Глава 96. Парадокс Ферми (XV)

Сообразительному Читателю уже не нужны пояснения Автора относительно номера этой главы. Читатель уверен, что 96 — это своеобразная кода, возвращение к началу, символ описанных выше цифровых симметрий. Или попытка Автора придать своему нынешнему возрасту не совсем преклонный масштаб,а то — и вовсе уж непреклонный;так сказать, напоминание о том, что и сам Моэм прожил только 91. Или это самообман насчет собственных перспектив, продлеваемых до 96? А может быть, это желание уйти от сочувствия, вызванного упомянутым в первой главе диагнозом? Или равнодушие к тому, чем являются астрологические знаки Зодиака для доверчивой и глупой телезрительницы? Может быть, это приобретенная с возрастом свобода от гормонально-эмоциональных конвульсий и способность разворачивать утомленные привычкой цифры (или что там за ними стои т) «спинами» друг к другу, справедливо полагая, что трагедия пожилого джентльмена именно в том, о чем писал Шоу, а вовсе не в скорби по ушедшим в прошлое позам и позициям. Именно о них, называя их «красивой жизнью», горевал как-то знакомый Автору пожилой джентльмен, чья красота была «обесточена» ножом Молодого Уролога и навсегда зависла, как убитый трояном писюк. Наверное, в силу возраста джентльмена — или по ассоциации с Шоу, или по каким-то созвучиям — тот Уролог, через руки которого прошло множество подобных, вспоминал позднее свою жертву, как человека с библейской фамилией.

«Да шут с ним», — думает о Читателе уже Автор. Он, Читатель, в конце концов, волен воображать себе всё, что угодно, Автору нет до этого дела. Автор возвращается к Музыке Сфер, которая и мудрость, и одиночество, и глубина, и Бог. Опять Бог? Да полно! Сказано ведь: вне Человека Бог — сущность избыточная, безболезненно отсекаемая бритвой Оккама. И ни консервативные религии, ни классический пантеизм Баруха Спинозы, ни современный панэнтеизм Артура Пикока, ничего тут не добавят. Да и зачем Творцу делать Человека не из глины, как написано (что проще для Чудотворца и убедительнее для Его изделия), а из нуклеиновых кислот и белков, то есть из того же материала, из которого днём ранее Он создал кишечную палочку, кроликов и удавов? Зачем Он так несвободен от законов физики, им же и сотворенных? Не затем ли, чтобы Человек — подавив любопытство (или гордыню, если угодно) и исполнившись волею Его — с безропотной исполнительностью мелкого чиновника выучился не задавать «неудобных» вопросов? Не затем ли, чтобы таким образом вновь объявить научные истины грехом (или, что практически то же самое, альтернативной точкой зрения) и утвердить границы Вселенной по краям той самой плошки на слонах? И кому такая Вселенная желанна? Этим — со сколковскими стигматами? Или тем, кто, не стесняясь ни стигматов, ни невежества своего, утверждает ничтоже сумняшеся: «Отбросьте прочь теорию Большого Взрыва — и вы обнаружите за ней Божью Вселенную». «Правда?» — отзываемся мы вопросом, рискуя вызвать смутное подозрение и через секунду очередным вопросом это подозрение только усугубляя: «И непостижимая эффективность математики свидетельствует об этом скорее, чем даже о существовании Множественных Вселенных или „частицы Бога“ — бозона Хиггса?»

Цивилизация, которая окажется способной поставить описанный выше эксперимент, должна будет также обладать средствами наблюдения за ним. Возможны ли они и какими будут, Автор судить не берется. Он не может представить себе ни прикладного будущего т.н. квантовой телепортации, ни контроля над течением времени, ни того, каким образом можно использовать темную материю, ни способности представителей сверх-цивилизации «прикидываться венграми». Но в чем он, всю жизнь занимаясь молекулярной биологией, уверен абсолютно, так это в том, что у неудачного эксперимента перспектива всегда одна: хромпик-канализация. Хромпик (3%-ный раствор бихромата калия в концентрированной серной кислоте) разрушает «грязь» предыдущего биохимического опыта, смывая ее со стенок стеклянной посуды, после чего колба многократно прополаскивается; вода сливается в раковину. Хромпик — это войны с «гарантированным» взаимным уничтожением, а о том, что такое канализация, узна ют те немногие, кому все же «свезёт» уцелеть в последней из них, поскольку гарантии не дает даже страховой полис. Вряд ли хорошо промытая реторта сгодится для следующей попытки создать жизнь; если грязь в ней все-таки сохранится, тогда от уцелевших бактерий может, в принципе, произойти только новый сапиенс. Но пока эксперимент продолжается, нельзя рассчитывать на то, что нам удастся обнаружить разум за пределами "нашей«лабораторной колбы, которая — пустынный шар в пустой пустыне.На то, что экспериментаторы будут с нами разговаривать, тоже надежды мало. Не о чем, да и военщина наша (или «вражеская») — случись ей разобрать инопланетную речь — немедленно попытается засекретить «контакт», воображая, что ей удастся привлечь инопланетян на свою сторону. Надежда на это — пустой номер, о чем и писал Станислав Лем в «Голосе Неба». Поэтому клеймо, которым помечена жизнь на Земле, что-то говорит только тем , кто его поставил. Можно представить и другие сценарии развития событий; не будем фантазировать. Но со стороны экспериментаторов нам на Земле вряд ли что угрожает: хромпик мы готовим себе самостоятельно.

Рассказывая о соотношении чисел Фибоначчи, популяризаторы математики демонстрируют множество примеров золотого сечения, в основе которого лежат эти числа — от организации спиральных галактик до расположения семян в цветке подсолнечника. Особенно пылкие лекторы сравнивают эти примеры с отпечатками пальцев Бога. Оставляя на их совести столь яркий образ, заметим, что отпечатки пальцев оставляет любой человек — обладает он творческими способностями или нет. Обсидиановое рубило, которое только что изготовил наш пращур, было густо покрыто отпечатками его пальцев. Об артефакте, однако, свидетельствуют не давным-давно стертые отпечатки, а следы обработки рубила, его грубая симметрия и, в первую очередь, его очевидное назначение. Симметрия сама по себе не была задачей Homosapiens, она была побочным, хотя и не случайным, продуктом его работы — насколько того требовала функция рубила.

Неслучайность, о которой мы говорим, в определенной степени иллюстрирует и такой пример. Современный русский алфавит содержит 33 буквы. Предупреждая насмешливую критику, скажу, красивый дублет тут ни при чем. Тем более, что нас сейчас больше интересует число 32, которое можно поделить пополам хоть пять раз. Для этого следует исключить из современного алфавита только твердый знак Ъ, часть функций которого легко передается мягкому Ь: скажем, слово «обьем» смотрится непривычно, но звучит точно так же, как и «объем»; то же можно сказать о парах предьявить и предъявить, адьютант и адъютант — и т.п. Примем буквы Ь и Й за знаки смягчения согласных (в первом случае) и гласных (во втором). Если теперь поделить алфавит на две равные части, то сечение придется на промежуток между буквами О и П. В результате мы получим симметрии, которые, скорее всего, невольно стали результатом сознательной работы великих просветителей — Кирилла и Мефодия: число гласных (10) и число согласных (20) делится упомянутым сечением на две равные части — по 5 и по 10 — соответственно. Симметрия отличает и латинский алфавит, где только 6 гласных, поровну разведенных подобным сечением (промежуток между М и N) на две его половины: AEI* и OUY*. В русском алфавите имеет место любопытная симметрия расположения и самих гласных:

Ряд гласных разделен синей ячейкой на две части, относящиеся к первой и второй половинам алфавита. Края ряда (по три симметричных серых ячейки) содержат парные (твердые и мягкие) гласные, по одной паре (твердая/мягкая, буквы Ё/О и У/Ю) содержит каждая половина алфавита. Симметрично расположены в таблице и мягкие знаки: Й (для гласных) и Ь (для согласных). Порядок гласных в правой половине таблицы отличается от алфавитного только местоположением буквы Ю.

Симметрично в русском алфавите расположены и согласные: в первой половине его локализованы звонкие согласные, соответствующие им глухие — во второй. Все шипящие — во второй половине алфавита, в чем, наверное, можно увидеть артефакт, если допустить, что об этих буквах составители думали в последнюю очередь. Человеческая логика невольно привержена симметриям при попытках что-то организовать (особенно если ставить задачу это «что-то» легко запоминать). Так что же такое (русский) алфавит? «Замороженная случайность»? «Неизбежный результат» работы просветителей?

