Ему было грустно, это случалось каждый раз после общения на родном, русском языке. Что-то тянуло и щемило в центре грудной клетки. Хотелось скулить и слушать жалостливые песни. Александр понимал, что это дает о себе знать его прошлая жизнь, она заунывной тоской заставляет жалеть о чем-то неведомом, давно забытом.

С тех пор, как он кардинально изменил свою жизнь, прошлое напоминало о себе считанные разы. Когда лихорадка свалила его в джунглях Тайланда, лежа в ветхой хижине, в бреду его посещали все, даже первая школьная любовь, он выздоровел и снова все забыл. Иногда ему даже казалось, что его жизнь началась здесь, здесь он родился, увидев акриловый закат, здесь он, видимо, и умрет. И ничего не было ни до, ни после.

Иногда его посещали видения, картины былого, но они потеряли вкус и цвет, вместе с ними приходили сомнения в том, что это было. Он спрашивал себя, когда он успел так почерстветь, ведь всегда был впечатлительным, даже чересчур. И сам себе отвечал, видимо все, что было отпущено ему, любовь, ненависть, удача, он все потратил, осталась только расплата за все и карамельный закат.

Свою болезнь он не воспринимал как трагедию, ну разве только первые три дня после визита врача. Тогда ему показалось, что небо сейчас же рухнет на землю, померкнет солнце, и человечество задохнется от хаоса и ужаса, но ничего подобного не случилось, также порхали птички, и пахло забродившим виноградом.

Ему было страшно. Вечером один он уехал в горы и остался там. Он думал, что его отчаянье сдвинет горы, но сначала он замерз, потом проголодался и в конце концов смирился с вестью.

Встречая рассвет в небольшой долине у ручья, он вдруг остро, как в детстве, почувствовал, что впереди и позади бесконечность, а маленький человечек жалок в своей скорби на фоне мироздания.

С тех пор, как Александр спустился с гор, его жизнь почти не изменилась, он лишь очень остро воспринимал и впитывал все, что происходило вокруг. Каждая секунда стала золотым песком, который он без устали перебирал и любовался им, будто скупой рыцарь, дрожа над своим богатством. Каждый новый день он встречал с радостным нетерпением, и его ожидания всегда оправдывались. Став чувствительным и сентиментальным, часами наблюдая вокруг, он порой жалел, что не умеет рисовать, так много поводов он находил для вдохновения, а раньше, когда он пытался поразить мир своим писательским талантом, муза приходила редко и мучительно. Для этого ему приходилось терзать себя табаком, алкоголем и другими стимуляторами, изводить близких своих раздражительностью и неуравновешенностью.

Сколько горя лежало на весах его тщеславия и все напрасно. Зато теперь любое дыхание жизни приносило истинное наслаждение и желание поделиться этой радостью с другими, но прежние пути были закрыты. Он даже не пытался что-то пробовать. Огромное множество сказочных фантазий так и не были записаны, они приходили к нему по ночам.

Теперь ему было слишком много ночи для сна, и он лежал в темноте, вытянув руки поверх простыни и глядя вверх на потолок, где блуждали таинственные огни в сопровождении не менее таинственных шорохов и звуков. Все это рождало в работящем мозгу ирреальный мир, где он с удовольствием блуждал. Иногда в сказочную канву вплетались реальные, но далекие персонажи. Они приносили с собой беспокойство и тревогу в этот идеальный мир. В какой-то момент ночного бдения он вдруг ясно понял, что ему не удастся раствориться в своих фантазиях, пока эти призраки прошлого не получат от него свои моральные долги, и он решил уплатить по векселям.

Его поверенный звонил из Москвы, докладывая о переговорах. Это Кэролайн в своей международной среде отыскала этого Марка Бернштейна, «которому можно доверять», и он доверил больше, чем кому-либо другому. Странновато было обсуждать с человеком, которого даже не видел, семейные, почти интимные дела. Александр настолько отвык от этого, что то и дело смущался, а иногда даже стыдился. Ему было стыдно за Эльвиру, торгующуюся по мелочам, его смущало, что Марк знает об отношении детей к нему, что Соня отказалась от встречи с отцом. Но надо отдать должное этому неведомому Марку, что он был удивительно тактичен и щепетилен, за что Алекс мысленно благодарил еврейские корни и наследственное воспитание. Он даже подумал, что Марк способен помочь ему здесь справиться со всей приглашенной ордой, выполняя функции посредника или душеприказчика, о чем и было сказано в сегодняшнем телефонном разговоре. Марк почти согласился, хотя и просил время подумать. Но Алекс уже знал, что может на это рассчитывать.