Капитан Виноградов

Филатов Никита

Четверть пятого по Москве

 

 

Пролог

И. Бродский.

Кавказ — это горы и пыль. Много пыли…

Жирная, раскаленная, пропитавшаяся кровью и машинным маслом, она повсюду. И даже ночью, когда на перевалы обрушивается ледяной, звенящий в немыслимой темноте вечер, пыли не становится меньше. Просто ведет она себя еще злее и беспощаднее.

Как и те — которые там, в горах. Непокорные и непокоренные… бандиты? Партизаны?

Слова! Слова, слова…

— Потом разберемся!

— Ты сказал чего-то, командир?

— Нет, я так…

Привычки рассуждать вслух лейтенант Бурный за собой никогда не замечал. Но надо же — докатился! Все горы эти, мать их…

Броня уже остыла, и хотелось спать.

А еще хотелось домой, но это было совсем уж нереально: как, например, дожить до ста лет или выиграть в «Поле чудес».

— Скоро стемнеет.

— Да, двинулись… Командуй!

Рябоватый прапорщик сплюнул на тлеющий между камней окурок, сдвинул за спину автомат и, подтянувшись на поручне, рявкнул:

— Хорош дристать, салабоны! По места-ам!

Собственно, те, кто хотел, уже давно оправились.

— Готов?

— Так точно! — Из кабины «камаза» вытянулась щекастая рожа, плотно всаженная в узкий промежуток между парой ефрейторских погон.

— Смотри, Сидоров! Проверь, я сказал…

— Есть…

Ефрейтор был из старослужащих, дисциплину понимал, но и рвением особым не отличался. Что-то мерно дожевывая, он вылез на дорогу, обошел тентованный кузов. Вернулся:

— Нормально, командир!

— С-сукин сын… — процедил, покосившись на Бурного, прапорщик. Тот сделал вид, что не замечает некоторых отклонений от устава:

— Можем ехать?

Лейтенант уже запрыгнул на броню и обращался к пристроившемуся рядом переводчику из местных.

Дождался молчаливого кивка.

— Давай!

БТР с ревом выпустил в боковое стекло пристроившегося сзади грузовика вонючее облако сизого дыма. Рванул вверх, по разбитому миллионами колес серпантину:

— Эй, полегче!

Водитель все равно ничего не слышал, поэтому тем, кто сидел снаружи, оставалось только крепче цепляться за скользкий от пыли металл:

— Остановимся — ноги за такую езду вырву! — рискуя прикусить язык проорал на ухо Бурному прапорщик.

Лейтенант ничего не имел против:

— И не только ноги… Как — нормально?

— Нормально! — клацнул зубами переводчик.

На вид ему было лет тридцать: нос с горбинкой, густые брови, борода. Старый милицейский камуфляж без знаков различия, автомат — тяжелый, с потертым деревянным прикладом. Противогазная сумка — после недавнего привала Бурный знал, что кроме двух «лимонок» и кое-какой жратвы в ней помещается множество необходимых на войне мелочей… Пахло от переводчика костром и оружейным маслом.

— Не отставай! — Прапорщик умудрился вытянуть через люк шнур с микрофоном. — Держи дистанцию, мать твою, Сидоров!

Грузовик с осторожным водителем шел в полусотне метров сзади, то и дело исчезая за поворотами горной трассы.

— …онял, командир! Все в порядке!

С каждым километром дорога становилась все хуже. Пришлось постепенно сбросить скорость.

— Далеко еще?

— Часа два. Примерно…

Обочины не было, кое-где молчаливые откосы почти смыкались, не оставляя возможности разъехаться даже паре легковых автомобилей.

Наступали короткие южные сумерки и вполне разумным представлялось — зажечь фары.

— Стой!

Только что миновали очередной знак, один из многих, уже примелькавшихся — «Осторожно камнепад!» — и вот, на тебе:

— Что там?

— Внимание всем!

Да, это очень походило на засаду.

Рычание двигателей почти заглушило остальные звуки: разворот башни, задравшей куда-то вправо настороженный хобот ствола, щелчки предохранителей и затворов.

Как и все, лейтенант ощупывал взглядом нависшие с обеих сторон горы — медленно, вслед за пламягасителем автомата.

— Не пройдет грузовик, — каменная осыпь неправильным полукругом вылезала почти на середину дороги. — Чистить надо!

— Ох, е-мое! До утра работы…

— Щас посмотрим, — на перевалах это было делом довольно обычным, хлопотным, но не опасным, поэтому прапорщик спрыгнул с брони:

— Сидоров! Давай сюда… Лейтенант, а ты пока горы держи, на всякий случай.

— Понял. — Бурному не надо было объяснять, что имел в виду прапорщик. Поудобнее пристроив «калаша», он взял под контроль свой, левый сектор — вправо смотрел ствол БТРа.

— Сидоров, мать твою! Шевелись…

— Да иду я, иду!

Лейтенант пожалел, что нет прибора ночного видения — в инфракрасных лучах все живое и теплое обнаружило бы себя моментально. А так…

— Что скажете?

Получилось, что Бурный смотрит на переводчика сверху вниз — бородач успел вслед за прапорщиком соскочить на землю и стоял теперь, привалившись спиной к зеленому борту бронетранспортера.

— Насчет вот этого — что скажете?

Переводчик неторопливо пожал плечами и перевел настороженный взгляд с осыпи на горы:

— Плохо.

— Да ерунда! Не так уж… — ефрейтор Сидоров, на правах старослужащего, особо не церемонился. — За полчаса-час управимся, если вместе. Дружненько так.

Бурный кивнул, подумав, что все-таки это очень неплохо — быть офицером:

— Оставь одного бойца в кузове, на шухере. Остальных — забирай!

— Есть… товарищ лейтенант.

Взводный свесился в люк:

— Эй, в коробочке! Ты здесь сиди, смотри в оба. А вы двое — вперед, на субботник… Мужские игры на свежем воздухе.

Дождавшись, когда личный состав отправится по назначению, лейтенант закурил.

— Будешь?

— Нет, у меня папиросы.

— Как знаешь… — Бурный с удовольствием отправил бы местного бородача вперед, с солдатами, но потом решил не связываться. — Скоро совсем ни хрена не увидим! Эй, курортник, заснул?

— Никак нет! — отозвался откуда-то из чрева БТРа оставленный на посту солдат.

— Посвети-ка им — скоро?

Мощный луч фары выхватил ломаным эллипсом кусок пространства: полдюжины фигурок, в две цепочки передающих друг другу камни, поверхность трассы, уже расчищенная для проезда…

— Как дела?

Одна из фигур обернулась, прикрывая глаза от пронзительного света:

— Нор-рмально! Даем стране угля — мелкого, но много.

— Может, подменить кого? — Ясно, что Бурный имел в виду не себя, а тех, кто сейчас вместе с ним «прикрывал» горы.

— Да нет. — Прапорщик уже адаптировался к почти театральному освещению и убрал от лица исцарапанную руку. — Дело к концу, кажется.

— С вами бы быстрее управились, товарищ лейтенант! — не удержался наглый Сидоров. Он как раз отпихнул от себя пудовый обломок скалы и теперь наслаждался паузой. — И насчет местного нашего друга — тоже…

Офицер приготовился было матюгнуться, но в этот момент на трассу обрушился грохочущий шквал огня.

Первыми, как плохие актеры на залитой светом сцене, попадали те, кто разбирал осыпь, — они были слишком удобными мишенями для тех, кто выжимал сейчас смерть из спусковых крючков. И солдаты, и прапорщик погибли мгновенно — только везучий Сидоров дернулся было к сложенным в кучу автоматам, сделав в этой жизни на два шага больше своих товарищей… но и его дородное тело прошила длинная злая очередь.

Харкнул гранатомет, прошив беззащитный почти бок бронетранспортера. Взрыв распотрошил внутренности боевой машины, смешав их с останками не успевшего ничего понять мотострелка. Тот же взрыв сбросил на землю с брони безжизненное уже тело лейтенанта Бурного — с двумя пулями в голове и одной под сердцем.

Офицер упал рядом с переводчиком и тот, прежде чем погибнуть, успел наполовину опустошить магазин своего автомата — туда, вверх, навстречу беспощадным огненным стрелам.

Дольше всех продержался тот, остававшийся в кузове грузовика, — пули рвали со всех сторон грязный брезент, осыпали стекла кабины, уродуя металл… А он все поливал из пулемета обступившую со всех сторон темноту, пока не ткнулся окровавленным лбом в приклад.

Некоторое время было тихо.

Потом зашуршали камешки под множеством ног и к мертвому, беззащитному уже каравану спустились люди.

Сноровисто, закинув за спину не успевшее еще остыть оружие, они выгрузили и унесли куда-то мешки, ящики и пестро оклеенные коробки из «камаза», молчаливо сокрушаясь по поводу мокрых кровавых пятен и пулевых отверстий в материи и картоне.

Кто-то собрал бесхозные теперь автоматы, кто-то опустошил пистолетные кобуры — лейтенанта и прапорщика…

Нападавшие исчезли так же стремительно, как появились — в никуда и из ниоткуда.

Только один остался — черный, носатый, он молча опустился на корточки между задранных к небу рифленых колес тлеющего БТРа. Замер, спокойный и равнодушный, как горы. Прикрыл глаза… Слился с камнями.

— Эй, ты где?

— Здесь.

Все-таки он первым заметил подошедших.

— Ну? — Их было двое, явно не местные. Первый — постарше и покрупнее, блондин. Второй — худощавый, с усиками на умном лице городского парня. Вооружены. Одеты почти по-армейски, как, впрочем, одеваются теперь в горах все.

— Смотри! — носатый протянул серую книжечку, упакованную в целлофан.

— Удостоверение личности… — прочитал блондин. Говор у него был среднерусский, невыразительный. — Бурный Леонид Федорович. Лейтенант… Добро!

— Где он? — поинтересовался молодой.

Горец качнул бородой.

— Этот? — равнодушная рука перевернула покойника на спину.

— Точно — он, — сверившись с фотографией кивнул блондин, хотя чем он руководствовался, делая заключение, понять было сложно — все-таки две пули в голову, вместо лба кровавая каша…

— Отлично! Значит, теперь дело остается за… Ого?

Со стороны осыпи послышался короткий, но явственный стон.

— Ну-ка…

Тот, что постарше, тренированно проскользнул по открытому пространству и оказался на самом краю осыпи.

Снова стон — уже сильнее, отчетливей.

— A-а, вон ты где!

Каменная ложбинка была совсем крохотной, и трудно понималось, как в ней умещается дородное тело ефрейтора.

— Живой?

Сидоров открыл глаза, почти осмысленно выделил: русская речь, короткий и светлый ежик под камуфлированной «афганкой»… Шевельнул губами.

— Что, братан?

— Ребята… свои… А наших всех… Врача бы…

— Очень жаль! — покачал головой появившийся рядом, тот, что помоложе. Вопросительно глянул на командира.

— Конечно!

Молодой поднял руку с пистолетом и дважды выстрелил в голову раненого:

— Прости, Господи…

Белобрысого слегка покоробило, но, возвращаясь к останкам бронетранспортера, он ограничился нейтральным:

— Живучий у нас народ все-таки.

И ожидавшему их бородачу послышались в голосе говорившего нотки законной гордости… Еще несколько часов на перевале было темно, потом стремительный рассвет дал начало новому дню. Часы на руке мертвого прапорщика не остановились и продолжали отсчитывать время. Сейчас на них была четверть пятого. По Москве…

Впереди, на Невском, опять что-то стряслось.

Ошалевшие от жары и бестолочи водители тупо давили на газ, чтобы на первой передаче проскочить пару метров — и тут же затормозить, матерясь и плача. Машины рычали, отплевывались бензиновой дрянью, и норовили налезть друг на друга: за светофором уже звенели разбитые стекла, и словесная перепалка двух неудачников неотвратимо перерастала в рукопашную.

— Что там?

— Не знаю! Перекрыто… — отмахнулся прохожий и проскользнул между автобусом и «волгой» в метро.

— Счастливчик! — вздохнул Виноградов. И попутал ведь бес потащиться сегодня «на колесах»… Потом можно ведь было по набережной, в объезд — чуть подольше, но без сюрпризов. Если так уж не хочется общественным транспортом. Пиво, опять же… Пока милицейская ксива грела карман, на тему некоторого употребления алкоголя за рулем можно было смотреть философски, брат-гаишник своих не обидит. А теперь? Да ну! Лишний геморрой и головные боли.

Владимир Александрович выключил приемник — легкая эстрадная музыка несколько притомила, а от грядущих новостей положительных эмоций ожидать не приходилось. Разве что если получать злорадное удовольствие от того, что кому-то где-то еще хуже, чем тебе? Но уж таким извращенным гурманом Виноградов не был: на чужой беде в рай не въедешь…

Встречный поток автомобилей шел беспрепятственно, в нужную же сторону пропускали по одной полосе. Потому и пробка! Это Владимир Александрович понял, как только проскочивший узкое место «икарус» открыл обзор. Разглядеть, из-за чего, собственно, перегородили почти половину проспекта, все равно не удавалось, видны были только разнообразные и разнополые спины толпящихся почти под колесами зевак.

— Что там такое? Кино, что ли, снимают? Или очередные «приколы» для телевизора? Нашли, блин, время… И место!

Как назло, прямо перед капотом виноградовской «пятерки» опустился полосатый жезл:

— Стоп!

Кого-то опять пропускали, кажется, «скорую помощь».

— Что случил ось-то? Сказать можешь?

Потный, задерганный старшина хотел было привычно отлаяться, но узнал:

— О! Владимир Саныч!

— Привет, Виталик…

— Это ты очень удачно… Куда сейчас?

— На «Динамо».

— До Попова подбросишь? В Управление?

— Прямо сейчас?

— Две минуты! Предупрежу только. А то наша дежурная укатила…

Сзади кто-то нетерпеливо просигналил.

— Я те щас бибикну! Так что?

— Нет проблем. Только с дороги откачусь. — Виноградов втянул голову обратно в салон и с удовольствием вытеснил несколько любопытствующих личностей из пространства между патрульным уазиком и красным «фордом» криминалистов.

Припарковался. Вышел, защелкнул замок.

— День добрый! Присмотрите пока. — Тон у Владимира Александровича был свойский, деловой. Даже притворяться особо не пришлось — худо-бедно десять лет оперской работы, поэтому милиционер из новичков только кивнул в ответ, приподнимая желтый сегмент металлического ограждения.

— Да-а…

Это было уже слишком — даже для привыкшего к радикальным бандитским «разборкам» Питера. Сказать, что шикарный, один из самых дорогих в городе ресторанов разгромили — значило не сказать ничего: ресторана просто больше не было. Со стороны толпы картину несколько прикрывали две осевшие перед тем, что некогда считалось дверью, иномарки — «БМВ» и «порш» с откидным верхом. Остатки стекол, рассыпанные повсюду мелким блестящим крошевом, клочья обивки, смятый металл. Колеса, судя по всему, рубили топором.

От края тротуара начиналось самое страшное — два белых, наспех очерченных силуэта на асфальте, неблизко один от другого. Быстро потемневшие и начавшие уже покрываться назойливым летним пухом пятна крови — много, много больше, чем должно было бы их быть при таком количестве трупов.

— Раненых всех отправили? — вскользь, как бы по ходу дела, поинтересовался Виноградов у сыщика с толковыми, хоть и красными от пьянства глазами.

— Да, уже, — подтвердил его догадку сотрудник доблестного, но доверчивого уголовного розыска.

— Трупов сколько? Два?

— А там? — брови виноградовского собеседника поползли вверх. — Ты чего!

— Я про уличных, те мне — до этого самого… — нахально вывернулся Владимир Александрович.

— А-а… — мотнул головой привычный к милицейскому бардаку оперативник. — Уличных — двое.

Помещение, где еще пару часов назад имел место быть шикарный кабак, напоминало теперь развороченный оскал сифилитика: ни одной целой вещи, от бокала с фирменным значком до никелированной барной стойки, все раскрошено, опрокинуто, свалено в кучу и наоборот — разметалось в бесформенно-страшном пространстве. На месте дымчатого витража, новой городской достопримечательности работы славного нашего, но, естественно, бывшего соотечественника — рваный кусок штукатурки.

И — пятна, пятна, пятна…

— Ты где, Саныч? Едем? — вынырнул справа Виталик.

— Да, конечно.

«Запруду» транспортную они миновали быстро — еще бы, с инспектором Государственной автомобильной инспекции-то на переднем сиденье!

— Что скажешь? Видал?

— Впечатляет. Сколько там народу легло?

— Девять убитых только! — вроде как даже почти похвастался Виталий. — И ранено десятка два.

— Бомба?

— Нет, Саныч… — Они только что миновали Дворцовый мост и ушли теперь вправо по Стрелке. — Круче! Налетела команда, человек двадцать… Может, больше — разное говорят. Сначала постреляли, потом — кто что: одни внутри крушили, другие снаружи. Швырнули лимонку напоследок — и тю-тю…

— Уехали?

— Рассеялись, Саныч! В разные стороны.

Это было разумно — уходить мелкими группами, по два-три бойца, а то и в одиночку. С заранее продуманными маршрутом, легендой, алиби…

Перескочили на Петроградскую.

— «Старышевские»? Или «поволжцы»?

Эти преступные сообщества были организованы лучше других, с военной почти дисциплиной и головастыми ребятами в «штабе». Они такое вполне могли провернуть…

— Ребята из РУОПа приезжали. Говорят, что… — Виталию очень хотелось блеснуть информированностью. — Говорят, кабак «черные» держали.

— «Горцы»? — Владимир Александрович предпочитал избегать унизительных прозвищ, пользуясь терминологией, принятой для обозначения разнообразных «группировок» и банд в оперативных документах. — Тогда вопросов нет!

Все, кому надо, знали, что недавно у лидера третьей в городе по влиянию преступной организации, так называемой «поволжской», Славы Бурного, на Кавказе убили брата. Младшего, любимого в семье, закончившего только-только училище и вопреки советам разумных людей укатившего добровольно на очередную нашу внутреннюю войну. И не просто убили, а так, что… Виноградов видел фотографии в газете — не для слабонервных! Непонятно даже, как напечатали…

И погиб лейтенант Леонид Бурный, по стечению обстоятельств, усмиряя как раз тех самых горцев, соплеменники которых крепко оседлали изрядный кусок питерского криминального бизнеса — казино, наркотики, фрукты…

Началось все стихийно, с разгрома нескольких вокзальных киосков, когда гроб привезли в город. С похорон уже, не совсем стихийно, рванули разгоряченные «поволжские» бойцы на соседний рынок — устроили бойню, покалечив всех, отличавшихся цветом волос и формой носа. Двое торговцев скончались в больнице — и «горцы» ответили… Счет убитым почти мгновенно, за несколько дней и ночей перевалил за десятки: горели машины, кафе, общежития… Слава Бурный перестал сдерживать своих — даже для вида. «Поволжских» поддерживали почти все остальные славянски ориентированные группировки, и вскоре инцидент перерос в очередную этно-бандитскую войну.

Чуть ли не две недели милиция стояла на ушах — вызвали подкрепления, добрую дюжину ОМОНов со всей страны, спецназ, оперативников… Казалось — все, затушили! Нет, оказывается.

— Не могут, значит, уняться?

— Да, судя по всему.

— Бурного взяли, говорят?

— Нет, пока слухи…

Это, собственно, было неважно. «Поволжские», как значимая сила в криминальном раскладе города, существовать перестали — слишком много их успокоилось навсегда, а еще больше — надолго, в медицинских учреждениях и за решеткой. Еще больше досталось «горцам» — кто не убит, бежал в Москву или еще южнее. Позавчера Виноградов с женой заехал на Правобережный рынок, так там со времен потопа не было так пусто и дешево: десяток фермеров из Ленинградской области, да столько же бойких хохлушек, тетка из-под Тирасполя и еще персон десять…

— А сегодня — задерживали?

— Да как сказать… Перекрыли, конечно, район, похватали, кто под руку попался. Полные клетки в отделениях! Ствол, вроде, один нашли, скинутый — в мусорном бачке, во дворе проходном на Фонтанку.

— Ох, елки зеленые! — Владимир Александрович поймал себя на мысли, что до сих пор переживает неудачи парней в погонах как свои собственные.

На этом светофоре надо было поворачивать направо, к Дворцу молодежи.

— Да, Саныч! — спохватился старшина, — А ты-то сейчас где? Как?

— Работаю в «Бастионе»… «Бастион-секьюрити» — слышал?

— Что-то краем уха… Охрана?

— Не только. У нас есть охранная структура, отдельно частное агентство детективное. Консультации для иностранцев… Адвокатская контора своя.

— Здорово! Очень разумно, на все случаи. И если что?..

— Конечно, Виталик. Обращайся!

— Спасибо, — улыбнулся милиционер, пряча в карман виноградовскую визитку. — Вообще-то у меня есть адвокат свой, из «золотой десятки»…

— Смотри сам.

Если бы Владимира Александровича попросили привести пример абсолютной безразмерности и нескончаемого объема, он назвал бы то, что обыватели с придыхание называют «золотой десяткой» питерских адвокатов. Он лично знал человек сорок представителей этой прекрасной профессии, которые, по отзывам общих знакомых, уж точно в десятку входили. Наверное, было на свете еще столько же, которых Виноградов просто не знал.

— Приехали!

— Спасибо. Выручил… Звони, если что.

— Телефон тот же?

— Лучше по домашнему. А то знаешь, у нас слушают. Столько народу погорело! На ерунде, честное слово.

— Слышал. Пока!

— До встречи! Ребятам на «Динамо» привет передавай. Заеду, как посвободнее станет.

— Счастливо!

Слегка перегазовывая, Виноградов вырулил на Песочную набережную. Время еще оставалось, можно свернуть, заправиться.

Владимир Александрович щелкнул кнопкой приемника. Что-то зашипело, прокашлялось, а потом, когда автоматическая настройка нашла, наконец, ближайшую частоту, заговорило казенным голосом надоевшего всем бюрократа:

«…все разговоры о националистической или политической подоплеке недавнего осложнения криминальной ситуации в городе на Неве не просто безосновательны. Они абсолютно абсурдны… Так же, как и журналистские домыслы о неких мистических силах, манипулирующих с нашей экономикой в интересах третьих стран или злокозненных якобы номенклатурщиках… С другой стороны, нельзя не признать, что под видом коммерсантов и гостей в нашу северную столицу проникло множество уголовных, социально вредных элементов из республик Закавказья. Без них, дорогие соотечественники, многие из нас вздохнули бы легче… Таким образом, недавние события могут иметь и ряд положительных последствий, послужить оздоровлению обстановки на улицах…»

— Очень жаркое лето…

— Большие хлопоты! — вежливо согласился с хозяином по-офицерски подтянутый, спортивного телосложения мужчина. Белокурый ежик коротко стриженых волос в сочетании с качественным южным загаром придавал его облику некоторую картинность. Медальон на золотой цепочке, футболка, джинсы… Оружия не было, но судя по всему, при необходимости этот человек мог справиться с проблемой и голыми руками. Или ногами.

— Наливайте себе еще. Я не буду.

