3.2.02.58.624: Патрулирование границ осуществляется не реже чем раз в день, частота его определяется особыми распоряжениями. Все обязаны принимать в нем участие.

— Итак, — объявил Циан, — мне нужно хорошее патрулирование, но без глупых происшествий. Не заходите за границы без острой необходимости, а за Внешние пределы — ни при каких обстоятельствах. Нападений лебедей не было уже шесть лет, а бандитов не видели уже лет тридцать — но не думайте, будто из-за этого можно расслабиться. Разбиваемся на те же пары, что и всегда, держим глаза открытыми, не пугаемся мегафауны и отчитываемся звонком из каждой телефонной будки. Господин Лайм просил проследить за рододендронами, растущими вдоль границ. Если увидите всходы, выдирайте их — вы знаете, что рододендроны проникают всюду. Тех, кто патрулирует секторы «Дельта» и «Эхо», доставит в Гармонию и обратно господин Фанданго на «форде». Бурый, ты пойдешь вместе с Дугом в сектор «Фокстрот». Есть вопросы?

— Да, — подал голос какой-то светло-желтый. — Мы вернемся к завтраку? Вы же знаете, что серые сжирают бекон в первые пять минут.

— Кто первым сел, тот первым съел, — напомнил Циан, — независимо от цвета. Это правило. Если не будете долго возиться, успеете попробовать бекон.

— Я слышал, он очень хорош, — сказал кто-то из задних рядов, и, кажется, все с ним согласились.

Шестнадцать патрулирующих стояли позади ратуши, одетые в уличную одежду № 9, без кружков. С тех пор как я получил право голоса в тринадцать лет, я выполнял эти обязанности и знал, какими нудными они могут быть. Лебеди редко приближались к поселениям, а бандиты были слишком осторожны, чтобы показываться на глаза патрулирующим. К тому же, если говорить достаточно громко, они прятались — и становились не вашей проблемой, а чьей-нибудь еще.

Вопросов больше не было. Каждой команде вручили по захватанному экземпляру инструкции, содержавшей подробное описание различных видов лебедей, молний и бандитов, с указанием соответствующей степени опасности и описанием действий в случае их обнаружения. Циан пожелал нам удачи, еще раз велел не выходить за границу и звонить с каждой контрольной точки, а затем оставил нас одних.

— Как ты сегодня, Эдди? — спросил Дуг с дежурной улыбкой.

Он был куда приятнее в общении, чем Томмо, хотя и менее интересен. Казалось, Дугу было суждено приноравливаться к людям, а Томмо приноравливался только к самому себе.

Я сказал, что все в порядке, — то есть неправду. Я так и не решил насчет Джейн и цветчика — кому о ком рассказывать? Безопаснее всего было сделать самое простое, иначе говоря, не делать ничего и надеяться, что все обойдется само собой. План не отличался изобретательностью, зато имел такие преимущества, как простота и традиционность.

Я пошел следом за Дугом мимо домов все еще спящих граждан, затем по неровной пустоши к линолеумной фабрике. По дороге мы болтали, большей частью о семейных делах. Кармазины спускались в цветовой иерархии, но если у Бурых цветовосприятие упало резко, то у Кармазинов снижалось понемногу — примерно на 10 % за поколение.

— Ты всерьез намерен жениться на Виолетте? — спросил я.

— Наверное. — Дуг пожал плечами. — Мне, конечно, не слишком хочется, но Виолетте очень сложно отказать. Когда она предложила полупомолвку, связывающую меня, но не ее, я попытался объяснить, что хочу примкнуть к Хранителям больших образцов и посвятить свою жизнь молчаливому созерцанию цвета. А вышло что-то вроде: «Спасибо, Виолетта, будет просто здорово».

Я рассказал ему о Констанс, и мы обсудили женитьбу на девушках с более высоким цветовосприятием. Пожалуй, я смотрел на все оптимистичнее. Но с другой стороны, Констанс была намного приятнее Виолетты, которая однажды закричала так громко, что разбилась ваза для пирожных — в соседней комнате.

— Имей в виду, — продолжил Дуг, — если я женюсь на одной из де Мальва, у меня всегда будет много карманных денег и легкая работа на фабрике. Я смогу ничего не делать и размышлять о линолеуме.

