Риф взяла фото и с них на неё взглянули две маленькие девочки. Совсем крошки, в розовых, почти воздушных платьицах и под цвет платьицам маленьким сандалиям на босу ногу. Позади близняшек стояла монаршья чета со всеми атрибутами своей монаршьей власти.

Король и королева строго и независимо смотрели в обектив съёмочного аппарата, девочки улыбались. В принадлежности запечатленных на фотографии мужчины и женщины к царской династии и сомневаться не приходилось по целому ряду признаков отображённых на фотографии.

Обе девочкм разительно походили на взрослую Рифму.

— Дьявол! — сказала потрясённо Риф. — Везёт же некоторым! — Она вздохнула. — Если бы я не знала наверняка, что родилась в этих фомальдегауских трущобах, то непременно поверила бы вам. Но к сожалению или к счастью у меня здесь есть мать и я очень люблю её. К тому же меня объявят сумасшедшей, если я объявлю себя дочкой короля и королевы. А я не хотела бы терять свою репутацию в преступном мире. Эта репутация помогает выжить мне в криминальном мире.

Она украдкой взглянула на Кейта.

— Вынужден тебя разочаровать, — ухмыльнулся Кейт. — Ты принцесса. А, если ты считаешь своими родителями тех алкоголиков, что приютили тебя, когда ты была ещё совсем мала, то ты глубоко заблуждаешься. Впрочем, мы можем прямо сейчас пойти к твоей матери и спросить её напрямик её ли ты дочь. Я думаю она скажет правду, коли уж на неё сильно поднажать. Но можешь мне верить, говоря, что люди на этой фотографии твои родители я нисколько не вру.

— Почему же я здесь? — поставила вопрос ребром Риф. — Почему я не с ними?

Кейт нахмурился.

— Тебя похитили, когда тебе ещё четыре годика было. Всё пирегойское царство было поднято по тревоге, но никто не мог и подумать, что тебя увезли на Фомальдегаус и засунули в трущобы. Ведь выкуп, который предлагали за тебя родители, практически небыл ограничен. Девять лет назад некто из сыскной конторы заподозрил, что ты на одной из планет системы. Этим «некто» был сам генеральный директор полицейского управления планеты Пирегойя. Он снарядил военный корабль для поиска и успел облететь три из девятнадцати планет, но ему не повезло, его корабль разбился при заходе на посадку на Фомальдегаусе. Не случись такое несчастье, тебе бы не пришлось маяться в рабстве ещё почти десятилетие.

Риф притихла. Что-то в словах Кейта было такое, что заставило, пусть и не совсем, но немного поверить в сказанное им. Ноги её подкашивались, перед глазами повисла мутная пелена. Ещё бы немного и она поверила этому незнакомцу с аристократическими манерами, хотя всё услышанное и напоминало горячечный бред больного сыпным тифом. Таких больных она предостаточно повидала в своей короткой жизни.

Неужто? Неужто она и впрямь принцесса?… Всю жизнь прожившая в выгребной яме фэтской цивилизации, она вдруг оказалась принцессой одной из планет фэтской системы. Разве можно в такое поверить, если и одежды толковой она никогда в жизни не видела. А тут вдруг… Было от чего и разум потерять. И как совместить то, о чём говорит этот красивый и на вид сильный мужчина с её положением и её мозолистыми, натруженными ладонями, с её замашками и выходками завсегдатайки трущоб?

Нет, всё это только сон. Всё ей, наверное, примерещилось. Скоро она проснётся и химера развеется.

— Я хочу увидеть могилу… того человека, что занимался розыском, — пролепетала она одними губами, чувствуя как замирает сердце, а кровь ритмично и громко стучит в висках. — Вы знаете, где его захоронили?

— Я ещё не был там. Но думаю мы легко отыщем место упокоения. Ждите, я вам скоро подам весточку.

После этого Кейт ушёл. А она ещё долго не могла прийти в себя. Ей казалось всё произошедшее с ней сном.

Дома Риф ждала традиционно подвыпившая мать.

— Где шлялась, шлюшка? — почти ласково спросила она. — К тебе снова приходил Раоп. Хочет взять в жёны. Ему ведь нравяся такие чистоплюйки и белоручки, как ты. И не задирай нос, когда с тобой мать разговаривает. Я этого не потерплю!.. Я знаю, что ты не любишь Раопа. Но он настоящий мужчина, научит тебя добывать на пропитание семьи одним местом… Сама знаешь каким. Да, без зубов и плюгавый… Зато ему 55. А так долго у нас не живут. Не будь дурой, дура! Такого парня себе ты не найдёшь даже при всей твоей привередливости. Через годик, второй он окочурится, а ты его добро получишь в наследство.

«Корзину грязного тряпья» — подумала Риф, а вслух сказала:

— Хорошо, мама.

