До рассвета было еще далеко. На небе появились редкие перистые облака, порой закрывавшие луну, и тогда вокруг воцарялась непроглядная темень. После пережитых потрясений наступила некоторая передышка.

Пользуясь затишьем, я, как обычно, через Арнака обратился к Манаури:

— Где спасенная негритянка?

Индеец качнул головой назад.

— Далеко?

— Нет!

— Не знаешь, она пришла в себя?

— Не знаю.

— Идем к ней.

Приказав людям, оставшимся во главе с Вагурой на краю поляны, соблюдать в наше отсутствие особую осторожность, Манаури, Арнак и я двинулись назад.

— Надо пройти шагов сто, — пояснил Манаури.

— Что будем делать дальше? — спросил Арнак.

— Как и решили, пойдем на помощь Матео. Только сначала поговорим с негритянкой. Возможно, от нее узнаем что-нибудь важное.

Негритянка сидела, прислонившись спиной к стволу небольшого дерева. Услышав приближающиеся шаги, она быстро вскочила, готовая бежать, но, узнав нас, тут же успокоилась.

— Долорес, как ты себя чувствуешь? — приветливо обратился к ней Манаури по-испански. — Тебе лучше?

— Лучше, — вздохнула женщина.

— Тебя накормили?

— Да.

Заметив меня, Долорес задрожала всем телом.

— Успокойся, глупая! — ласково произнес Манаури. — Это наш друг. Он спасет Матео.

— Матео убит, — прошептала негритянка.

— Что ты говоришь? Ты уверена?

— Да. Я видела, как его убили.

— Где это произошло?

— Там…

Она замолчала, не в силах продолжать. Манаури осторожно потряс ее за плечи, заклиная взять себя в руки и не задерживать нас.

Индеец уверял меня, что Долорес было лет тридцать, но выглядела она на все пятьдесят: так изнурило ее долголетнее рабство. Увезенная из Африки еще ребенком, она знала только испанский язык. Испанцы дали ей имя, они же, взваливая на нее непомерную работу, лишили ее молодости.

Кое-как женщина наконец вновь пришла в себя и стала отвечать яснее. События, насколько мы могли понять из ее сбивчивых слов, развивались примерно так: Матео со своей группой по нашему совету расположился лагерем неподалеку от Черепашьего мыса. В этот вечер их костер, как всегда, горел на берегу, а примерно через час после захода солнца все отправились спать. Никто не заметил корабля, появившегося в сумерках на горизонте, зато испанцы сразу обнаружили горевший костер. Они высадились где-то недалеко от мыса и стали подкрадываться к спящим. Но одна из находившихся с ними собак преждевременно залаяла и всполошила лагерь. Прежде чем палачи приблизились, люди Матео убежали в заросли. Тяжелее всего пришлось женщинам с маленькими детьми. Пытаясь отвести от них погоню, Матео с тремя или четырьмя товарищами выступил против преследователей и весь удар принял на себя. У них были только палки и копья; против них — разъяренные собаки и превосходящие силы испанцев со шпагами, копьями, ружьями. Матео и товарищи защищались отчаянно и долго — очевидно, враг хотел захватить их живыми, — и, прежде чем они пали под ударами превосходящих сил, беглецы смогли рассеяться по всему лесу. Долорес сразу же потеряла своих и бежала одна куда глаза глядят. В нее два раза стреляли, но не попали.

Наконец она добежала до поляны, где ее настигла собака и где мы пришли ей на помощь.

— А почему ты думаешь, что Матео погиб? — спросил я.

— Потому что все испанцы бросились на него! Я видела, когда обернулась. Его окружили со всех сторон.

— Они могли его ранить, могли взять живым.

Но Долорес была твердо уверена в гибели Матео, как и тех трех или четырех мужчин, которые сражались вместе с ним, хотя и не могла это убедительно доказать.

— Испанцам нужны живые рабы, а не мертвые, — заметил Манаури.