Вероятно, меня ждало то же самое, только с веревками вместо линолеума.

— Дуг, — сказал я, думая об апокрифике, — нет ли у тебя джема?

— Конечно есть.

— Из логановых ягод?

Глаза его округлились.

— Если бы! В погребах де Мальва, наверное, есть.

— А они мне не продадут?

Он усмехнулся. Я решил, что ответ отрицательный.

Мы молча перешли реку, миновали фабрику и железнодорожную станцию, после чего зашагали по западной дороге. Впереди, за узкой долиной, высились лесистые Красные Горы. В одной из седловин виднелось большое серое сооружение. Я показал на него Дугу.

— Это комплекс из пяти плотин, возведенный Прежними, — объяснил он. — Здесь все время шли дожди, даже тогда. Вода отсюда до сих пор поступает в Западный Синий сектор по семидесятитрехмильному акведуку. Он такой большой, что когда-то по нему можно было идти, но сейчас там известковый налет в фут толщиной. Плотины видны по пути в Верхний Шафран. Сейчас почти полностью занесены илом.

Дорога сделала крутой поворот вправо, и мы оказались у границы. Она очень напоминала ту, что была у нас в Нефрите: насыпь высотой в тридцать футов, по которой шла частично обрушенная каменная стена. За насыпью тянулась глубокая канава, усаженная колючим кустарником. Все это способно было остановить ринозавра или слона, но не ленивца или прыгучую козу.

Со стороны города у границы стояла телефонная будка, которая из экономии была выкрашена в серый, а не в красный. Двери не было, остались лишь три стеклянные панели. Будка почти на четверть ушла в землю. Но телефон из бакелита был все еще в порядке, оставаясь совершенно сухим и чистым под стеклянным колпаком, который вполне подошел бы и для кекса.

Дуг снял колпак, набрал номер и сказал, где мы находимся. Циан, видимо, был под землей, в Зале отслеживания, где по непреложным, но неведомым причинам продвижение команды обозначалось на большом столе с нанесенной на него картой Приколлектива.

Дуглас вернул на место трубку и колпак, и мы двинулись дальше. Солнце стояло еще низко, прохладный воздух был напоен росой. Время от времени я улавливал какой-нибудь оттенок красного в щедром разнообразии цветов загородной местности. Птицы, которых мы порой вспугивали шагами, высовывали голову из-под крыльев и начинали свою песню.

— Я бы тоже пел, если б мог летать, — сказал Дуг. — А вот там Упавший человек, видишь?

Он показал на пространство, огороженное низкой стеной, сразу за границей, — ровный участок незаросшей земли. Рядом росли два больших дерева гинкго и несколько кустов рододендрона — казалось, будто они обсуждают план вторжения. Я отыскал тропинку и подошел поближе. Пространство насчитывало футов сорок в диаметре, а стенка чуть-чуть не доходила человеку до пояса. Железная калитка не ржавела, так как ее регулярно красили, но выглядела хлипкой, точно паутина. Трава на этом участке была аккуратной и короткой благодаря морским свинкам: когда я открыл калитку, они, моргая, смотрели на меня из своих нор. Внутри помещался Упавший человек. Как и жилец нашего дома, он был плохо объясним в системе тщательно упорядоченных абсолютных понятий, а потому его останки сохранялись нетронутыми: ничего не унесено и — за исключением стены и морских свинок — ничего не добавлено.

Человек вместе со стулом, некогда упав на бок, лежал на земле. От его тела мало что осталось: оно давно истлело, а затем непогода превратила кости в хрустящую белую пыль, кучки которой виднелись там и сям в обгрызенной траве. Тяжелые ботинки были сравнительно целы, как и каска и другие части одеяния — некоторые поблекшего красного цвета. Стул совершенно не напоминал изображенный на вывеске чайной — не кожаный, набитый мягким материалом, а сделанный из алюминия, латуни и хрома, изящной конструкции. Когда-то он был еще и окрашен, но солнце и дожди вернули металлу его уныло-серый цвет. Хотя стул наполовину погрузился в землю и заметно покорежился от удара, он не сильно заржавел.

— И давно он тут лежит?

— Я помню, меня приводили сюда вскоре после того, как он упал, — ответил Дуг, подумав секунду. — То есть лет тринадцать назад.

