Наконец-то вещь была закончена. Даниэль ((Он писал три дня подряд, почти без сна, прервавшись только когда вдруг кончилось всё: свечи, топливо (он так и сжёг один из трёх своих стульев), еда, бумага и чернила. Тут он нашёл на пороге пятьдесят франков и, не задумываясь об их происхождении, за час восстановил свои ресурсы, даже купил для друзей кус буженины, чтоб без обиды отпустили его за шкаф во время вчерашнего собрания)) первым делом бросился растирать замёрзшие и затёкшие ноги, вены которых словно набилась стеклянной крошкой. Несмотря на эту, а ещё спинную и желудочную боли, он был счастлив, как никогда. Он создал — выстрадал — настоящий шедевр, не только прожив историю детоубийцы и предав её бумаге, но и доведя её до законного катарсиса. Но и облагороженный гнев оставался гневом. Даниэль вздохнул всей грудью, обмакнул перо и крупно написала на титульном листе:

РОЖЕ ОБИНЬЯК

повесть.

Во имя справедливости!..

Теперь — скорей в издательство ((Даниэль держал в записной книжке адреса всех книжных редакций и типографий)). Судьба привела его к Андошу Фино. Пришлось занять место в очереди. Благо в коридорчике нашёлся стул, на котором Даниэль почти мгновенно отключился, и разбудили его в самый удачный момент — издатель только что закончил свой обед и пребывал в редком благодушии.

— Ну, и где синопсис? — спросил с напускной строгостью.

— Что, простите?

— К рукописи обычно прилагается её краткое изложение… Ладно, можно и на словах. Так о чём ваша повесть?

— Это… Вы не можете себе представить, как мне трудно говорить об этом!

— Не могу я только ждать до вечера, так что уж соберитесь.

— Это рассказ о сыне кузнеца, который, будучи подростком в годы якобинского террора, шутки ради утопил младенца из семьи аристократов.

— Остро. И что же с этим вашим героем приключилось дальше?

— Он скрыл своё преступление, при Бонапарте получил хорошее образование и начал карьеру, в последнее время занимал пост в министерстве финансов, но совесть мучила его, как Макбета… Его невеста заметила, как он тоскует, стала расспрашивать, и накануне свадьбы он признался ей в своём давнем злодеянии. Девушка, любя всем сердцем жениха, не нашла лучшего выхода, чем донести на него властям, чтоб заслуженной карой освободить его душу от угрызений. Обиньяка арестовали в самый день свадьбы. Он всё понял и не осудил молодую жену. Его приговорили к десяти годам каторги, а она сохранила ему верность, соблюла в порядке его дом, а доходы пускала на содержание приюта для сирот…

— Всё, всё, спасибо! Как вас зовут?

— … Луи Ламбер, — робость дала себя знать.

— Так, а псевдоним какой-нибудь возьмёте?

— … Признаться, это и есть псевдоним, — одолела честность, — Моё собственное имя — Даниэль д'Артез…

— Сколько хотите гонорару?

— … Нисколько.

— Не горячитесь.

— Видите ли, это абсолютно реальная история, трагедия человека, может быть, проходящего сейчас под вашим окном! Я могу презирать его, я взял на себя скорбный долг разоблачения его, но я не имею никакого морального права наживаться на этом!

— … Сударь, вы ведь не с юга? — спросил Фино, листая рукопись.

— Я из Пикардии.

— Будь вы хоть немножко южанином, вы бы знали, что сын кузнеца никак не может носить такую фамилию — это дворянская фамилия.

— Наверное, он изменил свою исконную ради продвижения — так делают многие.

— Верно… Вы давно знакомы?

— Мы встретились только однажды, случайно…

— А лет-то ему сколько?

— Не скажу точно. Около тридцати, наверное.

— Не меньше сорока пяти ему должно быть сейчас, если во время Террора ему было двенадцать-тринадцать.

— Ну, нет! Он…

— Либо приснился вам, либо разыграл вас, — этот реальнейший человек, а вы так серьёзно…

— Господи! Да видели бы вы его! Он истекал слезами и едва держался на ногах!..

— Хороший актёр. Сумасшедший с раздвоенной личностью. Или вам, извините уж, явилась какая-то часть вашей души, вроде музы, что ли, и так вот затейливо и вдохновила… Мне всё это, признаться, безразлично. Повесть недурна: сюжет такой забористый, и слог… чувствительный. Читатели найдутся. Так что вот вам двести франков задатка, перепишите набело и приносите на днях. Всего хорошего, господин… д'Артез… Спасибо, что не сказали это написано кровью сердца — мне эта фразочка уже ночами снится!