И повторила это слово мысленно, словно пробуя на вкус. По отношению к этой женщине, называвшейся её мамой и худо-бедно, но выкормившей её, теперь это слово имело бутафорский окрас, что-то ненастоящее и лживое было в нём. Хотя с другой стороны женщина воспитавшая её так, что Риф практически не знала проблем в своём жестоком мире, стала теперь ей ещё дороже и роднее. Странно, но в эти минуты Риф чувствовала себя так словно обманула свою названную мать и предала. Как будто пообещала стать чьей-то дочерью, но не сдержала слова.

Было тошно и противно.

Но, вместе с тем из средоточия её подсознания поднималась некая не испытанная и не испытываемая ей ранее радость. Словно прозрачный и живительный родник забил из глубин души. Наверное, это гены, настоящие её гены просыпались в ней и кровь её королевских предков бурлила в венах.

Риф уже почти поверила в то, что она дочь не этой усталой, спившейся и сломленной жизнью женщины.

Как-то утром, спустя неделю после описываемых событий Раф подсела к матери и заговорила с ней.

— Ко мне сегодня вечером придёт молодой человек, мама. Ты уж не гони его, пожалуйста.

— Один из этих голодранцев, — презрительно проскрипела женщина. Она уже устала спорить со строптивой дочерью. И делала это только по привычке. — Попомни моё слово, доченька, лучше, чем Раоп тебе пары вовек не найти. Представительный, даже немного благородный и, самое главное — нагулявшийся. Не блудник какой-нибудь. А все эти молодые свистуны… Кобели они да гуляки. Был уменя один, — мечтательно закатила глаза женщина под морщинистые веки, и прицокнула языком, но тут же спохватилась и приняла прежний строгий и благопристойный вид. — Не скажу, чтобы он был плохим мужиком. Но по ночам его застать дома было практически невозможно. Вечно по бабам, чудило, шатался. А домой заходил лишь для того, чтобы поколотить меня, да забрать деньги, что я заработала честной давалкой.

Вечером пришёл Кейт. Вернее, он приехал на большой оранжевой машине. Таких машин раньше Риф никогда не видела. Она была шириной чуть ли не с улицу. В машине с Кейтом сидели двое мужчин. Когда они вышли из машины, Риф увидела, что они рослые и плечистые. Один из визитёров внимательно вгляделся в Риф и позвал её.

— Фирма, — сказал он.

— Это не Фирма. Это Рифма, — поправил его Кейт.

— Я знаю, — только и смог выдохнуть мужчина. — Но до чего схожи!

Этот второй, как позже узнала Риф, занимал пост директора управления пирегойской полиции.

— Другого ведь и нельзя ждать от близнецов, не так ли Гарди? — усмехнулся третий и, как тоже в последствии узнала Риф, являвшийся секретарём Имперской Канцелярии.

— То-то Фирма всегда у веряла, что чувствует, что сестра её жива, только она не знает, где находится Рифма.

— У меня, наверное, белая горячка началась, раз я вижу возле своего дома королевский лимузин, — услышала за спиной Риф голос матери.

Мать подошла и встала рядом с Риф.

— Мама, у меня есть сестра! — сказала Риф.

— Что-то я не припомню, как я рожала вторую. Разве что только пьяная в дым была. Тогда всё объясняется. От этих пьянок всё в голове перекрутилось. Не могли бы вы пожертвовать бедной сиротке, — внезапно обратилась старуха к высоким визитёрам, кивая на Риф, — несчастной, беспородной замарашке на дешёвенькую кофточку, а заодно и её мамашке, воспитавшей её, на бутылочку?

Гарди поморщился, а Тодди, порывшись в карманах, извлёк на свет божий пухлый кошелёк и бросил старухе.

— Здесь ровно столько, чтобы купить себе виллу и прожить остаток жизни безбедно, — пояснил он.

Старуха вертела в руках кошелёк расшитый биссером из драгоценный каменьев и ошалело глядела то на этот кошелёк, то на незванных гостей.

— Вы сумасшедшие, — сказала она убеждённо. — За гораздо меньшие деньги здесь убивают не раздумывая, а вы вот так просто раскидываетесь миллионными состояниями.

— Вы заслужили эти деньги, — сказал Гарди.

— Чем же это? — не унималась старуха.

— За то, что спасли жизнь члену королевской семьи.

— Тебе, что ли? — ощерилась женщина.

— Не мне. Ей. — С достоинством сказал Гадри и посмотрел На Риф.

— Ма, они говорят — я принцесса с Пирегойи.