Замороженная? — Да. В том смысле, что эволюционирует медленно. Случайность? — Конечно: могла быть и другая. Неизбежный результат? — Вряд ли он так уж неизбежен. Занятно, но эти ответы на эти вопросы можно отнести и к сегодняшней российской власти. Только слово просветители в таком случае придется тут же заменить.

И все же неслучайность описанных в этой книге симметрий универсального генетического кода не особенно хочется относить на счет инопланетного разума. Межоктетное соотношение нуклонных масс вариабельных частей молекул кодируемых аминокислот, то есть, золотое сечение — тоже. Даже тетраэдрическая модель кода интересна, наверное, не сама по себе, но как выражение его внутренних симметрий, обусловленных какой-то неизвестной еще физической необходимостью молекулярных равновесий. Зато оцифровка нуклонных масс этих симметрий и соотношений, выражение их числами, которые практически невозможно рассматривать иначе, как информационные символы в десятичной (и не только) системе счисления, требует уже других объяснений. То же относится и к оцифровке компонентов кода порядковыми числами, которую можно рассматривать не только как паттерн, но как дизайн, исходную идею, «синьку» блупринт генетического кода.

Отпечатки пальцев Бога? Ну да, если Бог — это сверх-цивилизация, которая ставит на нашей планете свой впечатляющий эксперимент своими руками, на которых (руках) по десять пальцев, которые (пальцы) привели к выбору системы счисления цифровой метки. Так это или не так, но увидев однажды описанную выше картину, забыть о ней — как мы уже говорили — нельзя. Не мог забыть о ней и Автор. Как не мог забыть — согласно мифу — царя иудейского Иешуа Га-Ноцри отправивший его на Голгофу пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат. Но Пилата вряд ли заботила трагическая судьба кого-либо из длинной череды им казненных — даже если тот и произвел на него какое-то впечатление одним из своих пророчеств. Тогда в Иудее, как и сегодня в России, пороков и чудотворцев тьма была египетская. И уж, конечно, он вряд ли испытывал, справляя должность, какие-то муки совести. Вообразите себе душевные страдания штирлицевского шефа РСХА Эрнста Кальтенбрунера, ничем от Пилата не отличавшегося (хочется думать, что тот был все же чуточку умнее и ироничнее), когда за пару месяцев до грандиозного краха он отчитывал своего подручного за неудачу с уничтожением Кракова: «Людей мало, Крюгер, дел много. Очень много дел».

Но прошли годы, десятилетия, столетия и тысячелетия - и неутоленная нравственная потребность людей, побуждаемых, к счастью, не только экономическими рычагами, опрокинула и первый Рим, и второй, и множество последующих деспотий и республик, конфедераций и федераций, демократий и царств – независимо от того, хорошие ли строили там дороги или нет, больше там было правоведов, чем прав, или наоборот, выносимо ли там было унылое вранье воровской власти или невыносимо. И опрокинет еще не одну. Эта потребность сотворила и Христа, придав ему статус Сына Божия, и чуткую совесть Пилата (покончившего, как утверждают, жизнь самоубийством много позже известных событий). С молитвой люди припадали к очередному кумиру, ожидая спасения от собственных грехов - вранья и жестокости, воровства и жадности, жажды власти, готовности унижать слабых, равнодушия и трусости. Но если все это – неотъемлемые свойства натуры Homoразумного, могущество которого – включая мощь его оружия - непрерывно растет, тогда перспектива остается единственной – хромпик-канализация. Ну, и Кальтенбрунер – как увертюра к ней. Сказано же: Не сотвори себе кумира! К какому бы из них ни относился этот завет.

Эта книжка – не о нравственных проблемах Человека sapiens и не о трактовке библейских сюжетов. Но проникая воображением за пределы родной планетной системы и рассуждая о происхождении жизни и ее множественности во Вселенной, Автор не может ограничиться лишь сегодняшними данными естественных наук. Не может он также - будучи в здравом уме и трезвой памяти - “отбросить прочь теорию Большого взрыва, чтобы обнаружить за ней Божью Вселенную”, что предлагают ему всякие “австралийские ученые”, уверяющие, что стандартные модели этого взрыва попросту не заслуживают доверия, и что космология принадлежит только христианам. Молекулярная биология предлагает нам картину первых шагов (и они долго еще будут первыми) проникновения науки в проблему происхождения жизни, одной из центральных звеньев которой является проблема формирования генетического кода. Автор не писал монографию, и за пределами его текста (но не его внимания!) осталось немало работ выдающихся ученых, посвященных проблеме кода, среди которых, например, Анатолий Альтштейн из Института биологии гена в Москве, Эдвард Трифонов из Университета Хайфы, Массимоди Джулио из Института генетики и биофизики в Неаполе и многие, многие, многие другие...

...Внезапно Автор замечает, что тройка ученых (A ltstein, T rifonov, diG iulio), случайно пришедших ему в голову первыми из длинной череды причастных к теме, образует начальными буквами имен стартовый триплет ATG , первый в кодонной последовательности большинства генов. Забавно, конечно, но так глубоко Автор не копаетJ. Исследования этих ученых основаны на экспериментальных данных, и им, скорее всего, не будет близкой изложенная здесь версия панспермии. И все же - в прошлом не более, чем легкомысленная фантастика, эта гипотеза, похоже, имеет под собой отнюдь не легкомысленные аргументы, которые и сами по себе требуют оценки. А сама гипотеза по-прежнему остается “настолько дикой, что, вполне возможно, в конце концов, окажется правильной!” Человек мал, - сказал однажды лорд Дансени, - а Ночь длинна и полна чудес.

.....................

С большим удовольствием Автор отмечает, что одно из тех чудес, на которое он надеялся одиннадцать месяцев и сто одиннадцать страниц назад, произошло: он очень сдружился с Маком — еще до того, как кончил все это писать. В чудеса другого рода Автор не верит. Вряд ли на холодных скалах Миранды обсидиановым рубилом выбиты трехзначные информационные символы, вроде описанных в этой книжке, а в метановых морях Энцелада эти символы формируются молекулами тамошних (пока не продажных) углеводородов. Вряд ли на пыльной поверхности Юноны случайно отпечатана эта книжка. Да и стоит ли она того, чтобы отпечатываться даже на такой малой планетке-астероиде? Как писал Евгений Петров, «кто его знает, хорошая это книга или плохая? Похвалишь, а потом окажется, что плохая. Неприятностей не оберешься. Или обругаешь,а она вдруг окажется хорошей? Засмеют. Ужасное положение!» Но Юнона Юноной, а что же здесь, на Земле? Игра Природы, отраженная игрой ума, приписывающего игру Природе? Шутка создателей, прелесть которой едва ли способны оценить недоверчиво улыбающиеся создания, часто неспособные даже слышать ее? Нет ответа. Вот почему Автор счёл своей задачей привлечь к ней внимание и позволяет себееще раз напомнить слова патераКигана, под которыми, не дожидаясь четырнадцатого числа весеннего месяца нисана, подписался бы, непременно усмехнувшись тому, как поймут это потомки, и пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат: Еvery jest is an earnest in the womb of Time — Каждая шутка оборачивается истиной в лоне Вечности.

И, конечно, никто в здравом уме не считает, что уверовавший физик — или полторы сотни таких физиков — аргумент в пользу бытия Божия. Да и атеисту не придет в голову выставлять число разуверившихся в качестве контраргумента. Что до самого Человека, то если ему, чтобы возлюбить ближнего (этическая сторона религии), требуется подсказка, подпорка и даже пример Создателя всего сущего, обусловленные верой в чудесную природу того и другого («физическая» сторона религии), плохи его дела и незавидна участь: путаться будет его разум в поисках мировоззренческих решений, упрощая их до невежественной безвкусицы. Какой бы душевный подъем он ни испытывал на горе Синай, в Мекке или у буддийской Ступы. Да и Бог с ним! В конце концов, наша планета — святое для всех нас место, верующие мы или нет. Недаром, провожая погибшего летчика в последний путь, сослуживцы говорят «Пусть земля будет ему Небом».

