АДМИНИСТРАЦИЯ ПРЕЗИДЕНТА

Леонид Мартынов

25 декабря 1992 года Борис Николаевич пригласил меня в санаторий «Барвиха», ще он в то время лечился от простуды. Встреча состоялась в его номере, в 7-м корпусе. Выглядел Ельцин неважно, и я подумал, что есть правда в том утверждении, что крупные мужчины болеют тяжелее. Сразу же заговорили о делах.

— У меня возникли проблемы с администрацией, а у вас — серьезные осложнения с Хасбулатовым. Хотел предложить вам должность руководителя Администрации Президента. Вы справитесь с этой работой, вы хорошо поставили дело в Верховном Совете. Как вы на это смотрите?

— Спасибо за предложение, Борис Николаевич, но я предупредил Хасбулатова, что буду работать до следующего съезда, и хотел бы пока оставаться там. Думаю, что там я пока нужнее.

— Да нет, он вам не даст работать, раз предложил уйти.

— Хорошо, если вы так считаете, я согласен. Когда нужно приступить к работе?

— Мне нужно недельки две-три, чтобы решить все вопросы с Юрием Владимировичем Петровым. Я должен с ним поговорить и устроить его судьбу. А каковы ваши планы на ближайшее время?

— Лечу с руководителями фракций в Лидский университет, где англичане хотели бы прочитать нам несколько лекций и устроить ряд встреч с тамошними политиками и парламентариями. Вылет намечается на девятое января, а до этого я еще хотел бы отдохнуть в Кисловодске.

— Хорошо, значит, у нас у обоих есть время. Отдыхайте, поезжайте в Англию и затем сразу выходите на работу в Администрацию Президента. Здесь все будет подготовлено к двадцатому — двадцать второму января.

Борис Николаевич рассказал о задачах, которые мне предстояло решать, находясь в новой должности, и я понял, что он выделяет три главных направления: структура и организация работы аппарата; взаимодействие с Верховным Советом; создание государственной службы и — кадры. Ельцин верил, что у меня должно получиться, но неожиданно признался, что прочил на это место В.В.Илюшина, своего первого помощника, который, по его мнению, настоящий штабист. И, предлагая эту работу все-таки мне, он не сомневался в том, что мы поладим с Виктором Васильевичем. Борис Николаевич уже переговорил о моем переходе с Хасбулатовым — тот не возражал, но не удержался от язвительного предостережения: «Он вас подведет».

Затем мы поговорили о возможном развитии событий после Седьмого съезда народных депутатов, на котором Гайдар был освобожден от обязанности и.о. премьера правительства, и оба посетовали на то, что разнузданность Хасбулатова прогрессирует и ни к чему хорошему не приведет. Хасбулатов постоянно находился в поиске инструмента противовеса для Ельцина. Одно время ему хотелось сделать таким противовесом Чечню — когда избавлялись там от Доку Завгаева, внедряя на его место Джохара Дудаева. Не получилось. В последующем таким противовесом попытался сделать Конституционный суд во главе с Валерием Зорькиным, потом — вице-президента Александра Руцкого, наконец — депутатский корпус. И надо сказать, много он попортил всем крови.

Я придерживался того мнения, что самое правильное — добиваться референдума, который позволил бы подойти вплотную к принятию новой Конституции. Только это могло поставить все на свои места в высших эшелонах власти, решить принципиальные вопросы развития демократии, рыночной экономики и защиты прав человека, внести согласие в общество — расстановка сил в тот период вселяла уверенность, что Ельцина народ поддержит.

На этом мы с президентом расстались. Весь намеченный нами план именно так и был реализован. Правда, в Лидсе, где находилась наша делегация, руководители фракций несколько раз делали попытку уговорить меня остаться в Верховном Совете, говорили на эту тему со мной Иван Петрович Рыбкин и Михаил Иванович Лапшин. Я с внутренним уважением отношусь к Ивану Петровичу, человеку мягкому и порядочному. Михаила Ивановича помню с детства, когда он бывал у нас дома, водя дружбу с моими родителями. Прямой, честный, переживающий за дело, в годы преобразований он, к сожалению, многого из происходящего не понял и настолько искаженно кое-что воспринял, что, по-моему, всерьез заболел душой, возглавив борьбу аграриев против реформ и новой власти.

А я ведь жил одно время в тех подмосковных краях, где председательствовал Михаил Иванович. И на моих глазах разрушались малые деревни и росла одна большая — Софроново, куда принудительно сгоняли окрестных жителей по замыслу авторов — для создания мощного производительного кулака. Но как мы знаем, из этого тогда и по всей стране ничегошеньки не получилось. Сельское хозяйство окончательно разрушилось, крестьянство обнищало. Неужели даже на этом примере не дрогнуло сердце Михаила Ивановича и внутренний голос не подсказал ему, что занимался он тогда делом неправедным, что только новая экономика поможет возродиться крестьянству, а значит — российскому сельскому хозяйству…

Тогда же, в Лидсе, мне верилось в искренность обоих, но решение мое изменить было уже нельзя. Хотя мне очень хотелось остаться в Верховном Совете, пусть бы до следующего съезда. Но после предложения Бориса Николаевича колебания стали неуместны.

22 января 1993 года я приступил к новым своим обязанностям. Первое впечатление от этой новизны было неважное — какая-то скованная вокруг обстановка, как будто все чего-то недоговаривают, более закрытая и тягостная, нежели даже в Верховном Совете.

Это — реалии тех дней: множество слухов, догадок, вымыслов, идущих в том числе и в эфир (или из эфира). Как-то Олег Попцов на мой упрек, что телевидение дает много вымышленной информации, сказал:

— Видишь ли, Сережа, информация или есть, или ее нет. Когда ее нет — ее выдумывают.

И мне подумалось, что так не должно быть: все, связанное с Ельциным, точнее, с образом демократического президента, должно быть открыто и доступно для общества. Помню первый разговор в Кремле, коцца Борис Николаевич ставил конкретные кадровые задачи. Выходя из кабинета, я спросил, как он относится к тому, чтобы я больше общался с журналистами. У меня к тому времени установились доверительные контакты с Людмилой Телень из «Московских новостей», Тамарой Замятиной, корреспондентом ИТАР-ТАСС, Вячеславом Тереховым из «Интерфакса», Вероникой Куцылло из «Коммерсанта», Верой Кузнецовой из «Независимой газеты», Натальей Архангельской и многими другими. Борис Николаевич поморщился:

— Только в меру.

В Кремле явно просматривался конфликт между президентом Ельциным и вице-президентом Руцким, какое-то подавленное состояние было у секретаря Совета Безопасности Юрия Скокова, разрастался конфликт с Хасбулатовым и Верховным Советом, неважные отношения складывались с Конституционным судом и его председателем Валерием Зорькиным. Присмотревшись, я стал подозревать, что конфликтное состояние подогревается руководителями службы безопасности и главного управления охраны: в ход идут и «прослушки», и выхваченные из различных контекстов двусмысленные фразы и слова. С ходу попытались скомпрометировать и меня. Войдя в кабинет Бориса Николаевича, слышу его упрек:

— Что же вы даете интервью о снятии Скокова до подписания мною указа?

— Борис Николаевич, это неправда, это интервью я дал на следующий день после подписания вами указа. Я это легко докажу.

— Докажите.

К следующей встрече я взял факсимиле сообщений «Интерфакса» и указ президента, и мы легко установили, что президента дезинформировали. Кто — не знаю, но больше таких упреков со стороны Бориса Николаевича не было.

Большой интерес к моему приходу в администрацию проявили журналисты. Начались регулярные встречи с ними, на которых я рассказывал о преобразованиях в администрации и отвечал на всевозможные вопросы.