— Жив Матео или мертв, — заметил я, — его последний бой и самоотверженность говорят, что он настоящий герой.

— У Матео всегда было мужественное сердце, — подтвердил Манаури.

Чуть слышный треск сломанного сучка со стороны поляны прервал наш разговор. Появилась расплывчатая фигура быстро бегущего человека.

— Наш, — шепнул Арнак.

Это был один из индейцев, находившихся в карауле. Он принес какую-то важную новость и торопливо излагал ее, обращаясь к Манаури. Арнак перевел:

— Какие-то люди пересекли поляну… и перешли на эту сторону.

— В каком месте?

— Справа от нас, ближе к середине острова, шагах в трехстах…

— С собаками?

— Нет, собак не было.

— Сколько их?

— Четверо или пятеро.

Это была тревожная весть. Мы оказывались в клещах. Враг был перед нами, и какие-то люди, вероятнее всего, тоже враги, зашли нам в тыл. Эти четверо или пятеро в тылу могли доставить нам немало хлопот. От них следовало избавиться как можно быстрее, если понадобится, даже с помощью огнестрельного оружия.

Возвращаясь с соблюдением всех мер предосторожности назад к отряду, я шепотом отдавал на ходу распоряжения. Манаури и его отряду поручалось остаться на месте и внимательно следить за поляной. Арнак и Вагура со своими людьми пойдут со мной. Мушкеты с длинными стволами, малопригодные в чаще, мы заменили на легкие ружья, зарядив их картечью. Но луки, копья и ножи — три отличных охотничьих ножа достались нам от убитых испанцев в качестве трофея — останутся главным нашим оружием.

— Готовы? — спросил я юношей.

— Готовы, — ответили они.

Задача наша казалась нелегкой. Противник затаился где-то в непроглядной чаще, быть может, совсем рядом, в какой-нибудь сотне шагов. Надо полагать, он, как и мы, держался настороже, напрягая зрение и слух, и все-таки нам предстояло не только приблизиться к нему, но и захватить его врасплох, чтобы ни один не ушел с поля боя живым.

Сначала мы шли по краю поляны. Тучи закрыли луну, и это было нам на руку. Все мы обратились в слух и зрение. Тишина стояла полная — противник ничем не выдавал своего присутствия.

Пройдя более двухсот шагов, Арнак, как обычно, шедший впереди, вдруг остановился и предостерегающе поднял руку. Мы прислушались. Откуда-то сбоку доносился лай собак. Он приближался, казалось, с той стороны, откуда прибыли эти пятеро. Вскоре послышался треск ломаемых на бегу сучьев. Сомнений не было: собака, нет, две собаки неслись через кусты следом за людьми, незадолго перед тем перешедшими поляну.

— Похоже, они их преследуют? — прошептал Вагура.

Собаки изредка издавали короткий призывный лай, характерный для псов, идущих по свежему следу зверя. Вскоре они выскочили на поляну шагах в двухстах от нас и мчались вперед с опущенными к земле мордами. Принюхиваясь, они явно шли по следу.

— Да, они их преследуют! Двух мнений быть не может! — заметил я.

К счастью, псы, увлеченные погоней, нас не учуяли. Они нырнули в чащу с нашей стороны, и вскоре лес огласился их бешеным лаем.

— Они их нашли! — крикнул Вагура.

— Значит, там негры! — обрадовался Арнак.

— На помощь к ним! — вскочил Вагура.

— Подожди, — остановил я его. — За собаками могут бежать испанцы.

— Что же делать?

— Арнак, укройся со своими людьми в том месте, где собаки пересекли поляну.

— Хорошо, Ян!

— И чтоб ни одна живая душа не проскользнула!

— Понятно!

Собаки заливались таким злобным лаем, что казалось они обезумели.

— Вагура! Скорее! Туда!

Мы бросились напрямик сквозь чащу, не думая больше о том, что нас услышит. Дикий лай собак все еще оглашал воздух.

