Один москвич, имевший временами доступ в Кремль, рассказывал мне об одной "исторической картине", висящей в одном из зал Кремлевского Дворца. Эта картина изображает Ленина, произносящего речь толпе летом 1917 года в Петрограде. Вокруг в эффектных позах стоят сподвижники вождя пролетариата: Сталин, Молотов, Каганович, Киров, Орджоникидзе…

Для человека, хоть немного знакомого с историей русской революции, эта картина — нелепица. Ибо, ему должно быть хорошо известно, что люди, стоящие около Ленина не могли около него стоять по той простой причине, что их в то время, либо вообще не было в Петрограде, либо в то время они играли столь незаметную роль в революционных событиях, что автору картины и в голову не могла придти мысль поставить их рядом с Лениным.

Каким же образом могло появиться на свет это "историческое полотно?"

История этой картины весьма оригинальна. Она появилась на свет еще при жизни Ленина. Сам Ленин был изображен точно так же, как он сохранился на этом полотне до сих пор: солнечный, пыльный день, тающие вдали очертания петроградских домов, импровизированная трибуна и стоящий на ней Ленин с поднятой ввысь рукой. Третий план картины — солдаты, матросы и толпа — тоже не претерпел никаких изменений. Зато второй план картины — сподвижники Ленина у трибуны — подвергся самым коренным изменениям. На оригинале картины, стоящими около Ленина лицами были: Троцкий, Зиновьев, Володарский Урицкий и Свердлов.

В таком виде картина эта висела несколько лет. Затем Троцкий из ближайшего и, несомненно, наиболее близкого в те дни сподвижника Ленина, превратился во "врага народа" и "презренного фашистского пса". Само собой разумеется, что такому субъекту стоять на картине рядом с великим Ильичем, по меньшей мере неудобно. И вот, по приказу свыше, автор картины (а может быть и другой художник) замазывает Троцкого и вместо него у подножия трибуны вырастает плотная фигура Иосифа Виссарионовича Сталина.

"Лиха беда начало" — говорит русская пословица и несколькими годами позже такая же судьба и по тем же причинам постигает и Зиновьева. Вместо него появляется на картине фигура Молотова.

Трудно сказать почему Киров, Каганович и Орджоникидзе сменили на этой картине Володарского, Урицкого и Свердлова. Последние не оказались ни "врагами народа", ни "презренными фашистскими псами". Вероятнее всего это случилось потому, что они как очень давно сошедшие с политической и жизненной арены просто стали "неактуальны" и были заменены более "актуальными в то время (время этой своеобразной "реставрации" картины) Кировым, Кагановичем и Орджоникидзе.

Так создаются в СССР — "исторические картины".

Однако, по таким же точно рецептам создается в СССР и — история.

Как-то в Симферополе мне показали номер тамошней газеты "Красный Крым" за 1940 год. Этот номер был посвящен двадцатилетию окончания гражданской войны на юге России. В передовой статье я прочел следующую фразу: — "в ноябре двадцатого года осуществляя гениальный стратегический план товарища Сталина, Красная Армия сбрасывает в море остатки белогвардейских банд Деникина-Врангеля…"

Еще раньше, кажется в Киеве, мне попалась в руки брошюра, посвященная годовщине ликвидации армии Колчака. В этой брошюре, черным по белому, было написано следующее: "осенью девятнадцатого года, выполняя гениальный стратегический замысел товарища Сталина, Красная армия отбрасывает колчаковские банды за Урал и наносит им окончательное поражение в Западной Сибири…"

Мне не попадались в руки газеты или брошюры, посвященные ликвидации армий генерала Миллера в Архангельске или Юденича под Петроградом. Но, если бы они мне попались, то я, конечно, нашел бы в них восхитительные исторические открытия, согласно которым и эти очаги Белого Движения были ликвидированы красной армией, выполнявшей "гениальный стратегический план (замысел) товарища Сталина".

