2.3.09.23.061: Сутулиться не разрешается ни при каких обстоятельствах.

— Две сломанные ключицы, три вывихнутые лодыжки, две треснувшие берцовые кости, синяки без числа, наполовину оторванный палец, у Джеффри Пюса — множественные переломы бедра, у Люси — ухо, которое пришлось пришивать обратно.

— Насчет уха я могу объяснить. Она сидела на скамейке запасных и…

— Тихо, Бурый. — Главный префект де Мальва закрыл доклад и посмотрел на меня. — Ради Манселла, что ты, по-твоему, делал? Возглавлял легион карателей, посланных, чтобы не допустить мародерства бандитов?

Все это происходило через полчаса после окончания матча. Мы с Виолеттой стояли в префектских помещениях, чтобы дать отчет о своих действиях. Игра переросла во всеобщую свалку; дальше дела пошли еще хуже. Дэзи сломала Томмо палец, чтобы вернуть свисток, и дула в него с такой силой и так долго, что упала в обморок. Северус сохранил присутствие духа и сделал фото, запечатлев навеки беспрецедентное событие. Драка прекратилась, лишь когда я загнал мяч за ограду Зеленой комнаты, куда никто не осмеливался войти. Из игроков избежали серьезных травм лишь те, кто проявил сообразительность и разбежался кто куда. Обе команды пострадали примерно в равной степени, и виной большинства травм был Кортленд. Он набрасывался на каждого, с кем имел счеты, — то есть, как я понял, почти на всех, — зная, что я, как капитан, понесу за все ответственность. Он мог бы напасть и на меня, но не стал; думаю, он хотел видеть мое унижение и снятие с меня баллов, прежде чем осуществить свою месть.

Виолетта сидела рядом со мной как соответчица. Команда девушек тоже решила наплевать на правила и бросалась на все, что движется. Приблизительно то же самое они делали и раньше, только под прикрытием свистка.

Де Мальва сидел на помосте; ниже полукругом расположился Совет. Во время его речи члены Совета строили гримасы, качали головой и издавали в наш адрес обвиняющие возгласы. Мы с Виолеттой были в грязи и в крови: я отделался синяками, у нее на макушке была рана с наскоро наложенным швом. Волосы девушки, еще утром выглядевшие идеально, теперь были заляпаны кровью.

— Пюс полностью выздоровеет где-то через месяц, — сказал практичный Циан, — а каждый нерабочий день — потеря для Коллектива. Ключица Финбара Гардении распорола ему кожу, он может остаться кривобоким на всю жизнь. Что ты скажешь на это?

— Простите? — Я опять погрузился в мысли о тачке.

— Я спрашивал, — гневно повторил де Мальва, — что ты думаешь о травмах?

— Могло быть намного хуже, если бы я не внедрил свою систему приоритетов в очереди, — ответил я, поддавшись внезапному порыву.

— Мы еще доберемся до твоей системы, — пролаяла Салли Гуммигут, угрожающе глядевшая на меня с того момента, как я вошел, — и помни, где ты находишься.

— Виолетта, — де Мальва повернулся к своей дочери, — тебе ничего не хочется сказать?

— Команда девушек просто защищалась, — промолвила та невинным голоском. — Парни как с цепи сорвались. Мы никак иначе не могли избежать тяжелых травм.

— Мы примем это во внимание, — сказал ее отец, — но свидетели утверждают, что обе команды начали драку после свистка. И твоя команда нанесла почти столько же повреждений, сколько команда Бурого.

— Обычное дело, — ответила та. — Парни против девушек — это всегда несколько сломанных голеней и одно-два сотрясения мозга.

— Предположим, — сказала Салли Гуммигут, изучая Книгу правил в поисках указаний относительно драк на поле, — но это допускается, лишь когда мяч в игре. После свистка Дэзи, который был проигнорирован, вы лично отвечали за свои команды.

— Мы особенно разочарованы твоим поведением, Виолетта, — добавил Смородини. — У Бурого ветер в голове, и он приезжий. А вот тебе следовало быть осмотрительней.

