажных тарелок и попытались укрыться под ногами у Нади. Толик освободил матрас от продуктов и они завалились на спину, так и лежали, глядя, как причудливые тени пляшут на потолке.

— Я так соскучился.

Голос Толика слегка осип от переизбытка чувств, он уткнулся в плечо любимой. Она погладила его по голове, сначала — как утешают ребёнка, нежно, потом стала медленно пропускать волосы сквозь пальцы и не могла остановиться. Толик, очень осторожно, словно обезвреживая мину, стал освобождать Надю от одежды, попутно исследуя губами каждый завоёванный сантиметр территории.

Именно в этот день, Надя впервые поняла, как должна выглядеть та дивная страна, в которую они оба стремились.

 

33

У каждого дождя, как и у человека, свой характер. В солнечный день в каждой капле отражается свет и даже звук падения этих капель похож на музыку. Бывает дождь приходит с туманом, тогда он застенчив и тих, и пугается малейшего дуновения ветерка. Яростный и злой дождище хлещет по лицу в тщетной попытке унизить и оскорбить каждого, кто осмелиться не испугаться и бросить вызов стихии.

Сегодня был неуверенный и занудный дождь, он то начинался и грозил разогнаться на полную катушку, а потом, словно испугавшись собственной наглости, вдруг затихал и прекращался совсем, но подумав минут десять, начинался снова. Снег местами сошёл и оголил неприглядного вида землю, щедро усыпанную прошлогодним мусором и многомесячным собачим дерьмом.

За несколько недель Надя впервые оказалась наедине сама с собой, она шла по двору, лавируя между кляксами луж, она чувствовала себя странно, как-будто она идёт босиком по улице или потеряла ключи от дома, ей чего-то не хватало, или кого-то. И когда она успела так прирасти к Толику? И где она сама? Она совсем позабыла своих друзей, свои любимые занятия, свой дом, в конце концов — маму. Надежды как-будто нет, как отдельной личности, есть только «они». Они работают, они делают ремонт, они любят. Нельзя сказать, что осознание этого факта, её напугало, нет, лишь по спине пробежал неприятный холодок.

«Надо позвонить маме. А что сказать? Она опять будет чего-то ждать от меня… надо будет спросить, как ей удавалось высушить мои ботинки».

Эту проблему Наде пока не удавалось решить, ботинки всё время были влажными и не успевали просохнуть за ночь, вот и сейчас они напоминали о себе. Хотя, эти неприятные ощущения вполне гармонировали с мыслями, которые роились в голове девушки.

Совсем скоро съёмки сериала в павильоне заканчивались, ещё несколько дней и наступит неизвестность, пока никаких предложений по работе не поступало, неужели придётся возвращаться на старую работу, не дай Бог! Небольшая часть группы уедет в Сочи на досъёмки натуры и Толик вместе с ними, а она останется одна в этой неуютной халупе на целых две недели. Когда Надя заикнулась о том, что уедет к маме на время командировки Толика, он ничего не сказал, но глаза потухли и сам как-то поник и съёжился. В этот момент она подумала, что никогда, никогда она не сделает ему больно.

Съёмная квартира, павильон, троллейбус, на котором приходилось теперь ездить на работу, всё потеряло свои чёткие очертания и границы, всё таяло вместе со снегом и растекалось в бесконечности. Мама и отчий дом вообще потерялись где-то на задворках вселенной. Люди, когда-то имевшие значимость, плотность и цвет, превратились в придорожные тени. Время тоже изменилось, чёткие ориентиры растворились и не стало ни выходных, ни недель, ни минут, только свет или поиск источника света, первое мгновенно и бесконечно, второе — тягостно. Единственное, что было реально в этом зыбком мире — это мокрые ботинки на ногах.

И значимые ранее события: команда «мотор!», одобрение начальства и осуждение курящей толпы — всё кануло в Лету, и хотя, они все попрежнему осуждают или одобряют, но это уже ничего не значит, это пустота и суета. Окончание съёмок, поиски новой работы, забота о будущем, вроде бы, должны волновать, но не сейчас, всё не сейчас. Сейчас имеет значение только мгновение, когда её рука крепко сжата в ладони Толика. И всё. Остальное подождёт.

Не было никаких «милый», «любимый» и объятий на показ, в этом не было необходимости, да, и вообще, в словах не было необходимости, всем было видно всё и так, по глуповатым улыбочкам на их лицах, когда они смотрели друг в друга.

Надя и Толик просто держались за руки, всё время, когда была такая возможность и никто ничего не говорил, даже Вика, увидев их впервые, сцепившихся воедино, собиралась пошутить, но так и осталась стоять с открытым ртом, когда они сомнамбулами проследовали по коридору, лишь безнадёжно махнула рукой им вслед. Старшие товарищи по группе только грустно улыбались им, они то знали, как хрупок мир, в котором им посчастливилось оказаться, на них не кричали за ошибки, им прощали всё, лишь по отечески журили и давали возможность исправиться.

