Не знаю, как протекал разговор, выдала ли мама всю правду сразу или выжимала по каплям. Из-за шума на кухне мы с Джейсом не слышали ни слова, мы лишь видели их силуэты в сгущающейся тьме, когда на секунду отвлекались от сбора коробок из-под пиццы и забот о младших: кого-то отводили спать, кого-то – мыться, кого-то – к гипнотически бормочущему телевизору. Точно могу сказать одно – минут через двадцать миссис Гарретт открыла дверь-ширму с совершенно непроницаемым лицом. Она собирается в больницу, просит Элис и Джоэла сопровождать ее, потом поворачивается к Джейсу:

– Поедешь с нами?

Когда они уезжают, Энди, явно не восстановившаяся после киномарафона с Джейком Джилленхолом, засыпает на диване, а я слышу голос с заднего крыльца:

– Детка!

Я выглядываю за ширму и вижу огонек сигареты Тима.

– Иди сюда! Не хочу курить в доме – вдруг Джордж проснется? – а остановиться не могу.

Я выхожу на крыльцо. Воздух такой свежий, листья шелестят на фоне темнеющего неба. Кажется, я сидела в душных комнатах дни, месяцы… миллиарды лет. Даже в Магуайр-парке я не могла дышать полной грудью – мешало то, что следовало сказать Джейсу.

– Хочешь сигарету? – предлагает Тим. – Кажется, тебя сейчас вырвет. – Он протягивает мне мятую пачку «Мальборо».

– Если соглашусь, меня точно вырвет, – смеюсь я. – Слишком поздно подкупать меня, Тим!

«Подкупать» звучит словно пощечина: теперь Гарретты знают правду. Они уже позвонили в полицию? В местные газеты? Где мама?

– Итак, тайное стало явным? – Тим щелкает зажигалкой и топчет предыдущий окурок шлепками.

– Я думала, ты домой уехал.

– Когда вы с Грейс ушли, я перебрался сюда. Решил, что Джейс сейчас выложит правду, что семья захочет поболтать без посторонних и всякое такое дерьмо.

Да уж, получился тихий семейный вечер!

– Но домой я не поехал. Думаю – вдруг кому-то понадобится моя помощь? Ну, отвезти куда-нибудь, стать мальчиком для битья, оказать сексуальные услуги. – У меня, наверное, лицо вытягивается, потому что Тим хохочет: – Это для Элис, не для тебя! Могу с детьми посидеть и так далее. Парень я талантливейший.

Я тронута. Нэн рядом нет, зато есть Тим. Он настоящий друг, появившийся в моей жизни, после такого долгого перерыва! Тим явно разбирается в моих чувствах, потому что спешно добавляет:

– Сексуальные услуги предлагаю из чисто меркантильных побуждений. Еще мне домой чертовски не хочется… Где Грейси?

В полиции? Ей зачитывают ее права?

Глаза наполняются слезами. Брр, как мерзко.

– Черт, не начинай снова. Прекрати! – Тим лихорадочно машет руками у меня перед носом, словно хочет разогнать эмоции, как мух. – Она поехала в больницу признаваться?

Я объясняю про реанимацию.

– Я и забыл, – Тим даже присвистнул. – Так Грейси дома?

Я признаюсь, что не имею понятия.

Тогда Тим бросает сигарету, затаптывает окурок, кладет мне руки на плечи и подталкивает к нашему двору:

– Иди и узнай, а я тут покараулю.

* * *

Я шагаю по подъездной дорожке Гарреттов. Сотовый мама не берет. Может, его конфисковали полицейские, успев обыскать ее и снять у нее отпечатки пальцев? На часах десять. Гарретты уехали больше часа назад.

Окна у нас темные. Мамину машину не видно, хотя она может быть в гараже. Я поднимаюсь по ступенькам крыльца, решив выйти черным ходом и проверить, и вдруг замечаю маму. Она сидит на скамеечке из кованого железа, купленную в подтверждение правила: перед тем как войти, нужно присесть и снять обувь. Мама устроилась на ней, обхватив колени руками.

– Привет! – говорит она тихим, бесцветным голосом, тянется и берет что-то, стоящее рядом.

Бокал белого вина…

Я смотрю на нее, и мне снова становится не по себе. Почему она сидит на скамеечке с шардоне? Где Клэй? Разогревает фокаччу?

