А Толик в это время спал, нельзя сказать, что безмятежно, но спал, не подозревая о бушевавших штормах над его головой. После расставания с Надеждой, он в смятении прошёл пешком полгорода и очутился дома только утром. И теперь с большим трудом выкарабкивался из тревожного сна.

То ли день, то ли вечер, угнетающая и безжизненная серость вполне соответствовала настроению проснувшегося Толика. Сквозь пелену дремоты, проступили события прошлой ночи и сон как рукой сняло.

«Кошмар. Ужас. Как быть? Надо же что-то делать. А что?»

Желание что-то делать запустило механизм мышечных реакций, всё тело напряглось. Толик отбросил подушку, одеяло и резко вскочил. Он возбуждённо побегал кругами и открыл окно, в комнату проник бодрящий морозный воздух.

«Она мне этого никогда не простит».

Не взирая на обещание данное родителям, не курить в комнате, он не смог сдержаться и закурил, по пояс высунувшись в окно. Снаружи всё было, как обычно в зимний день. Внизу суетились люди, проезжали машины. Мир был серым, как его тоска. Сигарета не принесла никакого удовлетворения, с таким же успехом можно было пожевать земли, а вот свежий снег, собранный с отливов окна, умыл лицо и охладил пыл. Вода, стекающая по щекам, холодила кожу, как непролитые слёзы. Толик закрыл глаза и подставил мокрое лицо ветру, постепенно он почувствовал облегчение.

«Нет, конечно, откладывать можно бесконечно, но сначала всё-таки придётся попросить прощения».

Порывшись в карманах, он нашёл телефон без признаков жизни, он совсем забыл, что избавился от симкарты. Надо было срочно раздобыть новую.

Сидящие перед телевизором родители очень удивились, когда мимо них, одеваясь на ходу и бормоча что-то себе под нос, проскочил их сын. Хлопнула входная дверь и они переглянулись.

— Куда это он?

Майя Фёдоровна пожала плечами и зашла в комнату сына.

— Он опять здесь курил.

— А ты знаешь, во сколько он пришёл домой?

— Знаю, очень поздно.

— Нет, очень рано.

— Тебе лишь бы по твоему.

Константин Викторович скорчил гримасу, спорить с женой было бесполезно, он уже не делал этого лет двадцать.

— Я волнуюсь за него.

— А ты думаешь, что я…

Хлопнула входная дверь и их сын проследовал обратно в свою комнату, раздеваясь на ходу. Он поставил телефон на зарядку, затем в задумчивости прошёл несколько раз от балкона на кухне до окна в спальне родителей, это была самая длинная траектория в квартире. Майя Фёдоровна попыталась заговорить с сыном, но он лишь отмахнулся, затем заперся в своей комнате.

Несколько минут Толик смотрел на заряжающийся телефон, как-будто это было важно, затем решился и набрал номер телефона Надежды. Он перестал дышать… увы, абонент временно недоступен.

Сначала он с облегчением выдохнул, как будто откладывалась его казнь, затем понял, что потом, может быть слишком поздно.

Толик решительно направился в ванную и, несмотря на протесты родителей, заперся там. Обычно это помогало. Он разлил по ванночкам реактивы и проявители, приготовил плёнки, но успокоится не мог и понял, что сейчас это не поможет и всё убрал обратно.

Притихшие родители делали вид, что происходящее на экране телевизора им гораздо интереснее, чем метания сына. Толик путано объяснил им, что хочет чем-нибудь заняться и срочно, но не фотографией, не компьютером, не чтением книг, а чем нибудь эдаким. На что отец заметил, что, кстати, на шкафу пылится его некогда любимый транзистор, который дожидается ремонта третий год. А мать сразу припомнила машинку для закатывания солений, которая находилась в таком же положении.

Сын даже не счёл нужным ответить на подобные предложения, лишь отмахнулся и вышел. Такие бытовые подвиги ему сейчас были мелковаты, ему бы «саблю, да коня, да на линию огня», а семейные делишки слишком ничтожны для его рвущегося наружу отчаянья. Некоторе время он провёл за наблюдением круговорота мокрого белья в стиральной машине, затем всполошился, как застигнутый врасплох фазан и снова забегал по квартире.

Абонент по прежнему был не доступен. От еды Толик отказался.

Глубокой ночью Майя Фёдоровна проснулась от странных звуков, повинуясь инстинкту, она двинулась к их источнику. Она была чрезвычайно удивлена, обнаружив в ванной сына, растягивающего меха старого дедовского аккордеона, который издавал поразительно заунывные звуки, похожие на вой ветра в печной трубе.