— Откуда он взялся?

Дуг пожал плечами и показал прямо вверх; это ничего не проясняло.

— Когда вокруг столько неотвеченных вопросов, — сказал он, глядя на часы, — что значит появление странного человека, привязанного к креслу?

— Может быть, еще загадочнее то, что никто не пытается это выяснить, — заметил я. — Что ты думаешь?

— Если думаешь завлечь меня в свой Клуб вопрошающих, — улыбнулся Дуг, — ты не на того напал. Знание, откуда появился Упавший человек, ничего не изменит в нашей жизни. Как и установление того, чем же было То, Что Случилось, или имени седьмого апостола Манселла, или сути «Сокрытых мерзостей».

— Ладно, больше не буду об этом.

Мы вернулись на тропинку и полчаса шагали в молчании вдоль по долине, пока земляная насыпь не свернула к югу. Мы оказались на западной дороге — там, где она пересекала границу и где стояли большие и прочные деревянные ворота, — и остановились, чтобы позвонить. Здесь стояли еще одна телефонная будка, а также противодождевое укрытие и клетка Фарадея, удобно расположенные так, чтобы защищать путников от молнии.

— Теперь можешь позвонить ты, Эдди.

Я снял колпак и связался с Цианом, сообщив ему наши коды и номер будки. Он велел поторапливаться и отключился.

— Мы обошли примерно половину нашего сектора, — сказал Дуг, отхлебнув воды, — и движемся в хорошем темпе. Хочешь посмотреть кое-что очень интересное?

— Ты не станешь синеть?

Он засмеялся.

— А, ты тоже видел этот вставной номер? Нет. Это недолго, выйдем за пределы — и сразу назад.

Дуг открыл ворота, и мы пошли по гладкой перпетулитовой дороге к Внешним пределам. Они представляли собой всего лишь ряд деревянных столбов, вкопанных через каждые двадцать ярдов, на расстоянии пятисот ярдов от границы. Украшенные красным хламом — тем самым обозначался доминирующий в городе цвет, — они подновлялись ежегодно во время празднеств по случаю Дня основания. Формально Внешние пределы были рубежом нашего мира, но полоса земли между границей и столбами традиционно считалась Зоной терпимости, где каждый мог развлекаться с чуть большей степенью свободы. Здесь разрешалось прогуливаться, думать, беседовать, танцевать, прижимаясь друг к другу, устраивать импровизированные пикники, кричать и даже совершать неблагопристойные поступки, больше подходящие для склада шерсти, — лишь бы все делалось с необходимой осторожностью.

Мы дошли до столбов, и Дуг с ухмылкой показал на дорогу.

— Ну как тебе?

Это часто происходило с листвой, иногда — с мелкими зверьками, но чтобы с большим животным, как жираф? Я видел такое впервые. Несчастное создание упало замертво на дорогу, и органопластоидная смесь не стала спихивать жирафа на обочину, решив поглотить его.

— Дорогу в Мрачный Угол почти не прикрывают деревья, — объяснил Дуг, — а покрытие сильно пострадало, когда жгли рододендроны. Оно поглощает все, что только может.

Жирафа пожрали, как опавшие листья, — от него остался лишь силуэт на гладком перпетулите. Ясно были различимы скелет, и на покрытии проступал даже сетчатый узор шкуры. Кости и зубы ломались, и след белой кальциевой пыли тянулся к дорожной разметке.

— Занятно, — сказал Дуг. — Он тут всего шесть дней. Пойдем, нам пора.

Мы миновали ворота, и я рассказал Дугу о внутренней границе у Виридиана — перпетулитовой дороге в десять раз шире этой. Обочины ее залили бетоном, а питательных веществ поблизости не было, и она жадно поглощала любое живое существо, имевшее несчастье ступить на нее: финк-крыс, неосторожных собак и даже птиц, — с пугающей скоростью.

— Похоже, это и вправду опасно.

Я пожал плечами.

— Мы выросли рядом с этим. Внутренняя граница у нас — это действительно граница. Лишь большой глупец или большой храбрец рискнет перебежать через нее, даже в обуви с бронзовыми подметками. Но есть и плюсы — мы не суемся в Великую Южную конурбацию, а бандиты не высовывают носа оттуда. А это что?

