Послевоенный кризис и наступление фашизма

Особая острота классовой борьбы в Италии после первой мировой войны была обусловлена некоторыми особенностями развития этой страны в предшествующий период. Важное значение имел при этом тот факт, что национальное и государственное объединение Италии во второй половине XIX в. произошло на основе компромисса между буржуазией и крупными аграриями. Прямым итогом этого компромисса было сохранение феодальных пережитков в сельском хозяйстве, которые тормозили развитие товарооборота между городом и деревней и сужали таким образом внутренний рынок для промышленности. Это в гораздо большей мере, чем бедность природными ресурсами, задержало развитие в Италии крупной промышленности.

Характерной для развития итальянского капитализма являлась «южная проблема». В результате долгих веков раздробленности Италии Юг страны в значительной мере отстал в экономическом и политическом развитии от Севера. Это отставание еще более усиливалось вследствие того, что уже после объединения страны промышленники Севера использовали Юг как выгодный рынок сбыта для своей продукции. В значительной мере именно за счет Юга осуществлялась индустриализация северных районов страны. Трудовые слои населения Южной Италии подвергались особенно жестокой эксплуатации и тяжелым поборам.

Налоговая система в Италии была одной из самых тяжелых в Европе. От нее страдало в первую очередь крестьянство. Сотни тысяч крестьян, эксплуатируемых помещиками и разоряемых государственными налогами, уходили с насиженных мест, создавая постоянную армию безработных. Часть из них вместе с рабочими и ремесленниками вынуждена была покидать страну. В начале XX в. эмиграция из Италии была самой большой в мире, достигая в среднем 600—700 тыс. человек ежегодно.

Излишек дешевой рабочей силы давал буржуазии возможность еще жестче эксплуатировать итальянский рабочий класс, который принадлежал к одной из наиболее низкооплачиваемых категорий пролетариата в Европе. Характерно также, что в отличие от Англии, Франции и Германии рабочая аристократия в Италии была сравнительно невелика. В этих условиях классовые противоречия между пролетариатом и буржуазией приобретали здесь особенно острый характер. Правда, по численности, степени концентрации и удельному весу в нем передовых отрядов — металлистов, горняков и т. п. итальянский пролетариат уступал пролетариату более развитых в промышленном отношении стран. Он испытывал на себе в значительной мере влияние мелкобуржуазной стихии, а в его революционности содержался немалый элемент бунтарства. Однако под влиянием социалистической пропаганды, по мере дальнейшего обострения социальных противоречий классовое самосознание пролетариата возрастало, и он медленно, но неуклонно превращался в передовую силу итальянского общества. Многочисленный сельскохозяйственный пролетариат способствовал распространению пролетарского влияния в итальянской деревне.

Воссоединение Италии действительно завершилось созданием единого государства не только независимого, но и с формальной точки зрения вполне современного. Его конституционная, юридическая, военная и административная структура формировалась по образцу передовых буржуазных государств Европы. Но в отличие от них итальянское буржуазное государство складывалось на основе отсталых экономических и социальных отношений. Сохраняя и узаконивая эти отношения, итальянская буржуазия не могла править демократическими методами, прибегала к ограничению свободы в большей мере, чем буржуазия ряда других стран. Этим в значительной мере объясняется ограниченный характер сложившегося в Италии либерального государства, и именно в этом была имманентно заложена все более возрастающая угроза кризиса итальянского парламентаризма и конституционного государства.

Не имея возможности разрешить острейшие внутренние противоречия путем коренных экономических и социальных преобразований, итальянская буржуазия стремилась укрепить свои позиции путем империалистических захватов. Выйдя на мировую арену с опозданием и застав мир уже поделенным между другими странами, итальянский империализм добивался передела мира путем грабительских войн. Отсюда особенно хищнический характер итальянского империализма, который был сравнительно слабым и мог решать свои задачи, только опираясь на другие, более сильные державы.

Серьезная попытка в этом направлении была предпринята во время первой мировой войны, когда после долгих торгов с обеими воюющими коалициями Италия выступила в мае 1915 г. на стороне Антанты. Война стоила итальянскому народу больших жертв и лишений, однако она не оправдала надежд, которые возлагали на нее итальянские империалисты. Победители решали вопрос о добыче пропорционально силе каждого из них. Поэтому Италия не смогла добиться удовлетворения одного из главных своих требований — присоединения к ней района Фиуме. Что же касается тех территорий, которые были обещаны Италии как плата за ее вступление в войну на стороне Антанты, то даже здесь аппетиты итальянских империалистов не были полностью удовлетворены их более сильными союзниками. В результате итальянские империалисты чувствовали себя «побежденными в лагере победителей».

Война оказала существенное влияние на экономическое развитие Италии. Она способствовала росту тяжелой промышленности и усилению позиций крупного капитала. Именно в период первой мировой войны Италия превратилась из страны аграрной в аграрно-индустриальную. Значительно выросла металлургическая, машиностроительная и химическая промышленность. Ввиду трудностей доставки угля из-за границы развилась гидроэнергетика. Ускорился и процесс концентрации промышленности. Во время войны выросли гигантские концерны «Ансальдо» и «Ильва» в тяжелой индустрии, мощные тресты ФИАТ в автомобилестроении и «Бреда» в производстве военного снаряжения и железнодорожного оборудования.

Однако сразу же после окончания войны итальянская промышленность вновь оказалась без емкого внутреннего рынка. Ее положение становилось тем более тяжелым, что в результате войны многие традиционные внешнеторговые связи Италии оказались нарушенными. Все это в значительной мере определяло настроения беспокойства и недовольства в среде «капитанов индустрии» — крупных промышленных магнатов и монополистов.

Для характеристики экономического положения Италии после первой мировой войны весьма показательны следующие цифры: внутренний государственный долг возрос с 15,3 млрд. лир в 1914 г. до 49,9 млрд. лир в 1919 г.; внешний долг, отсутствовавший до войны, достиг в 1919 г. 19,2 млрд. лир, сумма военных убытков равнялась 12 млрд. лир; золотые запасы центральных банков и правительства, которые в 1913 г. составляли 267 млн. долл., уменьшились в 1919 г. до 200 млн. долл. Количество находившихся в обращении бумажных денег возросло в 8 раз. Рост цен на основные продукты потребления населения происходил в процентном отношении следующим образом (1913 г. — 100%): 1919 г. — 353, 1920 г. — 454,4.

Сразу после окончания войны под непосредственным влиянием Великой Октябрьской социалистической революции итальянские трудящиеся перешли в наступление против господствующих классов. По сравнению с 1911 г. — годом наиболее сильного забастовочного движения в предвоенной Италии — число забастовщиков увеличилось в 1919 г. более чем в 4 раза, a в первом полугодии 1920 г. забастовочное движение в Италии по отношению к численности населения было самым значительным в мире.

Рост забастовочного движения сопровождался массовым вступлением трудящихся в профсоюзы. Так, число членов Всеобщей конфедерации труда возросло с 249 039 в 1918 г. до 1 159 062 в 1919 г., а к концу 1920 г. достигло 2 320 163 человек. Всего в 1920 г. профсоюзы объединяли около 3,8 млн. трудящихся, т. е. почти в 5 раз больше, чем до войны. Это свидетельствовало о стремлении широких масс итальянских трудящихся к организованным формам борьбы за свои права и интересы.

Рост политической сознательности трудящихся проявился в небывалом по размерам притоке в ряды Итальянской социалистической партии. Число ее членов возросло с 19 тыс. человек в 1918 г. до 70 тыс. в 1919 г. и до 216 тыс. человек в 1920 г. А в результате парламентских выборов в ноябре 1919 г. социалистическая партия оказалась самой сильной партией страны. Она получила 1 756 344 голоса и провела в парламент 156 депутатов (на предыдущих выборах в 1913 г. — 347575 голосов и 52 места в парламенте).

В первых рядах борьбы итальянских трудящихся шел пролетариат. Пролетарские массы Италии боролись за коренные социальные преобразования под лозунгом «Сделать, как в России!» Их борьба приобретала ярко выраженный революционный характер и создавала непосредственную угрозу для капиталистического строя в Италии. Наряду с пролетариатом в активную борьбу против господствующих классов включились широкие массы крестьянства. Пример Советской России, где помещичья собственность на землю была ликвидирована и земля перешла в руки крестьян, оказал революционизирующее влияние на борьбу крестьян и батраков в Италии. Эпизодические захваты необрабатываемых и помещичьих земель, начавшиеся весной 1919 г., переросли к осени того же года в массовое движение. Серьезное недовольство политикой господствующих классов выражали также средние слои города, положение которых в результате войны резко ухудшилось. Часть из них оказалась под сильным влиянием пролетариата. Это относится в первую очередь к инженерно-техническим работникам промышленности, принимавшим после войны активное участие в забастовочном движении.

Общее соотношение классовых сил в Италии после окончания войны складывалось в основном в пользу пролетариата. В течение 1919 и первой половины 1920 г. правящие классы Италии вынуждены были пойти на серьезные уступки трудящимся. Были приняты законы о переходе к крестьянству больших массивов необрабатываемых земель, был введен восьмичасовой рабочий день, приняты меры по охране труда, улучшению условий найма и увольнения рабочей силы, уменьшению штрафов и т. д. Предприниматели вынуждены были пойти на увеличение заработной платы промышленным и сельскохозяйственным рабочим и привести ее в ряде случаев в соответствие с ростом дороговизны.

В значительной мере под давлением трудящихся правящие классы Италии отказались от планов активного участия в интервенции против Советской России. В целом в это время можно говорить о кризисе государственной и политической системы в Италии, или, согласно итальянской политической терминологии, о кризисе либерального государства.

В этой исторической перспективе и происходит рост и усиление фашизма, вождем которого в Италии был Бенито Муссолини. Весьма характерно, что он оказался в авангарде контрреволюции, придя «слева», из рядов «ультрареволюционной» группы в социалистической партии. Его биография и жизненный путь представляют в этом отношении определенный интерес.

Человек, с именем которого связаны истоки мирового фашизма, родился в 1882 г. в семье мелкого ремесленника — кузнеца-одиночки. В юности эмигрировал в Швейцарию, где некоторое время зарабатывал на жизнь физическим трудом. По возвращении на родину вступил в 1903 г. в социалистическую партию. Выделялся как организатор, журналист, оратор. Впоследствии Муссолини неоднократно спекулировал на своем «пролетарском» происхождении. Уже после прихода к власти он говорил об этом в своих выступлениях перед рабочими. Он говорил о своих предках, которые были крестьянами, о том, что сам он в юности занимался трудом, и потому, дескать, не может быть врагом рабочих.

Но вот как тот же Муссолини говорит в другом месте о формировании своего духовного склада, об идеях, впитанных им еще в молодости: «Когда мне было двадцать лет, меня приводил в восхищение Ницше, он-то и укрепил антидемократические элементы моей натуры. Прагматизм Уильяма Джемса также очень много помог мне в моей политической карьере. Он дал мне понять, что тот или иной человеческий поступок должен оцениваться скорее по своим результатам, чем на основании доктринальной базы. ... Но более всего я обязан Жоржу Сорелю: этот учитель синдикализма своими жесткими теориями о революционной тактике способствовал самым решительным образом выработке дисциплины, энергии и мощи фашистских когорт».

Эти слова достаточно убедительно показывают, каков был в действительности ранний социализм «ультрареволюционера» Муссолини. Вполне логичным был его выход из социалистической партии после начала первой мировой войны. Социалистическая партия выступала в это время за нейтралитет Италии. Муссолини становится одним из лидеров движения за вступление в войну.

Сочетание яростного национализма с социальной демагогией было характерно для всей деятельности фашистской организации, созданной Муссолини 23 марта 1919 г. Само слово «фашизм» происходит от итальянского слова fascio (пучок, связка, союз). Организация, созданная Муссолини, называлась «Фашо ди Комбаттименто» (Союз борьбы). Вначале она насчитывала всего несколько десятков человек. Постепенно она стала расширяться, главным образом за счет бывших фронтовиков.

Настроения довольно большой части бывших фронтовиков имели общую специфику и особенности. В их сознании тесно сочетались националистические и революционные лозунги той эпохи. «Нас предали! Союзники надругались над кровью, пролитой итальянцами в войне!» — такого рода настроения, питаемые шовинистической пропагандой, переплетались со стремлением к социальным переменам, выливались в смутные лозунги «спасения нации», «укрепления ее достоинства», «обеспечения героям окопов возможности воспользоваться революционными плодами войны». Все это предопределяет переход части бывших фронтовиков, в основном выходцев из мелкобуржуазных слоев населения, на позиции фашизма с его националистическими и социальными лозунгами.

Одним из главных пунктов Учредительной декларации фашистов было требование об аннексии Фиуме и Далмации. Впоследствии это требование уже не сходило со страниц центрального печатного органа фашистов газеты «Пополо д'Италиа». Одновременно фашисты выступили с демагогическими лозунгами по вопросам внутренней, в первую очередь социально-экономической, политики. Они объявили себя сторонниками всеобщих выборов, восьмичасового рабочего дня, участия рабочих в техническом руководстве предприятиями, единовременного прогрессивного налога на капитал и секвестра 85 % военных прибылей, национализации всех военных предприятий и т. д.

Несомненно, что выдвижение подобного рода требований было обусловлено острой революционной обстановкой, которая сложилась в Италии. Любая партия, любая политическая группировка, желавшая обеспечить себе массовую базу, вынуждена была выдвигать требования социального характера. В этом отношении фашисты не отличались от подобных им организаций, в том числе и от движения, возглавляемого Д'Аннунцио, который с отрядом добровольцев занял Фиуме, поставив итальянское правительство перед свершившимся фактом.

И все же фашисты с самого начала показали себя наиболее беспринципными и ловкими политиками в борьбе за привлечение к своей организации самых различных социальных элементов. Фашистская «Пополо д'Италиа» писала: «Мы позволяем себе роскошь быть аристократами и демократами, консерваторами и прогрессистами, реакционерами и революционерами, легалистами и иллегалистами в соответствии с обстоятельствами времени и средой, в которой мы вынуждены действовать». Об этом же говорил дуче в своем выступлении в Беккарийском университете в Милане 19 июля 1919 г. Он заявил, что фашисты в зависимости от обстоятельств прибегают «к сотрудничеству классов, борьбе классов и экспроприации классов». Иными словами, фашисты против каких бы то ни было точных определений и концепций. Поэтому они вначале выступали и против создания партии, как таковой, «ибо сама идея партии содержит в себе доктрину и программу».

