1.2.31.01.006: Каждый замеченный в недоплате или переплате за товары или услуги карается штрафом.

Я встал с колотящимся сердцем. Отполировал носки ботинок сзади о брюки и направился к двери. Но за ней оказался вовсе не главный префект.

— Ты! — воскликнул я при виде той самой загадочной грубиянки, что угрожала сломать мою челюсть в Гранате.

Я испытал сложную смесь восторга и смятения и со стороны, должно быть, выглядел остолбеневшим. Как и она, собственно. На секунду на лице ее отразилось сомнение, сменившееся непроницаемым выражением.

— Вы знаете друг друга? — раздался строгий голос женщины, которая стояла за моей прекрасной незнакомкой.

Видимо, то была Салли Гуммигут, желтая префектша. Как и Банти Горчичная, она была одета с ног до головы в яркую синтетически-желтую одежду — хорошо сшитые юбка и жакет. Более того: желтыми были серьги, головная повязка и ремешок часов. Мозг мой тут же среагировал на нестерпимо яркий цвет; наряд Салли Гуммигут приобрел гниловато-сладкий запах бананов. Правда, это был не запах, а лишь ощущение, что такой запах мог бы от нее исходить.

— Да! — заявил я без размышлений. — Она сказала, что сломает мне челюсть!

Очень серьезное обвинение. Я почти сразу же пожалел, что выдвинул его. Ведь в семействе Бурых нет доносчиков.

— Где это случилось? — спросила префектша.

— В Гранате, — тихо ответил я.

— Джейн, это правда? — строго обратилась она к девушке.

— Нет, мадам, — ответила та ровным голосом. Кто бы сказал, что тем утром она мне открыто угрожала? — Я никогда не встречала этого молодого человека. И в Гранате никогда не была.

— Что тут происходит? — спросил отец, который вышел в холл: ему надоело стоять в изящной позе, положив локоть на каминную полку.

— Салли Гуммигут. — Женщина протянула ему руку. — Желтый префект.

— Холден Бурый, — представился отец, — цветоподборщик в отпуске. — А это?..

— Джейн С-23,— объяснила Гуммигут. — Ваша служанка. Боюсь, у нее не слишком хорошие отзывы, но больше, увы, никого нет. Вы имеете право загружать ее работой один час в день, остальное — по личной договоренности. Заранее прошу прощения за возможные выходки. У Джейн с поведением… проблемы.

— Только один час? — удивился отец.

— Да. Вам придется самим раскладывать вымытую посуду и заправлять постель, уж извините, — пожала плечами госпожа Гуммигут. — Сверхзанятость просто свирепствует. Слишком много серых на пенсии, скажу я вам, и не приносят никакой пользы.

— Но ведь можно нанимать их за плату, — заметил отец.

Ответом был издевательский смешок — префектша и мысли не допускала, что отец может говорить всерьез. Правила выхода на пенсию были общими для всех цветов: после пятидесяти лет работы на Коллектив вы могли делать что душе угодно, а любая работа оплачивалась дополнительно. «Лучшие серые, — как-то поведал мне наш желтый префект, — это те, кто подхватывает плесень в день выхода на пенсию».

— Привет, Джейн. — Отец, видимо, больше не надеялся добиться ничего толкового от госпожи Гуммигут. Он скользнул взглядом по значкам «Вспыльчивая» и «Ненадежная» под ее серым кружком. — Не сделаете ли нам печенья? Скоро придут остальные префекты.

Та сделала книксен и собралась было покинуть нас, но Салли Гуммигут еще не закончила.

— Подожди, пока тебя не отпустят, — велела она и прибавила чуть приветливее: — Господин Бурый, ваш сын утверждает, что встречался с Джейн раньше и что она угрожала ему физическим насилием. Я хочу знать, как обстояло дело.

Отец посмотрел на меня, потом на Джейн, потом на префектшу. Когда желтый начинает расследование, никогда не знаешь, чем оно закончится. Недонесение о чем-либо иногда оказывается хуже самого правонарушения. Но хотя Джейн и угрожала сломать мне челюсть, я не желал ей неприятностей. А неприятность вырисовывалась немалая. Угроза нападения приравнивалась к нападению: правила почти не делали различия между намерением и его реализацией.

