1.2.02.03.059: Предполагается, что каждый гражданин умеет играть на музыкальном инструменте.

Я присел на оградку цветного сада и крепко задумался. Чтобы иметь хотя бы надежду на возвращение из Верхнего Шафрана, я нуждался в попутчике. В человеке, которому это было действительно нужно, способном приноровиться к чему угодно и готовом использовать силу. В ком-нибудь, похожем на Джейн. Я нашел ее в теплице — она высаживала в горшки помидорную рассаду. После хоккейного матча у нас не было случая поговорить. Под левым глазом у Джейн темнел синяк.

— Привет, — сказала она с ободряющей беззлобностью. Мне сразу стало легче на душе. — Как новый возлюбленный Виолетты?

— Лучше бы он был бывшим возлюбленным Виолетты.

— А представь, как счастлив Дуг. Пока что он положил глаз на Табиту Терракотто.

— Надо ему добиться полупомолвки, прежде чем Виолетта передумает. Бойня на хоккейном поле — это ведь отчасти твоих рук дело.

Она улыбнулась.

— Я только хотела сравнять счет. Мне удалось немного поцарапать Виолетту, но Кортленд двигался слишком быстро. А почему ты вызвался идти в Верхний Шафран?

— Вернуть гражданство и заполучить Констанс — вот почему, мне кажется. Ты знаешь что-нибудь об этом городе?

— Достаточно знать, что оттуда никто не вернулся.

Мне хотелось позвать ее с собой в экспедицию, но вряд ли стоило предлагать это в лоб. К счастью, у меня было о чем порасспросить Джейн.

— Как тебе удалось съездить в Гранат и обратно за одно утро? Ну, или хотя бы в Ржавый Холм?

Я знал, что ей не хочется отвечать на этот вопрос, но надеялся, что за время нашего знакомства ее враждебность из открытой перешла в неявную. Джейн подняла взгляд на меня и ненадолго задумалась.

— Обещаешь никому не рассказывать?

Она нажала кнопку на часах, отмечавшую время ухода с работы, и мы пошли из теплицы мимо фабрики по переработке отходов, через небольшую рощицу, к перпетулитовой дороге. У дороги росли буки, их длинные ветви спускались до земли и касались листьями травы. Здесь было также почти безлюдно: с одной стороны, на вершине холма, — город, с другой — ворота и дорога в Ржавый Холм. Джейн убедилась, что мы одни, и сняла с шеи маленькую подвеску.

— Знаешь, что это такое?

— Безвкусное украшение?

— Это ключ, при помощи которого Прежние разговаривали с дорогами. Если увидишь кого-нибудь, кричи.

Она положила бронзовый ключ на перпетулитовую поверхность. Почти сразу на дороге образовалась прямоугольная выпуклость размером с чайный поднос и толщиной едва ли с полдюйма — того же цвета и структуры, что и дорожное покрытие, только с рельефными кнопками, схемами и окнами, в которых постоянно появлялись новые цифры. Сверху в нее была вделана другая панель, со странными словами, будто выгравированными на поверхности дороги:

— «Пептлит Цнт Валл Шос А470 21.321 км сектс 3Б. Пстр. 11.1.2136», — прочел я, нахмурившись. — Что все это значит?

— Не знаю. Возможно, обозначение дороги и времени ее создания. Несмотря на все, что тебе говорили, Прежние были страшно умны. Всем нам известно, что перпетулит — живой органопластоид, способный к самовосстановлению. Менее известно, что эта панель дает доступ к внутренним механизмам дороги. Можно следить за здоровьем перпетулита, выяснять, каких минералов ему не хватает. Но самое лучшее — ему можно приказывать. — Джейн сделала паузу, чтобы я все осмыслил. — Я пока что учусь, но уже могу устанавливать нужную температуру, чтобы дорога не обледеневала зимой, и зажигать белые линии. Еще я могу настраивать степень поглощения органических останков и скорость удаления воды, выводить на дорогу сообщения: наверное, когда-то они были призваны помогать путешественникам.

— А как ты обнаружила, что панель именно здесь?

Джейн улыбнулась.

— Не здесь, а там, куда я кладу ключ.

Она подняла свое украшение, и панель исчезла — дорожное покрытие снова стало гладким. Пройдя несколько ярдов, Джейн опять положила ключ на дорогу. Панель возникла на новом месте.

— Если они заставляли простую дорогу делать такие штуки, — заметила Джейн, — только подумай, что еще они умели!

Колебания и парящие предметы, дальновиды, лампочки, моторы — все это тут же пришло мне на ум. Значит, мы все явились на концерт, когда оркестр закончил играть, и в воздухе висели только финальные аккорды, готовые обратиться в ничто.

