В своем самом высоком месте, а точнее в той части, где я жил, пещера достигала почти десяти метров в высоту. Но, по мере того, как она уходила в скалу, пещера сужалась.

Но не эта её особенность поражала глаз. А то, что пол на всём протяжении пещеры был очень гладок. Он был так гладок, словно его долгое время шлифовала целая бригада паркетчиков. Мне это показалось странным.

Скорее всего, такую гладкость каменному полу жилища придали воды некогда струящейся здесь подземной реки. На протяжении достаточно длительного срока вода способна поработать не хуже шлифмашинки.

И вот по этому полу я двинулся вперёд. Вначале я даже не зажигал факела. Ведь рассеянные солнечные лучи, попадавшие снаружи в пещеру, в достаточной степени освещали путь. В каком-то месте я ненадолго остановился, чтобы ощупать рукой стены вокруг. И молча поразился той гладкости и теплоте, которую ощутила моя ладонь.

Навстречу дул ленивый, ласковый ветерок. Подставляя лицо нежащим кожу струям, я продолжал двигаться вперед. По пути я отмечал взглядом редкие ориентиры: лежащие на полу тоннеля камни, угловатые выступы, выпирающие из стен.

И прошёл я так не менее сотни шагов, когда пол подо мною, всё такой же гладкий и ровный, как и вначале пошёл под уклон. Постепенно угол его наклона достиг где-то двадцати-двадцати пяти градусов. Ко всему прочему тоннель сузился.

Ещё через полчаса ходьбы, наряду с основным тоннелем, являвшимся, собственно, дорогой в неизведанные глубины земли, стали появляться другие ходы. Ходы, ответвлялись от основного и походили на норы гигантских крыс. «Крысиные» ходы переплетались между собой и главным тоннелем. Тем более, что тоннель теперь сузился настолько, что его уже нельзя было отличить от остальных. Наверное, потому, опасаясь заблудиться и сгинуть навсегда в подземных лабиринтах, я решил прекратить исследования и вернуться.

Мой страх, возникший спонтанно, но державшийся на удивление стабильно был вызван ещё тем, что мне показалось, будто я шагаю прямиком в бездну. Не покидало ощущение, что тоннель ведёт прямиком в ад.

Нет, уж по мне так лучше иметь дело с тупыми, злобными динозаврами, чем с той неизведанностью, что таилась в мрачных глубинах нижней части скалы, уходящей глубоко в землю.

Твёрдо решив возвращаться, я зажег факел. Таким образом, сыпля искрами на всё тот же ровный, практически гладкий пол, поплёлся я обратно.

Постепенно я ускорял шаг. А через несколько минут, не обращая внимание на крутой подъём, уже бежал, проносясь, как ветер, мимо «крысиных» ответвлений. И в мрачной глубине подземных лабиринтов мне чудились чьи-то глаза. Глаза были большими. Они отражали свет факела. Ко всему прочему взгляд этих глаз был каким-то пугающе равнодушным.

Все тот же ветерок дул из недр. Только теперь он толкал меня в спину, а не овевал лицо. И вскоре далеко впереди я увидел долгожданный яркий свет. Солнечный свет.

Наконец я отбросил чадящий факел, с облегчением переходя на размеренный шаг, и успокаивая всхлипывающее дыхание и сердцебиение.

Только теперь я осознал, что живу над бездной. И ещё мне подумалось, что с этой стороны, то есть со стороны подземелий, этих чертовых запутанных и бесконечных лабиринтов, в которые, как оказалось, переходит пещера, с этой стороны я совершенно не защищен!

Значит любая тварь с этой стороны, если ей вздумается, может беспрепятственно пробраться катакомбами и наброситься на меня, когда я того меньше всего ожидаю.

Но чьи глаза я видел в сумеречной глубине? Кто живет в бездонных глубинах? А ведь живёт. Несомненно, живёт, если я еще совсем не сбрендил, и собственные наблюдения не принял за галлюцинации.

— Кто же мог прятаться в этом спелеологическом раю? Кто может обитать в недрах красных скал? — в какой-то момент спросил я себя, нервно кусая губы и сжав пальцы в кулаки так, что даже побелели костяшки. И тут же сам себе ответил: — Да мало ли кто?… Мало ли какие существа населяют мир Земли в доисторические времена?

В общем, с некоторых пор, а именно с тех самых, как я впервые совершил короткий, экскурс вглубь пещеры, я понял, что всё то время, пока, огородившись трехметровым забором, я считал, что нахожусь в относительной безопасности, на самом деле всё это время я подвергался опасности не меньшей, чем, если бы у меня не было ограды.