Так что же: генетический код и в самом деле — роковой, соответствующий гипотезе «ключ-замок», и в том мире, химия которого такова, какова она есть, — неизбежено становится таким, каким мы его знаем? Или он все же — замороженная случайность, и мог стать каким угодно — в более широких рамках этой химии? Жизнь возникла слишком давно и в совершенно неизвестных условиях, чтобы искать ответы на эти вопросы, покусывая карандаш или подогревая колбу с сатанинской смесью изоцианидов, серы и фосфора. Какая самоорганизация могла привести к необычным, в высшей степени формальным, описанным в этой книжке, особенностям центрального феномена жизни — генетического кода? И почему это произошло так быстро? Если бы код был случайностью, один только перебор возможностей и получение максимально стабильной версии потребовал бы сумасшедшего времени. И хотя четыре с половиной миллиарда лет иначе не назовешь, все же и их было бы очевидно недостаточно. А тут еще и Разум успел возникнуть, способный оценить и проворство рук Создателя, и возможно, даже решить проблему ухода от неизбежного расширения Солнца. А у нас прошла только половина отпущенного для всего этого срока. Как это могло случиться? И опять: неужто мы одни во Вселенной? Неужто мы так уникальны? Скорее, в Бога поверю, чем этому! Но — в отличие от альтернативной, принятой религией, по меньшей мере, христианской, точки зрения — свою Автор считает гораздо более оптимистичной, ибо вера предлагает только одного серьезного собеседника в этой Вселенной — ее скучающего Творца. Ну чем, кроме вселенской скуки, можно мотивировать произвольное единоличное создание Универсума и дальнейшее рассеянное внимание к каждому из мириадов более мелких (но тоже штучных) созданий — независимо от того, молится ли оно непрерывно, жалуясь на жизнь, которая и вправду "не бал, а ряд мучений«, или нет — не надеясь уже ни на какой бал.

Впрочем, Автор не склонен искать в иронии аргументацию своих взглядов, он лишь хочет поскорее оставить позади богословские рассуждения, понимая их безнадежность. Первый аргумент богослова (а право рассуждать о космологии он часто приписывает только себе), знакомого с современными физическими концепциями — это так называемая «тонкая настройка». Имеется в виду вот что: если бы скорость на раннем этапе расширения нашей Вселенной отличалась от фактической хотя бы на одну миллиардную, вся материя либо сразу бы коллапсировала, либо разлетелась так быстро, что формирование звезд и галактик сделалось бы невероятным. Сильные и слабые взаимодействия лишь в весьма тонком диапазоне могли бы обеспечить появление водорода при Большом Взрыве и металлов (в астрономической терминологии) в звездах. Легчайшее отклонение электромагнитных сил в сторону от их фактического соотношения с гравитационными привел бы к невозможности протонов собираться в атомные ядра. И только существующее соотношение масс электрона, протона и нейтрона делает возможной привычную нам химию (и биологию). И так далее. Спрашивается, почему все эти факторы так тонко и точно настроены на появление жизни, а затем и тех, кто будет в состоянии все это оценить?

Возможны два варианта ответа на этот вопрос. Естественный:

— Большая Вселенная может включать в себя множество совершенно различных обширных областей, одна из которых (наша) случайно оказалась пригодной для жизни; мы не видим их, потому что горизонт каждой из них превышает десять миллиардов световых лет (для чего потребуется ввести новое понятие «скалярное поле»; для наших целей разговор о таких вещах не требуется). По существу, этот взгляд близок к концепции Мультиверса, о которой мы уже говорили.

И неестественный (или сверхъестественный):

— То, что предыдущий вариант приписывает случайности, на самом деле — результат работы Творца, который так настроил характеристики Вселенной, чтобы они неизбежно привели квозникновению Разума в течение шести дней, каждый из которых в земной размерности составлял примерно 2 миллиарда лет.

Автор оставляет второй вариант без всяких комментариев, а «тонкая настройка» фундаментальных физических законов его не слишком занимает, поскольку она неубедительна в качестве богословского аргумента, и поскольку ее связь со структурой генетического кода — область натяжек и ничем не сдерживаемой фантазии. Справедливости ради, стоит, конечно, отметить, что знаний, накопленных сегодняшней наукой, совершенно недостаточно, чтобы обойтись без фантазиивовсе; с такой точки зрения, можно рассуждать и о Творце, и о его творениях и о гламурной суете в творческих лабораториях. Первый же взгляд на формально упорядоченные таблицы кода оставляет впечатление неслучайности его симметрий, никак не связанной с альтернативой "ключ-замок"/"замороженная случайность". Основу кодовой упорядоченности составляет молекулярная масса кодирующих и кодируемых компонентов. Мы видели, что симметричный паттерн (рисунок) канонической таблицы кода проявляется немедленно, стоит только упорядочить триплетные основания по нарастанию или убыванию их молекулярных масс. Комбинация физико-химической природы и несвязанных с ней формальных особенностей (в том числе симметрий) ключевого феномена жизни оставляет ощущение мучительной загадки. Но это ощущение усиливается многократно, когда описанные формальные особенности выражаются в терминах арифметики, и в определенных системах счисления имеют весьма характерное написание, которое в начале книжки мы даже позволили себе охарактеризовать как информационную символику.

Молекулярная масса, как основной параметр упорядочивания двух составляющих живой материи — белков и нуклеиновых кислот — играет, по-видимому, значительно большую и не слишком понятную роль в организации этих молекул, чем это принято считать. Мы уже описывали воображаемый олигопептидный фрагмент (МПП), состоящий из всех 61 кодируемых аминокислотных остатков. Равновесие масс его константного хребта и вариабельных боковых цепей трудно объяснить — проще принять за данность и свойство генетического кода. Выраженное числом нуклонов, такое равновесие впечатляет абсолютной точностью.

Симметрии полипептидных цепочек заставляют присмотреться и к цепочкам нуклеиновых кислот (полинуклеотидным). Мы уже отмечали равенство масс комплементарных пар GC и АТ, которое — к тому же — выражается все той же информационной символикой (в четверичной системе счисления, основание которой соответствует четверке оснований). Однако, в этом случае «хребет» полинуклеотида всегда тяжелее, чем его вариабельные части. Тем не менее, носители генетической информации также демонстрируют молекулярные симметрии — хотя и несколько другого характера. Одни из них гармонизированы с упомянутым равновесием комплементарных пар и называются первым правилом Чаргаффа (число G двойной спирали ДНК равно числу С этой спирали, а число А — соответственно — числу Т): G=C, A=T. Первое правило естественно вытекает из структуры этой замечательной молекулы (в свое время оно — как раз напротив — послужило основой для понимания структуры ДНК). Два других правила Чаргаффа — второе и третье — описывают соотношения пуринов и пиримидинов в составе ДНК (A+G=C+T или R =Y , как мы обозначаем здесь пурины и пиримидины) и вытекающее из первых двух равенство числа оснований, содержащих аминогруппы в положении 4 пиримидинового ядра и в положении 6 — пуринового (С и А), числу оснований, содержащих оксо-группу в тех же положениях (G иT): С+А=G+T). Соотношение (G+C):(A+T) называют коэффициентом специфичности, и ДНК каждого вида имеет собственный коэффициент, который колеблется от 0.3 до 2.8. Не очень давно была обнаружена еще одна закономерность, касающаяся нуклеотидного содержания ДНК. Именно эту закономерность называют сейчас вторым правилом Чаргаффа, поскольку перечисленные выше правила взаимозависимы (то есть составляют как бы одно) и поскольку его начальная формулировка была абсолютно тождественна первому правилу (G=C, A=T). Но относилась она только к одной цепочке ДНК! «С какой стати?» — отозвался известный ученый, когда впервые услышал об этом. Второе правило до сих пор остается загадкой и известно гораздо меньше первого. Справедливости ради следует сказать, что это правило хорошо соблюдается для разделенных поли-ДНК-цепей длиной 70-100 тысяч оснований (девиация — сотые доли процента), хуже — для длин 1-10 тысяч и практически не соблюдается для длин менее 100 нуклеотидов. Именно поэтому многие специалисты объявили это правило статистическим и тривиальным. В своих весьма любопытных и отлично написанных текстах в ЖЖ (http://galicarnax.livejournal.com/), названных «Подумаешь, геном Ньютона!», замечательный, но неизвестныйАвтору автор, скрывающийся под ником Galicarnax, очень внятно показывает, почему второе правило вовсе нетривиально. «Если сгенерировать длинную случайную последовательность из четырех оснований, — пишет он, — то в ней в силу статистики... количества всех четырех нуклеотидов будут примерно равны. Но в реальных геномах это не так. Там обычно либо А, либо В:

Геномы с почти равным распределением оснований — как в случайной последовательности — крайне редки». И при этом второе правило совершенно не связано с относительным размером кодирующей части генома, поскольку "соблюдается и для ДНК человека, в которой кодирующие последовательности составляют менее 2%, и для ДНК бактерий, в которой они составляют 80-95%. Так что с белками это правило никак не связано «...Зато само по себе это правило оказалось частным случаем более общего закона, который заключается в том, что «в одной цепочке [природной] ДНК содержится примерно равное количество комплементарных олигонуклеотидов».