Впрочем, подтверждение этой моей мысли я нашел в новом издании "Краткого курса истории ВКП(б)". Составители его без всякого стеснения перед современниками и потомством так и говорят: — "Сталин руководил решающими операциями. Под Царицыным и под Пермью, под Петроградом и против Деникина, на западе против панской Польши и на юге против Врангеля — всюду железная воля и стратегический гений Сталина обеспечивали победу революции", (стр. 83).

Между тем, людям, даже поверхностно знакомым с историей гражданской войны в России, прекрасно известно, что на всем протяжении ее, Сталин не занимал ни одной ответственной военной должности, никогда не руководил ни одной боевой операцией и все его участие в этой войне свелось, главным образом, к тому, что он, в качестве обыкновенного правительственного комиссара, либо добывал хлеб для Москвы, отбирая его путем насилия над крестьянами в глубоком тылу красной армии, либо занимался политическими чистками, т. е. расстрелами в разных участках прифронтовой полосы.

Таким образом, небылицы, печатаемые в советских газетах, брошюрах и в "Краткой истории ВКП(б)", являются подхалимской ложью и бесстыдной исторической фальшивкой.

Фальшивки такого рода возможны только в СССР, где люди создающие их чувствуют полную безнаказанность за сервируемую ими возмутительную историческую ложь, ложь еще более бесстыдную тем, что преподносится она читателям, значительная часть которых была, либо участниками описываемых событий, либо их непосредственными свидетелями.

Эта безнаказанность покоится на том, что в условиях советского полицейского режима ни один командир из времен гражданской войны не посмеет опровергнуть подобное утверждение, ни одна газета не посмеет отказаться напечатать эту чудовищную подхалимскую чушь и ни один советский гражданин, читая все это, не посмеет, ни громко рассмеяться, ни выругаться вслух.

Те читатели, которые прекрасно знают, что все это было совсем не так, разумеется, смеются про себя этим лакейским словоизвержениям партийных историков. Но есть и другая категория читателей — подрастающая молодежь, которая принимает порой это за чистую монету, ибо не существует в мире такой лжи, которой бы не поверил какой-то процент доверчивых и неосведомленных людей. Для людей этого рода и пишется большевистская история и надо ли говорить, что она находит читателей, которые верят всему в ней написанному.

Однако, если из роли Сталина в гражданской войне, во время которой он был лишь захудалым политическим комиссаром, советские историки создают своеобразного "отца победы", то нет никакого сомнения в том, что в истории последней войны, в течение которой он официально занимал должность верховного главнокомандующего (правда ни разу не побывавшего на фронте,) ему будет отведена какая-то фантастическая роль еще не улавливаемая мозгом нормально мыслящего человека.

Уже к концу войны, в советской прессе начали появляться статьи, в которых утверждалось, что весь ход этой войны был заранее предвиден Сталиным и протекал по тщательно обдуманному им и, разумеется, гениальному плану. В этих статьях прямо говорилось о том, что в первой фазе войны: — "Красная Армия, выполняя гениальный стратегический план товарища Сталина, завлекает врага вглубь страны, выматывая его силы…"

Затем в них утверждалось, что Сталинград был заранее намечен Сталиным для решительного сражения, после которого опять-таки: — …" следуя гениальному стратегическому замыслу верховного главнокомандующего, Красная Армия начинает теснить врага с советской территории…"

Подобные вещи в советской прессе пишутся вполне серьезно и авторы их, по-видимому, даже не чувствуют сомнительной "гениальности стратегического замысла", согласно которому большая половина Европейской России была отдана вражескому потоку и разграблению сроком на три года.

Впрочем, вопрос о том, как советские официальные источники будут толковать в свое время ход минувшей войны, является мало интересным. Гораздо более значительным является вопрос о том, как эта гигантская борьба протекала на самом деле и какие силы влияли в разное время на ее течение и конечный исход.

В этой главе я и хочу остановиться на этом вопросе и, прежде чем перейти к его изложению, считаю необходимым подчеркнуть то, что мои высказывания по этому вопросу являются не только моими личными наблюдениями и заключениями, а опираются и на то обстоятельство, что в течение всей этой войны я был в непосредственном контакте с тысячами советских граждан, в том числе с солдатами, офицерами и генералами красной армии, в разное время войны, оказавшимися по эту сторону кровавого рубежа.

