Я надеялся заполучить рукопись Остин или Троллопа, Теккерея, Филдинга или Свифта. Может, Джонсона, Уэллса или Конан-Дойла. Забавно было бы отыскать Дефо. Но представьте себе мою радость, когда я узнал, что шедевр Бронте «Джен Эйр» выставлен в ее старом доме! Судьба не могла быть щедрее…Ахерон Аид.
К нашим рекомендациям по охране в музее Бронте прислушались, и в ту ночь там стояли на страже пятеро вооруженных охранников. Все крепкие йоркширцы, назначенные на этот почетный пост по причине высокоразвитого чувства литературной гордости. Один оставался в комнате, где хранили рукопись, второй дежурил в здании, двое патрулировали снаружи, а пятый сидел в маленькой комнатке за монитором. Не сводя бдительного ока с экранов, он жевал сэндвич с яйцом и луком и, естественно, ничего подозрительного не заметил. Способности Ахерона были засекречены для всех агентств младше Девятки.
Аид вошел с легкостью. Он просто проскользнул в кухонную дверь, вскрыв замок фомкой. Охранник внутри здания шагов Ахерона не услышал. Его скорченное тело позднее было обнаружено под раковиной. Ахерон осторожно поднялся по лестнице, стараясь не шуметь. Вообще-то он мог поднимать какой угодно шум, пистолеты охранников не способны были причинить ему вред, но зачем нарываться? Он медленно прокрался по коридору в комнату, где хранилась рукопись, и заглянул внутрь. Комната была пустой. Охранник почему-то отсутствовал. Аид подошел к боксу из бронестекла и положил на него руку — прямо над книгой. Стекло под его ладонью пошло волнами и потекло; вскоре оно размягчилось настолько, что Аид просунул пальцы внутрь и вцепился в бумажные страницы. Когда он вытащил рукопись, дестабилизированное стекло распрямилось, как резина, и снова затвердело. Единственным свидетельством того, что молекулы перестраивались, осталась легкая рябь на поверхности стекла. Аид триумфально усмехнулся, прочитав на первой странице:
ДЖЕН ЭЙР
Автобиография, написанная Керрером Беллом
Октябрь, 1847
Ахерон намеревался просто похитить книгу, но ему всегда нравилась эта история. Поддавшись соблазну, он начал читать.
Она была открыта на эпизоде, когда Джен Эйр лежит в постели и прислушивается к странному звуку. Где-то совсем рядом звучит низкий сатанинский смех. Убедившись, что его источник находится не в ее комнате, Джен встает и, поспешно задвинув щеколду, кричит:
— Кто там?
В ответ слышатся какие-то стоны, звук удаляющихся шагов, вдали захлопывается дверь. Джен набрасывает на плечи шаль, медленно отодвигает задвижку и осторожно выглядывает в щелку. На ковровой дорожке она видит свечу и замечает, что коридор полон дыма. Скрип приоткрывшейся двери в комнату Рочестера привлекает ее внимание, и тут она замечает тусклое мерцание огня внутри. Джен, забыв обо всем, бросается туда, врывается в горящую комнату Рочестера и пытается разбудить спящего, крича:
— Проснитесь! Проснитесь!
Рочестер не шевелится, и Джен с возрастающей тревогой замечает, что простыни уже тлеют. Она хватает кувшин с водой и выплескивает на постель, потом приносит еще кувшин из своей комнаты. С трудом ей удается залить огонь вокруг кровати, и тут Рочестер, очнувшийся в луже воды, спрашивает:
— Что это, наводнение?
— Нет, сэр, — отвечает она. — Но здесь был пожар. Вставайте, прошу вас, вы залиты водой, я сейчас принесу свечу.
Рочестер не вполне понимает, что происходит.
— Во имя всех фей в христианском мире, скажите, это вы, Джен Эйр? — спросил он. — Что вы сделали со мной, колдунья? Кто здесь в комнате, кроме вас? Так вы решили утопить меня?
— Повернись. Медленно.
Это произнес уже охранник, отвлекший Ахерона от чтения.
— Как же я ненавижу такие вещи! — возопил он, поворачиваясь к офицеру, который держал его на мушке. — На самом интересном месте!
— Не двигайся и положи рукопись.
Ахерон так и сделал. Охранник отцепил от пояса уоки-токи и поднес к губам.
— Не надо, — тихо сказал Ахерон.
— Да неужто? — уверенно отозвался охранник. — И с какой же стати?
— А с такой, — ответил Ахерон, поймав взгляд охранника и заглянув ему в душу, — что иначе вы никогда не узнаете, почему от вас ушла ваша жена.