Все это дало фашистам возможность наряду с открытой террористической борьбой против революционного движения трудящихся вести разлагающую работу в массах и добиться уже в первый период существования своей организации некоторых успехов в этом направлении. Так было, например, во время волнений на почве голода летом 1919 г. Газета «Пополо д'Италиа» писала в это время: «Мы объявляем полную солидарность с населением различных провинций, восставших против тех, кто морит его голодом... Нужны конкретные и решительные действия. В борьбе за осуществление своих священных прав толпа обрушит гнев не только на имущество преступников, но и на них самих». Это типичный образчик фашистской демагогии, с помощью которой фашистам в ряде случаев удавалось увлечь массы за собой. Фашисты старались превратить эти эпизодические контакты в более прочные. С этой целью они создали целую сеть политических организаций. В октябре 1919 г. на съезде фашистов было представлено 22 местных «фаши», насчитывавших около 17 тыс. членов. Сочетание военной и политической организации давало фашистам определенное преимущество по сравнению с другими контрреволюционными и националистическими военными союзами.

Характерно, что даже первые ультрадемагогические лозунги и требования фашистов не могли обмануть наиболее внимательных буржуазных политических деятелей. Орландо, который занимал в момент зарождения фашизма пост премьер-министра, свидетельствовал, что начиная с июня 1919 г. он рассматривал Муссолини как представителя крайне правого национализма. А либерал М. Миссироли писал, что даже вначале в политических кругах буржуазии никто не считал фашизм левым движением и его лозунги рассматривались как маневр для того, чтобы обмануть массы. Неудивительно поэтому, что, несмотря на все угрозы со стороны фашистов, многие промышленники с самого начала относились благожелательно к фашистской организации и даже оказывали ей финансовую поддержку.

И все же в обстановке мощного подъема революционного движения трудящихся фашисты не вышли из рамок сравнительно небольшой контрреволюционной и националистической организации. Они не пользовались сколько-нибудь заметным влиянием даже на ту часть населения, которая была настроена враждебно по отношению к революционному движению трудящихся. Об этом свидетельствовал, например, провал фашистов на парламентских выборах в ноябре 1919 г., когда они не получили ни одного мандата. Не был избран даже Муссолини, баллотировавшийся в Милане.

Большое влияние на развитие фашизма в Италии оказали сентябрьские события 1920 г. В то время трудящиеся по всей Италии стали занимать заводы и фабрики, устанавливая на них свою власть. Начавшись с экономического конфликта, движение переросло первоначальные рамки и превратилось в мощное революционное выступление пролетариата. Большинство рабочих рассматривали захват предприятий как «начало революции». Дж. Джолитти, бывший тогда премьер-министром, признавал впоследствии в своих мемуарах, что он не мог бросить на заводы войска и полицию, так как боялся, что в этом случае рабочие устремились бы на улицы и площади.

Но именно в этот момент стала особенно очевидной слабость Итальянской социалистической партии, которая разъедалась внутренними противоречиями и в конечном счете была неспособна организовать и возглавить решительное революционное выступление пролетариата. На правом фланге партии находились реформисты, пытавшиеся втиснуть движение трудящихся в русло борьбы за реформы, в то время как объективно оно приобретало все более ярко выраженный революционный характер. На левом — абстенционисты, или бойкотисты, выступавшие за бойкот парламента и выражавшие в итальянском рабочем движении те самые настроения, о которых В. И. Ленин писал в работе «Детская болезнь «левизны» в коммунизме». Центр был представлен так называемыми максималистами, которые, находясь во главе партии, выдвигали программу максимального развития борьбы в сторону революции, но пытались одновременно сохранить единство партии ценой уступок реформистам и поэтому в критические моменты борьбы проявляли нерешительность.

Было в Итальянской социалистической партии еще одно идеологическое направление, точнее группа, которая называла себя «Ордине нуово» («Новый строй»). Во главе группы стоял Антонио Грамши, который вместе с Тольятти и другими ее руководителями пытался активизировать борьбу пролетариата на пути создания фабрично-заводских советов, пропагандировал русский опыт, пытаясь связать его с конкретными итальянскими условиями, одним словом, занимал в итальянском рабочем движении наиболее передовые и марксистски зрелые позиции. Но деятельность этой группы носила локальный характер, ограничиваясь в основном рамками Турина, и не могла оказать серьезного влияния на политику социалистической партии.

В конечном счете движение за захват фабрик в сентябре 1920 г. не переросло в борьбу итальянского рабочего класса за власть. У итальянского рабочего класса не было партии, способной повести его на эту борьбу, не было еще сознания своей руководящей роли в жизни нации. Борьба рабочего класса развивалась вне связи с борьбой других слоев населения, в первую очередь крестьянства. Социалистическая партия выдвинула лозунг социализации земли, т. е. передачи крупных латифундий и необрабатываемых земель кооперативам. Однако крестьяне стремились получить эти земли в свою собственность. Поэтому политика социалистов в этом вопросе мешала установлению прочного союза между пролетариатом и крестьянством. В 1919— 1920 гг. революционное движение итальянского пролетариата пошло по пути резкого противопоставления идеи пролетарской революции идеям политической демократии, как таковой. Это изолировало пролетариат от тех слоев населения, которые могли бы стать его союзниками по крайней мере на первом этапе борьбы. Стоит отметить также нигилистическое отношение руководителей революционного движения Италии к проблеме традиций и национальных ценностей, одним из последствий чего был разрыв с частью средних слоев и движением бывших фронтовиков.

Разумеется, понимание этих и других недостатков революционного движения в Италии пришло не сразу. Постепенно наиболее активная и боеспособная часть итальянского пролетариата приходит к требованию немедленно исключить реформистов из социалистической партии. Вокруг этого главного требования происходит консолидация левых групп в партии: бойкотистов, группы «Ордине нуово», левых максималистов.

В январе 1921 г., после того как на очередном съезде социалистической партии максималисты отказались порвать с реформистами, эти группы основали Итальянскую коммунистическую партию. В момент образования она насчитывала свыше 50 тыс. членов.

Создание коммунистической партии в Италии произошло в обстановке уже начавшегося развернутого наступления фашизма против трудящихся. Еще в апреле 1920 г. А. Грамши писал: «За настоящим этапом классовой борьбы в Италии последует либо завоевание революционным пролетариатом политической власти для перехода к новому способу производства и распределения, позволяющему повысить производительность труда, либо бешеный разгул реакции и правящей касты. Будут пущены в ход все средства из арсенала насилия, чтобы обречь промышленный и сельскохозяйственный пролетариат на рабский труд; будет сделано все, чтобы беспощадно разгромить органы политической борьбы рабочего класса (социалистическая партия) и включить органы экономического сопротивления (профсоюзы и кооперативы) в аппарат буржуазного государства».

Фашизм в Италии стал набирать силу сразу после сентября 1920 г. В это время все более широкие круги итальянской буржуазии теряют веру в либеральное государство и парламентаризм. «Революция не совершилась, но не потому, что мы сумели ей противостоять, а потому, что Конфедерация труда ее не пожелала», — так писала после сентябрьских событий 1920 г. наиболее влиятельная буржуазная газета «Коррьере делла Сера». И в этой оценке содержится объяснение многого из того, что произошло впоследствии, прежде всего объяснение дальнейшего углубления кризиса либерального государства в Италии, стремления наиболее реакционных кругов этой страны к террористическому подавлению революционного движения трудящихся.

Большое значение имели также сдвиги в настроении и позиции мелкобуржуазных масс Италии, происходившие по мере нарастания революционного движения трудящихся, с одной стороны, и углубления кризиса либерального государства — с другой. Значительная часть мелкой буржуазии открыто выражала недовольство политикой либерального государства, которое показало себя неспособным «навести порядок» в стране. В бастующих рабочих и в либеральном государстве она стала видеть главных виновников роста дороговизны, ухудшения своего материального положения и неудач итальянской внешней политики. Мелкая буржуазия, писал Грамши, «впала в отчаяние, в неистовство, в звериное бешенство: она жаждет мщения вообще, неспособна в ее теперешнем состоянии разобраться в действительных причинах маразма, охватившего нацию».

Именно эти условия стали причиной усиления фашизма во второй половине 1920 г. Фашистская демагогия была уже второй ступенью на пути сближения фашизма с мелкой буржуазией. Причем, с одной стороны, фашизм приспособлял свою идеологию к настроениям мелкой буржуазии, с другой — сама фашистская идеология складывалась в значительной мере под влиянием настроений мелкой буржуазии. В результате постепенно выкристаллизовывался главный лозунг фашистской пропаганды — лозунг борьбы за создание сильного и авторитетного надклассового государства, перспектива которого казалась такой заманчивой для мелкобуржуазных слоев населения. Фашисты связывали этот лозунг с борьбой не только против революционного движения трудящихся, но и за создание «Великой Италии». Обвиняя либеральное государство в преступной слабости и безволии, фашисты в своей пропаганде делали акцент на идее действия. Они уверяли, что обновление Италии под силу доблестным, самоотверженным и решительным людям из всех классов общества, которые стоят выше классовой борьбы и партийных предрассудков. Это также вполне соответствовало настроениям значительной части мелкой буржуазии.

В первый период фашистское наступление развивалось преимущественно в сельских местностях. «...Первая мировая война и события, последовавшие непосредственно за войной, — пишет итальянский исследователь Э. Серени, — чрезвычайно ускорили процесс социальной дифференциации в итальянской деревне. В то время как основная масса сельскохозяйственных рабочих и бедняцкого крестьянства, призванных в армию, оказалась лишенной всяких средств и семьи их очутились в безвыходном положении, другие слои сельского населения, в других отношениях также жестоко пострадавшие от войны, имели возможность воспользоваться создавшейся особой конъюнктурой, чтобы подняться на более высокую ступень социальной лестницы». Особая конъюнктура, о которой пишет Серени, — это рост цен на сельскохозяйственные продукты при сохранении довоенных ставок арендной платы. Очевидно, что наибольшие выгоды из этого могли извлечь крупнокапиталистические арендаторы. Но в известной мере условия оказались благоприятными также для испольщиков и мелких арендаторов, тем более что в обстановке послевоенного революционного и политического подъема они добились ряда выгодных для себя условий при заключении сельскохозяйственных договоров. Таким образом, во время войны и в первые послевоенные годы определенной части крестьянства удалось накопить довольно значительные денежные сбережения. Отсюда повышенный спрос на рынке недвижимостей в послевоенной Италии. В то же время крупные земельные собственники считали более выгодным продавать часть принадлежавших им земель, так как режим твердых ставок арендной платы крайне неблагоприятно отражался на их хозяйстве. Предложение на рынке недвижимостей определялось также страхом крупных земельных собственников перед революционным движением крестьянства и угрозой захвата их земель.

Так, в результате сдвигов в распределении земельной собственности экономические позиции средних и зажиточных слоев крестьянства в итальянской деревне усилились. Боясь потерять вновь приобретенную собственность и недовольные ограничениями в эксплуатации рабочей силы, средние и зажиточные крестьяне стремились к политической организации и во второй половине 1920 г. стали массами вступать в аграрные ассоциации. Здесь они сразу же попадали под влияние крупных земельных собственников, тесно связанных с финансовым капиталом. Примерно в то же время в целях охраны приобретенных ими земель они начали создавать «отряды самообороны», в организации которых активное участие принимали крупные аграрии.

Действия этих отрядов выходили далеко за рамки «самообороны» и уже определяли начало контрнаступления реакционных сил в итальянской деревне. В то же время лозунг социализации земли, выдвинутый социалистической партией, а также ее односторонняя ориентация в основном на батрацкие массы в значительной мере ослабили позиции революционной части крестьянства. В результате соотношение классовых сил в сельской местности стало меняться в пользу контрреволюции, и именно на этой основе началось широкое проникновение фашизма в деревню. Методы фашистской демагогии и формы организации фашистов оказались весьма пригодными для борьбы против революционного движения. Постепенно реакционные силы деревни сливались с городским фашизмом.

Характерно, что и в этом случае происходило своеобразное приспособление фашистской идеологии к настроениям, господствовавшим среди значительной части крестьянства. Еще в 1919 г. фашизм выступал почти исключительно как городское движение. «Фашизм не может распространяться за пределами города», — писала газета «Пополо д'Италиа» в июле 1919 г. Весьма показательно также, что в программе, опубликованной фашистами в августе 1919 г.; совершенно отсутствовали требования, отражавшие интересы деревни. Однако примерно с середины 1920 г. фашисты все чаще стали обращаться к проблемам, волновавшим итальянское крестьянство. В общем из всего набора идей и лозунгов, которые фашисты выдвигали в области аграрной политики, они делали главную ставку на лозунг «Земля тому, кто ее обрабатывает!» Заигрывая с крестьянами, они демагогически требовали содействия мелким землевладельцам, наделения землей участников войны, усиления помощи инвалидам и семьям погибших на фронте.

Проникновение фашизма в деревню сопровождалось ростом террора против революционного крестьянства и батрачества. Согласно данным официального историка фашистской партии Кьюрко, за первое полугодие 1921 г. фашисты разгромили 726 помещений демократических организаций трудящихся. Объектами фашистского террора были организации, расположенные главным образом в сельских местностях, в первую очередь в районах наиболее сильной революционной борьбы крестьянства и батрачества. Так, из общего числа разгромленных фашистами помещений организаций трудящихся более половины приходилось на долину реки По (276) и Тоскану (137). В этих районах фашисты, используя страх части среднего крестьянства и даже части мелких арендаторов перед революционным движением, смогли развернуть свой террор в самых крупных масштабах.

Фашисты одновременно пытались наносить удары и по городскому пролетариату. Правда, здесь они натолкнулись на более сильное сопротивление, и поэтому погромов в городах было значительно меньше, чем в сельских местностях. Однако уже в первом полугодии 1921 г. фашистам удалось разрушить и в городах помещения некоторых пролетарских организаций и секций социалистической и коммунистической партий (всего 141).

Фашистское наступление с самого начала имело ярко выраженный антипролетарский и контрреволюционный характер. Вместе с тем оно было направлено и против демократических порядков вообще. Объектами фашистских нападений были не только местные организации социалистической и коммунистической партий, но и местные организации буржуазных партий, республиканские и либеральные организации и в особенности местные организации католической Народной партии. Естественно, что подобного рода террористические действия фашистов не могли не вызвать опасений в определенных кругах либерально-демократического направления, что нашло свое выражение в борьбе в лагере правящих классов вокруг проблемы фашизма. Однако страх перед революционным движением трудящихся сводил на нет все попытки более жесткой политики в отношении фашизма.