— Мне тоже хватит…

Пустые бокалы и несколько крохотных пестрых бутылочек расположились на бежевом поле стола — и редкие солнечные блики терялись в хрустальном орнаменте граней, стекая по этикеткам к нечаянной пивной лужице посередине.

— Нравится? — хозяин имел в виду окружающую обстановку.

— Конечно.

— Райский уголок!

Место действительно было чудесное — сосны, озера, мягкий песок… Приземистый, чистый коттедж красного кирпича с террасой, на которой они сейчас расположились. Тенистый корт. Вдали, невидимая из-за деревьев, ограда — под сигнализацией и пристальными телеглазами.

Гость и раньше, до перетряски, видел такое — на тихих «номерных» объектах госбезопасности и интимных охотничьих базах ЦК… Мало ли где! Власть имущие в пристрастиях своих консервативны.

— Помру — попрошу здесь закопать, — мечтательно прикрыл глаза хозяин. Потом сокрушенно вздохнул:

— Не разрешат ведь!

— Да вам-то уж — кто же не разрешит? — искренне, казалось, удивился блондин.

— Ла-адно… — видно было, что намек на всемогущество понравился. — Найдутся. Вон, Ильича того и гляди вынесут с площади! Что про нас, убогих, говорить?

— Еще неизвестно, кто убогий! — гость ринулся дальше по скользкой дорожке лести. Но напрасно.

— Дурак ты, Максим. Хотя и полковник…

— Подполковник!

— А! Пустяки. Де-та-ли…

Хозяину было за семьдесят. Сухонькое, как у Суворова, личико, благородная седина… Серые глазки, упрятанные за дымчатыми стеклами очков. Костюм «сафари», сандалии…

— Давай-ка по делу!

— Слушаю. — Гость даже сделал движение, чтобы встать, но удержался.

— Не дергайся… Значит, операцию в целом провернули удачно. Все по прогнозу, не ошиблись, сукины дети! Аналитики…

— Они таки-ие! — кивнул гость, недолюбливавший головастых ребят из больших кабинетов.

— Не ошиблись… — поморщился хозяин. — Теперь можно считать, что наших южных оппонентов в городе больше не будет.

— И в регионе, наверное…

— Да, видимо. Заодно и вообще — почистили… Как их там?

— «Поволжские».

— Это хорошо! А то тесновато стало. Мешались, хулиганы, не понимали, что — все! Кончилось времечко.

— Может, и дальше пусть друг в друга стреляют? «Тамаринские», «старышевские»…

— Нет, рано пока. Мы не готовы… И так сейчас проблем организационных навалилась масса! Тебе-то что? Скатал на юг, пошептался с кем надо, денежку заплатил — и получи труп, какой заказывал… Подумаешь — лейтенант! Тебе и генерала бы за такую сумму грохнули.

— Инфляция!

— Инфляция… А нам? Тех подставь, этих подогрей — одного оружия и тем, и этим передано знаешь, на сколько? То-то! Потом хвосты прикрывать, прессу эту — прорву бездонную — направлять куда надо… Султан, между прочим, своих парламентеров к Бурному посылал, в самый разгар потасовок. Мир предлагал, сволочь, на любых условиях, чтоб разобраться…

— И что?

— Сдали мы их ОМОНу, якобы от имени «братвы»…

— Класс!

— Ладно, дело минувшее. Короче говоря, тот этап закончен. Что по поводу моего задания?

— Прорабатываем детали.

— Человека нашли?

— Подобрали троих. Кажется, остановимся на том, о котором я в прошлый раз докладывал.

— Хорошо. Не затягивай! Документы представишь к субботе.

— Есть!

— Брось… — осадил подполковника старик.

Но видно было, что ему приятно.

 

1

Кто-то невидимый прошел по коридору. Хлопнула дверь.

— Да что ты мне все про адвокатов? Нет, Саныч, послушай…

— Не слушай его, Саныч!

— Нет, послушай… Представь: футбол, две команды. Одна — высшей лиги, чемпион, гордость страны и окрестностей! А вторая, так себе, дворовая. И они по традиции постоянно встречаются, чемпионы лупят в одни ворота, а соперники даже и не пыхтят особо, создают просто видимость, чтобы мастерам не так скучно было мячик гонять… Но вот в одни прекрасный день…

— Прекрасный?

— Не цепляйся ты к словам! Короче, однажды вдруг дворовая команда делает ничью. А потом еще и выигрывает… И начинает с чемпионами тягаться — сначала на равных, затем опять в одни ворота, только теперь уже в другие.

— С чего бы это?

— Ну, причина, в сущности, одна — в той, дворовой, платить стали больше. И туда, сначала постепенно, а вскоре и быстренько, перебежали лучшие игроки. И теперь они уже всаживали один за другим мячики в ворота своему бывшему «второму составу»: молодым да запасным… И тогда совет Федерации…

— Договорились же — без политики!

— А я о футболе и говорю! И вот, скажем, совет Федерации спортивных, скажем, игр принимает решение. Какое? Угадай-ка!

— Можно в принципе зарплату своим повысить — чтобы вернулись или, хотя бы, не убегали больше…

— Денег нет!

— Тогда… Тогда надо признать, что чемпионы не те, а эти. И дело с ними иметь.

— А ты что скажешь, Саныч?

— Жизнь — не футбол.

— Владимир Александрович, как всегда, предпочел дипломатично напустить туману. Чтоб никого не обидеть.

— Да не в том беда! Просто вместо того, чтобы тренироваться получше да побольше, меньше пить да за бабами бегать, этот самый «второй состав» бухнулся в ноги начальству: «Отцы родные! Укротите супостата!» Те, конечно, вняли. И обязали всех, кто против их любимой команды выступит, ну, скажем… играть без вратаря. И без шнурков на бутсах.

— Это ты загнул!

— Ничего не загнул… При таком раскладе дело пошло! Не так все же, как раньше, но за монополию свою на чемпионство можно было не тревожиться.

— Натяжек много в твоей картиночке.

— Допустим! Но в целом — так оно и есть.

— Да ничего подобного.

— Ничего подобного? Когда адвокатура хоть какую-то роль начала играть — что, не взвыли сыщики и менты?

— Было дело. Но теперь, по новому закону…

— Вот именно! Проще простого — шнурки отобрали да вратаря к штанге за ногу присобачили, на цепочку… Снова не надо насчет доказательств мучиться, думать, что, если случайно подследственному сапогом по рылу заедешь, отвечать придется…

— Опять утрируешь!

— Слушай! Если бы всю энергию, которая ушла на пробивание этого закона, ребята в погонах на дело направили…

— Пошел ты…

— Ладно мужики! Теперь-то чего уж… Что выросло — то выросло.

— Действительно… Курить, значит, совсем у нас нечего?

— Отобрали, сволочи! Только-только пачку распечатал…

— «Кэмел»?

— «Ротманс»…

— Тоже неплохо. — Борис Дагутин, второе лицо в региональном профсоюзе частных сыщиков, несмотря на семь пудов собственного веса и ломаный боксерский нос походил сейчас на обиженного ребенка. — Фашисты!

— Сам такой был, скажешь — нет? — не удержался от подначки Лелик. Он даже перестал ворочаться на узких и почему-то засаленных нарах — это койко-место явно не было рассчитано на его долговязую, костлявую фигуру.

— Кто — я? Да ты чего, парень…

— Лелик, не заводись! А ты, Боря, тоже… видишь же, молодой человек в первый раз, нервничает.

— А что мне нервничать? Что нервничать? Поду-умаешь!

— Еще про правовое государство скажи. Тогда точно врежу.

— Ладно, хватит. Давайте жить дружно…

Владимир Александрович Виноградов поправил под головой сложенную в комок нейлоновую куртку, свернулся калачиком и в очередной раз попытался заснуть.

— Брось, Саныч! Утро скоро.

— Сколько, интересно, времени?

— Восемь, наверное. Или около того… — Часы тоже отобрали, вместе со всем остальным. Очевидно, чтоб кто-то из задержанных не вздумал вдруг вынуть стекло да вскрыть себе вены? Или просто инструкция такая?

— Жрать чего-то захотелось.

— И бабу в перьях?

— А почему в перьях?

— Не знаю! — честно признался Лелик.

Камера была вполне приличная — крашеные стены, подобие унитаза… Вытяжка, правда, слабовата, но требовать от помещения без окон, чтоб постоянно пахло озоном, по меньшей мере неразумно. И не так уж сильно воняло, если притерпеться…

— Во сколько тормознули нас?

— Еще часу не было.

— Там в протоколе козел этот, капитан, записал: «двадцати три часа, пятьдесят минут»…

— Значит, так и было. Милиции надо верить!

— Ну я им, гадам…

— Уймись! — Никакого желания в очередной раз выслушивать, что сделает Лелик с беспредельными ментами, когда выйдет на волю, у Виноградова не было.

— Тихо…

Там, снаружи, кто-то приблизился к двери. Нехотя лязгнул засов.

— На свободу — с чистой совестью!

— Заткнись-ка…

В проеме нарисовался хмурый сержант. Медленно ощупал глазами интерьер и его обитателей:

— Пошли на выход!

— Все?

— Кто хочет, может еще посидеть.

— Шутни-ик!

Дагутин шагнул вперед, потеснив замешкавшегося милиционера. За ним — Владимир Александрович. Последним — Лелик, демонстрируя выдержку и самообладание.

— По коридору прямо!

Поравнявшись с пластиковым окошком дежурной части, Дагутин вопросительно шевельнул массивным черепом:

— Ну? Опять сюда?

— Дальше! Направо по лестнице, второй этаж…

— В пыточную, как пить дать…

— Может, просто расстреляют?

— Разговоры! — одернул резвящихся подопечных конвоир. Одернул, но как-то формально, вполсилы…

Это был хороший знак. Не то, что вчера!

А вчера — что? Не такие уж пьяные были. Возвращались же по домам, у метро Лелику бананов купить приспичило… Любимой девушке! Мирно выбрали восемь штук, два килограмма. Как — два? Дернуло-таки Виноградова возмутиться: ценника нет, весы на каком-то ящике стоят-качаются. Гиря — то ли самодельная, то ли вообще непонятно откуда… И накладные где? Разрешение на торговлю?

— Странный вы народ, бывшие обэхаэсэсники, — сказал потом Дагутин, — не любите, что ли, когда вас дурят? Смири гордыню, братишка, кончилось наше время…

Но это — потом, в КПЗ, а тогда и сам Борис грохотал во всю мощь тренированного баса: что за дела? торговую инспекцию сюда вызвать! И Лелик тоже — насчет прав потребителя понес, про то, что завтра же все депутаты… Ерунда, короче.

А девка-лоточница глазками своими телячьими поморгала, покивала-покивала молча, а потом — засеменила куда-то, за уголок.

И вернулась скоренько. На пару с сержантом…

Поначалу вроде объяснить пытались, доказать что-то. Потом — слово за слово… Мент еще двоих, тоже, видать, торговцами прикормленных, коллег своих, из пикета высвистал. Осмелел, дубинкой размахивать начал! Зря, наверное.

Потому что — упал. Не совсем сам по себе, но…

Они ведь, наряд этот доблестный, пожалуй, еще попьянее, чем Виноградов с компанией были: конец смены, вечерний оброк собран…

Короче — пришлось сдаваться. И следовать в отделение на предмет составления протокола. До утра, пока начальство не соизволит прийти разобраться со злостными нарушителями общественного порядка.

Судя по всему, начальство на службу явилось.

— Разрешите?

Из-за двери с соответствующей латунной табличкой глухо и сердито отреагировали. Слов разобрать было невозможно, но, ориентируясь на интонацию, милиционер налег на ручку:

— Заходь!

Первым делом Виноградов посмотрел на дежурный портрет над столом — он всегда так делал, оказываясь во властных кабинетах. Иногда помогало сориентироваться, между прочим… На этот раз понять что-либо оказалось сложно — не Ленин, не Дзержинский, даже не положенный в последнее время Борис Николаевич. Надо же — Горбачев! То ли хозяин был твердокаменным приверженцем «минерального секретаря», то ли просто — получил служебное помещение от предшественника, да так и не трогал в нем ничего, занятый более важными делами.

— Здрас-сте… — неопределенно прошипел Дагутин.

— Да уж! — прокашлял начальник отделения.

Они явно были знакомы.

— Присаживайтесь, — пальцы у майора были прокуренные, а нос ломаный, боксерский. — Угощайтесь.

Прямо на полировке стола, без всяких там скатертей и салфеток красовался распотрошенный кулек с бутербродами. Через надорванные края промасленной бумаги нежно розовели ломти ветчины. В углу закипал чайник.

— Обойдемся пока! — гордо сглотнул слюну Владимир Александрович.

— Может, вы нам туда яду напихали? — чтобы отогнать соблазн, попытался пошутить Лелик. Получилось на троечку.

— А я поем, пожалуй, — испортил слаженное трио Дагутин. — Чтоб врагу не досталось!

И схватил самый большой бутерброд. Даже, видимо, сразу пару.

— Поразительная беспринципность! — хмыкнул хозяин кабинета. — Всегда такой был.

— Мы вместе по карманникам начинали… — снизошел до объяснения Борис. — Да вы ешьте, ешьте! Можно.

— А все-таки… если по делу? — поинтересовался Владимир Александрович, придвигая к себе кулек.

— A-а, по делу… — майор взял лежащие справа три пачки исписанных казенных бланков. Порвал:

— Документы вот ваши, вещи внизу получите. Я распорядился.

— Однако!

— А поговорить? — вмешался репликой из пошловатого анекдота Борис.

— А чего мне говорить-то с вами? — устало поморщился начальник отделения. — Я что — не знаю наперед, кто что скажет? Вы меня начнете прокуратурой пугать, разными газетчиками, дружками своими из мэрии. Я в ответ — наши меры, писанину всякую разведу, чтоб задницу прикрыть… Так и расплюемся.

— Говенный у тебя личный состав! — пряча в карман удостоверение констатировал Дагутин.

— Что да — то да, — забрал паспорт Владимир Александрович.

У Лелика документов не оказалось, свою грозную «ксиву» с орлом он как назло забыл дома, поэтому молодой человек просто встал и вслед за приятелями направился к выходу.

— Говенный… Сам знаю! — громыхнул по столу кулаком майор. Как в спину выстрелил. — А где нормальных взять? Ты вон, Борька, частным сыском промышляешь, всякой сволочи пузатой за большие бабки готов… И вон — Виноградов! Слышал я про вас… Что же ушли-то?

— Меня ушли!

— Какая разница… Из толковых — кто в охране, кто в бандиты подался. Сыщиков классных — наперечет, а на посты вообще выставлять некою, за нашу-то зарплату! Знаю, что спившийся, продажный — и что? Выгнать? Плевать, что мне же выговор и влепят, но кого на замену? И так некомплект чуть не четверть…

— Ладно! Бывай здоров.

— Всего доброго. Удачи!

— Если что…

В коридор вышли с чувством вины — непонятно, за что. Очень по-русски, в традициях классической литературы.

Милиционер их за дверью не ждал.

— Пошли?

— А чего ждать?

В дежурной части особых эмоций их появление тоже не вызвало — офицер сидел новый, недавно заступивший на смену. Потенциальные объекты для выяснения отношений мудрый начальник отделения убрал с глаз долой, не было ни тех, кто задержал, ни тех, кто оформлял только что порванные бумажки.

Пепельница на столике благоухала окурками «ротманса» — или слухи о бедственном положении милиции, мягко говоря, преувеличены, или сигарет в изъятой у Лелика пачке радикально поубавилось, решил Виноградов.

— Распишитесь!

— Ага…

— И вот здесь.

— А это что?

— Что претензий не имеете… как принято.

— Ха, тут еще — посмотрим!

— Хрен вам!

— Ну я тогда не знаю…

— Бросьте, мужики. Пошли отсюда!

— А в книге задержанных что? Дай-ка, я гляну.

— На, любуйся; для установления личности, доставлены в двадцать три пятьдесят пять, отпущены в ноль один час десять минут.

— Во сколько? Во ско-оль-ко-о?

— Слышьте! На меня только наезжать не надо, а? Хотите — обратно к шефу поднимитесь, выясняйте с ним…

— Ладно, служи, служивый, дальше. Будь начеку!

— Не кашляй…

— Нет, подождите! Все же, если до конца…

— Хорош, Лелик! Хватит, уходим.

На улице было уже достаточно оживленно. По-августовски тепло, но не душно — народ спешил по различным утренним делам, прихватив с собой на всякий случай зонтики. По прогнозу, вспомнил Владимир Александрович, обещали кратковременные осадки.

— Теперь что?

— Как положено!

Действительно, что делать русскому интеллигенту, только что выпущенному из каталажки? Идти в кабак!

— Ты как, Саныч?

— А я — что? — пожал плечами Виноградов. — Вольная птица… Как говорил Пятачок, до следующей пятницы я совершенно свободен!

Жена с детьми отдыхала на юге, в делах последнее время царил устойчивый спад, и Владимиру Александровичу оставалось только пару раз в неделю отзваниваться в контору, чтоб убедиться в отсутствии «сладких» клиентов и даже мелких разовых поручений. Числа тринадцатого ожидалась зарплата, и имелись все основания полагать, что громадными размерами она воображение не поразит.

— Лелик?

— Домой бы звякнуть… Переодеться… С другой стороны, Кристинка все равно скандал устроит?

— Это точно! Между прочим, все из-за ее бананов.

— Что ж поделаешь, если она их любит?

— Тебя? Или бананы? Если тебя больше — то простит. И даже, местами, поймет!

— А мы подтвердим…

— Точно! Это идея. Сейчас зайдем куда-нибудь, подправимся, а потом проводим нашего юного друга домой. С цветами…

— Лучше купить ей этих — тьфу, чтоб их! — бананов…

— Килограммов двадцать. Или тридцать?

— У нас столько денег уже нет, — соглашаясь, хихикнул худой, сутулый и немного похожий на пальму Лелик. Кристину он любил, как невесту, и боялся, как видавшие виды жену — вместе они жили почти полтора года, сходились, разбегались… Некоторую определенность в отношении этой пары должна была внести намечавшаяся на осень свадьба.

— Тогда — вперед! Нас ждут великие дела. — Дагутин решительным щелчком отправил окурок в металлическую урну. Не попал и немного расстроился:

— Выпить надо…

Борис вообще уже давным-давно ни от кого не зависел. Вместе со славным спортивным прошлым исчезла куда-то супруга — первая. Со второй он развелся вскоре после того, как енот милицейские погоны. Третья, достаточно быстро мелькнувшая на горизонте, тем не менее умудрилась оставить рыцаря частного сыска фактически без жилплощади, забрав ее в качестве сувенира о проведенных вместе ночах… Ютился теперь Дагутин в коммуналке, у матери. Старушка мучилась сердцем и почти не выбиралась из ветеранской больницы, в которой находила свой круг общения… От яростного алкоголизма Бориса спасали спортивная злость, чувство собственного достоинства и десятка два хулиганистых пацанов, которых он тренировал по понедельникам, средам и пятницам в зальчике рядом с цирком. Бесплатно, конечно.

Деньги у холостого и бездетного Дагутина водились постоянно, хотят и не большие — скорее, из-за скромных потребностей частно-сыскного профсоюзного босса, чем вследствие колоссального должностного оклада.

— По пивку?

— Веди! Ты же тут все мели знаешь.

— Хорошо бы где-нибудь позвонить?

— Короче! Успеем.

Цены в подвальчике оказались вполне умеренными, но «Балтики», которую так уважал Виноградов, не было. Пришлось довольствоваться продукцией комбината имени легендарного волжского атамана: это тоже, конечно, устроило, но пиво подавали не слишком свежее и достаточно теплое. К тому же после второй бутылки очнулся обманутый было майорскими бутербродами желудок:

— Жрать охота!

— Ну-у… что там — пицца? Или какие-то вон орешки…

— Не возбуждает.

— Может, поехали уже? Лелик, чего-нибудь горяченькою сообразишь? Типа борщика или хоть макароны с сыром.

— Ну Кристиночка вчера, кажется, что-то делала.

— Вот и попробуем! — облизнулся Дагутин.

— Мужики, я вам там очень нужен?

— В смысле?

— Саныч, ты чего? Товарища в беде бросаешь? Да Лелика же его девица вместо бананов употребит. Мелкими дольками!

— Нет, если считаете, что…

— Боря! Саныч, кажется прав. У них с Кристиной не сложилось как-то, еще когда Новый год справляли — такая, знаешь, легкая вежливая неприязнь.

— Почему? — удивился Дагутин. — Симпатная девка…

— Да не знаю я! — развел руками Виноградов. — Просто… Конечно, Лелик на ней женится, будем в гости ходить друг к другу, семьями, но…

— А Танька? Она что говорит? — Жену Виноградова в компании уважали, даже Боря, троекратный чемпион по трагическим разводам, признавал за ней наличие здравого смысла и на редкость терпимый характер.

— Не знаю. Не спрашивал, — слукавил Владимир Александрович, чтобы не расстраивать общего юного друга окончательно.

Тот тоже предпочел замять деликатную тему:

— Наверное, правильно… Езжай, Саныч, домой!

— Борис, ты точно справишься? Спасешь жениха?

— А мне чего? Стой себе, изображай громоотвод — пока она весь яд не выпустит… Дружба — святое дело! Мужская солидарность.

— Кстати, анекдот на эту тему есть…

— Стоп! В следующий раз. — Виноградов ощутил вполне конкретные физиологические позывы. Довольно естественно, но крайне неудобно при нашем ненавязчивом сервисе — здесь туалета не было, придется нести себя вместе с потребностями аж до дома. — Пардон, мужики…

— Ладно, Саныч, дуй! Мы сейчас допьем и тоже снимемся.

— Счастливо. Не обижайтесь!

— Да брось… мне же больше достанется. Может, еще подружка какая-нибудь случайненько…

— Я тебе звякну. Дома будешь?

— Ну, Лелик — куда же я денусь? С подводной лодки?

— С какой лодки?

— Ты что — не слыхал? Прикол! Я расскажу… наливай.

Направляясь к выходу, Виноградов успел услышать начало древнего анекдота в изложении разгулявшегося Бориса.

Куранты на здании Думы отмеряли сколько положено — по-питерски вежливо и с некоторой ленцой. Потом чуть помедлили и добавили еще один удар.

Наверное, в этом был своеобразный шик.

— Одно. За две пятьсот.

— Какое?

— Ну-у… черносмородиновое. Рекомендуете?

— Пожалуйста!

Продавщица передала из рук в руки немного измятый с боков, но прохладно-пружинистый вафельный стаканчик.

— Спасибо.

— Ваши пятьсот… — Девчонка была молодой, наивной, несмотря на прошлогоднюю пылкую любовь с одноклассником, закончившуюся стремительным абортом, поэтому загадала: если покупатель откажется от сдачи, то…

— Не надо! — отмахнулся потенциальный суженый.

Продавщица решила, что больше всего он похож на Ван Дамма. И немного на того парня из «Ист севентин», гитариста — только светло-русый, почти блондин. Хотя постарше… Лет тридцать? Сорок? Она пока еще не очень разбиралась — ют так, навскидку.

— Ка-ак же? Постойте!

Но мужчина уже терялся в толпе, унося с собой самое вкусное в мире мороженое и непоруганную холостяцкую свободу. Казалось, под подошвами его фирменных кроссовок жалобно крошатся трепетные осколки незамысловатого девичьего счастья.