Я видел, что Виолетта кипит от злости — но молча. И она, и я знали, кто всему виной, но правила были правилами, а Кортленд был неприкасаем. Нам оставалось лишь принять то, что нас ожидало. Сначала я не понял, почему Джейн тоже ввязалась в схватку, но потом сообразил: если Кортленд хотел причинить вред мне, то она — префектам. Инцидент вошел бы в годовой отчет и — что важнее — лишил бы префектов премии за спокойствие, выдаваемой Главной конторой. Год без единого случая агрессии поощрялся десятью тысячами баллов, которые делились по скользящему тарифу между префектами и городом.

Циан велел нам обоим подождать за дверью. Мы встали, виновато поклонились и вышли из зала.

— Голова садовая, — сказала Виолетта, как только дверь за нами закрылась. — Я всерьез намерена заставить тебя заплатить за это.

— И как же именно? Выгонишь меня из оркестра?

— Для начала. — Ей было досадно, что я первым делом подумал об этом. — Потом я подучу своих многочисленных близких друзей не участвовать в твоей переписи стульев. Твое пребывание здесь окажется бесполезным времяпрепровождением без моего добросердечного покровительства. И еще, — прибавила она, — я вычеркиваю тебя из списка друзей. Надеюсь, ты убит горем.

— У меня есть восемьдесят семь поводов для беспокойства посильнее этого, — возразил я, — начиная с заварного крема без желтого красителя.

Виолетта прищурилась и раскатисто фыркнула. Дверь открылась, и госпожа Гуммигут объявила, что мы можем войти. Мы вернулись в зал и сели там, где нам указали.

— Есть ли у вас что сказать, прежде чем мы назначим наказание, мастер Бурый? — спросил де Мальва.

— Мне нет оправданий, господин префект, — пробормотал я. — Я буду ревностно работать над собой.

— Виолетта де Мальва?

— Это заговор против меня, — выпалила она, показывая в мою сторону. — Я ведь хорошая. Все хотят стать моими друзьями. Я никогда бы не сделала ничего такого, что…

Но она действовала на нервы даже своему отцу, который поднял руку, призывая ее к молчанию.

— Виолетта де Мальва, — начал он, — мы до глубины души разочарованы тем, что ты не сохранила контроль над своей командой по окончании игры. Как уважаемая всеми пурпурная, ты должна была подавать пример другим. Однако мы приняли во внимание твои многочисленные добрые дела, совершенные ради блага сообщества, и просьбы о смягчении наказания, поступившие от многих достойных членов Коллектива. Ты будешь оштрафована на… сто баллов.

Виолетта выглядела потрясенной. Я-то думал, она выйдет из этой переделки без ущерба для себя. В какой-то мере так и вышло. У нее, должно быть, имелось вдвое больше баллов, чем у меня, и масса возможностей приобрести еще. Если с меня тоже спишут сотню, не так все ужасно: для гражданства достаточно.

— Эдвард Бурый, — продолжил де Мальва голосом, каким обычно возвещают об эпидемии плесени, — мы считаем тебя главным ответственным за эту потасовку. Твои просчеты в оценке ситуации, неспособность удержать контроль над своей командой и недостаточные лидерские качества привели к ужаснейшей из драк на поле в истории нашего города. Ты будешь оштрафован на… двести баллов.

Я облегченно вздохнул. Это было плохо, но у меня до снятия насчитывалось почти тысяча триста баллов. Теперь осталось тысяча сто — достаточно для гражданства. Я все еще мог жениться — привилегия тех, кто проявил себя как достойный. На этом нас можно было и отпустить — но нет.

— Сверх того, — сказала Салли Гуммигут, — мы считаем, что твое вмешательство в изящное построение восточнокарминских очередей нарушает порядок. Правила часто действуют непостижимым для нас образом, и необдуманные поступки, которые на первый взгляд приносят пользу в краткосрочном плане, могут иметь непредвиденные последствия и подрывать единство Коллектива.

— К счастью для тебя, — добавил де Мальва, — ты подал заявку на применение стандартной переменной, и, согласно правилам, мы не можем лишить тебя баллов.

При этих словах я, наверное, улыбнулся — и, пожалуй, это было ошибкой.

— А сейчас, — объявил Смородини, — мы переходим к самому серьезному из обвинений против тебя.

