Теннштедт от Йены в пятидесяти милях с лишком, и слава Богу, считал Юст. У молодого Харденберга там все еще знакомых тьма, но, по мнению Юста, лучше бы их и вовсе не бывало. К примеру, физика этого, Иоганна Вильгельма Риттера — или как его там — следовало бы упечь в приют для умалишенных, для его же пользы. Но Риттер этот еще овечка. Что больше всего поражало Юста — так это нравы йенских дам. Фридрих Шлегель, Харденбергов чуть ли не самый старый друг, — горячий обожатель жены брата своего Августа, Каролины. Но эта самая жена спуталась с Георгом Форстером, библиотекарем. А жена этого Форстера, Тереза, его бросила ради журналиста, жалуясь, что муж, когда у них ребенок умер оспой, чем утешать ее, сразу же усердно принялся «за возмещение потери». Ну и Фридрих Шлегель тоже живет с женщиной десятью годами его старше. Зовут ее Доротея, она дочка философа Мозеса Мендельсона, женщина по видимости положительная, но у ней уже есть свой муж, банкир, как бишь его имя. Да и черт ли в имени, раз он сам тут ни при чем.

Все они умники, все революционеры, но каждый дует в свою дуду, у каждого свой план, ни от одного не будет проку. Вечно разговоры у них, мол, они в Берлин поедут, в Пруссию, а сами торчат в Йене. Оттого, как понял Юст, что в Йене намного жизнь дешевле.

Для йенского кружка Фриц был некий феномен, сельский юноша, может быть, еще не переставший расти, способный в увлечении что-нибудь раскокать, высокий и нескладный. Фридрих Шлегель настаивал на том, что это гений. «Его нужно видеть, — говорили они знакомым, — что бы ни прочитали вы о Харденберге, вы и отдаленно не поймете его так, как если бы хоть разок выпили с ним вместе чаю».

— Будешь к нему писать, — сказала Каролина Шлегель свояченице своей Доротее, — скажи, чтоб поскорее приезжал, и мы будем фихтизирен, симфилософирен, симпоэтизирен до самого рассвета.

— Да, — подхватила Доротея, — и снова все вместе соберемся у меня в гостиной. Я не успокоюсь, покуда этого своими глазами не увижу. Но почему, скажи, наш Харденберг, как приказчик какой-нибудь, бегает на посылках у скучного крайзамтманна?

— О, но у этого крайзамтманна есть племянница, — сказала Каролина.

— И сколько же ей лет?