Протухшие яйца всегда смердят одинаково — и в Стокгольме запах их ничуть не приятнее, чем, скажем, в городе Клинцы Брянской области.

— От-т, мать его! Это же надо, чтоб именно последнее!

Омлет, гвоздь программы, на приготовление которого ушло не менее четверти часа, был загублен — окончательно и навеки.

— Выбрасывай это, Владимир!

— Окно открой!

Кое-как в суете и в ругани последствия продовольственной катастрофы были ликвидированы.

— Все равно воняет.

— Да-а… Пошли в комнату, что ли?

— Придется.

— Хватай тарелки, вилки. Банку держи! Я пока клеенку какую-нибудь поищу. Или скатерть.

— Водка в холодильнике, не забудь.

— Знаю.

Мужская трапеза редко бывает изысканной. Сегодняшняя не отличалась и обилием, поэтому процесс эвакуации отнял не слишком много времени.

— Все?

— Вроде. Соус здесь. Открывашка, нож… Давай действуй! Прислуги нет, не обзавелся.

— Наливай, Володя!

Холодный сырой ветер с побережья уже вовсю хозяйничал на опустевшей кухоньке — теребя забытые на столе салфетки, он катал по полу нечаянные крошки, равнодушно обтекая мебель и прочие неинтересные в своей тяжелой неподвижности предметы. Следовало закрыть окно.

— Будь здоров!

— Дин скооль!

Мужчин было двое. Хозяин, Владимир Александрович Виноградов, русский, тридцати пяти лет, в Швеции поселился недавно и отчасти не по своей воле. Гость же, Олаф Густавсон, напротив, являлся уроженцем Стокгольма.

В принципе сначала Густавсон поставил не на ту лошадь. Единственный сын не слишком состоятельных родителей, он увлекся было модной в восьмидесятых наукой — советологией. Закончил университет, получил степень, два года кормил собой ленинградских клопов в общаге на Мытнинской… А потом тихо скончался Советский Союз, вспыхнул и угас интерес скандинавов к суматошной и бестолковой политической жизни на его развалинах: военный потенциал некогда грозного соседа и загадочная русская душа перестали на какое-то время тревожить сон среднеевропейского обывателя. России было отведено место вечно голодного географического пространства, куда в обмен на нефть и металлы можно отправить консервы из просроченных армейских запасов да поношенные штаны.

Олаф оказался творческой личностью и порядочным человеком, поэтому вежливо отклонил предложения нескольких солидных шведских фирм поучаствовать в грабеже и колонизации восточного соседа, предпочтя высокооплачиваемой, но скучноватой работе чьего-то клерка должность специального корреспондента ведущей шведской телекомпании по Санкт-Петербургу и Прибалтике. Он вовремя нащупал жилу: российская преступность еще находилась в стадии самоорганизации, расстреливая собственных неуправляемых авторитетов и потихоньку скупая властные структуры, а на экранах Скандинавии уже мелькали леденящие душу кадры кровавых проделок разнообразных «малышевских» и «пермских» с еще более жуткими комментариями Олафа о грядущей интервенции русской мафии.

Познакомились они с Виноградовым еще там, в Питере, — ГУВД организовало «показуху» для иностранных журналистов перед Играми доброй воли, и Владимира Александровича заинтересовал веселый парень с микрофоном, почти без заминки давший в камеру перевод монолога одного из задержанных карманников. Речь вора была, надо отметить, весьма специфической, и капитану Виноградову очень захотелось узнать, в каком виде дойдет до широких зрительских масс Королевства Швеции такая, например, фраза: «А тогда мы тут с Кирюхой в доле левую поганку выкрутили…»

Потом они познакомились ближе, почти подружились на почве взаимных, порой достаточно опасных и деликатных услуг. Созванивались, когда Олаф вернулся домой, и вновь встретились уже в Швеции. Густавсон пробил Владимиру Александровичу семестровый контракт с университетом, несколько заказов на газетные статьи. Стартовое ускорение было достаточным, остальное зависело от самого Виноградова.

— Итак?

— Ерунда. Опять угрожают, требуют, чтоб убрался.

— Второе письмо уже?

— Третье. Про одно я тебе не говорил.

— Не ясно кто? Почему?

Владимир Александрович положил вилку, пожал плечами:

— Нет.

— Может быть, бандиты? Или те… которые в погонах?

— Вряд ли. Они бы время на бумажки не тратили.

— Тоже верно.

Оба знали — если бы Виноградов всерьез помешал спецслужбам или затронул интересы активно осваивающей Европу «братвы»…

— Что сказали в полиции?

— А как ты думаешь?

— Догадываюсь.

— Вот именно. Что ваши, что наши — один хрен!

— Не волнуйся, есть каналы. Попробуем накрутить им хвост.

— Ладно…

— Я думал, что будут проблемы после тех твоих комментариев по Чечне, насчет Дудаева, Грачева и прочих. Обошлось!

— Естественно. Большим чинам плевать, что там по их поводу думает бывший милицейский капитанишка. Вряд ли командируют сюда спецназ ГРУ, чтоб проломить мне голову ледорубом. А местные кавказцы заняты бизнесом или проблемой, как не попасть под облаву иммиграционных властей. Им сейчас — что Умар, что Джохар! — Владимир Александрович потянулся к бутылке. — Нет, это не они.

— А кто?

— Я думаю… Я думаю, это с другой стороны — прогрессивная, так сказать, общественность.

— Брось! Конечно, когда я прочитал твою статью после убийства Влада Листьева…

— Пойми! Нельзя делать из смерти шоу! Причем шоу политическое, по чужому сценарию. Это же надо придумать — на целый день телевизионщики не вышли на работу!

— Это символ. Жест.

— А если убили сантехника? Что, все сантехники страны не должны водопровод чинить? Мы же в дерьме утонем. А если постового зарежут? Всю милицию на день по домам распустить?

— Это другое дело — особый человек…

— Все люди — особые! Мне Листьева жаль, он был талантлив. А мальчишки-солдаты под Грозным? Их в тот день сколько полегло? Женщин? Детей? Может, среди них Моцарты были будущие, Циолковские, Павловы?

— Не горячись!

— Да если бы из-за каждого убитого водопроводчика такой шум поднимался, может, не пришлось бы и журналистов хоронить!

— Я читал твой комментарий в газете. — Олаф поднял рюмку. — Давай выпьем. За твоих — жену, детей…

— Давай!

Морщась, швед торопливо захрустел маринованным огурчиком:

— Хорошо прошла.

— Ну так!

— Как они?

— Нормально. — Виноградов пожал плечами: последнее время этот жест стал для него наиболее характерным. — Звоню через день.

— Здесь не захотели остаться? Пожить?

— Нет. Там родные, подружки у девчонок. Там дом наш! Мы ведь, русские, так устроены: «И дым Отечества…»

— Патриотизм?

— Не знаю, как это называется. Дураки мы, наверное, все!

— И ругать сами себя любите.

— Вот именно — сами! Пусть кто чужой попробует. Знаешь, когда крестьянин, отпахав от зари до зари, до пота кровавого, хватанет вечером стакан и начинает причитать, какие мы все ленивые да сирые, — он имеет право! Или когда офицер боевой, израненный, в орденах, матерится, что воевать не умеем, что трупами врага заваливаем… Ему — можно! Другим нельзя.

— Давай за твою Россию!

— Давай!

— На, заешь скоренько.

— Спас-сибо… У, зараза! Крепкая.

Помолчали.

— Швеция — тоже страна хорошая.

Олаф хмыкнул:

— И водка наша не хуже!

— Спасибо. Извини! За твою гостеприимную родину!

— Наливай.

— Сейчас прикончим остатки — пойду кофе сварю. Омлет наш, падла, соскочил с дистанции, придется без горячего.

Допивали почему-то на кухне — ежась от холода и радуясь отсутствию посторонних запахов.

— Что делать будешь?

— Возвращаться надо. Контракт закончен, виза тоже скоро…

— Визу можно продлить. Оформить вид на жительство…

— Не в этом дело.

— Не боишься?

— Боюсь. — Виноградов вздохнул и убрал пустую бутылку.

— Есть вариант…

— Излагай.

— Один серьезный бизнесмен… Строительство, материалы… Он сейчас входит на русский рынок.

— Не поздновато?

— У него давно представительство в Петербурге. Какие-то договоры, контракты… Так что не ровное место.

— Ну и?

— Этот господин перебирается жить к вам. Он не очень доверяет своим русским партнерам. В общем, так, нужен человек, абсолютно порядочный, с опытом, твоими профессиональными качествами и контактами… в определенных кругах. Хорошая зарплата!

— Но ты же знаешь…

— Решение всех проблем с ребятами в погонах этот господин берет на себя. И финансовую сторону, и другие…

— Мне уже нравится этот парень!

* * *

— Ты машину водишь… не по-шведски!

— С кем поведешься, от того и…

Только что под желтый сигнал изумленного светофора они проскочили Валхаллавеген, и теперь Олаф, пижонски опустив стекло, гнал свою двухдверную «тойоту» на северо-восток:

— …от того и наберешься!

Позади осталась скучная громада стадиона, комплекс всемирно известного радио. В окружении чистенькой, ровной зелени замелькали всевозможные корты, площадки, причудливые павильоны из стекла и каких-то космических материалов.

— Это что?

— Не узнал? Терминалы!

— То-очно…

Стиснутая со всех сторон портовыми сооружениями, поверхность воды лениво перекатывала с волны на волну россыпь солнечных бликов. У дальней причальной стенки застенчиво белел питерский паром «Ильич».

— Да-а… Мы опаздываем? — Виноградов покосился на стрелку спидометра, упорно не желавшую отползать влево.

— Нет, собственно.

Олаф перехватил взгляд пассажира и хмыкнул:

— А еще говорят, что русские…

— Не надо давить меня классикой! Кстати, Гоголь был украинцем. А Пушкин — негром.

Въехали в Лидинге.

— Сейчас, сориентируюсь… Сюда!

Этот пригород, как понял Виноградов, считался весьма престижным: коттеджи, не повторяющиеся, но вместе с тем явственно схожие той нарочитой неприметностью, которая достигается очень большими деньгами и генетической привычкой к богатству. Шикарные автомобили среди газонов, клумб и холеных деревьев, чистота, поразительная даже для скандинавской столицы…

— Нравится?

— Естественно.

Странный народ шведы — знает ведь, что ни в кои веки, став даже самым-распросамым преуспевающим журналистом, не сможет он себе позволить купить здесь дом. И все равно в голосе гордость, пусть не за себя, пусть за соотечественника, которому повезло в жизни больше, который сумел распорядиться привалившей удачей. Не зависть…

Это было очень похоже на Беверли-Хиллз из голливудских боевиков. Владимир Александрович с любопытством вглядывался в новый дня него Стокгольм — раньше ни разу здесь не был: днем — метро, университет, вечером — безликие муниципальные новостройки. Воскресные прогулки по старому городу, набережные, залив, так похожий в сумерки на Неву.

Вслед машине улыбнулась девушка на велосипеде.

— Неплохо быть богатым!

— Лучше быть здоровым, но богатым, чем больным, но бедным. — Олаф, переполненный русским фольклором, не преминул это продемонстрировать.

— Не проехали?

— О, мать его… — Репортер в сердцах крутанул миниатюрную баранку спортивного руля, «тойота» обиженно просела и, описав протекторами замысловатую траекторию, ушла с перекрестка направо.

— Кажется, здесь.

Двухэтажный, красного кирпича коттедж белел приоткрытыми рамами узких готических окон. Отделенный от тротуара символической решеткой забора и крохотным тенистым сквером, он казался элементом классической декорации к похождениям Эркюля Пуаро или мисс Марпл. Несколько нарушали целостность образа яркая сателлитная антенна «Суперскан» да металлическая плита гаражной двери за краем присыпанной гравием дорожки.

— Может, уточнить? — Виноградов показал приятелю на подростка, с виду лет четырнадцати. Повесив на рогоподобный выступ мотоциклетного руля шлем и сумку, парень возился с чем-то в утробе своего двухколесного монстра: худая спина, джинсы вымазаны напрочь. Даже неопытный русский вряд ли обманулся бы по поводу материального положения бедолаги — такой, как у него, «харлей-дэвидсон» стоил ненамного дешевле густавсоновской машины.