В лабораторной практике олигонуклеотидами называют 15-25-«членники»; на их идентичности у инфицированного, например, человека и инфицирующего его вируса основана диагностика вирусной инфекции методами полимеразной цепной реакции или молекулярной гибридизации. Другой случай: обнаруженное нами insilico (то есть, с применением специальных компьютерных программ геномного анализа) тождество серии коротких фрагментов (21-27 оснований) генома человека и некоторых вирусов, в том числе, герпесвирусов, дает возможность предположить причастность последних к нарушениям геномного баланса хозяина, не обязательно связанным с белковыми синтезами. В этих случаях речь идет о различных геномах и относится к совершенно другой феноменологии (к малым интерферирующим РНК, если точнее). Второеже правилоописывает нуклеотидный состав единственной цепи ДНК, и размер олигонуклеотида, удовлетворяющий этому правилу, принципиально не может быть таким большим; он и вправду не превышает 9 оснований.

Второе правило Чаргаффа относится не только к ДНК-, но и к РНК-геномам также, включая однонитевые РНК- или ДНК-содержащие вирусы. Причины, его породившие, неизвестны. Наиболее распространенная гипотеза — геномные инверсии, первое, что приходит в голову. Она, тем не менее, сталкивается с трудностями, о которых мы говорить здесь не будем. Серия других описанных в этой книжке молекулярных балансов (симметрий) также с трудом поддается разумным объяснениям — разве что принимается как данность и даже как условие функционирования репродукционных механизмов живых систем. Но что озадачивает много, много, много более — это результаты оцифровки таких балансов в целочисленных параметрах, вызывающие аналогию с информационными сигнатурами — если, разумеется, относиться к ним серьезно.

Первая версия, которой Автор попытался объяснить такие числа, заключалась в том, что они не более, чем случайные совпадения, побочный продукт упомянутых симметрий. Трудно — если возможно вообще — рассчитать вероятность системных совпадений такого рода — особенно если принимать во внимание, что описанные здесь «информационные сигнатыры» относятся к искусственно вычлененным («вариабельным») частям молекул обоих компонентов генетического кода. Значительно проще отнести к совпадениям (Автор так и думает) отдельные «замечательные» числа — например, трехзначное совершенное число 496 , которым, в частности, характеризуются равновесия боковых колонок матрицы кода. Конечно же, забавной случайностью является совпадение написания десятичного числа 3412 , которым выражается равновесие общих нуклонных масс боковых цепей и константных блоков МПП (Глава Б 1), и порядка первых нуклеотидов этого пептида от его N- к его С-концу. Конечно же, очевидной случайностью является «числовое выражение равновесия» (но не само равновесие) комплементарных оснований в четверичной системе счисления: (G+C-3)=(A+T-2)=(11 . 111 )4. Случайностью кажется, на первый взгляд, и «пифагорово соотношение», которое в информационных символахдемонстрирует Октет 1каллиграмы кода. Вместе с тем, сопоставление этого соотношения с равновесием аналогичных компонентов каллиграммы в Октете 2 и межоктетное их соотношение («золотое сечение», выраженное в однозначных числах, то есть довольно приблизительное,666:1110 =3:5, 4-я итерация в ряду Фибоначчи: 1,1,2,3,5,8,13,21,...) вновь и вновь возвращает к мысли о неслучайности или не слишком высокой вероятности таких совпадений. Однако, убедиться в справедливости этой мысли весьма непросто, а обилие замечательных чисел при симметриях кода, известная (точнее, совершенно неизвестная) часть которых может быть чистой спекуляцией, заставляет относиться к ним с изрядной долей скепсиса. Этот скепсис определяется, в первую очередь, тем, что достаточно допустить самую мысль о реальности арифметической составляющей в структуре кода, о какой-то информационной символике в его составе, чтобы неизбежный вывод оглушил своим невероятным экстремизмом: код земной жизни является АРТЕФАКТОМ, то есть, творением разума. Такой вывод способен самым радикальным образом повлиять на мировоззрение Homosapiens: людей, по большому счету, интересует не столько возникновение жизни вообще (интересует, конечно), сколько возникновение ее на нашей собственной планете. Если два эти события по своей природе существенно различны, то... в этом месте Автор пытается стряхнуть с себя наваждение и понять, не сможет ли помочь освободиться от подобной крамолы альтернативная «замороженной случайности» гипотеза «ключ-замок», верификацией которой занимается сейчас ряд экспериментаторов. Цель этой работы — выяснение молекулярных механизмов формирования генетического кода, отслеживая их invitro («в пробирке»).

Менее прицельные эксперименты, начатые еще алхимиками с целью получить гомункулюса (маленького человечка) в колбе, продолженные знаменитой попыткой Юри и Миллера, получивших в колбе соединения, из которых мог бы такой гомункулюс состоять, продолжаются и сейчас, обновляемые введением в систему дополнительных параметров, предполагаемых на ранней Земле. В самом общем виде об экспериментах этого рода мы уже говорили. Очень похоже, что их задача может быть выполнена только если в колбе будут аккумулированы все начальные параметры. Между тем, по крайней мере, три из них до сих пор в этой работе не предусматривались. Первый — это воспроизведение не столько мыслимых на сегодня благоприятных условий для возникновения жизни, сколько их бесконечного разнообразия в замкнутом пространстве лабораторной колбы. Вряд ли молекулярные процессы, которые привели к возникновению жизни (генетического кода), происходили в единственном пузырьке, вмещающем несколько сотен или тысяч или даже миллионов молекул. Вероятнее, таких пространств-пузырьков было множество — в одних формировались различные варианты гиперциклов Эйгена, в других происходили отдельные события, моделируемые более прицельными экспериментами; позднее эти пузырьки объединялись в самых различных вариантах — пока не случилась комбинация, имевшая эволюционную перспективу.

Второй, не использованный до сих пор в таких экспериментах параметр — это время, то есть, миллиард лет напряженной работы. Классический эксперимент Стенли Миллера (1952г) длился неделю и показал наличие в реторте 5 аминокислот. Миллер повторил свой эксперимент в 1958г, добавив в исходную смесь сероводород, в избытке содержащийся в продуктах вулканических извержений. Часть образцов он оставил нетронутыми. Спустя полвека Джеффри Бада из Института океанологии Калифорнийского университета в Сан-Диего проанализировал эти образцы и обнаружил в них ещё и серусодержащие аминокислоты, которые были продуктами реакции, а не результатом жизнедеятельности контаминирующих бактерий. В определенной степени это, конечно, результат применения современных методов анализа, неизвестных во времена Миллера. А если бы и сам эксперимент длился 50 лет? А если бы он длился ту же неделю — но в библейском исчислении, в котором один день — это два миллиарда лет? Прицельными экспериментами — с небольшим числом рационально подобранных компонентов — мы пробуем сократить необходимое для эксперимента время, но пока неясно даже, двигаемся ли мы в правильном направлении.

Наконец, третий параметр — это ввод в систему гравитационного ритмоводителя, не слишком понятную роль которого (облигатную или факультативную — неизвестно) в природе играет Луна. Собственно, весь этот «эксперимент» уже поставлен (правда, не нами), мы — его отдаленный (хотя, возможно, и не конечный) результат.

В настоящее время одними из наиболее интересных экспериментов первой группы, целью которых является выяснение конкретных молекулярных механизмов формирования генетического кода, являются эксперименты с так называемыми аптамерами, небольшими молекулами РНК или одноцепочечных ДНК, структура которых (выясняемая опытным путем) делает их высокоаффинными специфическими лигандами по отношению к молекулам изучаемого вещества. Аптамеры, используемые для исследования происхождения генетического кода, отличаются определенным, пусть и не слишком сильным, стереохимическим сродством с аминокислотами. Такие аптамеры отбираются из комбинаторных библиотек РНК-олигонуклеотидов специальными методами (SELEX-методы от англ. S ystematic E volution of L igandsby Ex ponential Enrichment), суть которых заключается в каскадном обогащении отдельных компонентов этих библиотек, отбираемых на сорбентах, с последующим секвенированием сконцентрированного и очищенного продукта.