В темноте павильона№3, среди суеты, вокруг парочки возник островок света и покоя, как-будто невидимая граница разделяла всех, на тех кто в круге и кто вне, так смотрят из темноты зала на прекрасную пару, танцующую адажио под божественную музыку творца.

 

34

— Мне кажется, Вы зря волнуетесь, Зоя Сергеевна.

— Ну, как зря? Она со мной разговаривать не хочет, только: «всё хорошо, всё нормально, мам».

Вот правду говорят, бойтесь своих желаний. Казалось бы, Зоя Сергеевна получила то, о чём так страстно мечтала, её девочка влюбилась, как в омут с головой. Но всё было не так, как она себе представляла, её тщательно выстроенный домашний мирок вдруг рухнул в одночасье и она, как призрак, одиноко бродила по опустевшему дому и звала свою маленькую девочку, которая ушла в никуда, не оглянувшись.

— Понимаешь, Вика, я не думала, что буду так скучать. Я плохо сплю. Сегодня она приснилась мне, маленькой такой…

Комок подкатил к горлу Зои Сергеевны и она не сразу смогла с ним справиться. Вика тоже чувствовала себя не в своей тарелке, в этой необычной квартире была впервые, да, и огромное лицо Будды смотрело прямо на неё со стены, он делал вид что улыбается, но она ему не доверяла. Зоя Сергеевна уловила её взгляд.

— Я целыми днями пытаюсь медитировать, но не могу сосредоточиться.

— А я никогда не медитировала, Вы можете меня научить?

Зоя Сергеевна вынырнула из своих переживаний, с интересом взглянула на эту миниатюрную девушку и засуетилась, наливая чайник. Вика интуитивно почувствовала, что этой несчастной женщине, просто, некуда приложить свою материнскую заботу, ей необходим объект.

— Конечно, я тебе расскажу некоторые приемы, у меня даже есть распечатанные медитации. Тебе зелёный или чёрный?

— А кофе у вас нет?

— Извини, мы с дочкой, как туркмены, пьём только чай.

Она осеклась, вспомнив, что она теперь одна пьет чай. Лицо Зои Сергеевны вытянулось, словно она сейчас заплачет, она стала похожа на несчастного пса, которого хозяева оставили на даче, а он ещё верит, что они его заберут. Вика поняла, что нужно любыми средствами отвлечь несчастную мать от разговоров о дочери.

— А я тоже хочу попробовать, у вас есть что-нибудь экзотическое?

— Шен Пуэр и Те Гуань Инь.

— О, это слишком сложно для меня, такой выбор… сделайте его за меня, пожалуйста.

Вика немного переигрывала, но ей было важно вытащить Зою Сергеевну из раковины её переживаний. И у неё это получилось, мудрёное заваривание экзотического чая с использованием целого арсенала крошечных чашечек, деревянных лопаточек и прочей атрибутики, совершенно поглотили несчастную мать.

— А ты знаешь, что русское слово «чай» происходит от кантонского «ча», а английское «ти» от слова южных китайских диалектов «те»?

— Да что Вы говорите? Как интересно.

— Да. Европейцы получали чай по морю, из южных районов, а мы по суше, из северных. Кстати, в Сибири узнали чай раньше, чем в Англии.

Они поболтали о сортах чая, о том как его употребляли раньше и теперь. Вику приятно удивил ароматный и изменяющийся вкус напитка, Зоя Сергеевна была на седьмом небе от счастья.

— А знаешь, я не ханжа, давай дерябнем?

Вика чуть не подавилась, Те Гуань Инь прыснул на стол, они рассмеялись. Зоя Сергеевна достала из холодильника бутылку шампанского и стала открывать.

— Я то, дурочка, думала, что моя жизнь наполнится, что жить они будут со мной, что Надюша будет со мной делиться, секретничать.

— Вы знаете, они ни с кем не общаются, они замкнуты друг на друге.

— За счастье моей дочери!

— За любовь! Если честно, я ей завидую.

Они выпили и Вика рассказала историю своей первой любви. Когда-то очень давно, в другой жизни, она тоже ушла в отрыв, вспорхнув в небеса, оставив родительский кокон где-то внизу, но полёт был недолгим, а падать больно и унизительно. И теперь она знала, там наверху не слышно голосов, тех кто внизу. Зоя Сергеевна, наконец-то разглядела под маской уверенной и разбитной девахи, какой Вика всегда казалась, совсем ещё юную и обиженную девочку, которая говорила нетвёрдым голосом о своём разочаровании и горечи, сохранившейся до сих пор. Они выпили за то, чтобы Надю не постигло разочарование.