В тот период администрация объединяла и аппарат правительства. Но, по настоянию В.С.Черномырдина и начальника аппарата правительства В.Квасова, решили аппарат правительства вывести из состава администрации, хотя у нас оставались все хозяйственные и кадровые вопросы. Президент считал, что кадры аппарата правительства и других самостоятельных структур должны быть подконтрольны администрации. Одновременно пришлось решать задачу укрупнения администрации за счет включения в ее состав самостоятельных подразделений. А таких подразделений было много — их руководители любыми путями стремились выйти на прямое подчинение президенту.

Именно такое укрупнение породило слухи о том, что до Филатова в администрации было четыреста чиновников, а с его приходом их стало две с половиной тысячи. Преобразования в администрации пришлось проводить в период обострения конфронтации между Хасбулатовым и Ельциным. Требовалось огромное напряжение, чтобы выдержать хасбулатовский натиск, нацеленный на моральный слом президента и импичмент.

С нашей стороны шла борьба за референдум о доверии президенту.

Не думал я тогда, что мне предстоит за три года работы провести по поручению президента четыре реорганизации администрации. Смысл в перемены всегда закладывался один: повышение эффективности работы и значительное сокращение аппарата. Причем, как правило, инициатива всех таких реорганизаций почему-то исходила от службы безопасности. Можно было только догадываться, в чем причина повышенной заинтересованности ведомства Коржакова в делах администрации.

Как-то в первые дни моей работы из уст Бориса Николаевича прозвучал упрек с оттенком огорчения, что я недостаточно занимаюсь кадрами и что много бывшей партноменклатуры осело в администрации. Упрек, конечно, был не совсем справедлив: если даже подходить формально, то в отличие от аппарата правительства, где старой номенклатуры осталось работать 62 процента, в Администрации Президента ее насчитывалось всего лишь 22 процента при среднем возрасте 45 лет. Другое дело, что отсутствие профессионализма и отработанной технологической цепи взаимодействия всех структур заметно сказывалось на эффективности нашей деятельности.

Первая встреча с В.В.Илюшиным была холодной. Напряженность проявилась в одном эпизоде: я увидел на своем селекторном аппарате среди множества фамилий и фамилию «Илюшин», спросил: «Могу ли пользоваться этой связью?» Последовал неожиданно резкий ответ: «Вы никогда не будете пользоваться этой связью со мной!» Похоже, сказывалась какая-то обида.

В то время Ельцину в работе помогала группа советников, работа которых до моего прихода координировалась Г.Бурбулисом: Екатерина Лахова, Эдуард Днепров, Элла Памфилова, Сергей Станкевич, Николай Малышев. Однако опыт их работы показывал, что цельной, единой политики, охватывающей все направления конституционных функций президента, не получается. Многие из них трудились на общественных началах и не могли полностью и эффективно отдаваться этой работе. Мы договорились вместе посмотреть новую структуру администрации — с усилением института помощников президента, и на этом разошлись.

Тогда помощниками президента были Виктор Илюшин, Анатолий Корабельщиков, Лев Суханов, Людмила Пихоя — старая гвардия, а пресс-секретарем — Вячеслав Костиков. Мне его выступления очень нравились своей точностью, красивой резкостью по отношению к оппонентам.

Но нужны были свежие силы, и одного кандидата в помощники Виктор Васильевич тогда уже приметил — это был Ю.М.Батурин, который проходил проверку, несколько месяцев работая на общественных началах. В последующем в этом кругу появились Г.А.Сатаров, М.А.Краснов, А.Я.Лившиц, Д.Д.Рюриков — целый букет интеллектуалов, которые создали более творческую атмосферу вокруг президента, обогащая его решения своей профессиональной подготовкой. И хотя кое-кому хотелось представить администрацию как два самостоятельных органа — советники и помощники, — из этого ничего не получилось,

К тому времени практически перестал существовать институт советников президента. Журналисты недоумевали: как мы с Илюшиным будем делить власть? Но власть была не у нас, а у президента, избранного народом. Только однажды, когда тема власти в администрации приобрела нездоровый оттенок в прессе, я позвонил В.Илюшину и спросил, что будем делать. Он неожиданно предложил:

— А давайте вместе выступим по ТВ и ответим на вопросы журналистов.

После нашего совместного интервью журналисты на какое-то время успокоились. Но непредсказуемость президента, постоянно перемещающего свое внимание с одного из нас на другого, его игра в сдержки и противовесы не давали утихнуть этой теме. И, конечно, двойственная структура с двумя равными по рангу руководителями — руководителем администрации и первым помощником президента — несколько мешала общему делу.

Да и третий центр влияния — в лице Коржакова — с каждым днем набирал силу. Дело кончилось тем, что в одном из указов Коржаков выводился на уровень первого помощника президента. Все это, конечно, снижало эффективность работы в целом, часто вносило путаницу. Коржаков, например, все чаще стал пересылать мне различные бумаги, выглядевшие как назидания-поручения:

«Учитывая ; что Вы уходите в отпуск, Ваши заместители должны в этот период времени находиться на работе, а не в загранкомандировке. Этот вопрос согласован с Президентом РФ Ельциным. Просьба дать соответствующее указание».

«Прошу вас дать указание передать в установленном порядке Службе безопасности Президента РФ бланки указов и распоряжений Президента РФ (несекретные, секретные и совершенно секретные) в количестве 100 шт. для каждого типа бланков».

«В соответствии с п. 21 Закона РФ «О государственной тайне» от 21.07.93 г. предусмотрен допуск должностных лиц к государственной тайне. Для оформления допуска Вам необходимо в недельный срок заполнить прилагаемую анкету и представить ее с двумя фотографиями 4x6 в отдел контроля управления кадров Администрации Президента РФ».

Комментарии, как говорится, излишни. Этой службе очень хотелось командовать всем и всеми, держать всех и все под контролем. Но для этого у нее не было главного — конституционных полномочий и профессиональных знаний.

Не могу взять в толк, почему Коржаков решил, что гостайной должна заниматься Служба безопасности президента? Познакомившись с материалами, я увидел в них множество нарушений конституционных прав человека. И главное — принципа добровольности. По Коржакову, чиновник, как и в старые времена, обязан (выделено мной. — С.Ф.) докладывать спецорганам об изменениях в его жизни, в семье, среди родственников. Конституция же и закон, защищая права человека, предусматривают, что при допуске к гостайне чиновник принимает на себя обязательство перед государством по нераспространению доверенных ему сведений, составляющих гостайну, и дает согласие на частичные, временные ограничения своих прав в пределах этого закона. При этом он дает письменное согласие на проведение в отношении него полномочными органами проверочных мероприятий. Но сам он не обязан свидетельствовать против себя и своей семьи, и никто его не имеет права к этому принудить.

Все это нашло отражение в подготовленных управлением кадров и подписанных руководителем Администрации Президента временной инструкции о допуске к государственной тайне и типовом договоре об оформлении допуска: «Принимая на себя обязательства перед государством по нераспространению доверенных мне сведений, составляющих государственную тайну, я даю согласие на то, что на период моей работы в Администрации Президента РФ могут быть ограничены мои права в соответствии с Законом РФ «О государственной тайне».

Но пока мы приводили все в соответствие с Конституцией и законом, сведения просочились в СМИ, зазвучала серьезная тревога в связи с нарушением прав человека и попыткой введения старого режима. К сожалению, в какой бы вопрос Коржаков и его люди ни сунули свои носы, везде просматривались незнание и пренебрежение Конституцией и законом.