— Но как при помощи этого ты добралась до Граната?

— А! — Джейн улыбнулась. — Смотри.

Она нажала на кнопку. Панель изменила форму — появились новые кнопки, а над ними — новые нечитаемые надписи. Джейн стала умело нажимать на них. Дорога пошла рябью, примерно так же, как при отбрасывании предметов, только рябь эта шла не поперек дороги, а вдоль, в направлении Ржавого Холма.

Я посмотрел на Джейн, которая стояла — удивительное дело! — с восторженным лицом.

— Это конвейер, — объяснила она. — Думаю, он служил для удаления грунта после постройки дороги, но его можно использовать самым разным образом. Смотри.

Она ступила на край перпетулитового покрытия и медленно поехала по ней, перемещаясь вместе с рябью. Но центральная часть дороги колебалась быстрее — и, перейдя на середину, Джейн быстро поехала в сторону Ржавого Холма. Ярдов через тридцать она перешла на край, где движение было намного медленнее, а затем сошла на обочину и направилась ко мне.

— Я могу двигаться туда, обратно, даже выбирать нужное расстояние, — сказала она. — Стоит сесть на стул, поставленный на середине дороги, и ты за двадцать минут окажешься в Ржавом Холме. Чтобы добраться до Граната, я еду в Ржавый Холм, схожу с дороги там, где покрытие прерывается, немного иду пешком, а потом снова двигаюсь до самого Граната по перпетулиту… не считая, конечно, переправы через реку. Я выключаю рябь задолго до того, как меня могут увидеть.

Джейн нажала на кнопку, и дорога внезапно вернулась в свое обычное состояние, подняла подвеску — и панель исчезла из вида.

— Потрясающе.

— Это кажется потрясающим сейчас, но когда-то было настолько обычным, что над этим не задумывались даже на долю секунды. И вот что, красный…

— Да?

— Ты никому не расскажешь об этом.

Я заверил ее, что это добавится в длинный список моих секретов, и она рассмеялась. Вдруг в мою голову пришла мысль.

— Ты ведь не собираешься на перезагрузку?

Лицо Джейн посерьезнело, и она повесила ключ обратно на шею.

— Нет. В понедельник утром я ухожу. Это не идеальный выход, но у меня минус восемьсот баллов.

— Минус восемьсот? Что же ты сделала?

— Скорее, не сделала. Если все вокруг тебя невзлюбили, баллы снимаются с невероятной скоростью.

— Куда же ты отправишься?

— Понятия не имею. Может, в Ржавый Холм. Не самое лучшее, что есть, но я хотя бы доберусь туда без проблем. Конвейер доставит меня, куда я пожелаю.

Я выпалил первое, что пришло на ум:

— Мне будет тебя не хватать.

— Красный, — она положила ладонь на мое предплечье, что было редким знаком расположения с ее стороны, — тебя здесь все равно не будет.

Я замолк. Несмотря на раздражающую прямоту Джейн, это был мой первый более-менее душевный разговор с ней. Она не угрожала меня убить, ударить кирпичом и тому подобное, и мы проговорили почти двадцать минут. Хотелось бы думать, что Джейн мне доверяет, — но, скорее всего, она, как и все прочие, считала, что я вряд ли вернусь из Верхнего Шафрана. Однако мне казалось, что все еще рано предлагать ей идти со мной. Тут у меня возникла идея.

— Можешь проводить меня в Серую зону?

— Зачем?

— Хочу взглянуть на Вермеера.

Я посещал Серую зону в Нефрите всего несколько раз, еще совсем мальчишкой. Хроматики там обычно не показывались — отчасти потому, что было незачем, отчасти потому, что правила были очень строги насчет частной жизни серых, а отчасти потому, что нас там встречали неприветливо.

Когда мы пересекли границу зоны, я стал с любопытством оглядываться по сторонам. Дома стояли попарно — на два дома одна терраса, — с узким проходом между ними. Я поразился тому, что двери домов смотрели друг на друга. Улицы были чисто вымыты, да и вообще все сияло, как новенькая брошка. Серые составляли около трети населения каждого города, а потому зона везде занимала немалую площадь, но никогда не располагалась вплотную к хроматическим кварталам. «Разъединенные, мы все же вместе». Я полагал, что все станут глазеть на меня, но мое появление никого не заинтересовало.

— Тут все выглядит очень дружелюбно, — заметил я.

— Ну, ведь ты со мной, — сказала Джейн. — Появись ты один, все было бы иначе. Не веришь? Смотри.

И, велев ждать ее, она скрылась в каком-то доме.

Я сразу почувствовал себя одиноким и незащищенным. Вскоре на меня обратились взгляды серых, а меньше чем через минуту подошел какой-то парень и спросил — вежливо, но со скрытой угрозой в голосе:

— Вы заблудились, сударь?