Так что мотоциклист вполне мог оказаться местным наследником папиных миллионов.

— Не надо, тут не принято. К тому же… — Олаф разглядел наконец прикрытую непокорной кленовой веткой табличку с номером дома. — Точно! Вылезай.

К калитке Виноградов подошел первым:

— Здесь должен быть, как его… домофон?

— Селектор? Да. Вот.

— Подожди.

По ступенькам крыльца навстречу гостям уже семенила увесистая блондинка в шерстяном, до колен, платье полувоенного образца.

— Смотри-ка, встречают… Ждали?

— Дело техники! — Олаф аккуратно показал русскому приятелю на матово-черный глазок телекамеры, упрятанной под крышей гаража.

— Хелло!

— Хэй!

Густавсон представился, обменялся с женщиной парой коротких фраз по-шведски. Перевел:

— Господин Геллер будет с минуты на минуту. Нас просят в дом, поскольку…

Виноградов вместе с приятелем обернулся на шум — в переулок, сосредоточенно урча, вкатилось серебристое туловище «мерседеса».

— А вот и господин Геллер!

Автомобиль с безупречной фацией обогнул оказавшуюся на пути «тойоту» и корректно припарковался перед входом в дом.

— Очень кстати!

Густо тонированные стекла сливались с металлом кузова, поэтому, когда именно открылась передняя левая дверь, Владимир Александрович не увидел — просто над крышей показалась сначала кожаная кепка, затем откормленный стриженый затылок и борцовские плечи.

Водитель повернулся лицом, обозначил вежливый кивок горничным и гостям. Двинулся в обход машины: очевидно, в его обязанности входило и открывание двери перед хозяином, расположившимся сзади…

Четыре хлопка — сначала один за другим, а последний с небольшим опозданием… Не то чтобы громко. И уж совсем не страшно. Виноградов даже не успел в сторону отпрянуть — шальная пуля влепилась в кирпичный столбик калитки между ним и Олафом, вырвав фонтан рыжеватых осколков.

— Ложись!

На противоположной стороне «мерседеса» медленно сползал вниз водитель, выстрелом отброшенный на куцый багажник: как при обратной перемотке видеокассеты, из поля зрения исчезли сначала плечи, потом голова. Последней скатилась на асфальт кепка.

— А-а-а!

Пронзительно-интернациональный крик горничной прервался ревом мотоцикла: отшвырнув за ближайшую изгородь снабженный черным фаллическим глушителем пистолет, парень уже трогался с места. Солнце в последний раз отразилось в пластиковом затылке шлема — и стрелок скрылся за поворотом.

— Номер?

— Не успел! Не было, кажется…

Олаф уже кричал что-то по-шведски, запихивая обратно в салон «мерседеса», в непроницаемую для света иллюзию безопасности, полноватого мужчину с кейсом.

— Да-а…

Водитель лежал, неестественно закинув уже начавший покрываться щетиной подбородок. Ноги его были неловко подмяты, на рубашке расплывалось красное пятно.

По вывезенной из России манере Владимир Александрович дотронулся до его запястья — пульс не прощупывался.

— Готов!

Олаф тем временем уже завладел геллеровским радиотелефоном. Нависая над автомашиной, он темпераментно, но по-деловому сообщал о случившемся, надо полагать, полиции, хотя, прекрасно зная приятеля-журналиста, Виноградов вполне мог допустить, что в данный момент надиктовывается последний выпуск новостей.

* * *

— Все-таки это не был профессионал.

— Да, пожалуй.

Патрульные наряды уже давно разъехались, оставив на вновь опустевшей улочке меланхоличного парня в форме — не столько для реального обеспечения безопасности, сколько для душевного спокойствия обитателей Лидинге. Появись сейчас здесь случайный посторонний, он ни за что бы не поверил, что вот так вот, бесследно, не оставив потоптанной травы, битых стекол и всякого дрянного мусора, может исчезнуть недавнее скопище мигающих разноцветьем полицейских и санитарных машин, замысловатых телевизионных фургонов, газетной братии и просто зевак.

Только что распрощались с последним инспектором в штатском.

— Выпьете что-нибудь?

— С удовольствием…

С некоторым запозданием Виноградов сообразил, что хозяйка обращается к нему по-русски:

— О!

— Сюрприз? — Олаф ухмылялся, довольный произведенным эффектом. Это было настолько искренне и беззлобно, что, несмотря на напряженность ситуации, заулыбались и остальные присутствующие.

Зазвенел, но на половине мелодии оборвал трель аппарат в соседней комнате.

— Я велела Эльзе заняться телефоном. Можно не волноваться, она сообразит, что сказать — и, главное, кому!

Господин Геллер, уловив, очевидно, смысл фразы, утвердительно кивнул. Он по-прежнему был в строгом сером костюме, только ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговку на рубашке.

Хозяйка, Виноградов и Густавсон предпочли джин-тоник, сам господин Геллер выбрал виски:

— Скооль!

— Чин-чин!

Владимир Александрович скептически посмотрел на едва прикрытые донышки бокалов: семья была смешанной, но дозы — явно не русские. На приглашение на ужин тоже можно было особо не рассчитывать, тем более что и обеденное время утекло напрочь.

— Дом, в котором побывали полицейские… брр! — Хозяйка поморщилась и передернула ароматным плечом. — Как будто кто-то поносил твой лифчик. Просто пытка — дожидаться, когда уберутся чужие!

Виноградов дипломатично кивнул, и женщина, поняв некоторую двусмысленность последней своей фразы, поспешила расплыться в улыбке:

— Слава Богу, что теперь здесь только мы вчетвером!

Мужчины тоже заулыбались — хозяин несколько рассеянно, журналист — от души:

— Предки господина Геллера — немцы, они переселились в Стокгольм в шестнадцатом веке, после расторжения Кальмарской унии. Очаровательная фру Диана — твоя соотечественница, бывшая, разумеется…

— Вы из Питера?

— Практически. Из Луги.

— …Прислуга — эстонка, а бедняга покойник… Он, кажется, был из Венгрии?

— Поляк. Зденек Войтович. — Фру Геллер с достоинством промокнула платочком условную слезу.

— Просто пятый Интернационал! Не удивлюсь, если и кошка у них, к примеру, еврейка.

Реплика Виноградова предназначалась Олафу, хозяйка ее расслышать не могла, поэтому, когда после некоторой паузы холл огласился хрипловатым смехом господина Геллера, Владимир Александрович даже вздрогнул.

— Ха! Корошо… — Очевидно, познаний шведа в русском языке хватило, чтобы уловить смысл сказанного.

— Извините.

— Норма-ально! — перевел Густавсон реакцию хозяина. — Господин Геллер говорит, что сегодняшний инцидент еще раз подтвердил правильность принятого им решения — пригласить для обеспечения своей безопасности такого видного специалиста по российской преступности, как ты…

— Благодарю.

— Что ты думаешь по поводу покушения?

— У меня слишком мало информации, чтобы делать даже предварительные выводы.

— А что бы вы хотели узнать?

— Для начала… Характер, сферу вашего бизнеса… Точки возможного пересечения интересов фирмы и преступных сообществ. Планы, в том числе и касающиеся российского рынка. Возможно, были какие-то угрозы, сомнительные коммерческие предложения? Сразу все не перечислишь. Например, я хотел бы узнать о некоторых аспектах вашей личной жизни… вы понимаете?

— Ну, ответы на вопросы о личной жизни моего мужа интересны и мне тоже! — Госпожа Геллер тут же повторила эту фразу по-шведски специально для супруга. Погрузившись в огромное бархатное кресло, она непринужденно вытянула скрещенные ноги и в рассеянности поигрывала носком туфельки.

— Ряд этих сведений составляет коммерческую тайну.

— Я понимаю.

— Хорошо… И все-таки господин Геллер хотел бы услышать мнение специалиста, которого он собирается взять на работу.

— Хм-м… Извольте! Действовал не профессионал — первое. Второе — те, кто заказывал ему ваше убийство, или слишком торопились, или также не имеют опыта в подобных делах.

— Почему?

— Парень выстрелил четыре раза. Первой же пулей убило оказавшегося на линии огня водителя. Вторая прошла выше, чем надо, третья почти попала в цель…

— Да! Пуля просвистела прямо перед носом господина Геллера, прошила стекло и застряла в стойке! — Несостоявшаяся вдова чувствовала себя героиней модного телесериала.

— …Последний выстрел должен был быть на поражение, но достался тоже бедняге водителю, уже умиравшему.

— Он знал, на каком месте господин Геллер сидит в машине?

— Тоже мне секрет! У вас девяносто девять процентов тех, кто может позволить себе личного шофера, ездят обычно не рядом с ним, а сзади, справа… Так что эта информация недорого бы стоила.

— А почему он не дождался, пока господин Геллер выйдет из автомобиля?

— Мы помешали, судя по всему. Точнее, Олаф.

— Действительно? — Журналист даже забыл перевести фразу.

— Ты поставил свою «тойоту» так, что перекрыл сектор. Я посмотрел: на пути к дому объект постоянно оказывался бы загорожен от стрелка твоей машиной. Видимо, первоначально так и планировалось — дождаться, прицелиться как следует, потом уже…

— Господи!

— Профессионал бы сыграл отбой, но паренек оказался хоть и не блестящим исполнителем, но по крайней мере добросовестным — решил играть при мизерных шансах, да еще и втемную.

— Как?

— Это из преферанса.

— A-а! Но почему ты думаешь, что заказчики…

— Обычно террористические акты готовятся намного тщательнее. Хотя бы обследуется предстоящее место действия. Составляется не просто схема, а прикидываются возможные пути отхода, потенциально опасные участки, собираются данные о технических средствах защиты.

— Ты телекамеру имеешь в виду?

— Да. Это надо или полным лохом быть, или заведомо подставить крайнего, чтоб не засечь, что подъезды просматриваются «широкоугольником»!

— Полиция изъяла кассету с видеомагнитофона. Качество не идеальное, я даже не успел просмотреть, но, по словам господина Геллера, полиция была очень обрадована.

— Завтра об этом раструбят все газеты.

— Уже сегодняшние, вечерние. А теленовости уже дали информацию, пока коротко, но…

— Очень некстати, господин Геллер не заинтересован в шумихе. Здесь респектабельный район, определенные традиции…

— Надеюсь, что ваши сыщики умеют дозировать сведения прессы.

— Это, кажется, единственное, что они умеют! — в сердцах хмыкнул Олаф. Антагонизм между репортерами и полицией — штука, не зависящая от климата и политического устройства страны.

— Господин Виноградов, я хотел бы предложить вам должность консультанта по вопросам безопасности фирмы… и моим лично. Как здесь, в Швеции, так и там, в России, когда я туда перееду.

Владимир Александрович дождался конца перевода:

— Проблемы с иммиграционными властями?

— Господин Геллер берет на себя.

— Там, в России?

— Тоже. Есть возможности. Господин Геллер сам не заинтересован в том, чтобы с его доверенным сотрудником случилось что-нибудь вроде уголовного преследования или случайной драки в подъезде.

— Условия оплаты?

— Они вас устроят. Завтра в офисе получите экземпляры контракта, там указаны суммы.

— Это всяко лучше, чем улицы подметать… — Фру Диана Геллер уже превратилась из гостеприимной собеседницы в супругу работодателя.

— Да, но далеко не так безопасно! Разрешите откланяться?

— Всего доброго. До завтра! Адрес на визитке, десять ноль-ноль…

* * *

Первый рабочий день в новой фирме Виноградов решил отметить по-настоящему — обедом во французском ресторане на Сторгатан.

— Ну и что? Довольно дорого, хотя и вкусно…

— Денег жалко? — отреагировал Олаф, искушенно поводя носом над бокалом какого-то коллекционного вина. Сняв уже все журналистские пенки со своего непосредственного участия во вчерашних кровавых событиях, Густавсон не собирался выпускать удачу из рук и на некоторое время превратился в сиамского близнеца Владимира Александровича. Даже господину Геллеру пришлось с этим смириться — хотя бы из тех соображений, что разоряться на переводчика было накладно.

— Сам дурак! Хотя, конечно, спасибо тебе за работу.

— Приятно сделать приятное приятелю! — Чувствовалось, что этот каламбур был заготовлен шведом заранее и он только ждал повода, чтобы блеснуть.

— Нет, кроме шуток… спасибо!