Охранник опустил уоки-токи.
— Что ты знаешь про Денизу?
Я провалилась в зыбкий беспокойный сон. Во сне я снова была в Крыму. Меня окружал грохот пушек и металлический лязг, с которым снаряд попадает в боевую машину пехоты. Я даже ощущала в воздухе вкус пыли, кордита и аматола, слышала глухие крики моих товарищей, треск выстрелов и визг вездесущих пуль. Восьмидесятипятимиллиметровые русские пушки били почти в упор, так что целиться им было просто незачем. Того, что тебя убьет, все равно услышать не успеешь. Я снова служила в легкой танковой — возвращалась на поле боя вопреки приказу отступить. Я вела машину по лугу, по остаткам предыдущих сражений. Машину сильно тряхнуло, и крыша над головой лопнула, внутрь ударил луч света, в котором заплясала пыль. Это оказалось неожиданно красиво. Та же незримая рука подняла машину и подбросила ее в воздух. Несколько ярдов мы катились на одной гусенице, потом плюхнулись в обычное положение. Мотор еще работал, управление тоже действовало. Я продолжала двигаться вперед, наплевав на повреждения. И лишь когда я потянулась к рации, поняла, что крышу-то снесло. Это было отрезвляющее открытие, но времени на размышление не оставалось.
Впереди дымились остатки гордости Уэссекских танковых войск — Третьей легкой танковой бригады. Русские восьмидесятипятимиллиметровки замолчали. Теперь доносились лишь звуки ружейной пальбы. Подъехав к ближайшей группе бредущих раненых, я открыла заднюю дверь. Она была смята — ну и черт с ней. Боковую дверь снесло вместе с крышей. Я поспешно подобрала раненых и умирающих солдат — двадцать два человека, — впихнув их в машину, рассчитанную на восьмерых. Все это происходило на фоне непрекращающихся телефонных звонков. Мой брат, без шлема, с окровавленным лицом, помогал укладывать раненых. Он попросил, чтобы я вернулась за ним. Только я отъехала, от брони отрикошетила пуля. Русская пехота перешла в наступление. Телефон по-прежнему звонил. Я поискала в темноте трубку, уронила ее и, ругаясь, стала шарить по полу.
Звонил Безотказэн.
— Все в порядке? — спросил он, чувствуя, что ошибается.
— Все в порядке, — ответила я, поскольку привыкла делать хорошую мину. — Что стряслось?
Я посмотрела на будильник. Было три часа ночи.
— Еще одна рукопись пропала. Только что пришло сообщение. Тот же почерк, что и в случае с «Чезлвитом». Просто вошли и взяли. Два охранника убиты. Один из собственного пистолета.
— «Джен Эйр»?
— Откуда ты знаешь?
— Мне сказал Рочестер.
— Чего?
— Не бери в голову. Хэворт-хаус?
— Час назад.
— Заеду за тобой через двадцать минут.
Не прошло и часа, как мы уже подъезжали к развилке на M1 в Регби. Ночь была ясной и холодной, дорога почти пустая. Я подняла крышу и включила обогрев на всю катушку, но все равно свистело так, словно ветер снаружи пытался ухватиться за складной верх. Я представила, каково вести машину зимой, и меня прошибла дрожь. К пяти утра доберемся до Регби, оттуда будет легче.
— Надеюсь, раскаиваться не придется, — пробормотал Безотказэн. — Брэкстон не обрадуется, когда узнает об этом.
— Всегда, когда люди говорят: «Надеюсь, раскаиваться не придется», им, как правило, раскаиваться приходится, и очень долго. Только слово скажи, и я тебя высажу. Забей на Брэкстона. Забей на «Голиаф», забей на Джека Дэррмо. Некоторые вещи важнее правил и законов. Правительства и стили приходят и уходят, а «Джен Эйр» остается. Я сделаю все, чтобы роман выжил.
Безотказэн ничего не ответил. Работая со мной, подозреваю, он впервые почувствовал, что ему действительно нравится в ТИПА-Сети. Я сбросила газ, чтобы обогнать ползущий грузовик, потом снова прибавила скорость.
— Откуда ты узнала, что я звонил про «Джен Эйр»?
Я немного подумала. Если я не смогу сказать Безотказэну, то не смогу сказать никому. Я достала из кармана платок Рочестера.
— Посмотри на монограмму.
— ЭФР?
— Эдвард Фэйрфакс Рочестер.
Безотказэн с сомнением посмотрел на меня.
— Полегче, Четверг. Я признаю, что я не лучший знаток Бронте, но даже я знаю, что эти люди — не настоящие.