Почему аптамеры так привлекательны? Во-первых, потому, что тРНК — по крайней мере, для десяти аминокислот — узнается соответствующей АРСазой и присоединяет специфическую аминокислоту даже если эту тРНК"обрезать" до размера акцепторной мини-спирали (иногда и короче), содержащей ССА-3’-конец. И наоборот: «обрезанная» молекула АРСазы (в некоторых случаях — обрезанная таким образом, что она «не достает» до антикодона) сохраняет тРНК-специфичность. Эти поразительные наблюдения привели исследователей6 к мысли о существовании особого, «операционального» кода, который определяет самостоятельное узнавание молекулами АРСаз"своих«тРНК попоследовательностям акцепторного стебля в районе «посадки» аминокислоты.

Во-вторых, оказалось, что определенные аминокислоты (не все) обладают выраженным сродством к некоторым РНК-аптамерам — в частности, к таким, которые содержат кодоны и антикодоны, узнающие эти аминокислоты в соответствии с современным генетическим кодом. Исследователи отмечают независимостьтакогосродства от механизмов трансляции, так что жизнь в принципе могла его использовать и до формирования этих механизмов. Последующие адаптации привели, в конечном счете, к возникновению известной сегодня трансляции, основными компонентами которой являются тРНК и АРСазы. И если ранние АРСазы имели, скорее всего, РНК-природу, то гипотетический претрансляционныйоперациональныйкодмог быть использован для сборки первых аминокислотных последовательностей — пептидов, способных по эффективности полезных функций выигрывать соперничество с ферментами РНК-мира. Не факт, что этот примордиальный код был даже триплетным. Выяснилось, в-третьих, что сродство аминокислот с аптамерами определяется наличием в составе последних, скорее, антикодонных, нежели кодонных участков.

Гипотеза Сергея и Александра Родиных предполагает, что на ранних этапах операциональный код был ориентирован на РНК-последовательности, ставшие позднее акцепторным стеблем тРНК. Он кодировал четыре-шесть аминокислот; постепенно этот набор обогащался, расширяясь по флангам, пока из первичного кода не выделился тот строгий вариант, который мы сегодня и называем универсальным генетическим. Не слишком, но все же заметная регулярность структуры тРНК, навела этих исследователей на забавную мысль о поэтапной эволюции молекулы тРНК в результате последовательного удлинения (по схеме Фибоначчи) двух исходных компонентов — антикодонного триплета (3 основания) и «хвоста» молекулы 5`-DCCA-3` (4 основания), где D—неспаренный нуклеотидный детерминатор (73-й нуклеотид; обычно это пурин — А, реже G); «хвоста», к которому прикрепляется аминокислота: 3,4,7,11,18,29,47,76. Шестая итерация привела к числу, соответствующему «стандартной» длине тРНК. Близки к этой гипотезе соображения Деларю, который предположил существование каскадного двоичного механизма узнавания АРСазой «своей» тРНК — начиная со второй буквы кодона. Здесь нет необходимости вдаваться в детали, тем более, что молекулярный механизм каскадов Деларю остается неясным.

Так или иначе, рибозим, осуществлявший в машине первичного кодирования функцию АРСазы, неизбежно должен был обладать и матричными свойствами, которые позднее — при замене рибо-АРСаз на белковые — могли участвовать в формировании пар кодон-антикодон. При этом эволюция не делила цепи РНК на кодирующую (смысловую) и некодирующую (анти-смысловую): первоначально обе они были кодирующими, что еще в 1979г предположили Эйген и Шустер. Именно такая симметрия могла развести будущие белковые АРСазы на два класса, которые, в свою очередь, придали ацилируемым аминокислотам их взаимную групповую симметрию. С определенными оговорками эта симметрия нашла свое выражение в одной из модифицированных таблиц генетического кода, которую предложили Родины, назвав ее неслучайной. Мы не приводим ее здесь, поскольку симметрия тех таблиц кода, которые мы уже описали (в первую очередь, матрицы), представляется более выраженной — также, как их оцифровка. Матрица указывает, в том числе, на вторую букву кодирующего триплета как на детерминатор гидрофобности (гидрофильности) кодируемой аминокислоты, в то время, как первая его буква (в меньшей степени третья) определяет ее массу.

Длительная и кропотливая экспериментальная работа, поиск едва заметных следов, отмечавших происхождение и историю генетического кода, всё это почти детективное расследование природы генетического кодирования буквально завораживает интеллект современного биолога, «траченного», несмотря на все предостережения, почти лапласовским детерминизмом и механистическим мышлением, неизбежными знаками времени. Биология долго ещё будет исследовать «молекулярные машины» трансляции, репликации и кодирования, «механизмы» зрения, свертывания крови и т.п., не отдавая себе отчета в том, что ее предмет находится в полушаге от квантового мира, «механика» которого — никакая не механика, а детерминизм для которого — противоестествен. Но эти исследования постепенно обогащают наши знания и рождают новые увлекательные гипотезы и предположения. В этом описанные выше числовые особенности генетического кода, однажды обнаруженные, но не обогащенные пока пошаговой экспериментальной работой (требующей намного большего масштаба), казалось бы, уступают молекулярным исследованиям. Такая работа, однако, впереди.

Гипотеза «ключ-замок» подводит нас к мысли о том, что генетический код мог сформироваться примерно одним и тем же одновременно в нескольких местах с благоприятными условиями на первичной Земле. Более того, он, вероятно, должен оставаться таким же, будучи сформирован в благоприятных условиях и за ее пределами. Известные (хотя и небольшие) отклонения от универсальной версии могут в этом случае быть результатом исходных различий серии кодов, возникших независимо. Эта гипотеза не исключает, однако, и того, что код мог возникнуть в единственном месте, в котором случайно были скомбинированы необходимые условия. Тогда указанные отклонения можно считать результатом дальнейшей эволюции кода в меняющихся условиях. В любом случае и «ключ», и «замок» соответствовали друг другу не слишком точно, допуская определенный люфт, который свидетельствует о том, что эксперименты с аптамерами не стоит трактовать однозначно. Какой контраст с "гипотезой«точной подгонки, приписываемой Господу! С другой стороны, отклонения от универсального кода (их перечень и характер можно найти в ГенБанке) могут серьезно нарушить симметрии матрицы и каллиграммы, а природа инструмента коррекции этих отклонений, приводящей к фиксации описанной здесь кодовой арифметики, совершенно неясна. Во всяком случае, естественная природа этой арифметики представляется чрезвычайно странной. Либо мы должны считать ее просто забавной иллюзией — подобно совпадению числа 76 в фибоначчи-подобном ряду Родиных и наиболее частого числа оснований в молекуле тРНК. И даже в этом случае, отмахнуться от всех этих симметрий, совпадений, «информационных символов» и т.п., однажды обнаружив их, невозможно. Они вновь и вновь притягивают внимание, поражая и красотой, и тайной, и самим своим существованием.

Современный естествоиспытатель вряд ли легко согласится (если согласитсявобще) с тем, что генетический код — это артефакт, даже если этокогда-нибудь станет фактом (невольный каламбур): несовместимая с сегодняшней наукой малохудожественная фантастика, конкретный косяк, как скажут нынешние блаженные младенцы.Трудно в наши дни думать об инопланетянах, иначе, чем о каких-то зеленых человечках, жутких монстрах или всемогущих ангелах во плоти. Но что мы скажем о нашей собственной цивилизации, если она — просуществовав достаточно долго — сумеет, в конце концов, освободиться отнынешнего убожества (что ни говори, но надежды на это она еще подает)?Неизбежным следствием развития технологий и науки станут, в частности, все более успешные попытки промоделировать условия возникновения жизни с помощью суперкомпьютеров будущего. Надежная верификация этих попыток, в конечном счете, потребует увеличения масштабов лабораторной реторты, «плавильного котла», в котором будут осуществляться теоретически рассчитанные молекулярные процессы, — вплоть до планетарных. Чистота и законченность такой экспериментальной работы потребует полной изоляции реакционной смеси (целевой планеты) и продуктов реакции. Возникающие в ходе этой работы хиральная чистота определенных веществ и генетический код, обеспечивающий уверенное воспроизводство молекулярных носителей информации, заключенных в клеточные структуры, будет означать, что эксперимент идет «в штатном режиме,» и естественное любопытство ученых потребует продолжить его до полного завершения, то есть до того момента, пока на целевой планете не появятся разумные существа, способные не только— как сегодня мы сами — искать ответ на вопрос о происхождении жизни, но и освободитьсобственную цивилизацию от каких бы то ни было внутривидовых войн и идиотских властей от Бога с их идиотской политикой. Только в этом случае с ними можно будет разговаривать, только в этом случае эксперимент можно счесть успешным. До его завершениясоздатели приложат все усилия, чтобы оградить свои создания от каких бы то ни было «межзвездных» контактов.