— Коз-злы… — собирательно высказалась продавщица вслед, и выцветшая за лето бахрома рекламного зонтика над ее лотком печально зашевелилась, выражая согласие.

— Девушка-а…

— Чего?

— Мне стаканчик один.

— Вафельный?

— А какие есть?

— Все написано! Вон, перед носом… Очки купите, если неграмотный.

— Как не стыдно! Такая красивая…

— Сами вы…

Это не она грубила — это выпирала, рвалась наружу извечная женская ненависть к не оправдавшему надежд самцу.

— Обзорная экскурсия по городу! Музей восковых фигур, Спасо-Преображенский собор — главный собор российской гвардии… — надрывался неподалеку от подземного перехода простуженный и хриплый зазывала. — Продолжительность экскурсии…

Продавщице захотелось запустить в мегафон пломбиром.

— …и умеренные цены! Комфортабельный «икарус» уже ждет вас напротив исторического здания Государственной Думы. Прошу, господа!

Зазывала прокашлялся, сплюнул и завелся по-новой:

— Обзорная экскурсия по городу…

А недавний нарушитель девичьего покоя тем временем уже миновал ряженую прислугу Гранд-отеля. Седой суворовский хохолок и щуплую фигурку шефа он приметил издали, но махать руками и голосить не стал.

Он вообще не любил суетиться.

— Добрый день!

— Здравствуй…

Пустых скамеек было несколько, но шеф выбрал ту, что справа:

— Садись.

— Я не опоздал? — мужчина и так знал, что прибыл вовремя, но этикет требовалось соблюсти.

— Все в порядке.

Костюмчик на старике был министерский, пошитый на совесть. Галстук, рубашечка… все как у людей. Привычный трехцветный флажок на лацкане отсутствовал — вот и вся, пожалуй, дань конспирации.

— Слушаю? Зачем звонил?

— Есть некоторые обстоятельства…

— Докладывай!

Мужчина заговорил — четко, заранее обдуманными фразами. Коротко, но так, чтобы профессионалу не пришлось переспрашивать.

— Предложения?

— Возможны, по-моему, следующие варианты…

Они побеседовали еще минут десять. Старик в основном кивал, бережливо расходуя реплики, и со стороны это напоминало экзамен, принимаемый академиком у любимого аспиранта.

— Хорошо. Попробуй… Это все?

— Нужны деньги. В пределах сметы.

— Хм-м… — Старик отвел глаза от толпы скандинавов, рванувших из музейных ворот к родным автобусам. Чувствовалось, что все они безумно рады окончанию обязательной программы и готовы теперь к вольным упражнениям в магазинах и валютных барах.

— Какая все-таки бездуховность! А у нас, смотри — цветы… Идут люди к Пушкину.

Действительно, у бронзовых ног поэта алели тюльпаны.

— Ты-то сам стихи любишь?

— Да, в общем-то… — пожал плечами мужчина. — Так что насчет денег?

С возрастом шеф становился скуповат. Он и раньше был очень аккуратен в тратах, получить с него лишнюю сотню на оперрасходы и в лучшие времена считалось исключительной удачей, но теперь… Впрочем, что за великий человек без маленьких слабостей?

— Что ж поделаешь… Возьми там, сколько нужно. Потом отчитаешься.

— Есть!

— Только не усердствуй. Знаю я вас… Все! Пошел. — Старик неожиданно легко поднялся, придержав за плечо готового тоже встать мужчину:

— Сиди! Посмотри на Александра Сергеевича, о вечном поразмысли…

Размеренной походкой не слишком занятого человека шеф направился к припаркованной в тени Малого оперного «волге». Внимательный водитель уже поворачивал ключ зажигания, косясь на хлопнувшую дверь машины сопровождения.

«Старичок… Старичок-боровичок! — подумал, глядя вслед, мужчина. — Старикашечка… Страшненький такой старикашечка, опасненький».

На фоне Пушкина, как водится, снималось очередное не обремененное избыточным знанием семейство.

По идее, беляши следовало бы разогреть. Покупая их неподалеку от дома, Виноградов так и собирался поступить, но вода для бульона все не закипала — и в процессе метаний между ванной, балконом и холодильником Владимир Александрович как-то незаметно съел их.

Второе блюдо теперь на обед не планировалось…

Зато имели место: морщинистый помидор, немного лука, половина батона. В перспективе можно было заварить чаю, и даже с сахаром, но это потом, по обстановке.

Виноградов еще раз посмотрел в кастрюльку, вздохнул и поставил крышку на место. Сбегал в ванную, завернул кран и убедился, что свежая пресса находится там, где положено — рядом с раковиной.

Зазвонил телефон.

— Слушаю, Виноградов.

— Это ты, Саныч?

— Нет. Это не я…

— А кто же? — искренне удивился собеседник. С чувством юмора у него всегда было не очень.

— Это мой автоответчик. Говорите медленнее, я записываю!

— Серьезно? — На другом конце линии замолчали, переваривая услышанное и собираясь с мыслями. — Да нет, это ты!

Владимир Александрович чуть-чуть послушал облегченный и радостный смех и решил, что грешно измываться над немощным:

— Рад слышать, Болик! Давно не звонил…

— Уезжали, Саныч. В командировку.

— Точно! — вспомнил Виноградов. — Вернулись, что ли, уже? Чего тогда так рано? Должны же были на месяц, нет?

— Ага! А пробыли — со среды до субботы…

Собеседника Владимира Александровича звали вовсе не Болик. Это кличка такая была у него на «Динамо» — Летающий Анаболик, за увлечение культуризмом и его химическими составляющими. Буквально за год-полтора, благодаря нечеловеческому упрямству, белковому питанию и всяческим импортным мерзостям, этот парень, отзывавшийся в зале на уменьшительно-ласкательное прозвище Болик, «накачал» себе такую мускулатуру, что анфас напоминал теперь фигу — с крошечной головой, теряющейся в развороте плеч.

Болик был милицейским прапорщиком, носил простреленный под Аргуном черный берет, и начальство обожало демонстрировать его иностранным гостям и проверяющим из министерства.

— И что случилось?

— Да ну, бардак!

Насколько понял Виноградов, дело обстояло следующим образом. Сводный отряд Главка и транспортников Северо-Запада прибыл на границу с некогда братской прибалтийской республикой. Для усиления и оказания профилактической помощи сотрудникам местной таможни… У мафии тоже, очевидно, бывают организационные срывы, поэтому толком к приезду такого количества «помощников» заинтересованные лица подготовиться не успели. А может, просто последствий недооценили — а зря!

В первые же сутки спецназ поставил на уши грузовую станцию. Потом — контрольно-пропускные пункты на автомагистрали. Перекрыли лесной массив и единственный мост через реку… В сводках для прессы замелькали данные о десятках задержанных с «липовыми» документами вагонов и цистерн — из России, и о целых арсеналах, изъятых при попытке ввезти их к нам. Одних таможенных пошлин за день поступало в казну столько же, сколько за последний квартал минувшего года!

А когда опергруппа с поличным поймала на взятке второе лицо в местной администрации, кто-то властный и потерявший терпение сдвинул брови: хватит! в конце-то концов…

И незадачливых «помощников» снова быстренько распихали по плацкартным вагонам, отправив в места постоянной боевой дислокации. В связи с изменением оперативной обстановки, как авторитетно разъяснялось в приказе.

— С оркестром провожали, Саныч! Поверишь? Сухой паек даже выделили…

— Здо-орово! — Болик был сильным, глупым и честным, Владимир Александрович любил его и не хотел обижать:

— Поздравляю. Премию обещали?

— Уже списки поданы… А ты чего не восстанавливаешься? Сейчас должности появились, платят неплохо!

В его представлении неплохо было — это если хватает на мясо каждый день и пиво по субботам.

— Видишь ли… Ох, мать его так!

— Что случилось, Саныч?

На кухне шипела и плевалась вырвавшаяся из-под крышки вода:

— Суп убегает, чтоб меня! Перезвони, Болик?

— Конечно… Все, до связи!

Виноградов швырнул трубку на рычаг и зашлепал босыми ногами на место кулинарной аварии. Все оказалось не так уж плохо — пришлось только вывернуть переключатель до минимума и протереть поверхность плиты. Владимир Александрович высыпал в воду кубик куриного концентрата, помешал и, подумав, не стал закрывать варево крышкой.

Еще несколько минут — и можно будет садиться обедать… Вспомнив об еще одной обязанности, он живенько вернулся в комнату и набрал номер:

— Алле?

— Товарищ начальник? Это я, Виноградов.

— Где болтаешься? Почему с утра не позвонил?

— Не мог… а что? — С некоторых пор между Владимиром Александровичем и его боссом из агентства «Бастион-секьюрити» установились отношения, отдаленно напоминавшие почти равноправное партнерство. Все же зарываться не следовало:

— Есть какие-то приказания?

— Дело появилось. Как раз для тебя…

— А что такое?

— Ты где сейчас?

— Дома!

— Ладно, у меня сейчас люди… Освобожусь — перезвоню.

Прослушав короткие гудки, Виноградов задумался. Желудок, в принципе, на некоторое время умиротворился беляшами. Вполне можно было сначала помыться, а уж потом похлебать горяченького. Тем более, что если станут перезванивать… И Владимир Александрович решительно взялся за ручку ванной.

Обычно он предпочитал душ, но сегодня, после бурной милицейской ночи, хотелось расслабиться. Раздвинув серебряные клубы пены, потрогал на всякий случай воду и вскоре уже нежился в эмалированном квартирном водоеме, озабоченный лишь тем, чтобы не замочить ускользающий край утренней газеты.

Пресса, как всегда, несла чушь. Вообще, на взгляд Виноградова, ни на что другое она способна не была, и издания различались только характером пережевывания и степенью свежести этой чуши. Между печатными изданиями, радио и телевидением, видимо, шло негласное соревнование в непрофессионализме, продажности и косноязычии. При всем притом журналисты еще постоянно пытались лягнуть хозяев, друг друга и помочиться соседу в суп.

За редким исключением, разумеется — но талантливые особи, сколько их не выкорчевывай и не поливай дихлофосом, то и дело заводятся даже там, где их не должно быть в принципе.

…Размышления плавно перекатились в космическую полудрему, прерванную серией звонков.

Телефон!

Кто-то назойливый все не вешал и не вешал трубку на том конце провода: семь, восемь, девять… пауза. Потом снова — очевидно, решили попробовать еще разок.

Вторая серия звонков была покороче, и Виноградов похвалил себя за несуетливое поведение — все равно не успел бы, а зазря нестись через всю квартиру в голом и мокром виде…

Б-р-р! Сломали кайф, гады. Все равно пора вылезать.

Владимир Александрович вымылся, вытерся и натянул на себя что-то сугубо домашнее. Вылил в тарелку ароматный куриный бульон, покрошил булки. Подумав, извлек из холодильника моментально покрывшуюся ледяной испариной бутылку с остатками «цитрона»…

Обед прошел в теплой, дружеской обстановке — тем более, что ссориться было просто не с кем. Разве что с телевизором, но Виноградов предпочел его просто не включать.

Вполне естественно — потянуло в сон. Но где-то чуть выше желудка посасывало, не давая достичь блаженства, не до конца атрофированное чувство долга: следовало отзвониться начальству.

Владимир Александрович набрал номер.

— «Бастион-секьюрити»! Здравствуйте.

— Леночка? Привет, это Виноградов.

— Добрый день, Володя… Ты откуда?

— А что?

— Руководство разыскивало.

— Я дома.

— Да? — В голосе секретаря послышалось довольно откровенное сомнение. — Я, вообще-то, перезванивала…

— Так я как раз ванну принимал!

— Хорошее имя — Ванна, — хихикнула Леночка, слегка подпорченная постоянным мужским окружением.

— Ла-адно… Соедини с руководством.

— Пардон! Изволили отбыть, буквально только что.

— Надолго?

— Не сказал. Менты какие-то из Главка здесь сидели, потом они вместе и укатили.

— Ну и слава Богу! — Виноградову меньше всего хотелось сейчас срываться из дому и нестись сломя голову в контору. — Вернется — доложи, что я звонил.

— Будет исполнено.

— Целую!

Ладно, формальности соблюдены, чувство долга не подавало больше признаков жизни. Владимир Александрович стянул покрывало с кровати и совсем было уже собрался лечь…

Замер. Покосился на телефонный аппарат. Да, от этого негодяя можно было ждать любой пакости! Заверещит ведь, подлец, металлическим звонком, порушит сон, по-дурацки скалясь голодными рядами кнопок. И ладно, если по делу…

Виноградов одним движением вытащил вилку из розетки — ничего, потерпит человечество немножко без одного из своих славных представителей. Десять тысяч лет терпело, неужели до вечера не обойдется?

На всякий случай будильник он завел. На шестнадцать пятнадцать…

Мало ли что?

 

2

Понять, что творится за окном, было сложно: дождь, мерзость какая-то с ветром. Собственно, от выстрела захлопнутой сквозняком форточки Виноградов и проснулся — перевел взгляд с некрасиво придавленной занавески на часы. Плевать, все равно пора подниматься!

Он протянул руку, нажал на матовый пластик выключателя, опережая противную трель, и опять откинулся навзничь. Хотелось еще немного побаловать себя тишиной.

Хорошо быть холостым. И безработным… Не насовсем, конечно, так, пару-тройку недель в году, но как все-таки здорово — почувствовать себя ничего и никому не должным! Иметь возможность жевать холодные беляши, отключать телефон, бриться не по утрам, а по мере возникновения подобного странного желания… Кстати, о телефоне!

Виноградов воткнул в розетку штекер и пробежался пальцами по привычной комбинации кнопок:

— Алло? Леночка?

— «Бастион-секьюрити». Здравствуйте!

— Привет, Леночка, это я — Виноградов.

— О-о, наконец-то! Шеф тебя сейчас в клочки порвет.

— А что такое? — изобразил недоумение Владимир Александрович.

— Весь день тебя ищет! Соединяю…

— Слушаю!

— Это я, Виноградов… Разыскивали?

— Ты где? — Или у Владимира Александровича что-то было со слухом, или в голосе начальника вместо ожидаемого гнева явственно чувствовалась тревога. — Откуда говоришь?

— Из дома…

— У тебя все в порядке?

— Да вроде… — теперь уже Виноградов в этом уверен не был. — А что такое?

— Чеши сюда, быстро! Понял?

— Не понял, но еду уже… В двух словах хотя бы можно узнать, что такое?..

— Быстро, я сказал! Чтоб… вашу мать!

— Есть!

Кладя на рычаг трубку, он успел еще зацепить самый кончик фразы о том, что «дежурного адвоката… по ордеру… только фамилия…».

Это звучало страшновато и не совсем понятно, однако, а может быть и поэтому, перезванивать Владимир Александрович не стал. Надеясь, что все объяснится при встрече.

…Если сказано — быстро, значит — быстро! Застилать постель не было ни желания, ни времени. Туалет, ванна, что-то накинуть на себя — благо, одежда относительно свежая… Проверить — документы, деньги, ключи. Что-нибудь почитать в дорогу, ручка, блокнот… Так! Свет, вода выключены, форточки закрыты — все? Можно идти, привычно сдав квартиру на сигнализацию.

Виноградов, набирая с каждым лестничным пролетом скорость, спустился со своего этажа. Пролетел покалеченные почтовые ящики, дверь с неработающим давным-давно переговорным устройством…

Засады не было — во всяком случае, перед парадной. Владимир Александрович свернул за угол, преодолел сотню метров, отделяющих дом от проспекта, замер в раздумье — направиться к стоянке, за собственной «тачкой», или ловить машину… Он механически сдвинул манжету на левой руке и охнул: черт! часы забыл… Возвращаться, конечно, плохая примета, но… Кто как, но без «Ориента» на запястье Виноградов чувствовал себя даже больше чем голым, он себя вообще не ощущал. Как подводная лодка без компаса и приборов.

Тем более что часы эти, привезенные некогда отцом из посольского магазина в Кабуле, считались в семье «счастливыми» и беду обычно отгоняли. Шикарные, в позолоченном корпусе, с россыпью фионитов — они тем не менее были подчеркнуто мужскими, массивными. И безупречно точными.

Когда Виноградов, тогда еще старший оперуполномоченный ОБХСС, отходил в этих часах первую неделю, его вежливо пригласили в инспекцию по личному составу и предложили написать объяснение. Особо остановившись на вопросах нетрудовых доходов, сращивания с преступными элементами из магазина «Альбатрос» и фактах взяточничества в милицейской среде — на собственном, естественно, примере. А для большей доверительности Владимиру Александровичу продемонстрировали аж два доноса: судя по всему, один от «подконтрольного» контингента, а второй — от кого-то из товарищей по оружию.

Было это на исходе восьмидесятых…

Виноградов решил вернуться.

— Владимир Александрович!

Голубой «жигуленок» с государственными номерами притормозил у двери почти одновременно.

— Владимир Александрович? Виноградов?

В машине сидели двое — серьезный «бычок» за рулем и отчаянно смахивавший на типичного районного опера парень в кепке. При таком раскладе имелся шанс — если не отмахаться, то по крайней мере убежать.

— Ну?

— Так это вы — Виноградов?

— Чего надо? — Владимир Александрович пока не видел причин проявлять вежливость.

— Ага… — Не до конца полагаясь на искренность собеседника, носитель кепки скосил глаза на что-то, лежащее перед ним:

— Это очень хорошо! Просто здорово…

— Я тороплюсь.

— Буквально минуточку! — Парень вылезал из машины и, что еще хуже, в сопровождении «бычка». Виноградов увидел, как он сует руку куда-то под пиджак — и как-то сразу же понял, что, если сейчас начнется пальба, убежать возможности уже не останется. Видимо, неприятности, о которых так долго говорили большевики, свершились…

— Уголовный розыск! Лейтенант Родионов.

Судя по красной книжице, этот Родионов, похожий на оперативника, именно им и был. «Бычок» молчал, что также представлялось вполне правдоподобным.

— Слушаю?

— Нам необходимо побеседовать.

— Серьезно?

— Прошу вас проехать в отделение.

— Вообще-то это не входит в мои планы, — сделал вид, что колеблется, Виноградов.

— Ненадолго!

— А зачем? — Владимир Александрович тянул время в ожидании, что появится кто-либо из знакомых соседей. Как назло, двор был пуст и скучен.

— Там вам все объяснят… — Лейтенант уже по причине юных лет выходил из себя. И не удивительно!

— Нет, пожалуй… Оставьте мне ваш телефон, я перезвоню. Хорошо?

— Вам придется проследовать со мной! Ясно? А то придется доставлять вас силой. — Родионов принялся запихивать обратно удостоверение, а его напарник молча, но решительно продемонстрировал Виноградову надетые на левый кулак наручники.

— Да вы чего, ребята? — Владимир Александрович попятился, насколько это оказалось возможным. — Я же так просто, проверить! Может, вы бандиты какие…

— Пойдешь?

— Куда ж я денусь…

Хватка у «бычка» была железная — под самый локоть. Профессиональная такая, борцовская. Верная предвестница болевого приема.

— Пошли! — вынужденно скомандовал Виноградов себе и сопровождающим.

Подался вперед. Хватка ослабла.

Сейчас можно было еще попробовать рвануть по направлению к проспекту, но…

— Слышь! Только без глупостей, хорошо?

Вместо красной книжицы в руке лейтенанта торчал «Макаров» — именно торчал, бесполезный из-за неснятого предохранителя. Это показалось Владимиру Александровичу очень по-милицейски, куда убедительнее, чем десяток мандатов с лиловыми печатями.

Кроме того, оперативник мог пальнуть сдуру в случае чего, вспомнив, как учили обращаться с табельным оружием на курсах первоначальной подготовки.

— Поехали уж…

Чехлы на сиденьях были фирменные, но не новые — кое-где прожженные сигаретами, штопаные, с непонятным овальным пятном на одной из спинок. «Бычок» уселся за руль, Родионов сзади, рядом с задержанным.

— Извините! — Владимир Александрович даже не успел среагировать, почувствовав теплый металл на запястье.

— Ну ты… — С наручниками лейтенант управился действительно ловко, и теперь они были скованы на классический голливудский манер. Виноградов качнул головой — в такт тронувшейся машине:

— Это что же вам про меня наговорили, чтоб вот так вот понадобилось?

— Узнаешь!

— Надеюсь…

Некоторое время ехали молча.

— Ты вроде в ментовке раньше работал?

Тактический опыт предписывал «нагреть» задержанного неопределенным и загадочным молчанием, но юношеский темперамент оперативника заставлял его проявить активность.

— Работал.

— А где?

— Много где… В транспортной сыщиком, потом начальником отделения. В Отряде два года.

— А что ушел? — Родионов спрашивал почти с симпатией, изо всех сил стараясь установить доверительные отношения.

— Выгнали.

— Быва-ает… Не жалеешь?

Владимир Александрович пожал плечами и этот вопрос решил проигнорировать.

— Надоело все… Может, тоже уволиться? Выслуги пока мало, образование… а?

Виноградов опять не ответил — и это оказалось совсем не так сложно, как он предполагал.

— Да-а… Слушай, я с тобой темнить не буду. Дело очень серьезное. Сам не с улицы, понимаешь, что просто так нас бы за тобой через весь город не погнали… Давай, пока еще можно без протокола, попробуем такой вариант найти общий, чтобы…

«Оп-ля! — подумал Владимир Александрович, — „через весь город“… Это что же — значит, не из того отделения гонцы, где майор с бутербродами и в КПЗ воняет?» А он-то сначала решил, что в связи с тамошней ночевкой какое-то дерьмо полезло! Ведь туда от виноградовского дома одна остановка на метро или троллейбусом пять минут… И до Большого Дома не «через весь город» явно… Интере-есно!

— А вы сами-то откуда, ребята?

— Угрозыск. «Разбойная» группа! — охотно отрекомендовался Родионов и назвал Управление внутренних дел такого района, что у задержанного глаза на лоб вылезли.

— Ни фига себе! — В тех краях Виноградов последний раз был чуть ли не год назад и провиниться чем-либо перед местной милицией мог только теоретически. — Тогда ничего не понимаю…

— А что тут понимать? Жопа тебе!

— Хорошо бы подробнее…

— Слушай, ты! Хрен ли ты под дурочка косишь? — лейтенант стремительно сменил ласковую, доверительную ипостась на что-то, отдаленно напоминающее Жеглова:

— В глаза смотреть!

«Жигуленок» как раз тормознул на светофоре.

— Отвечай, бля!

— Что отвечать? — Все эти довольно дешевые прихваты Виноградов знал, но страх расползался по телу помимо воли. К тому же блатные называли подобные ситуации «попасть в непонятку».

— Что отвечать? Щас объясню! — Оперативник зафиксировал правой рукой цепочку наручника со своей стороны и резко дернул. «Браслет» на запястье задержанного противно щелкнул, сомкнувшись на пару зубчиков… Это было больно, но пока пострадала только кожа:

— Понял? Нет?

Владимир Александрович опустил веки, чтоб не застонать. Сволочь сопливая! Сам он, даже когда Тамарина брали, таких подлянок не выкидывал.

