Я родилась в четверг — отсюда и имя. Мой брат родился в понедельник, и его назвали Антоном — поди догадайся почему. Мою мать назвали Середа, а родилась она почему-то в воскресенье. У отца вообще нет имени — вся личная информация о нем и сам факт его существования были стерты Хроностражей, когда он ушел в бега. Получалось, что его просто никогда не существовало. Но это не важно. Он всегда оставался для меня папой…Четверг Нонетот.
Одним нажатием кнопки я превратила свою машину в открытую и поехала прокатиться за город. Летящий навстречу воздух нес прохладу, несмотря на летнюю жару. Знакомый пейзаж не слишком изменился, он был так же красив, как и в моих воспоминаниях. А вот Суиндон изменился очень. Город разросся и в ширину, и в высоту. Легкая промышленность выплеснулась за границы города, а стеклянные башни финансовых твердынь в центре стремились к небу. Жилая часть тоже разрослась, и сельская местность оказалась еще дальше от центра города.
Уже настал вечер, когда я затормозила перед обыкновенным домом на две семьи. На этой улице стояло около сорока или пятидесяти таких же домов. Я подняла верх и заперла машину.
Здесь я выросла. Окно моей спальни выходило на улицу над входной дверью. Дом состарился. Краска на рамах потускнела, штукатурка с каменной крошкой кое-где облупилась со стен. Я с усилием толкнула тугую калитку и с таким же трудом закрыла ее у себя за спиной — нет, это было еще труднее из-за толпы любопытных дронтов, тут же собравшихся у ворот посмотреть, кто пришел. Сообразив, что пришел кто-то смутно знакомый, они возбужденно заплокали.
— Привет, Мордехай, — сказала я самому старшему, который радостно раскачивался взад-вперед.
Всем им сразу захотелось общения, так что я немного постояла, почесывая каждого под подбородком, а они с интересом обшаривали мои карманы в поисках мармеладок, против которых дронты просто не могут устоять.
Моя мать открыла дверь на шум и бегом бросилась ко мне. Дронты благоразумно порскнули в стороны, поскольку, если мама движется быстрее, чем характерно для быстрой ходьбы, это опасно. Для жизни. Она крепко обняла меня. Я ответила тем же.
— Чет! — воскликнула она. Глаза ее блестели. — Почему ты не сообщила, что приедешь?
— Это был сюрприз, мам. Я получила работу в городе.
Она несколько раз навещала меня в больнице и в своей очаровательно рассеянной манере довела меня до изнеможения, выплеснув все подробности удаления матки у приятельницы и все слухи, волновавшие Женскую Федерацию.
— Как рука?
— Иногда плоховато действует, а ночью немеет. Сад выглядит великолепно. Можно войти?
Мама извинилась и потащила меня к дверям, по дороге отобрав у меня жакет и повесив его в гардеробе. Пистолет в наплечной кобуре удостоился удивленного взгляда, так что я спрятала его в чемодан.
Дом остался прежним, в этом не составило труда убедиться. Тот же беспорядок, та же мебель, те же запахи. Я остановилась, чтобы оглядеться по сторонам, впитать ароматы прошлого, отдаться под защиту нежных воспоминаний. Последний раз я была по-настоящему счастлива именно в Суиндоне, этот дом в течение двадцати лет был сердцем моей жизни. И в мою душу закралось сомнение: разумно ли было вообще покидать родной город?
Мы вошли в гостиную, по-прежнему в скромных зеленых и коричневых тонах и похожую на филиал музея синтетической обивочной ткани. На каминной полке стояла фотография: мой давно отмаршировавший парад в полицейской школе. Был там и другой снимок: мы с Антоном в военной форме улыбаемся под жгучим солнцем крымского лета.
На софе сидела пожилая пара и увлеченно смотрела телевизор.
— Полли! Майкрофт! Смотрите, кто пришел!
Моя тетя соизволила встать мне навстречу, но дяде интереснее было смотреть «Назови этот фрукт»! Он засмеялся тупым фыркающим смешком над убогой шуткой и махнул мне рукой, даже не оглянувшись.
— Привет, Четверг, дорогая моя, — сказала тетя. — Осторожнее, я вся на кусочки рассыпаюсь.
Мы соприкоснулись щеками и изобразили поцелуй. От тети сильно пахло лавандой, и на ней было столько косметики, что даже добрая королева Бесс, и та обалдела бы.
— Ты в порядке, тетя?