— Настоящий он или нет, я с ним несколько раз встречалась. Еще у меня остался его сюртук.
— Подожди… я еще могу понять устранение Кэверли, но ты-то что несешь? Ты хочешь сказать, что персонаж может вот так запросто спрыгивать со страниц романа?
— Честное слово, я согласна, происходит что-то странное, что-то такое, чего я не могу объяснить. Барьер между мной и Рочестером стал тоньше. И не только он «прыгает» — однажды я сама попала в книгу, когда была маленькой. Я как раз угодила в тот эпизод, где они впервые встречаются. Помнишь?
Вид у Безотказэна сделался глуповатый. Он отвел взгляд и уставился в боковое стекло, за которым пробегала мимо заправочная станция.
— Дешево для неэтилированного.
Я поняла.
— Ты его ни разу не читал, угадала?
— Ну, — замялся он, — просто…
Я рассмеялась.
— Опа! Литтектив, который не читал «Джен Эйр»!
— Ладно-ладно, не сыпь соль на раны. Вместо нее я читал «Грозовой перевал» и «Вильетт». Я собирался и «Джен Эйр» уделить максимум внимания, но, как и многое другое, почему-то вылетело из головы.
— Давай лучше перескажу.
— Наверное, придется, — сварливо отозвался Безотказэн.
В течение следующего часа я пересказывала ему «Джен Эйр», начиная с тревог маленькой сиротки Джен, ее детства у миссис Рид с кузинами и кузеном, потом перешла к ее жизни в Ловуде, ужасной благотворительной школе, которой руководил жестокий ханжа-евангелист. Затем ее добрая подруга Элен Бернс заболевает тифом и умирает, а Джен становится примерной ученицей и, закончив школу, подается в учительницы под руководством своей директрисы, мисс Темпль.
— Джен покидает Ловуд и отправляется в Торнфильд, где ее единственной ученицей становится подопечная Рочестера, Адель.
— Подопечная? — спросил Безотказэн. — То есть?
— Ну, — ответила я, — думаю, это вежливое определение для плода предыдущей романтической связи. Если бы Рочестер жил сегодня, Адель в передовицах «ЖАБ-ньюс» обрыдали бы как дитя любви.
— Но он ведь порядочный человек?
— Да, конечно. Как бы то ни было, Торнфильд оказался приятным местом, правда, чуть странноватым — Джен подозревает, что там творится нечто, о чем все предпочитают помалкивать. Рочестер возвращается домой после трехмесячного отсутствия и оказывается мрачным и властным типом, но на него производит впечатление сила духа Джен, когда девушка спасает его во время странного пожара в спальне. Джен влюбляется в Рочестера, но ей приходится наблюдать, как он ухаживает за Бланш Ингрэм — что-то вроде секс-бомбы девятнадцатого века. Джен уезжает ухаживать за миссис Рид, которая лежит при смерти, а когда она возвращается, Рочестер просит ее руки. За время ее отсутствия он понял, что Джен куда лучше мисс Ингрэм, несмотря на разницу в социальном положении.
— Пока все хорошо.
— Не спеши считать цыплят, еще не осень. Через месяц во время свадебной церемонии приходит адвокат, который заявляет, что Рочестер уже женат и что его первая жена Берта еще жива. Он обвиняет Рочестера в двоеженстве, и это оказывается правдой. Сумасшедшая Берта Рочестер живет в дальней комнате на верхнем этаже Торнфильда под присмотром странноватой Грэйс Пул. Именно она пыталась поджечь Рочестера в спальне несколько месяцев назад. Джен глубоко потрясена — сам представляешь, — а Рочестер пытается оправдать свое поведение тем, что и правда ее любит. Он просит ее уехать с ним в качестве любовницы, но она отказывается. По-прежнему любя его, Джен убегает из Торнфильда и попадает в дом Риверсов, двух сестер и брата, которые оказываются ее кузенами.
— Малость натянуто, согласись.
— Цыц. Дядя Джен — который им тоже дядя — как раз умер и оставил ей все деньги. Она делит их с кузенами поровну и начинает жизнь самостоятельной женщины. Ее кузен, Сент-Джон Риверс, собирается ехать в Индию миссионером и предлагает Джен выйти за него замуж, чтобы они вместе служили церкви. Джен готова с радостью служить Церкви, но замуж не хочет. Она уверена, что брак — это союз по любви и взаимному уважению, а не по зову долга. Следует столкновение воль, после чего она соглашается ехать с ним в Индию в качестве помощницы. Книга заканчивается в Индии, где Джен строит новую жизнь.
