Чешуйчатые были дюжими парнями и потому, бесцеремонно заломив Придуркину руки за спину, поволокли его прочь из корабля под свет чужого солнца. И там, под ослепительными лучами этого иноземного светила малость отмутузили агента, надавав ему по морде, как этого и требовал, наверное, этикет этих, отдаленных от Земли, а потому малопонятных Придуркину мест.

Надо сказать, что Придуркин не очень-то поддавался. И пару раз даже лягнул кого-то из этих, прямо скажем, жутковатых созданий ногой, а одного даже укусил. Но силы были неравны.

— Эге, господа хорошие! — сказал Придуркин в ответ на их явно запрещенные международной конвенцией тычки и подножки и сплевывая кровь с разбитой губы под ноги этим беспардонным созданиям. — Значит безапеляционный, безудержный гуманизм не является отличительной чертой вашей чешуйчатомордой демократии? Я вас правильно понял? В таком случае, джентльмены, готов поспорить, все эти барханы, — Кондратий кивнул головой в сторону совершенно безводной пустыни, которая представляла собой тотальный и единственный ландшафт планеты, — готов поспорить, что все эти дюны — следствие вашей четвертой мировой войны.

— Заткнись, земная крыса и подойди к тому почтенному йоркцу, — порекомендовал один из фомальдегауских умников, кивая куда-то за спину Кондратия.

Кондратий оглянулся и только сейчас заметил недавно подошедшего, заросшего с головы до пят рыбьей чешуей, старца.

— Добро пожаловать на Фомальдегаус, — поприветствовал землянина старец с изборожденной морщинами чешуей.

— А разве это не Юпитер? — удивлению Кондратия не было предела. Его рубашка расстегнулась на груди во время потасовки, представив на обозрение чокнутых фомальдегаусцев грудь землянина, густо поросшую волосом — предмет мужской гордости Придуркина на Земле. — Вы часом не оговорились? Это и вправду не Юпитер? — продолжал допытываться Придуркин.

Не без подозрения взглянул Кондратий на фомальдегауское светило, которое, если бы и было солнцем, то должно было быть на несколько порядков меньше, находись Кондратий на Юпитере.

— Нет, презренный лазутчик, это планета Фомальдегаус звездной системы Фэт.

— Точно? — не поверил Придуркин.

— Точнее не бывает, — подтвердил один из чешуйчатников. — Скоро ты сам в этом убедишься.

И чешуйчатник повернулся лицом туда, где зависли в слегка фиолетовом небе несколько огромных шаров. — Видишь в небе планеты? Всего их двадцать. Просто, большинство из них сейчас не видно, потому, что находятся они за линией горизонта. Всего же планет в системе двадцать и все они обитаемы. Мы же в данное время находимся в самом сердце фомальдегауской пустыни Гири-Гири. Есть у нас и более красивые места. Но ты их никогда не увидишь, так как ты инопланетный шпион и место твое…

— О, нет! — перебил его Придуркин. — Посмею не согласиться с вашим последним утверждением, при всем моем уважении к вам. Это вы шпионы, а я — разведчик, сукины дети! И, будьте добры, поднимите все руки. Вы арестованы, господа чешуйчатники!

Между тем, фомальдегаусец Кондратия не слушал и продолжал свою речь.

— …Твое место, земной шпионяка, в самой страшной тюрьме фэтского мира — Бараклиде! Ты заслужил такую участь, уродливая твоя харя!

— Кто? Я — харя? Да ты посмотри а себя облезлая жаба! За мной знаешь как девки земные бегают? — возмущался Кондратий. — Увидали б они тебя, — хмыкнул он.

— Смирись и признай свою вину, земной червяк, — потребовали у Кондратия между тем. — Добровольного признания требуют наши законы, иначе мы не сможем тебя засадить в нашу тюрьму. Хотя нам этого ох как хочется!