Близился вечер. Далёкий горизонт угодливо радовал глаз целой грядой лениво курящихся вулканов. Как-то, выкроив несколько минут из своего насыщенного размышлениями о сущем, времени, я насчитал этих вулканов не меньше десятка.

В тот час, о котором я рассказываю, я только закончил трапезу. Сытый и умиротворённый сидел я, обмякнув, на гладком, тёплом камне.

Глядя на пейзаж расстилающийся предо мной и патетически дыблящуюся за ним вулканическую панораму, я размышлял по своему обыкновению о вечном и бесконечном. О том, что человечеству, пожалуй, мало что известно о природе вообще и о прошлом галактики в частности. И, уж во всяком случае, люди ни черта не знают о эволюции миров, подобных земному. Можно даже сказать и сказать смело: современной науке, то есть науке моего времени, неизвестно в данном плане ничего. Кичится, как говорится, нечем.

И, если уж смело взглянуть правде в глаза, самое время человеку признать: нам всем только кажется, что мы что-то знаем. Да, существуют теории, гипотезы, догадки и предположения. Но не более того. И уж, наверняка, все имеющиеся в распоряжении Homo Sapiens теории далеки от истины.

А геологическое прошлое?… Как быть с геологическим прошлым Земли? До нас дошли кое-какие отголоски былых эпох. Бледные тени давно случившегося. Эхо минувших событий. И по тем жалким остаткам истории мы выстраиваем в воображении и переносим затем в книги и фильмы целый вымышленный мир во всех его проявлениях и взаимодействиях.

Несомненно, некоторое количество отпечатков в камне и окаменевших скелетов — ничто в сравнении с тем, что ожидало меня в настоящем мезозое. Жизнь, как и положено в таких случаях, оказалась богаче фантазии. Ведь наука жалкий фантазер по сравнению с действительностью.

Закат неистовствовал. Он сгущал краски, покрывая небо у самой земли густым слоем киновари. Вздувшееся багровым пузырём солнце, словно паук, высосавший без остатка все краски предыдущего дня, под огромной собственной тяжестью опускалось за горизонт.

Конусы подрагивающих вулканов синими фантасмагорическими силуэтами возвышались на фоне затухающей в молчаливом коллапсе зори.

Где-то беззлобно погромыхивало. И, отвечая этому рокочущему, очень далекому звуку, как бы нехотя и с ленцой, подрагивала земля.

Я совсем не заметил как, задремал. Конечно, с моей стороны уснуть на лужайке было непростительной оплошностью. Но мне уже было начхать на многочисленные опасности, поджидающие человека здесь на каждом шагу. Ведь, как я теперь знал, даже в пещере я не был защищен.

Из дрёмы я провалился в сон. И проснулся я от еле ощутимого, едва заметного прикосновения. И тут же почувствовал, что нечто лежит на мне.

Это нечто взгромоздилось на Хитрого Лиса, вернее на его ноги в районе колен и, еще до того как очнуться, я понял, что мне ни в коем случае нельзя делать резких движений. Что любой неосторожный жест может привести к трудно поправимым последствиям.

Я не знал, кто облюбовал мои ноги в этом мире смерти. Поэтому очень медленно приподнял веки. И в уже опустившемся на лужайку сумраке увидел пару светящихся глаз. И только мгновение спустя, обнаружил, что глаза принадлежат уродливой треугольной голове. Из словно бы ухмыляющейся пасти выскакивал и снова прятался раздвоенный язык.

Ситуация складывалась такая, что требовалось применение оружия. Только по этой причине рука моя непроизвольно потянулась за револьвером. Пытаясь дотянуться до кармана, я непроизвольно изменил положение тела и услышал предостерегающее шипение.

Краем глаза я видел, что мой карман с покоящейся в нём смертоносной игрушкой, к счастью, свободен от омерзительных колец доисторического гада, а потому я рассчитывал одним молниеносным движением выхватить оружие. Выхватить и расстрелять гада до того, как ядовитые зубы вопьются в какую-то из моих ног.

Наверное мне везло. Потому, что тварь не отреагировала на моё движение. А выстрел, прозвучавший неприметным хлопком в дикой, адской какофонии ночных звуков, положил ей конец.

Тварь была ранена, а я через пару мгновений стоял на ногах и наблюдал как билась в агонии гадина. И пока она извивалась, пытаясь издохнуть, я старался определить будет в ней только три метра или все четыре.

Конечно, не Бог весть какой экземпляр. Для масштабов мезозоя — мелкий червяк. Однако, убойная сила яда подобных тварей, к сожалению, не всегда адекватна их размерам.

Что ещё я могу сказать об этом инциденте?… После описанного здесь события я чуть не влюбился в свой револьвер. Как никак, а всё же трещёточка пригодилась.