— Пирегойи? — повторила старуха и приставила руку козырьком ко лбу, обратив взор к одному из шаров, зависших гигантскими глыбами в небе. Потом она опустила руку и вновь обратила взор к приезжим. Некоторое время бездумно глядела на гостей, шевеля беззвучно губами. — Жаль соседи не знают, кого я родила, — наконец, подытожила она. — Потом женщина развернулась и поплелась к своей покосившейся лачуге, утопавшей в грудах мусора и других отходов человеческой жизнедеятельности. — Теперь за тебя, доченька, уличные сутенёры будут запрашивать вдвое больше, а от клиентов отбоя не будет, — сказала гордо она, прежде, чем скрыться за дверью. — Сдай бутылки, девочка, и принеси мне баночного пива! Ты же знаешь, я люблю баночное, — раздалось уже из дому.

— Стоит сказать пьянчужке, что мы забираем Риф, — сказал Кейт.

— Не нужно, — остановил его Гарди. — Мы ещё вернёмся, когда будем вручать ей правительственную награду от имени Его Императорского Величества.

У Риф сладко закружилась голова, когда все эти очень важные персоны из самого высшего общества, которое только можно себе представить вдруг опустились на колени перед ней и попросили её сесть в лимузин.

Начавшийся неделю назад сон, никак не заканчивался. Он продолжался и по мере продолжения становился всё интереснее и интереснее.

— Я всю жизнь почему-то чувствовала себя принцессой, — сказала Риф, ни к кому не обращаясь, лишь только все они сели в машину.

— Это не удивительно, — мягко заметил Кейт. — В вас говорила королевская кровь…

Но перенесёмся пока к Кодратию. А, вернее, к той стенограмме, в которой подробно описывался учинённый им побег из тюрьмы предназначенной для провинившихся бойцов с-зомби. И немаловажное значение представляет то факт, что стенограмма сия была составлена земной вездесущей разведкой КГР практически с места события и описывала побег Кондратия чуть ли не в живую с его же слов. Посмотрим же, что происходило после того, как Кондратий учинил переполох на всю тюрьму, саданув по башке тяжелой каменюкой не кого-нибудь, а самого Президента Тюремной Сети западного региона планеты.

«…Обернувшись, я увидел, что бежавший впереди всех охранник споткнулся и упал, а его дубина и вставная челюсть покатились по земле. Зато остальные охранники протопали дружно по спине лежащего, но потом ещё один из них споткнулся и они все попадали…»

И дальше словами автора.

Он вырвался на бескрайнее поле и набрал уже приличную скорость, когда увидел, что с ближайших холмов к нему скатываются огромные прозрачные шары. Увидев шары Кондратий сразу определил, что по всей видимости это те самые сфероиды-псы, которые были воспеты тюремным фольклёром и о которых столько рассказывали заключённые. Если уж выражаться популярно, эти существа прибыли с далёкого созвездия для охраны тюрем ибо в своё время заключили контракт с Директорией Союза гуманоидных тюрем.

Кондратий попробовал бежать зигзагами, надеясь таким образом сбить с толку разумные сфероиды, а заодно не оказаться для них слишком лёгкой мишенью на тот случай, если в распоряжении кругленьких церберов, вдруг, окажется какое-нибудь оружие.

— Врёшь, не возьмёшь! — орал Кондратий, мчась с той скоростью, на которую был способен и совершая по ходу дела, а вернее — ходу бега гигантские скачки влево-вправо. — Век воли не видать, не взять вам меня, псы поганые, легавые недобитые!.. Попомните, Латаный ещё выпьет чарочку-другую отборной косорылки с правильными пацанами! — Конечно же тот лексикон и те замашки, которые Кондратий усвоил за время отсидки на зоне не являлись самыми лучшими в смысле этикета правилами поведения. Но, прыгая по полю как заяц он и не претендовал на то, чтобы его удостоили в самое ближайшее время премии за примернное поведение и содержательную речь. Однако, стоит отдать должное евфрейтору, вёл он себя столь непристойным образом неосознанно и к тому же в период величайшего волнения, проистекавшего от судьбоносности момента. — Сарынь на кичку! Вот вам, шарики, а не Кондратия, — показывал он дули во все стороны, то есть, адресуя их, а вернее — заключённый в этих дулях потаённый смысл, катящимся ему наперерез шарам. — Вот получите! — щедро раздавал шарам символы совсем противоположные символам щедрости и хлебосольства он.

Потом Кондратий вытащил из волос, тщательно упрятанную от тюремных властей иголку и ткнул ею неожиданно прямо в появившийся перед ним шар.

В результате этого спонтанного и скорее всего интуитивного выпада двухметровая сфера лопнула, разлетевшись на неровные рваные куски и прекратила своё существование. Кондратию же настолько понравился сей результат, что то же самое он проделал и со вторым шаром. И только после этого, поняв, каким могучим оружием обладает, восприял духом и даже некоторым образом повеселел.