Глава 5. Смерть короля
Зима 561 г.
В двух лье от виллы Брэн принц Хильперик и его приближенные пустили коней галопом, оставив тяжелые и неуклюжие повозки под охраной небольшого отряда пехотинцев. В этих местах было довольно спокойно, хотя ни одна из пересекавших королевство дорог не была безопасной настолько, чтобы путешествующие могли полностью обойтись без вооруженного эскорта. Помимо голодающих, которые объединялись в банды и нападали порой даже на окраины городов, теперь, после смерти Хильдебера, короля Парижского, на дорогах появились его многочисленные сторонники — свободные люди, которые предпочитали промышлять грабежами, но не идти на службу к его брату.
Эти же вооруженные банды несколько месяцев назад участвовали и в мятеже Храмна, незаконного сына Хлотара и его сожительницы Хенсины, и следовали за ним до самой Бретани, где король-отец взял его в плен и предал мучительной смерти. Остатки войска Храмна, не подчиняясь больше никому, кроме собственных главарей, наводнили северные и восточные земли, и их король уже не мог подчинить. На склоне лет — ему исполнилось шестьдесят четыре — Хлотар наконец-то стал единственным правителем всех франкских земель: Остразии, Нейстрии, Оверни, Бургундии и Аквитании, то есть гораздо более обширных владений, чем те, что были у его отца Хловиса. Однако все понимали, что спустя совсем немного времени произойдет очередной раздел владений — между четырьмя его сыновьями.
Уже готовый снова пришпорить коня, Хильперик обернулся и взглянул на повозку с разноцветным пологом, обитую железом, в которой ехали Одовера и дети. Если Хлотар лежал при смерти, то жену и детей лучше было забрать с собой, чем оставить одних в Париже на чью-либо милость. Издавна вопросы престолонаследия чаще решались с помощью ножей, чем перьев и пергамента…
Однако в самом ли деле король лежал при смерти? Хильперик с самого начала не особенно в это верил. Вот уже два года подобные слухи распространялись с таким упорством, что даже подвигли его сводного брата, Храмна, пуститься в свою злосчастную авантюру. За несколько лет до того, по завершении военного похода против саксонцев, точно так же разнеслась ложная весть о кончине короля. Казалось, что ужасный старик нарочно подвергает испытанию преданность своих союзников и даже сыновей, готовый выступить во главе своей армии против тех неосторожных, кто опрометчиво поспешит завладеть его троном или его сокровищами.
Прошлым вечером прибыл посланец из Суассона — Хильперик отослал его, даже не прерывая ужина. Потом, наутро, приехал гонец от его брата Зигебера — единственного, пожалуй, к которому он испытывал некоторую привязанность, — с подтверждением этого известия. Старик рухнул на землю во время охоты в Куисском лесу. В жару и в состоянии забытья его привезли на виллу Брэн, в нескольких лье к востоку от Суассона. Всех его сыновей в спешке созвали к нему.
По дороге Хильперик и его свита много раз встречали гонцов королевского дома, во весь опор скачущих из Суассона, Компьена или Парижа, длинные процессии монахов, поющих на ходу свои псалмы, а также группки крестьян, которые боязливо отходили на обочину, давая им проехать, но тем не менее двигались по направлению к вилле умирающего короля, словно ночные бабочки, привлеченные огоньком свечи. По мере того как их небольшой отряд приближался к Брэн, вокруг все сильнее ощущалась какая-то особая атмосфера — словно сама природа, скованная ноябрьским морозом, затаила дыхание, а ветки, листья и ручьи застыли, как будто ветер уже был над ними не властен. И сам принц ощущал какое-то непонятное возбуждение, от которого сжимались горло и желудок. Он не испытывал ни малейшего сожаления, но и никакой радости — лишь тягостное ощущение ожидания и смутную надежду, слишком долго вынашиваемую, чтобы выразить ее вслух. Из-за медленного продвижения процессии он чувствовал себя как на раскаленных углях: всего лишь несколько лье отделяли его от его будущей судьбы… Может быть, ему и вовсе не стоило тащить с собой всю эту ораву — лучше было бы отправиться в путь одному, быстро домчаться верхом до виллы Брэн и первым оказаться подле короля…
Удрученный видом окружающего зимнего пейзажа, Хильперик ехал на расстоянии от вереницы громоздких повозок, в которых сидели Одовера, дети и служанки, — чтобы не видеть их почти непристойно роскошных нарядов из пурпурного бархата и парчи, не слышать их болтовни, пения и смеха.
Любой из его свиты, несомненно, надеялся на смерть Хлотара, но их слишком явное ликование было для него невыносимо. Угрюмая тишина леса и размеренная поступь лошадей придавали процессии сходство с похоронной. Принц хотел настроиться на меланхоличный лад, сознавая, что его отец умирает, и попытался вспомнить что-нибудь доброе, связанное с ним, но так и не смог. Каждый при дворе Хлотара жил в постоянном страхе перед его убийственными приступами гнева, и невероятная жестокость, с которой он расправился со своим внебрачным сыном, Храмном, лишь усилила этот страх. Побежденный на поле боя королем и его старшими сыновьями, Карибером и Гонтраном, Храмн был заперт в соломенной хижине вместе с женой и двумя дочерьми, где его привязали к скамье и избивали палками до тех пор, пока тело не превратилось в бесформенную массу. Затем хижину подожгли, и все четверо сгорели заживо. С тех пор Хлотара охватило религиозное рвение — словно бы ужас всех его преступлений наконец стал ему очевиден, уже на закате дней. Для франков не было преступления, за которое не существовало бы своей виры, wergeld,и Хлотар, не слишком рассчитывая на Церковь и ее проповеди, очевидно, надеялся выкупить себе прощение. Как и его брат до него, он принялся щедро раздавать свои сокровища, жертвуя их бедным, и даже приказал построить базилику в честь Божией Матери и святого Петра в Круи, предместье Суассона. Все это в глазах самого младшего из его законных сыновей выглядело нарочитым и показным, без глубокого осознания своей вины и без истинного раскаяния, и делало короля еще более жалким. Принц не чувствовал никакого сожаления, разве что тайную смутную боль именно из-за того, что ничего не чувствует. Это было долгое путешествие по скверной лесной дороге, и он невероятно обрадовался, когда наконец смог уже на выезде из леса пустить коня галопом.
