Огни, много огней, но большинство из них движется. Просто огненные реки, неизвестно откуда берущие свое начало и неизвестно куда впадающие.

Москва изменилась до неузнаваемости. За последний десяток лет она потеряла старое лицо, а новое пока представляло нагромождение новомодных идей без четких очертаний. Единственное, что было узнаваемым, что грело воспоминаниями душу Александру, — это суета, то броуновское, кажущееся хаотичным, движение, которое имеет свои закономерности.

Непрерывный людской поток движется быстро, огибает препятствия, слегка замедляясь на светофорах и у палаток, скрывается под землей, выныривает и несется вдоль улиц. А параллельно по дорогам движутся разноцветные железные коробочки, в них тоже люди, причем другого сорта, во всяком случае, так думают они. И это особенно заметно, если зазевавшийся пешеход попадает на траекторию движения расфранченного авто, гудок — это самое мягкое, что может услышать тот пешеход. В общем, хозяева жизни.

Люди изменились тоже, особенно внешне. Молодежь Москвы теперь вся курит и пьет пиво у станций метро и на улицах, так показалось Александру. То немногое, что объединяло нынешних жителей Москвы с прошлым, так это «не свобода», зафиксированная во всем, в глазах, в жестах, в нарочито громких словах, в головах, упрятанных в приподнятые плечи, в разукрашенных лицах и матерных словах, порхающих с уст на уста.

Да, грустно. Александру было их жаль. И девушку, продавшую ему пару теплых перчаток, было жалко. При хорошенькой внешности такая обреченность и злость, где-то глубоко внутри глаз. И разодетых в пух и прах «мартышек», вылезавших то и дело из своих роскошных авто, было жаль. И бомжей, у которых вместо свободы и независимости, одна алчность на уме. Всех жаль, они так многого еще не знают.

Нет, не все так безнадежно в этом круговороте пороков. Где-то в потоке то и дело вспыхивали алмазы искренности, или сдержанной чувственности, но как все истинное, лишь мимолетом, потому что не терпит чужих глаз, публичности.

Действие последней таблетки подходило к концу. Александра начало колотить невидимыми молотками. Боясь потерять равновесие, он прислонился к витрине. Поток изрыгнул, отторгнул его и понесся дальше. Лишь одна некрасивая девушка с сочувствием поглядела на него, замедлила шаг, но не подошла, не решилась. Александр подумал, что хорошо, что не подошла к нему, ему нечего ей было сказать. Она бы спросила: «Вам плохо?» Он ответил бы: «Да». Она участливо поинтересовалась бы: «Вам чем-нибудь помочь?» «Нет». Чем ему можно помочь? Ну, если только оживить мать, уничтожить смертельный недуг и вернуть ему уважение и любовь его близких, а так — ничего больше. Скромный запрос.

Краем глаза Алекс засек движение в свою сторону, осторожное и поступательное, его рассматривали. Человек в полувоенной форме с бритым черепом, это, конечно, охранник магазина. Это тоже новое московское сословие.

— Вы ко мне обращаетесь? — Александр расправил плечи и зажег в глазах уверенность, без этого нельзя — затопчут в новомодных джунглях.

— К Вам. Вы не могли бы отойти от витрины.

Очень хотелось поцапаться и указать ему его место, но силы были на исходе, а спасительные таблетки так далеко, в гостинице, и Александр молча удалился.