— Я жду…

— Он со мной, — сказала Джейн, выходя на улицу. В руках она держала тарелку с куском пирога. — Клифтон, это сын цветоподборщика. Красный, это мой брат Клифтон.

— Очень приятно. — Его поведение мгновенно изменилось. — Джейн говорит, ты «почти безнадежен». С ее стороны это вполне себе комплимент.

Я посмотрел на Джейн.

— Не слушай его, — отозвалась она. — Это значит именно то, что значит.

— Ну что, — продолжил Клифтон; он казался настолько же общительным, насколько Джейн — замкнутой. — Тебя ждет либо смерть, либо Виолетта. Трудный выбор.

— Если я вернусь назад, то ни за что на ней не женюсь.

Клифтон засмеялся.

— Это ты так говоришь. Виолетта может быть очень настойчивой. У нас с ней взаимопонимание уже несколько лет. — Он выкатил глаза, так что намек стал яснее ясного. — Ты не разочаруешься. Имей в виду, я поднял оценку, чтобы удержать свою клиентуру. — Подмигнув, он добавил: — Если не будешь в разговоре с ней употреблять слово «нет», то, думаю, вы будете очень счастливы.

— Спасибо за совет, — ответил я без тени юмора.

— Не за что.

Улыбнувшись мне, Клифтон удалился. Мы с Джейн пошли дальше.

— Клифтон снабжает нас всяческими сплетнями от Виолетты, — сказала она, — и потому его положение в иерархии не так уж однозначно. Твой брак с Виолеттой перекроет чрезвычайно богатый источник слухов.

— Я же не вернусь из Верхнего Шафрана, ты забыла?

— Тогда все в порядке. Да и наличка тоже полезна. Мы пришли.

Перед нами была гладкая входная дверь в конце террасы. Джейн дважды постучала. Открыл Грэм — тот самый старик с насморком, которого принимал отец.

— Ну как, хорошо проводите время в отпуске? — спросил я.

— Какой там отпуск! Госпожа Гуммигут перевела меня на неполный рабочий день.

Я спросил, как так могло получиться. Грэм ответил, что Салли Гуммигут мастерски находит способы выжимать серых до последней капли пота.

— Мы хотим посмотреть Вермеера, — объяснила Джейн. — Я принесла тебе пирога.

Господин С-67 поблагодарил ее и провел нас наверх, где посреди комнаты одиноко висела картина. В крышу был вмонтирован световой фонарь, затянутый льняным полотном, и скамейка для посетителей.

— Это прекрасно, — сказал я после минутного молчания.

На холсте была изображена женщина, наливающая молоко из кувшина в миску. Рядом с миской на небольшом столе стояла корзина с хлебом. Казалось, будто вся эта сцена освещается из окна с левой стороны, хотя никаких признаков окна не было. На полотне, вдоль верхней перекладины рамы, виднелись подпалины, а красочный слой во многих местах осыпался. Но то, что осталось, было просто чудесно.

— Говорят, ее кофта — желтая, а платье — синее, — заметил Грэм. — Сюда часто приходят зеленые попрактиковаться в различении цветов. В прошлом месяце заходила женщина, которая отмечает Вермееров в книжке из серии «Я видел это». Сказала, что уже посмотрела на все восемь полотен. Я оставлю вас наедине с картиной.

Я сел на скамейку так, чтобы было достаточно места для Джейн, но та не стала садиться. Я решил идти напролом:

— Я хотел бы, чтобы ты отправилась со мной в Верхний Шафран.

— Извини, но я против смерти на первом свидании. Ты выяснил что-нибудь еще про цветчика? — Я отрицательно покачал головой. — Тогда, наверное, надо порыться в его чемодане. Посмотрим, что там найдется.

— Ты шутишь!

— Разве я похожа на того, кто шутит?

— Нет, но…

Я не закончил фразы: снаружи донесся какой-то слабый шум. Джейн подошла к окну.

— Да что они там делают? — пробормотала она и быстро покинула комнату.

Объятый любопытством, я последовал за ней. Но она вышла не через гладкую дверь, со стороны которой слышался шум, а через черный ход, свернув на кухню. Я попытался сделать то же самое, но старик-серый преградил мне путь и посмотрел на меня если не с открытой враждебностью, то, по крайней мере, так, что мне оставалось воспользоваться все той же парадной дверью.

Выйдя на улицу, я был ослеплен настоящей вспышкой желтого: Салли Гуммигут, Кортленд, Банти Горчичная и даже маленькая Пенелопа. Они шагали по улице — и, кажется, явились сюда не ради Вермеера.