Забрызганный грязью до пояса, раскрасневшись от жгучего холода, Хильперик приостановил коня лишь на вершине холма, где была построена вилла, на некотором расстоянии от реки. Подобно своему отцу Хловису, Хлотар презирал города и гораздо охотнее жил в загородных поместьях, которых у него было множество во всех его владениях, — они напоминали небольшие крепости и были окружены земляными валами и бревенчатыми палисадами. Так было и здесь — в центре возвышалось здание, увенчанное высокой деревянной башней, служившее королевской резиденцией и одновременно крепостью, Вокруг, в постройках попроще, располагались воины королевского отряда — это было второе кольцо укреплений. За ними — хижины слуг, крестьян и рабов, а также хозяйственные службы: ткацкие, кузницы, ювелирные и кожевенные мастерские. Дальше были конюшни, хлева и овчарни, кухни и склады зерна. Целый город в миниатюре, полностью сосредоточенный вокруг королевской персоны, в котором не хватало лишь церкви.
У главного входа, защищенного идущим поверху барбаканом, собралась огромная толпа, уже не оставлявшая сомнений в происходящем. Стало быть, известие не было ложным… Старый король умирал, и вся знать Суассона сейчас толпилась возле его дворца. Многочисленные палатки и множество лошадей чуть поодаль свидетельствовали о том, что его братья со свитами уже прибыли.
Хильперик закрыл глаза и запрокинул голову, с наслаждением вдыхая ледяной воздух. Через несколько часов или несколько дней, если Хлотар не выздоровеет и наконец преставится, королевство Хловиса будет принадлежать ему — ему и его братьям. Франкские земли были огромными, гораздо больше, чем любые другие владения, за исключением Византийской империи Юстиниана. Как бы ни прошел раздел, в результате он станет одним из самых могущественных правителей в мире… Хильперик остановился, дожидаясь свиты, чтобы сделать свое появление более представительным и ослепить всю эту толпу, собравшуюся у дверей. А потом придется пожимать руки, искать знакомые лица, раздавать обещания… Они ждали его, но также и его братьев — своих новых повелителей…
Эта мысль мгновенно вернула принца к реальности, оторвав от грез о будущем величии. Три его брата в этот момент уже стояли у королевского ложа. Он был самым младшим, к тому же сыном второй королевы, тогда как остальные были сыновьями Ингонды, первой супруги короля. Он мельком оглядел свою свиту. Пятнадцать человек, из них большинство — молодые люди, которые больше привыкли совершать подвиги в постелях куртизанок, чем на поле боя. Только пятеро из них были его давними спутниками, на которых он мог положиться. Взгляд принца на мгновение задержался на одном из них, превосходившем всех остальных ростом и шириной плеч. Это был галл по имени Дезидериус, мощный, как башня, с бычьей шеей и руками, похожими на окорока. Единственным его оружием была праща, которой он пользовался с невероятным искусством… если нужно было убить зайца или птицу. Он был единственным из всех, кто без раздумий отдал бы за своего господина жизнь. Но сражаться ему никогда не доводилось. Разумеется, вся их небольшая группка не устрашит ни вассалов Гонтрана и Карибера, ни воинов Зигебера… О применении силы не может быть и речи. Остается лишь рассчитывать на их почтение к законам… Или испытать судьбу.
Хильперик снова пришпорил коня и пустил его галопом, даже не отдавая приказа свите.
Когда он въехал в ворота, запыхавшийся, с растрепанными волосами, он скорее напоминал простого гонца, чем особу королевской крови. Толпа расступилась перед ним неохотно и потом сплотилась еще теснее, так что подоспевшей свите пришлось разгонять ее криками и ударами сапог. Но, когда Хильперик пересек барбакан и въехал во внутренний двор, до него донеслось даже несколько приветственных выкриков.
Спешившись, он обвел глазами галерею римского образца (деревянную, как и все строения франков), протянувшуюся по всему периметру двора. Под ее черепичной крышей виднелись многочисленные отдельно стоявшие группы вооруженных людей — в общей сложности несколько сотен. Воины его братьев не смешивались между собой. Через несколько часов или несколько дней им, возможно, предстоит решить вопрос о престолонаследии с помощью оружия… Сам двор, не мощеный, с утоптанной землей, был пустым, если не считать нескольких кур и огромной собаки, спавшей под старой телегой. Ни одной лошади, ни одной богатой повозки… Значит, его братья прибыли без ясен и детей, с небольшими свитами. Хильперик спросил себя, получилось ли так из-за спешки или из опасения перед вооруженными столкновениями… Самое большое через час Одовера с сыновьями будут здесь… Выходит, что, если кто-то из братьев захочет истребить его семью, он сам дарит им такую удачную возможность…
— Дезидериус!
Гигант приблизился к Хильперику и проворчал в ответ что-то неразборчивое.
— Возвращайся к даме Одовере и ее свите. Скажи, чтобы они остановились — там, где мы всегда обычно останавливались, на вершине холма. Если все будет хорошо, я пошлю к тебе Берульфа или кого-либо другого…
Снова глухое ворчание. Галл уже повернулся и направился обратно к своему коню, когда Хильперик его окликнул:
— Подожди! Если до наступления ночи никто не появится, увози их в Париж. Защити моих сыновей, я доверяю их тебе.
Он подошел к Дезидериусу, обхватил ладонями его затылок и пригнул его голову к себе, словно собираясь поцеловать.
— Тот, кто прибудет от меня, скажет эти слова: «Богородица и святой Петр». Повтори.
— Богородица и святой Петр.
— Если он этого не скажет, убей его, и уезжайте. И найди себе оружие, друг мой. Твоей пращи явно недостаточно.
Галл кивнул, подождал еще немного и, убедившись, что новых распоряжений не последует, вскочил в седло и пустил коня мелкой рысью. Другие приближенные подъехали к принцу — он хмурился, сжимая рукоять длинного кинжала.