Сентябрьские события 1920 г. наложили отпечаток на позицию итальянской буржуазии в целом. «Коррьере делла Сера» писала в одной из редакционных статей, что по отношению к фашизму буржуазия делится на две большие группы. Одна группа — консервативная — имеет «свои соображения относительно коммунистов и анархистов и считает весьма полезным применение дубинки в разрешении социального вопроса». Эти буржуа «радуются, наблюдая, как фашисты защищают тот порядок, который им угоден, и прежде всего жгут палаты труда и редакции газет». Другая группа «рассматривает фашизм как ответную реакцию на действия социалистов». Эти представители буржуазии «надеются, что фашисты ограничат свой террор необходимыми рамками».

Эта характеристика представляет большой интерес. Уточняя ее, можно сказать, что одни представители буржуазии с помощью фашизма стремились добиться коренного преобразования государства, другие — видели в фашизме преходящее явление, орудие для борьбы против революционного движения. Иными словами, первая группа была открыто реакционной, правой, вторую — можно назвать в определенном смысле «умеренной». В этой последней были люди, искренне возмущавшиеся диким разгулом фашистского террора, особенно когда он был направлен не только против пролетариата, но и против демократических организаций вообще. Буржуазная газета «Иль Мессаджеро» писала, например: «Не остается сомнений, что фашизм, возникший в результате роста национального самосознания, превращается в организацию профессионального авантюризма». Страх перед фашистским террором выражали в то время и другие буржуазные газеты.

В политической борьбе между умеренными и правыми, принимавшей иногда довольно острый характер, позиция первых всегда была слабее именно из-за их непоследовательности и страха перед революционным движением трудящихся. Газета «Эпока» писала: «Если не конституционные партии, которые продолжают спать глубоким сном, то сами граждане вынуждены позаботиться о своей защите». Нетрудно догадаться, что под «защитой» газета подразумевала фашизм, который она противопоставляла революционному движению трудящихся.

Почти все буржуазные исследователи и авторы мемуаров пишут о широкой поддержке фашизма правящими классами и значительной частью мелкобуржуазных слоев итальянского населения. Эта поддержка выражалась в разных формах: от простой симпатии до прямого пособничества фашизму. Либерал Л. Пеано писал в своих мемуарах, что «мирные буржуа, чуждые насилию, смотрели с одобряющей симпатией на действия фашистов». Ф. Камбо, французский либерал, живший в Италии, писал о симпатиях к фашизму офицеров армии, духовенства, бюрократии, чиновников, — «одним словом, всех тех, кто понимал огромную опасность коммунизма». Особенно существенную поддержку фашисты получали со стороны местных органов власти, армии и полиции. Либерал М. Миссироли отмечал, что «все органы исполнительной власти: армия, магистратура, королевская гвардия, карабинеры — видели в фашизме освободителя Италии от большевистской опасности». А реакционный исследователь фашизма А. Тамаро писал, что законы того времени требовали от представителей государственной власти не вмешиваться в борьбу партий и политических течений. Однако на деле представители государственной власти принимали в ней участие. Тамаро объясняет это следующим образом: «Они были людьми во плоти, которым те же законы позволяли иметь свою политическую идею. И тогда префект — тем более легко, что каких-либо определенных распоряжений сверху не было, — разрешал фашистское собрание, квестор радовался избиению социалистов, лейтенант или капитан помогали фашистам доставать оружие, королевские гвардейцы с большей охотой арестовывали социалиста, чем фашиста».

Соответственно этому спектру настроений в лагере буржуазии и мелкой буржуазии проводили свою политику в отношении фашизма и различные сменявшие друг друга либерально-демократические правительства Италии. Ни одно из них не предприняло решительных мер для пресечения фашизма.

После сентября 1920 г. и до лета 1921 г. во главе правительства стоял Джолитти. Граф Сфорца пишет, что, «прояви правительство в это время немного больше энергии, фашисты не посмели бы преступать закон так открыто». Вместо этого атакованные фашистами муниципалитеты распускались министерскими декретами «из соображений поддержания общественного порядка». Миссироли высказывает предположение, что Джолитти «ошибся в оценке явления фашизма, которому он не придавал большого значения, рассматривая его как спасительную реакцию общественного духа против социализма и считая, что, подравшись на площадях, фашизм кончит тем, что будет просить протекции у государства». Еще определеннее высказался по этому поводу А. Тамаро. По его словам, Джолитти был не в состоянии бороться с обеими воюющими между собой силами — социалистами и фашистами, а поэтому должен был использовать одну из них для подавления другой; естественно, что он ориентировался на фашизм.

Все это в той или иной мере относится и к другим либерально-демократическим правительствам Италии в период, предшествовавший приходу фашистов к власти. Что касается финансовой поддержки фашизма со стороны крупных промышленников и аграриев, то после второй мировой войны был опубликован по этому поводу ряд документов. Отметим, в частности, циркуляр министра внутренних дел Таддеи к профсоюзам от 14 сентября 1922 г., приведенный в книге Е. Феррариса. В этом циркуляре, составленном на основе сводок с мест, прямо утверждалось, что «бóльшая часть финансовых средств, которыми располагают фашисты, поступила к ним от добровольных пожертвований промышленников и аграриев». Со времени публикации этого циркуляра в 1946 г. по данному вопросу вышли другие издания, среди которых отметим книги Э. Росси, М. Абрате, П. Мелограни, американца Р. Сарти и др.

Особо отметим специальную публикацию итальянского исследователя Р. Де Феличе. Он приводит, в частности, письмо префекта Милана Лузиньоли к министру внутренних дел от 16 мая 1921 г., в котором говорится: «Сообщаю, что местные банки постоянно субсидируют фашистские организации довольно значительными суммами. Однако подробнее этот вопрос не удалось выяснить, так как всем, что связано с этими суммами, ведают лично директора банков, не оставляя следов в официальных документах». Де Феличе удалось обнаружить следы подобных финансовых операций в каждом из районов Италии. Причем в результате его кропотливого исследования в Государственном архиве оказалось возможным составить, по документам местных фашистских организаций, таблицу, показывающую, кто и в каких размерах субсидировал фашизм в том или ином районе Италии. Отметим лишь, что, согласно данным на конец 1921 г., по всей территории Италии фашизм финансировали на 71,8% промышленные и финансовые общества, на 8,5 — институты кредита и страхования, на 19,7% — частные лица.

Исключительно важные и интересные документы о финансировании фашистской газеты «Пополо д'Италиа» приводятся в книге В. Кастроново.

В условиях кризиса рабочего движения после сентября 1920 г. сопротивление трудящихся наступлению фашизма не было организовано в общенациональном масштабе. Наиболее распространенной формой антифашистского сопротивления были забастовки и демонстрации протеста. В ряде мест были созданы комитеты пролетарской защиты, в которых нашла выражение идея единого пролетарского фронта борьбы против фашизма. Отряды «народных смельчаков», в которые вступали все антифашисты, независимо от своей классовой и политической принадлежности, принято считать стихийно складывавшейся формой единого антифашистского фронта. Но единство не было достигнуто ни в общем антифашистском масштабе, ни в масштабе рабочего движения. Руководство социалистической партии придерживалось в то время в отношении фашизма тактики «пассивного сопротивления», отказываясь от организации вооруженной борьбы. А коммунисты, призывавшие к такой борьбе, занимали сектантские позиции. Эффективность их борьбы в значительной мере снижалась из-за попыток решить проблему антифашистского сопротивления исключительно на пути борьбы за диктатуру пролетариата. Позднее, в марте 1922 г., эта их линия была оформлена в принятых партией сектантских «Римских тезисах», осужденных затем на IV конгрессе Коминтерна с позиций борьбы за единый пролетарский фронт.

Между тем фашизм набирал силу, и к концу 1921 г. организованное им движение насчитывало уже свыше 300 тыс. человек. Тогда руководители движения посчитали необходимым создать свою политическую партию. Эта партия выступила с программой, стержневым пунктом которой была идея нации. Фашисты доказывали, что не классы, а нация является господствующей формой социальной организации в современном мире. «Нация, — говорилось в фашистской программе, — это не просто сумма индивидов, живущих в определенное время и на определенной территории. Нация является организмом, содержащим в себе бесконечные ряды прошлых, настоящих и будущих поколений. Отдельный индивид в этой исторической перспективе является лишь преходящим моментом». Отсюда выводился категорический императив: все интересы личные (индивиды) и групповые (семья, корпорация, класс и т. д.) должны подчиняться высшим интересам нации. Отсюда и фашистская концепция государства: «Государство является юридическим воплощением нации. Политические институты эффективны лишь постольку, поскольку национальные ценности находят там свое выражение и защиту». Иными словами, если данное государство не отвечает «интересам нации», то «во имя этих интересов» оно может и должно быть заменено новым.

Во время правительственного кризиса в феврале 1922 г. фашисты устроили в ряде городов Италии демонстрации под лозунгами: «Да здравствует диктатура!», «Долой парламент!» Речь шла уже не о нападках на правящий либеральный класс, а об отрицании всей системы и идеологии демократии. Элементы этого отрицания были и раньше, но теперь — в 1922 г. — оно становится закопченным. «XIX век, — писал Муссолини, — был преисполнен лозунгом «все», этим боевым кличем демократии. Теперь настало время сказать «немногие» и «избранные»... Жизнь возвращается к индивиду... Тысячи признаков свидетельствуют, что нынешнее столетие является не продолжением минувшего, а его антитезой».

И, может быть, именно в то время со всей силой обнаружился политический просчет либералов как правящей партии. В своем отношении к фашизму они оказались в роли пресловутого мага, бессильного обуздать вызванные им силы. Антидемократический характер фашистского наступления становился теперь все очевиднее.

Но идея защиты демократии и широкого антифашистского единства практически отсутствовала в концепциях руководителей итальянского рабочего движения. Это было одной из важных причин малоэффективности Союза труда — координационного центра профсоюзной борьбы пролетариата, созданного в феврале 1922 г. Это же было одной из причин неудачи всеобщей антифашистской забастовки, объявленной в августе 1922 г. Целью забастовки было помешать созданию более правого правительства. Но вряд ли можно было ожидать жертвенности и самоотверженности рабочих в борьбе за «более хорошее» буржуазное правительство, после того как в течение многих лет их убеждали в том, что все буржуазные правительства являются «плохими». Со своей стороны, коммунисты мыслили борьбу против фашизма в классических категориях революционной борьбы пролетариата против буржуазии, что значило заведомо сужать фронт антифашистского сопротивления. В этот момент, как никогда раньше, сказалось отсутствие подлинно творческой идеи борьбы пролетариата против фашизма — идеи, способной сплотить его с самыми широкими слоями населения.

После августа 1922 г. в Италии говорили — и не без основания — о двоевластии в стране. При полном бездействии, а то и прямом попустительстве со стороны официальной власти фашисты устанавливали свое господство в одной провинции за другой. К тому времени фашизм совершенно определенно взял курс на ниспровержение существующей власти, хотя в своей политической стратегии он не исключал и возможности участия в новом коалиционном правительстве: Но это был своего рода «запасной вариант» или, скорее, политический маневр с целью ввести в заблуждение правящие круги страны. 16 октября на секретном совещании фашистских руководителей в Милане был создан так называемый «квадрумвират» для военной организации захвата власти. 17 октября начальник службы армейской информации доносил, что в беседе с одним из своих друзей Муссолини прямо заявил о полной готовности фашистов к военному перевороту. «Муссолини, — читаем в этом донесении, — настолько уверен в победе и в том, что он является хозяином положения, что предвидит даже первые акты своего правительства. Кажется, он намеревается совершить переворот не позже 10 ноября, возможно, 4 ноября...»

События развивались с головокружительной быстротой. 24 октября в Неаполе открылся съезд фашистской партии, на котором дуче выступил с ультиматумом правительству, потребовав пять портфелей и комиссариат авиации в новом правительстве. В Риме еще на что-то надеются и выдвигают разные варианты правительства с участием фашистов. 28 октября становится известно об отставке правительства. Его последним актом был декрет о введении осадного положения. Однако король после некоторых колебаний отказался его подписать. 29 октября Муссолини по телеграфу получает от короля предложение сформировать новое правительство. 30-го, утром, он прибывает в Рим в поезде, и в тот же день в столицу с разных сторон вступают многочисленные отряды фашистов.

Впоследствии говорили о приходе фашистов к власти в результате этого так называемого «похода на Рим». Но в действительности последний был лишь фоном закулисной сделки, нашедшей свое наиболее яркое выражение в согласии короля на формирование правительства во главе с Муссолини.

 

Первый период фашистской власти

Приход фашистов к власти был осуществлен формально законным путем, хотя и под давлением силы. По мандату, полученному от короля, Муссолини сформировал коалиционное правительство, в котором ключевые посты заняли фашисты. На заседании парламента 16 ноября 1922 г. это правительство получило вотум доверия — 306 голосов против 102 (социалисты, коммунисты, республиканцы). Таким образом была сохранена как бы преемственность со старой государственной системой.

«Я очень заботился о том, — говорил позднее Муссолини, — чтобы не затронуть основы государства». И, комментируя эти слова своего вождя, фашистский теоретик Эрколе писал: «Основы государства — монархия, церковь, армия, статут. Благодаря этому Муссолини удастся, по его же словам, привить революцию к стволу старой легальности, ускорив тем самым вхождение фашизма в орбиту конституции...» Сохранив эти так называемые «столпы», фашисты внесли серьезные изменения прежде всего в методы и дух государственного управления. Создание правительства, фактически — именно фактически, а не юридически — вставшего над парламентом, было первым, но далеко не единственным изменением такого рода. Сразу после переворота местная администрация подпала под контроль руководителей- провинциальных фашистских организаций. При префектах появились политические уполномоченные, которые осуществляли «политический надзор». К руководителям важнейших государственных учреждений приставляются также фашистские уполномоченные. Начинается постепенная замена руководящих кадров старого государственного и правительственного аппарата.

Сами фашисты первый период своей власти определяли как диктатуру фашистского правительства, или диктатуру фашистской партии, над старым либеральным государством. Важной гарантией этой диктатуры стали два новых института: Большой фашистский совет (БФС) и Добровольная милиция национальной безопасности (ДМНБ). Оба были созданы уже вскоре после переворота, но опять-таки не вопреки, а как бы в обход старых законов и старой государственной системы.

БФС был создан в декабре 1922 г. на базе Дирекции фашистской партии путем добавления к ней министров-фашистов и некоторых местных фашистских лидеров по назначению лично Муссолини. Сам Муссолини стал председателем БФС. Этот совет фактически — опять именно фактически, а не юридически — контролировал все декреты и законопроекты перед внесением их в парламент. Через своих членов, состоявших в правительстве, он контролировал и правительство.