— И все? — удивленно спросил Безотказэн.
— А ты как думаешь?
— Ну, финал какой-то вялый. Мы ищем в искусстве совершенства, поскольку в жизни его все равно нет, а Шарлотта Бронте заканчивает свой роман — похоже, в нем проявились какие-то автобиографические мотивы — в манере, которая отражает ее личное разочарование в любви. Будь я Шарлоттой, я бы постарался, чтобы Джен и Рочестер соединились — по возможности, поженились.
— Не приставай, — ответила я. — Это не я писала.
Повисло молчание.
— Ты, конечно, прав, — пробормотала я. — Дерьмо, а не финал. Ну зачем, когда все так хорошо, устраивать читателю под конец такой облом? Даже пуристы «Джен Эйр» соглашаются, что было бы куда лучше, если бы Шарлотта свела все концы, а не оборвала их на фиг.
— А как, если Берта все еще жива?
— Не знаю. Могла бы умереть или еще что-нибудь. А так…
— Откуда ты так хорошо знаешь эту книгу? — спросил Безотказэн.
— Она всегда была моей любимой. Даже лежала у меня в кармане, когда в меня стреляли. И остановила пулю. Вскоре появился Рочестер и боролся с кровотечением, пока не подъехала «скорая». Он и книга спасли меня.
Безотказэн посмотрел на часы.
— До Йоркшира еще много миль. Мы доедем туда не раньше… Эй, что это?
На дороге произошла авария. Впереди застряло десятка два машин. Мы простояли неподвижно минуты две, после чего я дернула переключатель скоростей до упора и медленно объехала хвост. Дорожный полицейский замахал нам, приказывая остановиться, с сомнением изучил следы от пуль на моей машине и сказал:
— Прошу прощения, мэм. Вы не могли бы пропустить…
Я показала ему бэдж Пятерки, и он сразу же заговорил по-другому:
— Извините, мэм. Впереди что-то непонятное…
Мы с Безотказэном переглянулись и вышли из машины. Толпу зевак сдерживала не только лента с надписью «ТИПА. Не нарушать», но и действо, разворачивающееся перед ними. Они стояли и молча смотрели. На сцене уже присутствовали три полицейские машины и «скорая помощь». Два фельдшера возились с новорожденным младенцем, заворачивая его в одеяло; тот жалобно хныкал. Завидев меня, полицейские облегченно вздохнули — самым старшим по званию тут был сержант, и всем отчаянно хотелось свалить ответственность на кого-нибудь поглавнее, а представитель Пятерки был самым главным оперативником, которого они видели в жизни.
Я взяла у полицейского бинокль и осмотрела пустое шоссе. В пятистах ярдах от нас дорога и звездное ночное небо закручивались спиралью наподобие водоворота, образуя нечто вроде колокола, который дробил и искажал свет, попадавший в воронку. Я вздохнула. Мой папочка рассказывал мне о временных искривлениях, но я никогда их не видела. В центре воронки, где отраженный свет свивался в беспорядочный узор, зияла чернильно-черная дыра. Казалось, у нее нет ни дна, ни цвета — только форма: идеальный круг размером с грейпфрут. Полиция перекрыла движение и по другую сторону дороги. Голубой свет мигалок, касаясь краев черной массы, становился красным, а дорога позади дыры казалась искривленной, словно смотришь в отражение на стенке консервной банки. Перед воронкой стоял синий «дацун», капот которого уже начал вытягиваться в сторону искривления. В хвост ему смотрел мотоцикл, а следующим, ближе всего к нам, стоял зеленый семейный фургончик. Я смотрела около минуты, но все машины на шоссе казались неподвижными. Мотоциклист и пассажиры машин застыли, словно статуи.
— Блин! — ругнулась я, глядя на часы. — И сколько времени это творится?
— Да около часа, — ответил сержант. — Тут вроде было ДТП с участием машины «Экзотмата». Другого времени выбрать не мог — прямо перед концом моей смены! — Он ткнул большим пальцем в ребенка на носилках, который запихнул кулачок в рот и наконец замолчал. — Это водитель. Перед столкновением ему было тридцать один. Когда мы подъехали — уже восемь. А через пару часов от него одно мокрое место останется.
— Вы вызвали Хроностражу?
— Звонил, — покорно ответил он. — Но близ Теско в Уорхэме открылось пятно неправильного времени. Они доберутся сюда не раньше чем через четыре часа.
Я быстро просчитала варианты.
— Сколько человек уже погибло?
— Сэр, — вмешался полицейский, показывая на дорогу, — лучше посмотрите на это!