— Вика… я тебя никогда не просила ни о чём. Ты можешь поговорить с ней?

— Поговорить могу. Завтра.

Зоя Сергеевна так обрадовалась, сразу по куриному засуетилась, сбегала в комнату, принесла какие-то вещи, сложила в сумку.

— И ещё ботинки. Она почти не взяла вещей…

Вика сидела, смотрела в огромные полузакрытые глаза Будды, не имело смысла говорить матери, что она забыла произнести, что именно надо сказать её дочери и это не имело никакого смысла, так суета. А вот ботинки, это вещь нужная.

 

35

Работа закончилась, и теперь, все силы можно было потратить на уют. Пару дней ушли на восстановление сил и на то, чтобы выспаться в волю, когда Надя с Толиком были готовы заняться домом, неожиданно нагрянули его родители, без звонка, видимо, их замучило любопытство. Надя настолько была не готова к этой встрече, ни морально, ни физически, что под предлогом покупки чего-нибудь к чаю, сбежала из дома.

Свежий, совсем весенний, воздух привёл девушку в себя. Где-то на деревьях чирикали птички, а во дворе перекрикивались мальчишки. Постепенно волнение улеглось, она хихикнула, вспомнив растерянное лицо Толика, когда она, практически в пижаме, выскочила из двери. А чего, собственно, она так испугалась? Ничего страшного ведь не произошло, ну, родители, ну, пришли посмотреть на неё. Надя остановилась у припаркованного автомобиля и посмотрела на своё отражение в стекле: глаза сверкают, лихорадочный румянец на пол лица, надо признать, ничто так не украшает женщину, как счастье. Да, пусть смотрят, ей скрывать нечего, Надя расправила плечи и направилась в магазин.

Ошарашенные такой реакцией, Майя Фёдоровна и Константин Викторович хотели уехать, но Толик уговорил их остаться, объяснив поведение Нади застенчивостью. Он заварил им чай и они вместе наметили фронт работ по улучшению условий жизни в этой квартире. Вернулась Надя с пирожными, извинилась за своё поведение и тоже присоединилась ко всем остальным.

Разговоры ни о чём, взгляды исподтишка, никто не говорил о том, что действительно волнует. Константин Викторович открыто разглядывал Надю, а Майя Фёдоровна скрывала свой интерес, за ничего не значащими словами.

— Вчера по телевизору сказали, учёные выяснили, что генномодифицированные продукты безвредны для человека. Представляете?

— Мама, телевизор вреден для здоровья, это точно.

— Всё, что приятно, то вредно. А ты, Надя, что думаешь?

— Про ГМО? По моему, Гиппократ сказал: «я то, что я ем», это похоже на правду. Люди любящие пирожки и булки, сами похожи на тесто, вегетарианцы похожи на сухофрукты, а любители пива на пивные бочонки, не замечали?

— М-м…

Майя Фёдоровна поджала губы так, как-будто предложенный ей товар, оказался ей не по карману.

— А ты, что любишь?

— Мать, не мучай девушку. Мы пришли помогать, а не дурацкие вопросы задавать. Хватит чаи гонять, пошли работать.

Константин Викторович решительно поднялся с матраса и открыл ящик с инструментами, жене пришлось последовать за ним, хотя, она с удовольствием поболтала бы ещё. Майя Фёдоровна попыталась помогать мужу чинить дверь, но его терпения хватило не надолго. Толик взялся сражаться с демоном электричества, который не желал покоряться людям. Надя, по животному, боялась молний и замыканий, поэтому она заставила любимого одеть резиновые перчатки и направилась на кухню, где к ней присоединилась Майя Фёдоровна.

— Наденька, а кем работает твоя мама, мне Толик сказал, а я что-то не поняла.

— Мама инструктор по китайской гимнастике, она сейчас популярна. Этот комплекс оздоровительных, очень спокойных упражнений, рекомендуется людям пожилого возраста.

— А твоя мама была в Китае?

— Нет, что Вы, она обучалась здесь на курсах. А Вы работаете в ЖЭКе? Кем, диспетчером?

— Нет деточка, учётчицей, но я же не всю жизнь была ею. Я работала в НИИ стали, между прочим.

— Моя мама тоже раньше работала в НИИ.

Из старой тюли, висевшей когда-то дома в гостиной, Надя хотела сделать занавески в кухню, она отрезала ткань по длине окна. Майя Фёдоровна внимательно наблюдала за каждым действием потенциальной невестки, ведь она знала, что её сын никогда не уйдёт из отчего дома из-за лёгкого увлечения.

— Давай, я буду подшивать одну, а ты другую.