— Лучше некуда. — Она с силой пнула мужа в щиколотку. — Майкрофт, здесь твоя племянница.
— Привет, малышка, — ответил он, не глядя на меня, и почесал ногу.
Полли понизила голос:
— Просто беда. Он только и делает, что смотрит телевизор или возится у себя в мастерской. Иногда мне кажется, что дома вообще никого нет.
Прежде чем снова заговорить со мной, она пару секунд свирепо гипнотизировала затылок мужа.
— Ты надолго?
— Теперь она будет работать здесь, — встряла мама.
— Ты похудела?
— Изработалась.
— У тебя есть мальчик?
— Нет, — ответила я.
Сейчас начнут спрашивать о Лондэне.
— Ты позвонила Лондэну?
— Нет. И не хочу, чтобы вы звонили.
— Такой милый мальчик. «ЖАБ» дала фантастическую рецензию на его новую книгу «Жил-был подлец». Ты читала?
Я пропустила ее слова мимо ушей.
— От отца есть вести? — спросила я.
— Ему не понравился розово-лиловый цвет спальни, — сказала мать. — Не понимаю, зачем ты посоветовала мне перекрасить ее именно так!
Тетя Полли поманила меня к себе и во всеуслышание прошептала на ухо:
— Ты должна простить маму: она думает, твой папа спутался с другой женщиной.
Мать под каким-то неуклюжим предлогом мигом испарилась из комнаты. Я нахмурилась:
— С какой еще женщиной?
— С кем-то по работе — леди Эммой как-ее-там.
Я вспомнила последний разговор с папочкой.
Что-то такое было о Нельсоне и французских ревизионистах.
— Эмма Гамильтон?
Мать высунула голову из кухонной двери.
— Ты ее знаешь? — расстроенным голосом произнесла она.
— Лично не знакомы. Она умерла вроде бы где-то в середине девятнадцатого века.
Глаза матери сузились.
— Старая уловка. — Она взяла себя в руки и выдавила очаровательную улыбку. — Останешься на ужин?
Я согласилась, и она, забыв на время о злости на отца, отправилась за цыпленком, которого неминуемо разварит до безвкусной тряпки. Телеигра закончилась, Майкрофт в своем сером кардигане на молнии и с номером журнала «Новый генщик» пришаркал на кухню.
— Что у нас на обед? — спросил он, остановившись на пороге.
Тетя Полли посмотрела на него как на избалованного ребенка.
— Майкрофт, вместо того чтобы впустую тратить время, показал бы Четверг, что ты делаешь в своей мастерской.
Майкрофт скользнул по нам обеим пустым взглядом, пожал плечами и жестом поманил меня к задней двери. Переобулся из шлепанцев в резиновые сапоги. Поменял кардиган на жуткий клетчатый пиджак.
— Пошли, детка, — пробормотал он, отогнал дронтов от задней двери, поскольку они моментально сбежались в надежде перехватить что-то вкусненькое, и зашагал к мастерской.
— Надо тебе починить садовую калитку, дядя, она уже совсем никуда.
— Вовсе нет, — ответил он, подмигнув. — Всякий раз, когда кто-то входит или выходит, она вырабатывает энергию, достаточную, чтобы час крутить телик. Я давно тебя не видел. Ты уезжала?
— Да. На десять лет.
Он с некоторым удивлением посмотрел на меня поверх очков.
— В самом деле?
— Да. Оуэнс все еще при тебе?
Оуэнс был дядиным помощником. Этот старикан еще Резерфорду помогал расщеплять атом. Они с Майкрофтом вместе учились в школе.
— Маленькая неприятность, Четверг. Мы разрабатывали машину, которая из яичного белка и сахара под воздействием тепла синтезировала бы метанол. Всплеск энергии вызвал взрыв. Оуэнса пришкварило. Когда мы его выскребли оттуда, бедняга уже помер. Теперь мне помогает Полли.
Мы дошли до мастерской. Дверь не распахивалась только потому, что снаружи ее подпирало бревно с вонзенным в него топором. Майкрофт поискал выключатель и зажег неоновые трубки, наполнив мастерскую резким флуоресцентным светом. По части бардака и старого хлама лаборатория выглядела точь-в-точь так же, как во время моего последнего визита, зато появились новые хитрые изобретения. Из многочисленных писем матери я знала, что Майкрофт изобрел способ рассылки пиццы по факсу и карандаш с встроенным орфографическим словарем. Над чем он сейчас работал, я понятия не имела.