— Контракт устраивает? По-моему, неплохо.

— Все отлично. Судя по тому, что ты мне перевел…

— Там никаких особых нюансов.

— Главное, как говаривал один мой еще милицейский приятель, «знать свои права и обязанности начальника». Несколько неожиданная, понимаешь, перемена, снова вся эта каша, приключения на свою голову!

— Брось! Если долго сидеть на одном месте, обязательно заработаешь геморрой. Тоже, между прочим, цитата. Не сам придумал. Вино очень хорошее.

— Я не слишком разбираюсь.

— Привыкай. Не все же водку трескать.

— Ладно. Что там полиция?

Густавсон понимающе кивнул, отодвинул бокал и покосился на свой дипломат — там, насколько было известно Виноградову, лежали ксерокопии всей прессы по вчерашнему происшествию.

— Пистолет идентифицирован — «Астра», до этого в Швеции не наследил. По Интерполу тоже пока ничего. Глушитель предположительно кустарного производства, во всяком случае не штатный. Про пальцевые отпечатки — ничего.

— И не будет! — Виноградов вспомнил перчатки юного стрелка, то ли резиновые, то ли нитяные. Вполне естественно для молодого человека, возящегося с грязными, промасленными агрегатами. Здесь даже автослесари на станциях предпочитают руки не пачкать.

— Да, понимаю. Найдены отвертка и гаечный ключ, видимо, забыл впопыхах.

— Какие-нибудь особенные?

— Не понял?

— Ну, может быть, на них инициалы владельца или еще там что-нибудь?

— Кажется, нет. — Олаф наморщил лоб, сунулся было в портфель. — Нет! Стандартные инструменты. Иначе бы об этом уже разнюхали.

— Могли ведь и скрыть в интересах следствия.

— Я бы знал, пусть неофициально.

Владимир Александрович удовлетворенно кивнул — уж что-что, а получать конфиденциальную информацию Густавсон умел.

— Ты говорил про мотоцикл.

— Чтоб идентифицировать след протектора и конкретный «харлей», сначала нужно этот «харлей» найти. Сам понимаешь.

— Понимаю. Хорошо. Больше фактуры никакой?

— Остальное — лирика.

— Какие выдвигаются версии?

— В основном — русская мафия, предстоящая деятельность Петербургского представительства. Не исключают и каких-то прошлых заморочек… — Сленговое словечко слетело с губ Олафа настолько легко, что Виноградов даже непроизвольно улыбнулся.

— Я неправильно сказал?

— Нет, все верно!

— Но в целом все считают, что так или иначе это связано с бизнесом. Один парень предположил, что господина Геллера хотели подстрелить по ошибке. Про личные мотивы пока только на уровне туманных гипотез, большей частью просто для придания пикантности.

— Ты постарался?

— Отчасти. Но, Володя, упустить такой поворот сюжета, такой национальный коктейль под крышей одного дома… Это выше моих профессиональных сил, редактор и читатели меня бы не поняли.

— Набьет тебе морду господин Геллер. И мне заодно.

— Скорее уж твоя соотечественница.

— Не понравилась?

— А тебе?

Виноградов вздохнул:

— Красивая баба… Но стерва.

— Мне показалось, ты тоже на нее особо положительного впечатления не произвел.

— Тем хуже для меня.

— Почему?

— Потому что если тебя невзлюбила жена хозяина, долго на работе не продержишься. Как у нас говорят, ночная кукушка дневную всегда перекукует.

— Как-как?

Владимир Александрович понял, что Олаф впитал в себя эту русскую народную мудрость и при случае не преминет ею где-нибудь козырнуть, подтверждая репутацию неформального языковеда.

Пришлось повторить.

— Здорово!

— Значит, определились. Преступника пусть ищут те, кому положено, — у них все равно лучше получится.

— Полиция?

— Да. Это только у Агаты Кристи иностранец в чужой стране лучше местных преступления раскрывает. Но Пуаро хоть языкового барьера не испытывал!

— А мы?

— Во-первых, займемся профилактикой. Потому что в таком деле, как наемные убийства, принято доводить порученное до конца. Они наверняка еще попробуют.

— Так.

— И попробуем покопаться в ближайшем окружении…

— Жена? Друзья, прислуга?

— Если я правильно понял из утреннего разговора с боссом, соответствующие полномочия мне предоставлены?

— Да. Можешь смело копаться в грязном белье семейства Геллеров.

— Завидуешь? Мечта репортера!

— Интересно, а как ты собираешься общаться с прислугой и соседями, ни слова не понимая по-шведски?

— Ну-у… У вас цивилизованная европейская страна, каждый говорит или на английском, или на немецком. А ты же знаешь, что в определенной степени я…

— Как это называется? Ты меня… это… кидаешь?

— Господи! Успокойся. Куда же я без тебя? Уж и пошутить нельзя.

— Дать бы тебе по ушам за такие шуточки! — Густавсон, кажется, по-настоящему обиделся.

— Ну извини. Серьезно — извини! Мир?

— Ладно. Мир, свинья неблагодарная.

— Только одно… Не условие даже — просьба.

— Ну?

— Если мы что-нибудь накопаем… Не сливай все сразу в редакцию, а?

— Видишь ли…

— Один прокол — и господин Геллер вышвырнет тебя вон. И меня, соответственно. Не говоря уже о том, что это может серьезно помешать нам самим… мне самому.

— Я журналист!

— А я пытаюсь быть профессионалом. В своем деле. Репортерский интерес будет соблюден — кроме тебя, никто полученной информацией владеть не будет, в свое время ты ее и так выдашь. Да и в конце концов… Ладно, пусть твоя редакция все, что можно, получает, но хотя бы согласовывай со мной тексты.

— У нас даже полицейские не занимаются цензурой!

— При чем тут цензура? Мы же джентльмены. Партнеры.

Олаф согласно кивнул и жестом подозвал официанта:

— Платишь ты?

— Как договаривались! Угощаю по случаю аванса.

С учетом чаевых получилась весьма значительная сумма.

— Можем себе позволить.

— Изредка — да. Володя, я сам здесь всего третий раз, для среднего шведа это дороговато.

— Ладно, будем собираться.

— Какие планы на сегодня, начальник?

— Надо бы опять туда поехать. Побеседовать с хозяйкой, и вообще… У тебя есть на примете какая-нибудь приличная охранная фирма? По части всяких технических средств, эскорта?

— Если посмотреть… Найдем, конечно.

— Понадобится. Поехали?

— А служебный транспорт тебе хозяин не предоставил?

— Нет, мой язвительный друг! Придется тебе немного поработать шофером. Но если возражаешь…

— Что ты, что ты! Кто же откажется от возможности пообщаться с симпатичной молодой женщиной в отсутствие ее мужа?

— Там еще я буду, не забывай.

— Втроем? Это очень по-нашему, по-шведски.

На улице было солнечно и не слишком людно. Цепочка белобрысых дисциплинированных школьников проследовала в сторону Исторического музея.

Обеденный перерыв закончился.

* * *

— Господин Геллер говорит, что вчерашний вечер был не самым идиллическим в его супружеской жизни. Он, конечно, понимает, что господин Виноградов делает свое дело, но так ли уж обязательно вторгаться в вопросы сугубо частные? Вряд ли вывернутое наизнанку грязное белье поможет устранить грозящую господину Геллеру опасность.

Олаф переводил без особого энтузиазма. Да и по выражению лица босса было ясно, что он лишь формально реагирует на устроенную фру Геллер сцену.

— Прошу прощения, если был бестактен. Готов извиниться и перед вашей супругой.

— В этом нет необходимости. Узнали что-нибудь полезное?

— Ценность полученной информации покажет время.

Геллер хмыкнул:

— Чтобы у вас не было иллюзий… В случае моей смерти жена ничего не выигрывает. Оставшись одна, она получит право распоряжаться суммой, которой вряд ли будет достаточно для удовлетворения даже самых скромных потребностей. На билет бизнес-классом до Петербурга, конечно, хватит, но… Так составлен брачный контракт.

— Весьма предусмотрительно.

— Я некоторое время работал в России. Среди ваших девушек встречаются очень разные.

— Разные встречаются везде.

— Это верно.

— Кстати, по поводу этого бедняги шофера… Откуда он появился?

— Сначала он обслуживал хозяйку, госпожа Геллер сама нашла его, кажется, через бюро по найму. А может, и нет. Потом, когда она получила права и сама села за руль…

— У нее своя машина?

— Да, «фольксваген-гольф». Шофер ей стал не нужен, а мой как раз уволился.

— Кроме того, это выгодно, — прокомментировал в тон переводу Олаф, — иностранцу можно платить меньше, чем соотечественнику. Разумная экономия.

— Что вы можете сказать о нем?

— А что можно сказать о человеке, принявшем на себя предназначенные тебе пули? — Олаф перевел дословно и с некоторым удивлением посмотрел на Виноградова. — Господин Геллер не понял вопроса.

— Я разделяю чувства господина Геллера. — Владимир Александрович уже хотел уйти от деликатной темы, но собеседник заговорил сам:

— Он был хорошим водителем. Может быть, несколько резковатым, но… Кажется, он сидел в тюрьме, там, у себя на родине, в Польше. При диктатуре.

— Когда?

— Во времена подпольной «Солидарности».

— Это интересно!

— К сожалению, господин Геллер мало общался со своим шофером на отвлеченные темы. Он совсем не говорил по-шведски и очень плохо по-английски. В пределах необходимого минимума.

И эта тема была исчерпана. Виноградов сверился с планом в своем неизменном блокноте:

— У вас лично, господин Геллер… Были ли у вас лично какие-то столкновения с законом здесь? Или в России? Контакты с преступным миром?

— Нет. Господин Геллер в высшей степени законопослушен. Нарушать уголовный кодекс в Швеции глупо, это просто невыгодно, считает он. Что же касается вашей страны… Нет, к счастью, господину Геллеру не приходилось встречаться с русскими полицейскими. Даже с постовыми на дорогах объяснялись его местные коллеги, сотрудники представительства. Он полагает, что в случае каких-либо претензий к нему со стороны властей, они не стали бы так активно содействовать расширению его бизнеса и интересов фирмы в Петербурге.

— Вовсе не обязательно, — буркнул про себя Владимир Александрович. Уж он-то знал, что за приличную взятку в период бурного построения демократии можно отмыться не просто добела, а до ангельского сияния. — Проверим.

— Что же касается преступного мира… Единственным и самым ужасным проявлением разгула преступности в королевстве, коснувшимся господина Геллера, была кража его машины.

— Ее вернули? Ваша экономка… или горничная, не знаю даже, как назвать, фрекен Эльза, говорила нам, что…

— Да, вы же видели «мерседес».

— Очень дорогая модель.

— Вы правы — очень. И достаточно редкая, даже здесь. Господину Геллеру вернули ее буквально на второй день после угона. Практически нетронутой.

— Воры арестованы?

— Да, насколько известно.

— Поздравляю. Вам повезло.

— Это нормальная ситуация. Всякий налогоплательщик вправе рассчитывать на хорошую работу полиции.

Переводя эту фразу, Олаф откровенно наслаждался — он даже непроизвольно скопировал неколебимо уверенную мину добропорядочного шведского гражданина.

— Хорошо. Господин Геллер, вы приготовили то, о чем я просил?

— Да. Можете забрать у секретаря.

— Спасибо, это был значительный объем работы.

— При наличии компьютера… Правда, не совсем понятно, что вы хотите почерпнуть из этих документов.

— Ну, мало ли… Например, список российских фирм, с которыми вы вели совместную деятельность: можно залезть в массив данных о том, кто из них, по информации наших спецслужб, контролируется организованной преступностью.

— Мафией?

— Мы предпочитаем не пользоваться этим термином. По ряду причин.

— Название — вопрос не слишком принципиальный.

— Да, конечно. Главное, что, например, решив подобную же задачу относительно второго списка — перечня фирм и частных лиц, с которыми вы по каким-то причинам не стали сотрудничать, — можно попытаться определить, чьи интересы были затронуты. Каких преступных сообществ, криминально-финансовых групп… Насчет перспективных контрактов и протоколов о намерениях пояснять не надо?

— Спасибо. Господин Геллер удовлетворен.

— Я думал, что у него вызовут истерику те приблизительные суммы, которые я назвал по организации охраны.