Я оглядел всех префектов по очереди. Все мои возможные прегрешения были легко отрицаемы и труднодоказуемы. Префекты могли вести себя сколь угодно сурово, но им следовало быть справедливыми и уважать процедуры. В противном случае я мог подать жалобу третейскому судье в соседнем городе, и префектам самим угрожало бы снятие баллов.

— С сожалением извещаю тебя, — с иронией продолжил Смородини, — что последний кролик умер. Не от старости, как все ожидали, а поперхнувшись слишком большим листом одуванчика.

— Очень плохо, — негромко произнес я, чтобы заполнить воцарившуюся в зале неестественную тишину. Потом я все понял, и сердце мое упало. — Когда он умер?

— За день до того, как ты был в Гранате, — с расстановкой произнес де Мальва. — Если бы ты побывал у его клетки — как ты утверждаешь, — то сам узнал бы об этом.

— Ты солгал нам! — завизжала Виолетта. — А говорил, что он меховой, с зубами, с беленьким хвостиком! Я так разочарована!

— Мы все разочарованы, — сказал де Мальва, — и, если честно, Эдвард, твой отец разделяет это чувство. Ты говорил всем в городе, что видел кролика, даже ученикам на уроке. Это постыднейший обман. Надеюсь, больше в своей жизни я такого не встречу.

Я опустил голову. Все это было правдой. Я солгал. Но последним ударом стала копия телеграммы, которую я послал Фентону, своему лучшему другу, указав фальшивый таксономический номер кролика. Ложь — это плохо, но незаконное обогащение хуже во много раз. Я попал в серьезную переделку.

— Отрицаешь ли ты обвинения? — спросил де Мальва.

Я не мог их отрицать, о чем и сказал. Вследствие этого меня дополнительно оштрафовали на чудовищную сумму — шестьсот баллов; всего, значит, на восемьсот. Для любого с чуть меньшими накоплениями это повлекло бы за собой перезагрузку. Мне она не угрожала — у меня оставалось чуть меньше пятисот. Но необходимо было в любом случае иметь больше тысячи, чтобы вообще помышлять о женитьбе на Констанс. Даже со сверхурочной полезной работой и без новых неприятностей мне потребовалось бы добрых три года. А Констанс была не из тех девушек, что привыкли ждать. Хуже того, я надеялся, что результаты теста Исихары окажутся положительными и отец Констанс пришлет мне билет на предъявителя. Теперь мне просто позарез надо было выбраться отсюда.

Я снял значок «1000 баллов» и отдал его де Мальве.

— Тебе также полагается носить это в течение месяца.

Смородини вручил мне значок с краткой надписью «Лжец». С глубоким вздохом я пришпилил его к лацкану, прямо под значком «Ищу смирения». До того я лишь однажды носил значок «Лжец», и мне это не понравилось.

Моей первой мыслью было: «Как вернуть потерянные баллы?» Я подумал о Кортленде: может, заказать ему-таки лишний линкольн или привезти ложки из Ржавого Холма? Но мне не хотелось больше ввязываться ни в какие затеи, связанные с нарушением правил. Кроме того, это принесло бы мне лишь наличные баллы, а не те, что записываются в книжку и идут в счет. То, что я сказал затем, удивило меня самого.

— Я возглавлю экспедицию в Верхний Шафран, — заявил я громко и решительно.

— Мы согласны, — тут же сказал де Мальва, чтобы я не успел передумать. — Оплата — сто баллов, как было сказано.

— Я не пойду меньше чем за шестьсот.

Мое неслыханное требование префекты встретили взрывом хохота.

— Вот нахал! — воскликнул Циан.

— Неблагодарный! — добавил Смородини.

Голос Салли Гуммигут перекрыл все прочие звуки:

— Мы не вступаем в сделку со лжецами!

Де Мальва, однако, проявил больше сдержанности:

— Значит, по-твоему, ты заслуживаешь шестисот баллов, Эдвард? А почему?

Я выпалил не задумываясь:

— Я почти что альфа-красный. Все мы знаем, что посылать малоценных низкоцветных на такую разведку — значит попусту тратить время. Даже если там много красного, они никогда не увидят его.