— Ну так что, Эдди? — обратился ко мне отец. — Ты ее видел?

— В Гранате, — промямлил я, размышляя, как бы не потерять баллов за разбазаривание времени префекта посредством ложного обвинения. — Этим утром, перед отходом поезда.

— Значит, вы ошиблись, — сказала префектша. На лице Джейн отобразилось видимое облегчение. — Вы ее видели в поезде?

— Нет.

— Гранат в пятидесяти милях отсюда. Кроме того, этим утром она занималась полезной работой по приготовлению завтрака. В день у нас проходит только один поезд и направляется на север. Может быть, вы ошиблись, мастер Бурый.

— Да, — выдохнул я, словно камень с души свалился. — Да, это явно был кто-то другой.

— Отлично. Иди, девочка, — приказала Гуммигут.

Джейн без единого слова направилась на кухню.

— Главный префект скоро посетит вас, — продолжила она, обращаясь теперь к отцу, — а пока что не могли бы вы посмотреть кое-кого из серых? Они жалуются на здоровье. Если вы подпишете акт о симуляции, я смогу снять баллы с этих серых лодырей и поучить их уму-разуму. Это займет от силы минут десять.

— Гм… Я сделаю все, что смогу.

Отца явно покоробило такое отношения к собственным работникам. Желтые занимались распределением рабочей силы, то есть серых. Некоторые делали это хорошо, другие плохо. Госпожа Гуммигут, очевидно, принадлежала ко вторым.

Наконец префектша ушла. Я медленно побрел по коридору на кухню, где с равнодушным видом возилась Джейн. Я встал в дверях, но она не повернулась в мою сторону. А вдруг я и вправду ошибся? Разве можно проделать за утро сто с лишним миль, если не ехать на поезде? Однако, взглянув на девушку, я понял, что это была она — по знакомому холодку в груди, и потом, разве найдется второй такой же нос?

— Как это вам удалось? — спросил я. — Смотаться за одно утро в Гранат и обратно?

— Смотаться?

— Я собираю устаревшие слова. «Смотаться» — значит «совершить поездку за сравнительно короткий срок».

— А знакомо тебе слово «мудак»?

— Нет, еще нет. А что оно значит?

— Я не знаю. Но думаю, оно к тебе вполне подходит. И я вовсе не «смоталась» в Гранат — вы меня с кем-то спутали. Вы ведь смотрели на мой нос только что?

— Нет, — солгал я.

— Нет, смотрели.

— Ладно, — я испытал внезапный прилив храбрости, — смотрел. И что с того? Он похож на…

— Мой долг — предупредить вас.

— О чем?

— О том, что случится, если в моем присутствии говорить слова «нос» и «симпатичный».

Я принял это за шутку и рассмеялся.

— Да ладно тебе, Джейн!

В ее глазах снова сверкнуло бешенство. Та же самая девушка, без всяких сомнений.

— Я разве говорила, что ты можешь обращаться ко мне по имени?

— Нет.

— Вот что, красный. Выслушай меня. Нам не о чем говорить. Мы никогда не встречались, между нами нет ничего общего. Ясно? Через месяц ты вернешься к своей жалкой серой жизни в Гайморите или где там еще. Главное, чтобы подальше от меня.

И она вновь принялась отмеривать муку. Я стоял безмолвно, не зная, что сказать или сделать. Никогда мне еще не попадались такие прямолинейные люди: все равно что разговаривать с префектом в обличье двадцатилетней серой девушки.

— Есть ли пожелания насчет жира? — спросила Джейн, держа в руках два горшочка. — Растительный дороже, но восстановленный животный может содержать следы какого-нибудь гражданина. Не знаю, насколько вы брезгливы там, в центре Коллектива.

— Не особенно. А кем был тот самозванец-серый в магазине красок?