— Ну? Будешь говорить? А то вышвырну тебя сейчас, суку, на полном ходу, а потом еще шлепну при попытке к бегству…

Это был уже явный перебор, даже «бычок» понял:

— Ладно, Серый, не наезжай на него… Он же сам бывший опер, понимает, что можно договориться…

Странно, голос у водителя оказался приятный, мелодичный. Или, может быть, Виноградову это просто почудилось? Душа всегда тянется к доброму — даже если опыт подсказывает, что это всего лишь хорошо подготовленный экспромт.

Не открывая глаз, Владимир Александрович дождался реакции Родионова: сначала возня с ключом, потом ощущение отпустившей боли.

— Спасибо. — Это вырвалось само собой, и оперативник понимающе улыбнулся:

— Другое дело! Ну? Так зачем вы девку-то грабанули?

Справа и слева мелькали «хрущевские» пятиэтажки, равнодушные горожане спешили с работы в привычную мешанину домашних проблем и красочной видеоскуки, кто-то мчался куда-то по встречной на черной казенной машине с мигалками…

Виноградову захотелось водки.

Обычно по пятницам здесь играли в преферанс. Иногда, нечасто, разумеется, приводили девочек или просто лечились пивком с утра, после визитов в город московского начальства… Вообще же по милицейским финансовым документам эта квартира значилась конспиративной.

— Не совсем понимаю, для чего все это нужно…

За последнее время человек, пользовавшийся квартирой на правах хозяина, заметно располнел, а модная в этом сезоне среди руководящих работников лысина придавала ему поразительное сходство с премьер-министром. По-крестьянски обстоятельный и не брезгливый, он считался к тому же талантливым агенттуристом, много читал и активно работал с прессой.

Собеседник не ответил — то ли не знал, что сказать, то ли не посчитал необходимым.

— Ладно, вам наверху виднее… — Хозяин начинал еще в шестидесятых, простым милицейским водителем. Тогда же, после отстранения Хрущева, понял: реальная политика, а значит мало-мальски заметные карьеры, делаются в Москве, в четко обозначенных границах Бульварного кольца. Всяческое провинциальное копошение было всего лишь фоном, мир состоял в основном из потерпевших, свидетелей и преступников, которые, в свой черед, становились потерпевшими.

Выигрывала всегда — партия власти. И неважно, как она сама себя обзывала: КПСС, народный фронт, Газпром… Чтобы не потонуть, надо было, как на болоте, вовремя перепрыгивать с кочки на кочку и ни в коем случае не останавливаться. Неверный шаг вполне мог стоить персонального светлого будущего.

— Я такой же исполнитель, как вы.

Собеседник попался не из разговорчивых, это раздражало и в то же время нравилось. Оказавшись в комнате, он сразу же расположился в кресле, лицом к окну, и вот уже четверть часа не менял обманчиво-расслабленной позы. Если девчонке-мороженщице он показался похожим на чуть постаревшего Ван Дамма, то полковнику больше напомнил следователя Знаменского из того самого телесериала. Разве что волосы покороче да глаза понаглее.

— Что-о вы! — Хозяин приблизительно представлял себе реальный расклад, но на всякий случай решил польстить: — Небось, генералами командуете… министрами?

— Кем прикажут. Кем прикажут, теми и командую!

Ничего себе ответил… Интересно, подумал хозяин, парень явно носил погоны — но не наши и не армейские. Может, «Альфа» какая-нибудь? Или «Бета»? Черт его знает! Мало ли буквочек греки придумали… А есть ведь еще всякие «Вымпелы», «Грады», «Кобальты», охрана президента… Сидят, сволочи, на шее трудового народа! А у меня по офицерам некомплект, постовые без выходных пашут…

Он приветливо улыбнулся гостю, загоняя обратно в запасники памяти невесть откуда выплывшее старорежимное: «столичная штучка»…

— Курите?

— Нет.

— Я, с вашего разрешения, закурю…

— Вы же хозяин! — поднял брови собеседник. — Пожалуйста.

— Спасибо. — Милицейский чин принялся доставать сигареты и спички, старательно изображая почтительную суету.

— Не надо! — поморщился гость. — Не надо строить из себя вологодского лапотника… А то я подумаю, что мы могли ошибиться в выборе.

— Ладно, — хмыкнул хозяин. Такой вариант его не устраивал. — Вас еще что-нибудь интересует? Кроме того, что написано в докладе?

— Нет, в целом картина ясна. Хороший анализ, выводы… Это, разумеется, не только мое мнение. Но и мое — тоже!

— Благодарю. — Теперь это прозвучало с достоинством.

— Значит, я так понял, что оперативных материалов достаточно?

— Вполне! Тем более, что судебной власти в городе фактически нет. Людям это не нравится…

— Поздравляю.

— В общем, не за что. У меня бы фантазии не хватило — такое придумать. Забастовка судей! Маразм… Оставалось только не мешать развитию событий.

— Да, тут мы, пожалуй, опять «впереди планеты всей»!

— Помните, после августа девяносто первого друзья-демократы сулили все здания райкомов партии передать народным судам? Потом как-то рассосалось.

— Да много чего обещали…

— И на рельсы головой…

— Насколько вероятно, что требования судей будут удовлетворены? — Гость не дал втянуть себя в политическую дискуссию и вернул разговор в практическое русло:

— И насчет информационного обеспечения…

— Пресса старается. Наша, разумеется… Мы блокируем попытки компромисса, но без вашей помощи в министерстве юстиции было бы тяжело.

— Сколько сейчас получают судьи?

— Мало… Меньше секретуток из банка.

— Хорошо! Если начнутся действительно массовые беспорядки… Как поведет себя милиция?

— Вы имеете в виду ОМОН?

— В первую очередь.

— Видите ли… Перед поездкой в Чечню первой партии выдали по три миллиона рублей. Под отчет… А потом с тех, кто вернулся, потребовали по полтора миллиона назад. Якобы суточные и пайковые законно списали, зато оплата гостиницы не производилась и надо вернуть деньги в кассу. Так вот, теперь чуть ли не у половины бойцов вычитают ежемесячно из зарплаты!

— Да уж…

— Значит, настрой соответственный. Да и в других подразделениях…

Ситуацию с городской законодательной властью гость представлял, пожалуй, даже лучше собеседника, поэтому вопросов на эту тему не задавал.

— Частные охранные структуры?

— Не знаю! — после некоторой паузы качнул головой хозяин.

— Это, пожалуй, одно из важнейших…

— Генерал считает, что ситуация под контролем. Я сомневаюсь.

— Плохо!

— Эту линию работы курирует другой человек…

— Он подчиняется начальнику Главка?

Хозяин решил, что момент подходящий:

— Да! Я думаю, что пока от него зависит…

— Это ненадолго. Вопрос решен, и ваша кандидатура сомнений не вызывает. Будете полицмейстером!

— Благодарю! Передайте руководству, что я… Чайку попьете? — Предложить чего-нибудь покрепче он не решился.

— С удовольствием.

Хозяин метнулся на кухню, но на полдороге обернулся:

— Скажите… Наверное, кое-кого придется интернировать? У меня еще нет списков, не хотелось бы в последний момент. Вы понимаете? Я догадываюсь, конечно, что этим вопросом займется госбезопасность, но…

— Вам все скажут!

— Извините…

Только услышав позвякивание посуды за стенкой гость позволил себе ухмыльнуться: что же он себе вообразил-то? Переворот, что ли, в масштабе области? И себя — питерским Пиночетом? Вот идиот, а!

Кому оно сейчас нужно, президентское правление? Всяческие эти «зоны действия чрезвычайного положения», временная администрация, комендантский час… Менять тупое шило на тухлое мыло? Гость представил: президиум, хмурые физиономии командующего военным округом, главного чекиста, парочки генералов помельче. Нынешний «наместник» — тихий молодой человек с усами и беспомощной фамилией из области птицеводства… Пыльный зал Городского собрания. Танки на Дворцовой, магазины с пустыми полками, аннулированные валютные кредиты и ведра помоев по радиоголосам — а в итоге та же повальная бестолочь и коррупция.

Да уж, тот, кто привлек когда-то милиционера к сотрудничеству, был, видимо, большой фантазер! Романтик… В действительности все намного прозаичнее и проще. Может, подумал гость, не стоит использовать таких людей втемную? Впрочем, был бы толк. А там решим, как с ним поступить…

— Прошу! — Хозяин ловко пронес над столиком жостовское расписное блюдо с чашками и заварочным чайником. — Сахар? сливки? Кладите сами…

Без пиджака, в белой французской рубашке он напоминал теперь добродушного «интуристовского» официанта:

— Может, пообедаете?

— Нет, спасибо. Времени в обрез.

— Могу дать человека с машиной. Надежный парень…

— Нет, тоже не надо. И билеты у меня уже есть — если вы захотите предложить свои услуги по части отъезда.

Хозяин изобразил смущение:

— Простите старика за назойливость…

В действительности он имел основания быть собой довольным: все три бригады наружного наблюдения находились в исходных точках, готовые «принять» объект, как только он покинет квартиру. Злого умысла в этом никакого не усматривалось — так, мера предосторожности. Такая же, как отпечатки пальцев, которые после ухода гостя снимет с посуды особо доверенный эксперт.

— Заварки достаточно? Могу покрепче!

Плевать, что там эти умники московские задумали… Лишь бы Главк под себя принять, а уж после посмотрим. Как там в кино? Вовремя предать — не предать, а предвидеть…

Пусть пока паренек поиграет в начальство, жалко, что ли?

Точно! Виноградов здесь бывал — желтоватый брусок стандартного здания среди начавших уже стареть новостроек, табличка с гербом и двузначным номером: раньше отделение милиции, теперь отдел… Кабинет как кабинет. Стол — как стол, стена — как стена.

Собственно, с этого и началось знакомство Владимира Александровича с местными нравами.

— Попался, козел? — Здоровенная туша небритого мяса плотоядно оскалилась и выпустила в атмосферу очередную порцию перегара.

— Садись! — Родионов уже расстегнул «браслеты», и теперь задержанный получил некоторую свободу передвижения.

— Сюда? — Единственный свободный стул находился посреди кабинета и доверия не внушал.

— Ну не на голову же мне.

Виноградов взялся за спинку, чуть шевельнул — и конструкции тут же осыпалась горкой не связанных между собой деталей. Будь у задержанного поменьше опыта, он уже барахтался бы на полу среди всего этого хлама, беспомощный и смешной — такой, знаете ли, относительно легкий способ добиться первичного морального преимущества…

— Хм! — отстраненно прокомментировал ситуацию Родионов: его-то миссия была уже выполнена. — Один-ноль, Квазимодыч.

— Мебель поломал, сволочь! Нет, вы видели? — Не растерялся тот, кого братья по оружию окрестили таким характерным прозвищем. Он закашлялся, и процент алкоголя в воздухе вырос.

С мебелью в кабинете было действительно туговато — два письменных стола времен коллективизации, шкаф, заткнутый газетами, модное офисное кресло без кожи и нечто, отдаленно напоминающее крестьянскую скамью. Все остальное пространство, а также часть указанных выше горизонтальных поверхностей занимали вещественные доказательства: покрышки, консервы, какой-то металлический агрегат и пестрые разнокалиберные коробки с иностранными надписями. Плюс — грязь, минус — окна.

Из всего этого Виноградов заключил, что Квазимодыч не в больших чинах и используется умным Родионовым для банального «подогрева» задержанного. Это сразу же подтвердилось.

— Я пойду, доложусь… Поработаешь пока с клиентом? Только не сильно, а то опять кровь отмывать… — Лейтенант с деланным сочувствием посмотрел на Виноградова и скрылся за дверью.

Несмотря на искушенность, Владимир Александрович почувствовал под сердцем противное похолодание: бес их знает, накат на психику классический, но мало ли чего от пьяного опера можно ожидать? Дураков хватает.

— Ну? Чего уставился? — Квазимодыч несколько раз собрал в кулак и снова распрямил поросшие шерстью огромные пальцы.

Виноградов приготовился ответить что-то нейтральное, но не успел.

— Та-ак… Молчишь? Не хочешь, сволочь, правду говорить?

Квазимодыч с размаху врезал с правой по ближней к себе коробке. Что-то хрустнуло, и из-под шкафа выкатилась пустая бутылка.

— Щас тебя так же, понял?

Зрелище было не для слабонервных. И опять Виноградову не удалось ничего вставить.

— А если я тебя мордой по столу повожу? Или башкой вон — об стенку? С волочу га!

Владимир Александрович осторожненько огляделся: стол был — как стол, стенка — как стенка…

— Нельзя. Следы останутся. Потом прокуратура затаскает, инспекция по личному составу… Да еще со стаканом во лбу!

— Чего?

— Наверное, и залеты были по этому делу? Выговорешник какой-нибудь за пьянку — не снятый?

— Что-о? Слышь, ТЫ…

— Подставят они тебя! При первой же серьезной разборке. — Виноградов говорил, не давая оперу опомниться: — Поверь, я знаю — сам десять лет погоны носил.

— А где?

— В транспортной… Потом еще кое-где. Начальником отделения три года, понял? Так вот, если у меня боец или сыщик без дела задержанного приложит, — я его на следующий день просто в спортзал отправлял. К своему заму, такой кроха, вроде тебя, призер России в полутяжелом… Три минуты в перчатках — и парень больше никого без причины пальцем не тронет!

— Не жаловались? — Ясно, что тема для Квазимодыча была больная.

— На что? Все по плану боевой и служебной подготовки. Потом народ знал, что мы всегда в своем кругу разбираемся, без того, чтоб закладывать… А тебя — подставят, будь спокоен.

— Не-ет! — Но уверенности в голосе Квазимодыча поубавилось.

— Ты кто сейчас?

— В смысле? A-а! Младший инспектор розыска.

— Старшина?

— Прапорщик. Да присядь ты сюда, на угол — чего стоишь?

— Знаешь… Иногда, конечно, надо. Я не говорю про сопротивление вооруженное, или когда убегают — это само собой. Но у себя в кабинете!

— А если не колется, сука!

— Работай лучше! Перехитри его, обмани… уболтай, наконец. Другое дело, когда один вор взял и обоссал у меня в девяносто первом милиционера через решетку — тогда да! Получил за дело, от души. Или в Осетии — задержали козла с автоматом, а он начал местному дежурному в красках расписывать, что с женой его сделает и с дочкой, когда выйдет… Теперь вряд ли сможет.

— Во! И у меня был случай, я еще на посты ходил… Ну чего там?

Дверь открылась, и в кабинет заглянул Родионов:

— Не помешал?

Виноградов подобрался, готовя себя к очередной гадости.

— Шеф велел — на коридорчик. Пока следак не освободится. Пойдем-ка!

— Ладно… Ты потом зайди на минуточку, понял? — Ясно, что обращался он не к задержанному, все-таки не с ним, а с лейтенантом они сейчас играли в одной команде. И все, что осело в замутненных спиртовыми парами мозгах Квазимодыча после беседы с задержанным, будет незамедлительно слито по назначению.

— Зайду! — Родионов кивнул и пропустил задержанного впереди себя. — Вон там посади.

Немногим дальше оставленного кабинета коридор образовывал тупичок — окно с решетками, лавка, вонючая дверца с мужским силуэтом.

— Один?

— А что? — сделал вид, что не понимает, оперативник.

— Дело ваше…

Родионов постоял, переминаясь с ноги на ногу в ожидании следующих вопросов, не дождался и решительно направился в сторону лестницы. Очевидно, никакой ценной информации он от Квазимодыча получить не надеялся и решил связаться с ним по телефону, не расходуя ценное время на личный визит.

«Во пацанье, — подумал Виноградов. — Целое шоу разыграли, а даже поверхностный досмотр провести не удосужились!»

Он быстренько проверил содержимое своих карманов: ключи, проездной билет, документы. В бумажнике — разная мелочь, ничего предосудительного. Интересно, хватит ли доехать на такси до дома, когда выпустят? Если выпустят… Та-ак. Вот эту бумажку стоит выкинуть. Да и вот ту, пожалуй.

— Виноградов?

— Да. — Открылся вовсе не тот кабинет, на который он почему-то ориентировался.

— Заходите.

Судя по часам, в коридоре его продержали всего минут десять-двенадцать.

Все очень культурно, вежливо.

— Извините, что заставили ждать. Сами понимаете…

— Пока не очень. Вы кто?

— Начальник уголовного розыска Филимонов Александр Олегович. А это — следователь, его зовут Василий Анатольевич.

Помещение было попросторнее, в соответствии со статусом хозяина: штора на окне, телефон, даже телевизор, обложенный со всех сторон наползающими друг на друга бумажными штабелями. Пахло хорошим кофе и почему-то немного бензином.

— Слушаю вас.

— Нет, это мы вас слушаем! — Реплика банальная, стереотип. Ничего другого Виноградов и не ожидал.

— Хотелось бы определиться. Насчет того, что вообще происходит…

— Так уж и не понимаете? — Точно такие же интонации были полтораста лет назад у Порфирия Петровича. Ничего со времен Достоевского не изменилось, только вот студенты теперь старушек топорами не глушат.

— Я задержан?

— Видите ли, Владимир Александрович… Мне нужно допросить вас в качестве свидетеля. — Опустив глаза, следователь вытянул из пачки нужный бланк протокола.

— Свидетеля?

— Да! Но вы же не мальчик и сами понимаете… — Последовала многозначительная пауза.

— Постойте-ка минуточку! — привычно вмешался начальник розыска. — Может, пока просто так побеседуем? Без бумажек?

— О чем?

— О че-ем? О делах наших скорбных!

«Интересно, — подумал Виноградов, — а когда кино и телевидения не было, — кому подражали? Актерам театральным? Так ведь это только узкая прослойка, а народ? Как он вообще между собой общался без афоризмов из „Белого солнца пустыни“ и „Места встречи…“?»

На всякий случай он нейтрально пожал плечами:

— Ну-у-у!

Следователь истолковал его жест в свою пользу:

— Прекрасно! Вы готовы отвечать на вопросы?

— Смотря на какие. Что, дело возбуждено?

— А вы как думали? — чему-то обрадовался начальник уголовного розыска.

— Что за дело? По факту или в отношении кого-то? Если в отношении меня, то…

— Нет, Владимир Александрович! Я же сказал — вы пока только свидетель. Но возможны варианты.

Следователь был не дурак и понял, что разговор нужно выводить из тупика.

— Гражданин Виноградов?..

— Уже гражданин?

— Да хоть господин, хоть товарищ! Нашел тоже, к чему цепляться… Сейчас и соседа-то по кабинету не знаешь, как назвать, не то что постороннего. Так вот, сеньор Виноградов, возбуждено уголовное дело. По факту разбойного нападения на квартиру граж… госпожи Бережко Кристины Николаевны. Учитывая вашу недоверчивость и опережая дальнейшие вопросы, — прошу! — он протянул Владимиру Александровичу стандартное постановление.

Все было честь по чести: номер, подписи, печать, фабула и статья Уголовного кодекса. Адрес ни о чем не говорил, но имя вызывало определенные ассоциации.

Однако Виноградов решил их пока оставить при себе.

— Все в порядке. Пока только не понимаю, при чем тут я.

— Неужели? Жаль! Я удовлетворяю ваше любопытство, рассчитываю на взаимность, а вы…

Владимиру Александровичу вдруг неудержимо захотелось еще раз глянуть на строчку, где следователь напечатал про дату и время, но Василий Анатольевич, если он правильно запомнил имя и отчество, уже сунул листок обратно в папку.

— …а вы дурака, простите, валяете. Как пацан какой-то!

— Когда это было? — облизнул потеплевшие вдруг губы Виноградов.

— Бляха-муха! Хва-тит! — грохнул ладонью по столешнице начальник розыска и выругался. Это тоже было из какого-то боевика, за исключением мата, поэтому Владимир Александрович хоть и непроизвольно вздрогнул, но испугаться не успел. — Мы с тобой по-людски, а ты? В глаза смотреть! Не отворачиваться, козел!

«Они что — других слов не знают?» — мелькнуло в голове у Виноградова. Хотя — конечно! Родионов, его подчиненный, копировал в машине любимые приемчики руководства.

— Отвечай! Кто на девку навел? Сука…

— Со слов потерпевшей, это было сегодня, приблизительно в четыре пятнадцать утра. — Следователь рассматривал Владимира Александровича внимательно и не без интереса. — Я ответил на ваш вопрос?

И Виноградов понял, что это может быть последний вопрос, который ему позволят здесь задать.

 

3

Следователь на секунду отвлекся, заправляя бланк протокола допроса в пишущую машинку. Несколько раз противно щелкнув изношенным барабаном, он ослабил фиксатор и пальцем выровнял край листка — можно было продолжать.

— Итак?

— Я ничего не могу сообщить вам по существу дела. Ни добровольно, ни как-либо еще.

— Где вы были этой ночью?

— В отделении милиции.

— Это я уже слышал. Один?

— Нет.

— Кто еще с вами был? Кто может это подтвердить?

— Подтвердить факт задержания и доставления могут сотрудники указанного выше органа внутренних дел. — Виноградов подумал, что трудно придумать более надежное алиби, чем пребывание в стенах камеры предварительного заключения. Но ошибся.

— Ваше доставление регистрировалось?

— Не знаю. — Он действительно теперь имел все основания сомневаться. — Наверное!

— Вы не ответили на вопрос, с кем еще вы якобы находились в милиции.

— Я действительно там находился.

— Допустим… И все же?

— Это были мои друзья. Близкие товарищи, скажем так.

— Вы можете назвать их имена?

— Да. Но не вижу в этом необходимости, пока не узнаю, какое это все-таки имеет отношение к расследуемому вами делу.

— Вы отказываетесь от дачи показаний?

— Ни в коем случае! Просто у меня проблемы с памятью.

— Хорошо… Вы знаете Алексея Завидовского?

— Да!

— Он был с вами этой ночью?

— Я пока не понимаю, в чем дело. Извините…

— Вам известно, что Вережко Кристина Николаевна является близкой подругой Завидовского?

— Ну я знаю, что у Лелика, то есть у Алексея, есть невеста по имени Кристина, но… Так это она?

— Послушайте, Виноградов! Может, хватит врать? Вы же опытный человек, бывший сотрудник… Я в присутствии Василия Анатольевича могу гарантировать, что все, сказанное не под протокол, останется между нами. И попытаемся вместе придумать, чтобы вам выпутаться с меньшими потерями.

Владимир Александрович выслушал начальника уголовного розыска до конца и посмотрел на следователя. Тот кивнул:

— Нет проблем!

— Давай договоримся?

Виноградов пожал плечами:

— Я-то — за! Но, простите, так и не понял — у вас-то какая версия? Что я ее ограбил?

— Не один, конечно…

— Ни хрена себе! — Лоб Владимира Александровича непроизвольно сморщился, вытягивая вверх удивленные брови.

— Да хватит! Думаешь — умнее всех? Дагутин-то твой — уже поплыл… Правду, конечно, не говорит, себя выгораживает, но в целом — как было!

— Поймите, Владимир Александрович… Тут ведь банальная история — или он, или вы. Кому суд поверит?

— Что он говорит? — Голова соображала плохо, в горле застрял комок слюны, и Виноградову даже пришлось неприлично сглотнуть, прежде чем получился вопрос.