В первый год мы вместе с помощниками президента серьезно работали над тем, чтобы создать работоспособную структуру администрации и быстрее вывести сотрудников аппарата администрации и правительства на профессиональный уровень. Многие пришли в администрацию на волне демократического прилива — это были люди, преданные идеям реформаторства, президенту-реформатору, но порой не имевшие элементарных навыков аппаратной работы.

Уже тогда мы начали предпринимать серьезные шаги по преобразованию Академии управления в Академию государственной службы и по подготовке нормативных актов о государственной службе. Нужно было создавать новую государственную службу — законопослушную, профессиональную, политически не ангажированную.

Российскую академию государственной службы возглавил академик Алексей Емельянов. Становление Академии шло сложно. Многие противились ее перепрофилированию. Разгоралась негласная война между правительственными чиновниками и чиновниками Администрации Президента за приоритет курировать работу Академии. Сошлись на том, что Академия народного хозяйства, которой руководил академик Аганбегян, — правительственная, Академия госслужбы — президентская. Не обошлось и без крупного разговора в самой Академии, где мы с О.Н.Сосковцом побывали на ученом совете.

Мы видели незащищенность госслужащего и то, как некоторые политические деятели, находящиеся на гос-службе, пытаются использовать служебное положения для проведения своих политических целей в жизнь. С появлением Совета по кадровой политике, который по поручению президента возглавили мы с О.Н.Сосковцом, выявилась задача подготовить законодательную базу для становления и защиты госслужбы в России. В Совет вошли представители ряда министерств; от Госдумы и Совета Федерации — их председатели И.П.Рыбкин и В.Ф.Шумейко. Мы понимали, что такая база позволит иметь не только профессиональную и законопослушную, но и законом защищенную госслужбу. Пока же такой базы нет, все будет держаться на субъективных оценках и личных связях.

Появление закона об основах госслужбы уже позволило многое сделать. Во-первых, социально защитить госслужащего и обеспечить его нормальной пенсией, дабы при рыночных отношениях не вынуждать его на продажу информации, на взятки и другие нарушения закона. Во-вторых, он становится защищенным от произвола увольнения — администрация обязана трудоустроить его или, по его желанию, направить на учебу и оплатить ее. В-третьих, госслужащие разбивались по категориям — чисто госслужащие, процедура увольнения которых определяется контрактом или трудовым законодательством, и госслужащие, обеспечивающие выполнение конституционных обязанностей государственными деятелями, избираемыми или назначаемыми в соответствии с Конституцией. Эта категория людей может быть принята и уволена по решению соответствующего государственного деятеля или органа.

Так появился Реестр государственной службы. Это. положило лишь начало становлению госслужбы в России. Я уверен, что от этой работы, от качества законодательства очень во многом зависело дальнейшее развитие России как демократического государства.

Для объединения усилий помощников и аппарата администрации были созданы аналитический центр и экспертно-аналитический совет, где рассматривались вопросы перспективы и текущих горячих дней. Это как бы служило ориентиром в работе всего коллектива.

В экспертно-аналитическом совете собрались крупные и уважаемые специалисты — журналист О.Р.Лацис, ректор МГИМО А.В.Торкунов, директор Института мировой экономики В.А.Мартынов, писатель Ю.Ф.Карякин, правозащитник С.А.Ковалев, экономист Е.Г.Ясин, академик А.Н.Яковлев, психолог Л.Я.Гозман, директор ВЦИОМ Ю.А.Левада, помощники президента Ю.М.Батурин, Г.А.Сатаров, А.Я.Лившиц и другие. Заседания совета заканчивались перечнем рекомендаций: отдельно — президенту, отдельно — структурам администрации.

В администрации на общественных началах работало более 20 консультативных советов и комиссий при Президенте Российской Федерации по самым различным вопросам, помогающих президенту выполнять конституционные обязанности: президентский совет, советы по местному самоуправлению, по судебной реформе, по кадровой политике, по делам молодежи; комиссии по воинским званиям и военным кадрам, по правам человека, по наградам, по гражданству, по помилованию, по государственным премиям и т. д.

Все это — сотни представителей деловой и творческой элиты, участие которой в делах президента помогает ему формировать общественно значимые и общественно апробированные решения.

Несколько слов о работе Комиссии по Государственным премиям в области литературы и искусства, которую по традиции возглавляет руководитель Администрации Президента. Работа комиссии в те времена проходила в атмосфере жесткой политической борьбы. И очень важно было оценивать работы, представленные на Государственную премию, не по конъюнктурным соображениям, а максимально объективно, не ввязывая сюда политические пристрастия.

Надеюсь, что в этой книге мне удалось сохранить свободным от зла и обид свой взгляд на события и их участников.

Перед отправкой отца на фронт. (Вверху — моя старшая сестра Тамара, внизу справа — младшая сестра Белла). 1942 г.

Мама и я — первые слушатели отцовских стихов.1947 г.

 Я начал свой трудовой путь с завода «Серп и молот». 1965 г.

 С женой Галей. 1960 г.

 1996 г.

На собрании в ВНИИметмаше, поддержавшем мою кандидатуру на выборах в Верховный Совет РСФСР. Справа — О. Храпченков. 1989 г.

 С М. Бочаровым перед Первым съездом народных депутатов РСФСР. 1990 г.

Очередь к микрофону в день открытия Первого съезда народных депутатов РСФСР. 1990 г.

Присяга первого Президента России 10.07.1991 г.

Б. Ельцин среди защитников Белого дома. 19.08.1991 г.

Два Президента.

На встрече с депутатами Верховного Совета РСФСР. 22.08.1991 г.

После просмотра фильма Э. Рязанова «Небеса обетованные» в Белом доме. 02.09.1991 г.

Годовщина памяти жертв переворота. Ваганьковское кладбище,

21.08.1991 г.

С Б. Клинтоном в Овальном кабинете Белого дома. 1993 г.

Беседа с послом Франции в России П. Морелем. 1993 г.

Представление Ее Величеству Королеве Великобритании Елизавете II. 1994 г.

С Г. Колем. 1995 г.

В Омском аэрокосмическом объединении «Полет». 1994 г.

Автограф на «стене подписей»

в Международном Восточно-европейском университете. Ижевск, 1997 г.

Открытие памятника С. Есенину на Тверском бульваре. 1995 г.

С академиком С. Головкиной и дирижером М. Плетневым. 1994 г.

 На Тульском оружейном заводе. 1995 г.

В шахте в Свердловской области 1995 г.

С А. Яковлевым. 1996 г.

С А. Джигарханяном 1997 г.

В парламенте Франции. 1992 г.

Вручение Ордена Дружбы В. Черномырдиным 1996 г·.

 С Патриархом Московским и всея Руси Алексием II. 1995 г.

 С О. Басилашвили. 1996 г.

 С Д. Лихачевым. 1997 г.

 С семьями старшей дочери Марины (вторая слева) и младшей Маши (вторая справа).1999 г.

Жизнь продолжается…

Галя с младшей внучкой Наташей. 1997 г.

Мне кажется, этого мы достигли. Голосовали тайно, оставляя в итоге лишь работы, получившие не менее двух третей голосов. Если раньше оценка и отсев проходили уже в первом туре, то теперь мы изменили принцип представления материалов во второй тур — отсеивалось лишь то, что не проходило по формальному признаку. Это дало комиссии возможность представлять общественности большее число работ, претендующих на Государственную премию.

Запомнились произведения Фазиля Искандера, Михаила Шемякина, Юрия Левитанского, Никиты Михалкова, исполнительское искусство Николая Петрова, Юрия Башмета, Михаила Плетнева, Аллы Пугачевой, многие работы наших архитекторов, дизайнеров.