Германо-советская война 1941–1945 г.г. делится на две фазы, резко отличающиеся одна от другой. Первая фаза охватывает, примерно, первые восемнадцать месяцев войны. Вторая фаза — все остальное время ее.

Первая фаза отличается прежде всего тем, что в продолжении ее войну против Германии вела советская власть. Во второй фазе войну против Германии вел русский народ.

Из этого основного различия сами собой вытекают и все остальные отличительные черты этих двух военных периодов. Первый период войны, (ведомый советской властью) ознаменовался неслыханным поражением красной армии, неисчислимым количеством пленных и огромным пространством уступленной врагу территории. Второй период войны (ведомый русским народом) был характерен блестящими победами русского оружия, глубоким героизмом проявленным простым русским человеком и полным разгромом вражеских армий.

Советские граждане хорошо помнят первые дни войны. Они хорошо помнят, то состояние крайней растерянности, которое царило тогда во всех слоях коммунистической партии. Эта растерянность одинаково выражалась и в поразившей всех советских граждан речи Сталина по радио, которую он начал с церковного обращения: — "дорогие братья и сестры", и до нелепых арестов провинциальными партийными сатрапами людей, носящих очки, фетровую шляпу или пиджак заграничного фасона, как немецких шпионов.

Эта растерянность вытекала разумеется, не из-за неожиданности германского удара, ибо трудно предположить, чтобы для советского правительства, обладающего одним из самых крупных осведомительных аппаратов в мире, могла остаться тайной концентрация на советских границах многомиллионной неприятельской армии и целых гор военного материала.

Растерянность эта явилась следствием того, что уже в первые дни войны для партийных кругов стало ясно, что армия и народ не желают воевать с немцами и видят в последних не врагов, а освободителей от коммунистической диктатуры. Именно это обстоятельство и оказалось тем неожиданным элементом в этой войне, который не был достаточно учтен всезнающим аппаратом советской разведки и внес настоящее смятение в ряды большевистской партии.

Создавшаяся, таким образом, критическая обстановка требовала принятия каких-то срочных мер, которые бы заставили армию и народ сражаться с врагом, с которым они сражаться не хотели.

Эти меры были приняты и они наложили свой резкий отпечаток на весь первый период войны.

При изыскании способов и мер, которые бы дали в этом отношении желательные для советской власти результаты, большевистская партия в первой фазе войны оставалась последовательной и верной своим методам. Другими словами, она и в условиях внешней войны решила применить те же методы воздействия на своих граждан, которые ею применялись и в мирное время. А именно: строжайший партийный контроль, беспощадный террор и вытекающий из него страх.

В этом периоде войны командование советскими армиями вручается верным партийным выдвиженцам: Ворошилову, Буденному и Тимошенко, хотя очевидная негодность этих военных неучей для ведения современной войны, должна была быть ясна даже их партийным друзьям. Однако, тут это соображение, несомненно приносилось в жертву их преданности большевистской партии. Полбеды — когда сдавались в плен целые армии красноармейцев. Настоящая беда была бы, если командующий фронтом сознательно открыл бы свой фронт или повернул бы его на сто восемьдесят градусов.

Параллельно с этим власть политических руководителей (политруков) в армии была увеличена до диктаторских полномочий за счет власти боевых командиров частей.

Появились в большом количестве "штрафные батальоны" и были введены расстрелы через десятого в соединениях оказавшихся неблагополучными в смысле боевой морали.

И, наконец, как завершение всего этого, в непосредственной близости боевых линий, впервые в истории Российского государства и его вооруженных сил, появились в большом количестве, так называемые, — "заградительные отряды", составленные из отборных войск НКВД, обязанностью которых было, огнем в спину, заставлять красноармейцев идти вперед и не допускать их отступления.