— Нет, как это ни странно. — Олаф спросил о чем-то шведа, выслушал пространный ответ. С улыбкой покачал головой: — Господин Геллер сказал, что, конечно, превращение собственного дома в нечто среднее между осажденной крепостью и межгалактическим кораблем-разведчиком вовсе его не радует. Но после того, что случилось… Похороны вряд ли встанут дешевле.

— Хорошо, когда понимание этого приходит до, а не после. А относительно организационной стороны?

— Некоторое ограничение свободы передвижения и… прочего господина Геллера не смущает. Он понимает, что меры это временные и продиктованы вовсе не стремлением господина Виноградова беспричинно осложнить ему жизнь.

— Благодарю.

— Господин Геллер был рад побеседовать.

— До свидания.

— Всего хорошего. Ваши бумаги у секретаря.

Приемная была на удивление безликой — такой интерьер, абсолютно не отражая индивидуальности владельца, с одинаковым успехом мог принадлежать кому угодно.

Секретарь, правда, была высший класс — по тактико-техническим данным она ни в чем не уступала госпоже Геллер. А на вкус Виноградова, так и вообще… Впрочем, скорее всего, сказывается второй месяц холостятства. Тут и на фрекен Эльзу соблазнишься.

— Хэй до! Бай-бай.

— Пока! — Владимир Александрович уже сунул под мышку синюю пластиковую папку с эмблемой фирмы, но задержался, прислушиваясь к обмену репликами между Олафом и прекрасной брюнеткой. — Что она говорит? Если приглашает вечерком к себе — я согласен.

— Приглашает. Только не она. И не к себе.

— Да?

Журналист протянул Владимиру Александровичу узкую полоску с машинописным текстом:

— Нужно быть завтра с утра в полиции. Для допроса.

— Мне?

— Мой вызов, очевидно, ждет меня дома. Или в редакции, — резонно отметил Густавсон.

Виноградов почувствовал почти забытый, привычный еще с питерских времен холодок под сердцем — это была, конечно, не руоповская повестка и даже не «малява» с бандитским смертным приговором, но все равно неприятно.

— Надо идти?

— А почему нет?

— Тоже верно.

Секретарь что-то коротко сказала и улыбнулась. Владимир Александрович внезапно почувствовал, что вот эта всеобщая улыбчивость, эта вежливость тотальная и поголовное дружелюбие начинают его раздражать.

— Она говорит, что впервые видит русского телохранителя. Ты ей очень понравился, похож на Кевина Костнера.

— Я, собственно, не в полном смысле слова телохранитель. Скорее консультант, теоретик.

— Не будем разочаровывать девушку! Я сказал ей, что на Кавказе ты голыми руками задушил пятнадцать партизан.

— Трепло! Извините, фрекен…

* * *

Физиономии полицейских не блистали особенным интеллектом, но к сотрудничеству располагали.

— Здравствуйте!

Оба молодые, спортивные, одеты прилично. Только вот коллективного творчества вызванных не любят. Предпочитают в кабинет запускать по одному.

— Они говорят, что в качестве переводчика я сегодня не нужен. — Олаф виновато моргнул и тронул Виноградова за рукав. — Просят подождать в коридоре.

— Нет проблем. Хозяин — барин.

— Если что, я буду здесь, рядом. Я предупредил, что пресса…

— Спасибо, но не думаю… Иди!

Дождавшись, когда дверь за Густавсоном закроется, один из полицейских сделал приглашающий жест.

— Да, конечно! — Владимир Александрович сел на предложенный стул.

— Мы ведь встречались, господин Виноградов.

Действительно, лицо парня у окна показалось Владимиру Александровичу знакомым. Упругая челюсть, акцент, заставляющий концентрировать внимание не на смысле фразы, а на ее грамматическом построении…

— Не вспоминаете?

— Извините.

— Университет. Семинар по русской организованной преступности…

Точно! Только тогда он был одет во все джинсовое, и прическа меньше напоминала о годах срочной армейской службы.

— Вы, кажется… Вы, кажется, задавали тогда вопрос о коррупции?

— Да. И среди милицейских сотрудников.

— Вы студент?

— Нет, я работаю в полиции. Моей профессией является восточноевропейская и особенно русская преступность в Швеции.

Сказано было небезупречно, но Виноградов понял:

— Очень приятно!

— Вы очень интересно тогда рассказывали. Много полезного!

Владимир Александрович выжидающе замолчал. Возникла пауза. Шведа можно было понять — доверительный контакт установлен, пора переходить к делу:

— Ах, извините… Это мой коллега, он занимается делом об убийстве… о попытке убийства!., господина Геллера. По своему направлению и компетенции.

Где-где, а во владении русской разговорной речью полицейский намного уступал репортеру. Хотя сам Виноградов по-шведски вообще ничего, кроме «здрасьте-спасибо», не знал:

— Добрый день!

— Ларе… Лэрри! — Сыщик дружелюбно оскалился, дохнув ментоловой жвачкой, и крепко пожал протянутую Владимиром Александровичем руку. Очевидно, он придерживался голливудского стиля общения.

— Вы тоже говорите по-русски?

Напарник перевел, и Ларе жизнерадостно помотал головой.

— Нет, он не говорит по-русски.

— Чем могу помочь?

— Вы ведь работали в криминальной милиции там, в Петербурге?

— Больше десяти лет.

— И в специальных подразделениях?

— Последние два года.

— Занимались расследованием преступлений?

— В основном — оперативной работой. Если вы понимаете, что я имею в виду.

— Мы понимаем. Мы запросили Европол, финские коллеги отозвались о вас очень положительно. Вы ведь участвовали в нескольких шумных международных операциях?

— Последняя закончилась для меня увольнением.

— Вас уволили за сотрудничество с финнами?

— Нет. Я с удовольствием изобразил бы из себя мученика за идею, но… Там и без того причин хватало.

Виноградов сказал это так, что собеседник понял — продолжения не последует. Действительно, не рассказывать же первому попавшемуся парню в штатском про Кавказ, войну в Приречье, валютный скандал в пароходстве… Или о том, как невезучий милицейский офицер сдуру встал поперек дороги у сил, которые…

— Подставили. И выгнали вон.

— Что, простите?

Да, это был не Олаф, знаток и любитель ненормативной лексики…

— Поводом для увольнения послужило грубое нарушение служебной дисциплины.

— Ваше последнее звание?

— Капитан.

— Ого! — Слово «капитан» полицейский понял без перевода и уважительно поднял брови.

— Я был неплохим офицером. Имел медали, знаки отличия. К сожалению, не судьба!

— У вас контракт с университетом? Теперь?

— Нет.

— Вы утратили работу? Когда истекает срок вашей визы?

— Насчет визы… Не думаю, что вы не справились в иммиграционной картотеке. А что касается работы — я являюсь консультантом господина Геллера и его фирмы по вопросам безопасности.

— Название фирмы?

— «Геллер и Теплицки».

— Профиль? Специализация?

— Вряд ли это имеет отношение к делу. Поинтересуйтесь у самого хозяина.

— Вы не хотите сотрудничать? Помогать полиции?

— Это долг любого добропорядочного гражданина.

— Финские коллеги отзывались…

— Я вам что, переходящее Красное знамя?

— Простите?

Переводчик хренов!

— Я сказал, что готов помогать всякому, кто борется с организованной преступностью. Всегда! Везде! Но заставить меня сотрудничать… Это вряд ли.

— Очевидно, мы не поняли друг друга. Я не слишком хорошо владею русским языком. Извините.

— Ерунда. Спрашивайте дальше.

— В фирме до этого был консультант по безопасности?

— Насколько мне известно — нет. Кто-то ведал вопросами охраны офисов, производственных объектов, но всерьез безопасностью никто не занимался.

— И как объяснить, что приняли на работу вас? Именно в день, когда…

— Где блины — там и мы! — развел руками Виноградов.

— Что? Простите, я…

— Это народная поговорка. Более распространенный вариант: «Свинья везде грязи найдет».

Полицейский понял и перевел.

— И все-таки?

— Полагаю, что этот вопрос будет уместнее задать самому господину Геллеру. Со своей же стороны предположу, что основной причиной являлись перспективы активизации деятельности фирмы на российском рынке. А без более-менее опытного поводыря по этому минному полю вряд ли удастся пройти без потерь.

— Мы с ним побеседуем. Не могу не отметить, что лучшего сотрудника, специалиста в этой области, ему подобрать было бы сложно. Это не комплимент. Даже те, кто не посещал ваш семинар в университете, прекрасно знают, что без вашего активного содействия не могла бы появиться сенсационная книга господина Густавсона.

— Он, кстати, дожидается в коридоре.

— Ничего. Это не унижает. Что вы думаете по поводу случившегося?

— Полагаю, что пока рано делать выводы.

— Это русская мафия?

— Может быть… Но не думаю. Слишком низкое качество исполнения. Есть что-нибудь на видеозаписи?

— Да. — Очевидно, решение поделиться информацией было принято заранее. Полицейский вытянул из конверта несколько снимков. — Это пригодно для идентификации.

— Относительно, — вздохнул Владимир Александрович, разглядывая черно-белые глянцевые прямоугольники.

Отобрал два, где лицо стрелка получилось почетче, почти анфас.

— Как я понимаю, учеты иммиграционной службы помочь не могут? Какая-нибудь фототека…

— Только на нежелательных иностранцев.

— Знаете что… По логике он должен в темпе смотаться из страны — в прессе отметили, что его рожа засвечена. Скорее всего, парень вообще в Швеции не живет.

— Как это… гастролер? Так?

— Да. Послушайте, я видел телекамеры в порту, на пассажирских терминалах. В аэропорту. На вокзалах тоже, наверное?

— Это не полицейская аппаратура. Другого ведомства.

— Таможня?

— Это аппаратура другого ведомства, не криминальной полиции, — не счел целесообразным вдаваться в детали переводчик.

— Хорошо. Мне ваших тайн не надо. Но попробуйте прокрутить через компьютер, что ли, или так, визуально, пленки с видеомагнитофонов. Их ведь хранят некоторое время.

— Вы переоцениваете наши технические возможности. Впрочем, работа в этом направлении ведется.

— Я воспользовался бы паромом. Куда-нибудь в Финляндию, в Данию… В Германию? Регистрация попроще, чем в самолет, досмотр минимальный.

— Это ценное замечание. Спасибо.

— Нескромный вопрос — по оружию что-нибудь есть?

— Испанская «Астра». Баллистическую экспертизу еще не закончили, но номера… Как это? В картотеке по розыску нет!

— Ладно. Глушитель?

— Глушитель? — Полицейский впервые за время беседы замешкался, потом переборол себя и глянул в словарь. — A-а… Нет, он сделан сам, не на заводе.

— Металл исследуют?

— Да. Но… есть некоторая удача. Найден мотоцикл, на Зандхамнсгатан, неподалеку. Угнан был в тот день от студенческого корпуса.

— Пальцы?

— Дактилоскопия? Вряд ли. Непригодно для определения. Больше надежды на шлем. Он и его оставил.

— Конечно. Не тащиться же по городу пешком и в мотоциклетном шлеме.

Имелся шанс идентифицировать убийцу — в случае его задержания, естественно, — по микрочастицам волос, кожи на внутренней поверхности, по подкладке.

— Его могла ждать машина.

— Могла.

— Теперь о другом. Мы закажем информацию по линии Интерпола от наших российских коллег. Относительно возможных причин… По криминальным связям фирмы в Петербурге, по возможным причинам активности мафии. И прочее. Но это очень долгая процедура. И данные не всегда объективные.

— Я знаю.

— Не могли бы вы, господин Виноградов, через свои контакты… Пусть неофициально…

— Хорошо! Я уже предпринял кое-какие шаги.

— Мы знаем тоже.

— Вот как?!

— Мы просили бы держать нас в курсе. Это будет согласовано с господином Геллером, он поймет. Дело в вашей… доброй воле.

— Хотелось бы услышать подтверждение от босса.

— Вы полагаете, он запретит оказывать содействие полиции? У нас так не бывает.

— Дело в той степени доверительности, которую он мне порекомендует.

— Мы относимся к вам с доверием. И хотелось бы получить то же. Например, в газеты и телевидение не будет сообщено об обнаружении мотоцикла. И относительно фотографий — пока, до подходящего момента.

