Трудно сосредоточиться на работе, когда голова занята чем-то другим. Актёры забывали текст, осветители спалили какую-то тряпку, вонь стояла ужасная, а Надя уже дважды забывала поменять цифры на хлопушке.

Целый день в курилке говорили только о корпоративной вечеринке, если по-русски то попойке, ею открывался сезон новогодних праздников, а заканчивалась эта вакханалия обычно аж тринадцатого января — встречей Старого Нового года. Правда, некоторые индивидуумы с крепкой печенью продлевали сие безобразие до Крещения.

Именно поэтому Надежда, в узкой и довольно короткой юбчонке, думала не о том, чтобы справиться с доверенной ей работой, а внимательно вглядывалась себе под ноги, чтобы не зацепиться тоненькими каблучками за провода и не выступить тем самым в качестве клоуна «на разогреве» публики.

Ещё сегодня ей предстояло соблазнить Макса, так она решила. Было страшно, но сколько можно откладывать.

По этому торжественному поводу, Надя проснулась на час раньше обычного и приняла соответствующие экстренные меры, как то: частичная эпиляция, тщательный отбор нижнего белья, яркий макияж и пятнадцатиминутное разглядывание своей фигуры в зеркале. В довершение сборов, она стащила у матери восточный амулет, который, когда-то давно, та пыталась засунуть дочери под подушку, но тогда он был с негодованием отвергнут, нашедшей его Надеждой. Сегодня она положила медную хреновину в сумку и возлагала на неё большие надежды.

Да, когда человеку не хватает веры, он подменяет её суеверием. В переломные моменты жизни каждый ощущает свою беззащитность перед стихией судьбы и тогда пытается окружить себя каменными истуканами, оберегами, спрятаться в дымке благовоний. Пока ещё Надя не знала, что если в небесной канцелярии твоя судьба уже решена, то сопротивляться этому бесполезно.

— Надежда… — кто-то шёпотом пропел над самым её ухом, — … мой компас земной…

Обернувшись и увидев Макса с лукавинкой в глазах, у Нади буквально подогнулись ноги.

— Привет, — сказала она, потупив взор.

— Ты готова к принятию горячительного?

— Ты имеешь ввиду морально или физически? Господи, что я несу, конечно готова. А что, предполагается какая-то официальная программа?

— Извини, я же совсем забыл, что это у тебя впервые.

«И не только это», — про себя подумала девушка и её тут же пробрала крупнокалиберная дрожь.

— Эй, это совсем не страшно, если, конечно, пить со всеми на равных, а вот, если на трезвяк… бр-р. Я однажды имел счастье наблюдать подобное на трезвую голову, это действительно жутковато.

— А чё так? — Гнусаво спросила Надя, подражая безмозглым старлеткам.

— Пил антибиотики… я надеюсь, ты не подложишь нам подобную свинью?

Надя отрицательно мотнула головой.

— Ну и хорошо, а то остальным, и мне тоже, потом стыдно будет тебе в глаза смотреть.

— Неужели, это так… ужасно?

— Да нет. Просто, люди расслабившись окажутся совсем другими.

— Лучше или хуже?

Макс усмехнулся.

— Просто другими. Кстати, прекрасно выглядишь.

После этого короткого диалога, остатки спокойствия покинули Надежду, а так как ей не с кем было поделиться своими сокровенными переживаниями, ей приходилось бороться с возникшей паникой в одиночку. Страх завывал ледяным шёпотом: — Может отложим? Упрямый характер твердил: — Сегодня, завтра, через год, какая разница? Сила воли стискивала зубы: — Синий чулок. Вековуха.

Это страшное слово «вековуха», так называли незамужних девушек в далёком прошлом, это было ругательство, так рассказывала бабушка Софья. Это слово стегало как бич, и Надя решила расправиться со страхом. Для чего, она попросила Толяна во время перекура подстраховать её, а сама помчалась в буфет. Конечно, перекуры имели тенденцию затягиваться на целых полчаса, особенно в предпраздничный день, но всё-таки, на всякий случай, пусть будет кому хлопнуть, если вдруг.

Она неслась по длиннющим коридорам, забыв о хрупкости каблуков, её нёс порыв и помогал преодолевать препятствия. Вот уже заветная дверь, но толкнув её, Надя поняла, что вряд ли её порыв поможет миновать очередь. Глаза тут же потухли, плечи поникли и корпус тела уже начал обратное движение, когда откуда-то из головы очереди раздался голос Вики:

— Надюха, ты перекусить?

Надо сказать, школьная подруга немало была удивлена выбором Надежды: сто грамм коньяка и шоколадка.

— Готовлюсь к вечеринке, разминаюсь, — сказала смущённо Надя, прекрасно зная, что ушлую подругу на мякине не проведёшь. Вика терпеливо дождалась поглощения коньяка.

— Я не знаю, за кого ты меня принимаешь… выкладывай.

Надя прислушалась к своему организму, где под натиском виноградного тепла отступали колючие страхи и пятясь к двери, бодро пообещала:

— Я выложу, честное слово, чуть позже. Ладно? Там ведь съёмки и я вырвалась на две минуты. Там Толян…

Вика, чуя недоброе в поведении подруги, озадаченно покачала головой и принялась за салат.

Конечно же она успела, успела даже выкурить сигарету, от которой тут же зашумело в голове и могла бы выкурить ещё пяток, если бы захотела.

Но Наде уже ничего не хотелось, ни соблазнять Макса, ни обалденно выглядеть, ей было всё равно и она с трудом заставляла себя отрывать задницу от ящика, на котором так уютно было сидеть в тёмном углу. Тепло, укромненько…

— … не пятый, а шестой, дубина. Мотор не останавливать, переписывай в кадре.