— Хорошо.

— Может быть, закруглим один край? Так будет уютнее, как ты думаешь?

— А нам удастся это сделать ровно?

— Конечно.

— Тогда давайте попробуем. Майя Фёдоровна, я хотела спросить на кого больше похож Толик, на вашего мужа или на Вас?

— Ты, ведь, имеешь ввиду не внешность?

— Конечно, характер.

— Тогда, ни на кого. Хотя… скорее всего на мою мать, да. К сожалению, она умерла рано, поэтому то, что я помню о ней, слегка идеализировано.

Проверить обстановку на кухне, заглянул Толик, его глазам предстала идиллическая картина, женщины за рукоделием у окна.

— Прямо картина, Вермеер какой-то. Можно я вас поснимаю?

Майя Фёдоровна поправила волосы, не растрепались ли, никогда ещё сын не выражал желания её пофотографировать, хотя, прекрасно понимала, что не её он хочет запечатлеть на фотобумаге.

— Ты будешь нас отвлекать, я и так исколола все пальцы.

— Это от непривычки.

Надя подняла глаза на Майю Фёдоровну, хотела сказать, что у них дома есть швейная машинка и у неё не было необходимости шить на руках, но передумала, за что Толик ей был внутренне благодарен, так как он прекрасно видел, всё что пронеслось на лице любимой. Он часто ловил себя на мысли, что с её богатой мимикой нет необходимости говорить что-либо, её можно было читать как книгу, по лицу, по жестам, по наклону головы, настолько ярки и выразительны были проявления всех мыслей проносящихся в её голове.

Толик решил не подливать масла в огонь и ретировался на помощь к отцу. Через некоторое время, он всё же украдкой, из коридора, сделал несколько снимков, благо хорошая оптика объектива позволяла это сделать. И эти снимки были великолепны, склонившаяся над кружевным полотном юная и прекрасная девушка, в контровом свете окна, была похожа на ангела. Но и пронзительный, немного исподлобья, взгляд матери получился тоже очень выразительно.

 

36

На следующий день утром, Толик уезжал в командировку, поэтому накануне вечером решили устроить прощальный ужин. Разлука на две недели казалась пропастью, преодолеть которую им предстояло.

— Чем будешь заниматься?

Вопрос вызвал возмущённое негодование Надежды.

— А ты чем?

— Я то, известно чем, работать. А вот чем займёшься ты в моё отсутствие? Может, мне запереть тебя здесь, до моего возвращения?

Надя моментально подхватила шутливую форму разговора.

— Уверяю тебя, замок не спасёт тебя от позора. Если мне будет надо, я выкину верёвочную лестницу в окно, благо, что здесь второй этаж.

— Не смей. Ты это специально говоришь, чтобы я там с ума сошёл?

— Нет, дорогой. Я собираюсь вить гнездо и мне обидны твои подозрения.

— А если серьёзно, чем собираешься заниматься? Мне будет легче пережить разлуку, если я буду знать и представлять: вот моя Надюха красит потолок или вот моя Надюха циклюет полы…

— Ах, ты нахал, ты что думаешь, я рабыня Изаура?

Толик рассмеялся, девушка с чувством юмора — это подарок. Надя вынимала из духовки противень с ароматной печёной картошкой, когда у него зазвонил мобильный телефон. Ответив, он ушёл с телефоном в комнату, что заставило Надежду напрячься, он так никогда не поступал, до сих пор.

Так устроен человек, такова его природа, если ему что-то не дают: сделать, узнать, посмотреть или послушать, то всеми правдами и неправдами он будет стремиться к этому, тому что не дают. Девушка, отвергнувшая парня, кажется ему во сто крат желаннее, чем любая другая, как жителям тропиков желанен снег, а жителям пасмурной Росси — солнце. Именно по этой причине, Надю заинтересовал этот звонок, который Толик пытался скрыть от её ушей. У человека удивительным образом обостряется слух, если захотеть.

— … нет, не надо меня встречать. Обстоятельства изменились… да, расскажу. Пока.

У Нади, от страшных мыслей, застыла кровь в жилах. Толик чувствовал, что придётся объясняться, но всё равно попытался сделать вид, что ничего не произошло. Он вернулся в кухню, как ни в чём ни бывало, и при виде дымящейся картошки стал довольно потирать руки, но отвлекающий манёвр ему не удался, Надя глазами метала стрелы. Толик сделал ещё одну попытку переключить внимание.

— Надюш, что тебе привезти?

Тишина гудела от напряжения, как высоковольтные провода.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? Пока у тебя есть такая возможность.

Тон речи был обжигающе ледяным и Толику стало понятно, что увиливать бесполезно.

— Это будет тебе неприятно.