Префекты стали беспокойно переглядываться. Если я был альфа-красным, мое требование оказывалось вполне осмысленным. Да, я мог видеть только один цвет, но, по крайней мере, это дало бы представление об общем объеме цветных предметов. Самое же главное заключалось в том, что от Верхнего Шафрана зависело благополучие Восточного Кармина, и префекты это понимали. А раз судьба экспедиции в Верхний Шафран зависела от меня, то со мной приходилось договариваться. С моей стороны то был блистательный план — если не принимать в расчет почти неминуемую смерть, ждавшую меня.

— Ты еще не проходил теста Исихары. Твое цветовосприятие не определено, — заметила Гуммигут. — Разве мы можем быть уверены, что ты опять не лжешь?

Я оглядел зал, в котором помещались не только семьсот восемьдесят два тома «Слова Манселла» (полная версия), но и бесчисленные полки с несданными в переработку предметами. Эти артефакты из Прежнего времени были слишком яркими, чтобы легально хранить их, и одновременно слишком совершенными, красивыми или редкими, чтобы их расплющили, сдавили, раскатали для дальнейшего обогащения. Вообще, они хранились здесь лишь благодаря уловке, занесенные в журнал находок как «ожидающие сортировки».

Просмотрев вещи, я обнаружил одну, нежнейшего красноватого оттенка, — молочник, блестевший на полке с блестящей керамикой серого цвета, — и сказал об этом. Все взглянули на Смородини. Тот нахмурился.

— Я вижу лишь легчайшую красную дымку, — сообщил он, — а у меня семьдесят один процент.

Все уставились на меня. Я сам был удивлен. С цветовосприятием выше 71 % можно было стать префектом.

— Платите ему шестьсот баллов, — предложил Смородини, — и посылайте в Верхний Шафран.

Кортленд говорил правду: Внешние пределы были той же перезагрузкой, только с маленькой «п». Я должен был остаться здесь насовсем, Смородини знал это — и неудивительно, что он стремился отправить меня в поход с минимальными шансами на выживание.

Настала тишина, которая длилась около полуминуты, — все размышляли о последствиях моего потенциально высокого рейтинга. Госпожа Гуммигут не отрывала глаз от меня. Вряд ли ей понравилось бы видеть префектом одного из Бурых — мой отец проявлял честность, малосимпатичную ей, а от Кортленда она наверняка слышала о моих подозрениях касательно Трэвиса. Хроматическая политика — от нее было никуда не убежать даже при желании.

— Ты дерзкий молодой человек, — тихо сказал де Мальва, — но отважный, это уж точно. Четыреста.

Но я решил твердо стоять на своем, чтобы восстановить гражданство.

— Шестьсот, и ни цент-баллом меньше, господин префект.

— Отвратительно слушать, как ты торгуешься, — сказал Смородини дрожащим от гнева голосом. — Истинный член Коллектива обязан предлагать свои услуги добровольно, радостно и бесплатно.

— Как, например, вы, господин префект?

Он покраснел так, что это заметил бы даже самый низкий по цветовосприятию горожанин.

— Ну что ж, — подытожил де Мальва, выглядевший раздраженным, — шестьсот.

Нас с Виолеттой отпустили, мы оба поклонились и вышли из зала в коридор. Виолетта сжала мою руку пониже локтя. Я был почти готов к очередному внушению или даже пощечине и ускорил шаг — но она развернула меня и, положив ладони мне на затылок, пригнула мою голову к своей. Удивительно — я не сразу понял, что она делает. Несмотря на воинственный внешний вид девушки, губы ее оказались мягкими, а поцелуй пусть и не страстным, но чрезвычайно умелым. Так как я никогда не думал, что буду целоваться с дочерью главного префекта, я прогнал Констанс и Джейн на задворки сознания и постарался ответить Виолетте как можно лучше. Мне хочется думать, что я сделал все правильно — ведь опыта у меня почти не было, разве что учебные поцелуи со служанкой Лиззи. Вырываться было бы слишком невежливо, и я подождал, пока накал девушки не ослабеет, а затем мягко отстранил ее.

— Ты, красный жеребец! — Она застенчиво улыбнулась и шутливо стукнула меня по груди. — Почему ты не сказал, что видишь столько красного?

— Не хотел хвастаться, — ответил я, жалея, что Виолетта слышала все это. Она опять потянулась ко мне, чтобы поцеловать, но я хотел сохранять контроль над ситуацией. — А что с Дугом? Вы ведь, как я слышал, полупомолвлены?