— Что происходит? — поинтересовался Ансовальд, самый молодой из всех, стройный и миловидный, похожий на девушку. Однако взгляд его слишком синих глаз был пугающе холодным. — Ты боишься засады?
— Оставайтесь здесь с лошадьми, — велел всем Хильперик, не отвечая на вопрос.
Потом окинул их испытующим взглядом Ансовальд слишком уж хрупкий… Он выбрал спутника постарше и помощнее. — Берульф, ты пойдешь со мной.
И, не ожидая ответа, направился к главному крылу дворца в сопровождении своего дружинника. Он быстро преодолел несколько туазов, отделявших его от здания, — вооруженные люди расступались перед ним, узнавая в нем принца королевского дома как по длинным волосам, так и по надменному виду. Только король и принцы династии Меровингов имели право носить волосы длиною до плеч, как отличительный знак. Некоторые воины по старинному обычаю выбривали головы, оставляя лишь одну прядь, спадавшую на лоб, но большинство — будь то франки, галлы или германцы — носили короткие волосы на римский манер. Хильперик избегал встречаться с ними взглядом, и они не приветствовали его. Некоторые даже повернулись к нему спиной.
Когда они оказались внутри, принц замедлил шаг и, ожидая, пока Берульф закроет за ними дверь, остановился и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Но вопреки всем усилиям кровь по-прежнему стучала у него в висках. Воины, оставшиеся снаружи, были хорошо вооружены — у каждого имелся боевой топор с двойным лезвием, скрамасакс и короткое копье. Всех защищали кольчуги на кожаной подкладке, спускавшиеся до бедер. У некоторых были обтянутые кожей и обшитые мехом щиты. Два-три человека даже носили шлемы — необычайно редкие в армии франков, по причине высокой цены остававшиеся привилегией военачальников и знатных воинов. Это были не придворные из свиты, а настоящие воины, которые без колебаний убьют кого угодно, если получат такой приказ. В тот момент, когда Берульф подошел к Хильдерику, открылась дверь в противоположном конце зала, и появился его брат, Зигебер.
Из троих сводных братьев Хильперика Зигебер был самым младшим и наиболее близким ему. Хотя у них были разные матери, оба выросли вместе и бок о бок учились читать, ездить верхом, метать копье и топор, обращаться с мечом и кинжалом. Они вместе побывали в своих первых сражениях и узнали своих первых женщин, и так часто дрались друг с другом, что у обоих осталось несколько памятных шрамов. В свои двадцать пять лет Зигебер был еще не женат, тогда как у Хильперика было уже трое сыновей. Это немного уравнивало его со старшим братом, который был к тому же выше ростом, сильнее, опытнее в боевом искусстве и красивее его.
Увидев, как Зигебер идет ему навстречу, приветственно раскинув руки, Хильперик вновь испытал полузабытое ощущение — смесь подчиненности и соперничества, которое всегда омрачало их встречи. Однако оба брата обнялись с искренней теплотой; Берульф немного отошел, глядя на этих принцев, столь разных.
Похожи у них были только длинные волосы одинакового темно-каштанового оттенка и темные глаза, взгляд которых, казалось, пронзал собеседника до глубины души. Хильперик не был низкорослым, но рядом с Зигебером казался приземистым — тот превосходил его на целую голову, из-за чего младший брат всегда вынужден был смотреть на более старшего снизу вверх. Лицо Зигебера было гладко выбритым, в отличие от младшего брата, чьи щеки и подбородок заросли короткой, не слишком ухоженной бородой. Но наиболее заметное различие было в одежде. Зигебер был одет в простую тунику из небеленой шерсти, с длинными рукавами, доходившую до колен, и грубые кожаные сапоги. Он не носил никаких украшений — ни браслетов, ни ожерелья, ни кинжала с искусно вырезанной рукоятью, лишь бронзовую фибулу, скреплявшую плащ на плече, которая вряд ли стоила больше нескольких денье. Он был похож скорее на священника, если бы не взгляд и исходившее от него ощущение силы. «Лев в песьей шкуре», — подумал Берульф, сам толком не зная, чего было больше в такой оценке — презрения или восхищения. Хильперик, напротив, одевался с нарочитой, бросающейся в глаза роскошью. На нем был темно-красный плащ, расшитый золотом и скрепленный на плече золотой фибулой изящной работы, инкрустированной гранатами и бирюзой. Его туника из плотной белой шерсти была украшена по низу и на рукавах широкими полосами красной ткани, расшитой золотом и серебром. На кожаном поясе тонкой выделки, отделанном тонкими стальными пластинами с серебряной насечкой, висел меч в ножнах из букового дерева, обтянутых вощеной белой тканью. На запястьях у него были широкие браслеты, тоже стальные с серебряной насечкой, на пальцах — драгоценные кольца. Этот наряд выглядел великолепно, даже несмотря на то что был забрызган грязью во время поездки верхом.
Когда братья слегка отстранились друг от друга, Зигебер бросил быстрый взгляд в сторону Берульфа, улыбнулся и оглядел брата с ног до головы. Казалось, вид Хильперика его позабавил.
— Пойдем, — предложил Зигебер. — Можешь оставить своего… телохранителя здесь. Тебе нечего бояться.
— Знаю. Как это произошло?
Улыбка сошла с лица Зигебера, он опустил голову.
— Я был с ним, — прошептал он. — Мы охотились в Куисском лесу… И вдруг ему стало плохо. На обратном пути у него началась лихорадка, и он впал в беспамятство. Потом ненадолго пришел в себя и попросил привезти его сюда. Вчера вечером мы отправили гонцов за вами. С тех пор его состояние ухудшилось…
— Я видел снаружи настоящие войска, — заметил Хильперик. — Полагаю, Гонтран и Карибер уже здесь.
Зигебер кивнул.
— Идем. Он тебя ждет.
