Александр плакал, в старческих глазах почти не было влаги, просто щипало глаза, а может, он забыл, как это делается, но все равно это было приятно. Вдруг он понял, что слезы — это удовольствие, которое сопровождает процесс освобождения, очищения. Кажется, будто внутри как-то сразу освободилось огромное количество места для чего-то хорошего. Ведь человек не плачет в ужасе, в гневе, в злобе, нет, во всяком случае, это были не те слезы.

То, что раньше, треть жизни назад, выглядело баловством и было написано, как ему казалось, от творческого бессилия, теперь обернулось глубокой и зрелой притчей. Только теперь Александр смог оценить то, что было переведено на несколько иностранных языков, и ему не было за это стыдно. Он считал себя бездарным и был не прав, и это было тоже очень приятно.

Когда-то очень давно, еще до приезда в этот мандариновый рай, он смирился с тем, что никогда не сможет стать серьезным писателем. И с тех самых пор он не вспоминал о своих попытках, никогда не читал ничего из своего, а в последние годы и чужого тоже. Наверное, поэтому он только сейчас обнаружил, что очки для чтения ему бесконечно малы и необходимо заказать новые. Возможно, именно от усилия глазных мышц и выступили эти скупые слезы, а вовсе не от нахлынувших воспоминаний, но ему не хотелось так думать.

Прошлое, которое так тщательно выметали из этого дома, наконец-то прорвало многолетнюю осаду и понемногу завоевывало желанное пространство. Сейчас, когда грани боли стерлись, и затупилось лезвие разочарования, Александр оглядывался назад и не понимал, почему он лишил себя радости перетряхивания событий, а также возможности переоценки былых ценностей и своих поступков. Отсюда все выглядело таким милым, даже неудачи казались вчерашними, а некоторые, такие как эта сказка, превратились в достижения.

В груди защемило от осознания упущенного для творчества времени, Александр улыбнулся мысли, что он умрет не от пугающего его недуга, а от разрыва сердца.

В освобожденном от запретов мозгу созрел образ разъяренной смерти, которая месяцами караулила Алекса в надежде на поживу, а в последний момент потерявшая клиента из-за его внезапного и непреодолимого желания жить. Он ощутил это так ясно и остро, что испугался. Стоп. Надо привыкнуть, надо продумать все потихоньку, как первые шаги. Теперь торопиться некуда.

Если бы Александр не был так занят своими открытиями и собственными метаморфозами, то он, слегка повернув голову, смог бы обнаружить в темном стекле окна, выходящего на террасу, три обеспокоенные физиономии, наблюдающие за ним. Эти персонажи — особы, приближенные к хозяину по молчаливому согласию, его три тени. Самым взволнованным был Жозе, он появился в доме всего пять лет назад, но стал для Алекса правой рукой, а еще ушами и глазами, соединявшими этот склеп с внешним миром. В доме он выполнял роль добытчика, плотника и молчаливого слушателя, когда Алексу приспичивало говорить «по-рюски». За глаза Жозе называл хозяина «грасиозо», что означало «блаженный». До прихода в господский дом, «кинта» — по-местному, Жозе жил в деревне, но был отшельником. В детстве ему груженая телега переехала ногу, с тех пор он ковылял на деревянной культе, что не способствовало его сближению с местным обществом. И хотя у Жозе была престижная, по деревенским меркам, работа почтальона, он, не задумываясь, переселился к Алексу, когда тот предложил. Первое время Жозе не давали прохода, когда он появлялся на улице. Деревенских интересовало все, и поначалу Жозе лишь частично удовлетворял их любопытство. Именно благодаря ему все узнали, что хозяин дома из далекой и холодной России, раньше его считали венгром почему-то, правда кое-кто поговаривал, что он де вылитый финн, хотя по большому счету для крестьян это было практически одно и то же, то есть загадка.

За последние годы местные жители очень много узнали о родине Александра, что там мало солнца, но много воды, что зимой там идет снег, что в лесу растут грибы, которые собирают и едят, в общем, много чудес таила в себе эта страна. Узнавая больше, люди перестали сторониться, стали больше уважать Алекса, чем бояться, вероятно, Жозе передал им частичку своей любви к хозяину.