— Нечто очень похожее на правду! — Следователь переглянулся с начальником розыска и продолжил:

— Дагутин рассказал, что по наводке Завидовского вы с ним ворвались в квартиру Кристины Вережко и под угрозой физического насилия, используя нож и пистолет, совершили грабеж, точнее — разбой. Унесли деньги, ценности и личное имущество на сумму более десяти тысяч долларов США. Только он говорит, что пистолет у тебя был. Врет? Вообще, может, все и не так было, он же на тебя переваливает. А мы считаем, что главный не ты, а он, верно?

Сейчас хоть более-менее ясно стало, в чем дело и появилась возможность оправдываться:

— Я не знаю, почему он это все говорит… Может, просто пьяный?

— Послушайте, Виноградов! Неужели вы думаете, что уголовный розыск «тормознул» бы вашу компанию на одной только голой признанке? Есть же свидетели… и еще кое-что.

— Это бред, в лучшем случае. Или провокация!

— Ага! Заговор масонов и китайской мафии. — Следователю начало надоедать словоблудие и он перешел к делу:

— Изложите еще раз, подробно, как вы провели время со вчерашнего вечера до момента задержания. Под запись!

— Задержания? — Виноградов снова поднял удивленные брови, но, не дождавшись ответа, продолжил:

— Вчера вечером, приблизительно в восемь часов, мы собрались на квартире у моего приятеля Завидовского Алексея, чтобы поиграть в преферанс.

— Кто — мы?

— Я, Алексей и Борис Дагутин.

— Вы давно знакомы?

— Бориса я знаю давно, еще по милиции. С Алексеем познакомился около года назад, в мэрии, когда решал лицензионные вопросы…

— Что писали? — заинтересовался начальник розыска.

Виноградов понял, что речь идет о картах:

— «Ленинградку», до двадцати в пуле! — Для человека, не увлеченного преферансом, это прозвучало бы полной абракадаброй, но сыщик с пониманием уточнил:

— Висты двойные?

— Как положено.

— Странно! А вот Дагутин по-другому излагает…

Ясно было, что это блеф, стандартная попытка нащупать, где предполагаемые соучастники не успели договориться — в девяти случаях из десяти группы «сыпятся» именно на таких трудно предусматриваемых мелочах.

— Это его проблемы.

— Кто выиграл?

— Это не относится к делу! Кстати, опережая возможные вопросы: мы рассчитались сразу же, поэтому запись игры хранить не имело никакого смысла. Кто именно ее порвал — не помню… Но мать Завидовского все время находилась дома и может подтвердить, что ушли мы примерно в полдвенадцатого.

— Засиде-елись! Здорово выпили?

— Ну, во-первых, играть начали не сразу — пока поели, то-ce… Потом в «распасах» застряли. В процессе не употребляли, карты этого не любят: так, за ужином немного и после, на ход ноги. Бутылку водки на троих, правда — большую… в общей сложности.

— Что было потом?

— У метро возник конфликт с ларечницей, я рассказывал. И нас забрали в ментовку, пардон! — в отделение. Продержали до утра, потом отпустили. В десятом часу, кажется…

— Вы говорили, что согласно книге учета доставленных…

— Да! Там написано, что выпустили нас в час тридцать ночи, но это просто, чтоб задницу прикрыть. Протоколы-то начальник порвал! Но дежурная смена должна подтвердить, потом тот старшина, который вещи возвращал…

— Серьезно? Вы думаете, что сотрудники отделения дадут показания, что незаконно удерживали трех человек в течении ночи? А потом запись фальсифицировали? В лучшем случае утренний дежурный подтвердит, что вы с приятелями заявились к нему невесть откуда за вещами, которые то ли забыли спьяну забрать, то ли на захотели…

Виноградов вздохнул и попытался уцепиться за соломинку формальной логики:

— Но мужики! Неужели же я не придумал бы чего-нибудь попроще, если бы захотел? Стал бы тут городить хрен знает что, если бы для алиби?

В голосе его уже слабенько зазвучали просящие нотки, и следователь это почувствовал:

— Ладно! Ври, если… Чем дальше занимался?

— Домой поехал. Сначала, вообще-то, зашли, перекусили по случаю выхода на свободу, так сказать, а потом — домой!

— Все трое?

— Не знаю… Я уже до полудня дома был. А Лелик с Борисом остались еще там.

— Где?

— В пивнухе этой, как ее… не помню вывески. Дагутин знает, если надо — я покажу. Потом они, кажется, к этой самой Кристине ехать собирались.

— Дальше! — Следователь закончил выбивать из клавишей пишущей машинки очередную трескучую строчку. — Ну?

— А я дома все время был, пока ваши ребята не приехали. Пообедал, поспал…

— Так и записывать? Подумайте!

— В смысле?

— Владимир Александрович, ну нельзя же нас уж совсем за дураков держать, а? Мы вам домой звонили несколько раз — ладно! А из фирмы вашей, из «Бастиона»? Вы-то когда с начальством своим связывались, уверяли тоже, что из дома говорите, но вот незадача! Как только они пытались связаться — никто не отвечал. Я лично присутствовал, когда Леночка, если не ошибаюсь, номерок набирала… Аюшки?

В голосе начальника уголовного розыска было чуть больше издевки, чем хотелось бы Виноградову. Но крыть было нечем.

— Я сначала мылся. А потом телефон отключал! Когда опять улегся… Ей-Богу!

— Да ну? Прямо комиссар Жюв какой-то из «Фантомаса»!

— Дома, значит, был? — подключился следователь. — До-ома, конечно… А почему же ребята тебя задержали, когда ты как раз на подходе к собственной парадной очутился? И как-то непохоже было, чтоб спал! Очень даже шустренько куда-то двигался…

— Ох, бля-я… — получилось тоскливо и обреченно. Владимир Александрович мог, конечно, начать рассказывать про вызов к шефу, про забытые часы, но веры этому было бы столько же, сколько очередной предвыборной платформе.

— Говорите, Виноградов! Говорите лучше правду. Ну?

— Я никого не грабил…

— Где Завидовский? — заорал начальник розыска и снова влепил пятерню в израненную поверхность стола. Стиль в этом отделе был несколько однообразный. — Я тебя спрашиваю!

— Как это — где? — поперхнулся Виноградов, пытаясь сообразить, в чем заключается идея очередного подвоха, но в это момент снаружи кто-то постучался.

— Разрешите? — На пороге стоял незнакомый Владимиру Александровичу оперативник.

— Ну? Чего тебе?

— Все нормально! Задержали.

— Кого? Завидовского? — Начальник еще не до конца вышел из диалога, поэтому чуть-чуть утратил контроль за ситуацией.

— Не-ет, — удивленно помотал головой оперативник и решил на всякий случай напомнить:

— Вы же меня за этим самым посылали, за Дагутиным! Все в порядке, тепленького нашли у бабы.

Это был прокол… Прокол! С большой буквы.

— Да-а…

Следователь считался порядочным человеком, а порядочные люди всегда смущаются, когда их ловят на вранье. Даже если это ложь на пользу делу, благородному делу борьбы за социальную справедливость.

— Напрасно ухмыляетесь, Виноградов!

— Да на тебя и так дерьма достаточно, чтоб упаковать по подозрению… Думаешь — приятеля твоего не расколем? Еще как!

— Подписывайте. Вот здесь и здесь.

— Нет! Не буду. — Владимир Александрович теперь счел за лучшее потянуть время.

— Почему? — оторопел следователь.

— По Конституции! Там в одной статье сказано, если помните, что никто не вправе заставить человека давать показания против себя… и своих близких.

— Против кого?

— Против родных и близких! А кто же мне роднее и ближе, чем я сам?

— Я могу идти пока? Перекушу… — подал голос паренек, все еще мявшийся в дверях.

— Я тебе сейчас сам кое-что перекушу! Мать… перемать, разтакую-разэтакую!

Это было не совсем то, что ожидал от своего начальника без вины виноватый оперативник в ответ на успешно выполненное поручение, но тем не менее он счел за лучшее исчезнуть.

— Ладно, Олегович… Успокойся.

— Успокойся!

— Подождите, мужики… — Момент был крайне деликатный, и Виноградов, решившийся подать голос, пытался не ошибиться ни в словах, ни в интонации. — Попробуйте… попробуйте просто так, для себя. Попробуйте проверить, что все в этом протоколе — правда! Бывает ведь? Дагутина сейчас допросите…

— Нашелся учитель, — скептически хмыкнул начальник розыска. — Мы сами разберемся, ты о себе подумай!

— А я о себе и думаю… Давайте сюда. — Владимир Александрович принял из рук следователя протокол, взял ручку и расписался:

— Вот! Теперь одно из двух.

— Ладно. Все равно, сам понимаешь, никто тебя сейчас отсюда не выпустит… Подожди, Родионова высвистаю — проводит до нашего буфета, хоть поужинаете. Пока твоего приятеля послушаем, а там посмотрим…

Охоту в этом году должны были открыть с большим опозданием. Да и грибы — не то, чтобы их совсем не было, но по-настоящему еще не пошли. Сезон черники, наоборот, закончился, поэтому лес отдыхал, пользуясь редкой возможностью пожить собственной, без людского скопления, жизнью.

Никогда не было. Почти никого…

— Надо же! Приятное с полезным.

— Да всего-то по пути… И не искал специально, ей-Богу!

На дне корзинки, в компании ярко-желтых и красно-коричневых сыроежек, перекатывался с боку на бок упругий, классических пропорций подосиновик.

— Эх, побродить бы еще! — отдал должное просыпающемуся азарту старичок, но сразу же оборвал сам себя: — Жаль. Очень жаль…

Седой хохолок его, не прикрытый ни капюшоном, ни кепкой, подрагивал в такт шагам. Куртка защитного цвета, сапоги… Чего неймется? Сидел бы себе давным-давно на пенсии, внуков воспитывал. Угощал бы зимой маринованными грибочками, помидорчиками с огорода…

— О чем задумался, супермен?

— Насчет вас, шеф! — Собеседник, когда не знал, что соврать, предпочитал говорить правду. Такой прием обычно себя оправдывал.

— Ну что же… думай! Это иногда полезно. Только в спину не стрельни сдуру, рано! Пока тебе без меня никуда, сгинешь в «шестерках»…

Спутник неопределенно перекатил с места на место могучие полукружья накаченных плеч — сейчас он был похож не на Ван Дамма и не на Знаменского, скорее напоминал симпатичного белобрысого дога. Только без хвоста и с «командирскими» часами на запястье.

— Комары не заели?

— Да не особо…

Если бы шеф поинтересовался, нравится ли ему в лесу, собеседник даже не знал бы, что ответить. Вот тут врать не имело смысла, а передать словами, что для него все это — просто особенность местности, на которой приходится выполнять поставленную задачу, подполковник бы вряд ли смог. Здесь было, конечно, лучше, чем в пустыне на жаре в пятьдесят градусов или, скажем, среди вонючих потеков городской канализации. Хотя в каждой ситуации есть свои плюсы и минусы, надо только уметь их учитывать.

— Правильно идем? А, Рэмбо?

— Да. Сейчас дорога будет… Вон!

Нарастая, приблизился рев мотора, и за деревьями промелькнул заляпанный грязью силуэт армейского вездехода.

— Смотрите-ка, раньше нас уезжает! — усмехнулся довольный собой старичок. — Неплохо потолковали…

Спутник рассчитывал на продолжение, но шеф вдруг поморщился, остановился, привалившись к березе, и потянул с ноги резиновый сапог.

— Носок, сбился, чтоб его! Помогите, а?

Глядя на согнутую в коленях, с опущенной головой фигуру подполковника, старик подумал, что, может быть, вот она, счастливая возможность — рубануть ладонью по обнажившейся полоске шеи, памятуя древнюю заповедь, что «лучший друг — первый враг»! Конечно, паренек был бесценный, с большими перспективами, но, во-первых, незаменимых у нас нет, а во-вторых, кто его знает, какие инструкции мог он привезти из Москвы…

Раньше старик убил бы, не рассуждая. Теперь — не стал.

— Спасибо.

— Не за что.

Из лесу выбрались прямо напротив припаркованной рядом с канавой «волги». Растормошили водителя:

— Вставай, обед проспишь!

Тот засуетился, раскладывая на полотенце консервы, курицу, разную зелень. Открыл термос, аккуратно пристроил рядом «маленькую» и стаканчики.

— Будешь, Рэмбо?

— Символически.

— Ну и я немного. А то — грех не принять на свежем воздухе…

О деле не разговаривали — ни за едой, ни потом, в машине.

— Может, тебя до города подвезти все-таки?

— Нет, спасибо, шеф. У станции высадите. На всякий случай. Билет на электричку есть, сойду за дачника.

— Как знаешь! — не обиделся собеседник. Действительно по обе стороны от железной дороги понастроили в последнее время садоводств, и полувоенное облачение русоволосого ни у кого удивления вызвать не могло. — Трогай…

Вскоре, когда появились первые, нежилые пока еще домики, дома и домищи потянувшихся назад, к земле, горожан, они распрощались. Не надолго — ситуация стремительно двигалась к кульминации и встречаться приходилось все чаще…

— Вот ведь, брат, дела какие!

— Будьте-нате! Вообще уже…

Виноградов не первый уже раз подивился исключительной способности русского языка передать всю безграничную гамму чувств и переживаний человека одной-двумя фразами. Каждая реплика диалога, взятая по отдельности, начисто лишена информативности, но комментарии не нужны… Они даже вредны и подчас только искажают смысл.

— Метро-то работает еще?

— Пока — да! Успеем.

— Могли бы в порядке культуры обслуживания по домам развести, как считаешь? Если уж не посадили.

Владимир Александрович пожал плечами — сутки еще не кончились, а он уже опять выходил на свободу из «казенного дома». Еще немного, и это может превратиться в дурную привычку.

— Ты к себе?

— А куда еще? Хватит, погулял! — Чувствовалось, что Борис последние несколько часов неотвратимо трезвел и наливался злобой. — Слышь, Саныч… у тебя деньги есть?

— Немного.

— Одолжи десять тонн? Душа горит!

— Может, не стоит? Завтра опять сюда тащиться…

— Саныч, не жмись! Если я сейчас на грудь не приму — все, пишите письма. Первого же встречного мента урою. Или сожгу, блин, Большой Дом к едрене фене!

Это было серьезно. Виноградов решил пожалеть органы внутренних дел и потянул из кармана бумажник:

— Семь тысяч есть. Хватит? Мне только на дорогу остается.

— Во! То, что надо… Ты же меня знаешь? — Деньги утонули в его боксерской лапище, но Дагутина внезапно осенило:

— Слу-ушай! Давай возьмем водочки, на зуб чего-нибудь — и к тебе. Посидим, переночуем… Поговорить-то все равно надо?

— Надо, конечно, но…

— Да мне что до дому тащиться, что на твою Ржевку! Заодно помоюсь хоть, побреюсь. — Увлеченный невесть откуда возникшей идеей, Борис стал недоступен какой-либо информации извне. Ему и в голову не приходило, что могут у Виноградова быть какие-то свои планы, дела, да и просто желание побыть одному… Владимир Александрович достаточно часто замечал такую сосредоточенность на самих себе у беременных женщин и начинающих алкоголиков. — Пожрать найдем?

— Вряд ли.

— Ах да… Ты же сытый.

Это сказано было таким тоном, что Виноградов застыдился. И беспричинно, вроде бы, и — не совсем!

Тогда действительно сценка получилась идиотская. Совместная трапеза, как и постель, поневоле сближают, поэтому из милицейского буфета Владимир Александрович возвращался если и не под ручку с лейтенантом Родионовым, то уж во всяком случае не под конвоем: договаривая что-то забавное, пустое, они не торопясь миновали лестницу — и лицом к лицу столкнулись с Дагутиным. Бывший полутяжеловес, один из лидеров сыщицкого профсоюза и постоянный партнер Виноградова по преферансу стоял, прикованный наручником к батарее, чуть ли не посреди коридора — в компании хорькообразного мужичка с повадками уркагана и рожей негласного сотрудника милиции. Дагутина, очевидно, выставили из кабинета «проветриться», пока следственно-оперативная группа подготовит следующий тур вальса, — и столько в его глазах было яростного недоумения, что Владимир Александрович почти подавился непрожеванной как назло на ходу пятисотрублевой булочкой с маком.

Видать, наговорил ему начальник уголовного розыска про Виноградова — всякое… Может, даже чего покруче, чем часом раньше самому Виноградову — про Бориса.

— Боря! Это херня все! — Владимир Александрович торопливо, не стесняясь в выражениях, заговорил, почти закричал тогда, выбивая из крашеных стен глухое эхо. — Полный бред какой-то дешевый, я даже не понимаю…

— Молчать! Молчать, Виноградов! — Лейтенант был, конечно, неплохой парень, но службу свою знал и так приложил подопечного к косяку, что у Владимира Александровича перехватило дыхание. — Быстро сюда!

Прежде чем влететь в кабинет Квазимодыча, Виноградов успел разглядеть шевельнувшуюся макушку Бориса — то ли медленный, осторожный кивок, то ли просто устала шея…

— Ты же сытый…

— Еще раз объяснить?

— Да нет, что ты! Все понятно…

— Ладно. Поехали! Только учти — макароны там где-то есть, хлеба купим. Ты совсем пустой? А то взяли бы тушенки, что ли, банку — чтоб потом рукавом не занюхивать…

Трамвай стонал, скрипел, но в пространстве перемещался довольно быстро: по причине позднего времени светофоры работали в режиме желтого мигания, создавая приоритет перед редким транспортом. По той же причине никто не мешал разговору — случайные пассажиры, поднявшись в салон, торопились переместиться вперед, подальше от сомнительной виноградовской физиономии и ритмичного мата Дагутина.

— Так, а что у них было-то против нас?

— Да ничего!

— Надо же… Сволочи, ангидрить твою в хибины!

— Когда начали заяву крутить, менты сразу же к Лелику домой кинулись — где был, что делал? Сам знаешь, — в таких делах связи отработать — половина раскрытия.

— Это точно, — кивнул тяжеловес, припоминая милицейское прошлое. — Сначала: «ах, он не мог! я его полностью исключаю!». А потом? Или наводку дал, или еще чего похуже… Но Лелик-то ни при чем?

— Ну да, об этом мы с тобой знаем. А они?

— Ну!

— Не знаю, что уж им со зла Кристинка наплела, но мамашу Лехину тряхнули капитально. Я протокол читал.

— И про что там?

— По сути, только то, что мы втроем уходили. В состоянии алкогольного опьянения. И что она слышала в прихожей обрывки разговора насчет каких-то долгов, расчетов… И что я, дескать, Лелика упрекал, что он тебе взятку не отдал!

— Так это же про «пульку»! Помнишь, на семерной игре ты девять взял, а мы оба вистовали?

— Я-то помню! А они?

— Тоже верно, — оценил Борис ситуацию. — Не всякий сообразит. Тем более, что мы раньше в розыске в основном в «буру», в «очко» резались. Преферанс — это чаще обэхаэсэсники…

— Короче, установили адреса наши. Позвонили — нету! Заехали, не поленились.

— И — что? Нас же не было!

— Вот именно… Тем более, сосед твой спросонья показал, что с полудня тебя не видел, с прошлого, разумеется, хотя уже утро было.

— Надо же, мать его! Распустил язык, хронь привокзальная. — Отношения со вторым обитателем коммуналки, отставником-вертолетчиком, у Дагутина не сложились с тех пор, как он прописался к матери: еще бы, плакали шансы у мужика занять после смерти старухи дополнительную комнатенку… Нечего удивляться, протокол допроса Виноградов не читал, но имелись все основания полагать, что приятного там для Бориса мало.

— А, ерунда! Не в этом суть. Главное, что тут уж ребята из уголовки всерьез замельтешили. Ко мне на работу сунулись, телефон домашний несколько раз «пробивали»… Еще бы! Ни тебя, ни меня, ни Лелика. Интере-есно, согласись.

— Хреновые дела, что уж тут!

— Я тут одну умную книжку прочел, про то, как нашего брата дурят. — Виноградов прищурился, пытаясь разглядеть через пыльные стекла, сколько еще осталось ехать. Трансляция, естественно, не функционировала. — Так вот, там сказано, что когда дела идут хуже некуда, в самом ближайшем будущем они пойдут еще хуже. А если кажется, что ситуация улучшается, это лишь означает, что вы чего-то не заметили.

— Здорово!

— Ох, бли-ин!

— Что такое, Саныч? — трепыхнулся Дагутин.

— Проехали… Метро проехали, понял? Теперь уже не успеваем! — Это было настолько обидно, что хоть плачь.

— Да ла-адно, Саныч… Выходим? Давай, я тормозну! — Борис рванулся вставать, и Виноградов почувствовал, что у вагоновожатой сейчас начнутся проблемы. — Р-разбе-ремся…

— Да не надо. Смысла нет! — Владимир Александрович с трудом придержал уже начавшее набирать ускорение тело приятеля. — Что ж поделаешь? Непруха!

— Слушай! А пошли ко мне? Так прямо на трамвае? Тут без пересадок, довезет… Сиди себе, трясись. Денег сэкономим к тому же, я ларек знаю. Поехали?

Виноградов почесал темя. В пустую квартиру не тянуло, но и ночные бдения в компании Бориса… С другой стороны, если по-быстрому выпить, поужинать… Тем более, что не все еще ясно…

— А что, Саныч? Давай!

Надо было выбирать меньше из зол.

— Поехали!

— Ну и правильно. Посмотришь, как живу, курятины поджарим, грибочки мамкины достану…

Борис уже мысленно суетился на кухне, накрывал на стол, разливал…

— Да, кстати! Чего же ты тогда с Целиком не пошел?

— Кто — я? Я пошел! — не сразу сообразил о чем речь Борис.

— Куда?

— А куда он послал, туда и пошел! — Дагутин в сердцах сплюнул себе под ноги. — Рассказывал же ведь…

Чувствовалось, что злится Борис в основном на самого себя.

— Ты умотал, а мы остались. Допили… Потом хмырь какой-то подвернулся, в соплях. Начал про жизнь плакаться, насчет баб… Лелик его крутанул на пару раз под двести граммчиков! Потом я еще сходил на угол, принес.

— Да-а уж!

— Так не собирались ведь, Саныч! Сам знаешь… Виноградов действительно представлял себе, как это было. Битва с алкоголем до победного конца! Или просто до конца. Проспиртованная, отравленная страна без тормозов…

— Ну?

— Потом я тому хмырю въехал, конечно, в морду… Разбирались, Лелик встрял — что-то не по делу ляпнул. Или я? Не помню, хоть убей! Короче, слово за слово, этим — по столу… Разбежались.

— Куда?

— Кто куда. Я лично — там недалеко, к одной тетке. У нее меня и повязали, суки. Прямо из койки вытащили! Я и сообразил-то, что куда-то тащат, только в «козелке»… слава Богу, в наручниках.

— Это точно! — Владимир Александрович представил себе несостоявшуюся битву между милицией и непроспавшимся тяжеловесом. Могли и шлепнуть сдуру, если бы успели. — А как вычислили?

— По телефону, говорят. У меня в коридоре аппарат с АОНом, так я действительно вроде от нее домой звонил. Зачем-то… На хрена, спрашивается? — Дагутин посмотрел на приятеля так, словно ждал от него вразумительного ответа.