Ворошилов, Буденный и Тимошенко, политруки, штрафные роты и батальоны, расстрелы через десятого и заградительные отряды — вот все, что дала в эту войну большевистская партия русскому народу и его армии.

Что же касается "несгибаемой воли к победе партии Ленина-Сталина", о которой любят говорить большевики, и которая выразилась в подстрекательстве народа к сопротивлению, широко развернутой пропаганде и усилиях по организации отпора, то надо сказать, что у большевистской партии все это было вызвано отнюдь не заботами о благе страны и народа, а исключительно необходимостью спасать собственную шкуру. Ибо, в эту войну для большевиков было совершенно ясно, что проигрыш ее неминуемо влечет за собой гибель коммунистической диктатуры, в то время как выигрыш дает шансы не только на удержание власти, но и на значительное укрепление ее.

А если бы и на этот раз, как и в войне 1914–1918 г.г. спасение большевистской шкуры зависело не от выигрыша войны, а от ее немедленного окончания, то нет никакого сомнения в том, что "партия Ленина-Сталина" поспешила бы навязать русскому народу еще один мир "без аннексий и контрибуций", вроде позорного Брест-Литовского мира, навязанного большевиками нашему народу в 1918 году и ставшему безусловно одной из предпосылок для войны 1941 года.

Однако, на этот раз для спасения большевистской шкуры нужна была только победа. И не видя другого способа заставить русский народ сопротивляться врагу, большевики в первой фазе войны применили, указанные выше, старые и испытанные средства партийного контроля и беспощадного террора.

Надо ли говорить о том, что методы, которые были эффективны в мирное время, оказались совершенно несостоятельными в условиях войны.

Абсолютные военные нули: Ворошилов, Буденный и Тимошенко, знакомые до некоторой степени с полу-партизанским видом гражданской войны и ничего не смыслившие в современной войне крупного масштаба, очень скоро сделались посмешищем всего мира и, бросая свои армии на произвол судьбы, едва успевали спасать собственные головы из окружений и мешков.

Политруков никто не слушал, штрафные батальоны целиком переходили на сторону врага, а на расстрелы через десятого, красноармейцы отвечали расправами с энкаведистами продолжившимися и в лагерях военнопленных.

Ничего не могли сделать и заградительные отряды Они только увеличили процент сдающихся, ибо красноармейцы от огня, открываемого им в спину, правда, охотно шли вперед, но не в атаку, а в плен.

Таким образом, несмотря на все меры принятые советской властью, положение на фронте не только не улучшалось, а наоборот — ухудшалось во все возрастающей прогрессии. Число сдающихся в плен увеличивалось, территория занимаемая врагом росла изо дня в день, все более расстраивалась жизнь тыла. Партийные пропагандисты двадцать три года подряд занимавшиеся выливанием грязи на старую императорскую армию, с недоумением и ужасом констатировали, что в первую мировую войну старая русская армия за три года войны не пустила немцев дальше Ковеля, а теперь тот же враг после года войны выходит на среднее течение Волги. Никогда еще судьба кремлевских диктаторов, метавшихся в смертельном отчаянии между Москвой и Самарой, не была столь близка к своему логическому концу, как именно в этой первой фазе войны с Германией. Все их истерические вопли, обращенные к советским гражданам, о решительном отпоре врагу, оставались без ответа. В то время русский народ еще не имел стимула для борьбы. Советское прошлое всем надоело. За "торжество марксизма во всем мире" и за "дело Ленина-Сталина" не собирался умирать ни один русский человек. Огромная страна, с ужасом и ненавистью вспоминая советское прошлое, напряженно и терпеливо ждала, что принесет ей будущее.

Трудно сказать точно, когда именно произошел коренной перелом в настроениях русского народа в этой войне. В разных частях страны, под влиянием различного рода причин, этот перелом происходил в разное время. Однако, я не ошибусь, если скажу, что начался он к истечению первого года войны, прошел через весь второй год и окончательно завершился к началу третьего года войны. В переводе на язык календарных дат, перелом этот начался летом 1942 года и окончательно выкристаллизовался к лету 1943 года.