Мы уставились на синий «дацун», который начал сжиматься и вытягиваться, складываться и уменьшаться, словно его засасывало в дыру. Через несколько секунд он исчез, спрессованный до одной миллиардной своей величины, и улетел неведомо куда.
Сержант сдвинул фуражку на затылок и вздохнул. Сделать он ничего не мог.
Я повторила вопрос.
— Сколько?
— О, пропал грузовик, целая передвижная библиотека, двенадцать машин и мотоцикл. Человек двадцать.
— Очень много материи, — мрачно сказала я. — К тому времени, когда сюда доползет Хроностража, искривление может вырасти до размеров футбольного поля.
Сержант пожал плечами. Ему никогда не объясняли, что делать с временными нестабильностями. Я повернулась к Безотказэну:
— Пошли.
— Что?
— У нас работа.
— Ты спятила!
— Возможно.
— Мы что, Хроностражу подождать не можем?
— Они не успеют. Это просто. Это может сделать даже макака с лоботомией.
— И где же мы тебе среди ночи найдем макаку, да еще с лоботомией?
— Сдрейфил, Безотказэн?
— Сдрейфил. Ты знаешь, что будет, если мы лопухнемся?
— Не лопухнемся. Это как раз плюнуть. Папа служил в Хроностраже, он мне рассказывал. Весь секрет — сфера. Через четыре часа мы получим глобальную катастрофу прямо у нас перед глазами. Разрыв во времени увеличится настолько, что мы не будем знать, где мы и когда. Конец цивилизации, паника на улицах и конец света. Эй, парень!
Я окликнула мальчишку, игравшего на дороге с баскетбольным мячом. Он неохотно отдал мне мяч, и я вернулась к Безотказэну, который беспокойно дожидался у машины. Мы опустили верх автомобиля, Безотказэн сел на место пассажира и обеими руками угрюмо вцепился в мяч.
— Баскетбольный?
— Это ведь сфера, не так ли? — ответила я, припомнив папин совет трехлетней давности. — Готов?
— Готов, — слегка севшим голосом ответил Безотказэн.
Я завела машину и медленно проехала мимо стоявших в обалдении ребят из дорожной полиции.
— Вы уверены? — спросил молодой полицейский.
— Почти, — ответила я почти честно. — У кого-нибудь есть часы с секундной стрелкой?
Самый молодой из них снял часы и протянул мне. Я отметила реальное время — 5.30 утра — и перевела стрелки на двенадцать, затем прикрепила часы на зеркало заднего вида.
Сержант пожелал нам вслед удачи, но на лице у него ясно было написано: «Лучше вы, чем я».
Вокруг нас небо начало розоветь, но там, где стояли машины, продолжалась ночь. Время для попавших в ловушку машин остановилось, но только с точки зрения внешних наблюдателей. Для пассажиров все казалось нормальным, разве что, обернувшись, они увидели бы молниеносно разгорающийся рассвет.
Первые пятьдесят ярдов дались нам с Безотказэном довольно легко, но когда мы подъехали ближе, машина и мотоцикл словно бы начали разгоняться. Поравнявшись с зеленым вагончиком, мы ехали уже со скоростью шестьдесят миль в час. Я посмотрела на часы на зеркале заднего вида и отметила, что прошло ровно три минуты.
Безотказэн следил за тем, что творилось позади нас. Когда мы двинулись в сторону нестабильности, движения полицейских ускорились и ускорялись до тех пор, пока фигуры не превратились в размытые пятна. Машины, перегораживавшие дорогу, развернулись и помчались прочь с устрашающей скоростью. Еще Безотказэн заметил, с какой скоростью поднимается солнце, и громко спросил, какого черта он тут забыл.
В зеленом фургоне ехали двое — мужчина и женщина. Женщина спала, а водитель смотрел на черную дыру, возникшую впереди. Я заорала, чтобы он остановился. Он опустил стекло, и я повторила приказ, помахав перед ним удостоверением. Он послушно нажал на педаль тормоза, и тормозные фары пунктирной линией прочертили тьму. Прошли три минуты двадцать шесть секунд с начала нашего путешествия.
С того места, где расположилась Хроностража, были видны только тормозные огни зеленого фургона, которые медленно приближались к черной дыре. Хроностражники смотрели на это целых десять минут — как зеленый фургон почти незаметно сворачивает к ограждению шоссе.