Знай я эту девушку лучше, я бы промолчал. После краткой паузы она схватила первое, что попалось под руку, — большую кулинарную вилку — и метнула в мою сторону. Вилка, звеня, вонзилась в косяк. Я уставился на дрожащую рукоятку дюймах в пяти от своего лица, потом взглянул на Джейн: та пришла в такое бешенство, что кровь бросилась ей в лицо. Хорошенький носик был у этой девушки или нет, но темпераментом она обладала бурным.

— Хорошо, хорошо, — успокоил я ее. — Мы никогда не встречались.

В дверь позвонили. Вообще-то Джейн, как служанка, должна была открыть, но она не шелохнулась.

— Я открою.

Джейн ничего не сказала. Я вышел, но тут же вернулся, показал на вилку, все еще торчавшую в косяке, и спросил:

— Ты ведь не собираешься убить меня?

— Нет.

— Рад это слышать.

— Не здесь. Слишком много свидетелей.

Вероятно, на лице моем отобразился шок, и Джейн позволила себе сухо улыбнуться.

— Это шутка? — продолжал допытываться я.

— Да.

Но, как выяснилось позже, это была вовсе не шутка.

И опять, вопреки ожиданиям, гостем оказался не главный префект, а морщинистая старуха с розовыми щечками и радушной ухмылкой. Платье показалось мне сперва темно-винным, но выяснилось, это натуральный пурпур — просто я видел только его красную составляющую. Под ярким кружком синтетического пурпурного цвета виднелись значки заслуг и перевернутый значок главного префекта — женщина когда-то занимала этот пост. Я невольно выпрямился. В руках она держала кекс — простой, без начинки, но с неожиданно богатым украшением: ярко-красная замороженная вишня поверх снежно-белой сахарной глазури.

— Новый цветоподборщик? — недоверчиво спросила она. — Вы же только из песочницы выбрались.

— Это мой отец, — объяснил я. — Он осматривает симулянтов вместе с госпожой Гуммигут. Чем могу помочь?

— Надо привыкнуть к тому, что цветоподборщики теперь так молоды, — вздохнула она, словно не слышала моих слов. — Добро пожаловать в Восточный Кармин.

Я поблагодарил женщину, и она поведала мне, что ее зовут вдова де Мальва, что она очень хорошо видит пурпурный цвет и что она наша соседка — живет в следующем доме. Рассказав нудную, но, к счастью, более-менее короткую историю про жуткую промышленную аварию, после которой трем семействам пришлось с боем добывать уборщика, старушка наконец предложила мне кекс.

— Большое спасибо, — сказал я. — И еще с вишней! Не хотите ли войти?

— Честно говоря, нет. — Она сделала паузу и пододвинулась ко мне ближе. — Вы только что приехали, а потому надо вас предупредить насчет госпожи Ляпис-Лазурь.

— Вот как?

— Именно так. Сладкие речи, показная любезность… а на самом деле она прирожденная законченная лгунья, которую почему-то еще не пожрала гниль. Пустить бы ее на мыло — куда больше пользы для города.

— Она вам несимпатична?

— Что вы! — воскликнула де Мальва оскорбленным тоном. — Мы с ней близкие старинные друзья. И вместе ведем учет явлений призраков. Кстати, вам доводилось их видеть?

— В последнее время — нет, — ответил я, удивленный тем, что бывшая префектша предается такому ребячеству.

— А еще мы руководим Восточнокарминским обществом реконструкции. Не желаете вступить?

— И что же вы реконструируете?

Вопрос мой выглядел резонным: реконструировать оставалось разве что сцены из «Жизни» Мэнселла, но это было бы смертельно скучно, даже думать не хотелось.

— Мы реконструируем каждый вторник предыдущую пятницу, а в субботу по утрам — четверг следующей недели. Когда участвует весь город, это так весело! В конце года мы реконструируем самые примечательные события. А иногда занимаемся реконструкцией реконструкций. Мне кажется, вы кое-что забыли.

Я ничего не произнес в ответ, и она показала на кекс.

— Полбалла, пожалуйста.

Цена была запредельной даже для женщины, которая хорошо видит пурпурный цвет.

