3.6.23.05.058: Сотрудники Национальной службы цвета освобождаются от ежедневной полезной работы.

Я сидел, поджав ноги, на диване у окна и смотрел на вечерний дождь — ливень необычайной силы; вдалеке слышались раскаты грома. Водосточные желоба заполнились, потом переполнились, и стекавшая вниз струйка воды превратилась в бурный поток.

Я взял лист бумаги, чтобы записать загадки этого города. Начать я предполагал с самых головоломных, а затем перейти к тем, что полегче. Я написал «тачка» вверху страницы и погрузился в раздумья. После разговора с апокрификом я вернулся на то место, где ночью споткнулся о тачку. Она все еще лежала там, на траве, сбоку от перпетулитового покрытия. Я оттащил ее назад на дорогу и засек время. Через девять минут сорок девять секунд перпетулит осознал, что это чужеродное тело, а еще через пять минут сорок две секунды скинул тачку с дороги: медленнее, чем это было с камнями по пути в Ржавый Холм, но по тому же принципу. Проблема заключалась в том, что, когда я ступил на дорогу, уже полчаса как стемнело. Итак, кто-то — или что-то — поместил тачку на перпетулит.

— Тачка?

Из-за шума дождя я не услышал, как вошел цветчик и прочел написанное мной, заглянув мне через плечо. Я было приподнялся, но он великодушно велел мне не делать этого и спросил, может ли он посидеть со мной.

— Конечно!

Я пододвинулся, чтобы он мог сесть.

— Пишешь список? — дружески спросил он.

— Да, список подарков на день рождения, — ответил я и затараторил. — Я понимаю, это выглядит диковинно, день рождения у меня только в октябре. К тому же у нас нет сада — тем более такого большого, чтобы катать тачку. Но я надеюсь, что я смогу заработать немного денег, сдавая напрокат садовый инвентарь… конечно, с разрешения префекта.

— За обилием информации часто прячется ложь, — сказал он с раздражающей прозорливостью.

— Никакой лжи, господин Глянц. Честно признаюсь, что я нервничаю в вашем присутствии.

Он кивнул и, казалось, принял мое объяснение.

— Твой отец говорит, что ты интересуешься очередями. — Я подтвердил. — Тогда, может, ты откроешь тайну: почему, когда я захожу в кафе у нас в НСЦ, я никогда не попадаю в самую быструю очередь?

— Это легко объяснить. Самая быстрая очередь может быть только одна, и после пяти подсчетов на кассе восемьдесят процентов очередей будут двигаться медленнее этой единственной. Вопрос не в том, что вы плохо выбираете. Просто отставание становится все больше и больше.

Он немного поразмыслил.

— Итак, чем больше народу платит на кассе, тем меньше у меня шансов попасть в самую быструю очередь?

— Именно так, — подтвердил я, — и обратно: если свести все очереди к одной, вы гарантированно попадете в самую быструю.

— Не думал, что теория очередей может быть такой интересной. И что кто-то может столько размышлять об этом.

Замечание было двусмысленным: то ли похвала, то ли неодобрение. Я удачно ушел от вопроса о тачке и теперь по заданию Джейн должен был выяснить, что цветчик делает в городе. Но он повернул разговор совершенно в другую сторону.

— Могу я задать нескромный вопрос?

— Постараюсь ответить, как могу.

— Нет ли здесь человека, который устроит мне понятно что? Цветчики ведут одинокое существование, а я к тому же провожу в дороге много времени.

Я оказался в затруднительном положении. На Совете он мог узнать о Томмо, и если так, он просто проверял меня на лояльность. Если же нет и это была ловушка, я оказался бы виновен, так же как и Томмо. Но мне было необходимо, чтобы он мне доверял.

— Я могу порасспрашивать, — медленно ответил я, — исходя из вашего положения, цвета и родственных связей. Поскольку я, оказывая вам услугу, перейду некую черту, я не хотел бы оказаться скомпрометированным вследствие этого.

Вышло лучше, чем я ожидал, — со стороны я мог показаться умным человеком.

— Ответ, достойный префекта, молодой человек. Ни «да» ни «нет», что-то среднее — и мяч между тем стопроцентно на моей стороне.

Пока все шло как надо. Очередь была теперь за мной.

— Могу ли я задать гипотетический вопрос, ваше цветейшество?

Я специально использовал устаревший термин, чтобы произвести впечатление, но, увы, цветчик знал его.

— Вперед, мой юный родственник, — и прошу, зови меня Мэтью.

— Спасибо. Предположим — не более того, — что у меня есть двое не слишком близких знакомых. Один — среднепурпурный, другой — бывший слабопурпурный, а ныне серый. Предположим также, что оба молоды и безрассудны. Они хотят быть вместе, но у их родителей другие планы.

— И эти гипотетические любовники живут — гипотетически — в Восточном Кармине?

— Не могу сказать.

— Продолжай.

— Они хотят бежать, но им некуда податься. И мне интересно, нет ли в Смарагде кого-нибудь, кто нанял бы привычных к работе молодых людей, не задавая вопросов.

Цветчик улыбнулся.

— Я оценил твои гипотетические построения и хвалю тебя за сочувствие — это черта, которую, несомненно, стоит в себе развивать. Краткий ответ таков: ты обязан сообщить о правонарушении, получить вознаграждение и заниматься своими делами, радуясь, что исполнил свой долг перед Коллективом.

— А подробный?

Он внимательно посмотрел на меня, что-то взвешивая.