Когда я спрашиваю, мама пожимает плечами:

– Наверное, на полпути к своему летнему дому.

Мама же говорила, что, если правда откроется, она потеряет и Клэя. «Клэй Такер играет только в команде победителей».

Мама делает глоток, аккуратно крутит бокал и заглядывает в него.

– Так вы… поссорились? – спрашиваю я тихо.

– Обошлось без пафоса.

– Что это значит?

– Клэй недоволен мной. Хотя, наверное, напишет мне хорошую речь о выходе из предвыборной гонки. Так рисковать Клэй не любит.

– Так ты его выгнала? Или он ушел? Или как?

Страшно хочется вырвать бокал у мамы из рук и зашвырнуть подальше.

– Я сказала, что Гарретты заслужили правду. Он заявил, что правда – понятие гибкое. Мы поссорились. Я сказала, что иду поговорить с тобой. И с Гарреттами. Он выдвинул мне ультиматум, но я все равно ушла, а вернувшись, его не застала. Зато получила эсэмэску. – Мама тянется в карман за телефоном, словно в знак доказательства. Что на экране, я не вижу, но мама не унимается: – Клэй говорит, что дружит со своими старыми подружками. – Мама корчит гримасу. – Думаю, он имел в виду «с предыдущими», ведь я наверняка самая старая. В сжигание мостов он не верит, но считает, что нам стоит «взять тайм-аут и свежим взглядом взглянуть на наши отношения».

Чертов Клэй!

– Так он больше не хочет работать на тебя?

– У него есть подруга в штабе Кристофера, Марси… Так вот она уверена, что им пригодится его опыт.

Еще бы!

– Но ведь… Но ведь Бен Кристофер – демократ!

– Да, да, – кивает мама. – Я так и написала Клэю. А он в ответ: «Это политика, милая. Ничего личного». – В голосе у мамы тоска.

– Что изменилось? – Я показываю на эркерные окна ее кабинета, огибающие угол нашего дома. – Там… вы с Клэем были заодно.

Мама облизывает губы.

– Не знаю, Саманта. Меня зацепили слова Клэя о том, что я старалась для тебя. Чтобы защитить тебя и юного Гарретта. – Мама прижимает ладони мне к щекам и наконец заглядывает в глаза. – На самом деле… я думала о тебе в последнюю очередь. – Она трет переносицу. – Мол, если бы не ты, никто не узнал бы. – Прежде чем я успеваю ответить и даже просто обдумать услышанное, мама поднимает руку: – Знаю, можешь ничего не говорить. Какая мать способна на такие мысли? Я плохая мать – вот что я поняла. И слабая женщина.

Меня мутит. Я ведь сама так думала и недавно поделилась этим с Джейсом, но меня все равно терзают грусть и чувство вины.

– Мам, ты же сказала правду! Это смелый поступок.

Мама пожимает плечами: жалость ей не нужна.

– Весной, когда мы с Клэем только познакомились, я умолчала о том, что у меня дочери-подростки. Правда казалась… неудобной. Я на пятом десятке, с двумя почти взрослыми дочерями. – Мама невесело смеется. – Весной это казалось проблемой.

– Трейси-то знает?

– Она приедет завтра утром. Я позвонила ей сразу, как вернулась.

Интересно, как отреагирует Трейси? Моя сестра – будущий юрист. Ужаснется маминому поступку? Расстроится, что прервали ее каникулы? Поступит как-то совершенно иначе? Ах, Трейс, я страшно по ней соскучилась!

– Что сказала миссис Гарретт? Что будет теперь?

Мама снова тянется за бокалом и делает большой глоток. Не слишком обнадеживающе!

– Не хочу об этом думать! Мы скоро все узнаем. – Мама выпрямляет ноги и медленно встает. – Уже поздно. Тебе пора спать.

Материнские увещевания. В нынешней ситуации они звучат нелепо. Но вот мама, понурив плечи, тянется к дверной ручке, и с языка у меня срывается правда:

– Мам, я тебя люблю.

Мама наклоняет голову, мол, да, она услышала, и ведет меня в охлажденный кондиционером дом. Вот она поворачивается, чтобы запереть дверь и вздыхает:

– Так я и знала.

– Что именно? – уточняю я.

– Знакомство с этими соседями к хорошему не приведет.