Я показал на пару кожаных ботинок, концы которых высовывались из-под эвкалипта, примерно на полпути между границей и пределами. Это выглядело необычно: такие ценные предметы не выбрасывали, а случайно потерять ботинки не так-то просто. Мы подошли, чтобы разглядеть все в подробностях, и увидели, что ботинки никто не снимал — они до сих пор были на Трэвисе Канарейо. Но вряд ли они понадобились бы ему впредь, потому что Трэвис был убит, убит молнией. Не обычной, оставляющей ожоги, а шаровой, которая страшно обезображивает человека. Почти вся голова сгорела, но черты лица все еще оставались узнаваемы. Вокруг него весело жужжали мухи. Руки его уже распухли и лоснились. Он даже не успел выбраться за Внешние пределы.

— Это сильно расстроит господина Циана, — заметил Дуг, морща нос, — в воздухе витал запах гниющей плоти. — Он ненавидит бумаготворчество.

Дуг отправился звонить, а я решил поглядеть на тело вблизи. На противомолниевую защиту тратилась масса времени, энергии и ресурсов, но это была первая жертва молнии, которую я видел воочию, — если не считать предостерегающих снимков, еженедельно помещаемых в «Спектре».

Дыша через рот из-за трупного запаха, я внимательно осмотрел голову. Она была сильно обожжена изнутри и выглядела куда более впечатляюще, чем головы убитых обычной молнией, о которых я читал. Мне стало любопытно. Я поднял палочку и осторожно ввел ее в полость черепа. Наклонившись ближе, я аккуратно нащупал и вынул расплавленный слиток металла размером с шахматную фигурку. Я глядел на него несколько мгновений, соображая, что это такое, а потом быстро завернул его в платок. Потом я оглянулся — Трэвис, насколько я помнил, покидал город со своим маленьким чемоданчиком. Загадка вскоре разрешилась: рядом шла перпетулитовая дорога, и искомое обнаружилось разбросанным вдоль обочины из бронзы.

— Что тут у тебя? — спросил вернувшийся Дуг.

— Смотри. — Я показал на дорогу, где еще виднелись очертания чемоданчика. — Чемодан, должно быть, упал на дорогу. Кожа переварилась, а непоглощаемые предметы оказались на обочине.

Дуг сел на корточки и стал рыться в небольшой коллекции. Кроме латунных частей чемоданчика — застежек, петель, заклепок и таблички с именем владельца — там были несколько монет, коробочка с лаймовым, ременная пряжка, банка сардин, часть дальновида, которая показывала плывущую рыбу, несколько игрушечных машинок, детали каких-то механизмов и две ложки — одна с гравировкой, другая без.

— Как жаль! — воскликнул Циан, приехавший на «форде» вместе с Фанданго через двадцать минут. — Если уж он хотел расстаться с жизнью, почему было не пуститься в экспедицию или заняться поисками цветного мусора?

Он отпустил замечание по поводу смертельной опасности, исходящей от шаровых молний, сделал пометки в блокноте, забрал ботинки, ложки, коробочку и деньги, сказал, что остальное мы можем взять себе по праву нашедших, и полез обратно в машину.

— Чего вы ждете? — спросил он, когда «форд» разворачивался. — Патрулирование не закончено, ребята. Скажите спасибо, что я не снимаю с вас баллы за переход границы.

К счастью для нас, больше происшествий при патрулировании не было. К несчастью для нас, из-за этой задержки сельскохозяйственные рабочие, встававшие рано, съели весь бекон. Циан не проявил к нам никакого участия.

— Если вы хотели опередить серых по части бекона, — сказал он, — надо было оставить Трэвиса завтрашнему патрулю.

Дуг согласился с ним: что такое лишний день для покойника, в конце концов?

Мы разделили между собой вещи Трэвиса. Дуг взял ременную пряжку, я — перочинный ножик. Остальное мы договорились послать его родственникам: они, конечно же, захотят иметь что-нибудь на память о несчастном и узнать, что с ним случилось. Я собирался сказать, что его внезапно убило шаровой молнией, и все. Трэвис лишь по случайности не успел уклониться от выполнения своего гражданского долга — обстоятельства помешали ему.