— Не знаю! — честно покачал головой Виноградов.

— И я не знаю… — вздохнул Борис.

Водка — она такая. Любит загадки загадывать. Особенно с утра.

— А Лелик?

— Вроде собирался все-таки до Кристинки доехать. Тачку пытался поймать.

— Поймал?

— Да я не видел… Пошел сразу направо, там за угол — и через парк.

— Да-а… А девка говорит, что он так и не объявился!

— Может, квасит где-то? Или дрыхнет…

— Может быть. Хотя — вряд ли! — На Завидовского это было не похоже: все-таки вторые сутки ни дома, ни у невесты…

— Морги, «скорые», всякую такую лабуду менты прокачали, естественно. Вплоть до билетных касс! — Технологию розыска оба знали. — При мне книжки записные опер забрал, чтоб телефонами заняться.

— Машина Лелика на месте, в гараже. Я краем уха слышал, как следак говорил, что наряд с Вережко ездил, смотрел.

— Дела-а… И что она?

— Кто, Кристинка? Не представляю. Не злится уже теперь, наверное. Волноваться начала… Бабы — они такие! Хотя я все равно парню не завидую, когда появится. Если все путем, конечно…

— Надо бы ей позвонить! Как приедем.

Да, надо было, но не хотелось…

Согласно показаниям гражданки Вережко Кристины Николаевны, под утро она проснулась от звука открываемой двери. Точнее, от того, что кто-то возился в замочной скважине, причем чуть, как ей показалось, дольше, чем это обычно нужно. Вережко решила, что притащился, наконец, ее потенциальный суженый, да еще и в подпитии — тем более, что перед сном, созвонившись с матерью Лелика, она уже знала, с кем тот провел вечер: обе женщины приятельство Лелика с боксером и Виноградовым не приветствовали, и от спаянной троицы можно было ожидать всего. Выйдя в коридор, она уже приготовилась показать жениху, кто в доме хозяин, но вместо виноватой физиономии Завидовского увидела в дверном проеме две черные страшные маски. Кроме этих вязаных получулков с прорезями для глаз заметить ничего из одежды потерпевшая не успела — тот, что повыше, почти беззвучно опрокинул ее на подставленное колено, одной рукой зажал рот, а второй втиснул в прорезь ночной рубашки поворотливое лезвие ножа. Его напарник ринулся в спальню, но скоро вернулся, отрицательно помотав тем бесформенным, что у него было вместо головы. После этого Кристина услышала первую из двух фраз, произнесенных налетчиками: «Одна?». Девушка кивнула, и хватка того, кто ее держал, немного ослабла. Она попыталась рвануться — не по причине излишнего геройства, а так, рефлексивно, пытаясь избавиться от противного запаха пота и табака, исходившего от прижатой к лицу руки… поэтому не расслышала окончания второго вопроса: «Где?..». И провалилась в спасительный обморок.

Очнулась в ванной комнате — связанная какими-то поясками, тряпками. На удивление без труда распуталась, позвонила «ноль-два» — но сначала долго прислушивалась, убеждаясь, что незваные гости ушли…

— Много унесли?

— Да нет, не слишком! Деньги, те, что почти на виду лежат, все золото Кристинкино. Ни аппаратуру, ни шмоток не прихватили.

— Грамотно!

— Тайник, видимо, искали. Или просто заначку, что-то наподобие… Книжные полки перерыли, письменный стол.

— Но ее, это самое… не того?

— Да не-ет! Не пытали, не насиловали.

— Слава Богу! Остальное все… наживется.

Виноградов был с приятелем полностью согласен:

— Еще бы… Да! Насчет голосов ничего сказать не может — низкие, без акцента.

Борис в очередной раз выругался:

— Так эти архаровцы что же — решили, что мы Лелика по дороге от матушки угробили, а потом задумали и квартирку, где он обитал, обчистить?

— Не-ет… Сначала предполагалось, что Завидовский со мной и с тобой в доле был, наводку сделал. И что ключи от него!

— Кстати, ключи…

— Да там не ясно пока — то ли отмычкой, то ли подбором… Экспертиза покажет!

— Слушай, Саныч! — Глаза у Бориса полыхнули каким-то азартным огнем. — А если окажется, что ни то ни другое? И что ключи действительно родные?

— Ну?

— Вспомни, Саныч — где они всю ночь были? Ключики-то?

— Где? У тех ментов, в дежурке. — Виноградов сам уже успел пошевелить мозгами в этом направлении, поэтому не удивился дальнейшим выводам приятеля.

— То-то! Может, ребятишки сами решили, пока то-се, подзаработать? Параллельно, так сказать, с основной службой. А?

— Вполне! Я, собственно, эту идейку следаку подкинул уже.

— И что? — Ясно было, что Борис не слишком дорожил лаврами первооткрывателя.

— Обещали отработать, — пожал плечами Владимир Александрович. — Посмотрим… С утра шепну кому надо в РУОПе.

— На следующей выходим!

Дагутин встал и от души потянулся:

— Вперед, труба зовет…

Улицы заполняла кромешная темень, кое-где подчеркиваемая издыхающими фонарями. Трамвай, расставшись с последними пассажирами, облегченно затрусил дальше.

— И все-таки это кто-то свой, имевший доступ.

— Почему? — Владимир Александрович поежился и засеменил, стараясь не отстать от громадных дагутинских шагов.

— Он же сразу в спальню кинулся, не куда-нибудь! Знал…

— Что — знал? Где спальня? Интере-есно! Ты про такое понятие как «типовой проект» слышал? Как ты думаешь, если в квартире две комнаты, одна из которых проходная, — где спальня будет?

— Ну это же надо было узнать, какой дом, — для порядка поупрямился Борис. — Может, спецпроект?

— Ерунда! Типовая застройка, с одного взгляда определить можно…

— Убедил! — Они уже приближались к манящим огням круглосуточного киоска…

— Однако я с ним сейчас потолку-ую!

— Не надо, Боря! Хватит на сегодня. С утра, хорошо?

— Ла-адно, посмотрим. — Затоварившись в пределах потребностей собственных и возможностей виноградовского кошелька, Дагутин стал доступен милосердию. — Подержи!

Владимир Александрович принял полиэтиленовый пакет с бутылкой и известным количеством снеди, от всей души надеясь, что на шум не высунется сосед. Хотелось верить, что у вертолетчика хватит ума не попадаться Борису под горячую руку.

— Готово! Заползай.

Виноградов шагнул в тоскливое нутро коммуналки:

— Господи, наконец-то…

— Моя дверь справа. — Дагутин щелкнул выключателем и вытер ноги о коврик. Владимир Александрович повторил вслед за ним процедуру. Подошел вслед за Борисом к комнате.

— Хорошо живете. Не запираетесь!

— Странно. — Тяжеловес замер на собственном пороге. — Может, моя выписалась?

Протянув лапищу, он зажег свет.

— Еть твою мать! Лелик…

Это был действительно Завидовский — в кресле, рядом с комодом. Он выглядел очень усталым — с пулевым отверстием во лбу и закрученными назад руками.

Стрелка на стареньком циферблате опрокинутого будильника всего сорока пяти минут не доползла до пятичасовой отметки.

 

4

Расписание правительственных самолетов обычно не публикуют. Может быть, именно поэтому задержек рейсов практически не случается.

— Твой-то сегодня… не в духе, что ли?

— Не знаю. Он вообще последнее время…

Охрану на летное поле не пригласили, и теперь те, у кого не нашлось забот поважнее, рассматривали через идеально вымытые стекла таможенного зала группу встречающих.

Были все, кому положено быть на подобного ранга мероприятиях: белые рубашки, галстуки в стиле дикторов Эн-Би-Си, добротная шерсть пиджаков. Запах бесстыдно дорогой французской парфюмерии… запах власти.

— А этот — кто?

— Бес его… Первый раз вижу.

Парни из подразделения, отвечавшего за личную безопасность первых лиц города, проводили глазами миновавшего турникет светловолосого господина. Судя по пластиковой карточке над карманом, он имел право ходить куда вздумается и пребывать там, сколько сочтет необходимым.

— Серьезный дядя! — Подобные пропуска-«вездеходы» имелись только у старших офицеров Управления, да и то не у всех. Они даже не были именными — просто фотография, печать, номер. Охранники сразу же и безошибочно определили в нем своего, служивого…

— Из Москвы, наверное. Обеспечивает…

— Скорее всего.

Профессионального интереса объект не представлял, потому беседа иссякла: у каждого свои задачи, меньше знаешь — лучше спишь. К тому же зашевелилась пресса — от буфета, где подавали бесплатный кофе, потянулась за милицейским майором цепочка разнополых акул пера и объектива.

Со стороны туалета протопал один из «смольнинских» водителей: носатый, в джинсах и японском галстуке.

— Что, скоро там?

— Уже сели, Максимыч! Заводи скорей свою таратайку.

Конечно, болтать на подобные темы было не положено, но Максимыч, гаражный ветеран, помнил еще товарища Романова и среди обслуги числился в личностях легендарных.

— Успе-ею, мальчик! Я-то — успею, хе-хе…

Снаружи, откуда-то из-за угла, выползло бело-голубое туловище аэробуса. Повинуясь желтоватым сполохам дежурного автомобильчика, гигантский, похожий на сердитую беременную бабищу пассажирский лайнер выкатился на отведенное ему место и встал, понуро обмякнув крыльями.

— Выдвигаемся по местам? — Один из охранников выплюнул на ладонь остатки жвачки, скатал их в шарик и аккуратным щелчком отправил твердеющий снаряд в урну.

— Подожди… — Его коллега носил погоны на пару лет дольше и не преминул подчеркнуть это старинной присказкой из репертуара сотрудников спецслужб и гулящих женщин:

— Не выдавай суету за темперамент!

— А чего здесь-то торчать? — Охранник пожал плечами, и в подтверждение его правоты коротко тявкнула рация. — Пора!

А снаружи, на летном поле, тем временем как бы сама собой произошла метаморфоза — демократично-бесформенная стайка встречающих закаменела, закристаллизовалась, расслоившись в соответствии с неписаными законами чиновной иерархии. Те, кого дипломатический протокол именует собирательным термином «официальные лица», почти правильным полукругом притихли за спинами отцов города.

Таковых на сегодняшний день присутствовало трое: очкарик средних лет с голосом зануды и манерами неожиданно разбогатевшего провинциала, некто лысый в плаще и генерал, старательно прячущий первые признаки брюшка под грамотно сшитым мундиром. Отделенные от положенной по ситуации свиты подобающим расстоянием, они негромко переговаривались — и томящейся за загородкой прессе казалось, что именно здесь, именно так решаются самые насущные проблемы современности.

— Не-ет, зря вы так! Я вчера неплохо взял — двух кряковых и чирка. Одну, правда, не достал — в камыши свалилась, но…

— А куда ездили?

— Как обычно, за Вуоксу — туда, подальше…

Лысый поцокал языком, демонстрируя белую зависть.

Генерал продолжил:

— Там хорошо-о! На пенсию выгонят — пойду в егери.

— Брось! Типун тебе на язык. Лучше пригласил бы на следующие выходные. Говорят, там у вас солдатики специальные — разводят уточек, а потом дрессируют их, чтоб прямо на охотника выплывали. Или за лапку ко дну привяжут…

Оба сдержанно рассмеялись, приглашая повеселиться третьего:

— Как считаете — врут? Клевещут на нашу доблестную рабоче-крестьянскую?

— Не знаю, — лицо под очками шевельнулось и приняло снова привычно брезгливое выражение.

— Что-то вы сегодня не в духе…

— Может мадам чего отчебучила? Или эта ваша… с ногами? — Генерал гордился своей армейской прямотой и приятельской осведомленностью.

— Зеркало на даче внук расколотил. Вдребезги!

— Ой, да не верьте вы в приметы! Интеллигентный человек, профессор… Не стыдно? — укоризненно замотал головой лысый.

— Не стыдно! Я в приметы не верю, я их просто принимаю к сведению.

— Зачем?

— Хорошая примета — она вселяет в человека дополнительную уверенность. Стимулирует некоторым образом… Ну а дурные приметы заставляют насторожиться, собраться лишний раз.

— Что ж… Умно! — кивнул генерал.

— Смотри-ка, минута в минуту…

Сначала из самолетного люка вылупилась приветливая стюардесса, за ней — мордоворот в асфальтово-сером костюме. Потом на трап шагнул пасмурный господин, не исчезавший последние месяцы с телевизионных экранов. Дежурно помахав пятерней в сторону представителей средств массовой информации, он обозначил приветственный кивок всем встречающим, после чего спустился на землю.

— Господи, пронеси, — шевельнул губами лысый и подался вперед: очкарик уже пожимал протянутую руку. — Добро пожаловать!

— Здравия желаю! — Генерал козырнул и в свою очередь удостоился рукопожатия.

— Как долетели? Мы рады приветствовать вас здесь от лица демократической обществ…

Гость слушал несколько рассеяно, улыбаясь краешками рта и высматривая кого-то в ближнем окружении «первых лиц».

— …всегда отличала верность идеалам российской государственности и общечеловеческим ценностям!

— Да-да, спасибо. — Почтительно отодвинув очкарика, гость неожиданно проскользнул между ним и генералом. За три шага преодолев расстояние, отделяющее его от чиновничьего полукольца, виновник церемонии остановился напротив ничем не приметного старичка:

— Здравствуйте!

— Добрый день. — Суворовский хохолок с достоинством наклонился и тут же принял исходное положение. Лицо, худощавое, в тоненькой паутине старческих красных прожилок, казалось обманчиво беззащитным.

— Все в порядке?

— Да, пожалуй.

Вокруг них сразу же образовалась своеобразная полоса отчуждения — генерал, его собеседник в плаще и даже очкастый зануда непроизвольно замкнули круг, смешавшись каким-то непостижимым образом с остальными «официальными лицами».

— Прошу вас… Моя машина готова? — не оборачиваясь поинтересовался гость.

— Конечно!

— Тогда мы поедем… вдвоем.

Он подхватил старичка под локоть, увлек его за собою, заставив заторопиться в стеклянное чрево аэропорта всех: правительственную охрану, прибывшую вместе с ним, встречающих, журналистов, несколько мгновений назад выпущенных из загона…

— Несколько вопросов! Информационное телевидение!

— Газета «Невские берега»! Что вы думаете по поводу?..

— Радио «Вольный город» — только два слова!

— Господа! — Гостю такого уровня полагался референт, и он, разумеется, оказался на месте:

— Господа! Завтра утром, в восемь тридцать, в пансионате «Светлые ночи» состоится пресс-конференция. Транспорт автобусами, от мэрии и от Городского собрания, сбор в полвосьмого. Прошу не опаздывать!

Журналисты загомонили, кто радостно, кто возмущенно.

А на площади перед аэропортом уже формировался кортеж. Антрацитово-черные, реже — белые номенклатурные автомобили рычали и рявкали в несколько сот лошадиных сил, томился поодаль ОМОН, отборные парни из спецбатальона ГАИ весело переругивались, предвкушая лихую гонку. Сотрудники в штатском рассаживались по машинам, кто-то кашлянул на пробу в мегафон…

Покосившись на остановившегося в двух шагах русого супермена с карточкой-«вездеходом», водитель головного «мерседеса» закончил жаловаться на слесаря:

— Понимаешь, Максимыч… Я спрашиваю: «Ключ на тринадцать есть у тебя?» А он: «Есть, но мало». Козел ведь?

— Точно. Сволочь и куркуль!

Русоволосый немного переместился и занял позицию на пути между выходом из здания и автомобильной шеренгой.

— Та-ак! Приготовились все!

Лица, развернутые в одну сторону. Десятки любопытных глаз… Стриженые затылки тех, кому положено просматривать доступы к охраняемой персоне.

— Ну-ка все — по машинам…

Процессия вывалилась на площадь — быстро и плотно, как паста из тюбика. Подполковник вцепился взглядом в лицо старика, а тот, издали заметив его русую, почти обесцвеченную солнцем макушку, до самой последней секунды изображал увлеченность беседой:

— Разумеется… Ситуация на Востоке беспокоит не только министра…

Только поравнявшись с огромной, плечистой фигурой подчиненного спросил — молча, намеком на жест, едва уловимым движением многолетних морщин: как? нормально? сработали?

Да, ответил на том же языке подполковник. Все сделано.

— …потому что еще в Писании сказано: все испытывайте, хорошего держитесь!

— Не могу не согласиться. Как погода в Женеве?

— Да и не понял толком, сами ведь знаете… Прошу!

— Спасибо.

Мягко закрылись двери шикарного лимузина, начальник охраны распорядился в нагретый ладонями микрофон — и милицейская «вольво» с мигалками ринулась вперед, расчищать трассу. Вслед за ней, с места стремительно набирая скорость, двинулись остальные…

Подождав, пока опустевшая было площадь перед аэровокзалом не начала потихоньку заполняться озабоченным людом, русоволосый направился к паркингу. По пути отстегнул «вездеходный» пропуск, сунул его в карман — надо будет сдать с утра, подводить никого не хотелось, тем более что и нужды в этом особой нет.

Он забрался в машину, включил зажигание… Наступала короткая фаза инерции, так русоволосый называл состояние, когда операция, в сущности, завершена, все необходимые активные действия выполнены и остается только отслеживать нормальное развитие цепи событий.

В редких случаях требовались дополнительные усилия, чтобы довести задуманное штабом до конца. До логического конца…

— На метро подбросите? Десять баксов.

— Нет, простите. Занят!

С деньгами у подполковника все было в порядке.

— Второй-то… он что за мужик был?

Вопрос прозвучал нехотя, только чтобы не дать окончательно застояться предутренней тишине.

Дагутин устало приподнял веки:

— Нормальный мужик… Теперь-то чего уж! Отставник.

Непонятно почему, но это показалось всем исчерпывающей характеристикой. Опять замолчали, и Виноградов некстати вспомнил дагутинское, перед дверью: «…Я сейчас с ним потолку-ую!»

Не потолкует теперь.

Соседа угробили сразу же, вместе с Завидовским — может, чтобы свидетеля лишнего не оставлять, а может, просто чтоб под ногами не мешался. Даже прятать никуда не стали, так и лежал бедняга посреди кухни, со стаканом в руке и дырою в затылке… Когда прибыла опергруппа, из крана еще вытекала тоненькой струйкой вода.

— Господи, пошли мне трудную жизнь и легкую смерть!

Сержант, коротавший вместе с Борисом и Виноградовым время в дагутинской комнате, с уважением посмотрел на Виноградова:

— Это молитва такая?

— В некотором роде. Цитата!

— Ага… — Милиционер не знал толком, как себя вести с двумя хлопотными гражданами, предоставленными его попечению: вроде не задержанные, но… Утешало, что не только свое, родное, но даже понаехавшее невесть из какого дальнего отдела начальство само не определилось. А следователь, тот просто махнул ладошкой в сторону дядечек из уголовного розыска, мол, им решать — и покатил в кабинет, стучать по клавишам.

— За-дол-ба-ли! — смачно выругался Дагутин.

— Да уж! — согласился с ним Владимир Александрович. Пожалуй, вторая ночь под присмотром милицейских фуражек — это не повод для оптимизма.

— Я вот что думаю… я уже начальству говорил. — Сержант почувствовал загустевшее в воздухе раздражение и попытался взять инициативу: — Этот мужик, сосед — он ведь кого-то напоить хотел!

— Да?

— Точно! Пошел в кухню, воды набрать, они за ним — и завалили.

— Шерлок ты наш Холмс… второго года службы.

— Подожди, Боря, не рычи на юношу! — Скорее всего, в Виноградове умер великий педагог. Он питал неистребимую симпатию ко всем, кто тянется к свету знаний, кто еще способен напрягать мозги. — Подожди… А что, если наоборот?

— Как это?

— Ну, допустим, некто приглашает беднягу на кухню, для доверительной беседы. Чтобы без посторонних ушей. Выслушивает, узнает, что надо, — и ликвидирует. А насчет попить — просто попросил, для отвлечения внимания.

— Это чьих таких посторонних ушей? — хмыкнул Борис.

— Ну, к примеру — Лелика.

— Не знаю… А почему не могло быть так, что пришли к моему отставнику, что-то не поделили, убили его. А на шум Лелик высунулся — и его заодно!

— Не катит! — яростно бросился рвать реванш милиционер: — Не годится… Мужика сразу убили, а этого вашего приятеля еще связали сначала. Врезали пару раз, прежде чем застрелить…

— Соображаешь, — вздохнул Дагутин.

— В принципе они могли Лелика и с собой притащить…

— Сюда? Зачем это?

— Не знаю… Слушай, Боря, если кто к тебе или к матери твой приходил, — он впускал?

— Еще чего! Все разговоры — только через дверь. Из военкомата, помню, повестку…

— А ментов? — нерешительно вставил сержант.

— Слушай, ты! Если ты такой умный…

— Американец сказал бы: если ты такой умный, где твой миллион долларов? — На пороге стоял почему-то довольный майор Филимонов, начальник «уголовки» отдела, работавшего по налету на Кристинкину квартиру. Этот самый Александр Олегович примчался посреди ночи, по первому же звонку, но Виноградов не общался с ним с того момента, как отправили в морг покойников.

— Вот именно! — воспрял Дагутин. — Ну, скоро?

— Собственно, все. Заканчиваем. А что касается вашей дискуссии. Мой опер, когда первый раз сюда заезжал, пообщался с этим мужичком. Попросил, если что узнает, — сразу звякнуть.

— Это если я появлюсь?

— Ну не только вы, Дагутин. И насчет Виноградова, и насчет Завидовского… Установка была — впустить, задержать в квартире, связаться с нами.

— Он что — согласился? Вот сволочь!

Филимонов укоризненно покачал головой:

— Согласился.

— А мог бы жить еще да жить, — не удержался Владимир Александрович.

— Вероятно!

— Значит, скорее всего, первым пришел Лелик… Тогда понятно, почему он его впустил! А уже потом — что… менты?

— Или те, кто так представился…

— Нет, скорее всего — они изображали милицейскую засаду. Появились после отъезда вашего сыщика, запудрили мозги соседу, тем более почва уже оказалась подготовлена, и он рад был Борису подгадить… Взяли Завидовского, когда появился, убили, а потом и «помощнику» рот заткнули!

— Сомневаюсь. — Филимонов оторвался наконец от косяка, обошел покрытый плюшевой скатертью овальный стол и уселся в кресло. В то самое кресло, где убили Лелика.

В этом не было и намека на цинизм — просто голая производственная необходимость: мест свободных не наблюдалось, а предстояло заполнить бланк.

— А почему это господин майор изволит сомневаться?

Филимонов спокойно поднял глаза на Бориса:

— Из-за этого.

Выложив перед собой стандартные, наспех скомканные пополам листы бумаги, он развернул их так, что видны стали ровные строчки заполнивших эти листы официальных текстов. Виноградов заметил герб города, двуглавых орлов, факсимильные закорючки начальственных подписей… Кое-где черно-белое пространство страниц перечеркивал неестественно алый кровавый мазок.

— Значит, Дагутин, это точно не ваше?

— Не мое.

— Правильно… Хмырь из прокуратуры приказал все-таки внести их в протокол.

— А почему вам? — удивился Виноградов.