Таким образом, примерно два года предоставил русский народ Германии для размышлений по русскому вопросу и для выполнения обещаний, которые сулила немецкая пропаганда в начале войны. Два года — срок более чем достаточный для того, чтобы каждая сторона могла сделать конкретные выводы из происходящего. Немцы этих выводов не сделали. Русский народ их сделал. И только тогда, когда русский народ воочию убедился в том, что немец пришел не затем, чтобы помочь ему освободиться от большевистской диктатуры, а для того, чтобы снова закабалить его, только тогда он, стряхнув с себя нерешительность и сомнения, сжав зубы от боли и злобы пошел бить немца, пытавшегося сыграть на долголетнем несчастии русских людей для того, чтобы навязать им унизительное чужеземное рабство.

Этот перелом в настроении русского народа означал собой начало второй фазы войны, той фазы, когда войну вела уже не советская власть, а сам народ. И это обстоятельство принесло с собой чудодейственные перемены, как на полях сражений так и в советском тылу. Сводки германского верховного командования больше не сообщали, ни об окружениях, ни о взятых в плен красноармейцах, а в советском тылу полуголодные люди — старики, женщины и дети — работали до изнеможения, заново создавая оборонную мощь страны.

Русский народ, во второй фазе войны, сам взял в свои руки дело борьбы с иноземным нашествием. В этом периоде он не нуждался более, ни в руководстве большевистской партии, ни в навязанных ею бездарных маршалах, ни в политруках ни в заградительных отрядах. В этой фазе войны военные вожди армии вышли не из рядов партийных фаворитов, а из толщи русского народа. Армия выделила из своих рядов десятки блестящих высших начальников, тысячи толковых командиров и сотни тысяч незаметных рядовых героев.

Теперь армия шла вперед не потому, что ей стреляли в спину заградительные отряды а потому, что она хотела идти вперед. И шла она теперь не для того, чтобы сдаваться в плен, а для того, чтобы победить. Она шла теперь руководимая не коммунистической партией, а чувством своего патриотического долга и национальной чести. С этим она шла вперед, с этим она дошла до Берлина.

В первой фазе войны большевистская партия хотела вести на буксире народ к победе. Из этого ничего не вышло. Буксир оторвался и сам тягач чуть не свалился в пропасть. Во второй фазе войны впереди идет русский народ и поневоле тащит за собою на буксире большевистскую партию. Это последнее обстоятельство явилось в ходе этой войны величайшим счастьем для коммунистической партии и ни с чем не сравнимой трагедией русского народа.

Коренной перелом в настроениях русского народа прекрасно учли кремлевские диктаторы. Они поняли, что этот перелом означает не только выигрыш войны, но и дальнейшую возможность удержаться у власти. Они знали, что теперь все заботы внутреннего порядка отошли для русского народа на задний план и все внимание его отвлечено на борьбу с внешним врагом. Они ясно отдавали себе отчет в том, что теперь борьба эта закончится победой и, что единственной их заботой должно быть стремление во что бы то ни стало примазаться к будущей победе русского народа, для того, чтобы в свое время с этой победы получить свой ростовщический процент. А для этого надо было, во всем идти навстречу желаниям народа, подогревать его патриотические чувства, попытаться убедить его еще раз, что партия и народ неотделимы друг от друга и прежде всего попробовать засыпать, хотя бы временно, ту духовную пропасть, которая всегда отделяла русский народ от коммунистической партии.

Именно, поэтому во втором периоде войны, большевистская партия сорок лет боровшаяся против национализма, резко поворачивает рулевое колесо и вводит советский корабль в воды исторического русского национального патриотизма.

Этот неожиданный поворот в истории большевистской партии и советского государства получил от советских граждан название: — "Национальный НЭП".

