— Она ведь не железная? — сказал больной, глядя на снежинку и приподнимая к ней едваупрвляемую руку. Приближался полдень. Макс поднял голову с локтей:

— Что?

— Старики говорят, что умирать надо с оружием, но,… — обвёл комнату несвоим, мутно-тёмным взором, — вот здесь… я не вижу ни одного предмета, которым нельзя было бы убить,… — и улыбнулся как-то удивлённо или жалобно, зашевелился, но сразу изнемог.

— Оружие, — ответил Макс, подходя и поддвигая за собой стул, — это не то, чем убиваешь, а то, что любишь. Это — делает нас сильней.

— Да, — глаза Эжена, к радости собрата, процветились, — Верно… Знаешь, что я понял этой ночью? Я придумал, как измерить Космос.

— Есть мнение, что он бесконечен.

— Ничего бесконечного не бывает, но это, конечно, такое огромное пространство!..

— Ты наконец-то понял, как бывает не-мало?

— Резонёрить будешь над могилой моей! Дай спички, — сесть Эжену снова не удалось, но он отодвинул затылком и шеей подушку, приподнялся, разгладил на животе одеяло, и, — Смотри, — стал выкладывать палочки в линию, — если сцепить жизни всех существ, населявших землю с самого её возникновения до сегодняшнего часа, все души: и насекомых, и грибов, и бацилл — то за это время можно пересечь Космос от края до края.

— С какой скоростью?

— С предельной.

— Долгий путь… Но ведь жизни возникают и сейчас, каждый миг — новые…

— Ну, так и Космос растёт.

— Интересная теория.

— Нет! я это чувствовал, как чувствую, что холодает или ветер поднимается. Сперва эта далёкость была словно агония ума, и, если бы нервы были вроде пряжи, то их как будто разрывало во все стороны… Я был там, на краю. И воздуха там нет! и света нет!.. Но я всё помнил… про других, про всех, и вот мне начала мерещиться какая-то дорожка, вереница, ось… Тут… ты… Всё снова путается!..

— Выпей, — Макс наклонил к его губам чашку остывшего отвара, влил на глоток, — Не утомляй себя. Помолчи.

Эжен напугал его послушанием, а спустя минут десять выговорил тихо и ясно:

— Жаль, что мы так мало продружили, но ты отпусти меня… Ты прав: я слишком много на себя взвалил… Дервиля бы сюда — оформить завещание…

К нотариусу послали навестившего после работы Эмиля. Из конторы пришёл младший клерк, наскоро оформивший распоряжение: квартиру — господину Блонде, особняк — графу де Траю, капитал (какой найдётся) — господину Бьяншону.

Об однофамильцах Эжен не вспомнил. О священнике не подумал. В густеющих сумерках прошептал одинокому с ним Максу:

— Ну, давай прощаться.

— У меня есть последняя просьба (- одна рука на голове, другая на сердце — )… Отдай, оставь мне всё, что ты запомнил в жизни прекрасного; что создало и сохраняло в тебе доброту; лучшие земли твоей души, чтоб твоя сила этот мир не покинула…

— Да как я это сделаю?

— Просто вспоминай всё хорошее, что видел или чувствовал, а я попробую считать это, — Макс уткнулся лбом в раскалённый висок, подсунул ладонь под ладонь, клеймо — под клеймо.