— Они разорвут их прежде, чем мы добежим! — крикнул на бегу Вагура.

— Вперед! Быстрее!

Мы пробивались сквозь колючий кустарник, ориентируясь на лай собак. И вот мы у цели. Негры, сбившись в кучку, стояли, прислонясь спинами к раскидистому дереву, и палками отбивались от разъяренных псов.

Мы подошли на какой-нибудь десяток шагов, но и люди и животные были так захвачены борьбой, что нас не замечали. Убедившись, что непосредственная опасность людям пока не грозит, индейцы стали спокойно выбирать удобные позиции, окружая сражавшихся полукольцом, так, чтобы случайно не ранить людей.

— О-ей! — громко крикнул Вагура, когда все были готовы и луки натянуты.

Псы, словно пораженные громом, умолкли и на мгновение замерли. Это были громадные доги. Один из них, заметив нового врага, ощетинился, готовый прыгнуть на ближайшего индейца. И тут сразу три стрелы — в пасть, в шею и в грудь — свалили его на месте. Второй пес струсил и хотел было удрать, но, прыгнув, нарвался на крайнего в полукольце индейца. Удар палкой по голове сначала оглушил его, а несколько стрел потом, как первого, поразили насмерть.

— Хорошая работа! — порадовался я.

Описать изумление и радость негров, когда вместо испанцев перед ними появились избавители, невозможно. Спасенных было пятеро: три негра и одна молодая индианка, жена Матео, с ребенком. Сын на ее руках надрывно кричал.

На небо снова выплыла луна, стало светлее. Я подошел к индианке. Меня опять поразила ее необыкновенная красота, черты лица, полные нежной прелести, несмотря на все выпавшие на ее долю переживания и усталость. Внимательнее присмотревшись к ребенку, я едва не вскрикнул от тревоги: личико его залито было кровью. Понятно, отчего он так кричал.

— Что с ним? Он ранен? — спросил я.

— Да, господин, — прошептала мать.

На лбу у ребенка виднелась глубокая длинная ссадина, из которой все еще сочилась кровь.

— Отчего это?

— Колючки на кустах…

К счастью, на мне была выстиранная за день до того рубашка, добытая со сгоревшей испанской бригантины. Недолго думая, я оторвал от нее рукав, разорвал его на лоскуты и ловко перевязал головку ребенка. Я говорю с некоторым бахвальством «ловко», ибо это полезное искусство постиг еще в лесах Вирджинии.

После перевязки малыш тут же перестал плакать, а получив сладкое яблоко, и вовсе успокоился. Я потрепал его по щечке — ребенок улыбнулся.

— Видишь? — весело подмигнул я матери. — Он меня не боится.

— Я тоже! — ответила она тихо и спокойно.

В ее больших глазах светилась благодарность, но вдруг они как-то померкли и подернулись печалью, на лбу пролегла морщинка.

— Что с Матео? — спросила она.

Я растерялся, не зная, что ей ответить. Она взглянула на меня проницательно. Спросила:

— Он убит?

— Не знаю! — ответил я. — Надеюсь, нет.

— Где же он?

— Мы точно не знаем. Но будь уверена, Матео настоящий герой, и ты можешь им гордиться!

Индианка всхлипнула, судорожно прижала к себе ребенка.

— Как ее зовут? — спросил я у Вагуры, переводившего наш разговор.

— Ласана, — ответил юноша.

— Ласана, — произнес я твердо, — ты должна нам верить. Мы не успокоимся, пока не уничтожим бандитов или не погибнем сами. Если Матео жив, он будет свободен.

Обеих освобожденных женщин — Ласану и Долорес — я хотел отправить в лагерь к нашей пещере под охраной двух негров. Но они воспротивились: все негры требовали оружия и хотели сражаться вместе с нами. Ласана тоже не захотела уходить. Она просила дать ей лук и нож и оставить с нами: ее место там, где решается их судьба.