— Ла-адно, это не самое худшее. — Майор, неожиданно даже для самого себя, радостно улыбнулся. Прокомментировал: — Оба дела объединили. Мы теперь наш налет на квартирку Вережко этой вашей сюда приобщаем. Пусть местные поколупаются!

Радость начальника уголовного розыска была вполне объяснимой и по-милицейски понятной, но Дагутин не удержался:

— Не хотите работать?

— Глухаря не хотим! — уточнил Филимонов. — Так что не грех товарищам помочь в такой малости, как составление пустячного протокола. Итак…

Он покосился в сторону кушетки, так и не придвинутой обратно к стене после обнаружения того, что сейчас предстояло описывать.

— Итак! «В ходе осмотре места происшествия… за кушеткой, в пространстве между задней спинкой и обоями… обнаружены двенадцать листов ксерокопированного машинописного текста на бланках… следующие реквизиты… Листы имеют ярко выраженный поперечный сгиб, механические повреждения отсутствуют. На страницах… имеются следы в виде пятен красного цвета…»

— Пожалуй, товарищ майор прав! — прокомментировал Виноградов.

— Насчет чего?

— Сосед впустил их, когда Лелик уже сидел у тебя. Может, заснул… Он почувствовал неладное и успел запихнуть документы, куда дотянулся.

— А это что — его?

— А чьи еще?

— Не знаю…

Что-то Владимиру Александровичу не нравилось. Что-то мешало, не позволяя принять предложенную версию.

— Готово! Подписывайте за понятых…

— Но это все, надеюсь?

— Я тоже… Спасибо.

Начальник розыска аккуратно упаковал документы в конверт и протянул их сержанту:

— Все, свободен. Передай в отдел к себе, там следователь из прокуратуры где-то должен ошиваться.

— Найду! — На сегодня дежурство закончилось, и это было приятно. — Разрешите идти?

— Я же сказал… Привет!

— До свидания. — Подать руку первым милиционер не решился, а встречной инициативы никто из остающихся не проявил.

— Бывай здоров!

— Желаю удачи, молодой человек, — несколько сгладил неловкость Виноградов.

Хлопнула дверь.

— Вы домой, Виноградов? — поинтересовался майор.

— А куда еще?

— Могу подвезти. Я на своей, а живу через два дома от вас, за универсамом.

— Саныч! — предостерегающе хмыкнул Дагутин.

— Бросьте… — поморщился майор. — Доставлю в целости и сохранности. Безо всяких провокаций!

— Я не об этом. — Борис выразительно покосился на пристроенную рядом с телевизором авоську. — Как, Саныч?

В сетке томилась вечерняя, нетронутая по причине случившихся потрясений бутылка «Русской». И некоторое количество еды, готовое стать закуской.

— Не, я не буду. Не хочется!

— А за помин души?

С такими аргументами Виноградов обычно не спорил:

— На донышко… Не возражаете?

— Нет. Святое дело! Я подожду.

Чувствовалось, что Филимонов — мужчина достойный. Такое поведение заслуживало награды, и Дагутин не помня зла, предложил:

— Будешь?

— Давай!

Переход на ты совершился абсолютно естественно и непринужденно.

— Вам, ментам — что! Выпил, сел за руль…

— Разные гаишники попадаются.

— Ой, только не надо! Он нам, Саныч, будет рассказывать.

Дагутин разлил — немного, граммов по пятьдесят:

— Земля ему пухом!

Выпили. Чем-то загрызли.

— Еще?

— Нет, хватит. Едем?

— Да, конечно! — Виноградов заторопился, неловко ощупал себя, убеждаясь, что все на месте:

— Домой. Только домой…

По городу покатили — одно удовольствие! Поток трудящихся в это время обычно устремляется из спальных районов в направлении центра: грохот, шум, вонь… Потрепанные автобусы, толпа на турникетах, мат-перемат и трамвайные склоки. Машины наползают одна на другую, пихаются, вылетают на рельсы, отчаянно разбивая ходовую часть на ямах и рытвинах, и все это только для того, чтобы через несколько метров уткнуться в тоскливую неподвижность заглохшего посредине моста многотонного панелевоза.

Повязанные общей бедою, извечной бедою русского человека, родившегося не там и не тогда, здесь все ненавидят всех: водители-профессионалы — многочисленных «чайников», владельцы личного автомобиля — бездарный общественный транспорт. Те, кому удалось-таки втиснуться в чрево троллейбусов, с ненавистью провожают глазами уютные салоны чьих-то «жигулей», едущие ненавидят идущих. Дорога на работу… Это кузница жутких семейных конфликтов, горнило бездарных решений на службе, это страшное оружие, сокращающее путь нации к вырождению — нравственному и физическому.

Сегодня — другое дело… Сегодня Виноградова везли не «туда», а «оттуда». Стрелка спидометра весело балансировала между крейсерскими цифрами — и майору удавалось рассчитать скорость так, чтобы без лишних потерь проскакивать светофоры.

Чувствовалось, что маршрут для него знакомый, накатанный.

— Постоянно мотаетесь?

— Приходится.

— Бензин-то хоть казенный?

— Как когда…

— А чего же так далеко от дома-то? — постарался поддержать необременительную беседу Владимир Александрович. — Поближе не перевестись?

— Почему, можно… Предлагали.

Филимонов замолчал, и его пассажир посчитал было тему исчерпанной, но начальник уголовного розыска всего-навсего отвлекся на пытавшийся перестроиться для левого поворота «москвич»:

— Во дает! Заснул, что ли?

— Зазевался, наверное.

— Наверное! Да… Я в отделение после армии попал. Точнее, приехал на завод устраиваться, к своему корешку из батальона. А он уже оформлялся — помнишь, тогда такие были путевки от комсомола? И я решил, за компанию.

— За компанию?

— Да, считай — случайно. А что? Общагу дали тогда, прописку временную… По деньгам, конечно, меньше, чем на судостроительном, но все же форма, проезд бесплатный.

— Я помню.

— Во-от… На посты одиннадцать лет отходил, потом — в Стрельну, на заочное. Участковым недолго… И в уголовку!

«Очень романтично, — подумал Виноградов. — Прямо передовая статья в многотиражку, ко Дню милиции».

Потом ему стало стыдно:

— И все время на одном месте?

— Да.

— Не надоело? С выслугой ведь все нормально?

— Давно уж пенсион… А что я умею? Кому нужен, а? Жизнь прошла — одно ворье да покойники! Ладно, не об этом речь.

На секунду в лицо Виноградову полыхнуло его несостоявшееся волею судьбы будущее: долгие сутки в прокуренных кабинетах, допросы, командировки… Нищенская зарплата, которой хватает, только чтобы на грани бедности протянуть месяц. Годы и годы в ожидании пенсии, которая еще смешнее, чем должностной оклад, неловкость детей, не желающих отвечать на вопрос, кем работает их папа… Дешевая водка. Случайные связи. Людское горе и бесконечная подлость, из которых, кажется, состоит мир.

Отсутствие смысла. Тоска! Профессиональная деформация.

Очень сложно не стать дураком и подонком.

Некоторым удавалось…

— Ну, кто-то же должен носить погоны, Александр Олегович!

— Я же сказал — не об этом речь…

Филимонов, как оказалось, вовсе не был настроен на рыдание в жилетку по поводу без толку загубленной жизни.

— Сейчас, кажется, налево?

— Да, на перекрестке. Недалеко, вон — видно! За школой.

— Знаю… Хочешь версию?

— По поводу?

— Туфта это все. Под-ста-ва!

— Что — туфта?

— Документы. Из-за которых его якобы убили, этого вашего Завидовского.

— Почему? — Вопросы был глупый, но вполне естественный, другой реакции Филимонов от Владимира Александровича и не ждал.

— Элементарно! Действительно, скорее всего в квартиру убийц впустил сосед. Те, кто пришел, Завидовского взяли без проблем, сразу же: дверь комнаты запирается только ключом, а он так и торчал снаружи.

— Возможно! От кого Лелику прятаться было? Он же Дагутина ждал… А ключ, конечно, мог и не вынуть. Запросто.

— Я думаю, он даже дернуться не успел.

— Да и не стал бы, если бы узнал, что милиция!

— Вот именно… Надели на него наручники, потом врезали по носу пару раз. Зачем? Чтобы кровушка пошла. И по этой самой кровушке бумажечками мазанули!

— М-мать его! — выплюнул Виноградов.

— Комментировать?

— Не надо.

Действительно, эти самые листки нашли там, где их и не могли не найти даже при самом поверхностном осмотре места происшествия. А уж для того, чтобы их ни в коем случае не прозевали или, не дай Боже, не решили, что это что-то хозяйское… Ну можно ли представить себе даже самого тупого оперуполномоченного, который не приобщит к уголовному делу об убийстве предмет, запрятанный рядом с трупом, да еще и окровавленный?

— Перестарались ребята!

— А нас, Виноградов, часто за дураков принимают. Чего, мол, с мусора возьмешь?

Владимир Александрович еще раз прокачал в мозгу калейдоскоп картинок — все верно! Липа. Явный перебор…

— Группа совпадает?

— Ты чего — забыл, что ли? Отослать-то отослали в лабораторию, но когда еще ответ будет?

В общем, это было не важно. Если бы те, кто убил Лелика, действительно хотели от него добиться каких-нибудь документов, денег или признания, труп выглядел бы иначе. Разбитым носом дело не ограничилось бы: сигареты, нож, иголки… Есть много способов заставить говорить — и в конечном счете они унесли бы все, что нужно.

Бы, бы, бы… Часть речи. Пишется отдельно.

— С-сволочи! — Виноградову не оставалось ничего, кроме как поверить.

— Вообще, я вот что думаю… Здесь?

— Да-да! Спасибо. — Парадную они уже проскочили, хорошо, что Филимонов сообразил, поинтересовался.

Машина заехала правыми колесами на поребрик. Встала, затихла. Майор потянулся к пепельнице:

— Я думаю, что и Вережко никто грабить не собирался.

— Это как? — Разумеется, Виноградову и в голову не пришло бы сейчас попрощаться, вылезти на тротуар и направиться к дому. Его собеседник тоже настроился на разговор:

— Те, кто искал Завидовского, сначала позвонили его матери. Узнали, что он ушел к Вережко. Выждали… А потом нагрянули к ней.

— А адрес? Мать бы не дала!

— Может, заранее знали, а может, на квартирный телефон «повесились»… Эта Кристина ведь перезванивала?

— Да, наверное. Нет, вряд ли! Скорее, заранее готовились!

— Я тоже так считаю.

Оба — и Владимир Александрович, и Филимонов были оперативниками. И прекрасно понимали, что тот, кто спланировал подобную комбинацию, ни за что не стал бы заказывать игру, не глянув в карты соперника.

— Они замок аккуратненько открыли, рассчитывали, что Завидовский с хозяйкой спят уже — пятый час, самый сон… Тут бы их и грохнули! Думаю, что эти бумажки мы бы еще там нашли. Где-нибудь на видном месте, на письменном столе.

Виноградов кивнул, соглашаясь:

— Но быстро ребятишки сориентировались, прямо по ходу!

— Хорошо хоть девку под горячую руку не прикончили.

— Ну ты же понимаешь — профи! Какой смысл? Была бы нужда — не пожалели, а так… Серьезные люди, зазря кровушку не проливают. Изобразили кражу, поиски якобы каких-то документов: лишняя перестраховка! Знаешь, я думаю, что если хорошенько покопаться…

— А мы покопались. — Филимонов выдержал эффектную паузу и продолжил:

— Нашли! В мусоропроводе.

— Все, что украдено?

— Абсолютно. Прямо в пакете, как унесли: золото, паспорт, доллары.

— Поздравляю.

— Спасибо! — Майор непроизвольно покосился на свои руки и дернул ноздрями. Судя по всему, устойчивый запах отбросов еще долго будет преследовать участников оперативно-следственной группы.

— Значит, имитация… И тебе удалось в этом прокуратуру убедить?

— Дело на контроле. В Главке, да и кое-где повыше. Звонить начали чуть ли еще не до убийства! — Почувствовав, как напрягся собеседник, майор успокаивающе отмахнулся:

— Шучу, конечно! Но, во всяком случае, проблем с передачей дела в их район не было.

— Очевидно, решили, что ты больно уж носом своим любопытным куда не надо суешься. Вдруг еще чего-нибудь не то накопаешь? Потом придется тебе какую-нибудь автокатастрофу организовать или перевод с повышением, в пожарном порядке!

— Кто решил? — Владимир Александрович даже удивился, сколько холодного напряжения прозвучало в вопросе Филимонова.

— Не знаю. Читай газеты!

— Какие? — Очевидно, майор решил, что Виноградов имеет в виду что-то конкретное.

— Любые… Проценты раскрываемости по заказным убийствам знаешь? Ноль целых, хрен десятых! Вот и не порти людям статистику.

— Слушай… Ты что-то знаешь?

Владимиру Александровичу стало жалко усталого, стареющего сыщика:

— А тебе поручили выяснить?

— Пошел вон!

— Ладно, не обижайся. Извини…

— Будь здоров, не кашляй. — Филимонов потянулся к брелку на ключе зажигания.

Это почему-то убедило Виноградова.

— Извини, я сказал! Пойдем, чаю глотнем? По кружечке.

— К тебе?

Оба чувствовали, что время разбежаться еще не наступило.

— Пошли… Вылезай, я захлопну.

— Только жрать-то особенно нечего! — Предупредил Владимир Александрович.

 

5

— Боишься?

Начальник уголовного розыска с интересом наблюдал, как медленно, стараясь почему-то не шуметь, отпирает Виноградов дверь собственной квартиры.

— Заходи! — Как обычно, ничего не взорвалось. И никто не ждал за порогом с дубьем или гранатометом под мышкой. — Кому я нужен?

Очень хотелось надеяться.

— Ботинки снять?

— Не надо… Подожди, я сигнализацию выключу. Давай, топай на кухню!

Владимир Александрович быстренько произвел необходимые манипуляции, вернулся в прихожую, повесил куртку. Вспомнив про «ориент», сунулся к ванной: лишенные подзавода часы стояли, растопырив стрелки на четверть пятого. Может быть, замерло на них сегодняшнее утро? Или вчерашний вечер, когда убивали Лелика? Прошлой, не этой ночью, они еще ходили — Виноградов проверял, уходя с приятелями из каталажки…

— Ха! — донеслось со стороны кухни.

— Чего там?

— Великая вещь — мелочи! Посеешь привычку — пожнешь характер… и наоборот.

Филимонов с ухмылкой рассматривал настенный трехстворчатый календарь с видом на Фонтанку и символикой крупного питерского банка.

— Ты о чем?

— Вон! — Гость приблизил палец к рамочке, передвинутой на вчерашнюю дату. — Знаешь, есть люди, которым наплевать, а есть такие, кто, придя домой, первым делом…

— Вот именно! — Приятно, когда тебя понимают с полуслова.

Сейчас Виноградов и не смог бы вспомнить, в какой момент, занимаясь бульоном и беляшами, он передвинул на положенное место пластиковый прямоугольник. Но он это сделал — и, значит, действительно побывал дома между двумя задержаниями!

— Веришь теперь? Что я не врал насчет часов, и что возвращался просто, когда твои соколики…

— А я и раньше знал!

— Да ну? Откуда, если не секрет?

— Ну, во-первых, на твое счастье существует отдел охраны. Кстати, кто-то чаю грозился…

— Да уже ставлю! Слушай, твоя склонность к дешевым эффектам хороша, наверное, для девочек с вокзала…

— Все очень просто. Следователь — мой, из отдела, позвонил на пульт охранной сигнализаций. Поинтересовался, когда и во сколько сняли вчера квартиру с охраны. И когда обратно сдали.

— Вот екарный бабай! — Стыдно было, что про такую возможность доказать свое алиби Виноградов забыл напрочь. Действительно, он же пришел, отзвонился на пульт своим кодом. Потом то же самое сделал, опаздывая в «Бастион»… — Там же время фиксируют!

— Это счастье твое, Виноградов, что не вспомнил.

— Почему?

— Да я бы в такую «отмазку» хрен поверил!

— Тоже верно. — Действительно, что стоит для отвода глаз вернуться? Отметить этот факт, потом, не сдавая квартиру на охрану, поделать на стороне свои делишки, опять зайти, чтобы отзвониться, и уйти…

— А так получается — мы сами доперли, своим умишком ментовским.

— Кокетничаешь?

— Ну, кроме того, помнишь, что у тебя из карманов при обыске выгребли?

— Тоже мне! Обшмонали, когда я успел целую кучу всего, что надо, скинуть…

— Бывает! Опыта у ребят маловато, что же попишешь. — Филимонов покачал головой. — Все — да не все, опять же на твое счастье. Чек помнишь кассовый? На беляши, кажется.

— Ну? Его же заносить не стали в протокол? Я думал, выбросили…

— Дорогой ты мой бывший капитан! Бывший обэхаэсэсник… Не стыдно? Скажи спасибо, что дяди умные попались. По-ря-доч-ные! На чеках же не только цена стоит и это, как его… «Спасибо за покупку» Там еще много всяких циферок, время например.

— Все понял! — Конечно, вытащив оперативным, так сказать, путем чудом уцелевший клочок бумаги, которому сам задержанный не придавал значения, сыщики получили подтверждение: да, не врет, действительно был там-то и там-то. — То-то ты меня все про цену на беляши пытал, да про то, где магазин расположен…

— Сахар-то есть? — Видно было, что Филимонов доволен.

— Есть, родимый! Да я же тебе, комиссар ты наш Мегрэ, ничего не пожалею — хоть три ложки клади, хоть четыре!

— Ну а насчет того, что вас ночку без оформления в КПЗ продержали…

— Проверил?

— Даже не стал!

— Чего же так?

— Знаешь, наврать вы бы с Дагутиным чего-нибудь покруче, но попроще придумали. Слишком уж все это было… замысловато! Такое алиби себе только сумасшедший соорудит либо идиот, начитавшийся детективов, — Филимонов хлебнул, добавил себе еще заварки. — Пусть теперь прокуратура копает. Им за это деньги платят. А я под своих копать не стану.

Виноградов припомнил тех, из отделения: сопляка у метро, дежурного с сонным лицом, седого майора…

— Раскрутят их. Как пить дать! Если возьмутся.

— Вот именно… если возьмутся.

— Да и плевать! Не жалко.

Допили чай. Помолчали.

— Значит, не советуешь соваться?

— Не советую! — Оба понимали, о чем идет речь, и ответ Виноградова прозвучал достаточно жестко.

— Мафия?

— Не знаю. Это нас не касается. Спихнул дело? Радуйся! Тоже нашелся — комиссар Катанья…

— Да-а… Пуганый ты!

— Слушай, ты боксом в детстве занимался? Нет?

— Немного.

— Вот и выбирай себе соперника — в своей весовой категории! Мне что — Лелика не жаль? Жаль. Но он знал, наверное…

— Чем он занимался?

— Понятия не имею! Политика…

— Лицензии?

— Почему?

— Там бумаги были — в основном про лицензии… Я не понял, правда…

— Еще налить? Кажется, сгущенка где-то спрятана…

— Я наспех глянул, но…

— Да плевать мне! Ясно? Чай, спрашиваю, будешь? Если нет, то давай, до встречи…

— Не надо, хватит. Ладушки, не будем об этом! Как полагаешь, они дагутинский адрес заранее знали?

— Возможно. Могли и заранее знать, если всерьез Завидовского разрабатывали — он же созванивался со мной, с Борькой… Но, скорее всего, просто твоим орлам на хвост упали.

— Как это?

— Ну, допустим, смотавшись от Кристинки, они далеко не ушли, поставили наблюдение. На случай, если Лелик все-таки появится. Я бы, кстати, на их месте и телефончик Вережко отсканировал — запросто, сейчас такая техника имеется, что нет проблем: сиди себе в машинке, слушай… Твои быстро приехали?

— Сразу же, как она вызвала!

— Ну так! Первые звонки из квартиры делали?

— Естественно. Да и потом…

— Ко мне в агентство заезжали? Домой звонили?

— Да, я же говорил.

— Спаси-ибо! Хорошо, что я такой ленивый — а то еще бы одним трупиком завоняло. Запросто… Повезло, что они верно вычислили, по дагутинскому варианту.

— Кому повезло? — вежливо поинтересовался майор.

— Мне, — смутился Владимир Александрович. — Прости, Господи, конечно! С другой стороны, могли ведь все точки сразу перекрыть: Вережко, матери Лелика, мою, Борькину… Засекли, допустим, как Завидовский в адрес зашел, сразу же среагировали?

— Это же сколько народу надо? Четыре группы, пять? Ого! Ты, Виноградов, того… не того? Не проще было подождать день-другой, пока все уляжется? И не городить огорода, как в кино!

— Не знаю! Не знаю… Может — торопились? Может, времени не было! Впрочем, давай на сегодня закончим, а? Устал… Сейчас, секундочку — я провожу.

Это было именно то, что нужно: залив, белые полоски пены, ветер, пахнущий рыбой и звездами. Парк, отделявший кирпичные корпуса от пляжа, — чистый, ухоженный — ласково шевелил вслед идущим сосновыми лапами, подстилая им под ноги упругие ленточки троп и тропинок.

Охрана старалась не лезть на глаза, поэтому ее как бы и не было вовсе.

— Поздравляю! Это победа.

— Да, недурно получилось… Что-то беспокоит?

Из-за дымчатых стекол очков непонятно было, куда конкретно посматривает старик — то ли на небо, то ли в сторону собеседника. Это нервировало, и москвич неожиданно поймал себя на желании ухватить старика за седенький хохолок, приподнять его над землей и тряхнуть как следует! Все-таки это был омерзительный тип. Хотя и нужный.

Говорят, после войны негодяй лично расстреливал заключенных. Допрашивал, пытал…

— Может начаться дождь. У нас это часто.

— Ничего. Хотелось бы прогуляться немного… Не возражаете?

— Что вы! С удовольствием.

Высокопоставленный гость брезгливо, как и подобает подлинному интеллигенту в третьем поколении, поддержал старичка под руку:

— Прекрасный вечер!

Сам он никогда и никого не убивал. Это было не в традициях семьи — большой, знаменитой некогда в Москве семьи адвокатов, врачей, инженеров. Семьи, в которой почти все старшее поколение сгинуло без следа в катакомбах ГУЛАГа…

Кстати, именно ореол потомственной жертвы сталинских репрессий сослужил гостю неплохую службу несколько лет назад, при выборах в Верховный Совет. Это была тогда очень выигрышная тема, ее оставалось только грамотно оседлать — и оба-на! Простой доцент уже с депутатским значком.

Первую взятку ему дали вроде бы ни за что — вежливо, деликатно. Потом еще раз. Еще…

Выступал он с высоких трибун темпераментно, с энтузиазмом, внешность имел и фамилию, располагавшие к доверию представителей широких народных масс. Толком ни в чем, кроме своей молекулярной астрономии, не разбирался, поэтому те, кто решает, определили: быть тебе, парень, борцом с коррупцией!

Вовремя и в нужной последовательности предав кого требовалось, гость перебрался из власти публичной и хлопотной в Его Величество Аппарат. Чины и деньги людей обычно портят, но даже в самых высоких кремлевских кабинетах гость, будучи человеком исконно порядочным, преданно выполнял волю своих настоящих хозяев.