— Я еще не сошел с ума, хари ваши немытые, чтобы помогать вам посадить себя в тюрягу, — нервно захихикал Кондратий. — К тому же я подозреваю, что санитарные условия в вашей тюрьме прямо-таки скотские. Да и заключение, скорее всего — пожизненное.

— Нои преступление, которое ты совершил, немаленькое, — напомнил фомальдегаусец. За него меньшего срока просто не предусматривается. У нас все по справедливости.

— Хотелось бы в это верить, — криво усмехнулся Кондратий.

— Ты у нас подпишешь все нужные бумаги! — прошипел, выскочив вперед один из чешуйчатников. — Не подпишешь, пеняй на себя.

— Ни хрена себе заявочки, — упрямо бубнил себе под нос межзвездный агент.

Но он уже и сам понял, что влип здорово. Чешуйчатники от своего не отступятся — читал он в их глазах. Не уговорами, так хитростью, но своего добьются.

И тогда сидеть ему в этой треклятой… как ее… Бараклиде, не пересидеть. Одним словом — до скончания века.

И все-таки не зря болтают, что надежда умирает последней.

— Хорошо, ребята, — кивнул Придуркин, по возможности игнорируя оплеухи и пинки, которыми его то и дело и по ходу дела награждали веселые парни с Фомальдегауса. — Я подпишу ваши филькины бумажонки. Но за это вы должны кормить меня, как положено…Слыхал я о вашей тюремной баланде, — соврал Кондратий.

— Генеральского слова тебе достаточно? — спросил старец.

— Нет. Скажите: честное ящерицкое, — издевался Придуркин. — В общем, дайте слово чешуйчатника.

Фомальдегаусцы переглянулись. Затем сунули в руки Кондратию бумаги.

— Ну, так будешь подписывать? Или нам тебя живьем сначала нужно поджарить? — кивнул один из фомальдегаусцев на лазер, зажатый в лапах другого.

Придуркин посмотрел на лазер, потом на бумажки с закорючками и его чуть не стошнило, до того эти документы, в которых решалась его участь, показались ему противными.

— Будь, что будет, — вздохнул он и, прищурясь глазом на неземное солнце. — Но не забывайте, — напомнил он чешуйчатникам, — за мои подписи мне положены премиальные: ежедневное кофе на десерт со сливками и двухчасовая прогулка по вечерам иначе наша сделка потеряет свою юридическую законность… Не откажусь я и от ежегодного отпуска, — расширял свое правовое поле посредством психического нажима на оппонентов, Кондратий. — Надеюсь, во время его проведения я сумею смыться от вас.

Кондратий поставил закорючки на всех бумажках, куда только ему ткнули когтистым пальцем зеленомордые, а потом они же посадили его в грузовик и куда-то повезли.

Эта машина, совершенно не имеющая колес, а опирающаяся на землю исключительно посредством воздушных струй, казалось, вот-вот вытряхнет из Кондратия душу. Тем не менее, фомальдегаусцы переносили езду неплохо. Они словно и не замечали как у всех, кто сидел под тентом грузовичка бренчат кости, когда тот скатывался с очередного ухаба перед тем как забраться на следующий.

— Развели тут антимонии, понимаешь, — не мог успокоиться секретный агент с тех самых пор, как его грубо втолкнули в грузовик и повезли в неизвестном направлении.

Дюзы, те, что снизу поддерживали грузовик в метре от земли и те, что располагались сзади и толкали его же вперед, с воем и скрежетанием выбрасывали из себя центнеры воздуха и грузовик, хотя и не быстро, но полз вперед, последовательно отвоевывая у пустыни километр за километром.

Они ехали часа три, пока не остановились возле внушительного трехэтажного строения, сложенного из увесистых каменных глыб.

— Это и есть ваша говенная Бараклида? — желчно поинтересовался Придуркин, но ему никто не ответил. — Эй, хозяин, принимай товар! — распорядился разведчик, до конца решивший оставаться хозяином положения.