— А уничтожитель памяти работает, дядя?
— Что?
— Уничтожитель памяти. Ты как раз испытывал его, когда я приезжала в последний раз.
— Не понимаю, про что ты говоришь, деточка. А как тебе вот это?
В центре мастерской стоял огромный белый «роллс-ройс». Я подошла к машине, а Майкрофт тихонько постучал по неоновой трубке, чтобы та перестала мигать.
— Новая машина, дядя?
— Нет-нет, — торопливо ответил Майкрофт. — Я не вожу. Просто мой приятель, ее хозяин, все плакался, как дорого содержать две машины, черную для похорон и белую для свадеб, поэтому я сделал вот что.
Он протянул руку и повернул большой тумблер на приборной доске. Послышалось низкое гудение. Машина начала темнеть. Из белой она превратилась в светло-серую, потом в темно-серую и наконец в черную.
— Впечатляет, дядя.
— Правда? Это жидкокристаллическая технология. Но я сделал еще шаг вперед. Смотри.
Он повернул тумблер еще на несколько делений вправо, и машина стала синей, потом розово-лиловой и наконец зеленой в желтую крапинку.
— Однотонные машины — это старо! Теперь подожди. Если я поверну пигментатор вот так, машина… да-да, посмотри!
Я с нарастающим изумлением смотрела, как машина исчезает у меня на глазах: жидкокристаллическое покрытие подстраивалось под серые и коричневые тона мастерской Майкрофта. Через несколько секунд машина полностью слилась с фоном. Я подумала, как весело можно развлекаться с инспекторами дорожного движения.
— Я назвал ее «Хамелеобиль», — объявил дядя. — Забавно, правда?
— Очень.
Протянув руку, я потрогала теплую поверхность замаскировавшегося «роллс-ройса». Решила спросить Майкрофта, не может ли он поставить камуфлирующее устройство на мой «спидстер», но опоздала: воодушевленный моим интересом, он рысью перебежал к огромному бюро с выдвижной крышкой и возбужденно замахал мне обеими руками.
— Это переводящая копирка! — взволнованно объяснял он, демонстрируя несколько стопок яркой металлической фольги. — Я назвал ее «розетти-копирка». Позволь мне показать. Начинаем с чистого листа бумаги. Затем кладем испанскую копирку, еще лист бумаги — ее нужно класть правильной стороной! — затем польскую копирку, еще бумагу, немецкую копирку, еще лист бумаги и наконец французскую и еще лист бумаги… смотри!
Он выровнял всю пачку, положил на стол. Я пододвинула стул.
— Напиши что-нибудь на верхнем листе. Все, что угодно.
— Что угодно?
Майкрофт кивнул, и я написала «Ты не видел моего додо»?
— И что?
Майкрофт с торжествующим видом посмотрел на меня.
— Сама посмотри, девочка.
Я сняла первую копирку. На втором листе моей собственной рукой было написано по-испански: «¿На visto mi dodo?»
— Но это же замечательно!
— Спасибо, — ответил дядя. — А теперь посмотри следующий лист.
Я посмотрела. Под польской копиркой обнаружилась надпись «Gdzie jest moje dodo?»
— Я работаю над иероглифами и демотическими надписями, — объяснял Майкрофт, пока я снимала немецкую копирку, чтобы увидеть «Haben Sie mein Dodo gesehen?» — Версия кодекса майя посложнее, а с эсперанто вообще ничего не выходит. Не понимаю почему.
— Это найдет кучу применений! — воскликнула я, открывая последний лист, и с некоторым разочарованием прочла: «Mon aardvark n'a pas de nez». — Минуточку дядя «У моего аардварка нет носа»?
Майкрофт заглянул мне через плечо и хмыкнул.
— Ты нажимала недостаточно сильно. Ты же из полиции, да?
— На самом деле из ТИПА-Сети.
— Тогда тебя заинтересует вот это, — сказал он, волоча меня мимо множества дивных предметов, о назначении которых я могла только догадываться. — В среду я показывал эту машину полицейской комиссии по техническим новинкам.
Он остановился возле устройства из которого торчала огромная воронка вроде граммофонной. Откашлялся.
— Я назвал его «Олфактограф». Он очень прост. Поскольку любая собака скажет тебе, что запах каждого человека, как и отпечатки пальцев, уникален, отсюда следует, что машина, способная распознавать индивидуальный запах преступника, может послужить средством опознания когда другие методы не дают результата. Даже если преступник носит маску и перчатки, запах спрятать он не может.