С этими словами старший брат кивнул в направлении двери, откуда вышел совсем недавно сам. Не говоря ни слова, оба прошли по длинному полутемному коридору, в котором приятно пахло деревом, миновали прихожую, полную озабоченных слуг, и более просторную комнату, в которой, одной из немногих во дворце, были каменные стены и камин. Здесь около тридцати мужчин и женщин в богатых нарядах собрались вокруг стола, на котором стояли блюда с фруктами и кувшины с вином. Должно быть, благородные особы из живущих неподалеку… Хильперик никого не узнал, но приветствовал всех кивком, на что большинство ответили тем же. Зигебер не замедлил шаг и даже не взглянул на них. Оба брата вошли в следующую дверь, после чего им пришлось долго подниматься по спиральной лестнице, ведущей на самый верхний этаж центральной башни.
Наконец они достигли самой отдаленной комнаты, на сей раз заполненной вооруженными людьми, которые, все как один, вскочили при их появлении, хватаясь за рукоятки мечей.
— Оружие в ножны! — приказал человек лет пятидесяти, чьи волосы и борода казались пегими от седины.
Он был в кольчуге, на поясе у него висел меч, который он отстегнул, прежде чем выйти из-за стола, за которым сидел напротив монаха-бенедиктинца. Затем он приблизился к принцам и коротко кивнул обоим.
— Сеньор Зигебер, сеньор Хильперик…
— Приветствую, Тибер, — сказал последний, который узнал доместикуса королевских дворцов в Суассоне.
— Я был бы рад увидеть вас при других обстоятельствах, мой принц…
— Я тоже, Тибер. Я тоже…
— Ваши братья сейчас возле короля.
Хильперик положил ему руку на плечо и затем присоединился к Зигеберу. На мгновение он замешкался перед дверью, такой низкой, что ему пришлось наклонить голову, чтобы войти. Это была самая последняя предосторожность старого короля, ненавидимого всеми и справедливо опасавшегося наемных убийц.
Войдя, оба брата не смогли удержаться от гримасы — настолько ужасный запах стоял в комнате. Хлотар испражнялся под себя, и все благовония, сжигаемые в жаровнях, казалось, лишь усиливали невыносимые миазмы. Единственное окно, узкое, как бойница, было закрыто кожаной занавесью, почти не пропускавшей ни свежего воздуха, ни света. Приток воздуха был бы настоящим благословением, но вскоре Хильперик возблагодарил небеса за царивший здесь полусумрак. При свете одного-единственного светильника король уже казался иссохшим трупом — с пожелтевшей пергаментной кожей, запавшими глазами и длинными седыми космами, напоминавшими старушечьи. И этот запах… Юный принц отвернулся, закрывая нос и рот полой плаща.
В этот момент он увидел Карибера — тот сидел у окна и, казалось, спал. Гонтран стоял рядом с ним, его массивный живот выпирало вперед, а к лицу он прижимал надушенный платок, который убрал лишь на мгновение, коротко, без всякой теплоты, обняв Хильперика.
— Наконец-то вы пришли, — проворчал он. — Я тут больше не выдержу Подожду вас снаружи.
Потом он приблизился к кровати и довольно бесцеремонно встряхнул умирающего за плечо.
— Отец, они здесь! — крикнул он так громко, что оба брата вздрогнули. — Хильперик приехал!
Хлотар открыл глаза и чуть приподнял руку. Гонтран тут же отошел от кровати, и, толкнув по дороге младшего брата, вышел и закрыл за собой дверь. Хильперик опустился на колени у изголовья. Когда Хлотар судорожно схватил сына за руку, меховое одеяло сползло, отчего прямо в лицо принцу ударила волна невыносимого смрада. Все простыни и рубаха короля были в кровавых испражнениях.
— Я… я здесь, отец, — с трудом пробормотал Хильперик.
— Видишь, как умирает король… Столько сокровищ, столько войск и земель… а умираешь в собственном дерьме. Вот каков конец Chlot-Hari, Славного в сражениях… Бог не захотел, чтобы я умер в битве. Он заставил меня заплатить за все мои грехи…
— Бог знает и о вашем раскаянии, отец, и обо всем том, что вы сделали ради Его славы…
— Его славы, да… И своей собственной… Но я оставляю вам королевство еще более обширное и могущественное, чем то, что оставил мне мой отец. Ты тоже будешь королем, Хильперик… Ты и твои братья разделите мои владения. Посмотри вон туда…
И он указал дрожащей рукой на большой сундук, стоящий в углу комнаты. Хильперик поднялся, открыл на нем задвижки и поднял крышку. Разглядев содержимое, несмотря на полумрак, он почувствовал, как кровь отхлынула у него от лица. Золото. Груда золота в локоть высотой, а также украшения из драгоценных камней и пергаментные свитки с восковыми печатями. Но прежде всего золото, огромное множество золотых монет — су, денье, триенов… На одну-единственную горсть этого золота можно было бы снарядить отряд в двадцать всадников. А всего его хватило бы на целую армию…
— Знамя… — прошептал Хлотар.
Хильперик очнулся, пошарил рукой в сундуке и нащупал среди сокровищ прямоугольник ткани, аккуратно сложенной в несколько раз. Он поднялся и развернул ткань — это оказалось знамя Хловиса. Хильперик положил его поверх мехового одеяла. При слабом освещении темно-синяя ткань казалась черной как ночь — и три золотые лилии сияли в этой ночи, подобно звездам.
— Ты знаешь, что это означает…
— Два нижних цветка означают мудрость, добродетель священнослужителей и силу, добродетель владык, — прошептал принц, повторяя слова, давным-давно затверженные наизусть. — Верхний цветок означает веру в Бога.
— В Иисуса Христа… Иисус превыше всего. Нужно, чтобы ты знал, так же как и твои братья, что мы происходим от Него.
Принц невольно улыбнулся, но Хлотар слабо кивнул.
— Да, мы потомки Иисуса Христа, сын мой. Его наследники. В наших жилах Его кровь. Об этом поведал епископ Реми моему отцу Хлодвигу. Именно поэтому Бог позволил нам победить бургундов, аламанов и готов, несмотря на то что те были гораздо более сильны и многочисленны… Я забыл Его, и Он меня покарал… Но ты не забывай — это все, о чем я тебя прошу… И пусть на твоих знаменах отныне сияют королевские лилии… Зигебер!
— Я здесь, отец.
— Я хочу, чтобы меня похоронили в моей часовне в Круи. Поклянись мне в этом.