— Но мы с Олафом…

— Это не ваша проблема. Ему будет сделано предложение, от которого господин Густавсон не сможет отказаться.

— Посмотрим. Мне не хотелось бы давать опрометчивых обещаний до разговоров с боссом и Олафом.

— Нет проблем.

— Тогда у меня обоюдная просьба. — Виноградов подумал, что сейчас последует наказание за нахальство, но ошибся.

— Слушаю?

— Посмотрите, пожалуйста, компрматериалы на связи господина Геллера. Работа, домашнее окружение…

— Вы ищете возможного сообщника?

— Конечно. Вы, наверное, тоже?

— Да. Эти интересы совпадают. Хорошо! Еще что?

— Там была какая-то история с угоном машины. «Мерседес», шестисотая, кажется, модель…

— Вы видите схожесть?

— Не знаю. Надо отработать.

— Это несложно. Все?

— Пока — все.

— Когда вам нужны эти сведения?

Вот это подход! С парнями, кажется, можно работать.

— Думаю, у меня что-нибудь появится послезавтра. Во второй половине дня.

— Отлично! — закивал головой Ларе-Лэрри. — Четверг, пятнадцать ноль-ноль. Здесь же. Устроит?

— Как прикажете.

— Извините, господин Виноградов, мой коллега говорит, что в Швеции люди привыкли видеть в полицейском покровителя, защитника. У вас не так?

Виноградов с трудом выдержал взгляд собеседника:

— Не всегда. К сожалению.

…Густавсон по-прежнему дисциплинированно сидел в коридоре.

— Все в порядке?

— Посмотрим. Тебя просят зайти. Ненадолго.

* * *

Двор заполнили люди в голубых комбинезонах. На спине и рукавах у них белели заметные издали буквы — и это очень напоминало миротворческий контингент сил ООН.

Почти все носили пластиковые строительные шлемы, и абсолютно каждый был занят делом: сверлил, прилаживал, мерил…

Дом господина и госпожи Геллер оборудовался средствами безопасности и охранной сигнализацией. Каждый из работяг знал, что и как ему делать, поэтому нужды в разговорах не возникало — во всяком случае, ничего, похожего на товарищескую конструктивную матерщину отечественных прорабов, не слышалось.

Виноградов раскланялся с неизменным патрульным на противоположной стороне улицы.

— Чай для вас. В гостиной зале.

Голос экономки был избавлен даже от всякого намека на дружеские нотки. Внезапно возникнув за спиной Владимира Александровича, она стояла теперь на крыльце и с высоты пары ступенек разглядывала русского: губы поджаты, сероватое равнодушие глаз на еще нестаром лице.

— Спасибо. Но я сначала пройду осмотрю дом.

Чуть заметный кивок. Пауза.

— В целях безопасности… Мы с хозяином так решили.

Строго говоря, решил один Виноградов, но у него не было оснований полагать, что господин Геллер будет против.

— Если что, я вас позову.

Еще один кивок — и домоправительница исчезла. Занятный типаж, что-то по мотивам Астрид Линдгрен и Агаты Кристи одновременно. Славно было бы, если, следуя канонам классических детективов, она оказалась бы тайной матерью хозяина или претендующей на часть наследства забытой первой женой его дядюшки… Или на крайний случай сексуальной маньячкой с креном в сторону некрофилии.

Увы! Это было слишком сложно, чтобы воплотиться в реальность. Поэтому Владимир Александрович направился в дом, имея цель прибавить к рутинному обходу нечто не рекламируемое.

Холл, гостиная, подсобные помещения. Дальше была кухня и, как ее называла хозяйка, «малая столовая» — туда Виноградов не пошел, поднялся на второй этаж. Кабинет хозяина, еще две комнаты, спланированные, очевидно, под будущие детские. Супружеская спальня, общая, что почему-то несколько удивило…

В конце концов Владимир Александрович нашел то, что искал, — уютное гнездышко фру Дианы Геллер. Будуар с обоями в цветочек и телефонным аппаратом в стиле начала века. Мечта студентки из провинции!

Довольно опрятно, только у кресла живописно расползлась веером стопка корреспонденции — пестрый каталог, журналы с дамами света на обложках, газета, приготовленные к оплате счета от косметички и за телефон. Поворот ключа — и открыт ящичек под туалетным столиком: шкатулка с золотом и бижутерией, разные мелочи… Кожаная папка на молнии — для документов. Какие-то полисы, справки на шведском. Паспорт. Ксерокопия диплома об окончании филфака Ленинградского государственного университета.

Стараясь сложить все, как было, Виноградов сделал несколько пометок в блокноте. Разогнулся, снимая напряжение с затекшей спины. Подошел к тому, что должно было изображать книжную полку и, видимо, оттенять интеллектуальную образованность «мадам»: символическое, не больше чем на дюжину томов, книжное вместилище даже не было заполнено. Владимир Александрович вспомнил, что в кабинете хозяина он книги видел, и хотя там присутствовали не только подарочные фотоальбомы и специальная литература, другого рода книг было тоже немного. Впрочем, говорят, что домашние библиотеки на Западе не в моде.

Не удержавшись, он провел пальцем по корешкам. Незнанский, Гумилев, Константинов… Барбара Картланд и еще что-то сентиментальное… Затрепанные, в мягкой обложке стихи:

Иллюстрация: колчан, подкова, темные провалы черепных глазниц.

Какой-то Виктор Балков. Тираж пять тысяч, за счет автора. Восемьдесят девятый год.

Владимир Александрович поставил томик на место. Здесь осматривать больше нечего.

Спустившись по лестнице в конце коридора, Виноградов оказался, судя по всему, в помещениях для прислуги.

Толкнул первую попавшуюся дверь — заперто. Надо же!

— Это моя комната.

В метре сбоку стояла фрекен Эльза — и черт знает откуда и как она возникла.

Достав из-под передника звякнувшую связку, экономка протянула ключ:

— Пожалуйста!

— Откройте сами, — пытаясь придать своему лицу выражение такого же презрительного высокомерия, отодвинулся чуть в сторону Виноградов.

— Прошу!

Оказавшись внутри, Владимир Александрович сразу же устремился к окну, делая вид, что его совершенно не интересуют развешанные по стенам фотографии, опрятно застеленная кровать, стройные ряды кружевных салфеток. Гибрид казармы с богадельней.

— В это окно можно проникнуть с улицы?

Фрекен Эльза молча пожала плечами.

— Надо бы поставить решетки. Вам это не будет неприятно?

Снова равнодушное молчание. Эта непробиваемая эстонка положительно выводила Виноградова из себя!

— Вы понимаете, что я говорю?

Кивок. Все ведь понимает и говорить может, но…

— Я вам не нравлюсь? Ведь правда, фрекен Эльза?

— Я ненавижу русских.

Сказано было негромко, но так, что Владимир Александрович поверил. Очевидно, у женщины были на то основания.

— Коммунистов?

— Русских.

Тут сложно было вести дискуссию.

— Покажите мне комнату шофера. Покойного.

Новый водитель Геллера был все-таки шведом и в помещениях для прислуги не жил, предпочитал ночевать дома. Поэтому стоило навестить последний приют бедняги Войтовича, пока там по-серьезному не прибрались.

Экономка повернулась, сделала несколько шагов и остановилась перед соседней дверью. Достала нужный ключ.

— У вас все комнаты запирались?

Отрицательный поворот головы.

— Это вы закрыли?

Кивок.

— После убийства?

Кивок.

— Предусмотрительно. Чувствуется, что вы — человек надежный, рассудительный. Спасибо.

Лобовая лесть, кажется, тоже не достигла цели.

— Что ж, посмотрим.

Обстановочка гостиничная, без особой индивидуальности. Порядка разве что поменьше, чем у остальных обитателей дома. Носки на батарее. Пивная бутылка. Польско-шведский словарь карманного формата в клеенчатом переплете. Инструкция к пейджеру.

— Полиция забирала что-нибудь?

— Документы.

— Ясно. Благодарю, можете опять закрыть.

Не дожидаясь реакции. Виноградов направился к лестнице.

— Ваш чай уже остыл. Я должна подогреть?

— Нет. Я предпочитаю теплый.

За общение с фрекен Эльзой надо выдавать молоко, как на вредных производствах. Шовинистка курляндская!

Из гостиной было хорошо видно, как к калитке подруливает «мерседес» хозяина.

Радовало, что господин Геллер отнесся к рекомендациям своего консультанта по безопасности с подобающей исполнительностью. Сначала из машины вылез мрачный тип, тот, что сидел сзади слева. С секундной задержкой — другой, находившийся рядом с водителем. Повертев низко ввинченными в борцовские шеи головами, они вынули руки из-за пазух и позволили охраняемым лицам покинуть салон.

Автомобиль продолжал стоять с работающим двигателем, перекрывая возможный сектор обстрела.

— Добрый день, господин Геллер! Здравствуйте, мадам!

— Здравствуйте, господин Виноградов.

Супруга хозяина ограничилась чем-то коротким и неотчетливым.

— Я вижу, работа идет? — перевела она.

— Мы стараемся.

— Надеюсь, это необходимо. Потому что уже обошлась в изрядную сумму.

Виноградову показалось, что часть этой реплики фру Геллер произнесла от себя.

— Ответы из России уже получены?

— Я полагаю, они прибудут не раньше чем завтра. Там достаточный объем, деликатные аспекты…

Владимир Александрович помедлил:

— Господин Геллер, в курсе ли вы, что полиция?..

— Да. Разумеется. Муж знает о вашем разговоре с ними.

— Каковы должны быть мои действия?

— Полиции необходимо помогать. Но муж полагается на вашу порядочность. И чувство меры. Совершенно не обязательно обременять занятых лиц ненужной информацией. Не имеющей отношения к покушению. Такие вопросы, как налоги, например…

— Благодарю. Я понял.

— Было бы хорошо, если полученные данные все-таки просмотрит сам господин Геллер.

— Есть!

Виноградов кивнул и чуть было не щелкнул каблуками — хозяевам нравится, когда прислуга демонстрирует туповатую преданность.

— У меня просьба к господину Геллеру.

— Что?

Бывшая соотечественница посмотрела на Владимира Александровича так, будто он собирается выклянчить у нее последний полтинник до получки.

— Что вы еще хотите?

— Пейджер, которым пользовался покойный… Он ведь был оформлен на вашего мужа?

— Да.

— Пожалуйста, пусть он запросит компанию… От своего имени. Если возможно. Потребуются данные за последний месяц, хотя бы о всех вызовах. Дата, время, краткое содержание.

— Зачем? — Это ей явно не понравилось.

— Переведите, пожалуйста, будьте любезны.

Фру Геллер заговорила по-шведски нехотя, с тревожной рассеянностью. Хозяин кивнул.

— Он попробует это сделать.

— Спасибо.

Вот и еще один соблазнительно избитый сюжет — шофер-любовник, пока барин на службе… Убийство из ревности?

* * *

— Ты куда пропал?

— А ты? Со вчерашнего дня ни слуху ни духу!

С некоторых пор, после того вызова в полицию, в партнерстве Виноградова и его приятеля журналиста наметилась трещинка. Это обоим не нравилось.

— Что в газетах?

— Ничего серьезного. Интерес почти пропал — все обсуждают Асахару, токийское метро. Ищут русский след.

— Там тоже?

— Ладно, давай не будем! Что тебе предложили?

— А тебе?

— Сотрудничество. Я обязался не разглашать сведений, которые получу в ходе расследования, — ни устно, ни письменно, без согласования с инспектором.

— Несколько необычное обязательство для журналиста.

— Да. Но взамен они позволят мне работать с тобой.

— А заодно — присматривать?

— Да! Согласись, для полиции ты фигура несколько…

— Подозрительная?

— Скажем так — странная. Кроме того, мне представлен фактический эксклюзив на этот материал. При успешном расследовании может получиться шумная книжка. При неудачном, впрочем, тоже.

— Очередной бестселлер? — В конце концов, для Олафа это кусок хлеба, нельзя писать на криминальную тематику и ссориться с парнями в погонах. И наши, отечественные журналисты, всегда были у соответствующих служб на коротком поводке. А кто не понимал взаимной пользы — быстренько уходил писать на темы образования или плохой работы городской канализации. Исключения лишь подтверждают правило.