— Предположим — просто предположим, — что у меня есть друг в Смарагде. Предположим также, что я решил свести твою воображаемую парочку с ним. Я бы сказал, что такая гипотетическая операция обойдется в тысячу баллов наличными. Как только они окажутся в Смарагде, пусть поговорят с моим другом частным образом. Я выражаюсь ясно?

— Да, господин цветчик, вполне ясно.

Я заморгал. Я играл с огнем — но, кажется, все обошлось. Северус и Имогена будут довольны. Но тысяча баллов наличными — это множество назидательных снимков в «Спектре» и плюс к этому — минимум половина минус-тонны парящих предметов.

Цветчик ненадолго задумался, затем понизил голос:

— Скажи, Эдвард, ты никогда не думал о карьере в НСЦ?

Кто же о ней не думал — хоть раз в жизни?!

— По-вашему, я могу претендовать на это?

— Возможно. Твои дипломатические способности меня впечатлили, и ты хорошо знаешь цвета. Я слышал о твоей вылазке прошлой ночью. Она говорит об определенном… мужестве.

— В конце концов меня самого пришлось спасать.

— Кто не действует, тот не совершает ошибок. Но скажи, почему ты рискнул шкурой ради желтого?

— Он был моим другом.

Цветчик медленно кивнул.

— Я уважаю лояльность к гражданам, но лишь правильно понятую. Неправильно понятая лояльность ничего не стоит.

— Еще я хотел понять, что это такое, — тихо добавил я. — Потеряться в ночи.

— И что же это такое?

— Честно скажу: страшно.

Он долго глядел на меня, потом, видимо, принял какое-то решение и вынул из нагрудного кармана конверт.

— Смотри: это приглашение на вступительный экзамен в НСЦ. Тебе нужно еще получить одобрение своего главного префекта, что маловероятно, — даже людей со средним цветовосприятием предпочитают отправлять на сортировку цветных предметов. Но изобретательность в НСЦ ценится. Если добьешься от префекта подписи на заявлении, будешь работать в области цвета.

Я думал, что цветчик отдаст мне бумагу, но он положил ее на столик.

— Могу я рассчитывать на твое полнейшее молчание, Эдвард?

Я сказал, что да, может.

— Тогда мне нужна клятва в том, что сказанное мной не выйдет за порог этой комнаты.

— Клянусь Словом Манселла.

Он оглянулся и понизил голос.

— Я здесь не только из-за утечек мадженты и теста Исихары.

— Вот как?

— Да. НСЦ очень серьезно относится к нелегальной торговле карточками, и случай с Робином Охристым обратил на себя наше пристальное внимание. Одним из его сообщников был Зейн С-49, которого ты видел. Он умер, прежде чем мы успели его допросить. Мы считаем, что под видом пурпурного он продавал «лишние» карточки различным магазинам красок внутри Коллектива. Разумеется, его, как пурпурного, не расспрашивали и не интересовались, почему он так поступает. По самым осторожным оценкам, стоимость украденных карточек доходит до двадцати тысяч баллов.

— Ничего себе, — сказал я, прикидывая, сумею ли казаться убедительно-наивным вплоть до конца беседы.

— Но это еще не все, — продолжил цветчик. — Мы считаем, что тут был замешан кое-кто еще. И этот «кто-то» может скрываться в Восточном Кармине. Он представляет очень большую угрозу для Стабильности.

— Фанатик?

— И наихудшего вида. Не хочу сеять панику, но там, где взошли ростки монохромного фундаментализма, их трудно вырвать без вреда для остальных граждан.

Я не знал в точности, что значит это выражение, но если речь шла о ненависти к системе, Джейн в этом непременно участвовала. Я не знал, хорошо это или плохо. В конце концов, нарушение предписанного дресскода также относилось к «крайне серьезным» проступкам, но нельзя сказать, что я был того же мнения. Апокрифик не становился ужаснее от того, что не носил никакой одежды, а мы — оттого, что видели его, пусть и притворялись, что не видели.

— Может, вам лучше расспросить префектов? — осторожно предложил я. — В городе живут три тысячи человек, а я знаком едва ли с тридцатью.

Цветчик покачал головой.

— Префекты — славные ребята, но они с гарантией будут заботиться лишь о себе и своих бонусах. Ты видел Зейна в Гранате, а потому в какой-то мере причастен к делу. Кроме того, за два дня ты завоевал репутацию любопытного и можешь свободно все разнюхивать. Скажи, ты наблюдал что-нибудь необычное?

Мне сразу пришло на ум пять вещей — а при чуть более длительном размышлении я бы припомнил с дюжину.

— Тут почти все необычно, — сказал я, — но вот касательно этих вещей не припоминаю ничего.

Цветчик направил на меня долгий взгляд и взял конверт со стола.

— Не подведи меня, — сказал он, отдал мне конверт и вышел.

Я остался сидеть у окна. Мое отношение к Джейн не изменилось — но я был внутренне готов его пересмотреть. Итак, она замешана в краже карточек вместе с Охристым и Зейном. Где-то остались двадцать тысяч баллов — не у Охристого, ведь Люси говорила, что у них нет ни гроша. В мошенничестве участвовали трое, и только один из них был еще жив. В голове моей закопошились недолжные мысли. Я знал по личному опыту, что Джейн способна на убийство и что ей не нравятся мои расспросы. Она что-то замышляла, это правда, — но что именно? Может, мне надо донести на нее — и получить щедрую награду?