— Как только она будет достроена, обещаю. Король закрыл глаза и едва заметно улыбнулся.
— Awa! Что же это за Небесный Властелин, который позволяет умирать столь великим королям?
Оба брата удивленно переглянулись, но Хлотар ничего не добавил в объяснение этих слов.
— А теперь идите… И позовите священника.
Хильперик заколебался. Он хотел еще что-то сказать, но горло сжималось от противоречивых чувств — отвращения и недоверия, радости и угрызений совести… Он медленно поднялся, думая о том, что так, как сегодня, отец не разговаривал с ним никогда прежде. И пока он неподвижно стоял на месте, не решаясь что-либо сделать, неожиданно ворвавшийся в комнату сноп света заставил его вздрогнуть — Карибер, которого он считал спящим, не говоря ни слова подошел к двери, распахнул ее и вышел из комнаты. Зигебер по-прежнему стоял у кровати, слегка склонив голову, отчего лицо его полностью закрывали длинные волосы, и сложив руки у подбородка. Хильперик не сразу догадался, что старший брат молится. Несмотря на все старания, сам он не смог вспомнить ни одной молитвы, чтобы присоединиться к брату. Особенно мешало сосредоточиться воспоминание о золоте, горевшем, словно россыпь раскаленных углей, в глубине отцовского сундука, — он снова видел его, как только закрывал глаза. От густого аромата благовоний Хильперика тошнило — едва ли не сильнее, чем от запаха нечистот, исходившего от кровати отца. Внезапно почувствовав особенно сильный рвотный позыв, он едва успел выбежать из комнаты, и его вырвало прямо в зале — на глазах интенданта и стражников.
* * * * *
Когда младшие братья спустились вниз, большая комната с камином была почти пустой — Гонтран и Карибер отпустили приближенных короля и теперь вдвоем сидели на каменных скамьях возле очага. В тот момент, когда Хильперик и Зигебер пересекали комнату, направляясь к ним, какой-то человек в дорожной одежде отошел от них и вышел в другую дверь — младшие братья не успели ни разглядеть его, ни услышать, о чем говорили с ним старшие. Карибер, как обычно, даже не взглянул на них. Зато Гонтран поднялся навстречу младшим братьям и, наполнив кубки пивом, протянул им. Хильперик и Зигебер с благодарностью приняли кубки.
— Я говорил с Тибером, — сообщил Гонтран. — Лекари сказали, что отцу осталось всего несколько часов. Не позднее завтрашнего утра все будет кончено.
— Надеюсь на это ради его же блага, — пробормотал Хильперик, отпивая из кубка.
— А что так? Это из-за вони? Или хочешь убедить нас в том, что тебе жаль старика?
— Хватит тебе, — сказал Зигебер умиротворяющим тоном. — Ты и сам еле устоял на ногах, когда в первый раз его таким увидел.
Гонтран взглянул на младших братьев с видом превосходства, знакомым жестом погладил короткую темную бороду, отчасти скрывавшую его пухлые щеки и двойной подбородок, и презрительно хмыкнул:
— Тебе нужно прийти в чувство, Хильперик… Ты же не захочешь, чтобы жена и дети увидели тебя в таком состоянии.
Хильперик не сразу понял, что скрывается за этими насмешливыми словами, но когда до него дошел их истинный смысл, он невольно изменился в лице.
— Кажется, наш младший братец нам не доверяет… Он оставил в полулье отсюда три повозки, над которыми стоит писк и визг… Стало быть, ты приехал со всем своим семейством?
— Только с одним сыном, — солгал Хильперик. — С Хловисом, новорожденным… Я хотел, чтобы отец увидел его перед смертью…
— Ну так и вези его сюда! Чего ты боишься?
Юный принц рывком вскочил на ноги и встал прямо напротив Гонтрана. Его лицо побагровело от ярости.
— Еще чего не хватало — бояться пивного бурдюка вроде тебя!
Он был ниже брата и далеко не таким массивным, но Гонтран невольно попятился. Чрезмерное пристрастие к вкусной еде и вину преждевременно сделали его грузным и вялым, да и особенной храбростью он никогда не отличался. В свои тридцать пять лет он был уже не способен упражняться с оружием или скакать верхом — если для его братьев это были привычные занятия, которым они предавались с большой охотой, то Гонтрана они очень быстро изматывали. Но он полагал, что настоящая сила — не в оружии и что его отец понял это слишком поздно. В битву нужно вступать только тогда, когда уверенность в победе абсолютна. В противном случае лучше отступить, усыпляя бдительность соперника. Именно это Гонтран сейчас и сделал, отступив перед задирой-младшим. Стало быть, Хильперик самолюбив и вспыльчив… Надо будет запомнить.
Зигебер уже хотел вмешаться, но тут Карибер резко встал со скамьи и налил себе еще выпить.
— Довольно, — сказал он, отпив из кубка. — Хильперик, если твой сын в самом деле где-то неподалеку, привези его сюда. Здесь он будет в большей безопасности, чем в лесу. Ступай распорядись об этом и возвращайся. Нам нужно поговорить.
Хильперик опустил глаза, как всегда перед самым старшим братом, который в свои сорок лет вполне мог быть его отцом. Потом, не говоря ни слова, вышел, пересек смежную комнату, тоже пустую, и почти бегом бросился по коридору в зал, где его ждал Берульф, сидевший прислонясь спиной к одной из лепных колонн, поддерживающих расписной потолок. Увидев принца, он поднялся одним рывком. Некоторое время Хильперик смотрел на него, размышляя.
— Собери всех остальных, — наконец приказал он. — Я хочу, чтобы они вернулись в Париж с Одоверой и моими сыновьями… во всяком случае, двумя старшими — Теодебером и Мерове… Пусть они отправляются верхом. А ты возвращайся сюда с повозками и слугами. Вы привезете сюда Хловиса с его кормилицей и служанок Одоверы. Ты понял?
— Одного Хловиса. Остальные уезжают, не показываясь никому на глаза.
— Когда увидишь Дезидериуса, скажи ему: «Богородица и святой Петр». Только не забудь, иначе этот здоровяк вполне может отрезать тебе голову.
— Что-то мне все это не нравится… — с сомнением пробормотал Берульф.