— Дуг — милашка, — согласилась она, — но у него будет процентов пятьдесят. И это не настоящая полупомолвка: скорее, я оставила Дуга про запас. Ты правда альфа-красный?

— Более-менее.

— Тогда, — улыбнулась она, — я поговорю с мамой и папой насчет изменения своих брачных планов. Если они согласятся, я буду счастлива выйти за тебя, как только мы оба пройдем тест.

— Виолетта, — я стал понимать, что ситуация выходит из-под контроля и становится даже слегка пугающей, — я очень польщен твоим интересом ко мне, но я полупомолвлен с девушкой из семейства Марена. У себя в Нефрите.

— Вздор! — с улыбкой ответила она. — Брак с пурпурной — это намного лучше, чем с кем-нибудь из Марена. Чья фамилия возвысит тебя сразу на пять ступеней? Эдвард де Мальва. И что еще важнее, — хихикнула она, — у папочки полно денег. Твой отец должен потребовать за тебя десять штук, не меньше. Я скажу моему, чтобы он поговорил с твоим. Как только все уладится, мы объявим о помолвке.

Она потянулась ко мне, поцеловала меня снова, улыбнулась и прошептала мне на ухо:

— Есть кое-что еще. И даже не кое-что. Знаешь, что девушки де Мальва считаются непревзойденными по части искусства деторождения? Рейтинг удовлетворенности — сто два процента.

— Я не знал.

— Это так. Я изо всех сил готовлюсь к брачной ночи и не буду возражать, если ты захочешь попрактиковаться с серой… чтобы все работало как надо. У меня есть разрешение на зачатие, оно ждет, когда его используют. Ты можешь оплодотворить меня в брачную ночь, и к весне появится девочка. Назовем ее Сенполией. Разве не здорово?

— Нет. Совсем нет. Ничуточки не…

— Тссс! — Она приложила палец к моим губам. — Ты теперь пассажир, мой сладкий, и ни о чем не беспокойся.

Она счастливо вздохнула, но затем лицо ее омрачилось.

— О! — вскрикнула она и зажала ладонью рот, так, словно ее посетила внезапная мысль. — Надо отложить твой поход в Верхний Шафран — хотя бы до того времени, как я забеременею. Тогда будет не так важно, вернешься ты или нет.

— Я не смогу стать твоим мужем, пока не получу гражданства. Но все равно, это было бы важно, если бы я хотел жениться на тебе, а я не хочу.

— Любовь всегда найдет выход, — весело сказала она, — а если не найдет, ей поможет бумажник моего отца. Нам надо встретиться этим вечером для романтической прогулки и обсудить мое будущее. Давай у памятника Манселлу, когда зажгут фонарь?

— Я занят.

— Конечно занят, ведь у тебя прогулка со мной. — Она приложила ладонь к моей щеке. — Я подготовлю список гостей и меню, чтобы ты их одобрил. Но ты можешь внести свой вклад в наши отношения — я разрешаю тебе выбрать ласкательные имена для нас. Я так рада, что с нас обоих сняли баллы, — иначе мы никогда бы не встретились и не влюбились друг в друга таким чудесным образом.

Она подмигнула мне и улыбнулась, потом спросила, о чем я думаю. Наверное, ей хотелось услышать «я на седьмом небе» или что-то подобное, но все мои мысли были об одном — как обратить этот кошмар себе на пользу.

— У тебя есть джем из логановых ягод? — спросил я, думая об апокрифике — источнике знаний.

— О, ты любитель джема? Как много общего у вас с папочкой! Я погляжу в подвале. Хочешь еще и ложку?

— Только джем.

— Ага. Из логановых ягод. До вечера, сладкоежка.

Она снова одарила меня улыбкой и прошмыгнула по коридору, в сторону выхода из здания для заседаний Совета.

Я с ужасом смотрел, как она удаляется, и проклинал себя за мягкотелость. Надо было послать ее подальше, но в присутствии более высокоцветных девушек я словно немел. Кроме того, если уж Виолетта чего-то всерьез захотела, вряд ли бы мое «иди подальше» отрезвило ее. Я медленно побрел наружу, к дневному свету. И хотя я еще не ведал об этом, тем днем я сделал гигантский шаг навстречу ятевео, которое, вероятно, скоро пожрет меня.