Осенью 1908 года редакция «Русского Богатства» разослала по моей просьбе в различные места Европейской России и Сибири опросные листки с целью произвести анкету относительно материального и духовного быта административно-ссыльных. Многие ссыльные откликнулись на приглашение дать точные ответы, и редакция получила довольно богатый статистический материал, охватывающий более 2½ тысяч лиц, давших показания: о национальности, поле, возрасте, профессии и степени образования; о предмете обвинения и сроке ссылки, а также об экономических и моральных условиях своей жизни.
Во многих местах ссыльные и раньше, по собственному почину, предпринимали подобные анкеты по отдельным селам и городам, но не имели возможности охватить значительный район. Для этого не было ни материальных средств, ни свободы сношений, так как местные власти бдительно следили за тем, чтобы держать ссыльных в разъединении. Попытки собрать статистические сведения о ссылке делались не раз и со стороны. Так, Комков, в статье «Сухая гильотина», помещенной в августовской книжке «Образования» за 1908 г., говорит, что путем личного объезда произвел исследование, касающееся 15½ тысяч ссыльных! Он давал общие итоги, но не детали, и в этом отношении материал по анкете «Русского Богатства» мог быть полезен для будущих исследователей того, что так метко было названо «сухою гильотиною».
Надо заметить, что вопрос об административной ссылке царского периода в целом еще не нашел не только тогда, но и до сих пор ни своего исследователя, ни своего статистика. После революции 1906 г. до 100 тысяч человек различного общественного положения, возраста и пола были рассыпаны по различным губерниям, но никто не знал в точности даже и названия их всех. Были ли губернии, в которых ссыльных не было? Никто не был в состоянии ответить — ни департамент полиции, ни даже само министерство внутренних дел. Материал ссылки — такой текучий! Ссылались и высылались из «пределов»; возвращались и бежали, перебирались сами или переводились волею начальства из одного места в другое. Кто следил за этим? Кто записывал и считал? Сколько денег государство тратило на ссыльных — было неизвестно. Кредит, который испрашивался в 3-й Государственной Думе, был смешон по своему ничтожеству: 700 тысяч с чем-то! Потом открылось, как было видно из газетных отчетов 1909 года, что из сверхсметных сумм на административно-ссыльных в 1907 году было истрачено 1 миллион 300 тысяч рублей да около 700–800 тысяч сверх того израсходовано на продовольствие и издержки по пути следования. Вероятно, и это еще было не все… А если не было ни точных цифр относительно числа ссыльных, ни точного определения мест, в которых они расселены, и неизвестны расходы государственного казначейства на «сухогильотинированных», то нечего было и ждать каких-либо общих данных о возрасте, поле, степени образования и общественном положении ссыльных. Приходилось довольствоваться частными попытками отдельных лиц и журналов, стремившихся осветить предмет с той или другой стороны.
В Цюрихе, как раз в то время, когда морально я так нуждалась в работе, которая отвлекла бы меня от внутренних переживаний, я получила от редакции «Русского Богатства» весь собранный ею материал. Он был очень обширен и дан 50-ю корреспондентами. Сидя в своей комнате на Болейштрассе, я ежедневно посвящала часа три разбору, а потом и обработке присланных анкет. Один молодой эмигрант, Д. Страхов, бежавший из Сибири, помогал мне; он писал под мою диктовку, когда я составляла рукопись для «Русского Богатства». Тут впервые, по приведенным цифрам анкет, я могла оценить громадную передвижку, которая совершилась за время моего отсутствия из жизни, в составе того, что можно назвать революционной армией, потому что это была действительно целая армия — не десятки и сотни моего времени, а тысячи рядовых нашей революции.
Передвижка состояла в полном изменении состава лиц, участвующих в революционном движении. Во времена «Народной Воли» действующие лица принадлежали к культурным слоям общества. Это были дворяне и разночинцы из духовенства и чиновничества; рабочие входили лишь единицами; теперь, после революции 1905 года, состав ссылки вполне соответствовал численному составу всего населения. Самую крупную цифру представляли крестьяне, рабочие и солдаты; очень немногочисленны были верхи. Это ясно выражалось и в рубрике образования. Лица с высшим и средним образованием составляли лишь самый тонкий слой, обширна была рубрика прошедших начальную школу и рубрика грамотных, а затем шли неграмотные.
Необходимо сказать, что содержание материала, который касался губерний Архангельской, Вологодской, Олонецкой, Астраханской и сибирских: Тобольской, Томской и Енисейской (отчасти и Якутской области), отличалось удивительным однообразием и бесцветным описанием жизни ссыльных. Никаких ярких фактов в области злоупотреблений и каких-нибудь насилий или жалоб на грубость администрации не было. Тусклая, скудная обыденность; монотонность, прозябание в тоске, бездействии и нужде — такова была общая характерная черта быта административных ссыльных. Серый, тяжелый колорит, однако, захватывал и удручал, когда я читала одно за другим описания не жизни в ссылке, а существования в ней.
Когда я перелистывала написанные мною страницы о ссылке, казалось, на дворе — осень и идешь по лесу. Ни один луч солнца не прерывает темно-серых туч, которые вот-вот прольются бесконечным, мелким дождем. На небе только одни краски — различные оттенки серого — от беловатой дымки до густосвинцового облака. Под ногами шелестят опавшие листья, и чувствуется кругом, запах медленно тлеющей растительности. Целое поколение погибших листьев! А прежде они были такие свежие, такие яркие и молодые… И ветер все колышет и колышет ветки и обрывает на деревьях последнюю редеющую листву: и листья падают… падают… Мало-помалу между окружающей средой и душевным настроением наступает созвучие: становится так грустно, как будто осень будет всегда, и не проглянет солнце. Хоть знаешь, что проснется жизнь и зазеленеют листья, но ведь это будут уже новые листья, а опавшие и пожелтевшие — не зазеленеют вновь…
Труд был кончен, и я думала: Максимов написал «Сибирь и каторга»; Ядринцев написал «Русская община в тюрьме и ссылке», и в 70-е годы каждый молодой человек, каждая девушка, думавшая об общественной деятельности, брали эти книги и учились по ним сочувствовать жертвам социальных нестроений, симпатизировать страданию и человеческому горю. Они воспитывались на этих книгах, как бы в смутном предчувствии, что подобные же страницы будут повествовать и о них, о «политической тюрьме и ссылке», о жизни и условиях внешнего быта и внутренних переживаниях целых поколений, выброшенных политическими неурядицами нашей родины.
«Явится ли, — раздумывала я, — рука, которая в одной книге объединит все, что можно сказать об этой стороне русской жизни, и даст своего рода настольную книгу молодым поколениям?»
Один член 3-й Государственной Думы, говоря в то время об административной ссылке, сказал: «Это — жертвоприношение Каина, и дым от него стелется по всему лицу земли русской!»
Заключительные слова моей рукописи были: «Да! Этот густой дым темным облаком стелется по земле русской… стелется и душит тех, кто заброшен в глухие села севера, в крошечные поселки Сибири, и разносит он всюду страдание и горе!»
В конце текста стоит дата: 17/IX 1909 г.
«Русское Богатство» не напечатало моей статьи: она была длинна и бледна. Николай Федорович Анненский, просматривавший ее, в письме ко мне писал, что рукопись очень растянута: «Вот если бы побольше таких страниц, как написанное вами предисловие и заключение», — прибавлял он. Эти страницы — последние страницы настоящей главы; я переписала их по сохранившемуся у меня тексту, написанному, как говорит дата, 19 лет тому назад.