Как ушат холодной воды, так неприятно. Когда в расслабленном состоянии пытаешься аварийно сконцентрироваться и делать всё быстро, получается чёрт-те что… Колпачок маркера не хотел слезать, пришлось помогать зубами, а при этом тридцать человек внимательно смотрят и ждут. Дубина, она и в Африке дубина. Когда всё-таки Наде удалось членораздельно произнести: «Вторая серия, сцена шестая, кадр пятый… извините, сцена пятая, кадр третий, дубль шестой», и спотыкаясь исчезнуть из кадра, актёр, давясь от смеха, не смог произнести свою реплику и съёмку всё равно остановили.

Пока группа, гудя от смеха, обсуждала неудачный дубль, Толян подкрался к сидящей на ящике Наде.

— Что с тобой?

Девушка съёжилась от стыда, ей хотелось провалиться под землю и остаток жизни прожить с гномами.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Идея была прекрасная и она закивала головой.

— Ладно, выручу тебя.

Глядя, как Толян играючи справляется с её хлопушкой, Надя пригорюнилась. Она очень не любила врать, не любила когда ей врали и вообще лжи как таковой, сейчас её пугало это её падение. Тем не менее, угрюмое выражение лица и алкогольный блеск в глазах сделали своё чёрное дело, вся группа поверила в её болезнь. Её опять стали жалеть, а это терпеть было ещё тяжелее. И когда, задавленная собственным стыдом, девушка попыталась вернуться к своим обязанностям, ей не дали.

— Ну, что ты, посиди… вон бледная какая…

Конечно бледная, это от злости на себя, дурищу и врунью. Для окончательного бесповоротного падения ещё не хватает отвратительной постельной сцены, где-нибудь в декорациях, на казённом белье и её уже ничто не сможет спасти в собственных глазах. Ну и пусть.

Съёмочная смена, в этот день, продолжалась недолго и, сразу по окончании её, вся группа дружно стала суетиться в свободном от декораций углу павильона. Надя сделала вялую попытку уйти домой, но ей не дали. Раиса Анатольевна, бухгалтер-ветеран, решительно заявила, что обязательно вылечит девушку, но немного позже, и чтобы она посидела в уголке, что та прилежно выполнила.

Такого энтузиазма и рвения давно не видели здешние стены. Не успели длинные фанерные щиты, с помощью десятка людей и тумбочек взятых из декораций, превратиться в банкетный стол, как уже откуда-то несли десятки пакетов с продуктами и «горючим», мелодично позвякивающим при каждом движении. Из темного угла Надя с удивлением наблюдала как слаженно и быстро работал этот коллектив, который обычно нуждался в понуканиях и окриках. Вот что значит «охота пуще неволи». За какие-нибудь полчаса всё было нарезано, разложено и сервировано, без каких-либо перекуров.

Раиса Анатольевна пришла в уголок за Надей, со стаканом жидкости сомнительного цвета в руке и отвела её за стол. Конечно, девушка рассчитывала сидеть рядом со своими ровесниками и Викой, но хватка у бухгалтерши была смертельной и пришлось смириться. Раиса Анатольевна поставила перед девушкой стакан, от которого недвусмысленно пахло водкой, и скомандовала:

— Пей. Залпом. До дна.

— Простите, но я не пью водки. Меня, от одного запаха, мутит.

— Я же тебя не спрашиваю, пьешь ты или нет…

Терентий Игнатьевич, сидевший справа, авторитетно заявил:

— Да не бойся ты. Это отличное лекарство. Раиса Анатольевна знает, что делает.

— Но мне будет плохо.

— А сейчас тебе хорошо? Я двоих детей вырастила, у меня внук… пей.

Постепенно, внимание всей группы привлекла эта перепалка. Пластиковые стаканчики были наполнены, закуска растащена по тарелкам и не хватало только сигнального тоста для начала, а тут базар в священной тишине. Не спеша, как всегда, с чувством собственной значимости поднялся Клим Сперанский, его должность линейного продюсера накладывала на него смежную обязанность тамады. Подняв в правой руке стаканчик, а в левой огурчик, он обратился к группе.

— Дорогие мои, прежде чем мы поднимем бокалы за праздник, разрешите мне сказать нашей юной хлопушке пару слов.

Надя была готова провалиться сквозь землю, но пригвождённая десятками пар глаз, сидела не шелохнувшись.

— Дорогуша, нам не нужны вирусы в нашем тесном коллективе. Наберитесь смелости и вперёд.

Наде хотелось крикнуть: я наврала — я не больна, но она промолчала. Ей хотелось плакать, но она улыбнулась.

— Мы подождём.

Это всё равно, что делать самой себе укол, действовать надо быстро и без сомнений. Она это сделала, преодолев рвотные позывы, как того требовала скандирующая толпа «до дна». Из глаз брызнули слёзы, огнём воспылало горло, но честь была спасена. Надя даже не слышала какой тост прозвучал, только радостное «ура», подхваченное большинством.

Заботливые Терентий Игнатьевич и Раиса Анатольевна с двух сторон пытались накормить Надежду, но этот трюк им уже не удался. Есть не хотелось, стыд, как и злость, прошли, стало тепло и весело.

Тосты следовали один за другим, народ торопился поднять градус. Впереди целых пять дней выходных и никто не хотел потерять ни минуты драгоценных праздников.

Виктория, наконец дорвавшись до подруги, уговаривала её хотя бы не курить, но разве это возможно, когда все курят, что это была глупость, Надя поняла потом, когда ноги отказались слушаться её, но было поздно. И конечно же, когда народ пошёл плясать, Надя совершила третью ошибку, присоединившись к ним, она явно переоценила свои силы.

Дальнейшее празднование, песни под гитару, игра в «фанты» и «бутылочку» уже протекало без Надиного участия.