Дядя показал на воронку.
— Запах всасывается туда и разделяется на индивидуальные части олфактоскопом моего изобретения. Прибор анализирует компоненты и выдает вонеотпечаток каждого преступника. Он может различать десять запахов в одном помещении и выделять самый новый или самый старый. Он может учуять подгорелый тост через шесть месяцев после того, как тот подгорел, и различает тридцать сортов сигар.
— Может оказаться полезным, — сказала я с некоторым сомнением. — А это что?
Заинтересовавший меня предмет больше всего напоминал фетровую шляпу, сделанную из бронзы и украшенную проводами и лампочками.
— А да, — сказал дядя, — вот это думаю тебе понравится.
Он надел бронзовую шляпу мне на голову и повернул большой рубильник. Послышалось гудение.
— Что-то должно случиться? — спросила я.
— Закрой глаза и глубоко вздохни. Попытайся очистить разум от всех мыслей.
Я закрыла глаза и стала терпеливо ждать.
— Ну, работает? — сказал Майкрофт.
— Нет, — ответила я.
И тут мимо меня проплыла колюшка.
— Стоп! — воскликнула я. — Рыба! Прямо передо мной. Ой, еще одна!
Передо мной плавали рыбки. Вскоре я любовалась на целый косяк ярких разноцветных рыбок, сновавших перед моими закрытыми глазами. Они плыли по прямой примерно пять секунд, затем скачком возвращались к начальной точке и возобновляли движение.
— Замечательно!
— Расслабься, или они исчезнут, — успокаивающим голосом сказал Майкрофт. — Попробуй вот это.
Картинка на миг смазалась и сменилась изображением иссиня-черного звездного неба — я словно летела сквозь космос.
— Или вот это. Ну как? — спросил Майкрофт, заменив космос парадом летающих тостеров.
Я открыла глаза, и изображение исчезло. Майкрофт нетерпеливо смотрел на меня.
— Неплохо? — спросил он.
Я кивнула.
— Я назвал его глазным скринсейвером. Очень полезен при утомительной работе, вместо того чтобы пялиться в окно, можешь превратить окружающее в любое приятное изображение по своему выбору. Как только звонит телефон или заходит твой шеф, ты сразу же возвращаешься в реальный мир.
Я вернула ему шляпу.
— Надо продавать твой скринсейвер в «Смеющемся бургере». Когда ты собираешься выдвинуть его на рынок?
— Он еще не готов, есть несколько проблем, которые я не успел решить.
— Например? — подозрительно спросила я.
— Закрой глаза — и увидишь.
Я подчинилась. Передо мной проплыла рыба. Я моргнула, закрыла глаза снова — и увидела тостер. Да, доработка все-таки требовалась.
— Не беспокойся, — сказал он. — Через несколько часов пропадут.
— Олфактоскоп мне понравился больше.
— Ты еще ничего не видела! — воскликнул Майкрофт, живо бросаясь к большому деревянному столу, заваленному инструментами и запчастями. — Это устройство — возможно, самое великое мое изобретение. Кульминация тридцати лет работы! Биотехнология на самом острие ножа науки! Когда ты поймешь, что это такое, то, обещаю, ты просто подпрыгнешь!
Он с сияющим видом снял кухонное полотенце с аквариума для золотых рыбок, и я увидела. Поначалу то, что я увидела, показалось мне кучей личинок плодовых мушек.
— Личинки?
Майкрофт усмехнулся:
— Не личинки, Четверг, а книжные черви!
Он произнес эти слова с такой гордостью, что мне показалось, будто я что-то упустила.
— Это хорошо?
— Очень хорошо, Четверг! Эти черви, может, и выглядят как соблазнительная закуска для форели, но в каждом из моих малышей столько новых генетических цепочек, что по сравнению с ними генетический код твоего дронта не сложнее записки молочнику!
— Минуточку, дядя, — сказала я. — Ведь у тебя же отобрали твою генцензию после той заварушки с креветками?
— Небольшое недопонимание, — отмахнулся он. — Эти козлы из ТИПА-11 не представляют важности моих работ.
— Какой именно важности? — с разгорающимся любопытством спросила я.
