Карл им растолковал, что ничего подобного отец не вправе предпринять. Шлёбен наследован фрайхерром от дяди, Фридриха Августа, в 1768 году, и как заповедное поместье закреплен за старшим сыном, Фрицем, который родился спустя четыре года. Хоть это ничуть не умаляет щедрости, одною жалостью внушенной жертвы, какую готов принесть фрайхерр. Бернард, правда, считал, что немножко умаляет.

Фрицу в те дни докучал во сне упрямый образ, маяча на краю сознания. Наконец Фриц посторонился и его впустил. Снова он был студент, и снова в Йене, и слушал Фихте, лекцию о природе «я», как вдруг он понял, что никакого Фихте слушать ему не надо, и понапрасну он теряет время здесь, когда друг его Харденберг живет, оказывается, отсюда всего в двух часах конского хода, в Шлёбене. Конь его был ненадежен, добрался он до места, когда совсем стемнело. Он постучался в дверь, ее отворила девушка с темными волосами. Он решил, что это жена его друга Харденберга, но спрашивать не стал. Две недели жил он в Шлёбене желанным гостем. Когда же настала пора разлуки, хозяин выслушал его благодарность, но впредь просил не возвращаться.

Фриц все записал — уж как запомнил, — уложив в один абзац. Ему тогда пришлось быть в Теннштедте, и он спросил у Каролины Юст, можно ли ей это почитать.

— Всё как прежде, — говорил он, озираясь, как бы в недоумении, — эта гостиная, камин, и ваши дядюшка и тетушка уже легли, и это чтение.

А Каролина думала: раньше он не так говорил. Можно подумать, наш сосед какой-нибудь.

Фриц открыл тетрадь.

— Должен вам сказать, мой рассказ — про сон.

— В таком случае, я стану слушать только ради нашей давней дружбы, — отвечала Каролина. — Разве вы не знаете: людей занимают только собственные сны.

— Но он не раз мне снился.

— Час от часу не легче.

— Сны не заслуживают такого небреженья, Юстик, — он ей сказал. — Они в ответе за кое-что, чего семь лет уж не бывало в философском цехе дураков.

Он читал ей вслух, а она думала: семь лет тому назад я его не знала.

— Годится это для начала, Юстик?

— Дайте, я сама глазами пробегу.

Потом она спросила:

— А эта девушка — какова она была собой?

— Неважно. Важно то, что она отворила дверь.

Старые друзья фрайхерра, коллеги по соляному делу, даже сам Селестин Юст, говорили, что этот жест — дар Шлёбена Софи фон Кюн — нелепейший пример гернгутерства. Правомочность поступка никого не занимала, но «так нежданно-негаданно, и так некстати, говорил старый Хойн. Сам Господь такого не творил. У сыновей ни ломаного гроша, Обервидерштедт разорен — совсем не время для телячьих нежностей и неумеренных щедрот». Зенф заметил сухо, что разорен и Шлёбен.

В присутствии крайзамтманна Юста, разумеется, никто не говорил таких речей, но он и сам все понимал. И даже в садовом доме не отпускала его тоска.

— Просто вы избаловались, — сказала Каролина. — При вас Рахель, и я, мы никуда не денемся, мы закоснели, даже представить себе нельзя, что вдруг мы переменимся. А тут старинный ваш приятель ведет себя так, будто его подменили, — вот вы и чувствуете, что старость к вам крадется неслышными стопами.

— Сказать по правде, — отвечал ей дядюшка, — сказать по правде, старый Харденберг вовсе не переменился. Хоть убей — его и всегда-то невозможно было понять. Я это называю харденбергианством. Но стоит ли сетовать, когда человек слушается предписаний Божьих. — Он повнимательней вгляделся В племянницу, потом сказал: — А это уж глупость, Каролина, что будто бы ты закоснела.

— Ну, закоснелой или нет, а мне здесь всегда рады, — и Каролина улыбнулась, — вы всегда так говорили, неужто на сей раз смолчите?

— Ну что мне теперь думать, Эразм, Карл, Сидония, — спрашивала фрайфрау. — Я не поняла, что тут такое затевается. Выходит, Шлёбен теперь уже не наш?

— Будьте покойны, — отвечал Эразм. — Наша бедная Софи только и мечтает поскорей вернуться в Грюнинген.

Фрайфрау почувствовала облегченье, но в то же время легкую обиду — ее заметил только Бернард — из-за того, что Шлёбен, оказывается, кому-то чем-то нехорош. Возможно ли, что девчонка там не пожелает жить?

— Ничего, — она сказала, — раз ваш отец этого хочет, придется уж ей покориться.