Благодаря ДМНБ, подчиненной непосредственно главе правительства, Муссолини получил важный рычаг для влияния на политическую ситуацию внутри страны. Это была организация террористического подавления оппозиции, более действенная, чем ограниченная формальной законностью полиция.

Что касается первых экономических мероприятий правительства Муссолини, то они в значительной мере отвечали интересам крупной буржуазии и аграриев. Об этом можно судить по тому глубокому удовлетворению, которое вызвали у них отмена именной регистрации ценных бумаг и роспуск парламентской комиссии по проверке военных прибылей. Государство отказывалось от вмешательства в сферу частных финансовых отношений, если это могло затронуть интересы крупной буржуазии и аграриев. Вслед за этим новое правительство положило конец политике национализаций и государственных субсидий. Все государственные предприятия, не приносящие дохода, рассматриваются как бремя, от которого следует освободиться как можно скорее. Старые правительства, лишенные авторитета власти, не смели этого сделать. Новое уже в первые месяцы своего правления денационализирует телефон и телеграф. Вместе с тем новое правительство отменило государственные субсидии для ряда отраслей промышленности, что, разумеется, означало уменьшение прибылей для части крупной буржуазии. Но это компенсировалось для нее общим повышением деловой активности, Поощрением частной инициативы и предприимчивости.

Новое правительство значительно снизило налог на наследство, сняло ограничение квартирной платы, перенесло центр тяжести с прямых налогов на косвенные и превратило прямые налоги из прогрессивных в пропорциональные. Власть открыто призывала граждан копить и обогащаться. Над всем господствовал принцип «Produttivismo». Отвергая политические свободы, новое правительство менее всего стремилось к стеснению экономической самодеятельности индивида, действуя в этой области в духе классического либерализма. На первый взгляд это казалось парадоксальным: сочетание культа государства с отказом от государственного вмешательства в экономику. В идеологическом плане данный парадокс разрешался в формуле, позаимствованной фашистами у английского гильдеизма: «Только тогда государство становится великим, когда оно отказывается от господства над материей и господствует над духом...» И это создавало впечатление у средних слоев населения, по крайней мере на первых порах, что фашизм — их движение, их власть. Ведь именно эти слои населения стремились одновременно и к усилению политической власти, и к большей экономической свободе. Поэтому значительная их часть поддерживала первые экономические мероприятия нового правительства. И, напротив, они должны были вызвать и вызывали недовольство трудящихся классов, в первую очередь рабочих.

Разумеется, именно рабочих должен был в наибольшей мере возмущать сам факт отказа государства от контроля за прибылями буржуазии, отказ от ревизии военных доходов буржуазии, от национализации и т. п. Интересы рабочих гораздо больше пострадали от прекращения государственных субсидий некоторым отраслям промышленности, чем интересы буржуазии. Часть рабочих оказалась без работы. Государственных субсидий лишились и многие сельскохозяйственные кооперативы, которые в прошлом за счет этих субсидий оказывали денежную поддержку главным образом мелким крестьянам. В плане экономии средств были сокращены государственные ассигнования на социальное страхование, что прежде всего ударило по малоимущим слоям населения. Малоимущие трудящиеся, в первую очередь рабочие, пострадали от снятия ограничений на квартирную плату. Что касается перенесения центра тяжести с прямых налогов на косвенные, то это всегда в наибольшей мере задевает интересы трудящихся. Замена прогрессивных налогов пропорциональными также была ударом по трудящимся. На практике это означало введение налога на заработную плату рабочих, тогда как раньше прогрессивные налоги взимались только с капитала предпринимателей. В сельском хозяйстве мелкие собственники стали платить не только поземельный, но и подоходный налог, в то время как раньше такому двойному обложению подвергались только крупные земельные собственники. В марте 1923 г. был издан декрет, допускавший «по взаимному соглашению между рабочими и предпринимателями» два часа сверхурочной работы, оплачиваемой по тарифам на 10% больше обычных. На практике это означало ликвидацию завоеванного трудящимися в первые послевоенные годы восьмичасового рабочего дня.

Недовольство, которое их мероприятия с самого начала вызывали среди рабочих, фашисты пытались парализовать ссылками на общие национальные интересы. Они требовали от рабочих самоограничения в интересах национального производства, отстающего от производства других стран. Но во имя этих же интересов фашисты, как мы видели, выступали за неограниченное накопление и обогащение собственников, в первую очередь крупных собственников. И это делало особенно очевидной классовую сущность фашистской экономической политики.

Значительная часть рабочего класса продолжала сопротивление фашизму и после прихода его -к власти. Правда, масштабы этого сопротивления стали более ограниченными: не было уже движения «народных смельчаков», вооруженных столкновений массового характера на улицах и площадях. Хроника первого периода после прихода фашистов к власти отмечает в основном забастовки, которые преследовали, как правило, экономические цели и лишь объективно приобретали антифашистский политический характер. Эффективность борьбы против фашизма в то время в большой мере снижалась из-за разногласий между политическими партиями рабочего класса, которых после нового раскола социалистической партии в октябре 1922 г. насчитывалось уже три: коммунистическая, социалистическая (максималисты) и унитарная социалистическая (реформисты).

Все они отнеслись к захвату фашистами власти как к событию, которое касалось прежде всего либералов и демократов. Руководство компартии, активно выступая против фашизма, в теоретическом плане ставило его на одну доску с буржуазной демократией. Почти с одинаковой враждебностью относились к фашизму и демократической буржуазии максималисты. Даже реформисты из УСП, которые неоднократно апеллировали к духовным и материальным ценностям буржуазной демократии, в своем воззвании к трудящимся заявили: «Это не наше поражение, а поражение демократии». А реформисты из ВКТ сформулировали свою точку зрения следующим образом: «Рабочие организации остались в стороне от двух борющихся группировок. Их вмешательство в пользу одной из сторон поставило бы под угрозу независимость рабочего движения и в то же время помешало процессу нормализации обстановки, которая становилась все более невыносимой».

Но разница между правлением фашистов и правлением либералов давала себя знать с каждым днем все больше. И далеко не в последнюю очередь эту разницу пришлось почувствовать рабочему классу. Вот что писал, например, в своих воспоминаниях о первом периоде фашистской власти итальянский коммунист Марио Монтаньяна: «Формально ни одна из антифашистских партий не была распущена, в том числе и наша. Но если полиция обнаруживала хотя бы четырех или пятерых коммунистов, собравшихся вместе, она арестовывала их без долгих разговоров. Если чернорубашечники встречали где-либо коммунистов или социалистов, они подвергали их жесточайшим издевательствам, а затем передавали их в руки полиции. Продолжала существовать и антифашистская печать... В то время не существовало ни цензуры, ни права предварительного секвестра. Но в сельских местностях фашисты попросту уничтожали тиражи социалистических и коммунистических газет...»

После прихода фашистов к власти орудием их террора становится государственный аппарат, в том числе и прежде всего полиция.

Компартия в то время продолжала занимать сектантские, «левые» позиции по вопросам, связанным с созданием единого антифашистского фронта в Италии. Пройдет еще несколько лет, прежде чем удастся преодолеть «левый» уклон в ИКП. Но еще больше лет понадобится для того, чтобы от споров и разногласий по вопросам тактики перейти на более высокую ступень — к выработке новой стратегии рабочего движения против фашизма. Ни коммунисты, ни социалисты всех направлений не были еще готовы к единству на базе широкой антифашистской программы между собой и со всеми другими антифашистскими силами. Причем возможности их в этом направлении были ограничены не только непониманием новых задач исторического момента, но и объективными условиями, коренившимися в отсутствии действенных и активных сил антифашистского сопротивления в лагере итальянской демократии.

Было бы неправильно говорить, что фашизм был понят и поддержан во всех политических кругах либеральной и демократической буржуазии. Было в этих кругах и недовольство фашизмом, иногда довольно сильное. Но, как правило, оно сводилось к отказу от сотрудничества с фашизмом отдельных политических деятелей, как это было, например, с бывшим премьер-министром Ф. Нитти. От этого отказа до активной оппозиции, а тем более до борьбы против фашизма было очень далеко. Вот что писал Нитти по поводу своей позиции в отношении фашизма в одном из частных писем, относящихся к апрелю 1923 г.: «Необходимо, чтобы фашистский эксперимент совершался без помех: никакой оппозиции с нашей стороны. Я не могу примкнуть к нему, но я не хочу и противодействовать ему. Я более чем когда либо убежден, что вне моей программы нет спасения; но, оставаясь при этом убеждении, скрашивающем мое одиночество, я не хочу больше ничего предпринимать».

В июле 1923 г. представители либерально-демократических групп одобрили в парламенте законопроект Ачербо о реформе избирательной системы, значительно способствуя тем самым усилению фашистской власти. Этот законопроект предусматривал переход от пропорциональной к мажоритарной системе выборов. Партия или блок партий, собравших на выборах 1/2 голосов, получали 2/3 мест в парламенте. Проект Ачербо преподносился как мера для обеспечения устойчивого правительственного большинства в парламенте, что означало в условиях того времени господство фашистов.

Этому голосованию предшествовала широкая кампания запугиваний и угроз, предпринятая фашистами. Ее жертвой стал лидер католической Народной партии дон Стурцо. Не без давления со стороны Ватикана, пытавшегося избежать осложнения с новой властью, он вынужден был подать в отставку, и это было победой правого крыла в руководстве наиболее массовой буржуазной партии в Италии. Новое ее руководство призвало своих депутатов воздержаться от голосования; большинство из них последовало этому совету, а часть даже голосовала за принятие законопроекта Ачербо. Принимая во внимание число депутатов Народной партии в парламенте, можно сказать, что именно благодаря ее позиции фашисты добились утверждения новой избирательной системы.

Выборы в парламент состоялись в апреле 1924 г. За кандидатов фашистского «Национального блока», в который входила также часть либералов и демократов, было подано 4,5 млн. голосов, за все другие списки — 3,5 млн. Разница сравнительно не очень большая, однако в результате распределения мандатов по системе Ачербо фашистский список получил львиную долю депутатских мест — 374, все другие партии и группы, вместе взятые, — 157. Среди этих последних Народная партия получила 39 мест, а места между тремя рабочими партиями распределились следующим образом: УСП (социалисты-реформисты) — 24, ИСП (социалисты-максималисты) — 22, ИКП вместе с группой своих сторонников в ИСП — 19, из них 5 члены ИСП.

При анализе этих результатов необходимо иметь в виду, что выборы проводились в обстановке террора и запугиваний, особенно сильных на Юге. Дубинкой и касторкой фашисты компенсировали недостаток своего влияния в этой части страны. Кроме того, фашистам особенно помогло участие в их избирательном блоке либералов и демократов, которые имели на Юге довольно большую избирательную клиентуру. В результате фашистский «Национальный блок» получил на Юге в процентном отношении голосов даже больше, чем на Севере. Это тем более примечательно, что на Севере фашисты рассчитывали в основном только на свои силы, не прибегали к слишком уж явному террору и дали голосовать своим противникам.

Успех фашистов был более чем скромным, учитывая, наряду с прочим, такие благоприятствующие им факторы, как раздробленность и взаимное соперничество оппозиции, огромная денежная сумма в 25 млн. лир, полученная фашистами на проведение избирательной кампании от Всеобщей конфедерации промышленности, и т. д. Тем не менее фашистские руководители выступили с громогласными заявлениями о своей «блестящей победе». Это были первые парламентские выборы после переворота, и фашисты стремились придать им значение своего рода референдума по этому вопросу. С формально-юридической точки зрения это было третьей санкцией прихода фашистов к власти: первая — согласие короля на формирование правительства во главе с Муссолини, вторая — вотум доверия правительству в парламенте, третья — голосование большинства избирателей за фашистский блок.

Однако и на сей раз формально-юридический подход обнаружил свою несостоятельность. Свидетельством этого был разразившийся вскоре острый политический кризис фашистской власти, известный в истории как «кризис Маттеотти». Но прежде чем говорить о его причинах, необходимо дать анализ не только политического, но и экономического положения, сложившегося в Италии к тому времени. Здесь к 1924 г. все более определенными становились тенденции к довольно быстрому подъему, в значительной мере ускоренному мероприятиями фашистского правительства по уменьшению вмешательства государства в экономику.

В 1,5 раза возросло производство в химической промышленности. Потребление электроэнергии увеличилось с 3792 млн. квт в 1921 г. до 7049 млн. квт в 1924 г. и т. д. Все это, казалось, давало фашистам основание говорить о вступлении Италии под их руководством в «эру экономического процветания». Но за цифрами и словами стоял тот факт, что реальная заработная плата трудящихся после прихода фашистов к власти стала падать. Данные в этой области очень сильно разнятся между собой. Мы воспользуемся данными крупного итальянского экономиста Дж. Мортара, который зарекомендовал себя одним из наиболее объективных авторов:

Таким образом, если в 1922 г. заработная плата на семь условных единиц превышала стоимость жизни, то в 1923 г., напротив, уже стоимость жизни превосходила заработную плату на 17 условных единиц, а в 1924 г. — на 50 условных единиц. Общие условия труда рабочих ухудшались, ибо предприниматели отказались возобновить коллективные договоры на тех же условиях, как и в предшествующие годы. Теперь, когда боеспособность рабочих резко уменьшилась, предприниматели получили в этом отношении бóльшую свободу действий. А о том, что боеспособность рабочих действительно уменьшилась, свидетельствовали данные о забастовочном движении. Согласно официальной статистике, в 1923 г. в промышленности было 200 забастовок, что в 9 с лишним раз меньше, чем в 1920 г., а численность забастовщиков составляла 66 тыс. — в 19 с лишним раз меньше. Это фашисты, безусловно, записали в актив своей, главным образом террористической, деятельности.

В конечном счете причины для недовольства в 1924 г. в Италии имелись, но не настолько они были сильны, чтобы привести к тому взрыву, который произошел в то время. Непосредственным поводом было убийство фашистами депутата-социалиста Джакомо Маттеотти. Маттеотти исчез 10 июня 1924 г., через несколько дней после произнесения им в парламенте обличительной антифашистской речи. Позже стали известны подробности его убийства. Характерно, что при первых слухах об исчезновении Маттеотти ни у кого не было сомнений, что это дело рук фашистов.

Представители оппозиционных фашизму групп в парламенте— три рабочие партии, Народная партия, группа республиканцев, либералов и демократов, — собравшись на совместное совещание, приняли решение отказаться от участия в парламентских заседаниях. Это было началом Авентинской оппозиции, названной так по аналогии с преданием о том, что в борьбе против патрициев плебеи Рима удалились на Авентинский холм. Характерно, что оппозиционные фашизму группы представляли в основном пролетарские и средние слои населения. Напротив, представители крупной буржуазии, в том числе бывшие премьеры Джолитти и Саландра, остались в парламенте. Однако уход всех других нефашистских групп из парламента заставил Муссолини прервать работу парламентской сессии. Правительство было в растерянности, Муссолини поспешил отмежеваться от совершенного преступления и заявил о своем намерении пресечь террор.