— Микрометоды хранения информации. Я собрал все самые лучшие словари, энциклопедии, лексиконы, грамматические, морфологические и этимологические исследования английского языка и закодировал в ДНК маленького тела червя. Я назвал их гиперкнижными червями. Думаю, ты согласишься, это замечательное достижение.
— Да, соглашусь. Но как ты получаешь информацию из них?
Майкрофт помрачнел:
— Как я уже сказал, это замечательное достижение имеет один маленький недостаток. В любом случае, события опережают сами себя: несколько моих червей удрали и скрестились с другими, которые содержали в себе в закодированном виде полный комплект энциклопедических, биографических и исторических справочных материалов. В результате возникла новая линия — Гиперкнижный Червь-с-двойным-кодом. Эти ребятки — настоящие суперзвезды.
Он вытащил листок бумаги из ящика, оторвал уголок и написал на обрывке слово «замечательно».
— Просто прочувствуй, что могут мои зверюшки.
С этими словами он бросил обрывок в аквариум. Черви без промедления окружили бумажку. Но вместо того, чтобы сожрать ее, они просто сгрудились рядом, возбужденно отпихивая друг друга, и с большим интересом стали изучать предмет, нарушивший их покой.
— У меня в Лондоне был знакомый червячник, дядя, и они тоже бумагу не жрали.
— Тссс! — прошипел дядя и жестом предложил мне наклониться поближе к червям.
— Замечательно!
— Что — замечательно? — спросила я, немного растерявшись.
Посмотрев на расплывшегося в улыбке Майкрофта, я поняла, что говорил не он.
— Потрясающе! — тихонько шептал голосок. — Невероятно! Ошеломляюще! Изумительно!
Я нахмурилась и посмотрела на червей, которые сбились в шар вокруг листочка бумаги. Шар чуть пульсировал.
— Волшебно! — шептали черви. — Незаурядно! Фантастика!
— Ну, что скажешь? — спросил дядя.
— Червяки-энциклопедисты… Дядя, ты никогда не перестанешь меня изумлять.
Майкрофт вдруг посерьезнел.
— Это больше чем биоэнциклопедия, Четверг, ребятки могут такое, чего ты и вообразить не можешь.
Он открыл шкафчик и достал оттуда большую книгу в кожаном переплете с вытисненными на корешке золотыми буквами «ПП». Переплет был роскошно украшен и снабжен тяжелыми бронзовыми застежками. На передней доске располагались циферблаты, ручки, верньеры и рубильники. Да, выглядела она впечатляюще, но не все штучки Майкрофта были столь впечатляющи, как казались с виду. В начале семидесятых он соорудил на редкость красивую машинку, которая с ошеломляющей точностью предсказывала количество зернышек в неочищенном еще апельсине.
— Что это? — спросила я.
— Это, — с улыбкой начал Майкрофт, раздуваясь от гордости, — это…
Но он так и не закончил. В кульминационный момент Полли позвала на ужин и Майкрофт быстро выскочил наружу, по дороге пробормотав, что страшно любит сноркеры на ужин, и велев мне погасить свет, когда выйду. Я осталась одна в пустой мастерской. Да, Майкрофт превзошел сам себя.
— Обалденно! — согласились червяки.
Ужин получился на редкость милым мероприятием. Нам всем было о чем поболтать, а моя мать собиралась поведать мне накопившиеся секреты Женской Федерации.
— В прошлом году мы собрали около семи тысяч фунтов для сирот Хроностражи, — сказала она.
— Это здорово, — сказала я. — Сеть всегда благодарна за помощь, хотя, честно говоря, есть подразделения, которым куда солонее приходится, чем Хроностраже.
— Да знаю я, — ответила мама, — но они же все делают втайне. Что же они все делают-то?
— Поверь, я знаю не больше тебя. Передай, пожалуйста, рыбу.
— Тут нет никакой рыбы, — заметила тетя. — Ты еще не ставил опытов на своей племяннице, а, Крофти?
Мой дядя сделал вид, что ничего не слышит. Я моргнула, и рыба исчезла.
— Я знаю только про ТИПА-2 и ТИПА-6, — добавила Полли. — Это Национальная безопасность. Мы бы и этого не знали, но они присматривают за Майкрофтом.
Она ткнула мужа в ребра. Он не заметил — пытался записать на салфетке рецепт, как сделать что-то невозможное.
— В шестидесятых и недели не проходило, чтобы его не похищали агенты чьей-нибудь разведки, — задумчиво сказала она, с легкой ностальгией вспоминая восхитительное прошлое.