Было около десяти утра. Оборудование пригнали прямым ходом из Уорхэма. Груз и оперативники прилетели на тяжелом вертолете «Чинук», принадлежавшем ТИПА-12, тем же рейсом прибыл полковник Тоскливер, чтобы лично приглядеть за операцией. Он был крайне удивлен, узнав, что два обыкновенных офицера сами вызвались выполнить это опасное задание, и еще больше удивился, когда никто не смог объяснить ему, кто они (то есть мы) такие. Даже проверка регистрации моей машины ничего не дала, потому что по бумагам она все еще принадлежала гаражу, в котором я ее купила.
Единственным светлым пятном во всей этой истории был сферический предмет, который держал в руках офицер, сидевший на пассажирском месте. Если дыра вырастет еще хоть немного, время начнет утекать с такой скоростью, что даже самому быстрому транспортному средству понадобится не один месяц, чтобы догнать нас.
Тоскливер опустил бинокль и вздохнул. Ему выпала вонючая, безнадежная одинокая служба. Он работал в Хроностраже почти сорок лет. Стандартных земных лет. Зарегистрированных рабочих лет насчитывалось уже двести девять. А его собственных физиологических лет — только двадцать восемь. Он был младше своих детей, его жена коротала дни в доме престарелых.
Когда-то он думал, что фантастическая оплата компенсирует ему любые связанные со службой неприятности. Оказалось, нет. Не компенсирует.
Когда зеленый фургон исчез у нас за спиной, Безотказэн снова обернулся и увидел, что солнце поднимается все быстрее и выше. Из ниоткуда возник вертолет Хроностражи с характерной надписью «ХрСтр» на борту. Перед нами оставался только мотоциклист, находившийся в опасной близости к черной вращающейся дыре. Он щеголял в красном кожаном костюме, и мотоцикл у него был суперский, «Триумф», по иронии судьбы единственный, который мог бы удрать от воронки, сообрази водитель, в чем дело. Нам потребовалось еще шесть минут, чтобы поравняться с ним, и когда мы приблизились, рев воронки уже перекрывал свист хлещущего навстречу ветра — наверное, это похоже на тайфун над головой. Мы по-прежнему отставали на двенадцать футов и с большим трудом удерживали дистанцию. Стрелка спидометра «порше» достигла отметки девяносто миль, и тут мы наконец поравнялись. Я посигналила, но все звуки заглушал дикий шум.
— Готовься! — крикнула я Безотказэну. Ветер трепал наши волосы, рвал с тела одежду.
Я посигналила фарами, и мотоциклист, слава богу, заметил нас. Он обернулся и помахал рукой, решив, что мы предлагаем устроить гонки. И прибавил газу. Его тут же засосала воронка, он словно вытянулся по всем осям, вплыл в нестабильность, и через секунду его не стало. В ту же секунду я поняла, что ближе подъезжать нельзя, ударила по тормозам и заорала:
— Давай!
Шины аж задымились, нас понесло юзом по гудрону, Безотказэн метнул мяч, который словно распух до размеров дыры, потом стал плоским, как диск, а дырка вдруг вытянулась в линию. Мы увидели, как мяч попал в дыру, разок отскочил, позволив нам проехать… В тот момент, когда мы прошли по краю бездны, я посмотрела на часы. Мяч закрыл последний отблеск мира, оставшегося позади, и мы рухнули в Бог-знает-куда. Прошло двенадцать минут сорок одна секунда. Снаружи — около семи часов.
— Мотоцикл… того, — сказал полковник Тоскливер.
Его заместитель хрюкнул в ответ. Ему не нравилось, что не хроностражники норовят выполнить его работу. Работники Двенадцатого полвека окружали свою работу мистической завесой, отчего стоимость их труда непрерывно росла. А вот эти герои непрошеные могут подорвать веру людей в них, стражей вечности. Дело-то плевое, просто долгое. Он сам заделывал такую же дырку во времени, возникшую в муниципальном парке Уэйбридж аккурат между цветочными часами и эстрадой. Сама работа заняла десять минут — он просто подошел и засунул в дырку теннисный мячик, а снаружи пронеслось семь месяцев — семь месяцев по двойному окладу плюс премиальные, спасибо большое.
В салоне вертолета были установлены большие часы, чтобы все оперативники Хроностражи в зоне, подвергшейся влиянию временного искривления, могли следить за происходящим. Такие же часы на корпусе вертолета сзади позволяли офицерам, оставшимся вне зоны, видеть, как медленно течет время внутри.
После исчезновения мотоцикла они прождали целых полчаса. Затем увидели, как Безотказэн медленно поднялся и метнул предмет, похожий на мяч.
— Поздно, — пробормотал полковник Тоскливер, которому уже доводилось видеть такое прежде.