— Никто не просит на тебя стучать, пойми правильно! Иначе бы я не стал, сам понимаешь, так откровенно…

— Олаф, не говори ерунды! Мы партнеры?

— Да.

— Я тоже так считаю. И без доверия ничего не выйдет. Поэтому давай так — каждый и дело свое сделает, и не скурвится…

Даже если Густавсон и не знал точного значения последнего слова, то смысл он уловил верно:

— Заметано.

В полицию они ввалились вместе, готовые к отпору всем внешним враждебным силам:

— Мы не опоздали?

— Пардон.

По пути Олаф предложил зайти перекусить, не обошлось без некоторого количества пива, поэтому настроение у приятелей было боевое.

— Пожалуйста, проходите. Присаживайтесь. Кофе?

— Нет, спасибо.

Действующие лица с позавчерашнего дня не изменились — только Лapc выглядел несколько небритым, а «студент», как окрестил его по старой памяти Виноградов, надел другой галстук.

— Тогда мы не будем терять времени. Кто начнет?

— Может быть, вы?

За подобную наглость дома, в Питере, можно схлопотать «демократизмом» по пузу или просто вылететь из кабинета, но швед лишь вздохнул:

— Хорошо!

Полицейские переглянулись:

— Господин Густавсон дал нам определенные гарантии, поэтому мы не…

— Я проинформирован. В той степени, в которой это меня касается.

— Тем лучше. — «Студент» перевел, и все, кроме Владимира Александровича, сосредоточенно закивали. — Убийца установлен. Это некто Марк Ко-ло-сов-с-кий, — фамилия далась полицейскому с трудом, он даже подсмотрел в разложенные на столе записи, — имеет вид на жительство в Дании, в Копенгагене. Тысяча девятьсот семьдесят шестого года рождения, уроженец Польши.

— Тоже поляк?

— Да. Его довольно легко узнали по картотеке. Имел приводы, датчане даже собирались выслать. Хлопотливый иностранец!

— Хлопотный, — непроизвольно поправил Виноградов. — То есть доставляющий хлопоты. Хулиган? Наркотики?

— Нет. Магазинная кража, подозрения в угонах автомобилей, связи с асоциальными элементами…

— Задержан?

— Пока нет. Ищут.

— Как установили?

— Как выяснилось, видеокамера сняла его при посадке на паром, линия Мальме — Копенгаген.

— Случайно?

— Это дежурная видеокамера. — «Студент» выслушал коллегу и перевел, не обращая внимания на скептическое хмыканье Олафа. — У нас, конечно, единая Европа, а не полицейские государства. Но необходимо контролировать миграцию, ну, вы понимаете — террористы, наркомафия. Открытые границы — это, конечно, хорошо, но…

— Господину Виноградову это можно не объяснять. Он сам бывший сотрудник криминальных служб, — вмешался журналист.

— Пистолет?

— По данным Интерпола — чистый. Была сделана баллистическая экспертиза.

— А если проследить его с завода?

— Это не даст результата. Партия была отправлена в Латинскую Америку два года назад, торговой фирмы уже не существует. Мой коллега Ларе шутит, что там, где растут пальмы, кончается порядок.

Все вежливо заулыбались — что ж, может, так оно и есть.

— Что у вас?

— Вот!

Пачка ксерокопий выглядела внушительно.

— Это получено по факсу. Из России. Потом посмотрите.

— О-ля-ля! У вас остались влиятельные друзья там.

— Не скажу, чтобы это было дешево. Слава Богу, оплачивает господин Геллер. Кое-что из информации носит весьма конфиденциальный характер.

— Мы проанализируем, с вашего разрешения.

— Да, конечно. Для того и принес. Если потребуется, прокомментирую. В пределах разумного.

— Мы вам очень обязаны!

— Знаю. Кстати, как насчет того, о чем я просил?

— Насчет кражи автомашины?

— И насчет поляка, этого Войтовича.

— Видите ли, ничего определенного об убитом сказать нельзя. Прибыл в девяносто втором году, легально. Натурализовался через брак со шведкой, имеет вид на жительство.

— Большая любовь?

— Нет, брак, скорее всего, фиктивный. Во всяком случае, вместе они не живут. И не жили, наверное.

— Это криминал?

— По сути, да. Но очень трудно доказать.

— Друзья? Политические интересы?

Полицейские вновь переглянулись:

— Мы не ведем тотальную слежку за гражданами. Даже за иностранными… без достаточных на то оснований. В отличие от многих своих соотечественников, господин Войтович не имел привычки нарушать закон — в компьютере есть данные только о двух штрафах дорожной полиции: за превышение скорости и за парковку в неположенном месте. Согласитесь, этого недостаточно, чтобы всерьез озадачить специальные службы!

— И все-таки вы не ответили…

— Скажем так, по нашим данным, покойный не входил в число лиц, состоящих в организациях экстремистской или националистической направленности. Нет его даже в числе знакомых подобной категории лиц.

— Но с кем-то он дружил? С бывшими земляками?

— Таких сведений у нас нет, — развел руками «студент».

— Жаль.

— Но! — торжествующе поднял вверх указательный палец полицейский. Его напарник и Олаф радостно заерзали на стульях — очевидно, они были в курсе предстоящего сюрприза. — Но! После беседы с вами кое-что показалось несколько странным в документах, которые покойный заполнял перед въездом в страну. Мы заметили кое-какие расхождения в датах.

— Он скрыл судимость?

— А как вы догадались? Вы знали?

Виноградов даже пожалел, что не сдержался, — у парня был вид человека, запоздавшего в компанию к началу разговора и с ходу рассказавшего анекдот, который непосредственно перед этим уже рассмешил присутствующих.

— Тогда нет. За что? Сколько он получил?

— В одна тысяча девятьсот восемьдесят девятом году в городе Кракове, Польша. Соучастие в сбыте краденого. Контрабанда. Отбыл в тюрьме два с половиной года.

— Да-а… Еще что интересное есть? Подробности?

— Подробностей пока нет — информация получена по каналам Европола, через Варшавское бюро. Материалы пришлют почтой. А вот насчет интересного…

Владимир Александрович понял, что кое-какие козыри швед припас, и придал лицу выражение трепетного ожидания:

— Не томите!

— По этому же делу был осужден Ян Колосовский, шестьдесят пятого года рождения.

— Брат?

— Да, очевидно. Старший брат. Посылался запрос, мы не знали еще, что… точнее, кто убийца. Поэтому подробностями не интересовались.

— Когда будут материалы?

— Дополнительный запрос уже отправлен. Сутки-двое.

— Неплохо!

— Преступность становится транснациональной. Приходится не отставать. В условиях, когда восточноевропейский криминал…

— Я думаю, что господину Виноградову это объяснять не требуется, — поддержал реноме приятеля Олаф.

— О, конечно! Простите.

— Ничего. Была бы польза… А «мерседес»?

— О, тут тоже есть странности. Лэрри получил копию дела. Их поймали в Финляндии, в Лаппеенранте.

— Далековато!

— Но довольно быстро — на следующий день после того, как владелец сообщил об угоне.

— Не совсем понимаю…

— Мы тоже.

— Давайте по порядку, хорошо?

— Хорошо.

Переводчик принял от коллеги документы и, сверяясь с ними, заговорил:

— Одиннадцатого апреля господин Геллер вернулся из командировки в Гамбург. Обнаружил отсутствие в гараже своего автомобиля. Сообщил в полицию, в страховую фирму.

— Сколько он не был дома?

— С шестого апреля — шофер отвозил его в аэропорт на «мерседесе», потом поставил машину в гараж, на место.

— Шофера допрашивали?

— Только поверхностно.

— Что он еще сказал?

— Почти ничего. На время отъезда хозяина ему был предоставлен… отпуск?

— Выходные?

— Да, выходные дни! Правильно. О краже он узнал, только когда вернулся господин Геллер.

— Странно… Он, наверное, должен был его встречать?

— Господин Геллер прилетел внезапно, на неделю раньше, чем планировал.

— Без звонка?

— Видимо. Полицейские не вдавались в подробности — машину ведь почти сразу нашли.

— Как это произошло?

— У границы бдительные финны проверили по компьютеру. А там уже была информация, что «мерседес» числится угнанным.

— Кто?

— Угадывать с трех раз не будешь? — Олаф успел пролистать переданную полицейским папку и теперь был осведомлен лучше Виноградова.

— Русские?

— С тобой неинтересно разговаривать.

— Интересно другое. Они говорят, что случайно, гуляя по Стокгольму, наткнулись на шикарный автомобиль. Не удержались, решили прокатиться. Ключи якобы были в замке зажигания.

— Бред!

— Конечно! Покатались. Понравилось. Решили сэкономить, доехать до границы с Россией, там оставить и позвонить в полицию, чтоб забирали…

— Интересная версия.

— Очень. Разная степень вины — за кражу и за… это!

— Временное позаимствование?

— Что-то вроде.

— Но ведь они все равно не смогли бы пересечь границу. Если машина угнана…

— Это если есть уже информация об угоне, — задумчиво прищурился Густавсон. — Понял?

— Кажется, да. А если никто не заявлял?

— Нет проблем.

— Та-ак… А воры где?

— Финны продержали их четверо суток, пока с нами связывались. Потом отпустили под залог.

— Большой?

— Изрядный.

— Кто внес?

— Не знаю.

— И естественно, с концами?

— Что? — не понял «студент».

— Да. Ищи-свищи ветра в поле… — блеснул своими филологическими познаниями Олаф и перевел смысл полицейским.

— Мы можем дать вам возможность вместе с господином Густавсоном изучить дело о попытке кражи машины. Это не принято, но, учитывая, что наше сотрудничество весьма плодотворно…

— Спасибо.

— Кстати, господину Виноградову может пригодиться эта выборка. Здесь данные о кражах машин в Стокгольме. За три месяца.

* * *

— Жизнь моя течет странно в ожидании смысла… — задумчиво констатировал Виноградов и пояснил: — Так говаривал некто Виток, офицер и философ, когда нас послали штурмовать Белый дом.

— В Москве?

— Да. Американский мы пока не трогали…

— Юморист!

Владимир Александрович и Густавсон комфортно — ноги на стол, кофе на расстоянии вытянутой руки — расположились в вертящихся креслах. Собственно, эти вот кресла, если не считать сугубо функционального столика, полки с разноцветными папками-накопителями да компьютеры составляли всю обстановку кабинета Олафа. Это даже и не кабинет был — так, стеклянная выгородка три на два метра в ряду таких же, образующих бесконечный редакционный коридор.

— Занято.

— Может, еще наберешь? — Густавсон, ожидавший эмоционального выплеска, с удивлением увидел, что Виноградов почти спокойно положил телефонную трубку.

— Обязательно! Ерунда, к нему и в Питере-то не прорваться, только чудом…

— Профессор?

— Да, прозвище такое. Ходячая энциклопедия!

— А кто он… вообще?

— Какая разница? Служит себе в милиции, майор, кажется, уже.

— Консультирует преступников?

— Упаси Господь! Только легальные структуры — службы безопасности банков, сыскные агентства. Кстати, курс лекций, который сейчас в консульствах иностранным бизнесменам читают, — это он составлял.

— По выживанию? И «теневым» структурам?

— Точно. Подбор надежного партнера, сколько у нас «силовых» органов, куда обращаться, если что…

— Я ссылался на эти материалы в книге! Интересно, там не было автора.

— Думаешь, ему погоны надоели?

— А почему ты нас в России не познакомил?

— Сейчас бы свел непременно. А тогда? Вряд ли. Профессор очень разборчив в связях.

— Ловлю на слове. Дашь потом его координаты.

— Посмотрим… Ну-ка, попробую еще раз, — Виноградов забегал пальцами по телефонным кнопкам.

— А почему ты не стал из геллеровского офиса звонить?

— Есть причины. Ага!

На другом конце линии сняли трубку.

— Алло! Привет. Хорошо, что узнал… Откуда? Пока из Швеции, но, может быть, скоро встретимся. Извини, вся лирика — потом, здесь денежка за каждую секунду щелкает… Спасибо за бумажки, получил! Пригодятся. За мной должок… Зачем эта благотворительность? Расценки я знаю, клиент вполне платежеспособен. Хорошо, приеду — разберемся!

Виноградов бесцеремонно вытянул из-под левого густавсоновского ботинка блокнот, приготовился записывать:

— Что по моим вопросам? Так… Та-ак… Кому? Ага, записал… В каком году? Класс!