Если дело пойдет подобным образом (а иначе и невозможно представить себе цивилизацию Homo), то, потребуется обязательно промаркировать эксперимент — чтобы потом не сомневаться в возможных контаминациях и легко отличать создания от визитирующих создателей. Такая метка должна быть помехоустойчивой и чрезвычайно стабильной (эксперимент продлится, скорее всего, около 5 миллиардов лет). Генетический код (оставляющий в рамках такой помехоустойчивости еще достаточно широкий выбор вариантов) — это, похоже, единственный пластический материал, на котором можно оставить несмываемую временем метку, клеймо, тавро, информационную сигнатуру, оттиск, знак, «лейблу», бренд — что угодно, свидетельствующее об артефакте, искусственной природе, неслучайности такого выбора. Экспериментаторам необходимо при этом следовать физическим и химическим законам и для будущих белков выбирать такие аминокислоты, аффинные аптамеры к которым или другие факторы, по крайней мере, не мешали бы формированию будущих стабильных кодонов. При этом исходный код — код жизни, произошедшей когда-то во Вселенной «первой», может отличаться от дочернего совсем ненамного. Возможно ли это в принципе — должен, как будто, показать анализ аффинитета различных аптамеров к альфа-аминокислотам, не вошедшим в нашу земную «элитную двадцатку».

 

Глава ∞. Мысли под лестницей (XVI)

Французы говорят: Что-то путное начинает приходить в голову только после того, как тебя выставили за дверь и спустили с лестницы. Глава ∞ (неоконченная) войдет во второе издание книжки – исправленное и дополненное.

Уважаемый Феликс Петрович!

Прочитал Ваш труд. Понял немногое, но восхищен. Понять все (или многое) смогут лишь те, кто, как Вы, знаком и с философской, и с научной стороной проблемы. Вообще, наверно, будущих читателей можно разделить на три категории. Первая, весьма немногочисленная, знакома и с философией, и с молекулярной биологией. Она сможет всерьез оценить достоинства концепции. Вторая знакома с чем-то одним, и то лишь в определенной степени, что позволяет восхититься логикой и глубиной, но не судить о сути дела (я отношу себя к этой категории). Третья, наиболее многочисленная, вообще не поймет, о чем речь, но сможет насладиться живостью слога и искусным построением каждой главы и всей книги в целом.

Н.В.КАВЕРИН, Академик РАМН, Институт вирусологии им Д.Ивановского, Москва .

Уважаемый Николай Вениаминович!

Спасибо Вам огромное за весьма лестную оценку моих небрежных литературных арабесок. Готов согласиться с Вашей классификацией, добавив к ней две дополнительные категории — тех, кто не поймет, но сможет насладитьсязрелищем горящей бумаги, и тех, кто поймет всё, и cеще большим чувством насладится тем же зрелищем. Кстати, когда с темой познакомился Бернард Ройзман, он произнес одно только слово: Difficult. Моя неспособность передать простые мысли простыми словами очень огорчает меня. Сколько уже попыток — ну нет таланта!

С неизменным уважением,

ФФ.

Феликс Петрович!

В художественном отношении Ваша книжка написана здорово! Что до научного, то для подхода к решению проблемы хотелось бы (от автора этого не требуется) иметь какие-то асимптотические формулы типа коэффициентов Клебаша-Гордана, но для очень большого числа членов. Естественно, что никто этого никогда не делал... Решать такую задачу можно было бы, если озадачить развитием асимптотики, скажем, китайцев (их много), снабдив каждого суперкомпьютером. А просто пытаться что-то делать с матрицами размером 2 120 ×2 120 — ну, не знаю...

Доктор физ-мат. наук М.В.АЛТАЙСКИЙ, Объединенный Институт ядерных исследований, Дубна Институт космических исследований РАН, Москва.

Дорогой Миша,

спасибо Вам за добрую оценку моей книжки. К сожалению, я ничего не понимаю в коэффициентах Клебаша-Гордана, испытывая лишь внутренний трепет от завораживающего звучания этих загадочных слов. Что до предложения привлечь китайцев, оно напомнило мне один из мифов современной вирусологии в изложении Бернарда Ройзмана (Университет Чикаго): исследования того или иного вируса становятся наиболее плодотворными тогда, когда число его исследователей, хотя бы по порядку величины, приближается к числу нуклеотидов его генома. Станислав Лем тоже упоминал «праксеологическую истину», в основе которой лежит простая арифметика: если два землекопа выроют яму за три часа, то сто тысяч сделают это за долю секунды. И товарищ Сталин, сравнивая численное превосходство наших простых Т-34 над качественными немецкими «тиграми» в Курском сражении, справедливо заметил: Количество — это тоже качество. Так что я не возьму на себя отвагу усомниться в причастности к делу указанной Вами асимптотики.

С неизменным уважением,

ФФ.

Дорогой Феликс Петрович,

Не могу сказать, что до конца разобрался в рукописи. По математике ничего не пишу. Там все достаточно сложно, и понадобится время чтобы понять. Но как крупный дилетант, набросал некоторые общие замечания :

— Интересный труд, но весьма испытывает лояльность читателя.

— Наряду с точными и острыми мыслями и наблюдениями, есть вещи, которые иначе как пустой болтовней не назовешь.

— Жанр этого произведения не определен, как не определен круг читателей. Как бывший поклонник Беллоу, а ныне его достаточно резкий критик не могу не отметить некоторого его влияния. Далеко не всегда в лучшую сторону.

Что пошло бы рукописи на пользу :

— Выбросить введение. Там почти все - пустые разговоры. Эффективно использовать для повышения артериального давления у оппонентов.

— Выбросить новоизобретенную нумерацию глав со всеми сопутствующими словесными рюшами. Рукопись и так перенапрягает мозг.

— Выбросить богоборчество. Кусочки симметрий в наблюдаемых экспериментальных данных для этого недостаточно убедительны.

— Выбросить политику. Хотя эти кусочки написаны блестяще, но здесь они только вредят.

— Резко сократить мемуарную составляющую - оставить только то, что повлияло на данную работу.

— Выбросить рассуждения про большой взрыв и про первые 10 в степени минус бесконечность секунд после его начала. Это еще хуже, чем богоборчество.

— Ограничить использование разных шрифтов и заглавных букв для подчеркивания мыслей, понятий и др. Такая мнимая многозначительность мешает воспринимать даже очень интересные вещи.

— Ироническая интонация, а также некоторая самопародия и гротеск очень идет той части рукописи, где содержатся самые смелые мысли. Чем менее серьезно их излагать, тем меньшее отторжение они вызовут у читателя.

— Может быть, все, что мне так и хочется выбросить, надо просто отделить в отдельный философский трактат. У которого точно найдется свой круг читателей.

Что мне очень понравилось :

— очень интересно, даже искрометно написаны многие вещи из истории науки. Я про это ничего не знал.

— Идею рукописи всячески поддерживаю. Наблюдая нынешнее развитие молекулярной биологии, относить искусственное происхождение жизни к лженауке абсурдно.

…..

Прошу в пианиста не стрелять, советы были выбиты насилием над личностью. Ой, она и сейчас дерется.

Доктор физ-мат наук В.ГАРАНЖА, Вычислительный Центр РАН

Дорогой Володя!