Когда первую премию за кинофильм «Урга» получил Никита Михалков, он попросился на встречу. И начал разговор с того, что никогда не думал получить премию от президента, против которого он выступал вместе с Руцким. Я объяснил Никите Сергеевичу, что в комиссии такой принцип: политика — отдельно, искусство — отдельно. И его «Урга» — истинно талантливая вещь. Никита Сергеевич, к моему удивлению, даже прослезился: настолько его ошеломило решение комиссии и президента:

— А что, и президент такого же мнения?

— Да, я специально обратил внимание Бориса Николаевича на фильм, когда докладывал ему результаты работы комиссии. Он все поддержал.

— А можно мне с ним встретиться?

— Думаю, можно. Я буду об этом просить.

И такая встреча состоялась, после чего Никита Сергеевич стал союзником президента и много сделал для его победы на выборах 1996 года.

Он не поверил в возможность премии и на следующий год, но удостоился еще одной — за картину «Утомленные солнцем». Это сомнение он высказал у меня на даче, во время просмотра фильма в узком кругу приглашенных. Там же мы упрекнули Никиту Сергеевича, что он свои фильмы сначала показывает за рубежом, а уж потом на родину привозит их в переводе с иностранного. Но здесь у него — своя тактика: внутренняя реклама и дорога и неэффективна, а все, что приходит из-за рубежа, да еще с тамошними премиями, уже обречено на успех в России.

В Комиссии по Государственным премиям после долгих споров была введена еще одна секция — эстрадного и циркового искусства. В музыкальной секции артистам эстрады и цирка было почти невозможно пробиться к премиям: отношение к ним всегда вызывало споры. Там они были людьми как бы второго сорта. Теперь же стали появляться лауреаты-эстрадники. И мне приятно, что среди первых — Алла Пугачева и Геннадий Хазанов.

Но был еще один принцип в комиссии, который при мне не нарушался, хотя это привносило холодок в отношениях с определенными людьми. Из авторского коллектива исключались административные работники. Конечно, многие из них помогали претендентам, особенно если дело касалась памятников, архитектурных сооружений, но лауреатом мог стать только творец. К сожалению, после своего ухода я увидел, что принцип этот стал нарушаться: среди лауреатов замелькали фамилии чиновников, и открыл такой список Ю.М.Лужков.

Не простая ситуация складывалась в Комиссии по вопросам помилования, которую возглавил писатель А.И.Приставкин. Я не знаю другой комиссии, где с таким вниманием и болью рассматривались бы вопросы. Основной из них — смертная казнь или помилование.

Как-то я побывал там и попытался понять рабочую атмосферу. За столом, кроме Анатолия Приставкина, сидели озабоченный, с теплыми и умными глазами, Булат Окуджава, писатель Аркадий Вайнер, отец Александр Борисов, правозащитник Сергей Ковалев… Работа была уже закончена, все они выглядели уставшими и даже опустошенными. Разговор зашел о том, что много стало предложений по помилованию и президент по этому поводу высказал озабоченность. Были такие «дела», что волосы на голове шевелились от ужаса, а тут — рекомендация комиссии: помиловать. Правда, понятие «помиловать» здесь не совсем точное, потому что под помилованием понималось пожизненное заключение, а в то время законодательством оно определялось в пятнадцать лет строгого режима. Не каждый из помилованных хотел этого. В общем, для озабоченности имелись причины.

Отношение к смертной казни в России всегда было противоречивое: в благополучные периоды жизни острота споров снижалась, в неблагополучные — взвинчивалась. В годы реформ криминогенная обстановка в стране стала поистине устрашающей: увеличилось число убийц-маньяков, появились заказные убийства, начал процветать терроризм. Все это способствовало сгущению атмосферы вокруг вопроса о смертной казни.

И сегодня общественное мнение — явно не в пользу ее отмены, хотя наша страна встает на путь правового государства, проводя в соответствии с новой Конституцией реформы, и прежде всего — в области защиты прав человека. Именно в эти годы Россия была принята в Совет Европы после того, как за четырьмя подписями (Президента РФ, председателя правительства и председателей Совета Федерации и Госдумы) я отвез в Страсбург Послание Парламентской ассамблее Совета Европы, согласно которому наша страна брала на себя определенные обязательства. В то время формально по отдельным позициям мы не дотягивали до членства в Совете Европы, и речь скорее шла о намерениях России достичь этих формальных признаков.

В Послании говорилось, что «…наше стремление к полноправному участию в Совете Европы является следствием проводимого курса на построение в России правового государства, укрепление демократии и реальное обеспечение прав человека. Рассчитываем, что, вступив в Совет Европы и присоединившись к его важнейшим основополагающим конвенциям и в первую очередь к Европейской конвенции о защите прав человека, будем в полном объеме выполнять принимаемые при этом на себя обязательства, сможем в сотрудничестве со всеми структурами Организации еще настойчивее и эффективнее продолжать работу по совершенствованию законодательства и правоприменительной практики в Российской Федерации в соответствии со стандартами Совета».

Кроме того, с вступлением России в Совет Европы появились надежда на формирование Большой Европы, с единым гуманитарным, правовым, социальным и культурным пространством и возможность совместного обустройства Большой Европы — в области защиты прав человека, экономики, системы безопасности.

Очень важный шаг — вступление России в Совет Европы, если учесть, что наша страна много лет жила не по законам, а по диктату идеологии, а значит, властного произвола. Вступив в Парламентскую ассамблею Совета Европы, мы получили возможность учиться законотворчеству, быть, как и все ее члены, подконтрольными, и дали обязательство учитывать международные стандарты при подготовке законопроектов, указов, распоряжений, а также в правоприменительной практике во всем, что касается прав человека. Нужно отметить, что по всем двадцати вопросам, которые поставили тогда перед нами представители Парламентской ассамблеи Совета Европы при наших многочисленных встречах и по которым руководство России дало пояснения и обязательства, мы за эти годы значительно продвинулись вперед.

Вступление в СЕ поставило перед нашей страной вопрос об отмене смертной казни. И здесь, как мне кажется, есть серьезные проблемы. Госдума и многие сотрудники Генпрокуратуры и МВД являются противниками отмены смертной казни. Общественное мнение находится в раскаленном состоянии и скорее не одобряет отмену смертной казни, нежели поддерживает.

Эти проблемы возникли в Комиссии по вопросам помилования задолго до нашего вступления в Совет Европы. И несмотря на то, что состав комиссии был сбалансированным (сторонники смертной казни и противники ее составляли 50 на 50 процентов), все же заключений комиссии на помилование было больше, чем противоположных. В этом плане были очень характерными 1992, 1993 и 1994 годы, когда были приведены в исполнение соответственно только 1, 4 и 19 смертных приговоров. А помиловано было соответственно 55, 149 и 134 осужденных. Тогда в региональной прессе (думаю, не без участия коммунистического руководства) начали появляться материалы, обвиняющие президента в чудовищных грехах, обостряющих обстановку в стране. И под влиянием этих выступлений президент вынужден был внести поправки в работу Комиссии по вопросам помилования.

Этот пример еще раз показал, насколько важно серьезно работать с общественностью, учитывая, что многие люди живут до сих пор старыми догмами и настроением нетерпимости, посеянными тоталитарным режимом, который сам мог существовать только в атмосфере культивируемых им внутреннего раздора и гражданской войны. И по сию пору оппозиция постоянно пытается поддерживать в обществе старые тенденции поиска врага.