От фигуры ее веяло решимостью и отвагой. В конце концов я разрешил женщинам остаться в укрытии у моря в полумиле от поляны, а трое негров присоединились к нам.

Короткий совет с участием новых союзников, который мы устроили, вернувшись к Манаури, ничего существенного не дал. Считая, что единственное спасение от испанцев в бегстве, трое негров вместе с женщинами и другими бросились бежать из лагеря сразу же после сигнала тревоги, и хотя слышали голос Матео, но не догадались, что это призыв к бою. В зарослях они отстали от своих и теперь не знали, где те находятся.

— Сколько у испанцев собак? — спросил я.

Этого они тоже точно не знали, но предполагали, что, во всяком случае, больше трех.

— Вы сможете провести наш отряд к лагерю, где на вас напали испанцы?

— Сможем.

— Надо идти туда! Если Матео жив и они держат его где-то связанным, то, вероятнее всего, там, где его схватили.

Негры не умели стрелять ни из луков, ни из ружей, зато хорошо метали копья, и я распорядился выдать каждому из них, кроме ножей и дубин, по два копья. Старший, по имени Мигуэль, подошел ко мне со смущенным выражением лица и спросил, может ли он просить меня о чем-то важном.

— Говори! — сказал я, приветливо на него взглянув.

— Мы трое!.. — Он показал на себя и двух своих товарищей и смущенно умолк. — Нас трое… — начал он опять. — Понимаешь!

— Ничего не понимаю! — ободрил я его улыбкой.

— Нам стыдно! Мы не трусы!.. Поверь нам!.. Мы правда не поняли призывов Матео!

— Вас никто за это не осуждает, — заверил я его.

— Нам стыдно, что он погиб, а мы убежали.

— Что делать! Так случилось!

— Мы хотим искупить…

— Искупить? Как?

— В бою! Своей кровью! Приказывай, что надо сделать! Дай нам любое задание!

Теперь я, в свою очередь, с немым волнением смотрел на возбужденного Мигуэля и его товарищей. Меня взволновал этот простой порыв душевного благородства, которого в этом человеке не смогла убить даже многолетняя каторга тяжкого рабства. Это ли не утверждало веру в человека, в человека вне зависимости от цвета его кожи!

Мысль была мимолетной, неуместной в эту тяжелую минуту. Я тут же пришел в себя и вернулся к реальной действительности.

В этот момент к нам подполз индеец из охранения и сообщил, что на той стороне поляны слышится какая-то подозрительная возня — похоже, скулит и рвется сдерживаемая на поводке собака.

— Ты не ошибаешься? — пытливо взглянул на него Манаури.

— Все рядом со мной тоже слышали, — заверил индеец.

Я поднес к глазам подзорную трубу. Было темно, луна скрылась за тучами, и все-таки я заметил в зарослях с противоположной стороны, правее нас шагах в ста, какое-то неясное движение.

— Внимание! — поднял я руку.

От стены зарослей отделилась фигура человека, бегом пересекавшего поляну. Я поймал его в фокус подзорной трубы. По одежде я распознал врага.

— Испанец! — предупредил я товарищей.

На нашу сторону поляны перебежал только один человек. Если там скрывались и другие испанцы, то, вероятно, это был разведчик.

— Его надо немедленно уничтожить! — прошептал я.

— Я! — Мигуэль стремительно повернулся ко мне. — Я беру его на себя!

— Отлично! — согласился я. — Но не один! Идите втроем!

— Хорошо!

— Помни, это их разведчик, он осторожен и хорошо вооружен. С ним будет нелегко!

— Мы постараемся!

— И, главное, без шума!

После их ухода мы остались на прежней позиции, внимательно следя за поляной, ожидая, не появятся ли новые враги. Никто не появился.