Журналист с удивлением наблюдал за реакцией приятеля.

— Еще что?.. Здорово! Даже так?.. Записал. Все?.. Ух, у меня нет слов! Сочтемся… Понял. До связи. Привет всем. Чао!

— Удачно?

— Более чем.

— Поделишься?

— Подожди. Мне надо подумать. Кофе есть?

— Заваривать надо.

— Займись, будь другом.

Олаф хмыкнул, но подчинился:

— Нахал ты! Бескультурный человек… Абсолютно.

Некоторое время тишину не нарушало ничего, кроме монотонного жужжания принтера в соседней клетушке.

Зазвонил телефон.

— Густавсон!

Владимир Александрович оторвался от записей и вслушался в шведскую речь:

— Нас?

— Да. — Олаф положил трубку. — Господин Геллер. Вызывает.

— Надо ехать.

— У меня, между прочим, свои дела имеются. Такси возьми или пускай шофера присылает.

— Эй, прекрати дуться. Ладно, чтоб веселее было баранку крутить, подкину тебе пищу для размышления.

Виноградов потянулся, оставил почти нетронутую чашку:

— Диплом с отличием филологического факультета Ленинградского государственного университета на имя Дианы Павловны Голубевой — чистейшая липа! Бланк с этим номером числится испорченным и уничтожен по акту. Среди выпускников за последние десять лет никакая Голубева не значится.

— Ого! Это пикантно, но я не улавливаю…

— По дороге обсудим.

— Поехали?

— Нет, подожди. Набери номер полиции, этого Лэрри-Ларса.

— Зачем?

— Нужно попросить кое-что выяснить.

— Что?

— Звони! Все равно будешь ведь переводить — тогда и узнаешь.

— И на том спасибо…

* * *

Теперь — стараниями самого же Виноградова — попасть на прием к шефу оказалось значительно сложнее, чем раньше.

Сначала Владимир Александрович и Олаф пообщались с охранником в форме — отменная вежливость парня только усугубилась оттягивающей его пояс кобурой со здоровенным револьвером. Шепнув что-то по рации, охранник направился наверх.

В холле под звон металлодетектора приятели уже приготовились выложить на столик содержимое своих карманов, но были избавлены от этой процедуры — в первую очередь благодаря настойчивому вмешательству секретарши. Впрочем, личный телохранитель господина Геллера с Виноградовым уже встречался при вступлении в должность и роль его себе представлял, поэтому на догматическом соблюдении процедуры также не настаивал.

— Нас просят войти.

Это можно было и не переводить, приоткрытая дверь и приглашающий жест выглядели достаточно убедительно.

— Здравствуйте, господин Геллер!

Не вставая из-за стола, хозяин кабинета ответил и указал рукой на места напротив.

— Господин Геллер говорит, что ждал тебя несколько раньше.

— Переведи, что пришлось заехать в полицию. Кое-что уточнить.

— Он спрашивает, тебя опять вызывали?

— Нет, просто возникла необходимость. В интересах дела.

— Господин Геллер еще раз просит отметить, что полагается на твою порядочность. И умение дозировать откровенность в разговорах с представителями властей.

— Я руководствуюсь прежде всего интересами работодателя.

— Это похвально. Есть какие-то сдвиги?

— Да.

Геллер выжидательно посмотрел на Владимира Александровича, но, не услышав продолжения, заговорил сам.

— Господин Геллер считает, что это несколько более лаконичный ответ, чем он ожидал услышать.

— Мне осталось совсем немного. Кажется, взятый мной след оказался верным.

— Сколько еще нужно времени?

— День-два. Вряд ли больше.

— Это приемлемо. Вам выплачен аванс?

— Да, благодарю. Это всегда кстати.

— Мне хотелось бы получить за хорошие деньги хорошую работу. Это естественно.

— Я пока не давал повода для недовольства.

— Да. Поэтому господин Геллер считает необходимым предупредить — к началу лета он переезжает в Россию. Новый офис уже подготовлен.

— Поздравляю!

— Будет много работы, и господин Геллер очень рассчитывает на твою помощь, особенно на этапе первоначального закрепления в Санкт-Петербурге.

— Надеюсь, до этого многое, если не все, в этом трагическом покушении прояснится. Мы работаем на совесть.

— За это господин Геллер платит деньги: и полиции — как налогоплательщик, и тебе — как работодатель.

— Я щас пошлю его на хрен…

— Обидчивый какой! Привыкай.

Под внимательным взглядом Геллера журналист сделал вид, что переводит этот обмен репликами. Получилось не слишком убедительно, но хозяин сделал вид, что поверил:

— Вы просили данные по пейджингу. Вот!

Виноградов принял из рук собеседника дискету.

— Тут с начала апреля. Дольше информация не хранится.

— Прекрасно.

— Можете воспользоваться компьютером в приемной. Я прикажу секретарю.

— Спасибо. Вероятно, мы так и поступим. Да, кстати! Кто в вашей семье оплачивает счета?

— Какие счета?

— Телефон, аренда дома, разные взносы…

— Незначительными текущими расходами ведает фру Геллер. Господин Геллер вмешивается, только если траты превышают разумные пределы.

— А часто так случается?

— Нет. Фру Геллер достаточно рационально ведет хозяйство, у мужа нет оснований ее контролировать. Сначала, в первые месяцы жизни в Швеции, случались недоразумения… Господин Геллер надеется, что эти вопросы имеют смысл. В противном случае их можно расценить как бестактность.

— Прошу прощения! Но… У госпожи Геллер достаточно карманных денег?

— Слушай, я даже переводить это не буду! — изумился Олаф. — Где ты видел бабу, которой бы хватало карманных денег? Может, у вас в Сибири…

— Ладно, вопрос снимается. Давно ли в доме эта экономка, фрекен Эльза?

— Достаточно давно. Она работала еще у родителей господина Геллера.

— Вот как?

— Она из нелегальной доперестроечной эмиграции. Бежала с острова, кажется, Саарема, на лодке. В те времена легко было получить статус беженца, а потом и гражданство — тем более что ее отца расстреляло НКВД. Он был… как это… пособник оккупантов.

— Я примерно так и подумал. Представляю, как они жили с госпожой Геллер!

— Да. Отношения были сложными. Но господину Геллеру не хотелось расставаться ни с одной из них.

— Скажите, «мерседес» был застрахован?

— Странный вопрос. Естественно. В цивилизованных странах принято страховать имущество. А у вас?

* * *

Зябко поежившись — со стороны залива основательно поддувало и, несмотря на яркое солнце, простуду можно было подхватить в пару минут, — Владимир Александрович сунул руки в карманы. За спиной, в гулкой тишине «Аквариума», остались лупоглазые глубоководные чудовища, мерное колыхание морской зелени, световые блики, блуждающие по искусственному мрамору пола. Там же, впрочем, осталось и некоторое количество крон, уплаченных за билет.

Немноголюдные в этот час дорожки острова были вымыты вчерашним дождем, пространство, свободное от наползающих друг на друга музеев, уже вовсю потрясало свежей весенней листвой.

— Эй, это вы? Я не обозналась?

— Видимо, не обознались.

— Точно! Надо же… Смотрю и думаю — он, не он? Приятная неожиданность.

Как же, неожиданность! Такая, знаете ли, из числа хорошо отрепетированных. Впрочем, к подготовке этой случайной встречи приложил кое-какие усилия сам Виноградов. Например, оставил на автоответчике семейства Геллеров сообщение, что после двенадцати будет в полиции, чтобы поделиться выводами, а до того — зайдет к рыбкам стокгольмским, попрощаться. На русском языке, причем говорил так, что если бы господин Геллер раньше всех магнитофон включил, то все равно попросил бы перевести.

— Я тоже рад. Катаетесь?

— Заезжала к подруге. Подвезти?

— Да, собственно, время есть. Но все равно спасибо.

Владимир Александрович обошел беленький «гольф» и уселся рядом с госпожой Геллер.

— Не бойтесь! — засмеялась та, перехватив настороженный взгляд Виноградова, брошенный на задние сиденья. — Нет там никакого страшного злодея. Никто удавку не накинет и шприц с ядом не вколет.

— Это бодрит, — смутился Владимир Александрович. — Значит, еще поживу.

— Некоторое время.

Госпожа Геллер произнесла это совершенно серьезно, выдержала паузу и лишь потом снова зашлась смехом:

— Эх, мужчины!

Машина свернула по набережной направо, в сторону парка Нобиля.

— Мне, вообще-то, в полицию. Нужно.

— Сам говорил, что время есть. По пиву? Я плачу, грех не угостить соотечественника.

— Ты же за рулем?

— Здесь можно.

— Уговорила!

В крохотном, стиснутом между двумя наполеоновской еще постройки домами дворике, прямо на вымощенном булыжником пятачке пестрели матерчатые зонты. Стандартные пластиковые кресла пустовали, только в углу, рядом с доской-ценником, мирно дремали над своим кофе три старушки.

Быстро принесли заказ.

— Ну?

— Что «ну»?

Так же незаметно, как произошел переход на «ты», сменились роли. Теперь не жена хозяина говорила с клерком, скорее запутавшаяся путана пришла на встречу с умудренным жизнью оперативником.

— Сколько я должна, чтоб ты не лез в мои дела?

— Деловой подход! А как ты думаешь?

— Зависит от того, как далеко ты зарылся в это дерьмо.

— Сложно спорить. Вообще-то шантаж — не мое хобби.

— Тысяча баксов!

— Это даже не смешно.

— Две?

— Зачем обижаешь?

— Слушай, у меня трудности с наличкой. Можно договориться, что часть сразу, а остальное… в виде стипендии.

— И камеру на двоих. С видом на Северный полюс.

— Да тебя убить дешевле, сволочь!

Виноградов сделал вид, что напряженно прикидывает, потом отрицательно покачал головой:

— Вряд ли.

— Хорошо. Рассказывай. Потом посмотрим. — Госпожа Геллер пригубила пиво, затем аккуратно отодвинула бокал, оставив по краю размытый отпечаток губной помады.

— Не могу отказать такому милому созданию. Слушай, детка, сказочку! Приехала ты из своей Луги, поступила учиться. Но на стипендию, как известно, не проживешь, соблазны замучат.

— При чем тут это?

— Сама знаешь. Тебя ведь за блядство выперли?

— За академическую неуспеваемость.

— В данном случае, это одно и то же. Интересно, муж твой об этом периоде жизни знал?

— Пролетаешь, дорогуша! Господин Геллер — человек благородный, полюбил и все простил.

— А я не этого, нынешнего, имею в виду.

— Что?

— Я про первого мужа. Некто, если не ошибаюсь, Ян Колосовский… Гражданин Польской Республики — везет тебе на иностранцев. Не спорь! У меня есть выписка из загса.

— Ну и что?

— Жили вы вместе недолго, но, надеюсь, счастливо.

— Это не преступление.

— Конечно! Ты путанила потихоньку, муж сбывал в Питере ворованные автомобили. Те самые, которые перегонял из Германии его приятель. Напомнить, как приятеля звали?

— Давай.

— Звали его Здислав, фамилия — Войтович. Для друзей — просто Зденек.

— Накопал ты много.

— Это только начало! Когда жареным запахло, когда наши менты вместе с таможней на супруга твоего вышли, он в темпе рванул к себе на родину, в Краков. А там — вот незадачка! — сел… Дружок, видимо, сдал или раньше пасли. Накрылась, короче, их лавочка.

— А я здесь при чем?

— Ты о том польском деле? Абсолютно ни при чем. Только вот развод был оформлен… не совсем по правилам.

— В смысле?

— Когда супруг в Польшу уезжал, никто же не думал, что все так серьезно повернется. Рассчитывали, что ненадолго. Заявление на развод от имени Колосовского было представлено в загс, когда твой бедолага уже лопал дважды в день макароны по-флотски. Или чем там в польских следственных изоляторах кормят? Интересно, подпись ты сама подделала или просила кого? Много, наверное, заплатила, чтоб тетенька с печатью не особо придиралась.

— Ну и что?

— Строго говоря, висит на тебе грех двоемужества. Впрочем, это не самый тяжкий из твоих грехов.

— Бред! Не важно как, но штамп в паспорте я получила. И свидетельство о разводе.