— Пусть.

— Ну, хорошо. У меня есть… не у меня, а вообще… в Сочи есть старая знакомая, она учительница. Я познакомился с ней в командировке, два года назад. Обычно… когда я приезжал туда, мы виделись. В ноябре, когда она мне звонила, я сдуру сказал про командировку, но я тогда не мог знать, как изменится моя жизнь, после Нового года.

— Так, секундочку, ты мне сказал, что влюбился в меня, как только увидел?

— Это истинная правда, но у меня совсем не было надежды.

— Понятно. Если я тебя правильно поняла, одна может нравится, а спать можно с другой. Мухи отдельно, котлеты отдельно?

Слова Нади так и сочились язвительностью, но Толик недооценил опасности, он попытался защищаться.

— А что здесь такого ужасного?

— Может ты и сейчас собираешься…

— Ты сошла с ума?

— А кто тебя знает… с твоей извращённой моралью.

Толик попытался вразумить Надежду физически, но обнимать разъярённую кошку — не самый лучший рецепт.

— Пожалуйста, не трогай меня!

Она ушла в комнату и закрыла дверь. Толик за ней не последовал, он не хотел разозлить её ещё больше, а хотел дать возможность остыть. Пол пачки сигарет заменили ему ужин. Перебрав в голове весь свой нехитрый амурный опыт, он понял, что у него совершенно нет опыта улаживать такие непростые конфликты и правильно себя вести в подобных ситуациях. Раньше всё было просто, он не боялся потерять.

Когда Толик, умывшись и почистив зубы, наконец, набрался смелости зайти в комнату, там в кромешной темноте он обнаружил, лежащую на самом краешке матраса, фигурку Нади. Он почувствовал, что она не спит, хотя и делает вид. Ему ничего не оставалось, как лечь с другой стороны. Прикасаться к себе она не позволила, так грустно закончился этот вечер.

На следующее утро тучи не рассеялись. Пока Толик собирал и выносил вещи, Надя упорно притворялась спящей. Они давно договорились, что на вокзал она не поедет, но чтобы даже не проститься…

Одевшись, Толик присел на кровать и обнял огромный кокон из одеяла, под которым скрывалась Надежда. Он прижался губами к одеялу и нежно проговорил:

— Моя глупенькая девочка, неужели ты думаешь, что я променяю тебя на десять тысяч любых других, даже самых лучших женщин? Ни за что на свете. Ты теперь моя и никто тебя не отнимет.

Толик стал осторожно распутывать слои одеяла, будто раскрывал початок кукурузы, который уже не сопротивлялся, стал мягким и податливым, явно, растерял свою агрессивность. Добравшись до съёжившейся фигурки, молодой человек убрал спутанные волосы с лица девушки, глаза её были закрыты, он поцеловал её. И понеслась.

На вокзал пришлось бежать вприпрыжку.

До вечера Надя позвонила Толику три раза, он ей четыре, после чего прислал сообщение: «Звонить больше не буду. От звуков твоего голоса теряю разум. Хочется всё бросить и лететь к тебе… поэтому прошу тебя, если тебе дорог мой разум, пиши мне тоже. Целую тебя в нос».

 

37

Дождь третий день вяло барабанил по оконным отливам. Ничего не хотелось делать, сил хватало лишь на то, чтобы лежать безвольно на матрасе. Даже музыка мешала гудению Великой Пустоты внутри. Не хотелось никуда идти, никому звонить, не хотелось читать и есть, не хотелось даже шевелиться.

Проснувшаяся между оконных рам муха, так некстати, проявляла признаки жизни. Сонные, поначалу, подёргивания лапок переросли в энергичные потирания попеременно всеми конечностями.

«Ишь ты, тоже жаждет тепла и весны».

Затем, муха заскользила по стеклу туда-сюда, Надя отвернулась от окна, эта бешеная активность вносила диссонанс в её желеобразное состояние. Захотелось пить, но не так чтобы жажда, а так лениво, не прочь выпить чего-нибудь, если это «чего-нибудь» само закапает в рот, а если не закапает и надо вставать, то можно и потерпеть. Надя облизала губы и вполне удовлетворилась результатом.

Раздался звонок в дверь. Надя дёрнулась, но не поднялась.

«Наверное, ошиблись».

Звонок повторился, длиннее и настойчивей.

«Интересно, кого это принесло в такую погодку?»

За дверью стояла мама в голубом плаще, жёлтых резиновых сапогах и с розовым зонтом, истекающим остатками влаги. Наверное, ещё никогда в жизни, не считая того раза, когда мама навещала десятилетнюю Надю в изоляторе пионерского лагеря, дочь не была так рада видеть свою родительницу.