Вопрос о смертной казни — отнюдь не философский. Как показывает мировая практика, смертная казнь не является фактором, сдерживающим динамику преступлений против личности, и не уменьшает уровень преступности. Он, этот уровень, зависит прежде всего от социально-экономической ситуации в стране и эффективной работы правоохранительных органов. Исследования говорят о том, что в большинстве случаев в государствах, где смертная казнь не применяется, число тяжких преступлений снижается по сравнению с соседями, сохранившими ее. Тот, кого казнят, не всегда является наиболее опасным убийцей, маньяком или террористом. Как правило, в число казнимых попадают представители социальных низов. Зачастую в ходе следствия имеет место фатальное стечение обстоятельств, а в дальнейшем — судейский волюнтаризм. Таким образом, процедура принятия решения о смертной казни превращается в фактический произвол, который исключает безупречный характер этого правового института, поскольку в основе права лежит всеобщее равенство перед законом. Все это усугубляется встречающимися в юридической практике ошибками.

Для нашей страны важным является не столько сдерживающий или общепредупредительный характер смертной казни, сколько потребность в гуманизации человеческих отношений и смягчение нравов в обществе, соблюдение прав человека и прежде всего главного естественного права — на жизнь. Именно в этой области нужно перехватить инициативу у оппозиции. Именно здесь должна сказать свое слово российская интеллигенция, как когда-то говорили об этом Лев Толстой, Федор Достоевский, Леонид Андреев..

В начале работы в Администрации Президента возникли проблемы с Контрольным управлением. Борис Николаевич предупредил меня, что начальник Контрольного управления Президента Юрий Болдырев сейчас в отпуске, после чего должен уйти с этого места. Причина была простая: много нареканий со стороны глав администраций на действия представителей президента, которые, находясь в штате Контрольного управления, превратились в фискальную службу и стали уже не представителями президента, а контролерами за действиями губернаторов.

Получался парадокс: и губернатор, и представитель президента назначались президентом, но одному из них поручалось следить и как бы «стучать» на другого. Сама идея института представителей президента, которые должны были представлять политическую фигуру президента в регионах, стимулировать там объединительные процессы общественно-политических сил, просто дискредитировалась. В этой ситуации представители президента были выделены в отдельное подразделение и всю дальнейшую работу строили уже в другой плоскости. А Контрольное управление профессионально занималось своими делами, опираясь на соответствующие правоохранительные, финансовые и налоговые службы.

Сам же Ю.Болдырев уходил сложно, пытаясь выторговать себе пост посолиднее. Когда я предложил ему место одного из заместителей министра, он скривился:

— Да вы что! У меня министры в ногах валялись, а вы хотите, чтобы я стал одним из их заместителей. Да меньше чем вице-премьером мне быть не положено…

Когда при мне были затеяны последние преобразования в администрации по докладной записке Коржакова на имя президента — срок исполнения, как всегда, жесткий, — мне захотелось понять их суть. Я создал рабочую группу, попросил Коржакова включить в нее своего представителя, так как Служба безопасности здесь проявляла какой-то особый интерес.

Представителем Службы безопасности президента стал, как и ожидалось, полковник Владимир Антипов. После рассмотрения всех предложений сущность структуры свелась к созданию главных управлений для всестороннего обеспечения конституционной деятельности президента. Таких управлений намечалось семь — правовое и законодательное; по защите прав гражданина и человека, по государственной службе и кадровому обеспечению; по внутренней и внешней политике; по работе с территориями и местному самоуправлению; по аналитическому и информационному обеспечению; по делопроизводству. Во главе управлений должны были стоять заместители руководителя Администрации Президента.

На мой взгляд, такая структура имела ряд недостатков. Во-первых, как мне казалось, необоснованно увеличивалось количество заместителей руководителя администрации. Их становилось двенадцать, что сильно обюрокрачивало верхушку администрации, мешая ее непосредственной связи с президентом. У меня заместителей было два, у Ю. В. Петрова — вообще ни одного. Наверное, больше двух и не нужно — ведь прямое общение с руководителями управлений и отделов как раз и приводит к эффективной работе всего аппарата.

Во-вторых, получается неуклюжая трехкаскадная система управления, которая сковывает работу аппарата и инициативу управлений и отделов, а поток бумаг на своем пути приобретает еще одну ступеньку обработки. Тогда же я предложил вместо заместителей руководителя администрации курирование направлений передать помощникам президента. Так принято и в США. Пора — и давно пора! — переходить от многоцентрового управления к единому, повысив тем самым роль помощников и сблизив их с аппаратом.

Но поддержки по своему предложению я не получил именно в службе безопасности, и тогда было решено в таком виде передать структуру и положение о ней на рассмотрение президента. Борис Николаевич попросил еще раз посмотреть все документы в службе помощников. Там, конечно, разразился скандал; помощники потребовали реализации моего варианта. Но ему, увы, не суждено было увидеть свет.

С приходом А.Б.Чубайса руководителем Администрации Президента многоцентровая структура администрации стала одноцентровой. Теперь в этом была не только настоятельная необходимость — появилась и реальная возможность для такого возврата: не стало трех прежних центров влияния на администрацию — Коржакова, Илюшина и Филатова. Появились и предпосылки к воссозданию единого аппарата президента, а также условия для того, чтобы поставить на конституционное место службу безопасности. Ведь в эту службу за последние годы протоптали дорожку очень многие, по своему положению не имеющие ничего с ней общего. Не случайно генерал-охранник Коржаков уже давно мнил себя вице-президентом России, а Службу безопасности президента — Службой безопасности России.

Пишу обо всем этом так подробно не потому, что хочу поплакаться читателю, вовсе нет. Но даже в демократическом или находящемся на пути к демократии обществе при достигнутых, как у нас, гласности и открытости прессы, все равно, как показала наша короткая практика, метастазы внутренней жандармерии могут опутать и общество, и структуры власти и сделать свое черное дело. Нужны законы, регулирующие процессы развития общества и властные функции всех структур; законы, ограничивающие возможность произвола, обеспечивающие реальные гарантии прав и свобод гражданина и человека, ответственность за их нарушение.

Именно поэтому мне видится главная задача предстоящего периода нашей жизни в правовой и судебной реформах, чем и занималась администрация на протяжении последних лет. Не обеспечим последовательно страну необходимыми законами — будем и впредь хромать на обе ноги, вызывая недоверие у цивилизованного мира и постоянно скатываясь к тоталитарным методам управления. Наконец, всегда найдутся люди, по-большевистски подталкивающие к выстраиванию жесткой вертикали власти.

Преобразования в Администрации Президента понадобились Коржакову для влияния на государственные органы, контроля за ними. Наконец, для того, чтобы добиться такого положения дел, когда каждая кандидатура руководящего состава получала бы «добро» службы безопасности и в конечном счете превратилась бы в команду стукачей. Поведение Коржакова и его команды породило в конце концов смятение в коллективе.

К тому времени ко мне от службы безопасности уже начали поступать записки-письма с отрицательными оценками работы отдельных наших сотрудников, как правило, ответственных и наиболее толковых, с намеками на их якобы принадлежность к иностранным разведывательным службам. Сначала я отнесся к этим посланиям серьезно и сделал некоторые перестановки: одного направил учиться, второй уволился сам, как только порочащая информация дошла до него: видимо, еще по инерции боялся связываться со спецслужбой. Причем я с каждым разом все больше убеждался, что эти письма — неправда, заведомые оговоры честных людей. Дальнейшие события и поток аналогичных бумаг подтвердили мои сомнения и показали, что идет целенаправленное выбивание ключевых фигур из администрации. Больше никаких решений по таким «подметным» письмам я не принимал и после очередного из них передал Коржакову записку следующего содержания (фамилию сотрудника, о котором шла речь, я опускаю, но его ранг был довольно высоким):

«…Β представленных материалах прослеживается некая тенденциозность и стремление определенных сил свести счеты с… Однако ряд фактов представляют серьезную информацию и требуют дополнительного уточнения и проверки.