* * *

В течение этой войны, особенно в ее второй половине, многие советские граждане часто уделяли несколько минут в день довольно странному, но весьма любопытному занятию. А именно: — узнав из свежего номера "Правды" или "Известий" об учреждении, скажем, ордена Александра Невского, они доставали соответствующий том "Советской энциклопедии" или какой-либо другой подходящий справочник и не без удивления и ехидства вычитывали там, что… "Александр Невский был хитрый и лживый феодальный князь, притеснявший русское крестьянство, угождавший духовенству и игравший на руку зарождавшемуся в то время феодальному капитализму…" Удовлетворенно посмеявшись про себя, любознательный советский гражданин откладывал справочник и погружался в обычный трудовой день.

Однако, очень скоро ему снова надо было браться за справочник: из нового номера московской газеты он узнавал, вдруг, о введении в красной армии — золотых погон! И хотя в его ушах еще явственно звучали вся та злоба и презрение, которое годами партийные агитаторы вкладывали в ругательное слово — "золотопогонника, тем не менее он разыскивал нужное место в справочнике и оттуда узнавал, что "золотые погоны, существовавшие в русской царской армии, служили для укрепления классовой розни и создавали оскорбительное неравенство между командным составом, состоявшим из представителей привилегированного класса и нижними чинами, набиравшимися среди рабочих и крестьян…"

Подивившись такому определению столь неожиданно воскресших золотых погон, гражданин успокаивался, но опять не надолго. Уже через несколько дней столичный номер газеты повергал его в крайнее смятение сообщением об открытии церквей для молящихся, выборах московского патриарха и о молебнах о даровании победы "христолюбивому воинству нашему", в присутствии членов Политбюро ВКП(б) еще так недавно открывавших очередные съезды Союза безбожников. На этот раз любознательному гражданину не надо было даже заглядывать в нужный справочник. Он слишком хорошо и твердо помнил еще большевистские истины о том, что "Бога выдумали попы" и, что "религия — опиум для народа".

С тем большим интересом читал он в официальном органе ЦК ВКП(б) послание свежеиспечённого московского патриарха к Сталину, в котором глава православной церкви призывал Божье благословение на голову главы не признающей Бога коммунистической партии. Правда, в этом послании редакция партийного официоза набирала слово "бог" с маленькой буквы, а обращение к Сталину на "Вы" — с большой. Кроме того, распоряжение "открыть церкви для молящихся" было строго говоря, пустым звуком, ибо в огромном большинстве российских городов и сел уже давно не было ни одной церкви. Но это не смущало любознательного гражданина. Его интересовал, главным образом факт, а не его последствия.

А факты с поразительной быстротой громоздились один на другой. Появились ордена, носящие имена воскресших из небытия: Суворова, Кутузова, адмиралов Нахимова и Ушакова, восставали из пыли давно оплеванные и освистанные слова, "родина, священный долг, честь, мораль", откапывались из архивов и пускались в оборот "великие исторические примеры", "славные традиции", "заветы нашей старины" и во всем этом бурно и буйно вставало во весь рост былое величие великой страны и под его незримым напором трещали и расползались по швам, шитые гнилыми нитками, и "марксистская идеология", и "дело Ленина-Сталина", и тошнотворная духовная похабщина, именуемая "диалектическим материализмом". Трещала и расползалась по швам, — ибо воскресение слов, образов и понятий русской национальной старины, автоматически вытесняло из жизни своих марксистских антиподов: — официально закрылся "Коминтерн", в один день был ликвидирован лелеемый десятилетиями "Союз безбожников", перестал быть государственным гимном знаменитый "Интернационал", ушли в партийное подполье десятки и сотни привычных большевистских лозунгов и словечек. Даже пресловутое выражение — "партия и правительство" — претерпело коренное изменение и на страницах советских газет запестрели умилительные по своей скромности обозначения вроде: "народ и партия", "народ и правительство" и даже совсем трогательное — "армия и народ".

В чем дело? Что случилось? Переоценка ценностей? Конец марксизма?

Ничего подобного… Случилось очень простое и даже не новое.

Когда в начале советского режима его дальнейшему существованию грозила все разраставшаяся хозяйственная разруха, — большевистская партия объявила — "новую экономическую политику", известную под названием — "НЭПа".