В сущности, он был просто сытой сволочью.

— Вся эта пресса… все это очень утомляет.

— Конечно! — кивнул старик — и чуть было не прибавил «ваше сиятельство».

Сегодня гость удивительно напоминал ему картинку четырехлетней давности — Горби в Форосе. Такая же лысина, только без пятен, вязанный по-домашнему джемпер, рубашка с расстегнутым воротом. Старику тогда тоже поручено было оказаться рядом.

— Вы очень неплохо выступили, журналистам понравилось.

— Был бы толк! Подождем публикаций.

— Это все на контроле… Возможны, конечно, некоторые сбои, но в целом…

— Я понимаю! Вообще, вы старайтесь плотнее работать с газетчиками, с телевидением… Этому нужно постоянно уделять внимание.

— Благодарю, мы учтем, — старик с трудом удержал презрительную усмешку и подумал, не записать ли ценное указание в блокнот. Нет, это было бы слишком даже для такого самодовольного кретина, как сегодняшний гость. — Мы постараемся!

Первого журналиста он завербовал в пятьдесят шестом, осенью, в Венгрии… Тогда москвич еще, кажется, заканчивал среднюю школу.

— Я рассчитываю на максимальный эффект, принимая во внимание те документы, что вы предоставили.

— Мы предоставили? — удивленно подняв брови, переспросил старик. Он никогда не позволял себе расслабиться. — Кажется, их обнаружила милиция. Случайно, при каком-то расследовании.

— Тем более! — понимающе улыбнулся собеседник. — Получилось весьма достоверно. Там, кажется, убили чиновника из администрации?

— Да, мелкого клерка… насколько я слышал.

— А из-за чего?

— Довольно темная история… Любовница, пьянки, разборки. Сомнительная компания к тому же! Наверное, что-то не поделили.

— Да, ужасно! Коррупция может свести на нет все завоевания нашей молодой еще демократии. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Разумеется… Один репортер, независимый, мы с ним беседовали перед пресс-конференцией, сказал, что есть версия. Дескать, этот Завидовский хотел шантажировать местное начальство — снимал копии с особо конфиденциальных бумаг, интересовался лицензиями. Но где-то, очевидно, прокололся.

— Вполне возможно! — одобрил гость.

Автором версии был старик, но на лавры претендовать ему было как-то не с руки.

— А что… эти? — Имелись в виду если и не первые, то одни из первых лиц города.

— Суетятся, конечно. Принимают меры. Но мы отслеживаем ситуацию.

Становилось прохладно. Ветер, сырой и упругий, навязчиво тыкался в спину.

— Может быть, пройдем в номер?

— Да, пожалуй… Все-таки я им не завидую!

Старик представил себе мятую рожу лысого, его приятеля-генерала, потом самого главного — провинциала в очках. Еще нескольких разнокалиберных аппаратчиков…

— Конечно, лишиться такого куска! Даже если без прокуратуры обойдется.

— Скоро выборы.

Сказанное москвичом не то чтобы оправдывало его не слишком красивую миссию, но придавало ей определенный государственный смысл. Без этого все, что они натворили, сводилось к банальной разборке столичной и питерской мафий.

— Скоро выборы… Как вы полагаете, на чем они будут теперь строить защиту?

— Источник присутствовал на совещании. Основной упор попытаются делать на подлинности документов. Якобы красно-коричневые провоцируют новое «ленинградское дело». Чтобы дискредитировать местных соратников Президента.

— Стоило ожидать…

Они уже миновали ребристый, похожий на купол сусального золота, зимний сад. За стеклом, в ослепительном свете бесчисленных ламп, разметались чужие, тропические растения.

— Были здесь?

— Нет. Я не люблю оранжереи! Скажите… а если вдруг окажется, что в документах этих не все, допустим, соответствует истине? Нет, я не сомневаюсь, конечно, в добросовестности ваших людей, но…

— Моих людей? Простите, я не совсем понимаю, что имеется в виду…

— Бросьте! Кого вы боитесь? Мы же одни.

— Тем не менее… насчет этого компромата, случайно обнаруженного сотрудниками органов внутренних дел. Так вот! Ценность любого политического скандала заключается в его своевременности. А фактическая основа — дело десятое.

— Надеюсь!

— Помните, как перед выборами целый год вся Москва друг в дружку дерьмом кидалась? Целые, можно сказать, чемоданы компромата! И — что? Ничего… Время прошло, голоса подсчитали. Кто-то сел в тюрьму? Или кого-то за клевету привлекали?

— Якубовский? — неуверенно протянул гость.

— Я не про исполнителей. Да и то — дело темное…

Парк закончился. Беседа продолжалась.

— И потом… с чего вы взяли, что это липа? Может, подлинные документы?

Старик придержал собеседника за рукав, и тот было совсем приготовился разразиться тирадой о зловещей природе спецслужб, натасканных на различные негодяйства, но вовремя сообразил, что это будет не совсем к месту.

— Ради Бога! Тем лучше…

— А может, и не совсем подлинные… — Спутник явно и чувственно издевался над москвичом. Не понять это мог только полный тупица. — Значит, выборы скоро?

— Скоро! — На секунду гостю стало страшно. Он внезапно увидел себя — знаменитого, с депутатским значком и достойными сбережениями, с дачей на побережье и любовницей в Теплом Стане, — увидел себя издыхающим на лесоповале, в компании зеков и хриплых собак.

— Это хорошо… Народ нас поддержит?

Не зная, что нужно ответить, москвич нерешительно кивнул.

— Это хорошо… — повторил старик. И неожиданно сообщил: — Дерьмо народец!

— Как это? — собеседник опешил.

Старик сделал вид, что не слышал вопроса. Он вспоминал, как неделю назад, направляясь через дорогу в универсам за пирожными для внучки, рванулся вместе с толпой суетливых сограждан на красный свет. И машин вроде не было, и запросто удалось бы перебежать, но с той стороны хлестанула всем в уши забытая трель милицейского свистка. Постовой укоризненно покачал головой, люди отхлынули, и в наступившей тишине неожиданно отчетливо прозвучало старушечье: «Измываются над народом, сволочи!»

Да, только в нашей, пожалуй, стране возможна такая пламенная ненависть между гражданами и государством.

— За что боролся, на то и…

— Простите?

— Ступай! — За долгие десятилетия старику все это чертовски надоело. Сколько их было, таких вот надутых пешек, безропотно служащих Организации? И сколько еще будет? — Завтра получишь дополнительную информацию. И указания, что делать!

— Вы будете?

— Человека пришлю. Ступай! Охрану простудишь.

— Но на всякий случай…

— На всякий случай? — Старик как-то по-домашнему хихикнул и подмигнул собеседнику:

— Анекдот такой есть. Что, мол, католические монахи дают обед безбрачия. Но ничего себе, на всякий случай, не отрезают, понял?

Он чуть-чуть подождал, давая гостю возможность отсмеяться, потом повернулся, не подавая руки, и, направился к автостоянке.

Прошел пару метров, остановился, шагнул обратно:

— Какая пошлость!

И уже не задерживаясь, скрылся за поворотом аллеи, засаженной диким шиповником.

Паренек в пропотевшей футболке провел два прямых — левой, правой — на уровне головы. Выдохнул, уклонился и коротко зацепил снизу.

Получилось громко, но не слишком чисто — огромный мешок на секунду замер, но потом все-таки закрутился вокруг оси на скрипучих, проржавленных блоках.

— Все! Закончил! Давай домой…

Подчиняясь команде Дагутина, паренек с наслаждением вытянул руки из перчаток, вытер тыльной, замотанной в старенькие бинты стороной ладони лоб, шею, под мышками.

— В четверг будем, Борис Вениаминович?

— Да, как обычно. Не забудь, шестого бьемся на «Динамо»! Остальным передай.

— Хорошо.

Тренер посторонился, выпуская его из зала. Прислушался: пауза, шлепанье мокрых ступней по линолеуму, звук полившейся в душе воды.

Остальные ребята уже разбежались.

Дагутин выключил свет — и пространство вокруг сразу же стало чужим, предметы утратили вечную свою однозначность и простоту. Зыбко расплавились в проникающих с улицы бликах — скамейки, мешки, макивара, даже ринг, опоясанный белыми стрелами новых канатов.

Все изменилось, и только запах остался прежним — густой и привычный запах боксерского клуба.

Дагутин щелкнул замком, отсекая себя от зала. Крикнул через плечо:

— Эй, давай — поторапливайся!

Не дождавшись ответа, прошел в тренерскую.

— Отработал? — Светлый, почти белобрысый мужчина, похожий одновременно на Ван Дамма и майора Знаменского, сидел у столика, аккуратно прихлебывая из фаянсовой кружки заваренный с мятой чай. В этой тесной, уставленной всяческим спортивным хламом каморке, он смотрелся довольно эффектно и в то же время вполне естественно: костюмчик от «адидаса», такие же кроссовки… Дагутин покосился на собственный китайско-турецкий «найк», отметил зарождающееся брюшко. Вздохнул:

— Сейчас, последний паренек закончит.

Стараясь выглядеть независимо и проявляя от этого в каждом движении излишнюю суетливость, тренер нагнулся, пошарил рукой между шкафом и вешалкой. Достал распечатанную уже бутылку водки, плеснул в стакан.

— Тебе не предлагаю!

Гость молча кивнул и с внимательным равнодушием проследил, как сивушная гадость перетекает из емкости в желудок Бориса.

— Теплая, — констатировал он. Протянул бутерброд: — Закуси!

— Ага… Чего тебе?

— Вас дожидаться? — на пороге стоял уже полностью одетый ученик.

— Нет, иди. Я попозже.

— Как скажете! — Что-то в этом во всем пареньку не понравилось, но повода для дальнейшей беседы не было. — До свидания!

— Будь здоров!

Гость тоже кивнул, помолчал, дожидаясь, когда они с Дагутиным снова останутся одни.

Гулко захлопнулась дверь. Если не считать старушки уборщицы внизу, на первом этаже, во всем здании никого не было.

— Меня тоже придется грохнуть? — нарушил примявшую клуб тишину тренер.

— Дурак, — без особого выражения процедил гость.

— И паренька этого, чтоб не опознал… Да и остальных моих, кто мог тебя видеть!

Это очень походило на истерику.

— Или ты мне уже сыпанул сюда какого-нибудь цианида? В водочку-то?

— Может быть… Ты уж допей тогда, чтобы добро не пропадало.

— Думаешь, испугаюсь? — Дагутин резко, одним движением перелил остатки из бутылки, поднял стакан, подержал его перед лицом. Выпил. Помолчал, успокаиваясь.

«Жаль, — подумал гость. — Клинический случай — алкоголизм. А ведь когда-то…»

— Послушай, Макс… — Оказалось, что Борис все-таки справился с собой. — Извини!

— Ерунда.

— Скажи… Скажи, это что — обязательно было? Лeлика убивать?

— Так получилось.

— Врешь! Виноградов правильно говорит — его с самого начала «списали». Для достоверности, так?

— Допустим.

«Еще только этого Виноградова не хватает, — чертыхнулся про себя гость. — Выискался, понимаешь, теоретик…

Впрочем, теперь уже не опасно — пусть порассуждает! Ноль информации, как его ни умножай, все равно даст в итоге нолик…»

— Сволочи! Если бы я знал…

«А куда бы ты делся», — подумал гость. Но промолчал.

Когда-то, недолго, правда, Максим работал в Третьей службе покойного Комитета. Старшего инспектора уголовки Борю Дагутина он вербанул в общем-то случайно, на липовом компромате. Повязал крепко-накрепко, вовремя спрятал в архив, а потом, получив полномочия, и оттуда вытащил. Организация тогда создавала свою, параллельную агентурную сеть, застрахованную от возможных политических катаклизмов…

Лихое было время! Веселое. В родной стране действовали, как в каком-нибудь Гондурасе.

— Боря! Ты же видишь, что вокруг творится… У нас замполитов нет, каждый сам понимает, за что сражаемся.

— Да в том-то и дело, Максим…

Психолого-биографический анализ, составленный специалистами Организации, рекомендовал работать с Дагутиным в национально-патриотическом ключе, оставляя в качестве вспомогательных рычагов болезненное самолюбие и материальные стимулы. Но вести сейчас задушевную беседу о судьбах России и близкой победе у гостя не было ни малейшего желания.

— В том-то и дело, Максим, что ничего я в последнее время не понимаю! — он поднял стакан, посмотрел на пустое, чуть липкое дно, выругался. — Эти бумажки… Они хоть того стоили?

— Да, Борис. Документы убойные и главное — вовремя…

— Вот уж точно, убойные! — Дагутин представил себе мертвого Лелика в кресле, беднягу-отставника… Кстати, освободившаяся жилплощадь несколько примиряла его со случившимся. Выписав из больницы мать, он уже врезал в соседскую дверь свой замок — на всякий пожарный, не дожидаясь нахальных притязаний со стороны наследников. — Слушай, у тебя адвоката хорошего нету по жилищным делам?

— Нет, здесь нету, только в Москве. Но если понадобится, через наших…

— Ладно, забудем! Я через Саныча найду, у них в «Бастионе» имеются… Максим, а это не липа?

— Почему ты решил?

Да вот, газеты сегодняшние… «Невские берега», например! Потом, я по телевизору слышал: имеются, дескать, серьезные основания полагать, что… и так далее.

— Ты что — мальчик? Не знаешь, как вся эта шатия-братия прессу кормит? Им задницы здорово припекло, вот и напускают туману! Борзописцы, мать их…

Нельзя сказать, что это прозвучало убедительно, но Дагутин очень хотел поверить — и поверил. Порывшись в клеенчатой сумке, он вытащил целый ворох купленных утром на остановке периодических изданий, от пухлого «Часа пик» до потрепанной «Криминалки».

— Тут все равно ни хрена не понятно. При чем здесь мэрия, лицензии какие-то? Из-за чего сыр-бор в конце концов?

— А чего ты кипятишься? Мы свое дело сделали, непростое дело… И неплохо сделали, между прочим!

— Да? Здо-орово! Значит, ради каких-то бумажек…

— Боря! Не будь идиотом. — Общение с бывшим чемпионом уже начало русоволосому надоедать. — Знаешь, сколько в год приносит деятельность ломбардов? Или, например, оказание ритуальных услуг? А еще есть всякие казино, местные лотереи, кино, видео…

— Догадываюсь. Миллионы?

— Ага, только не рублей — долларов!

— Ну и что?

— Ничего… Как ты думаешь, тому, от кого зависит пылать лицензию на такую ерунду или нет, что-нибудь перепадает?

— Вероятно!

— Перепадает! Так вот, сейчас на некоторые из видов деятельности, весьма доходные, лицензии выдаются органами власти на местах. Они же, в конечном счете, контролируют. Вопросы есть? Думаю, нет.

— Но планируется, что все эти полномочия передадут в Москву?

— Да! В федеральное ведение.

— Значит, кое-кого здесь здорово лишают кормушки? — озаренно повеселел Дагутин.

— Вот именно… Собственно, для того, чтобы это все озвучить, в Питер и прилетел — ну ты знаешь, кто.

— Да, естественно! — Борис тронул пальцем портрет на первой странице «Смены».

— Большие люди — большая политика. Большие деньги! И тут скандальчик наш — очень кстати. Насчет коррупции, взяток… Да, в принципе, какая разница — подлинные мы им факты подсунули или нет? Главное, фон общественный создан.

— Да-а, народ — большая сила! — Что-то в голосе Бориса заставило собеседника насторожиться. — Скажи, Максим… там, у вас — не воруют? И взяток не берут? В столице-то?

— Издеваешься? Да еще почище, чем в Питере!

— Так какой же смысл?! — Дагутин все-таки сорвался на крик. — За что Лелика убили? Чтобы вместо одних свиней других до корыта продвинуть?

— Организации нужен контроль за этими деньгами, — отчеканил белесый. Он сказал это так, что Борис оборвал себя и закашлялся. — Да, между прочим… Чтобы не забыть: здесь четыре миллиона.

Плотные, запаянные в целлофан бруски легли на стол рядом с газетами.

— Расписку?

— Нет, не надо.

— Кучеряво живете! Значит, так теперь за покойников платят? Не густо, не густо…

— Могу забрать обратно.

— Дудки! — Борис отчаянным жестом смахнул деньги в ящик стола. — Я на них станочек куплю, для плечевого пояса, потом — маты нужны новые, перчатки сейчас, знаешь, сколько стоят?

«Ничего ты уже не купишь, — с некоторым даже сожалением и грустью подумал гость. — А если и купишь, то не попользуешься. Плохо, конечно, что пацаны без тренера будут, но… слишком уж опасно — мужик-истеричка!

Отработанный материал… Впрочем, займутся этим другие, не здесь и не сейчас».

— Пошли! Бабка на входе ругается. — Зал следовало закрыть в четыре, они и так уже задержались на пятнадцать минут.

 

Эпилог

Первые день-два обычно никто толком не знает, чем озадачить нового сотрудника. В разных отделениях, в зависимости от текущей загрузки личного состава и некоторых субъективных особенностей руководства, адаптационный период продолжается не более недели, но обязательно включает в себя два «протокольных» мероприятия: изучение приказов и непритязательный фуршет с напитками по поводу «вливания» в коллектив.

Все остальное — зачет по оружию, ключи-печати и даже внесение в схему тревожного оповещения — может иметь место попозже, но это… Это святое!

— Олегович придет?

— А почему же нет? — Старейшему из обитателей кабинета было лет двадцать пять, и, судя по висящей в углу шинели, он еще не получил капитана.

— Ну… некоторые начальники, знаешь, побаиваются. Предпочитают с операми не пить — держат дистанцию!

— Не знаю… — Сосед примерил описанную проблему на свой родной коллектив уголовного розыска, убедился в ее полной оторванности от жизни и твердо заверил:

— Спокуха! Шеф придет.

— Человек десять нас будет? — Виноградов озабоченно коснулся под столом одного из припрятанных там полиэтиленовых пакетов. Пакет отозвался бутылочным звоном. — Должно хватить.

— Хва-атит! Что мы — алкаши, что ли? А если не хватит, то как обычно — тут за углом «точка» есть прихваченная, всегда в ассортименте… Мы там каждый раз берем.

Виноградов спрятал улыбку и приготовился было продолжать изучение быта и нравов коллектива, в котором ему теперь предстояло занять свое место, но в этот момент что-то с треском откинуло дверь, и на пороге возник третий обитатель кабинета, известный уже капитану под прозвищем Квазимодыч.

— Да я эту вашу милицию! — Забыв поздороваться, он в нескольких фразах, сочно, с уклоном в порнографию, обрисовал, что сделает с вооруженным отрядом пролетариата.

Это получилось настолько конкретно и образно, что Феликс Эдмундович в застекленной рамке порозовел и потупился. Позже кто-то утверждал, что в расположенном через улицу роддоме погас на мгновение свет, а случайно проходившая по карнизу отдела кошка слегла с сильнейшим нервным расстройством…

— Ну это уж ты того… хватанул! — покосился на Виноградова старший лейтенант.

— Приветствую! — протянул руку Владимир Александрович.

— Ага, здорово, — на секунду отвлекся вошедший и, покончив с требованиями этикета, выдал свежую порцию матюгов.

— Что случилось-то?

— Не моя это земля! Не моя, понятно? Я так им всем и сказал. А они…

— Стоп! Все ясно. Опять ручей?

— Он самый, сволочь…

Даже без году неделю проработавший в местном уголовном розыске Виноградов знал эту драматическую историю. Если коротко, корни ее уходили в туманное прошлое, когда кто-то из очередных исполкомовских реформаторов решил вдруг ни с того ни с сего переделить между отделениями милиции вверенный ему район. Подвели, как водится, теоретическую базу, утвердили все, согласовали… Потом сверху внесли коррективы, опять утвердили, «спустили» вниз — и в конце концов некая часть территории, включавшая в себя бывшую баню, гараж потребкооперации и высохшее наполовину вонючее русло, по недоразумению отнесена была к оперативному обслуживанию сопредельных органов внутренних дел. Где-нибудь в Латинской Америке подобная ситуация запросто могла бы послужить поводом для небольшой региональной войны. Но у нас народ поспокойнее, тем более, что ни нефти, ни других полезных ископаемых на этом участке не наблюдалось, — поэтому дело ограничилось перепихиванием друг другу редких «глухарей» да перманентными жалобами в Главк.

На этот раз, после серии взаимных компромиссов и триумфальной совместной бани, начальники отделений решили-таки отнести эту «землю» к участку, на котором страдал Квазимодыч. Что, естественно, последнего не обрадовало.

— Мало мне, мать их, своих заморочек!

— И — что? Заява?

— Хуже! Руку нашли, от предплечья… Несвежую, с тухлецой. Эксперт звонил — отпечатков никаких не получится, но вроде — женская. Толку-то?

— Глухарь, — посочувствовал старший лейтенант и подмигнул Виноградову:

— Слушай, есть способ! Отказной материал забацаешь — конфетка.

— Чего? — недоверчиво нахмурился Квазимодыч.

— «Абсолюта» ставишь? Ноль-пять?

— Ну… допустим.

— Садись, пиши…

Сержант совсем недавно перебрался из младших инспекторов в оперуполномоченные, поэтому, помешкав, уселся за стол и взял в руки карандаш:

— Ну?

— Я, такой-то и такой-то… тогда-то…

— Сам знаю! Ты эту, как ее… фабулу диктуй.

Иностранное слово далось Квазимодычу нелегко. Но далось.

— Ладно, записывай… «Учитывая, что заявлений о пропаже руки от граждан женского пола не поступало…» Не было ведь таких заявлений?

— Не было!

— И-мен-но! «…Учитывая, что заявлений о пропаже руки от граждан женского пола не поступало, для владелицы она большой ценности не представляет. На основании вышеизложенного, руководствуясь частью второй статьи седьмой и статьей сто тринадцатой УПК Российской Федерации, в возбуждении уголовного дела отказать в связи с малозначительностью». Точка. Подпись…

Квазимодыч закончил водить карандашом по бумаге, медленно посмотрел сначала на Виноградова, потом на его соседа.

— Убью. Убью, студент…

Владимир Александрович поверил. Потенциальный покойник, кажется, тоже:

— Мам-ма! Не надо, Квазимодушка, милый… ой-ой-ой!

…Минут через двадцать разлили по третей — несколько раньше, правда, чем планировалось, но по необходимости. В порядке, так сказать, разминки и в знак примирения.

— Послушайте, мужики. Вот тут приказ такой… «Пункт три. В целях обеспечения безопасности, сохранения жизни и здоровья сотрудников всем экипажам маломерных судов (катеров) милиции и находящимся в них нарядам во время патрулирования акватории Финского залива и реки Невы находиться в бронежилетах и защитных шлемах „Сфера“…» — Виноградов выдержал паузу, приглашая коллег посмеяться.

— Ну и чего дальше?

— В чем там дело-то?

Они оба смотрели, готовые отреагировать, но пока не зная, на что.

— Да нет! Ерунда…

Виноградов почувствовал себя снова дома. Дома… дома… В родном и теплом милицейском дурдоме со скудной кормежкой и толстыми стенами.

Господи! Храни людей в погонах, им и так паршиво.