Представители буржуазных оппозиционных групп надеялись добиться коренного поворота в курсе правительственной политики, не прибегая к помощи масс; эти круги имели самые серьезные опасения в отношении революционных действий трудящихся. Либеральная газета «Джорнале д'Италиа» писала: «Положение создалось тревожное. Повсюду происходят забастовки. Мы призываем народ сохранять спокойствие, не усложнять создавшегося положения, а главное, не поддаваться на пропаганду революционных партий». Напротив, коммунисты пытаются форсировать события в направлении к революционному выступлению масс и с этой целью предлагают объединить усилия всех трех рабочих партий, объявить всеобщую забастовку. Предложения ИКП не находят поддержки у двух других рабочих партий, которые — в первую очередь это касается УСП — опасаются разрыва со средними слоями населения и демократическими группами буржуазии. В результате ИКП отходит от других партий оппозиции.

В отсутствие ИКП место на левом фланге Авентинской оппозиции заняла ИСП. Эта партия выступала за свержение правительства Муссолини, но, пытаясь сохранить единство с другими партиями оппозиции, шла в своих требованиях на уступки и компромиссы. Так, она отказалась поддержать инициативу ИКП об объявлении 24-часовой национальной забастовки, присоединившись к призыву ВКТ о пятиминутном перерыве в работе утром 27 июня. Цель своего призыва ВКТ определила следующим образом: «Показать правящим кругам, что пролетариат не желает спекулировать на мертвых, но требует привлечения к ответственности и наказания всех виновных в ужасном политическом преступлении. Это необходимо в интересах восстановления мира в стране». К сформулированному в таком виде призыву ВКТ стало возможным присоединение фашистских профсоюзов и Всеобщей конфедерации промышленности. Эта непрошенная «солидарность» лишила предстоящую манифестацию какого бы то ни было антифашистского содержания, и ВКТ поспешила отмежеваться от нее, призвав своих сторонников к 10-минутному перерыву в работе. Но это не меняло существа дела в том смысле, что речь шла об одной из форм пассивного сопротивления, хотя временная приостановка работы и вылилась в массовую манифестацию протеста подавляющей части пролетариата.

Компартия в это время делает первый серьезный шаг на пути преодоления сектантства в своих рядах. При поддержке Коминтерна было создано новое руководящее ядро партии во главе с Грамши, которое получило большинство на Национальной конференции ИКП в мае 1924 г. и сменило старое сектантское руководство во главе с Бордигой. Состоявшийся в июне — июле 1924 г. V конгресс Коминтерна обратил особое внимание на обострение политического кризиса в Италии и призвал бороться за единый пролетарский фронт в соответствии с лозунгом, сформулированным на III и IV конгрессах Коминтерна. Однако в тот период ни пролетарского, ни тем более единого антифашистского фронта в Италии создано не было. Причины были все те же: разногласия между политическими партиями пролетариата, колебания и нерешительность социалистов, не преодоленное еще до конца сектантство коммунистов, страх оппозиционных фашизму буржуазных партий перед революционным движением масс.

 

Второй период и реорганизация государства

Существующее положение позволило Муссолини собраться с силами и перейти в наступление. Начинается второй период фашистской власти. Речь шла теперь уже о реорганизации государства, что было главным содержанием деятельности фашистов после «кризиса Маттеотти». Исходным пунктом явилась речь Муссолини 3 января 1925 г., в которой он заявил, что борьба между правительством и оппозицией будет разрешена силой. Ему же принадлежат слова, сказанные впоследствии, что «3 января 1925 г. старое либеральное государство было похоронено со всеми надлежащими почестями». Действительно, почти все предшествующее двухлетие Муссолини не оставлял надежды приспособить старое либеральное государство к потребностям фашистской диктатуры. Конечно, то, что он делал в этом направлении, имело вынужденный характер, диктовалось непрочностью фашистской власти, стремлением заручиться как можно более широкой поддержкой в стране, влиянием традиций и т. д. Уже после убийства Маттеотти Муссолини под давлением общественного мнения вынужден был пойти не только на введение присяги фашистской милиции королю, но и на отмену в конце 1924 г. ненавистного закона Ачербо. Однако одновременно готовился решительный поворот фашизма в сторону открытой полицейской диктатуры. События, связанные с кризисом Маттеотти, лишь ускорили развитие фашизма в этом направлении, которое само по себе было закономерным, ибо вытекало из всей природы фашизма, его идеологической сущности и классовой направленности.

После речи Муссолини 3 января 1925 г. правительство становится по составу чисто фашистским. Объявляется «вторая волна» фашизма. Сторонник более жесткого курса Фариначчи назначается секретарем партии. Редакторам и издателям газет было запрещено печатать статьи и сообщения, враждебные фашистскому режиму. Но главное — решение ускорить преобразование старого либерального государства в новое, фашистское. Уже с октября 1924 г. в Италии работала специальная комиссия, созданная фашистской партией «для изучения возможности проведения конституционной реформы, соответствующей требованиям времени». Декретом председателя Совета министров от 31 января 1925 г. эта комиссия была реорганизована в правительственную комиссию в составе 18 человек. Председателем ее стал философ Дж. Джентиле. В задачу комиссии входило изучение проблем отношений между гражданским и политическим обществом. Иными словами, речь шла о подготовке создания тоталитарного государства. Комиссия должна была представить соображения правительству с тем, чтобы это последнее предложило парламенту соответствующие реформы.

Одним из результатов нового курса правительственной политики был разрыв фашизма с представителями либерализма в лице Джолитти, Орландо, Саландра и их сторонников. Теперь они окончательно убедились в провале расчетов на использование фашизма в соответствии со своими планами. Паоло Алатри пишет: «...Хотя эти группы (либеральные. — Авт.) не видели других возможностей кроме вооружения фашизма и вручения ему своей судьбы, это не значит, что они полностью идентифицировались и слились с фашизмом: различие между фашистом и либералом или демократом, сочувствующими фашизму, нужно всегда иметь в виду, ибо забывать об этом — значит бессмысленно смешивать понятия. И это тем более верно, что фашизм вышел на авансцену, располагая собственными политическими кадрами, порожденными новой общественной ситуацией, и эти политические кадры пришли на смену старым правящим политическим группам».

Петля фашистской диктатуры затягивалась. 24 декабря 1925 г. был принят закон о чистке государственного аппарата от «ненационально мыслящих элементов»; 31 декабря того же года — о праве префектов запрещать выпуск «опасных для общественного спокойствия газет»; 31 января 1926 г. — о процедуре лишения политических эмигрантов итальянского гражданства. Это был комплекс законов, названных «мероприятиями по защите государства». Одновременно фашизм вплотную приступил к преобразованиям самого государства в соответствии с рекомендациями комиссии 18-ти.

24 декабря 1925 г. был принят закон о правомочиях и прерогативах главы правительства. Согласно этому закону премьер должен был нести ответственность исключительно перед королем, а не перед парламентом. Было оговорено право главы правительства ограничивать парламент в некоторых его функциях, в частности право настаивать на вторичном обсуждении палатой раз отвергнутого ею законопроекта. Вслед за этим 31 января 1926 г. был принят закон о праве исполнительной власти издавать декреты и вводить их в силу, не дожидаясь согласия парламента.

Оба закона превращали правительство в центральный орган, персонифицирующий весь авторитет государственной власти, и исполнительной, и законодательной. Правда, формально правительство было ответственно перед королем, и королевский декрет обладал большей юридической силой, чем декрет главы правительства. Но действия короля были связаны согласием главы правительства и Большого фашистского совета. Вся система государственных органов пронизывалась принципом официального признания верховенства «вождя» и фашистской партии.

Была проведена и реорганизация местных органов государственной власти. Законом от 4 февраля 1926 г. вместо выборных муниципалитетов вводился институт «подеста» — старшин, назначаемых королевским декретом на пять лет. Законом от 6 апреля 1926 г. усиливалась и расширялась власть префектов в провинциях. И, наконец, был издан закон от 3 апреля 1926 г. о правовой организации коллективных трудовых отношений. Признание со стороны государства получали профсоюзные организации предпринимателей или рабочих, отвечающие следующим трем требованиям: 1) объединяющие в своих рядах не менее 10% лиц данной профессиональной категории, 2) способствующие не только охране экономических интересов своих членов, но и их «моральному и патриотическому воспитанию», 3) имеющие руководителей с соответствующими «моральными и патриотическими устоями». Таким образом, впервые в государственном законодательстве политические мотивы выставлялись в качестве критерия для признания профсоюзной организации. В результате этого могла быть признана организация, едва насчитывавшая в своих рядах 10% лиц данной профессиональной категории, и, напротив, отказано в признании организации, включавшей 90% лиц этой категории.

Юридическое признание со стороны государства могла получить только одна профсоюзная организация для предпринимателей или рабочих в каждой профессиональной категории. Естественно, что в качестве единственных признаваемых государством профсоюзов должны были выступать фашистские профсоюзы. Закон предусматривал запрет локаутов со стороны предпринимателей и забастовок со стороны рабочих. Все трудовые конфликты подлежали принудительному разбору в государственном суде, что было одним из существенных элементов в идеологии фашистского корпоративизма.

Само слово «корпоративизм» употреблялось фашистами в смысле общности классовых интересов, в смысле согласования этих интересов в сфере производства во имя «общих интересов нации» под руководством государства. Однако закон от 3 апреля 1926 г. не предусматривал создания корпораций, как таковых, т. е. объединения предпринимателей и рабочих в единых профсоюзных организациях по отраслям производства. Этому противились и те, и другие, а потому сами фашисты считали, что для такого объединения необходима была еще большая идеологическая и организационная подготовительная работа. В статье 3 нового закона говорилось об организациях, объединяющих или одних предпринимателей, или одних рабочих. Говорилось также о «центральных органах связи», посредством которых «организации предпринимателей и организации рабочих могут быть объединены в высшую иерархическую единицу». Таким образом, эти органы связи сводились к функциям сугубо межпрофсоюзной связи.

С другой стороны, новый закон шел явно вразрез с планами синдикализации государства, которые лежали в основе теоретических построений первых фашистских идеологов. Статья 6 закона устанавливала контроль над профсоюзами со стороны органов государственной власти. Профсоюзы превращались фактически в орудие, с помощью которого государство управляло различными социальными силами страны. Прежде всего, разумеется, речь шла об управлении рабочей массой. Бывший соратник Муссолини М. Рокка напишет впоследствии в своей книге, что «рабочие профсоюзы, твердо подчиненные государству и задушенные жесткой дисциплиной, превратились в придаток правительства». В конечном счете вместо синдикализации государства произошло огосударствление профсоюзов.

Хотя права «непризнанных» профсоюзов и были фактически сведены на нет, они не были запрещены и после закона 3 апреля 1926 г. Таким образом, продолжали существовать и ВКТ, и Конфедерация католических профсоюзов. Но они существовали чисто поминально. Их деятельность после апреля 1926 г. не была отмечена ни одной сколько-нибудь заслуживающей внимания инициативой.

Коммунисты в начале 1926 г. впервые провели свой очередной съезд уже за пределами Италии. Он состоялся во французском городе Лионе и был отмечен усилением борьбы против сектантства и «левого» уклона в партии. Что касается природы и характера фашизма, обращают на себя внимание следующие пункты разногласий. «Левые» считали фашизм чем-то вроде комедии, разыгранной правящими классами. Это утверждал, например, в ходе предсъездовской дискуссии Бордига. Он писал в газете «Унита»: «В фашизме и в генеральном контрнаступлении буржуазии мы не видим принципиальных изменений политики итальянского государства. Мы видим в них естественное продолжение этой политики демократии (имеется в виду буржуазная демократия. — Авт.) как до, так и после войны. Мы будем противополагать демократию и фашизм не в большей мере, чем мы противополагали в прошлом демократию и милитаризм».

В отличие от этого в тезисах, предложенных Грамши, обнаруживается более дифференцированный подход к буржуазии в связи с ее политикой в отношении фашизма. «Вне фашизма остаются некоторые центры буржуазной оппозиции. С одной стороны, к фашизму не примкнула группа, верившая в возможность разрешения проблемы государства, которая предлагалась Джолитти. Эта группа, представляющая часть промышленной буржуазии, выдвигает программу «лейбористского реформизма» и оказывает влияние на некоторые слои рабочих и мелкой буржуазии. С другой стороны, выдвигается программа использования в качестве основы государства сельской демократии Юга и «здоровой» части северной промышленности («Коррьере делла Сера», «либерализм» Нитти) — программа, которая имеет тенденцию стать программой политической организации, настроенной оппозиционно к фашизму и опирающейся на массы Юга («Национальный союз»). Фашизм вынужден вести весьма энергичную борьбу против этих еще существующих группировок и с еще большим ожесточением бороться против масонства, которое он правильно рассматривает как организующий центр всех сил, традиционно поддерживающих государство. Эта борьба свидетельствует о том, что в блоке консервативных и антипролетарских сил все же существует трещина, которая при определенных условиях может способствовать превращению пролетариата в третий и решающий фактор политической обстановки».

Естественно, что такого рода подход к вопросу об отношениях между различными группами буржуазии и фашизмом мог благоприятно повлиять на выработку более правильной тактической линии борьбы. Вместе с тем на базе общей классовой оценки фашизма он рассматривался в тезисах Грамши как результат всего предшествующего развития капитализма. Отсюда делался вывод о том, что именно исторический противник капитализма, т. е. рабочий класс, может вести наиболее последовательную борьбу против фашизма и должен стать гегемоном в этой борьбе. Выдвижением этого положения в тезисах устанавливалась связь между борьбой против фашизма и борьбой за социализм — связь, которая понималась «левыми» как тождество. В специальном разделе тезисов Грамши, озаглавленном «Движущие силы и перспективы революции», подчеркивалась необходимость союза пролетариата и крестьянства в конкретной для Италии форме союза пролетариата Севера и крестьянства Юга.