Когда, двадцать лет спустя, существование советского режима было поставлено под вопрос условиями внешней войны, большевистская партия объявила — "новую национальную политику".

Не спроста последняя получила от советских граждан название — "национального НЭПа". Тождественность этих двух мошеннических маневров большевистской партии сразу же бросается и глаза. Оба они были произведены не во имя народных интересов, а исключительно ради спасения собственной большевистской шкуры. В обоих случаях они явились полной неожиданностью для советских граждан. И, наконец, оба они в корне противоречат основным положениям марксизма и догматам большевистской веры.

Однако, если оба эти шулерских маневра являются внешне тождественными, то в их внутренней сущности покоится огромная и не поддающаяся никакому сравнению разница.

Осуществление первого маневра — введение новой экономической политики — легко оправдывалось советской властью хозяйственной разрухой страны, вызванной первой мировой войной, революцией и войной гражданской. Кроме того, это отступление от партийной программы, было произведено в первые годы существования советской власти и, таким образом, легко находило свое оправдание, и в неопытности партийных кадров, и в неподготовленности масс.

Ни одному из этих оправданий нету места в применении к новой национальной политике, введенной большевиками в годы второй мировой войны. В данном случае в, "неопытности партийных кадров" и в "неподготовленности масс" большевистской партии пришлось убедиться не в начале советской эпохи, а на двадцать шестом году существования советского режима. Таким образом, по прошествии такого громадного срока, срока в течение которого выросло целое поколение, советские массы оказались абсолютно чужды марксистской идеологии, а партийные кадры этого обстоятельства совершенно не учли.

Этот факт, что после четверти века большевистского перевоспитания русского народа, народ наш оказался совершенно равнодушным к лозунгам Маркса, Ленина и Сталина и для него, в дни войны, т. е. в дни большой духовной пробы, пришлось в срочном порядке вытаскивать не из партийного, а из русского национального архива давно оплеванные большевиками знамена Суворова, Кутузова и даже "святого благоверного" великого князя Александра Невского, означает неслыханное моральное поражение марксистской идеологии и большевистской партий, перед которым бледнеют все их прежние неудачи политического, экономического и иного порядка.

Как известно, "новая экономическая политика" — после того как поставила на ноги хозяйственную жизнь страны — была признана большевиками лишь "временной передышкой на пути к социализму" и затем была отменена. Это их решение ввергло советскую страну в состояние перманентного экономического кризиса.

Когда, во время этой войны большевики ввели "новую, национальную политику", многие были склонны думать, что это тоже "временная передышка на пути к интернационализму", которая будет отменена вскоре же после окончания войны. Когда я слышал такие предположения, то я всегда спрашивал: после окончания какой войны? С Германией или войны за подчинение всего мира коммунистической доктрине?

Нет никакого сомнения в том, что после окончания войны с Германией "новая национальная политика" отменена не будет. Ибо конец войны с Германией еще не будет означать конца войны большевиков против буржуазного мира. А для этой войны "новая национальная политика" будет также нужна, как она была нужна и в войне минувшей. Ведь если знамена Маркса, Ленина и Сталина оказались никуда негодными в войне оборонительной, то тем более негодны они для войны наступательной. Почему же для этой последней не оставить, уже проверенные знамена Суворова, Кутузова и Александра Невского? В конце концов, не все ли равно с чьим именем на устах раздавить буржуазный мир — с именем Маркса или Суворова? Главное — раздавить, а "цель оправдывает средства" — всегда были одним из основных принципов большевистской партии.

А вот если и эта окончательная победа будет когда-либо достигнута, тогда нет никакого сомнения в том, что "новая национальная политика" будет объявлена тоже лишь "временной передышкой на пути к интернационализму" и, прошедшие сквозь новые военные бури старые российские знамена Кутузова, Суворова и Александра Невского, будут свернуты уже окончательно. Из своего же морального поражения в годы минувшей войны, большевистская партия, разумеется, сделает выводы и несомненно, что после окончания войны 1941–1945 г.г. наступит новый период проверки работы партийных кадров, политических чисток и постепенного внедрения марксистской идеологии в головы масс, оказавшихся и на двадцать шестом году советской эпохи "несознательными".