Он отдал приказ, винт начал набирать обороты, и тут совершенно неожиданно тьма вокруг дыры исчезла. Из зеленого фургончика вышли люди и с удивлением стали озираться — для них внезапно наступил день. В ста ярдах дальше по шоссе баскетбольный мяч аккуратно заткнул дырку и теперь, чуть дрожа, висел в воздухе, пока пустота воронки жадно пыталась его засосать. Через минуту дыру затянуло, и мяч упал на асфальт, подскочил несколько раз и откатился к краю дороги. Небо стало ясным, точь-в-точь как прежде. Но от «дацуна», мотоцикла и пестрой гоночной машины не осталось и следа.
Мою машину несло все дальше и дальше. Шоссе сменилось бессмысленной мешаниной света и цвета. Порой из мрака выныривали какие-то образы, иногда мы попадали в стабильное время, но вскоре нас опять засасывало в воронку; в ушах ревел тайфун. Первый раз мы оказались где-то в окрестностях Лондона. Похоже, была зима, и впереди нас с объездной дороги выруливал бледно-зеленый «остин аллегро», который сердито загудел на мой «спидстер». Картина тут же сжалась, рассыпалась и превратилась в грязный трюм корабля. Машина была втиснута между двумя ящиками, ближний из которых был маркирован: «Шанхай». Рев воронки стал тише, но мы услышали другой рев — шторма. Корабль тяжело завалился на борт, и мы с Безотказэном неуверенно переглянулись: а не конец ли это нашего путешествия? Рев снова усилился, мокрый трюм сложился и исчез, тут же сменившись белой больничной палатой. Грохот стих, двигатель машины радостно заработал вхолостую. В единственной занятой постели я увидела сонную перепуганную женщину с рукой на перевязи. Я знала, что должна сказать.
— Четверг! — возбужденно закричала я.
Женщина в постели нахмурилась. Она посмотрела на Безотказэна, который радостно замахал ей рукой.
— Он не умер! — продолжала я.
Теперь я знала, что это правда. Снова поднимался шум, вскоре нас опять унесет.
— Авария — для отвода глаз! Такие, как Ахерон, так просто не умирают! Поезжай работать литтективом в Суиндон!
Женщина в постели едва успела повторить мои слова, как потолок и пол раскрылись и мы снова рухнули в водоворот. После ошеломительной смены разноцветных звуков и громкого света воронка сменилась парковкой на станции автосервиса близ черт знает какого шоссе. Буря утихла и сдохла.
— Все? — спросил Безотказэн.
— Не знаю.
Стояла ночь, уличные фонари бросали оранжевый отсвет на блестящее от недавнего дождя шоссе. К нам подъехала машина — огромный «понтиак» с большим семейством внутри. Жена ругала мужа за то, что тот уснул за рулем, дети ревели. Похоже, мы вернулись почти в ту же точку.
— Извините! — крикнула я.
Мужчина опустил стекло:
— Да?
— Какой сегодня день?
— Восемнадцатое июля, — ответила жена, тревожно глядя на него и меня.
Я поблагодарила и вернулась к Безотказэну.
— Нас забросило на три недели в прошлое? — спросил он.
— Или на пятьдесят шесть в будущее.
— Или на сто восемь.
— Я хочу выяснить, где мы.
Я выключила зажигание. Мы с Безотказэном пошли к кафетерию. За зданием виднелось шоссе, а дальше мост.
Мимо проехало несколько грузовиков с пустыми машинами на сцепке.
— Что-то не так.
— Похоже, — согласился Безотказэн. — Но что именно?
Внезапно дверь в кафетерий распахнулась, и оттуда выбралась женщина с пистолетом, подталкивая впереди себя спотыкающегося мужчину. Безотказэн затащил меня за припаркованный фургон. Мы осторожно выглянули и обнаружили, что у женщины появилась неприятная компания — из ниоткуда возникли трое мужчин, все вооруженные.
— Что за… — прошептала было я и тут вдруг поняла. — Да это же я!
Так оно и было. Я выглядела постарше, но это была определенно я. Безотказэн тоже узнал.
— Я не уверен, что мне нравится такая прическа, — сказал он.
— Тебе больше нравятся длинные волосы?
— Конечно.
У нас на глазах один из нападавших приказал другой мне бросить оружие. Другая я что-то сказала — мы не расслышали — и положила пистолет на землю, выпустив своего подопечного, которого тут же схватил другой нападавший.
— Что происходит? — спросила я, окончательно запутавшись.
— Нам надо идти! — прошипел Безотказэн.
— И оставить меня на произвол судьбы?
— Смотри, — он показал на наш «спидстер».