Тезисы, предложенные Грамши, были серьезным шагом вперед по сравнению с позицией Итальянской Коммунистической партии в первые годы ее существования, по сравнению с «Римскими тезисами» 1922 г. Вместе с тем нельзя не видеть, что эти тезисы не давали еще ответов на многие вопросы, порожденные новой исторической обстановкой борьбы против фашизма, вопросы, на которые удалось ответить лишь много позднее. Пока что в качестве единственной альтернативы предлагалась «диктатура пролетариата», хотя и в новой формуле «рабоче-крестьянского правительства». Утверждение более гибкой тактики не вылилось еще в конкретные поиски путей соглашения с социалистами. Слишком сильно давил груз старых разногласий и полемики; да и положение в международном рабочем движении, которое характеризовалось обострением идеологической борьбы между Коминтерном и социалистами, никак не способствовало этому.

Между тем фашизм сделал еще один важный шаг на пути установления тоталитарной диктатуры. 31 октября во время празднования годовщины прихода фашистов к власти было совершено четвертое за год покушение на Муссолини. Как и три предыдущих, оно было неудачным: человек, стрелявший в Муссолини, был убит на месте. Не исключено, что это была провокация. Во всяком случае новое покушение послужило предлогом для массовых репрессий, и они не замедлили последовать.

6 ноября Муссолини принял отставку министра внутренних дел Федерцони, сам заменив его на этом посту. Вслед за этим была проведена серия мероприятий по ликвидации остатков буржуазной демократии. Был издан закон о роспуске всех «антинациональных» партий, что формально завершало переход к однопартийной системе. Парламент принял решение о лишении депутатских мандатов всех авентинцев. Антифашистская печать запрещалась. Для всех заподозренных в антифашизме лиц устанавливалась так называемая политическая, или административная, высылка. При каждом полицейском управлении и при каждом штабе легиона национальной милиции учреждалась «служба политического следствия». Было объявлено о введении смертной казни «за покушение на жизнь, неприкосновенность и свободу короля, королевы или главы правительства». Наконец, был учрежден Особый трибунал по защите государства. Последнее особенно явственно шло вразрез со статьей 71 Альбертинского статута (конституционного акта, принятого после объединения Италии), гласящей: «Никто не может быть изъят из ведения своих судей. В соответствии с этим не могут быть созданы чрезвычайные суды или комиссии».

Карательные законы, изданные фашистским правительством в ноябре 1926 г., были названы «чрезвычайными», так как они были введены лишь на пять лет. Но затем срок их действия постоянно возобновлялся, и они сохранили силу До конца фашистского режима. В числе первых арестованных в ноябре 1926 г. был руководитель коммунистической партии Антонио Грамши. Многие антифашисты почти сразу же эмигрировали за границу, главным образом во Францию. Из всех оппозиционных фашизму партий одни только коммунисты сохраняют свой подпольный центр в Италии. Наряду с этим вместе с социалистами и республиканцами они имеют и свой заграничный центр во Франции. В целом как коммунистическое, так и социалистическое движение переживает в то время период острого внутреннего кризиса.

Возможности для борьбы против фашизма были значительно сужены. В то же время «чрезвычайные законы» значительно расширили вмешательство фашистского государства во все сферы жизни итальянского общества. Ранее формально допускалось существование оппозиционных режиму партий, которые представляли собой в политической области своего рода секторы, свободные от официальной идеологии. Теперь с этим было покончено. До «чрезвычайных законов» разрешалось объединение трудящихся в свободные ассоциации — профсоюзы для защиты своих экономических интересов. Теперь государство получило право запрещать неугодные с его точки зрения профсоюзы, расширив таким образом свои компетенции в экономической области. Вторгаясь в одну за другой области гражданского общества, элементарных человеческих отношений и личных убеждений, до сих пор свободных от прямого государственного вмешательства, фашистское государство все более превращалось во всеобъемлющий, или, как стали уже в то время говорить, тоталитарный, организм.

Следующим важным этапом в этом процессе было опубликование 21 апреля 1927 г. так называемой «Хартии труда». Этот акт исходил от Большого фашистского совета — высшего органа фашистской иерархии, который, однако, формально не обладал законодательной властью. Поэтому сама «Хартия труда» не была законом, но она стала основой, на которой впоследствии был разработан ряд законодательных актов.

«Хартия труда» состояла из двух основных разделов: «Корпоративное государство и его организация» и «Коллективный трудовой договор — гарантия труда». Статья I «Хартии» гласила: «Итальянская нация является организмом, цели, жизнь и средства действия которого превышают силой и длительностью цели, жизнь и средства действия составляющих этот организм отдельных лиц и групп их. Она представляет моральное, политическое и экономическое единство и целиком осуществляется в фашистском государстве». По заключению фашистского профессора К. Костаманья, эта статья содержала «политическую формулу» фашизма и синтезировала все догматические понятия, присущие доктрине фашистского государства. Нет сомнений, что данная статья являлась своего рода общим исходным пунктом идеологии фашистского тоталитарного государства.

Из других статей первого общего раздела «Хартии труда» особый интерес с теоретической точки зрения представляет статья VII. Процесс превращения фашистского государства в тоталитарное находит здесь свое отражение во вмешательстве государства в сферу частной хозяйственной инициативы: «Корпоративное государство смотрит на частную инициативу в области производства как на наиболее действенное и наиболее полезное для интересов нации орудие». Но «так как частная организация производства является функцией национального значения, то организатор предприятия отвечает перед государством за ход производства». В статье IX уточнялись случаи и формы государственного вмешательства в сферу производства: «Вмешательство государства в производство может иметь место лишь тогда, когда отсутствует частная инициатива, или когда она является недостаточной, или когда в этом замешаны политические интересы государства. Вмешательство это может принять форму контроля, поощрения или непосредственного управления».

С теоретической точки зрения обращают на себя внимание выводы, которые фашисты делали в «Хартии труда» из проповедуемой ими идеи о «сотрудничестве производительных сил во имя общих национальных интересов». В статье VII имеется следующее утверждение: «...из сотрудничества производительных сил вытекает взаимность их прав и обязанностей. Всякий техник, служащий или рабочий является активным сотрудником предприятия, управление которым находится в руках работодателя, несущего за него ответственность». Многие фашистские комментаторы трактовали это утверждение как поворот в экономической теории и, естественно, в самой экономике. Так, Л. Мерлино высказывался, например, следующим образом: «Предприниматель, как и рабочий, рассматривается в качестве трудящегося, призванного обслуживать нацию. Поэтому предприниматель уже не является абсолютным хозяином предприятия, а лишь управляет им в интересах коллектива. И этот коллектив, используя государство, побуждает предпринимателя к труду и вознаграждает его за труд. Если же предприниматель ленится, то коллектив в качестве наказания лишает его собственности и берет на себя его функции».

Такого рода выводы можно было сделать, лишь руководствуясь практическими интересами фашистской пропаганды. На деле это никак не соответствовало реальному положению вещей. Прежде всего, и это главное, хотя в «Хартии труда» и говорилось о корпорациях и корпоративном государстве, ни того ни другого в Италии на самом деле не было. Парадокс тем более очевидный, что еще королевским декретом от 2 июля 1926 г. было образовано специальное министерство корпораций. Этим же декретом было предусмотрено создание Национального совета корпораций, который должен был иметь консультативные административные функции. Вслед за этим в сентябре — октябре того же года серией королевских декретов были признаны законными шесть конфедераций предпринимателей, промышленников, землевладельцев, коммерсантов, владельцев сухопутного и внутреннего водного транспорта, владельцев морского и воздушного транспорта, владельцев банковских учреждений.

Казалось бы, после этого и тем более после опубликования «Хартии труда» фашисты в соответствии с пропагандируемыми ими принципами должны были приступить к созданию корпораций. Они должны были бы создать соответственно корпорацию, объединяющую предпринимателей с рабочими и служащими, занятыми в промышленности, корпорацию, объединяющую землевладельцев с батраками и сельскохозяйственными рабочими, корпорацию, объединяющую коммерсантов с рабочими и служащими торговых предприятий, и т. д. Но этого не случилось. И прежде всего потому, что классовые противоречия между предпринимателями и рабочими были реальностью, с которой приходилось считаться даже фашистам. Среди рабочих, даже если они были фашистами, был еще довольно сильным дух классовой солидарности, что нашло свое выражение в их стремлении к сохранению единой Конфедерации фашистских профсоюзов, объединявшей рабочих и в известной мере противостоявшей предпринимательским организациям. С учетом этого ликвидация подобной единой организации была не таким уж простым делом и требовала времени и известной подготовительной идеологической работы.

Классовые противоречия между рабочими и предпринимателями сплошь и рядом прорывались за рамки «идеологического единства» между ними в политических и профсоюзных организациях фашизма. Классовый эгоизм буржуазии вызывал неоднократные упреки и угрозы со стороны фашистских руководителей, которые вынуждены были считаться с настроениями масс. С другой стороны, рабочие, записанные в фашистские профсоюзы, пытались использовать в своих классовых интересах некоторые, пусть даже демагогические, обещания и лозунги фашистского руководства. Так, в частности, случилось с некоторыми пунктами той же «Хартии труда», второй раздел которой, как уже отмечалось, был посвящен вопросу о «коллективных трудовых договорах и гарантиях труда». Здесь провозглашался принцип оплаты труда исходя не только из интересов предпринимателя, но и из потребностей рабочего, говорилось о повышении оплаты ночной и сдельной работы, о праве рабочих на ежегодный оплачиваемый отпуск, о компенсации для уволенных не по их вине рабочих и т. д.

Эти принципы, как и сама идея корпоративизма, не вызывали восторга у довольно значительной части буржуазии. Для достижения «классового сотрудничества» многие предприниматели считали вполне достаточным широко разветвленный аппарат подавления фашистского государства. Как и прежде, они продолжали противиться объединению в корпорации вместе с рабочими, пусть даже записанными в фашистские профсоюзы. И эти настроения не только были одной из важных причин «задержки» образования корпораций, но и создавали впечатление о серьезных противоречиях между буржуазией как классом и фашизмом как государственной властью. Во всяком случае фашистская пропаганда усиленно работала в этом направлении, насаждая тем самым тезис о «надклассовом» характере фашистского государства. Эта пропаганда особенно усилилась в период экономического кризиса, поразившего Италию в 1927 г.

В целом итальянская промышленность вплоть до 1926 г. продолжала развиваться по восходящей линии. Инвестированные в акционерные общества капиталы возросли в 1925 г. на 8 млрд. лир, а в 1926 г. — на 5 млрд. лир, составив к этому времени 40 с лишним млрд. лир. Но все это происходило в условиях довольно сильной инфляции. В 1927 г. в стране начался экономический кризис. По сравнению с 1926 г. индекс производства обрабатывающей промышленности упал с 83 до 80. производство чугуна сократилось с 513 тыс. до 489 тыс. т, стали — с 1883 тыс. до 1721 тыс. т, автомобилей — с 65 тыс. до 55 тыс. Общий индекс сельскохозяйственного производства уменьшился с 97 до 88. Число безработных в стране увеличилось со 181 тыс. до 414 тыс.

В период начавшегося кризиса усилились требования со стороны промышленников об уменьшении заработной платы рабочим с целью снизить себестоимость продукции, облегчив ее выход на внешние рынки. Но уменьшить заработную плату рабочим нельзя было без снижения прожиточного минимума, который почти не изменился. И вот правительство предприняло кампанию по принудительному снижению розничных цен и квартирной платы, что задевало интересы части средних слоев населения, и одновременно кампанию по уменьшению заработной платы рабочим. В мае 1927 г. она была уменьшена на 10—12%, а прожиточный минимум с августа 1926 по август 1927 г. снизился всего на 8%. Проигрыш рабочих от мероприятий по уравниванию цен и заработной платы очевиден.

Параллельно экономическому наступлению против рабочего класса фашисты продолжали свою деятельность, направленную на окончательное искоренение демократии. Дело в том, что в Италии продолжал еще существовать старый парламент, избранный на основе «порочных», с фашистской точки зрения, либерально-демократических принципов. Правда, с 1924 г. произошли изменения в составе самого парламента. После ухода депутатов Авентинской оппозиции и исключения коммунистов он стал почти целиком фашистским или во всяком случае профашистским. Муссолини не стоило особого труда проводить через него задуманные им мероприятия в тех случаях, когда эти мероприятия нуждались еще в формальном одобрении парламентом. Но срок полномочий парламента истекал, и надо было решать вопрос о новых выборах. Проводить их на основе старых, либерально-демократических принципов значило бы противоречить утвердившейся к этому времени во всех звеньях государственного аппарата официальной фашистской корпоративной идеологии. В этот момент на сцене и появляется комиссия 18-ти с проектом своей реформы.

В мае 1928 г. был опубликован закон о реформе политического представительства. Согласно установленным в нем нормам право выдвижения кандидатов принадлежит прежде всего «признанным законом профсоюзам» (ст. 3), а также «признанным законом юридическим лицам и ассоциациям, существующим де-факто, при условии, что они имеют- национальное значение или преследуют цели культуры, воспитания, взаимопомощи и пропаганды» (ст. 4). В порядке пояснения можно сказать, что под «юридическими лицами» и «ассоциациями» подразумевались разного рода общественные, культурные и учебные учреждения и организации, находившиеся, как правило, под фашистским контролем.

Выдвижение кандидатов «признанными законом организациями» было первой ступенью новой избирательной системы. Кандидатов в депутаты выдвигалось вдвое больше числа установленных мест в парламенте (800 кандидатов на 400 мест). Вторая ступень новой избирательной системы — отбор кандидатов для голосования: «Большой фашистский совет (БФС) составляет список депутатов, выбирая их по своему усмотрению из общего числа кандидатов, а также вне его, если, это требуется необходимостью включить в список лиц, получивших известность в области наук, литературы, искусств, политики или военного дела, не попавших в число кандидатов» (ст. 5). По существу это означало, что депутаты парламента просто-напросто назначались фашистской партией в лице БФС. Правда, фашистский теоретик Эрколе писал по этому поводу, что «БФС выступал здесь не в роли директивного, а в роли консультативного органа, и окончательное решение осталось за избирателями».

Действительно, новый закон предусматривал еще третью ступень прохождения кандидатов — всеобщее голосование по списку, утвержденному БФС. Но это только создавало иллюзию привлечения всего народа к решению вопроса о составе парламента.

В самом деле главной теоретической предпосылкой фашистской реформы был довод о том, что избиратель, как таковой, не может сам сделать сознательный выбор, а поэтому посылает в парламент, как правило, «безответственных делегатов». Отсюда старый принцип буржуазно-демократической доктрины «общенародного представительства» должен быть заменен, согласно фашистам, принципом «профессионального представительства». В этом слышались отголоски идеи «корпоративного парламента» — идеи, весьма популярной в Италии после первой мировой войны. И установленный фашистами порядок выдвижения кандидатов в депутаты через профсоюзы и другие ассоциации мог показаться даже осуществлением этих идей.