Начало второй фазы войны не столь ее стратегические и тактические перемены, сколь именно духовный перелом ее, относится к весне-лету 1943 года. Однако, первые симптомы грядущего перелома, сказались уже в многомесячной битве под Сталинградом.

* * *

Если, в свое время, всей минувшей войне большевистские исследователи попытаются придать вид "сталинской войны", то битве под Сталинградом, они уже теперь приписывают исключительно характер "гениальной сталинской победы" и даже (что весьма неожиданно для последователей диалектического материализма) известную мистику, связанную с новым именем города Царицына.

Как и большинство изысканий большевистских исследователей, так и уже появляющиеся характеристики сталинградского побоища, очень далеки от того, чтобы быть верными. На исход сталинградской битвы никакого влияния не оказал, ни вдруг обнаружившийся военный гений глубоко штатского Сталина, ни своеобразная большевистская мистика связанная с названием этого города.

На исход исторической битвы под Сталинградом в равной степени повлияли два совершенно разнородных, но взаимно дополняющих друг друга элемента: — предельная возможность растяжения германской армии и возросшая сопротивляемость русского народа, вступавшего к тому времени во вторую фазу войны.

Если бы германская армия не потеряла в первую зиму триста-четыреста тысяч замороженных солдат, то весьма вероятно, что на сталинградском направлении немцы продвинулись бы еще на пятьдесят или сто километров дальше. А если бы они в первую зиму заморозили солдат вдвое больше, то германская армия не дошла бы и до Сталинграда.

Однако, независимо от того прошли бы немцы дальше Сталинграда, или не дошли бы до него, все равно германскую армию к этому времени уже подстерегала военная катастрофа, предпосылками для которой являлись упомянутые выше разнородные элементы, а сам город Сталинград оказался лишь случайным перекрест ком, на котором пересеклись взаимодействующие линии этих двух элементов. Любителям же сомнительной большевистской мистики тут уместно напомнить, что большой донбасский город Сталино был сдан немцам без боя.

Исследователям этого периода войны на востоке может показаться странным резкий переход от победного шествия германских армий по Дону, Кубани и Северному Кавказу, где они не встречали почти никакого сопротивления, к упорному четырехмесячному сражению под Сталинградом, где приходилось брать с бою каждый камень.

Большевистским исследователям войны, этот резкий переход от отступления к сопротивлению, облегчит создание мифа "сталинградской ловушки" заранее приготовленной "гениальным стратегическим замыслом верховного главнокомандующего".

Однако, переход этот сильно теряет в своей резкости, если учесть то обстоятельство, что к лету — осени 1942 года главные силы красной армии, ввиду ожидавшегося немецкого удара на Москву, были оттянуты за линию Орел — Курск — Воронеж — Сталинград, а равно нельзя забывать и того, что в этом своем победном шествии летом 1942 года немцы шли по казачьим областям, население которых всегда являлось наиболее решительным и действенным противником советского строя.

Разбирать подробно ход сталинградской битвы в мои намерения, разумеется, не входит. В свое время об этом будут написаны десятки книг более компетентными авторами. И надо думать, что эти последние, разбирая причины германской военной катастрофы на берегах Волги, правильно учтут происшедший к тому времени духовный перелом в массах русского народа, который в первую очередь определил исход этой гигантской битвы.

Весть о сталинградской катастрофе пришла в германскую столицу почти одновременно с моим возвращением в Берлин из второй поездки на родину.

Вторая мировая война вступала в новую и решающую фазу.

Конец 1 части.

1945-46 г.г. Альт-Аусзее, Верхняя Австрия.

Отзывы о книге и прочую корреспонденцию — направлять непосредственно по адресу автора:

N. Fevr, — Casilla de Corrео Nr. 2585, Buenos Aires, Republica Argentina.