Хочу обратить Ваше внимание, что замена такого уровня кадрового состава всегда предопределяет временное ослабление участка работы, возглавляемого этой личностью. Считаю, что для данной категории сотрудников кардинальные решения о пребывании их на данной должности должны приниматься только на основе объективной информации и проверенных фактов…»

К сожалению, дальнейшая переписка с «главным охранником» пошла непосредственно через президента, на бумагах появились категоричные резолюции Бориса Николаевича, но объясниться мне в полной мере с ним не удалось — по телефону мы не раз условливались об этом, но в кабинете Ельцин переводил разговор на другое.

После моего ухода с поста руководителя Администрации Президента Коржаков, поставив «на кадры» своего человека — полковника Антипова, — практически вывел за рамки штатного расписания всех, на кого пала тень подозрения службы безопасности.

В первый же день моего пребывания на посту руководителя администрации ко мне пришел некто полковник Гольцов и представился руководителем закрытой аналитической группы в Администрации Президента. То, что он мне рассказывал, вызывало у меня внутреннюю брезгливость, но я заставил себя выслушать его до конца. Речь шла о ближайшем окружении первых лиц государства, и все сплетни, вся грязь оказались озвученными у меня в кабинете. Я понял, что это никакая не аналитическая группа, а просто-напросто обыкновенные стукачи. Когда я услышал, что и у Бурбулиса два сотрудника работали на эту группу, то отказался вообще брать к себе кого-либо из аппарата Геннадия Эдуардовича (за что, наверное, он до сих пор на меня косится), а аналитическую группу распустил, даже не познакомившись с ее составом. Правда, предварительно я спросил у Бориса Николаевича: знает ли он, кто такой Гольцов? Получил отрицательный ответ. А после того как я вкратце рассказал ему, чем этот Гольцов занимается, Борис Николаевич поморщился: «Гоните».

Позднее я узнал, что Гольцов был принят на службу к Черномырдину и работал со своей группой у него. Я позвонил Виктору Степановичу, рассказал, чем знаменита группа, и посоветовал ему избавиться от Гольцова. Он со мной согласился, поблагодарил меня, но почему-то все осталось, как и было.

Может быть, именно этот Гольцов стал играть отрицательную роль и в наших отношениях с Виктором Степановичем, потому что иногда я через Бориса Николаевича вдруг узнавал о каких-то якобы трениях между мной и Черномырдиным. А один раз он вдруг неожиданно в лоб спросил: «Почему вас так ненавидит Черномырдин?» Я даже опешил от такого вопроса, так как по моим ощущениям и по нашим отношениям с Виктором Степановичем не было никаких оснований так думать.

Случайно эта тема имела продолжение на одном из приемов, которые давал Б.Н.Ельцин по случаю приезда главы некоего зарубежного государства. На этих приемах мы сидели за отдельными столами с членами иностранных делегаций, и, видимо, для разнообразия, от приема к приему менялись наши соседи. Я оказался за одним столом с Грачевым и Баранниковым. Речь зашла о Гольцове, и оба генерала быстро поняли, о ком идет речь, охарактеризовали его как подонка, но сразу же заспорили, к какому ведомству он относится — и тому и другому не хотелось иметь его у себя. Но числился этот человек в ведомстве Грачева, который тут же обещал его отозвать.

Однако непотопляемый Гольцов так и оставался на службе у премьера, ему, уж не знаю, за какие заслуги, даже присвоили звание генерала — такие чудеса случаются в нашей стране… А этот эпизод довольно наглядно характеризует методы, которые, наверное, и поныне имеют место на верхнем уровне власти. Мы порой гадаем, отчего так складываются или вообще не складываются те или иные отношения, а разгадка-то, если до нее докопаться, бывает очень простой. И мы порой даже не подозреваем, кто околачивается около нас, нашу охрану это почему-то никогда не интересовало.

Долгое время многих из правительства и Администрации Президента «опекал» в театрах, особенно часто в Большом, некий Казанцев. Во время перерывов он неожиданно возникал сзади, мягким голосом начинал рассказывать, и притом очень интересно, об истории спектакля, основных исполнителях. Был очень сведущ во многих вопросах. Иногда появлялся в аэропорту «Внуково-2» во время встреч или проводов президента. Я несколько раз обращался к своим прикрепленным и просил узнать, кто это. Все пожимали плечами. И только когда его задержали за мошенничество, из газет я узнал, что фамилия его Казанцев, что у него обнаружили множество поддельных бланков и печатей, в том числе и несуществующую в природе печать Администрации Президента,

А через некоторое время у меня в кабинете появился начальник Управления по борьбе с организованной преступностью ФСБ и показал массу фотографий, где Казани цев сфотографирован в компании с разными руководителями страны. Вот бы где приложить свои силы и мастерство охраннику Коржакову и его службе. Ан нет, он перевернул идеологию службы и стал отслеживать каждый шаг руководителей страны. Что из этого получилось, мы все видим до сих пор: идет поток лживых книг читателям, а миллионные сборы — в карманы авторам, которые, используя служебное положение и оперативные данные, оболгали многих людей.

Исходившая от спецслужб устойчивая неприязнь к Е.Гайдару, Г.Бурбулису, А.Чубайсу, Г.Попову, А.Собчаку, Б.Федорову, Г.Старовойтовой, Л.Пономареву, О.Попцову, Б.Курковой повлияла в конечном счете и на отношение президента ко многим иным реформаторам, вынужденным в результате этого досрочно сойти с политической сцены.

Мне кажется, в борьбе за место около президента Коржаков и его единомышленники сознательно дискредитировали их, подготавливая почву для прихода подходящих людей из собственной команды — той, в которой Сосковец, в известном смысле, был духовным наставником и мозговым центром, а Коржаков, видимо, считавший себя в последнее время вице-президентом, — ключевой силовой фигурой.

Внутри самой власти происходило формирование своего рода закрытого ядра, со всеми необходимыми связями, со своей финансовой структурой, находящейся вне подчинения Администрации Президента и правительству.

Команде этой не хватало лишь рычага карательного воздействия, каким может владеть только прокурор, особенно карманный, дающий по указке патрона санкции на любой арест, послушно возбуждающий уголовные дела против кого угодно…

Для этой цели, с их точки зрения, подходящей фигурой был сдружившийся к тому времени с ними Ильюшенко. Но — не получилось…

Как-то уходя с приема и прощаясь с его участниками, я подошел к замечательному артисту Леониду Броневому. Эта встреча — так близко — была у нас впервые. Он задержал мою руку, стал говорить теплые слова и вдруг неожиданно произнес:

— Вы наверняка на работе не такой милый и мягкий, каким мы видим вас в обществе. Я за вами наблюдаю и думаю, что вы человек очень жесткий. Наверное, другим там быть нельзя.

— Да, вы почти угадали. На работе нельзя быть сентиментальным — съедят.

И когда я слышу, что был строг с аппаратом, особенно с ближайшим окружением, вспоминаю наш короткий разговор с Л.Броневым. Правда, другие считали, что я слишком мягок в работе с людьми. Да, жесткость на работе необходима, и диктовалась она двумя причинами.

Во-первых, я считал, что если уж человек, обивший все кабинеты, не смог решить свой вопрос и добрался до таких вершин, чтобы найти понимание, и просит в чем-то помочь, значит, надо сделать для него все, чтобы он ушел удовлетворенным. Не от хорошей жизни люди пытаются попасть на верхние этажи власти — припекло, дальше — пропасть. Но для того, чтобы внимательно встретить, выслушать, постараться понять и найти решение, — для этого должен быть очень вышколенный аппарат, не растерявший сострадания к людям, не разучившийся общению с ними. Здесь прощения быть не должно холодным, равнодушным, эгоистичным чиновникам.