Но та или иная идея может приобретать разный смысл в зависимости от конкретных исторических условий, в которых ее пропагандируют и пытаются провести в жизнь. В Италии существовал фашистский режим. Все оппозиционные или даже просто независимые от этого режима партии и организации были ликвидированы. Все так называемые «признанные законом» профсоюзы и ассоциации были фашистскими профсоюзами и ассоциациями, и их кандидаты были прежде всего представителями и носителями интересов и идей фашизма, а не той или иной профессиональной категории или сословия. Кандидаты и депутаты предлагались руководящими органами профсоюзов и ассоциаций, которые, безусловно, были связаны с партийными и правительственными органами. Если говорить о председателях фашистских конфедераций, то все они, согласно уставу фашистской партии 1926 г., входили в Большой фашистский совет. Что же касается последнего, то он выступал в качестве главного фильтра всего механизма отбора и просеивания. Можно было быть уверенным, что список кандидатов, отобранных БФС, состоял из 100-процентных приверженцев режима. Так называемое «всеобщее голосование» производилось не по отдельным кандидатурам, а по всему списку путем приписки внизу бюллетеня «да» или «нет» (ст. 6). Естественно, что в этих условиях роль избирательного корпуса могла быть только пассивной, а не активной. Он голосовал за составленный фактически без его участия список. Говорить о «всеобщем голосовании» в смысле старой буржуазно-демократической доктрины уже было нельзя. Еще с одним «пережитком» либерализма и демократии было покончено.

В плане вопроса о сращивании государственного и партийного аппарата обращает на себя внимание тот факт, что в новом законе право окончательного составления списка депутатов парламента было предоставлено Большому фашистскому совету, который формально не был ни правительственным, ни государственным органом. Возникавшие таким образом с формально-юридической точки зрения несоответствие было устранено законом о строении и правомочиях Большого фашистского совета, принятым в декабре 1928 г. Это один из важнейших законодательных актов фашизма, завершивший и закрепивший процесс огосударствления фашистской партии.

Этот процесс нашел свое отражение в статье ее устава (1926 г.), предусматривавшей, что в Большой фашистский совет, остававшийся формально высшим партийным органом, входят не только деятели партии, как таковые, но и все министры вообще. Фашистская партия превращалась в «организацию общественно-правового характера, используемую фашистским правительством для конституционных и административных целей». Теперь в статье 1 нового закона о БФС указывалось: «Большой фашистский совет является верховным органом, согласовывающим и сосредоточивающим в себе всю активность режима, вышедшего из октябрьской революции 1922 г. Он осуществляет законодательную функцию в установленных законом случаях и должен, кроме того, давать заключения по всяким другим вопросам — политическим, экономическим или социальным — государственной важности, по которым его запросит глава правительства».

Таким образом, БФС брал на себя функции, являвшиеся, согласно старой буржуазно-демократической доктрине, прерогативой исключительно государственных органов. Узаконение вмешательства БФС в сферу государственной деятельности нашло свое выражение и в ряде других статей нового закона: «Заключение БФС должно быть получено по всякому вопросу, имеющему конституционный характер» (ст. 12) ; «сохраняя в силе полномочия и прерогативы главы правительства, БФС составляет и обновляет списки лиц, которых он считает годными в случае вакансии для выполнения правительственных функций» (ст. 13).

Со своей стороны представители высшей законодательной и исполнительной государственной власти расширяли сферу своего вмешательства в сугубо партийные дела: «Статут Национальной фашистской партии утверждается королевским декретом по предложению главы правительства, премьер-министра, государственного секретаря, БФС и Совета министров» (ст. 14) ; «секретарь Национальной фашистской партии назначается королевским декретом...» (ст. 15) ; «члены Национальной директории фашистской партии назначаются декретом главы правительства...» (ст. 16); «федеральные секретари Национальной фашистской партии назначаются декретом главы правительства...» (ст. 18).

Таким образом, новый закон подтверждал и стимулировал процесс сращивания государственного и партийного аппарата в фашистской Италии. Своего рода символом и фокусом этого процесса был сам Муссолини, объединивший в своей персоне главу фашистского правительства, главу фашистской партии и главу Большого фашистского совета. Отметим в этой связи, что сама система отношений между партией и государством в фашистской Италии несколько отличалась от той, которая сложилась позднее в фашистской Германии. Роль фашистской партии в Германии была большей, в то время как в Италии она сводилась к «простому орудию государства, необходимому для ведения националистической пропаганды», для идеологического приобщения к государству широких слоев итальянского населения.

 

Фашистское государство и монополии

Фашисты утверждали тезис о надклассовом характере своего государства, которое-де с помощью диктатуры фашистской партии осуществляет мероприятия, направленные на достижение «общих интересов». Действительно, интересы крупных монополий далеко не всегда были явственно различимы за ширмой лозунга «общих интересов». Иногда эти мероприятия проводились в плане борьбы за укрепление капиталистической системы в целом и были сопряжены с определенными материальными издержками той или иной группы буржуазии. К числу подобных мероприятий можно отнести попытки государственного регулирования экономики путем принудительного сокращения ввоза сырья и продуктов из-за границы. Это было связано с попытками фашистского правительства уменьшить катастрофически растущий дефицит внешней торговли. Естественно, что некоторые группы буржуазии в результате кое-что и потеряли. В то же время политика автаркии (политика, направленная на достижение большей независимости от ввоза сырья и продуктов из-за границы) способствовала обогащению других групп буржуазии. Например, в результате так называемой «битвы за хлеб» значительно обогатились некоторые слои сельской буржуазии. В целом, если говорить не о той или иной группе, а обо всем классе буржуазии и тем более о крупной монополистической буржуазии, то она извлекла выгоду из вмешательства государства в экономику, в том числе и из введения в нее элементов государственного капитализма.

Эти элементы вносились в итальянскую экономику по большей части для ускорения процесса концентрации и централизации капитала. Итальянский исследователь Р. Ромео обращает внимание, в частности, на такие мероприятия фашистского правительства, как сосредоточение права эмиссии в одном учреждении — Итальянском банке, а также на наделение государства полномочиями и в отношении регулирования инвестиций иностранных капиталов в Италию. В результате первого из этих мероприятий Итальянский банк получил контроль над валютными операциями во всей стране. После того как этот банк был реорганизован и государство обеспечило за собой прямое или косвенное обладание большинством акций, концентрация капитала достигла в Италии небывалой степени. Второе мероприятие — регулирование инвестиций иностранных капиталов в Италию — давало государству возможность стимулировать развитие той или иной отрасли производства. При этом вмешательство государства, как правило, сопровождалось давлением на предпринимателей с целью добиться большей концентрации производства, что вело на практике к росту и усилению монополий.

Весьма характерно, что фашистское правительство отменило довольно высокие в прошлом налоги, препятствовавшие слиянию предприятий, и установило систему фискальных льгот, которые делали слияние даже выгодным. В тех случаях, когда слиянию обществ мешали финансовые причины, правительство предоставляло кредиты. Так было, в частности, в случае с химическими предприятиями, где были даны субсидии для образования крупнейшего треста по выработке красок и взрывчатых веществ АСНА. Этот трест с капиталом в 95 млн. лир образовался путем слияния трех крупных предприятий. Были случаи, когда дело доходило даже до прямого политического давления. В Триесте, например, существовали две мощные промышленные группы — Косулич и «Ллойд Сабаудо». Последняя находилась под контролем Коммерческого банка; правительство вмешалось и заставило этот банк путем вознаграждения за другие операции уступить принадлежавшие ему акции Косуличу. В результате последний объединил почти все судоходные компании и судостроительные верфи Венеции — Джулии, создав таким образом гигантский трест.

Определение степени концентрации финансового капитала в Италии всегда представляло большие трудности главным образом из-за того, что основу структуры крупной капиталистической экономики в этой стране составляли акционерные общества. Анонимный характер капиталов в них всегда давал возможность производить тысячи комбинаций, явных и тайных. Существовали самые различные способы контроля над этими капиталами, позволявшие сосредоточивать их в руках отдельных лиц или сравнительно небольших групп. В целом установлено как достоверный факт, что развитие акционерных обществ в Италии содействовало концентрации капитала и связанному с этим образованию капиталистических монополий, а это в свою очередь порождало опасные по своим последствиям привилегии политического и экономического характера. И в этой связи небезынтересны следующие данные о развитии акционерных обществ и акционерного капитала в Италии.

С 1920 по 1930 г. число акционерных обществ в Италии возросло с 5541 до 17 384, т. е. в 3 с лишним раза, сумма капиталов, сконцентрированных в этих обществах, — с 17 784 817 тыс. до 52 280 765 тыс. лир, т. е. примерно втрое. Отдельные из входивших в них обществ увеличили свои капиталы в гораздо больших пропорциях: электрическое общество «Эдисон» за 1921 — 1929 гг. — со 180 млн. до 1350 млн. лир, т. е. более чем в 7 раз; электрическое общество «Адриатика ди элеттричита» — со 100 млн. до 400 млн. лир, т. е. в 4 раза; химическое общество «Италчементи» за 1919—1929 гг., — с 16 500 тыс. до 108 млн. лир, т. е. более чем в 6 раз; текстильное общество ФИСАК за 1921—1928 гг. — с 10 млн. до 70 млн. лир, т. е. в 7 раз.

По мере того как хозяйственный аппарат организовывался на все более централизованной основе, государственный аппарат испытывал растущее влияние крупных монополий. Ряд мероприятий хозяйственного порядка, цены и т. п. все чаще непосредственно диктовались крупными финансовыми и промышленными монополиями, а государство лишь принимало их к сведению и регистрировало. Весьма показательно в этой связи усиление процесса сращивания государственного и капиталистического хозяйственного аппарата: 175 из 400 депутатов, избранных в 1929 г., занимали оплачиваемые посты в административных советах крупных акционерных обществ. Значение этого станет еще понятнее, если учесть, что один депутат сотрудничал в 43 акционерных обществах, один — в 33, один — в 28, двое — в 26, один — в 23, один — в 20, один — в 19, трое — в 18. В подобных условиях, естественно, невозможно говорить, вопреки утверждениям фашистов, о «независимости» государства от капиталистических монополий и о государственной деятельности, направленной на достижение «общих интересов».

С другой стороны, говоря о связях фашизма с монополистическим капиталом, не следует впадать в упрощение. В фашистском государстве господствовала политическая партия, массовую базу которой составляла мелкая и средняя буржуазия. Расхождения, которые иной раз возникали между фашистским государством и крупными монополиями, имели далеко не всегда чисто показной и «театральный» характер, как об этом писалось в памфлетной литературе 20-х годов. В этих расхождениях находило свое выражение и реальное столкновение интересов мелкой и крупной буржуазии. В конечном счете речь идет об относительной самостоятельности фашистской власти — факт, который был зафиксирован в марксистской мысли уже в 20-х годах довольно определенно. Антонио Грамши писал в 1924 г. о тенденции фашистской власти быть не просто «инструментом» в руках буржуазии, а действовать «согласно своей внутренней логике». В плане отношений между фашистским государством и монополиями особого внимания заслуживают проблемы фашистской внешней политики. Будучи империалистическим и агрессивным по самой своей природе, фашистское государство продолжало во внешней политике традиции итальянского империализма. В этом отношении фашистское государство призвано было «не нарушать закон, а исполнять его». Можно говорить лишь об ином акценте, ином, более показном и бравурном внешнем облике, когда, как писал Алатри, соображения престижа превалировали над реальными политическими и экономическими потребностями страны. В этом отношении итальянский фашизм унаследовал довольно много от довоенного национализма, вобрав в себя весь его пафос, обильно пропитанный и подслащенный древнеримскими «заветами».

Однако итальянский фашизм в 20-х годах действовал еще крайне осторожно, не преступая тех границ, за которыми открылась бы перспектива большой войны или во всяком случае серьезных международных осложнений. В исследованиях, посвященных внешней политике Италии в то время, отмечается, в частности, обострение ее противоречий с Францией. Эти противоречия восходили еще к дофашистскому периоду, когда между двумя «латинскими сестрами» развернулось соперничество за влияние на Балканах, господство на Средиземном море, за преобладание в Тунисе и других африканских колониях. На Балканах итальянской политике окружения Югославии французы противопоставили политику, сформулированную в лозунге «Балканы — для балканских народов». За этим лозунгом скрывалась борьба Франции против проникновения Италии в Албанию и за усиление Югославии как противовеса Италии и проводника французского влияния в странах Балканского полуострова. Борьба между Италией и Францией на Балканах, как и борьба по вопросу о притязаниях Италии на обеспечение своих «интересов» во французском Тунисе и расширение границ своей колонии Ливии, пока что не вышла из сферы дипломатических переговоров и закулисных сделок, но была чревата взрывом. Способствовало обострению итало-французских противоречий и то, что значительная часть итальянской антифашистской эмиграции обосновалась во Франции: французская дипломатия пыталась использовать это обстоятельство как козырь в своей политической игре, чем особенно досаждала правительству Муссолини.

В значительной мере на почве антифранцузской устремленности итальянской внешней политики в 1924—1926 гг. происходит сближение между Италией и Англией. То же самое можно сказать об укреплении связей между Италией, с одной стороны, Болгарией и Грецией — с другой. Обе эти балканские страны имели серьезные противоречия с Югославией, что и пыталась использовать итальянская дипломатия в борьбе против французского влияния на Балканах. Итальянской дипломатии удалось добиться значительного усиления политического и экономического влияния Италии в Албании, во многих отношениях фактически подчинить себе эту страну, превратив ее в главный плацдарм на Балканах. Однако расширение итальянского влияния на Балканах настораживает Англию, и в 1927—1928 гг. намечается некоторое охлаждение англо-итальянских отношений. Агрессивные устремления фашистской Италии становились все более явными, и это усиливало ее противоречия не только с Францией, но и с другими великими державами.

В исследованиях, посвященных внешней политике Италии в эти годы, справедливо устанавливается связь между основными направлениями этой политики и интересами и устремлениями крупного монополистического капитала. Однако и в этом случае не следует впадать в упрощения и забывать, что в условиях фашистского государства чисто волевые импульсы и произвол руководителей приобретали особое значение. Здесь и соображения престижа, о которых писал П. Алатри, и идеология, которая имела свою внутреннюю логику, далеко не во всем совпадающую с политикой, в том числе и с прагматической политикой монополистического капитала.

Хотя в 20-х годах итальянский фашизм и не проявил себя на международной арене сколько-нибудь заметной агрессивной акцией, его внешнеполитические амбиции были выражены довольно определенно. Первый наш долг, — говорил Муссолини, — увеличить наши вооруженные силы. Мы должны быть готовыми к определенному времени мобилизовать 5 млн. людей и иметь возможность их вооружить. Мы должны увеличить наш флот и так усилить наши военно-воздушные силы, чтобы шум их моторов заглушил все другие шумы, а тень от них затмила солнце над итальянской землей.