Спасибо за то, что нашли время познакомиться с моими скромными литературными опытами и на них отозваться. Я получил колоссальное удовольствие, читая Ваш комментарий, поскольку на генном уровне предпочитаю критику похвале (разве что за каким-нибудь, ну хоть единственным, исключением). И потом - я практически полностью с Вами согласен: почти все, что не понравилось Вам, не нравится и мне. Более того, с самого начала я постоянно правил текст, постепенно выбросив из него >95% политической патетики и многочисленные лирические отступления, которые можно трактовать как мемуарные (всего этого Вы, к счастью, уже не видели; кое-что сохранилось в черновиках). С возрастом, однако, неизбежно становишься болтливее. В молодости я едва выносил это; со временем махнул рукой. Так что частью целевой аудитории книжки обязательно будут зайцы в сарае, все равно – ровесники или молодежь. Нравилась тем зайцам болтовня деда Мазая или нет – поди спроси! Лишь бы за бердан не хватался свой старый, да ласков был. А я отношусь к своим читателям с величайшим уважением, и некоторые из них – знаю точно – приемлют раздражающую других манеру письма. Прошу прощения, что не смог угодить и тем, и другим - хотел бы, да не вышло. Ну, а без политики и воспоминаний есть моя статья в арХив’е (ку-био) 2009, перепечатанная в2011сборником “Священные Своды ГерпесвирусологииJ” и процитированная затем журналом Symmetry: CultureandScience, 2012. Кроме того, в Интернет-версии основной мысли книжки посвящена Часть Третья (Арифметика генетического кодирования), суть которой заключается в том, что возникновение биологической информации как запоминаемого выбора из двух оставило в генетическом коде серию реликтовых билатеральных симметрий особенностью которых является маркировка числами, имеющими характер информационных сигнатур. На выбор же жанра я забил и положил - с приборами и прочей...

- Аппаратурой, - подсказывает любезный Фагот.

- Совершенно верно, благодарю!

А вот влияние Сола Беллоу – даже не с лучшей стороны – это для меня приятная (все-таки приятная!) неожиданность. Сам я постоянно ощущал влияние, скорее, Лема – а, среди прочих, даже, как ни странно, - моего первого литературного кумира - Гоголя (не в том смысле, что стараюсь ему подражать: рука не поднимется на такое святотатство, а в том, что всегда чувствую за спиной его ухмылку). Но, согласитесь, здорово было бы прочесть в каком-нибудь отзыве: “ощущается влияние Гоголя, хотя далеко не всегда в лучшую сторону”! Я бы понял. К чикагцу же Беллоу я все равно неравнодушен (извините за неуклюжий каламбур) – в первую очередь, из-за его verypoetic отношения к Чикаго (“Дар Гумбольдта”), чем-то близкого моему. Люблю этот город больше, чем любой другой в Америке, даже Нью-Йорк.

O’Hare, O’Hare is sheer despair!..

О’Хейр – главный аэропорт Чикаго. Пронзительное место для расставания с друзьями.

…Я не занимаюсь богоборчеством. Атеизм – в том смысле, какой мне близок – вызывает к религии двоякое отношение. Идеи милосердия, объединения и знания своих корней я готов принимать даже в той форме, которую она предлагает – что взять с людей сегодня? Наукой занимается очень немногая их часть. Но как инструмент познания или понимания мира (а только это - и я еще раз напомню Стива Вайнберга – “поднимает жизнь человека над уровнем фарса”) религия никуда не годится. Бог непостижим, это правда, но - постигаем. И если наша планетная система – это и вправду колба, в которой “долгоживущая цивилизация” проводит эксперимент по выращиванию жизни в режиме реального времени (чего, как Вы справедливо заметили, исключить совершенно нельзя), то стабильная и надежная метка эксперимента должна сопровождаться также оберегающими его мерами и инструментами наблюдения. Отсюда – рукой подать до идеи Бога, которая почти полностью устроила бы атеиста, поскольку выбор формулировки понятия Бог становится в таком случае не более, чем делом вкуса.

Бога за зло держит т.н. воинствующий атеизм, который никакой не атеизм, а сплошь дурная политика или раздражение – порой справедливое – людьми Церкви. Но когда в музее Альбукерка, Нью-Мексико, видишь копии Малыша и Толстяка (оригиналы сделаны и использованы людьми, по преимуществу, верующими), становится особенно ясно, что религию милосердия нельзя принимать слишком буквально. На фотографии, сделанной Автором, - эти двое (Малыш [Хиросима] – слева внизу - зеленый, Толстяк [Нагасаки]– желтый).

Спросите какого-нибудь кришнаита, не способного опустить пятку на землю без опасения раздавить еле заметную букашку, что он думает о саранче, нацистах, бледной спирохете и подобных шедеврах Создателя, - и он понесет совершенную околесицу. А кто-то добавит и про “потерянный рай”. Между тем, всякое сомнение в догматах церкви – шаг в сторону атеизма. В этом направлении церковь и эволюционирует, и сегодняшняя РПЦ, какой бы они ни казалась нам, скорее всего, выглядела бы нестерпимо еретическим заведением в глазах священнослужителей времен Бориса Годунова. Об этом и говорит ДжиллТартер. А вообще – давно замечено, что с усилением влияния церкви растет людское невежество. Всегда. Заметьте: “с усилением”, а не “с наличием”. Иран – пример некорректный (а может быть, как раз и корректный). И как обойти вниманием власть, способствующую этому усилению и этому росту? В православном храме русский человек остро ощущает историю своей страны, в европейском соборе – историю христианской культуры. А под куполом бахаистского храма, где идея Бога выступает в абстрактном виде, особенно ясно, что молиться можно и в планетарии, не украшая его символикой мировых религий. Планетарии всех стран, соединяйтесь! Что же до болтовни церковных чинов, из высказываний которых следует, что “ценность”, скажем, Грибоедоваопределяется прежде всего его государственной деятельностью (работой в МИДе), а не частной (“Горе от ума”), то тут хоть святых выноси. Государство, между прочим, его и сгубило, предписав вести тегеранские переговоры максимально жестко и без учета местных (кстати, религиозных) традиций. То же относится и к Салтыкову-Щедрину, провинциальному столоначальнику: за “Историю одного города” его вполне можно отнести к “ненавистникам России”. То же относится и ко множеству других насмешников и просто неглупых людей. Про всякие же не служащие государству эмигрантские морды, вроде Герцена (кто он такой? ленинский персонаж, “разбуженный” декабристами?) или Бродского (а этот кто такой? осужденный тунеядец?) таким чинам и говоритьпротивно. И политика этого Карфагена вновь лезет во все щели, делая неврастеником любого нормального гражданина, которому небезразлично, что творится на его родине. Так что Дали – живи он в наше время и в нашей стране – непременно написал бы “Великого Модернизатора” – затянутого в пиджачок наночеловечка с пряменькой спинкой на продолговатом велосипеде одноименного плавленого сыра со вторым седлом сзади. Это для инструктора, - говорили бы искусствоведы, - как в ЯК52. А Гала – вспомнив забавную опечатку в одном из номеров журнала “Нива” времен ее детства - спрашивала бы: Где же второй велосипедиот? И Сальвадор отвечал бы ей: А второй у меня на первой картине, помнишь?

“Нам нужны Великие Пресмыкающиеся, а не Великие Хартии!” – вот какая мысль читается в словах тех, кто цитирует сегодня Столыпина перед едиными холуевцами. Были уже такие, но кончилось их величие Великим Метеоритом, который очистил место совсем для другого класса. Сказано же: метеориты просто так с небес не падают. “Нам нужна великая Россия, а не великие президенты?” Нонсенс, который не способен оценить тот, кто всерьез принимает всю эту политмойву. Ну, попадаются в косяке чуть подлиннее, вроде Доброгрыза, для которого парламент – “не место”, а серьезная наука – мракобесие. Но их величие измеряется только в сантиметрах. Долго ли их терпеть? Не знаю… Возможно, английские лужайки и требовали шестисот лет стрижки, чтобы стать такими завидными, но сегодня существуют возможности значительно сократить этот срок. Чтобы поумнеть, не надо пресмыкаться еще 60 миллионов лет.

“Философия” моя – это возрастное, да и куда без нее в рассуждениях о жизни? Кому-то ведь желанны и стигматы святой Терезы. Но с Кантом я не завтракал и от метафизики постарался удержаться. Мне лишь хотелось дать понять читателям, что чудесное сотворение и авторское клеймо – разные вещи. Для чего я и посчитал нужным напомнить, что вера и мораль (или атеизм и безнравственность) – нетождественны. Gottmituns, шептали сквозь зубы божьи создания, убивая себе подобных, шепчущих: С нами Бог! Вот это и есть богоборчество!