У меня было несколько случаев, когда пустяковый вопрос чиновники превращали в проблему. Как-то среди звонивших ко мне в приемную увидел фамилию известного поэта — фронтовика Эдуарда Асадова. Попросил соединить с ним. Спросил: что случилось? В чем проблема? Оказывается, его обворовали, вместе с другими вещами пропали ордена и медали, а в нашем наградном отделе ответили, что восстановлению награды не подлежат: такой порядок. Можно себе представить его состояние. Война для него — это и трагедия, потеря зрения, здоровья, это и поэзия, и обретенное, какое-то особое семейное счастье. Но с войной его непосредственно связывали награды. Переговорил с наградным отделом, и проблема была решена в несколько дней. Чтобы сгладить горечь его похождений, мы с Галей поехали к нему на дачу и провели чудесный день вместе с ним и его гостеприимной супругой.

Во-вторых, мой небольшой опыт подсказывал, что вокруг летает много «мотыльков» — душевнобольных, мошенников, прохиндеев, и очень важно, чтобы чиновник их не путал с категорией посетителей первой группы, сам был чист на руку и тверд в оценке. Сколько сотрудников «сломались» именно на том, что не могли себя правильно повести с теми, кто их посещал. И ущерб власти при этом бывает огромный, прежде всего моральный.

Как-то я вел очередной прием в Комитете по экономической реформе Верховного Совета РСФСР. Посетителей оказалось 21, и почти каждый имел при себе огромную папку с материалами по выводу России из экономического кризиса, показывал выкладки из расчетов, уверял, что через год (некоторые говорили, что прямо завтра) все в стране изменится к лучшему. Спрашиваю:

— Ну а что для этого нужно?

— Нужно немедленно передать этот материал Ельцину.

— Давайте я передам.

— Нет, я должен сделать это сам, я не могу никому доверить эти материалы, иначе идеи украдут.

И таких папок и «секретных» идей набралось в тот день 19.

В 1995 году, когда ко мне попала записка Коржакова с резолюцией президента: «Ознакомить С.А.Филатова», сразу прояснилось, чего автор записки добивался. Вместе с ней президенту представлялись проекты актов, которые, по мнению Коржакова, «…направлены на формирование института президентской власти… Это необходимо для повышения роли института президентской власти и усиления его влияния на органы законодательной, исполнительной и судебной власти, в том числе путем создания системы сдержек и противовесов, обеспечивающих баланс интересов этих органов». А дальше шло что-то несуразное (стилистику документа сохраняю. — С.Ф.), так как, по его мнению, принятие предложенных проектов «реально включает Службу безопасности Президента РФ, являющуюся неотъемлемым элементом функционирования института президентской власти, в работу механизма обеспечения выполнения Президентом РФ его конституционных функций. При этом принципиально важно предоставление службе безопасности возможности самостоятельно взаимодействовать с подразделениями и органами в составе администрации (выделено мной. — С.Ф.). Кроме того, это «позволяет без изменения существующего статуса федеральных органов государственной охраны в системе органов государственной власти и составе сил обеспечения безопасности Российской Федерации, а также без проведения весьма болезненных для любых воинских и трудовых коллективов организационно-штатных мероприятий образовать систему управления федеральными органами государственной охраны по принципу единоначалия и строгой подчиненности по вертикали, которая обеспечит согласованное функционирование и четкое взаимодействие этих государственных органов».

По-моему, комментарии здесь излишни. Но подобный указ был президентом подписан.

В тот период ко мне часто забегал Олег Попцов. У него острый журналистский взгляд на людей и тонкое чутье при анализе событий. В одну из встреч мы разговаривали о кадрах. Я поинтересовался его мнением о том, почему президент, да и не только он, так «чистит» команду — ив основном за счет демократической части. Люди вокруг мало что понимают в подобных действиях, и все это при встречах трудно им объяснить. Да что им — я и себе тут многое объяснить не могу.

Например, в июле (события происходили в 1985 году) был готов указ об освобождении Юрия Михайловича Батурина — что-то не сложилось у него с ревностным В.Илюшиным и группой Коржакова. Мне об этом сообщил сам Борис Николаевич при нашей очередной встрече. Я тогда попросил президента не подписывать указ. Накануне рассмотрения вопроса о Чечне в Конституционном суде, в котором Юрий Михайлович участвовал как одна из ключевых фигур, это могло отрицательно повлиять на подготовку к суду и качество рассмотрения вопроса. Такой же ключевой фигурой был и Сергей Михайлович Шахрай, которого президент собирался убрать из Совета Безопасности. Я просил не трогать и Шахрая перед столь важным делом. Меня тогда назначили ответственным за подготовку к Конституционному суду по вопросу о конституционности указов президента по Чечне.

Судя по публикации в «Независимой газете», атака на Ю.Батурина шла со стороны службы безопасности президента. В этой маленькой заметке за подписью Игоря Коротченко (не знаю, кто он и откуда) написано буквально следующее: «СБП осуществляет контрразведывательное обеспечение функционирующих в Кремле государственных органов, поэтому в поле ее внимания так или иначе попадает и проверяется любая информация, которая может быть использована иностранными спецслужбами для компрометации, шантажа и вербовки российских секретоносителей, работающих в президентских структурах. В СБП создано несколько новых аналитических подразделений, которые отслеживают ситуацию в стране и готовят рекомендации по преодолению (ни больше ни меньше, замечание мое. — С.Ф.) кризисных явлений. Эксперты генерала Коржакова считают необходимым повысить степень координации деятельности российских спецслужб, особенно учитывая опыт ведущих стран Запада, и прежде всего США». И далее: «Однако в отличие от Энтсни Лейка, помощника Президента США по национальной безопасности, Юрий Батурин вряд ли готов справиться с такими функциями».

Я пояснил президенту свое отношение к Ю.М.Батурину, человеку одаренному, вдумчивому, образованному. Не зря ведь, когда встал вопрос о замене Егорова, я намеревался предложить Ельцину кандидатуру Юрия Михайловича на пост руководителя его администрации; меня в этом поддержали и помощники президента. Поде лился я этой мыслью и с Анатолием Борисовичем Чубайсом. Он сначала несколько озадачился, но потом сказал, что «мысль хотя и неожиданная, но очень интересная» и он бы, мол, тоже поддержал кандидатуру Батурина. Тогда мы еще не предполагали, что президент отважится — вопреки непрекращающимся нападкам коммунистической оппозиции и неоднозначному отношению общества — назначить на эту должность самого Чубайса. Но отважился — и это, конечно, было хорошим решением.

Но я снова о Батурине… Вернее, не столько о нем, сколько о меняющемся, всякий раз другом Ельцине, о его непостоянных оценках: на примере Батурина хорошо видно, насколько подчас нетверд в своих выводах и решениях Борис Николаевич. Здесь, безусловно, имеет место сильное внешнее влияние. И не только оно.

В вопросе о кадрах, об отношении к ним, об их частой сменяемости ситуация, к сожалению, напоминает времена ельцинской работы в МГК КПСС: тогда на пленуме его ругали за кадровую чехарду. Видимо, в его характере — постоянная потребность, какой-то зуд замены людей, магическая вера, что таким образом все сразу изменится к лучшему. Это как наркотик: когда кончается действие предыдущей дозы, жгуче хочется новой. А еще — паническая боязнь, что кто-то может слишком близко подступиться к нему. Было, было у многих такое ощущение, что Борис Николаевич опасается сближения с новыми людьми. Меня, во всяком случае, это ощущение сопровождало все время моей работы с президентом.