— Мамуля, в такую гадкую погоду…

— Ты ведь отказалась приехать, вот я и решила навестить тебя сама. А чтобы ты меня не отговаривала… ссылками на погоду, я не стала предупреждать. Здорово, правда?

— Конечно, здорово, но…

— Никаких «но». Я привезла кое-что вкусненькое и мы с тобой будем пировать.

Зоя Сергеевна разоблачившись, прошлась по квартире, одобрительно подмечая перемены к лучшему.

— Как хорошо, что теперь есть на чём сидеть.

— Да, эту табуреточку купила вчера в хозяйственном. Ничего, правда?

— Главное, доченька, чтобы она была прочная и удобная, а красота в данном случае, не главное.

Надя поставила на плиту кастрюлю с водой.

— Надо было чайник купить…

— Да, я вчера за чайником и ходила, но в нашем магазине был только громадный страшный мастодонт, литров на пять, ну, куда нам такой? Вот и решила, дождик закончится, съезжу на рынок, а он и не собирается заканчиваться.

Зоя Сергеевна достала из сумки судок с заливной рыбой, пластиковый контейнер с винегретом и буханку свежего пахучего Бородинского хлеба. Зверский голод, разбуженный запахами, набросился на Надежду. Зоя Сергеевна с тихой материнской радостью наблюдала, как её чадо пытается расправится со всеми припасами сразу, но силёнок не хватило.

— Надюша, может поедешь со мной, домой? Там подружки рядом, еда… а здесь, уже лучше, но всё ещё трущобы. Я думаю, Толик был бы не против, если хочешь позвони ему и спроси.

Удивительные метаморфозы произошли с настроением под воздействием еды. Дождь и серость, из тоскливых, стали грустными. Город, из унылого, печальным. Переживаемые Надей чувства лишились надрыва, душевные раны зарубцевались и горизонт окрасился в цвета надежды. Хандра ушла.

Зоя Сергеевна обрадовалась, произошедшим на её глазах переменкам с дочерью, но не правильно её поняла.

— Мам, а ты можешь мне одолжить денег? Я отдам.

Да мамочка с удовольствием отдала всё, лишь бы её дочурка не страдала.

У Зои Сергеевны не оказалось достаточной суммы, для того чтобы купить билет до Адлера и они, собрав Надины вещи в сумку, отправились домой за деньгами. Идея спонтанной поездки на юг, не очень нравилась матери, но она была вынуждена её поддержать, чтобы не потерять дочь совсем. Всю дорогу у Зои Сергеевны теплилась крошечная надежда на смену настроения дочери, на затягивающую магию родительского дома, в конце концов, на чудо.

Чуда не произошло, проведя десять минут дома и забронировав билет по телефону, Надя отправилась на вокзал, одна.

И только положив паспорт с билетом во внутренний карман куртки, Надя ощутила, как лихорадочное возбуждение уступает место неге, которая разливается по телу. В этом чувстве не было ничего сексуального, оно выражало удовлетворение правильным поступком, довольство собой и миром, вдруг наполнившимся гармонией и смыслом. Даже целый час, до подачи поезда, промелькнул как минута, Надя, с ускользающей улыбкой на лице, сделала десяток кругов вдоль торговых палаток вокзала.

Нет времени, нет пространства, есть только цель.

За это время пришло сообщение от Толика, но девушка решила сделать ему сюрприз, поэтому ничего не написала о поездке: «Опять льёт дождь. Приезжала мама, накормила меня до отвала. Тебе привет».

Тут же пришёл недовольный ответ: «Привет? и всё? А где поцелуйчики? Я тут вкалываю, как папа Карло, а она мне только мамин привет. Я возмущён».

Объявили посадку на поезд, поэтому Надин ответ был слишком коротким: «Извини».

Уже несколько позже, положив вещи, угнездившись в купе и договорившись с дородным дяденькой об обмене на верхнюю полку, Надя получила ещё один возмущённый меморандум: «Моё сердце не спокойно. Я чувствую, что-то происходит. Ты не хочешь писать?» Надя написала, наконец, Толику ответ, которого он ждал, и который успокоил обоих.

Стук колёс и небольшая качка лучше любого снотворного. Вечер был ранний и проводники не торопились разносить бельё, пришлось проявлять инициативу. Когда, довольная добычей, Надя пронесла трофей по коридору к своему купе, многие последовали её примеру. Постелив постель, девушка постояла полчасика у окна, пока освещенные городские улицы не сменили микрорайоны пригорода, а затем чёрные подмосковные леса. Смотреть было больше нечего.

Верхняя полка в купе — предел мечтаний. Кому-то для полного счастья, для ощущения путешествия нужно общение, чаепитие и другие распития, а Надежде хорошо наверху, всё видно и слышно, хочет читает, хочет слушает разговоры других и при этом на глаза никому не попадается. Мечта, а не путешествие.