В религии есть несколько положений, по которым она, вроде бы, расходится с атеизмом. Одна из них – Акт Творения. Ну при чем здесь, ей-богу, Бог? Действия, которые неизбежно предпримет Разум в отношении жизни и о которых написано в книжке, “долгоживущая цивилизация” предпримет и в отношении Вселенной в целом: наблюдение, размышление, моделирование “на стенде”, изготовление “в металле”. Окажется ли возможным последний этап, покажет опыт, но отнюдь не вера, которая ставит предел мысли, легкомысленно называя этот предел этической нормой. Для мысли пределов нет. Аббревиатура ХВ - это для атеиста не мифическое событие с троекратными поцелуями, а один из немногих вдохновляющих документов человеческой цивилизации – Карта Магна – великая Хартия Вольностей.

Но может оказаться, что технологический прогресс в некоей перспективе (не настолько близкой, как полагают некоторые) действительно войдет в принципиальное противоречие с биологической природой человека и погубит его – либо будет остановлен. Вот тогда – но не прежде! - люди вспомнят, что уже давным-давно сказано: “Жить на этой планете – только время терять!”.

Другое спорное положение – теория эволюции. Полуграмотное утверждение, что “дарвинизм до сих пор не имеет научного подтверждения”, или протесты против доминирования в школе взглядов “официальной” науки - унылая чушь. Никакой “официальнойнауки” не существует. Эти два слова в принципе несовместимы. Есть наука – и все остальное, что вполне можно изучать в школе – но не как “альтернативную точку зрения”, а как сомнения в истинности “официальной”. Сомнение – один из мощных двигателей науки. Что до доказательств дарвинизма, читайте больше, господа. Когда Церковь примет дарвинизм, а это случится с той же неизбежностью, с какой она приняла Коперника, окажется, что религии никакой Дарвин не помеха.

Пара моих слов об адронной эре – в силу явной причастности к идее “точной настройки” и, соответственно, к Антропным Принципам - должна, по-моему, быть, скорее, привлекательной для верующего, нежели отвергаемой им с порога.

Со шрифтами вправду косяк. По возможности, старался от них отделаться, но они у меня все же не играют той роли, что прописные буквы у академика Фоменко, подчеркивающие океанскую глубину мысли. У меня они - что-то вроде “мягких кавычек”: много цитировать пришлось из того, что давно в народе.

О математике. Мне кажется, в книжке нет никакой математики, если не считать ею нумерацию глав. И не настаивать на том, что сегодняшняя математика способна ответить на вопросы, случайно ли симметрии кода сопровождаются озадачивающими числами и случайны ли сами эти числа. Но кто знает, что будет завтра?

Ну, а повышение артериального давления “оппонентов”, перенапряжение их мозгов, испытания их терпения и законопослушности (лояльности) - на то есть упомянутый выше камин, а также капотен и пиво. И прелестные частушки-пофигушки Тимура Шаова (YouTube).

С неизменным уважением,

ФФ.

DearFelix,

...my interest to your “tetrahedron model” is growing and growing. Now, I find that you are not only a molecular virologist but you are very well documented in fundamental physics and cosmology. And

you have constructed a nice geometric classification model of the 20 amino acids (tetrahedron). It has a link to what is called 3d “Tetraktys” and many other virtues.

Thank you for your beautiful image of your tetrahedron. Apparently there is a tetrafold balance preservation for the “invariant monomeres”: carbon, hydrogen, atom number and nucleon number (you mentioned this latter in your paper). As a matter of fact —

( G, P, K, Y ): 14 carbons, 23 hydrogens, 37 atoms and 221 nucleons;

( A, N, L, F ): 14 carbons, 23 hydrogens, 37 atoms and 221 nucleons.

There is certainly a deep relation between the nucleons-numbers and the atom-numbers. If these numbers are right, this is thought provocation, isn’t it? You said in your discussion “does the modern table of the genetic code contain any hint of its origin” (M.Eugen). I’m also convinced and agree with you that some hint must be present; I do have an idea that I’m working. I’m glad to know about yourself and your work.

Tidjani Négadi Professor, Département de Physique, Faculté des Sciences, Universitéd’Oran, 31100, Oran, Algérie

Др Тиджани Негади, Профессор, Отделение физики Научного факультета Оранского Университета, Алжир

Dear Tidjani,

Thank you for your warm letter and interest in the subject. Actually I did not notice the carbon-atom balance of the tetrahedron of the genetic code you mentioned, but there are so many symmetries, equilibria and digit matches in a series of the code patterns described that I had to select some of them based on my personal taste.I feel great sympathy for those who are interested in the formalism of the genetic code and reasons and consequences of it. The majority of scientists are focused on the physics and chemistry of the origin of life. I think that the arithmetic code displays reflections on the origin of life beyond the molecular biological axiomatic. Itiswhatcausesaburninginterest.

Добавлю к этому, дорогой Тиджани, что очень настороженно отношусь к эзотерике и ко всякого рода числовым совпадениям (которые, простите, я даже удалил из Вашего комментария). Уже само это слово “тетрактис” меня сильно настораживает.

С неизменным уважением,

ФФ.

...Знаю ваши со Щербаком симметрии и числа. Думаю, что это просто совпадения. Везде, где возникает жизнь, а это очень редкое явление, общая структура генетического кода должна иметь сходные черты, хотя коды будут, скорее всего, несколько различаться. И потом — ваши построения не относятся к происхождению жизни как таковой; вы привлекаете к делу кого-то, кого трудно отличить от Бога, и говорите только о нашей планете.

Доктор биологических наук Профессор А.Д.Альтштейн, Институт биологии гена РАН

(из частной беседы о гипотезе происхождения жизни на основе прогенов).

Уважаемый Анатолий Давыдович!

Полностью согласен с Вами относительно нашего акцента на специфичность земного варианта происхождения жизни. Возможно также (как Вы полагаете), что общий паттерн генетического кода повсюду более или менее одинаков, однако, даже небольшая рациональная модификация такого паттерна вполне может служить информационной сигнатурой. Как реализовать такую модификацию? Исключая какие бы то ни было чудеса, считаю необходимым напомнить, что бОльшая часть уже известной нам Вселенной приходится на темную материю и темную энергию — кто знает, какие физические законы работают в темном мире и к каким технологиям придет цивилизация, используя их? Нельзя исключить, что эти технологии помогут влиять на эволюцию материи в отдаленных частях Вселенной, физический контакт с которыми ограничивает, например, известная нам скорость света. Философия Вашего подхода делает практически невероятным межзвездный межцивилизационный контакт на основании относительной недолговечности цивилизаций. И хотя цивилизация Homo не вызывает больших надежд в этом отношении, даже мне — черному оптимисту — хочется все же оставаться оптимистом. Иначе вопрос Ферми повисает в воздухе, а "долгоживущая цивилизация«ДжиллТартер становится утопией. Между прочим, мне очень симпатична Ваша гипотеза прогенов, хотя я не химик, и не могу цепляться к ее шероховатостям. Вы очень убедительно ее аргументируете, и многое из того, что Вы можете так ярко донести в устной речи, мне придется все же извлекать из Вашей статей 87-го и 88-го года; устную речь я не могу схватить так легко. Разумеется, это свидетельствует о моей умственной ущербности, так что меня поддерживает только известная мысль Эдит Пиаф о способности говорить и писать. И все же — чтобы схватить устную речь, она должна быть краткой и по существу. Именно этого требовал на своих знаменитых семинарах И.М.Гельфанд. Письменная может быть и полной всяческих аллюзий, намеков и прочего — так же как может она быть и подлиннее. Над ней есть время поразмыслить. В моем случае суть дела сжато изложена в той третьей части книжки, которая называется «Арифметика генетического кодирования». Арифметикой все это и ограничивается — как на том И.М.Гельфанд и настаивал, когда речь шла о применении математики в биологии. Жизнь во Вселенной, Анатолий Давыдович, вполне может быть сформирована и по Вашему сценарию, но «долгоживущая цивилизация» обязательно будет ставить эксперименты по моделированию такого события, засевать «новые грядки» и стараться продлить себя. И если возникновение жизни Вы считаете редкостью, экспериментальная работа и, тем более, рациональный посев намного увеличат частоту таких событий. Но не вероятность нашей встречи с Ними.

С неизменным уважением,

ФФ.