В последнее время Жозе плохо спал, его покою пришел конец. То, что хозяин болен, знали все, что его дни сочтены — тоже, но его поведение в последние недели насторожило всех. Эти странные звонки, хозяин стал больше двигаться и меньше уделял внимания своим любимым занятиям. В довершение всего он заставил Жозе принести с чердака чемодан, подолгу разглядывал его содержимое, Лусия клялась, что видела слезы на глазах хозяина, чем ввергла Жозе в шок.

Рядом с Жозе на сторожевом посту у окна находились две женщины: одна из них — полуглухая экономка, она же кухарка, Лусия, которая жила здесь еще при прежних хозяевах, другая ее молодая родственница из дальней горной деревушки — Рябая Жуана, которая выполняла все подсобные работы по дому. Эта троица составляла постоянный коллектив домочадцев Александра, конечно, иногда привлекались посторонние работники, но это по надобности. Сейчас, когда такая необходимость появилась, все трое получили четкие инструкции хозяина привести дом в порядок, отремонтировать гостевые комнаты, которые никогда не открывались, сделать запасы продуктов и вина. Дом все больше напоминал растревоженный улей. Что-то зрело, росло напряжение, и атмосфера накалилась до предела.

Но Алекс ни о чем этом не подозревал, настолько он был занят тем, что происходит у него внутри. Впрочем, так было всегда. Вот и в этот момент, кстати, важный не только для него одного, он не знал, какое брожение происходит у него за спиной. Он просто сидел в своем кресле и с блаженной улыбкой вспоминал историю создания сказки.

В то время жизнь не ладилась, он пытался писать романы, постоянной работы не было, зато был четвертый брак и двое девочек на руках — Аня совсем крошка, Сонечке было шесть.

Утомившись от криков младенца и во избежание привлечения к домашним хлопотам, Александр вышел в сквер с бутылочкой пива. Погода была хорошая, светило солнце, и на душе стало проясняться, но тут он увидел ее, Веру, свою бывшую жену №2, он был бы рад избежать этой встречи, но было слишком поздно. Они не встречались несколько лет, и Алекс был удивлен ее несчастным видом.

«Неужели до сих пор? Нет, невозможно».

Она его не замечала, шла, загребая ногами еще не убранные желтые листья, она смотрела на них. Был хороший момент избежать лобового столкновения, просто свернуть на боковую дорожку и сказать самому себе, что этой встречи не было и что, вообще, он обознался, но он остался на месте, расстояние сокращалось. Бамс.

— О… привет.

— Привет.

Пауза. Они разглядывали друг друга, оценивая изменения. Вера похудела, под глазами залегли темные тени, а в целом вполне «в расцвете сил».

Алекс в ее глазах изменился почти до неузнаваемости, но не внешне. Снаружи имелись, конечно, кое-какие коррективы, но не значительные. Сменил юношеские очертания на мужеские, немного обрюзг, а так вполне съедобен. Но… внутренние изменения показались Вере чудовищными, глаза потеряли блеск, плечи опали, и, вообще, было жуткое впечатление, что в хорошо знакомую оболочку близкого ей человека вселился кто-то другой. Ее передернуло, она не любила мистики, и хотелось уйти.

— Как ты? Где ты? Что ты?

— А ты?

— Я как прежде. Пытаюсь писать, кое-что печатается…

— Да?

— В основном статьи… а ты как?

— Я тоже, как прежде.… Только еще пошла учиться.

— Какая специальность?

— Психология. Очень интересно копаться в человеческом нутре… вот иду с тренинга, устала.

— Я вижу…

Всего на мгновенье между ними проскочило былое и исчезло.

— Я снова женат… у меня уже две девчонки…

— Я слышала.

— Откуда?

— Кто-то сказал вскользь… не помню. Поздравляю.

— А у тебя как?

— Хорошо. Я не замужем, пока. Ну, мне пора, была рада тебя видеть.

— Я тоже. Пока.

Вера поспешно зашагала через проезжую часть и скрылась из виду, Александр остался на скамейке. Взглянув на остатки пива в бутылке, он понял, что этого недостаточно, чтобы прогнать тоску и печальные мысли, и зашагал к ближайшей торговой палатке.

Уже когда стемнело, неуверенными движениями пробираясь домой, Алекс наткнулся на стоявшую в прихожей заспанную Соню в пижаме.

— Что, не спится без папки-то? Сонечка, что случилось?

— Страшный сон приснился, а мама моется. Папа, расскажи сказку.

— Ложись, тогда расскажу. Ну, слушай. Жила-была… так положено сказки начинать. Жила-была конфетка…