Осчастливленный Надей толстяк и пожилая пара затеяли внизу чаепитие. Под разговоры о постоянном росте цен, были распакованы домашние припасы, как обычно, курица в фольге, солёные огурчики и варёная картошка, настоящее меню путешественника. Аппетитные запахи добрались до верха и защекотали в носу, услышав что попутчики хотят её пригласить к столу, Надя закрыла глаза и они не стали её беспокоить. На самом деле, ей не хотелось вести никчёмные разговоры и размениваться на пустяки, её волновала предстоящая встреча. Коварный стук колёс незаметно усыпил её.

 

38

Ещё ни разу, она не вставала так рано, без будильника. Весь вагон мирно спал, а за окном хулиганило весеннее необузданное солнце. Ослепительный свет превратил пыльный коридор в галерею из золота. Надя умылась, почистила зубы, причесалась и попросила у проводницы стакан чаю. Будить соседей по купе ей не хотелось, как и покидать залитое солнцем пространство, поэтому девушка пила чай со сникерсом, стоя у окна и купаясь в лучах ласкового весеннего светила.

Мимо неслись леса, уже освободившиеся от снега, пока ещё серо-коричневые, но не надолго. Когда сонные пассажиры потянулись в конец вагона к туалету, Надя укрылась наверху. Журналы и дневная дремота приближали пункт назначения.

В полудрёме и бегущих за окном пейзажах прошли целые сутки.

И вот оно южное тёплое солнце, прогревшее землю до самой зелени. Конечно, ещё далеко до курортного сезона, именно поэтому, на конечной остановке в Адлере, вместе с Надей, вышло из поезда всего человек двадцать, не больше. Надя сразу направилась к автобусам, чтобы узнать, как доехать до пансионата «Магнолия», где остановилась съемочная группа.

По мере приближения к пункту назначения, внутри росло напряжение, словно кто-то невидимый натягивал струну.

«А если он не один? Чушь. Почему же он не предложил мне поехать с ним? Боялся, что я буду мешать ему работать? Возможно. Интересно, он уже встретился со своей старой знакомой? И как объяснил своё нежелание с ней встречаться? А может решил ничего не объяснять, мол, пусть будет, на всякий случай… мужчины ведь не любят ничего объяснять».

Тревожные мысли лишили Надю удовольствия от оставшейся дороги. Она так и не смогла в полной мере насладиться прекрасным ландшафтом, мелькавшим за окном, пробуждением весенних красок, мохнатыми шапками гор, пробившейся к солнцу зеленью, лазуритовой лентой моря, мелькавшей сквозь деревья.

Уже покинув автобус и остановившись у ворот пансионата, Надя поняла, что если сейчас же не выкинет из головы всю эту ерунду, то лучше сразу повернуть назад и сделать вид что ничего не было, чем есть поедом себя и мучить подозрениями дорогого ей человека.

Сделав глубокий вдох, до самых пяток, она почувствовала, что совсем рядом море. Ужасно захотелось побежать вниз по дорожке, навстречу воде, но сначала надо было найти Толика. Девушка направилась к административному зданию, чтобы получить нужную информацию.

Время приближалось к полудню и воздух уже прогрелся настолько, что захотелось раздеться, Надя сняла куртку и перебросила её через плечо. Природа ещё не пробудилась настолько, чтобы покрыть деревья густой массой зелени, но хиленькая травка уже дрожала на довольно сильном ветру, если бы не горячее солнце, было бы холодно. Вечнозелёные самшиты и кипарисы казались серыми на фоне пронзительной зелени газона. Около здания, построенного в эпоху позднего загнивания социализма, громоздкого и безвкусного, зелёными свечками, стояли проклюнувшиеся тюльпаны.

До сих пор, на территории пансионата «Магнолия», Наде не попалась на глаза ни одна живая душа.

«Блин. А вдруг здесь на побережье таких пансионатов „Магнолия“ куча? Я ведь даже не посмотрела в интернете… Страшно, аж жуть».

Захотелось позвонить Толику, но она не стала наводить панику раньше времени и, к тому же, не хотелось испортить сюрприз. Дверь заскрипела, но открылась. Внутри, за стойкой, обитой бордовым дермантином, никого. Откуда-то, из самых недр советской эпохи, приближался звук шагов. Белокурая, не от природы, пожилая тётенька на высоких каблуках прошла мимо Нади, словно мимо пустого места, и уселась за стойкой.

— Здравствуйте. Простите, я хотела бы узнать, не у вас ли остановилась съёмочная группа из Москвы?

— У нас.

Вместе с громким выдохом, ушли все опасения и трепет близости цели наполнил Надежду.