Хильперик, напротив, немного расслабился. Может быть, он совершил ошибку, отправившись сюда со всей семьей, может быть, нет, но как бы то ни было сейчас он справился с ситуацией, а что обещает будущее, он скоро узнает. Он улыбнулся и похлопал Берульфа по плечу:
— Я рассчитываю на тебя. Сразу как вернешься — поднимись ко мне наверх, вместе с моим сыном. Не мешкай…
* * * * *
Дождь со снегом начался вскоре после того, как они выехали из лесу. Стражники собрали немного относительно сухого валежника и разожгли костры, от которых, правда, было больше дыма, чем тепла. Натягивая между ветками свои плащи, чтобы укрыться от дождя, они чертыхались и громко ругали дурацкий приказ оставаться под открытым небом в такую собачью погоду, тогда как всего в четверти часа ходьбы отсюда было теплое и удобное прибежище. Дезидериус старался их не слушать. Он смотрел на небо, которое с каждым мгновением темнело все больше, и повторял про себя слова принца. Если никто не явится до наступления ночи, он должен увозить всех в Париж… Такая перспектива его ужасала. Не потому, что он боялся неповиновения подчиненных, — ему достаточно было бы дать хорошего тычка одному-двум, чтобы заставить остальных слушаться, — но ведь придется объяснять положение дел Одовере и служанкам, и гигант вот уже два часа не мог придумать, что ему делать в том случае, если Одовера откажется уезжать и пожелает присоединиться к своему супругу.
Ожидание все длилось, и теперь уже со стороны повозок не было слышно ни смеха, ни болтовни. Лишь пронзительно кричал младенец — без сомнения, Хловис, который, должно быть, замерз или проголодался, и его плач только усиливал раздражение галла.
Когда он в очередной раз сел на коня, чтобы подъехать поближе к королевской вилле и посмотреть, что там происходит, то различил сквозь пелену дождя со снегом группу всадников, скакавших прямо к их лагерю. Дезидериус мгновенно поднял людей и выстроил их перед повозками. К тому моменту, когда это было сделано, всадники приблизились, и он узнал Берульфа, ехавшего впереди всех. Тот соскочил с коня, бросил поводья одному из сопровождавших и подошел к галлу. Несмотря на то что поездка заняла немного времени, Берульф вымок до нитки.
— Слезай-ка, нужно поговорить.
— Скажи слова, — потребовал Дезидериус.
— Какие еще слова, ослиная твоя башка! Это я! Ты что, меня не узнаешь?
Галл слегка толкнул своего коня пятками в бока и выхватил из-под плаща скрамасакс.
— Успокойся! — воскликнул Берульф, невольно отступая. — «Богородица и святой Петр». Или наоборот, не помню… Ну, довольно с тебя?
— Довольно.
Галл убрал оружие и облегченно вздохнул. Его лицо осветилось улыбкой. Он спрыгнул с коня и подошел к своему соратнику. Берульф провел рукой по лицу, стирая ледяную морось. Он с трудом удерживался от ругательств и спрашивал себя, правда ли у этого болвана хватило бы ума убить его, если бы он забыл нужные слова. В ответе не приходилось сомневаться…
— Ладно, слушай. Сейчас расскажу тебе, как обстоят дела…
В нескольких словах он передал галлу распоряжения Хильперика. Тот выслушал его, не говоря ни слова, кивнул и тут же отправился сворачивать лагерь. Берульф не сразу сообразил, что ему самому придется сообщить обо всем еще и Одовере.
Франк еще некоторое время оставался у походного костра, пытаясь согреть хотя бы окоченевшие руки, потом поднялся и направился к повозкам. Все деревянные створки дверей были распахнуты, и в проемах виднелись встревоженные лица, которых он не мог различить в темноте. Когда он приблизился на достаточное расстояние, чтобы его самого узнали, задняя дверь самой большой повозки отворилась, и на землю спустились принцесса Одовера и юная девушка, державшая над ее головой плащ, чтобы защитить от дождя. Волосы и плечи принцессы закрывал шаперон из темной грубой ткани, контрастировавший со светло-голубой коттой. Она шла быстрым шагом, казалось, не обращая никакого внимания на грязные лужи под ногами. Наблюдая за ее приближением и проклиная про себя Дезидериуса за то, что тот предоставил объясняться ему одному, Берульф заметил натянувшуюся ткань платья на животе Одоверы, — стало быть, она снова беременна… Отогнав эту мысль, Берульф поклонился, приветствуя принцессу и одновременно лихорадочно соображая, как бы сообщить ей обо всем с достаточной убедительностью и непререкаемостью, но в то же время не проявить непочтительности к той, которая, возможно, скоро станет королевой.
— Что происходит? — взволнованно произнесла Одовера еще до того, как подошла к Берульфу вплотную. — Почему Хильперик не с вами? Почему мы не можем ехать дальше?
— Госпожа, принц решил, что вам сейчас не нужно присоединяться к нему. Он отдал мне приказ увозить вас в Париж незамедлительно.
— Почему? Нам угрожает опасность?
Берульф заколебался. Тревога, отразившаяся на лице Одоверы, исказила ее черты, сделав ее едва ли не уродливой. Под шапероном, заметил Берульф, у нее на голове была vitta- головная повязка из парчи в палец шириной, белокурые волосы были заплетены в косы, перевязанные золотистыми лентами, а тяжелые золотые серьги, украшенные гранатами, и такое же ожерелье наверняка стоили столько же, сколько могла бы стоить ферма — включая работников и домашний скот… Ее имя Одовера — Audo-Wara, — означавшее защищенное богатство, лучше всего подходило ей. Порой ему казалось, что Хильперик увешивает ее всем золотом, какое ему удалось собрать… Это даже на взгляд франка было чрезмерным. Такое обилие золотых украшений, а также краски на лице, вместо того чтобы сделать Одоверу красивой, делало ее смешной — особенно сейчас, когда она стояла в раскисшей грязи.
— Скажите мне, что происходит!