— Я читал в «Кроте», что ТИПА заигрывали с тайными обществами. В частности, с Вомбатами, — пробормотал Майкрофт, засовывая законченное уравнение в нагрудный карман. — Это правда?
Я пожала плечами.
— Думаю, не более, чем все другое в жизни. Сама я ничего не знаю, но, поскольку я женщина, Вомбаты ко мне не подкатывались.
— Мне это кажется нечестным, — сказала Полли обиженным тоном. — Я поддерживаю секретные общества — чем дальше, тем больше, — но я думаю, что они должны быть открыты для всех, и мужчин и женщин.
— Они принимают только мужчин, — ответила я. — А значит, по крайней мере половине населения не задурят голову до полного идиотизма. Странно, что к тебе не подъезжали с уговорами вступить в тайное общество, дядя.
Майкрофт хрюкнул.
— Да я давным-давно уже состоял в одном, когда в Оксфорде учился. Пустая трата времени. Глупости сплошные: все время носишь в кошельке какую-то корявую дрянь. У меня прикус испортился оттого, что я ее грыз.
Воцарилось молчание.
— Майор Фелпс приехал, — сказала я, меняя тему. — Я встретилась с ним на борту дирижабля. Он теперь полковник, но гнет прежнюю линию.
По неписаному закону в доме не говорили о Крыме и Антоне.
Повисла ледяная тишина.
— Да? — с кажущимся безразличием произнесла мама.
— Джоффи недавно получил приход в Уонборо, — сказала Полли, надеясь сменить тему. — Он открыл первую церковь ВСБ в Уэссексе. Я разговаривала с ним на прошлой неделе. Он сказал, что пользуется большой популярностью.
Джоффи — это мой второй брат. Он ударился в религию еще в раннем возрасте, перепробовал себя во всех конфессиях и наконец стал адептом ВСБ.
— ВСБ? — пробормотал Майкрофт. — Это что за чертовщина?
— Всемирное Стандартизованное Божество, — ответила Полли. — Смесь всех религий. Мне кажется, эта церковь хочет прекратить религиозные войны.
Майкрофт хрюкнул.
— Религия войн не вызывает, ею войны только оправдывают. Температура плавления бериллия?
— Тысяча двести восемьдесят шесть целых пятьдесят семь сотых градуса по Цельсию, — ответила, не раздумывая, Полли. — Мне кажется, что Джоффи делает великое дело. Ты должна позвонить ему, Четверг.
— Возможно.
Мы с Джоффи никогда не были близки. В течение пятнадцати лет он называл меня Доктор Зло и каждый день давал мне подзатыльники. Мне пришлось сломать ему нос, чтобы отбить эту привычку.
— Если ты звонишь другим людям, почему бы тебе не позвонить и…
— Мама!
— Он преуспевает сейчас, Четверг, насколько я понимаю. Может, тебе стоит с ним повидаться?
— Мы с Лондэном порвали, мам. Кроме того, у меня есть парень.
Для мамы это была исключительно хорошая новость. Она страдала от того, что я до сих пор не обзавелась распухшими лодыжками, геморроем и больной поясницей, а она из-за этого не может воспитывать внуков, называя их в честь полузнакомых родственников. Джоффи был не из тех, кто желает иметь детей, стало быть, их должна заиметь я. По чести, я не против детей, но я хочу родить их тогда, когда захочу сама, и воспитывать их так, как считаю нужным. А Лондэн в качестве спутника жизни интересовал меня в последнюю очередь.
— Парень? А как его зовут?
Я назвала первое имя, которое пришло на ум.
— Орешек. Филберт Орешек.
— Хорошее имя, — просияла мама.
— Дурацкое, — проворчал Майкрофт. — Совсем как Лондэн Парк-Лейн. Я могу уйти? Сейчас «Журнал Джека Обжоры» показывать будут.
Полли и Майкрофт встали и покинули нас. Имя Лондэна, как и Антона, больше не всплывало. Мама предложила мне устроиться в моей старой комнате, но я тут же отказалась. Потом мы долго ругались из-за того, что я не желаю жить в родном доме. Между прочим, мне уже почти тридцать шесть. Я допила кофе и пошла вместе с матерью к выходу.
— Дай мне знать, если передумаешь, дорогая, — сказала она. — В твоей комнате все по-прежнему.
Если это правда, значит, на стенах до сих пор висят кошмарные постеры моих подростковых кумиров. Даже думать об этом жутко.