— Но если вы не захотите есть, я охотно выкуплю его с удержанием семидесятипятипроцентной таксы за передачу из рук в руки.

— Кекс?

— Вишню.

— А можно ли купить кекс без вишни? — спросил я после недолгого размышления.

— Это как же?! — обиделась старуха. — Кому нужен кекс без вишни?

— Что такое, мама? Проблемы?

Эти слова принадлежали человеку, который только что поднялся по крыльцу из трех ступенек. На нем были длинные одежды префекта — видимо, чистый пурпур. Главный префект, никакого сомнения. То был мужчина средних лет, высокий, атлетически сложенный, относительно приветливый на вид. Его сопровождали двое в ярких одеяниях, буквально лучившиеся властностью, — явно остальные префекты.

— Господин Бурый не желает платить за кекс, который я ему принесла.

Главный префект смерил меня взглядом.

— Вы слишком молоды для цветоподборщика.

— Извините, господин, но я не господин Бурый, я его сын.

— Тогда почему вы сказали, что вы и есть господин Бурый? — подозрительно спросила де Мальва.

— Я этого не говорил.

— А! — возмутилась старуха. — Так вы обвиняете меня во лжи?

— Но…

— Итак, вы отказываетесь платить? — спросил главный префект.

— Нет, господин префект.

Я отдал деньги старушке, которая хихикнула себе под нос и убралась прочь.

Главный префект де Мальва — как предполагал я, хотя он не представился, да и никогда не представился бы нижестоящему, — вошел в дом и оглядел меня так, словно я был куском говядины.

— Гм, — выдал он наконец. — На вид довольно здоровый. Вы яркий?

Слова эти отдавали двусмысленностью. «Яркий» могло значить «умный» или «обладающий высокой цветовой чувствительностью». В первом случае вопрос был допустимым, во втором — нет. Я решил ответить двусмысленностью на двусмысленность.

— Полагаю, что так оно и есть, господин префект. Располагайтесь в комнате, чувствуйте себя как дома.

Вместе с лиловым пришли также синий и красный префекты — Циан и Смородини. Циан выглядел вполне пристойно, но Смородини казался совершенно чокнутым. Я усадил их и поспешил на кухню.

— Префекты уже пришли, Дже… — Я запнулся и продолжил: — Послушай, если не называть тебя по имени, то как же тебя называть?

— Самое лучшее, если ты вообще не будешь со мной говорить. Но если бы в тебе была хоть капля самоуважения, ты бы назвал меня по имени.

То был открытый вызов. Я оглянулся — нет ли в пределах ее досягаемости острых предметов — и обнаружил лишь взбивалку для яиц.

— Ладно. Джейн, префекты уже…

Я никогда не думал, что от венчика может быть так больно. Впрочем, до того их в меня не метали. Металлическая штука попала мне в лоб. Уже одно это — не считая заносчивости, неуважения и плохих манер — могло стоить ей минимум пятидесяти баллов, если бы я сообщил властям. А мне досталась бы десятипроцентная премия от этой суммы — за то, что сообщил.

— Так ты никогда не получишь ни баллов, ни положительных отзывов, — сообщил я, потирая лоб. — Как ты собираешься дальше жить? — Она устало взглянула на меня. — А у тебя вообще есть баллы или положительные отзывы?

— Нет.

— И ты не считаешь, что это плохо?

Джейн обернулась и уставилась на меня умным, проницательным взглядом.

— То, что плохо, и то, что хорошо, определяется не только Книгой правил.

— Неправда. — Меня шокировала сама идея, что может существовать другой кодекс поведения, стоящий выше Книги. — Книга правил как раз и указывает нам, что правильно, а что неправильно. Предсказуемость правил и их безусловное соблюдение есть основа основ…

— Печенье еще не готово. Я принесу его позже. Возьми пока чай.

— Ты слышала, что я сказал?

— Я, типа, выключилась в этот момент.

Я взглянул на нее как только мог сурово, скорбно покачал головой, отчетливо произнес: «Эх ты», взял поднос и вышел из комнаты, всем своим видом стараясь выражать неодобрение.