Немного обескураженный умоляющим тоном принцессы, Берульф на мгновение отвел взгляд и посмотрел на служанку, державшую над ними плащ. Она подняла руку с особенной грацией, словно демонстрируя красиво очерченную грудь под светлым платьем, которое от дождя стало облегающим и почти прозрачным. Длинные черные волосы служанки были собраны в высокий узел, который удерживала серебряная фибула. Из-за этой прически стали заметнее высокие скулы и блеск зеленых глаз. Это была еще юная девушка, шестнадцати или, самое большое, семнадцати лет, но она без смущения выдержала его взгляд. Кажется, ее глаза даже блеснули еще ярче…
— Так что же? — нетерпеливо спросила Одовера, раздраженная его слишком пристальным взглядом на служанку.
— Король действительно при смерти, — ответил Берульф, тут же повернувшись к ней. — Сеньору Хильперику и его братьям предстоит разделить королевство. И опасность в самом деле есть. При таких обстоятельствах всякое может случиться… Вы должны уехать немедленно.
Вместо ответа Одовера лишь прерывисто вздохнула и инстинктивным движением прижала руки к животу — этот жест не ускользнул от взгляда франка.
— Это еще не все, — добавил он. — Вы должны уехать верхом, забрав с собой старших сыновей. Сеньор Хильперик приказал, чтобы все повозки со служанками прибыли на королевскую виллу… и чтобы туда привезли Хловиса.
— Что?!
— Таков был его приказ.
— Но почему? И кто будет заниматься моим сыном?
— Можно мне сказать, госпожа Одовера?
Принцесса, растерянная, уже на грани слез, обернулась к служанке и кивнула.
— Да, Фредегонда.
— Я могу поехать с Хловисом, — предложила девушка. — Не беспокойтесь, я присмотрю за ним.
Одовера схватила ее руку и судорожно сжала в порыве благодарности. Фредегонда… Вот уже четыре года она занималась детьми и распоряжалась слугами. Конечно, она сможет позаботиться о Хловисе!
— Госпожа, вам нужно уехать как можно быстрее, чтобы добраться до Суассона до наступления ночи, — настаивал Берульф. — Простите, но вы не сможете ехать галопом, в вашем нынешнем состоянии… Вам нужно переодеться и одеть сыновей для поездки верхом.
Одовера с потерянным видом кивнула, потом резко повернулась и почти побежала к своей повозке. От неожиданности Фредегонда так и осталась стоять на месте, наконец опустила руки, все еще державшие плащ, и подставила лицо холодным дождевым каплям. Потом, склонив голову на плечо, она пристально взглянула на Берульфа, и этот взгляд даже немного смутил франка.
— Мессир, — она произнесла это, слегка улыбнувшись, — я полностью в вашем распоряжении.
* * * * *
Уже стемнело, но никто из братьев, казалось, этого не замечал. Внезапно долгий пронзительный скрип двери прервал Карибера прямо на середине его раздраженной тирады, и в зал вошла процессия слуг с факелами и сальными свечами, следом за которой шел Тибер, доместикус. Он быстрыми шагами приблизился к четырем принцам и приветствовал их коротким наклоном головы.
— Простите меня, мессиры, но стало уже совсем темно, и я подумал…
— Ты хорошо сделал, — подтвердил Карибер, с явным усилием сохраняя вежливый тон.
— Если хотите отужинать, я велю принести мяса и фруктов…
— Хорошо, хорошо…
— Ах да, сеньор Хильперик! Ваш сын прибыл, и все ваши люди. Я разместил их, и теперь они ожидают ваших приказов.
Хильперик непрестанно нервно теребил короткую бороду.
— Хорошо, — кивнул он. — Пусть его принесут ко мне попозже.
Он сидел за длинным столом на некотором отдалении от остальных трех братьев, словно бы умышленно старался заставить их забыть о себе, и, казалось, был даже недоволен, когда один из слуг поставил перед ним зажженную свечу. Чтобы немного взбодриться, он налил себе выпить, и то же самое сделали трое остальных. Никто из них не произнес ни слова до тех пор, пока Тильбер и его слуги не вышли из комнаты.
— Ладно, хватит недомолвок, — проворчал Карибер, как только доместикус вышел и закрыл за собой дверь. — Никто из нас никогда не испытывал к старику ничего, кроме отвращения…
— Или страха, — добавил Гонтран, не поворачивая головы.
— Да… Все его боялись. Но теперь уже нет. Все кончено. Королевство принадлежит нам. Что касается меня, я ждал этого сорок лет. Так чего ради тратить время на все эти ханжеские церемонии?
— Он попросил меня об этом, — напомнил Зигебер, к которому этот вопрос был обращен напрямую. — Можешь заняться чем угодно, но я похороню его в Круи, как и обещал ему, со всеми почестями.
— Это смешно! Проклятье, он никогда не верил в Бога!
— Мы должны уважать его волю.
— Довольно! — заревел Карибер, внезапно потеряв всякую сдержанность. — Знаю я, что у тебя на уме! Хочешь воспользоваться случаем и показать себя с лучшей стороны перед монахами!
Зигебер чуть прикрыл глаза и продолжал сидеть молча, ожидая, пока брат успокоится. Карибер был самым старшим и единственным из всех, кто обладал настоящим боевым опытом, а также самым богатым — с тех пор как его юная супруга Ингоберга принесла ему приданое и союз с могущественной римской аристократией юго-восточных земель. Он говорил по-латински и носил пурпурную одежду римского патриция. Причудливое сочетание длинной хламиды, штанов и отороченного мехом плаща придавало ему вид какого-то восточного владыки — это сходство еще усиливали драгоценные перстни, которые он носил на каждом пальце.
— Я не думал об этом, — заметил Зигебер. — Но, по сути, ты совершенно прав…
Хильперик и Гонтран, которые наблюдали за перепалкой с некоторого расстояния, не вмешиваясь в нее, обменялись недоуменным взглядом.
— Мне бы стоило раньше об этом подумать, — продолжал Зигебер. — Это же очевидно! Устраивая королю пышные похороны по христианскому обряду, мы стяжаем всю славу сами! Для самих себя, Карибер… Все мы… Похороним его в часовне как святого — и епископы будут есть у нас из рук!
— Он прав, — прошептал Гонтран.