— А Вы, собственно, кто будете?

— Я? Я тоже из этой группы… но они меня не ждут… я сюрпризом.

Мелкие голубые глазки, из глубины чёрных век, с интересом оглядели девушку, с ног до головы и был в этом взгляде такой клубок эмоций: и понимание, и жалость, и даже зависть, наверное, основанный на личном опыте. Но Наде было сейчас всё равно.

— Они меня не предупреждали. Готовых комнат нет.

— Я могу на раскладушке.

— Понимаете девушка, сегодня суббота и у кастелянши выходной. Так что ни чистого белья, ни раскладушки до понедельника не будет.

— Тогда придётся поселиться где-нибудь поблизости, на частном секторе…

— Ладно, посмотрим. А питаться тоже будете? Мне нужно предупредить в столовой.

— Если можно. Простите, а Вы, случайно, не знаете, где я могу найти кого-нибудь из группы?

— Знаю. Они в море. Арендовали катер и вышли на рассвете. Обещали вернуться к обеду.

Оставив сумку с вещами у администраторши, Надя двинулась вниз по склону, к причалу. «Магнолия» явно знавала лучшие времена, следы не тщательно скрываемой разрухи, наблюдались повсюду. Вот спортивная площадка, обнесённая металической сеткой, ещё покрытая прошлогодним засохшим бурьяном, она давно не видела спортсменов и была закрыта на огромный ржавый замок.

Корпуса пансионата выглядели нежилыми. Дорожки, ведущие к морю, ещё сохранили остатки асфальтового покрытия и местами покосившиеся бордюры, но уже были проложены новые пешеходные тропинки между деревьев. Что-то яркое, синей драгоценностью, сверкнуло между веток и Надя не сразу поняла, что это море, чудесное, блестящее в лучах полуденного солнца. Шум становился всё ближе, так и хотелось прибавить шаг, поторопится, побежать.

Несмотря на солнце, всё сильнее припекавшее сверху, со стороны моря дул очень холодный, пронизывающий ветер и Надя порадовалась тому, что куртка осталась с ней.

Последние деревья расступились и открыли взору не очень привлекательную бетонную набережную, до которой тоже не доходили руки администрации, уже лет пятнадцать. Покосившиеся ржавые кабинки для переодевания явно ожидали реставрационных работ, которые были уже начаты, следы подготовки к курортному сезону виднелись повсюду, но живых людей — никого.

Метрах в двухстах от Нади, от причала отчаливал катер, открыв взору группу людей. Сердце сделало сальто мортале, это были они, шесть человек, чемодан с камерой и штатив. Режиссерша с оператором и актером, исполнявшим главную роль, налегке двинулись по дорожке, у аппаратуры остались трое: Макс, звукооператор и Толик, её Толик. Надя застыла, сливаясь с ландшафтом, чтобы не быть обнаруженной раньше времени.

Когда нагруженная троица, вышла на набережную, девушка осторожно двинулась в их сторону, они заметили её, но не узнали и продолжили своё движение. Надя прибавила шагу, чтобы постепенно нагнать их. Расстояние быстро сокращалось, она шла налегке, а им приходилось тащить тяжести. На повороте дороги, ведущей наверх, Макс остановился, чтобы перекинуть штатив на другое плечо, его взгляд остановился на идущей за ними Надежде. После секундного замешательства, он что-то крикнул Толику, от чего тот сбился с шага и обернулся назад, поставил чемодан на дорогу. Девушка, в нерешительности, замедлила шаг, Толик медленно двинулся ей навстречу. С каждым шагом всё увереннее двигался молодой человек, убеждаясь, что фигурка впереди — это она, его девушка, он ускорялся до тех пор, пока не побежал. Он налетел на неё, как вихрь, как счастливый ураган. В этот момент все сомнения и страхи, если бы они всплыли, показались бы смешными. Толик тискал Надю, словно не верил в её материальность.

— Боже, как хорошо, что ты приехала.

— Правда? Я соскучилась.

— А я? Ты мне снишься каждую ночь, спроси у Макса. Он говорит, что я издаю подозрительные звуки во сне.

Надя рассмеялась и спрятала своё счастливое лицо на груди Толика, от него пахло морем, сигаретами и чем-то родным. Время перестало существовать, пространство тоже, осталась только вечность.

— Давай поженимся?

— Чего это вдруг?

— Вовсе не «вдруг», я шёл к этому. Сейчас покажу.

Толик сначала порылся в кармане, потом в телефоне и, наконец, показал Надежде сообщение, которое он отослал вчера матери: «Как ты отнесёшься к тому, если я женюсь?»

— Она ответила? Что она написала?

— Тебе не всё ли равно?

— Не всё равно.

— Она «за».