Задумавшуюся за вязанием Веру вернул к действительности вопрос Игоря Михайловича, который оторвался от газеты и спросил:

— Веруня, я никогда тебя не спрашивал, почему ты мне сказала, что не можешь иметь детей?

— Чего это ты вдруг?

— Не знаю, пришло в голову…

— Я уже отвечала на этот вопрос двадцать три года назад, когда забеременела. Ты пытался выпытать, в чем заключался мой коварный замысел, если мы уже удочерили Полину, зачем было врать о бесплодии. И тогда, и теперь, говорю тебе, что мой коварный замысел состоял в том, чтобы вызвать у тебя жалость, потом оплести сетями… чтобы в дальнейшем, сидя у камина, слушать твой храп. Ты доволен?

— Я вдруг вспомнил… Я почти забыл, раньше у меня достаточно часто возникало чувство, что ты мне не принадлежишь, что я отвернусь, и ты исчезнешь. Веруня, ты все еще любишь его?

— Конечно. Он навсегда со мной… но в прошлом. Ведь я люблю тебя, Полинку, Федьку… и люблю сейчас, в настоящем. И Снежка конечно. И я не пожертвую ни одной минутой нашей нынешней жизни ради прошлого. Я не жалею ни о чем…

— Именно это я и хотел услышать…

Вера улыбнулась себе под нос, услышав, как дыхание мужа становится все ровнее и глубже. Она всегда удивлялась, как собака и хозяин могут до такой степени похоже храпеть. Когда поздно ночью Вера выключила свет, Игорь Михайлович проснулся и спросил:

— Ты не поедешь?

— Нет.

И он перевернулся на другой бок.