— Согласен, — подал голос Хильперик. — Если мы похороним его как разбойника с большой дороги — нас самих будут считать сыновьями разбойника… Но если мы устроим ему пышные похороны — к нам самим будут относиться с почтением.
— А тебя-то кто спрашивает? — презрительно фыркнул Карибер. — Ступай лучше найди своего ублюдка, пока старик еще не утонул в собственном дерьме!
Гонтран разразился визгливым смехом, к которому присоединился и Карибер, довольный собственной шуткой, и даже Зигебер, хотя его смех звучал не так непринужденно. Когда Хильперик проходил мимо них, старший уже собирался отвесить ему пинка — он сумел этого избежать, лишь увернувшись.
— Поторопись! — насмешливо бросил Карибер. — Мне не терпится увидеть, как твоего мальчишку вывернет наизнанку — так же, как тебя!
Хильперик медленно направился к двери, стиснув кулаки, чтобы сдержать клокочущую внутри ярость, от которой кровь тяжело стучала в висках. Перед тем как открыть дверь, он заставил себя улыбнуться, чтобы придворные, собравшиеся в соседней комнате, не подумали, что его братья смеялись над ним.
Комната была полна народу. Здесь собралась большая часть местной знати — их выдворили из соседнего зала Гонтран и Карибер, и теперь они ждали вместе с остальными — стражниками и слугами. Все они встрепенулись, когда Хильперик появился на пороге. Разговоры смолкли, взгляды всех присутствующих устремились на него.
Но он видел только один взгляд.
Фредегонда держала на руках его младенца сына, запеленутого в покрывало из блестящего красного шелка, которое ярко выделялось на фоне ее светлого платья. Девушка сидела на табурете, выпрямив спину, с видом спокойного достоинства, и была такой красивой и изящной в своем простом наряде, что вокруг нее образовалось пустое пространство, как будто никто не осмеливался к ней приблизиться. Она была похожа на статую Святой Девы в церкви.
В тот самый момент, когда Хильперик распахнул дверь, ее зеленые глаза буквально впились в его собственные. Не ожидая его приказа или жеста, она поднялась и пошла ему навстречу с ребенком на руках. Казалось, само время в комнате остановилось, и все присутствующие наблюдали за этой сценой молча и неподвижно. Хильперик тоже молчал. Лицо Фредегонды показалось ему смутно знакомым, и он почти сразу узнал в ней одну из служанок Одоверы — хотя прежде он никогда не смотрел на нее так, как сейчас. Правда, его встречи с женой всегда были недолгими, а со временем становились и более редкими. Во всяком случае, во время этих визитов Хильперику было не до того, чтобы рассматривать служанок. И сейчас, глядя, как девушка грациозной походкой приближается к нему, он мог лишь проклинать себя за это.
Когда она приблизилась, он шагнул в сторону, уступая ей дорогу, и в этот момент вдохнул душистый запах ее чуть влажных волос.
Потом, когда они оба вышли, он торопливо захлопнул тяжелую дверную створку и зашагал впереди нее в большой зал. На сей раз никто из братьев не смеялся. Не было ни шуточек, ни пинков. Все то время, что она шла через зал следом за Хильпериком до маленькой дверцы, за которой начиналась лестница наверх, все трое смотрели на нее, и на лицах у них отражались самые разные чувства. Зигебер чуть наклонил голову и наблюдал за ней краем глаза. Гонтран, казалось, был позабавлен. Карибер откровенно, без всякого стеснения, пялился на нее, пожирая взглядом с головы до ног. Когда Хильперик встретился с ним взглядом — Фредегонда в этот момент уже начала подниматься по лестнице, — тот изобразил на лице гримасу преувеличенного восхищения, одновременно хватая себя между ног. Хильперик резко отвернулся и уже собирался последовать за девушкой, когда увидел спускавшегося из королевских покоев монаха-бенедиктинца.
— Слишком поздно, — сказал тот, увидев младенца на руках Фредегонды. — Король мертв.
Сейчас уже поздно, снаружи не доносится ни звука. Как ни странно, я чувствую себя хорошо, несмотря на уверенность в том, что должно произойти. Не думай, что я не испытываю угрызений совести, оставляя тебя столь юным, в окружении стольких врагов. Ты — единственное, о чем я сожалею. Однако мне кажется справедливым, что моя история заканчивается сейчас, пока я все еще красива. В этом вся моя жизнь: моя красота и желание, которое она пробуждала в мужчинах, и особенно — в твоем отце… Я не должна была утрачивать эту силу постепенно, день за днем. Бог этого не хотел. Я тоже не хотела.
Между твоим отцом и мною с первого мгновения вспыхнула неодолимая страсть, которая была сильнее рассудка и гораздо сильнее нашей обоюдной сердечной склонности. Я не могу сказать, что он влюбился в меня с первого взгляда, — скорее с того момента, когда удосужился меня разглядеть. Долгие годы я была для него лишь служанкой его жены, на которую он не обращал никакого внимания. А потом словно вдруг прозрел.
Во всяком случае, это был первый мужчина, которого я любила, которым восхищалась, которого ценила больше всех на свете. И, по сути, единственный. Позже, надеюсь, ты узнаешь эту магию, которая связывает лишь настоящих возлюбленных, — когда малейшего прикосновения достаточно, чтобы пробудить желание. Как мне жаль тех, кому неведомо это блаженство!
Поскольку мы были прежде всего любовниками, наша жизнь была роскошной и беззаботной. Никакой опасности словно и не существовало — хотя я знаю, что ради меня, из-за меня, он порою шел на безумный риск. Что касается меня, я не испытывала ни малейшего стыда, предавая Одоверу, которая все же была довольно славной, несмотря на свою глупость, а может быть, и благодаря этой глупости. Я не чувствовала к ней неприязни, но мне казалось совершенно естественным навсегда удалить ее от Хильперика, и я по-настоящему возненавидела ее, когда она попыталась встать у нас на пути. Я любила Хильперика, невзирая ни на что. Я видела, как он убивает людей собственной рукой. Я видела всю жестокость его мечтаний и всю озлобленность, с которой он пытался воплотить свои мечты.
Но за это я любила его еще больше.