— Да любой суд признает их недействительными! И получается, что с первым суженым своим ты развелась по поддельному документу, а ко второму на работу поступила тоже по «липе».

— Ты про диплом?

— Конечно! Позволю себе немного пофантазировать — по возможности, без ущерба для дела. Итак, бедная Диана, снова уже не Колосовская, а Голубева, находясь под пристальным оком родной рабоче-крестьянской милиции, срочно встает на путь исправления. И возвращается в родной университет. Пока, разумеется, не студенткой, но лаборанткой — в учебный отдел заочного факультета.

— Нет там такой должности.

— Не важно. Главное, что пристроилась на работу — а заодно и «хвосты» можно сдать, чтоб восстановиться, так?

— А что плохого?

— Плохо, что платят лаборанткам гроши. И что на заочном учиться оставалось еще добрых года четыре.

— Три!

— Все равно немало. Благо у тебя имелся доступ к бланкам, а печать поставить — пара пустяков. Час работы — и высшее образование в кармане. Тут и Геллер подвернулся со своей фирмой…

— Диплом мне и не понадобился. Чисто формально, при приеме на работу.

— Тем не менее. Знакомство, начавшееся со лжи, не перерастает в крепкие браки.

— У нас переросло.

— Крепкий брак? Шутишь?

— Не твое дело! — Женщина посмотрела на свой пустой бокал, подняла скучающий взгляд на Виноградова. — Я не услышала ничего такого, чего не смогу рассказать мужу. Сама!

— Простит?

— Все в прошлом. Россия — там, здесь другая жизнь. Так что вот тебе пятьсот долларов и вали.

— Да ты что?! Я на одну только эту информацию больше потратил — справки из милицейского архива, из загса, потом человек в университет мотался. Нам с твоим мужем не рассчитаться.

— Ну и дураки! Хорошо, восемьсот. Что мужу сказать, я придумаю.

— Любит тебя?

— Любит!

Владимир Александрович тоже допил свое пиво. Очень некстати захотелось в туалет.

— А машину свою?

— Что «машину»?

— Как думаешь, любит он свой «мерседес»?

Госпожа Геллер насторожилась:

— К чему это ты?

— Да так… Продолжение слушать будем? Или разбежимся?

— Валяй.

— Может, еще закажешь пивка?

— Обойдешься.

— Ладно. Тогда я выйду на минуточку.

— Куда это?

— Угадай. — Виноградов встал и прошел к интимной деревянной дверце с мужскими и женскими силуэтами. Возвращаясь, отметил, что неподалеку от выхода маячит неприметный тип в замшевой куртке — Владимир Александрович «срисовал» его еще у «Аквариума». По логике где-то на соседней улице должны ждать остальные.

— Надеюсь, ты без меня не скучала?

Госпожа Геллер хмыкнула:

— Не надейся. Ну?

— Продолжаю. Дальше все просто. Приехала ты сюда, встретила — надеюсь, случайно — Войтовича…

— Действительно случайно!

— Верю. И что на работу ты его сначала взяла из ностальгических воспоминаний — тоже верю. Это потом уже он тебя опять с первым мужем свел.

— Мы не общались!

— Брось! У тебя что, папа в Копенгагене? Или любимый племянник? Вспомни-ка счета за телефон. Полиция ведь проверит при необходимости — когда, с кем?

— При чем тут полиция и мои отношения с мужьями?

— Видишь ли, мы с твоим первым, паном Колосовским, придерживаемся одного и того же принципа. А принцип этот очень прост: каждый должен делать то, что умеет. Я, например, неплохо копаюсь в чужих помойках и могу защитить хозяйскую помойку от посторонних любознательных носов. А Колосовский… У него когда-то неплохо шел бизнес с угонами шикарных машин у лопухов немцев, так?

— Пока не посадили.

— Что ж, издержки производства! Зато теперь он умнее стал, осторожнее. Бизнес тот же, но риска минимум.

— Неужели?

— Допустим ситуацию… Встречаются бывшие супруги. Она начинает ему плакаться — мол, новый муж, буржуа проклятый, денег не дает, ревнует почти беспричинно. И что брачный контракт так составлен, что хоть топором дражайшего супруга по голове — все без толку. И всякое другое, что может наговорить молодая, жадная до жизни девка российской выпечки.

— Любопытно.

— Еще бы! А у шляхтичей кровь горячая, они терпеть не могут, когда даму обижают. Тем более деньги всем нужны.

Виноградов сделал паузу и спустя секунду снова заговорил:

— Я думаю, вы уже давно договорились «кинуть» господина Геллера на «мерседес». Нужно было только время на подготовку.

— Какой мне смысл? Это же наша машина.

— А семейный бюджет и не страдал бы. Все равно страховку супруг получит, так что… Тот редкий случай, когда и волки сыты…

— И овцы целы? Ну-ну!

— Задумано было неплохо. Хозяин уезжает на пару недель. За это время машина успевает пересечь границу с Россией, которая, как известно, настолько похожа на «черную дыру», что в ней бесследно пропадают не только какие-то там «мерседесы», но и западные кредиты. По дороге бояться нечего, да и на самой границе тоже — тут же нет системы доверенностей, да еще и нотариально заверенных, как у нас. В полицейских компьютерах данные об угоне машины появятся только тогда, когда она уже канет навеки в безбрежных просторах СНГ. И будет мирно обитать где-нибудь в Казахстане или даже в Москве. Ведь дома-то документы чистые сделать — не проблема, согласись?

— Представления не имею.

— Ой ли? Дальше, скорее всего, было так. Ты позвонила в Копенгаген Колосовскому, что муж уехал. Оттуда прибыли исполнители. Остановились в отельчике, названия не помню, доложили. Но не тебе! А в целях безопасности — Войтовичу.

— Каким же, интересно, образом?

— На пейджер. Там звоночек зафиксирован, что-то вроде «позвони отель такой-то, телефон такой-то. Павел»… Телеграфный стиль, минимум грамматики. После этого осталось самое легкое. Ты отослала куда-нибудь по магазинам Эльзу, а шофер преспокойненько выкатил «мерседес» и средь бела дня перегнал его в укромное местечко. Проинформировал пресловутого Павла с приятелем, наверное, даже дождался их, чтоб кто другой на машину с ключами в замке зажигания не позарился. Потом встал и общественным транспортом вернулся назад. А машина покатилась на паром, в Финляндию и далее…

— Каков негодяй! Хотя Бог ему судья, покойнику.

— Это точно. Зря он в Лидинге приперся — может, еще жив бы был.

— Почему?

— Оставил бы ребятам ключи, документы, пошел бы в кино, к подружке. Нет. Обязательно надо было к тебе заявиться, отрапортовать. Ну выпили, ну денежки в уме подсчитали… Но в койку-то зачем валиться?

— Что-о?

— Да я не осуждаю — конечно, нервы, успешная операция, да еще и муж в отсутствии… Эльза ведь вас прямо в процессе застукала?

— С-сука! Лесбиянка.

— Нет, просто она русских не любит. Ты знала, что это она Геллера из командировки вызвала? С подробностями?

— Догадывалась.

— Хорошо еще, что ей в голову не пришло в гараж сунуться, а то бы… В общем, супруг твой сорвался домой, естественно, без звонка. Застукать вас не застукал, но то, что машины нет, заметил в первую очередь. В полицию сообщил. Так что друзей твоего Колосовского за задницу прихватили в последний, можно сказать, момент.

— И что, за это мужа пытались убить?

— Не-ет! Никто и не пытался его убивать. Кому он нужен?

— Как это? Вы же сами, чуть ли не…

— Ерунда. Оптический обман.

— Не понимаю.

— Очень просто все! Первый твой муж узнал про накладку со вторым, занервничал. Рано или поздно вышли бы на Войтовича, через него — на тебя. Сама понимаешь.

Женщина молча слушала.

— Так вот. Шофер оказался лишним звеном. Ненужным, неудобным таким! Сам Колосовский рисковать не стал, прислал братишку, Марека — очень удачный выбор, он ведь будущего покойника в лицо знал, еще по Кракову. Так?

— Может быть.

— Шлепнули водителя ни за грош. И концы вроде в воду. Если бы не телекамера, могло и пройти. Что же ты так прокололась, не предупредила?

— А со мной не советовались. Янек, как всегда, сам все решил, поторопился. Это все можно доказать?

— Практически все.

— А те русские?

— Кто-то внес залог. Я думаю, если покопаться, то это по каналам Колосовского. Очевидно, отработанная схема — вытаскивают своих засыпавшихся, а сумму залога списывают на убытки. При тех оборотах и прибылях, которые дает сбыт краденых автомобилей, накладные расходы неизбежны.

— Это все?

— Вопрос, сколько стоит геллеровский «мерседес»?

— Здесь или у нас?

— Есть разница?

— Конечно! Муж застраховал его на полную стоимость — около семисот тысяч крон, почти полтораста тонн баксов. Это ведь не базовая модель, там всяких «наворотов» с избытком. А в России такой, дай Боже, если удалось бы за стошку спихнуть, тем более — «темный».

— Сотня тысяч долларов! Неплохо! А твоя доля?

— О чем ты? Это же чисто теоретически. Я тебя выслушала, пивком угостила, а теперь — привет!

— Денег больше предлагать не будешь?

— Нет. Не буду. — Госпожа Геллер сосредоточенно улыбнулась, встала и бросила на блюдечко со счетом мятую купюру. — Гуд бай, пинкертон ты мой разговорчивый!

Виноградов вытянул шею: вслед за женщиной на приличном расстоянии увязалась видавшая виды колымага с темными стеклами.

* * *

С некоторых пор, еще, пожалуй, с исхода детства, отношение Виноградова к Александру Дюма и его трем мушкетерам было весьма неоднозначным. И не потому даже, что, судя по тексту, за этими обаятельными парнями числился целый букет деяний, подпадающих под статьи уголовного кодекса, — от измены родине в военное время до обычного злостного хулиганства в кабаках. Не говоря уже о систематическом сопротивлении сотрудникам тогдашних правоохранительных органов, причем вооруженном!

Просто кое-что ему в благородных дворянах не нравилось: нехорошо, например, делать четырем здоровым мужикам шоу из банального убийства женщины. Да еще обставлять все это нравоучительными монологами. Миледи, конечно, тоже не подарок, но… Убить — убей, если по-другому защититься не можешь, а высшего судью-то корчить из себя зачем?

Поэтому никакой радости от сегодняшней встречи Владимир Александрович не испытывал.

В привычном уже полицейском кабинете не без труда разместились пятеро: хозяева, господин Геллер и Виноградов с приятелем-журналистом.

Олаф переводил:

— Лэрри благодарит господина Геллера за благоразумие и сотрудничество. Он обещает со своей стороны, что деловая и личная репутация господина Геллера не пострадает.

— В прессе ничего не будет?

— Полностью перекрыть каналы информации никто не в состоянии, но… Пока не задержан Колосовский, можно будет ссылаться на тайну в интересах следствия.

— А этот, убийца?

— Он уже дает показания, скоро мы заберем его у датчан.

— В этой истории есть и положительные моменты. Например, то, что жизни самого господина Геллера ничто не угрожало. И не угрожает. Также хорошо, что отпала версия с деловыми интересами.

— Он собирается отменить в связи с этим меры безопасности?

— Только некоторые. Ты остаешься, технику в доме демонтировать не будут.

— Это радует.

— Тем более что в России возможны всякие неожиданности.

— Надеюсь, там я тоже буду полезен. А что с женщиной?

— Всерьез ей мало что грозит. Соучастие в краже у собственного мужа? Так ведь ущерб в конечном счете никто не понес. И господин Геллер, как я понял, на уголовном преследовании супруги… бывшей, прошу прощения, супруги… не настаивает.

— А что же она так рванула? Хорошо, что следили, а то бы пришлось Европол задействовать. В аэропорту взяли?

— Да. Но я думаю, что это для нее лучший вариант — Колосовский, скорее всего, бывшую супругу прикончил бы. Слабость у него такая — всех ликвидировать, кто опасен.

— А что по другим угонам в Стокгольме?

— Землячка твоя, видимо, непричастна. А ты что думаешь, кроме Колосовского, в Швеции машины воровать некому?

И, перехватив насмешливый взгляд полицейского, Густавсон несколько виновато добавил:

— К сожалению, разумеется!

Апрель 1995 года.