 

Фашистское государство и церковь

Для укрепления фашистской диктатуры особое значение имело урегулирование отношений между государством и Ватиканом. Ведь официально Ватикан не признавал итальянское либеральное государство, вышедшее из Рисорджименто. И хотя форма этого государства кардинально изменилась: из либерального оно превратилось в фашистское, а отношения у Ватикана с фашистами были лучше, чем с либералами, — тем не менее ватиканский вердикт непризнания остался в силе. Фашистское государство с его тоталитарными притязаниями не могло, разумеется, примириться с существованием обширной сферы духовного воздействия, имеющей, пусть даже чисто формально, антигосударственную окраску. Фашизм уничтожил и принудил к сотрудничеству все другие нефашистские организации, в том числе и католические организации светского характера. Но уничтожить церковь, как показал опыт других стран, нельзя. Вернуться к антирелигиозным лозунгам первых лет фашизма и попытаться изгнать влияние церкви из сферы духовной жизни людей фашистам было не под силу. Ведь церковь проникала в такие глухие уголки, в такие тайники человеческих душ, в какие никакая фашистская идеология не могла бы проникнуть. И вывод для фашистов напрашивался сам собой: надо заключить с церковью союз.

Влияние церкви в Италии было очень сильным, и поэтому попытки примирения с ней делались и в прошлом, когда у власти находились либералы. Фашизм в значительной мере ускорил этот процесс сближения, внеся в него нечто новое — тоталитарные притязания государства на — жизнь итальянского общества. В итальянском обществе не должно оставаться ничего, хотя бы в малейшей степени, оппозиционного государству — таков был принцип фашизма в отличие от либерализма, по самому характеру своей идеологии допускавшего наличие подобных сфер. Возможно, что в личном плане для Муссолини сыграло роль и честолюбие, ибо всем в Италии была известна фраза Криспи о том, что «величайшим государственным деятелем Италии окажется тот, кто разрешит римский вопрос».

Со своей стороны Ватикан решил начать переговоры с Муссолини лишь после того, как убедился в силе его диктатуры. На решение Ватикана повлияло и то, что Муссолини не требовал никаких гарантий сохранения светского характера итальянского государства, как это делали либералы. Напротив, Муссолини неоднократно говорил о стремлении придать государству религиозный оттенок, о «католической миссии» итальянского народа и т. п. В общем атмосфера для переговоров, начавшихся еще в августе 1926 г., была весьма благоприятной. И если тем не менее они длились два с половиной года, то это объяснялось стремлением разрешить весь сложный и запутанный исторический комплекс взаимоотношений между церковью и государством.

Соглашение о примирении между церковью и государством в Италии было подписано Муссолини и личным представителем папы кардиналом Гаспарри в феврале 1929 г. По месту подписания соглашение получило название Латеранского. Это соглашение состоит из трех документов: Политического трактата, Финансовой конвенции и Конкордата.

Главными пунктами Политического трактата были признание Италией государства Ватикан (небольшой части территории Рима) под верховным суверенитетом Святого понтификата, с одной стороны, и признание этим последним королевства Италия во главе с династией дома Савойя — с другой. Конечно, реальное значение имело только первое, т. е. признание Италией Ватикана в качестве суверенного государства. Что же касается признания Ватиканом Италии, то она и без этого признания была общепризнанным государством и бесспорным субъектом международного права. «Этот факт, — писал Д. Канделоро, — имел преимущественно формальное значение, но с исторической точки зрения был положительным, ибо устранял некоторое недоверие в отношении итальянского государства, которое, хотя в гораздо меньшей степени, чем в эпоху Рисорджименто, могло еще оказывать известное влияние на католиков, особенно послушных воле святого престола». Этот общеисторический аспект соглашения- не исключает, разумеется, его конкретно-исторического значения. Поскольку носителем государственного суверенитета в момент подписания соглашения выступало фашистское государство, то признание церковью итальянского государства объективно в тех конкретно-исторических условиях означало признание фашистского государства.

Таким образом, фашизм мог извлечь и действительно извлек определенную идеологическую выгоду из признания итальянского государства Ватиканом. Цена, заплаченная фашизмом за полученную им выгоду, не ограничивалась только признанием суверенитета государства Ватикан. В общем-то это не было сколько-нибудь большой жертвой,. учитывая мизерность территории государства Ватикан и его многолетнее существование де-факто. Гораздо более поразил современников тот факт, что, согласно Финансовой конвенции, фашистское государство обязалось выплатить Ватикану огромную по тому времени сумму — 750 млн. лир наличными и 1 млрд. лир ценными бумагами. Фашисты тем самым обязались выплатить долги, вытекавшие из давних обязательств итальянского государства в отношении Ватикана и накопленные за долгие годы отказа пап от официальных сношений с представителями государственной власти.

В то же время, согласно Конкордату, церковь получила преобладающее влияние в школе и в области брачно-семейного законодательства, государство обязывалось закрыть доступ к ряду должностей священникам-вероотступникам, следить за тем, чтобы в Риме не происходило ничего такого, что противоречило бы «священному характеру вечного города», и т. д. Таким образом, Конкордат ограничивал в ряде областей юрисдикцию государства и глубоко задевал его светский характер. «Положение, создавшееся в результате заключения Конкордата, — писал Канделоро, — характеризовалось, несомненно, переходом государства на менее передовые, менее современные идеологические позиции, к менее передовым и менее современным правовым институтам, чем те, которых оно добилось к концу Рисорджименто».

В конечном счете примирение между церковью и государством в это время было достигнуто ценой серьезных уступок за счет позиций, завоеванных итальянским государством в течение целой исторической эпохи, прошедшей под знаком Рисорджименто. Об этом говорил в своей речи в сенате Бенедетто Кроче. Заключив это соглашение, подчеркивал он, фашистское государство отрекалось от всего, что было современного в итальянском государстве, вышедшем из Рисорджименто.

В литературе тех лет много говорилось в связи с Латеранским соглашением о полном подчинении церкви фашизму, о ее полном слиянии с фашизмом и т. п. Вряд ли можно с этим согласиться. По одной из статей Конкордата, Ватикан, например, сохранял широкую сеть своих организаций, объединенных в так называемое «Католическое действие». За этими организациями признавалось право деятельности, «направленной на осуществление и распространение католических принципов, вне каких-либо политических партий и под непосредственным руководством церковной иерархии». Комментируя эту статью, Канделоро писал: «Таким образом основное ядро католического движения в Италии было сохранено и после 1929 г. как сила, которую Ватикан мог, в известной степени, предоставлять в распоряжение фашизма, но которая не должна была сливаться с фашистскими организациями». Добавим, что сосуществование этих двух сил — Ватикана и фашизма, — неизбежно стремившихся к охвату всех сторон жизни итальянца от рождения до смерти, не было лишено определенных противоречий и столкновений интересов.

 

Фашизм и антифашизм

В марте 1929 г. в Италии состоялись парламентские выборы, впервые проводившиеся по принятой годом ранее новой фашистской избирательной системе. «Да» или «нет» — одно из этих двух слов избиратель должен был поставить под всем списком депутатов, отобранных большим фашистским советом и внесенных в избирательный бюллетень. Эти выборы рассматривались фашистами «как акт морального единства, ибо впервые на них выступала одна партия». В этих условиях безудержной демагогической пропаганды, террора и запугиваний фашистам удалось добиться подавляющего большинства: из 9673 тыс. зарегистрированных избирателей в голосовании участвовало 8 663 412, из них «за» проголосовало 8 519 669; бюллетеней со словом «нет» было подано 135 671.

Выборы проводились 24 марта 1929 г., т. е. на следующий день после празднования 10-й годовщины создания фашистской организации. И это было не случайно. Фашисты пытались придать выборам характер торжественного плебисцита по вопросу об отношении к фашизму вообще, утверждая, что 24 марта 1929 г. был узаконен созданный ими «новый тип государства». Они говорили даже о «новой политической цивилизации». Вот что писал, например, фашистский теоретик Ф. Эрколе: «Фашизм переместил суверенитет от избирательных масс — силы сырой и аморфной, стоящей вне государства, — к большим институтам, являющимся частью государства. Иными словами, он переместил суверенитет от сил неограниченных и чуждых государству, к системе государственных институтов, вбирающих в себя всю социальную жизнь. Утверждение Муссолини о том, что не должно существовать суверенитета вне и против государства, стало реальностью. Это был новый тип политической цивилизации».

Фашизму в это время в известной мере удалось добиться консолидации своего режима, хотя многое здесь ограничивалось чисто внешними и показными формами «единства и сплоченности». В то же время для антифашистской оппозиции это был один из самых тяжелых и сложных периодов борьбы.

Еще до официального запрета нефашистских партий все они в той или иной мере были ослаблены фашистскими репрессиями и внутренними разногласиями. Разногласия обострились как между партиями, составлявшими Авентинский блок, так и между ними и коммунистической партией. Коммунисты обвиняли авентинцев в пассивности. Сами они в это время были действительно наиболее активной антифашистской партией. Об этом свидетельствует, в частности, секретное письмо к префектам министра внутренних дел Федерцони от 10 апреля 1925 г., в котором отмечается особая активность именно коммунистической партии. «Печатное изобилие всякого рода, — говорится в письме, — указывает, что партия располагает многочисленными и хорошо оборудованными подпольными типографиями».

В августе 1925 г. министр внутренних дел направляет префектам новый секретный циркуляр о деятельности ИКП. «Организация и пропаганда коммунистов в нашей стране, — пишет он, — достигла такого систематического развития, что требует особого внимания органов защиты государства». В циркуляре отмечаются различные формы организационной и пропагандистской деятельности ИКП, названия издаваемой ею печатной литературы, обращается особое внимание на коммунистическую пропаганду в казармах и т. д.

Секретарь фашистской федерации района Лациале Сабина сообщал 16 ноября 1925 г. министру внутренних дел: «В ночь на 5 ноября по всему городу было расклеено большое число коммунистических листовок. В ночь на прошлое воскресенье листовки были расклеены вновь. В результате расследования удалось раскрыть широкую коммунистическую подпольную группу. Есть основания полагать, что она является частью общенациональной организации...» Из квестуры Реджо-Эмилии доносили 18 ноября 1925 г. королевскому прокурору: «Активность коммунистов по всей провинции значительно возросла». Из префектуры Пармы сообщалось о деятельности коммунистов по созданию подпольных вооруженных групп и т. д.

После роспуска ВКТ в январе 1927 г. почти одновременно были воссозданы две новые конфедерации: одна — по инициативе реформистов Буоцци и Бенси во Франции, другая — по инициативе коммунистов в подполье в самой Италии. И сразу же между этими двумя конфедерациями развернулась острая полемика в плане общих разногласий между социалистами и коммунистами. Полемика между этими двумя отрядами итальянского рабочего движения усилилась в связи с созданием в эмиграции в марте 1927 г. блока антифашистских партий, получившего название Антифашистская концентрация.

В этот блок вошли обе социалистические партии (максималисты — ИСП и реформисты — ПCЛИ), республиканская партия, эмигрантская ВКТ и эмигранты-масоны из так называемой Лиги прав человека. Общая формула борьбы против фашизма, на которой была основана Антифашистская концентрация, напоминала в некотором роде формулу Авентина. Поэтому коммунисты, например, называли иногда новый блок «Авентином № 2». Они сразу же расценили этот блок как одну из разновидностей мелкобуржуазной и даже буржуазной оппозиции, критиковали отсутствие в его программных установках ясно выраженной цели борьбы за завоевание власти пролетариатом и т. д. В этой критике было довольно много полемической страсти, которая зачастую мешала тому, чтобы отделить позитивное от негативного в Антифашистской концентрации. Во-первых, по сравнению с Авентином участники нового блока отказались от своего рода «легалитарных предрассудков», главным из которых в прошлом были надежды на выступление монархии против фашизма. Участники Антифашистской концентрации совершенно определенно стали на республиканские исходные позиции. Отсюда, кстати, и другое название их блока — Республиканская концентрация. Во-вторых, сама по себе тенденция к объединению усилий пролетариата с демократическими группами буржуазии и мелкой буржуазии отнюдь не противоречила, как показал исторический опыт, задаче борьбы против фашизма. В общем теоретическом плане вряд ли можно оспаривать взгляды, высказанные, например, в социалистической газете «Аванти!»: «В Антифашистской концентрации осуществляется слияние всех сил, враждебных фашизму. Пролетарские комитеты — это лишь сектор антифашизма. И поскольку эти комитеты отделяют себя от других сил, они снижают тем самым эффективность своей борьбы».

Однако это были лишь теоретические рассуждения. На практике же поиски платформы, приемлемой для единства действий с демократическими группами буржуазии и мелкой буржуазии, все более отделяли максималистов и реформистов от коммунистов с их программой борьбы за диктатуру пролетариата. Но предложить взамен этой программы что-либо ясное и доступное пониманию широких масс трудящихся никто еще в лагере антифашистов не мог. Концепция новой демократии, органически сочетающей общедемократические и социальные задачи, все еще не созрела. Именно поэтому Антифашистская концентрация превращалась в центр не всегда действенной агитации, отзвуки которой все слабее слышались в Италии. В то же время коммунисты продолжали оставаться наиболее активной антифашистской силой.

Характерно, что репрессии, к которым прибегали фашисты, обрушивались в первую очередь на коммунистов. Один из самых крупных процессов, организованных Особым трибуналом, состоялся в мае 1928 г. над группой руководителей коммунистической партии, среди которых был и арестованный ранее Антонио Грамши. Все они по обвинению в деятельности, направленной против фашистского государства, были приговорены к длительным срокам тюремного заключения и ссылке, Грамши — на 20 лет. Вслед за этим состоялся большой процесс членов подпольной коммунистической группы в северном промышленном районе, деятельность которой доставляла фашистам большое беспокойство.

Новым и весьма положительным фактором было зарождение леволиберальных и леводемократических центров антифашистского сопротивления. В 1925 г. во Флоренции Гаэтано Сальвемини и Карло Росселли издавали антифашистскую газету «Нон мол-ларе!» («Не отступать!»). В 1926 г. в Милане Карло Росселли издавал антифашистский журнал «Куарто стато» («Четвертое сословие»). Это, естественно, создавало предпосылки для сближения пролетарского и либерально-демократического секторов антифашизма. Но все эти возможности будут реализованы уже в последующий период, на пути борьбы за создание единого антифашистского фронта в Италии.