Сдавленный короткий хрип возвестил о безмолвной драме, разыгравшейся в чаще кустарника. Вскоре вернулись и негры. На их лицах читалось торжество.

— Все! — выдохнул Мигуэль и положил передо мной на землю добытое ружье и пистолет, не забыв и мешочки с порохом и пулями.

— Отлично!

— А это мне! — проговорил Мигуэль и показал сверкнувший сталью кинжал. Я кивнул головой в знак согласия.

— Это наш четвертый нож! — хохотнул Вагура.

В этот момент резкий лай неподалеку разорвал воздух и ударил по нашим нервам. Две собаки выскочили из кустов в том месте, откуда раньше появился испанец. Но они пошли не по его следу, а бросились наискось через поляну прямо к нашему укрытию. Вероятно, они давно уже учуяли нас.

— Стрелы! Отравленные стрелы! — прошипел Арнак индейцам.

Едва собаки добежали до первых отделявших нас от поляны кустов, как бешеным лаем тут же возвестили о найденной добыче. Пораженные сразу несколькими стрелами, они взвыли и на всем бегу грохнулись наземь, но, увы, поздно — мы были обнаружены.

И тут я совершил грубую ошибку, первую за весь поход. Зная, что находящиеся поблизости испанцы, выпустив собак, точно определили место нашего нахождения, я должен был тотчас скомандовать отход. Но я этого не сделал и позволил сначала нескольким индейцам собрать выпущенные в собак стрелы.

— Быстрее, — торопил я их.

Вдруг прямо против нас, с той стороны поляны, ослепительный блеск разорвал тьму, и воздух потряс грохот нескольких выстрелов. Их было восемь или десять, а может быть, даже одиннадцать — целый залп. Под градом свинца зашелестели кусты, в которых мы прятались. Ружья врагов были заряжены картечью.

Лежа на земле, я почувствовал жгучий удар в левую лопатку. К счастью, заряд прошел выше, лишь слегка задев кожу.

Справа и слева раздались приглушенные вскрики и стоны раненых товарищей.

Я рассчитывал, что после залпа испанцы бросятся в атаку. Но, очевидно, они не рискнули. Во всяком случае, из-за дыма, окутавшего противоположную сторону поляны, никто не появился.

— Будем стрелять из ружей? — спросил Вагура.

— Нет! — решительно возразил я. — Не стрелять! Ни в коем случае!.. Всем тихо отступить на сто шагов от поляны! Подобрать раненых! Быстрее!

Оказалось, что, кроме меня, было еще пятеро раненых, и среди них один, раненный в голову, в безнадежном состоянии потерял сознание, когда его переносили в тыл.

— Что делать с собаками? — обратился ко мне Арнак. — Забрать их с собой?

— Заберите.

Я решил до конца выдерживать принцип — не оставлять никаких следов. Испанцы могут предполагать что угодно, но чем меньше будут о нас знать, тем лучше. До сих пор они были в неведении, кем был и каким оружием располагал их противник…

Отступив от поляны шагов на сто, мы остановились. Расставленные на всех направлениях дозорные сообщали, что врага не видно и не слышно. Это нас тревожило и заставляло предполагать, что испанцы тайком что-то затевают. Я дал команду отходить дальше. Тем временем раненый индеец скончался. Его похоронили рядом с Раисули. Трупы испанцев и собак затащили в такие заросли, что и среди белого дня их не отыскал бы сам дьявол. Раненым, в том числе и себе, я наспех кое-как сделал перевязки. Одного тяжело раненного и неспособного больше сражаться мы отправили в тыл к женщинам, а сами двинулись в сторону моря, выслав вперед на несколько десятков шагов разведку. Теперь нас с учетом трех присоединившихся негров опять было шестнадцать, а оружия стало даже больше, чем прежде.

Более всего меня в эти минуты радовала твердость людей. Первая неудача не подорвала их духа. Они горели жаждой боя и мести. Это были прирожденные воины, не раз выходившие на тропу войны.