Вскоре ход сузился. А потом и вообще повернул направо. Потом опять расширился и повернул ещё раз. И у меня возникло стойкое ощущение того, что мы кружимся на месте. То есть, никуда не уходим от дома, а бродим где-то в его районе. И эти ощущения вскоре подтвердились.

В какой-то момент я споткнулся о собственную, потерянную мной каску. То есть, мы вернулись в то место подземелья, откуда начали своё движение. Зачем хозяину дома, этому долбанному дэнверцу, понадобилось делать под своим домом лабиринт, являлось для меня загадкой. Эта загадка не давала мне покоя, пока мы шли по второму кругу подземелья, и легко разрешилась, лишь только я увидел нашего нового, молодого капрала. Теперь мои глаза и глаза Ральфа попривыкли к темноте, которая оказалась не такой уж и кромешной. Лабиринт был нужен для того, чтобы ловить дэнверцев-дезертиров.

Да, тьма оказалась далеко не кромешной. Ведь капрал и те десять рекрутов, что стояли за его спиной, были обвешаны зажженными фонарями с головы до ног, в результате чего в тоннеле стало светло, как днём.

И в этом свете я увидел, что солдаты держат нас с Ральфом под прицелом своих игольчатых ружей. И, конечно же, я обрадовался, увидев несколько знакомых лиц.

Тем временем рубиновые шарики лазерных прицелов собрались на моём черепе, и мне не очень понравился такой ход событий.

— Эй, ребята! Не найдётся ли папироски? — поинтересовался я у коллег по полю брани и сделал приветственное движение ручкой. — А то мои закончились. Впрочем, как и боеприпасы.

— По дезертирам… Беглым… По команде… Пли! — проорал капрал и ни с того ни с сего первым нажал на курок своего здоровенного парабеллума.

Такой гадости я от этого прыщавого начальничка не ожидал. Не знаю, какая сила бросила меня на землю… В общем, в самый последний момент я решил, что лучше мне лечь под стенку, прикрыв к тому же голову руками. Собственно, как и учили в лагере по подготовке пушечного мяса. ЛПППМ — сокращённо.

Мой же попутчик уже лежал под стеной. Правой рукой он отстёгивал гранату от пояса. Видимо парень всерьёз собирался воевать.

Продолговатые и тонкие иглоподобные пули с сочным чмоканьем одна за другой впивались в земляную стену над нашими головами. И тут же эти пули разрывались, разлетаясь на десятки и сотни более мелких иголок, каждая из которых заключала в себе смертоносную силу.

Попади хоть одна такая в меня или Ральфа, любому из нас пришёл бы каюк.

Ральф полуконтуженный, полуослепший от набившегося в глаза песка, швырнул в стрелков гранату. А потом для верности добавил ещё одну. Тем более что из первой, то ли от волнения, то ли по причине забывчивости, он не выдернул чеку.

Вторая граната рванула, наполнив узкое пространство подземелья громким треском, дымом и поднятой этим взрывом мелкой пылью.

Граната разорвалась у самых ног, расстреливавших нас, стрелков и должна была просто смести их ливнем осколков. Но к немалому моему удивлению никакого вреда рекрутам заряд не причинил.

Только капрал куда-то запропастился.

— Видал я такие штучки, — сказал Ральф, вытряхивая из правого уха целую пригоршню земли. — Весь взвод — голограмма. Кроме капрала, конечно, — добавил он, разглядывая чей-то дымящийся ботинок на краю свежеобразованной воронки.

А мне стало немного не по себе. Ведь, только что, судя по всему, мы угрохали своего боевого командира. Пусть и конченого молодого ублюдка. Остальные из весёлой компашки пережили взрыв без каких-либо последствий для себя и продолжали делать то же самое, что делали и до взрыва.

Свирепо глядя на нас, они раз за разом нажимали на курки. Видать у них что-то там заело. Я имею в виду голограмму. Но я уже знал, что делать.

Я отыскал этот чёртов проектор и, сплюнув через зубы на землю, впечатал в небольшую пластиковую шкатулку свой армейский каблук. И в результате этих нехитрых манипуляций проектор замигал удивлённо, а затем погас.

Уничтожив коробочку, я уничтожил бойцов.

Ральф ещё раз взглянул на дымящийся ботинок, всё, что осталось от капрала, и принялся драить специальной щёткой бляху своего ремня. От волнения, наверное. Руки Ральфа дрожали, когда он орудовал инструментом. До сей поры он не убивал капралов своей армии. Только — вражеской. Если там, конечно, капралы есть.

В чём я сильно сомневался. Ведь давно известно в солдатских кругах, что никто не приносит столько вреда собственной армии, как капралы. Если не принимать, конечно, во внимание командармов. Которые, на мой взгляд, вообще все до одного вражеские агенты. Такой от них вред.

Как бы то ни было, но одного из вышеперечисленных мной здесь вредителей, пусть и невысокого ранга, Ральф прикончил.

— Он был из соседней деревни, — сказал Ральф. И непонятно было, гордится Ральф взорванным им земляком или стыдится его. — Кажется, покойный даже приходился мне четвероюродным племянником. Точно не помню. Знаю только: на свадьбе, лет этак с пяток назад упился он, здорово, обрыгался и пришлось его поливать холодной водой, чтобы привести в кондицию, значит. — Ральф дохнул на бляху. — Чёрт бы побрал этого капрала с его переносным голографом! Знали б, что один, ограничились парой затрещин, а не тратили бы попусту гранаты. Теперь, если нас поймают!..

Ральф не стал договаривать. Но я и так знал, что бывает за умышленное или неосторожное убийство боевого командира.

То есть, за это воинское преступление, без лишних экивоков, обвиняемых и подозреваемых превращали в зомби и делали это с помощью особых, секретных технологий. А в зомбической службе, скажу я вам, хорошего мало. Настолько мало, что, аж мороз по коже пробегает, стоит лишь представить себе службу в этих подразделениях.

На моей памяти немало парней погорело и их отправили в зомби. И ни один из них не вернулся. Потому что зомбическая служба приравнивается к пожизненному заключению. И не только поэтому.

Ральф в последний раз тиранул по бляхе и отправил щётку в заплечный мешок. Зато на смену ей достал свареное вкрутую яйцо и принялся очищать его от скорлупы.

— Я всегда харч точу, когда волнуюсь, — пояснил он жалобно, заметив мой удивлённый взгляд. Быстро покончив с яйцом, он вытер губы тыльной стороной ладони и вздохнул. — Моя бабушка всегда очень вкусно готовила яйца вкрутую, — заявил он, блаженно отрыгивая. — И меня этому, старая ведьма, научила.

— Рыгать?

— Готовить болван.

— Сам болван, — не обиделся ни капельки я.

Ведь, командиры нас, бывало, и не так обзывали.

— Не-а. Это яйца вкрутую у нас так называются. Бол-ван. Одно яйцо — один болван. Два яйца — два, соответственно, болвана… Так их называют у нас, и мне всегда нравилось это название. Оно такое поэтическое.

— Куда уж, — потихоньку фигел я. — Ты только что чуть не оскорбил меня. И я всего лишь на волосок был от твоего оскорбления.

— Но всё обошлось? — лучезарно улыбнулся Ральф.

— Обошлось, — подтвердил я. — Но всё равно я только чудом не обиделся.

— Прости, если сможешь.

— Не знаю, как и быть с тобой.

— А никак не будь. Чёрт с тобой, обижайся дальше. Ой, смотри! Что-то движется. Там.