Машина чуть заметно дрожала, вокруг взвихрился ветер.
— Я не могу оставить ее — меня! — в безвыходном положении!
Безотказэн поволок меня к машине, которая раскачивалась все сильнее и вдруг начала таять.
— Подожди!
Я вырвалась, спрятала свой пистолет за колесом ближайшего автомобиля, затем бросилась к Безотказэну и прыгнула в «спидстер». Едва успела. Последовала яркая вспышка, грохот — и тишина. Я открыла глаз. Был день. Я посмотрела на Безотказэна, который сидел за рулем. Парковка исчезла, мы переместились на мирную деревенскую лужайку. Путешествие окончилось.
— Ты в порядке? — спросила я.
Безотказэн потрогал трехдневную щетину, которая непонятно как образовалась на подбородке.
— Похоже. А ты?
— Лучше некуда.
Я проверила кобуру. Пусто.
— Слушай, если я сейчас не найду сортир, я взорвусь. Словно неделю терпела.
Безотказэн страдальчески глянул на меня:
— Со мной то же самое.
Я присела за оградой. Безотказэн на негнущихся ногах перешел через дорогу и облегчился в кустах.
— Как думаешь, где мы? — крикнула я Безотказэну из-за ограды. — Или, точнее, когда?
— Машина двадцать восемь, — прохрипела рация, — ответьте, пожалуйста.
— Кто знает? — бросил он через плечо. — Но если тебя еще раз потянет на такие приключения, возьми с собой кого-нибудь другого, пожалуйста.
Почувствовав себя значительно лучше, мы снова сели в машину. Стоял чудесный день. Ясный и теплый. В воздухе висел запах сена, вдалеке слышался звук трактора, работавшего в поле.
— Что же там такое было на стоянке? — спросил Безотказэн. — Предыдущая Четверг или следующая Четверг?
Я пожала плечами:
— Не спрашивай у меня объяснений. Надеюсь, я все-таки выбралась из той переделки. Эти ребята не похожи на сборщиков пожертвований на церковные нужды.
— Скоро узнаешь.
— Догадываюсь. Интересно, кого я пыталась защитить?
— А я откуда знаю?
Я села на капот и надела темные очки. Безотказэн пошел к воротам фермы. Далеко в долине виднелась деревушка с домами серого камня, в поле мирно паслось стадо коров.
Безотказэн нашел столб с указателем расстояния.
Нам повезло.
Выяснилось, что мы в шести милях от Хэворта.
Я не слушала напарника, погрузившись в размышления о самой себе, лежавшей на больничной койке. Не увидь я себя, я бы не уехала в Суиндон, а не окажись я в Суиндоне, я не сумела бы предупредить себя о том, что надо туда поехать. Несомненно, мой папочка с легкостью разобрался бы в этом парадоксе, но я просто буксовала в тупике.
— Машина двадцать восемь, — опять сказала рация, — ответьте, пожалуйста.
Я отбросила раздумья и присмотрелась к положению солнца.
— Похоже, около полудня.
Безотказэн согласно кивнул.
— Слушай, а разве не мы — машина номер двадцать восемь? — спросил он, нахмурившись.
Я схватила микрофон:
— Машина двадцать восемь слушает.
— Наконец-то! — облегченно вздохнули на том конце. — С вами хочет говорить полковник Тоскливер из Хроностражи.
Безотказэн подошел поближе, чтобы получше слышать. Мы переглянулись, не зная, чего ждать — нагоняя, или поздравлений, или, как оказалось, того и другого вместе.
— Офицеры Нонетот и Прост, вы меня слышите? — произнес глубокий голос.
— Да, сэр.
— Хорошо. Где вы?
— В шести милях от Хэворта.
— Доехали-таки, а? — заржал он. — Отлично.
Он прокашлялся. Мы поняли: ща выдаст.
— Без протокола. Это была одна из самых отважных авантюр, какие я только видел. Вы спасли много людей и не дали этой хрени развиться в настоящую катастрофу. Можете гордиться собой. Я рад, что у нас служат два таких отважных офицера.
— Спасибо, сэр, я…
— Я еще не закончил! — рявкнул он, заставив нас обоих подскочить. — А теперь официально. Вы нарушили устав во всех пунктах, какие только можно было нарушить. И я обязан надрать вам обоим задницу за проявленную инициативу. Еще раз такое устроите — надеру. Понятно?
— Понятно, сэр.
Я посмотрела на Безотказэна. Нас интересовал только один вопрос:
— Сколько времени нас не было?
— Сейчас две тысячи шестнадцатый год, — отчеканил Тоскливер. — Вас не было тридцать один год!