Пока все выглядело безобидно и презабавно. Единственное, что не нравилось Кондратию при существующем раскладе. Так это хмурые и неприветливые лица охранников, которые стояли под стенами зловещего здания и по всей видимости охраняли покой и сон узников.

На взгляд Кондратия, обслуживающий персонал известной во всей фэтской системе фирмы мог бы быть и поприветливее.

Так он прямо и сказал всем этим придуркам в камуфляжной форме. За что ему едва не выбили зубы. Но уворачиванием от дубинок стражников Бараклиды сегодняшние приключения Кондратия не закончились. Едва его провели по узким и обшарпанным коридорам тюрьмы и бросили в душную и вонючую камеру размером восемь на двенадцать квадратных фомальдегауских муслонов и он по достоинству оценил всю по спартански незатейливую обстановку нового обиталища — две трехярусные кровати, грубо отлитый стол из нешлифованной пластмассы, да вонючая параша в углу — только он все это рассмотрел, как с верхнего яруса одной из коек спрыгнул резвый малый с кастетом на пальцах и с перекошенным хронической формой мизантропии лицом.

Этот малый времени даром не тратил. И пока Кондратий удивленно разглядывал его, надумал заехать сотоварищу по камере кастетом по физии, но малость промахнулся. И тогда малый истошно завизжал, что он в этой камере главный после директора тюрьмы и потому все должны беспрекословно подчиняться ему.

Кондратий успокоился. Он то уж совсем было думал, что встретился с чокнутым. Но этот субьект был всего лишь одним из целой армии зараженных бациллой властолюбия.

Тем не менее. Обследовав визуально еще раз внутренность помещения и не обнаружив в нем хоть каких-нибудь существенных признаков власти этого харизматического донельзя субъекта, Кондратий позволил себе усомниться в объективности слов сокамерника, товарища, так сказать, по несчастью. А оттого решил себя вести пока нейтрально, не вступая ни в какие переговоры с провокатором.

Между тем экзальтированный до крайности экстраверт, каковым без сомнения возомнил себя зам директора по камере не на шутку огорченный несговорчивостью новенького, одним махом запрыгнул на стол, сменил кастет на нож и принялся размахивать этим ножом в опасной близости от кондратьевской горлянки.

Вел себя стервец, конечно, по свински. И, возможно. В соответствующих кругах сошел бы за обояшку. Но на взгляд суперагента, каковым без сомнения являлся Кондратий, не должен вести себя так добропорядочный зек, воспитанный к тому же судом и охраной.

Он так прямо и сказал об этом казематному горемыке и коллеге по камерной пайке.

После чего тот неожиданно успокоился, слез со стола на скамейку и сказал человеческим голосом: -

Спорим, я знаю, как смыться из этой клоподавильни?

Со стороны нервного субьекта попавшего в сокамерники к Кондратию это был хоть какой-то конструктивизм. Но Придуркин пока не собирался влазить в новые неприятности.

— Извини, приятель, — вздохнул Кондратий, — но лично мне здесь нравится. И я пока не собираюсь тикать отсюда. С меня на сегодня хватит стрельбы и погони. Все это у меня вот уже где стоит, — чирканул он пальцем себе по горлу. — Пожалуй, я лучше отдохну малость, а там видно будет. — Кондратий оглянулся на дверь. За которой раздавались гулкие шаги охранника. — Во всяком случае, мне необходимо какое-то время, чтобы собраться с мыслями, — закончил свою тираду Кондратий, пытаясь сообразить, что он сам имеет в виду под своей последней фразой и имеет ли в виду что-нибудь вообще.

Но сокамерник обиделся. Насупившись, он спрятал нож в рукав и отошел в дальний уголок. Паучьим выжидательным взглядом он принялся наблюдать за Кондратием.

А Кондратий, выбрав себе поудобнее шконку, взбил перину и прилег немножечко вздремнуть, притушив торшер.