Самым больным местом власти (прежде всего — президентской) оставалось нехозяйское, небрежное отношение к кадрам. Между тем люди имеют право и должны знать намерения и требования своего руководителя, а их труд — оцениваться не только по степени личной преданности.

Очень угнетало и отсутствие какой-либо процедуры прощания при увольнении того или иного работника. Бывало, многие о своем смещении узнавали из средств массовой информации, а подручные услужливо тут же отключали спецтелефоны, даже если это происходило в машине. Такой курьезный случай был с Г.С.Хижой, когда он в растерянности позвонил с пути из телефона-автомата, чтобы удостовериться, что освобожден указом президента от работы. А ведь и Хижа, и многие другие служили Ельцину на совесть, в меру сил и способностей.

Наблюдая, какую пагубную роль играет в вопросах кадровой политики и обращения с кадрами Служба безопасности президента, летом 1995 года я написал записку Борису Николаевичу:

«В последние месяцы меня тревожат мысли о будущем пути развития России. Уверен, что и Вас одолевает подобная тревога, и это Вами точно изложено в интервью «Комсомольской правде» — речь идет о развитии демократии в России.

Наше общество еще не совсем понимает и по этой причине не всегда принимает демократические принципы развития, но оно всегда чрезвычайно болезненно относится к усилению структур спецслужб, особенно если это связано с политическим сыском. В государстве, где пока не развита судебно-правовая система (а нам еще предстоит серьезная судебная реформа), требуется особая осторожность с реформированием и определением места этих структур.

В связи с Вашим указом «Об Администрации Президента Российской Федерации» мне хотелось бы высказать некоторые соображения о месте Службы безопасности президента в структуре государственной власти. За последние годы, особенно после октябрьских (1993 года) событий, СБП особенно активизировала свою деятельность, усиливая влияние на расстановку кадров и подготовку аналитических материалов, а значит, на выражение своего видения основных направлений внешней и внутренней политики государства. Сначала это вызвало иронию, затем удивление, а затем тревогу. Тут — однозначно появление еще одного центра политического влияния на государственную и кадровую политику, не предусмотренного ни Конституцией, ни законом. Вот некоторые факты.

Во-первых, о процедуре подписания указов и распоряжений президента, касающихся СБП. Они, как и данный указ, подписываются Вами, почему-то не пройдя установленную Вашим же указом технологию подготовки и выпуска. Это, к сожалению, вошло в систему и уже поставило СБП в привилегированное положение.

Во-вторых, еще весной 1994 года, когда Вами был подписан указ, предоставляющий неслыханные до сих пор полномочия СБП по контролю за деятельностью структур Администрации Президента и аппарата правительства, указ, против которого мы с В.В.Илюшиным категорически возразили и в котором после нашего с Вами разговора появилась дополнительная запись, сделанная Вашей рукой: «…по устному согласию президента» (речь идет о данных СБП полномочиях входить в любой кабинет и производить обыск), фактически началось усиление влияния СБП на все сферы органов государственной власти. Напомню, что подобное не предусмотрено законодательством, не требуется и по существу дела. Но на это немедленно отреагировали печать и общество. Начались поиски причин загадочного усиления положения и позиций начальника СБП А.В.Коржакова и его таинственных структур. Это не на шутку тревожит общество и сейчас, потому что травмы прошлого еще свежи и не забыты.

В-третьих, за прошедший год я получил несколько писем за подписью начальника СБП, на некоторых из них стоят Ваши резолюции, довольно категоричные (я как-то просил Вас в одностороннем порядке не принимать таких решений, не выслушав другую сторону), в которых А.В.Коржаковым ставились вопросы о несоответствии занимаемой должности отдельных сотрудников Администрации Президента. Как правило, изложенные факты были бездоказательны, выводы категоричны и тенденциозны, и по некоторым из них окончательное решение не могло быть принято, так как требовало дополнительных проверок. По этому поводу я писал специальное письмо, в котором предупреждал, что потеря кадров высокого ранга всегда связана с длительным ослаблением данного участка, что в наше динамичное время недопустимо.

В-четвертых, СБП стала претендовать на подписание документов Контрольного управления, особенно если это касалось вооружений, драгметаллов и драгкамней, начались угрозы в адрес руководителя Контрольного управления, который, выполняя мое поручение, отказался от подобной практики — все материалы по результатам проверки всегда докладывались мной лично Вам или по Вашему поручению направлялись в правительство, в Генеральную прокуратуру.

В-пятых, в последнее время началось внедрение сотрудников СБП в структуры Администрации Президента и правительства. Практика вроде нормальная, мотив — защита интересов государства. Но этой работой занималась всегда ФСБ, и сейчас неизвестно, как быть с их сотрудниками. Кроме того, настораживает тот факт, что сотрудники СБП претендуют на должности заместителей начальников управлений, что усиливает влияние СБП на структуры Администрации Президента и напрямую не связано с предназначением СБП.

Последнее письмо А.В.Коржакова вообще показывает далеко идущие планы СБП, где он предупреждает меня, что «…намерен поставить передним (читайте: перед Вами, Президентом Российской Федерации) вопрос о возложении на службу безопасности оперативного руководства управлением кадров Администрации Президента Российской Федерации».

Считаю такое развитие событий ненормальным, опасным для демократического государства, в корне меняющем лицо президента Ельцина Б.Н., с которым весь мир связывает построение и развитие демократического правового государства.

За эти годы мы вместе пережили несколько кризисных ситуаций, которые очень непростой ценой удалось преодолеть: кризисы тоталитаризма, парламентаризма и конституционный. Каждый из них мог привести страну к гражданской войне, но не привел благодаря Вам, точно рассчитавшим силы поддержки, на которые необходимо опереться. И эти силы откликнулись и поддержали действия Президента России.

Но сегодня мы переживаем еще один кризис, пожалуй, самый глубокий,  — кризис доверия к власти. Он особенно стал ощутим и опасен в предверии выборов. И нужно честно разобраться в его причинах. А они не только в ходе реформ, в их результатах — наш народ с мужеством переживал и не такие невзгоды. Эти причины мне видятся и в самой власти, в ее неумении порой общаться с обществом, в неумении приобщить общество к трудностям, испытываемым властью, а власть — к трудностям общества; в неумении сделать общество, структуры власти законопослушными. Причины эти — в неоднородности самой власти, в войне внутри нее, что никогда. не укрепляло доверия к ней народа; и в небрежном отношении власти к своим кадрам, которые служили этой власти преданно, зачастую талантливо и эффективно.

Эти причины и в том, что властные структуры все больше опутываются службами безопасности, берущими на себя функции, не свойственные этим структурам ни по закону, ни по сути. В этом люди видят опасность возврата прежнего, самого темного периода жизни страны. Это тревожит интеллигенцию, журналистов, предпринимателей, зарубежных коллег. Тревожит скрытая дискредитация многих Ваших соратников.

Полагаю, что у Вас не может быть сомнений насчет моей преданной службы нашему общему делу построения и развития новой демократической России. Администрация Президента Российской Федерации — структура для нашего государства новая, призванная обеспечить все условия для выполнения конституционных полномочий Президента Российской Федерации. Естественно, идет поиск наиболее оптимального построения администрации, ее связей с правительством Российской Федерации, Федеральным Собранием и другими органами государственной власти, общественными объединениями, средствами массовой информации. Не все получается, как задумывается, но это совершенно не значит, что усиление государственных структур должно происходить за счет усиления влияния на эти структуры Службы безопасности президента, что представляется особенно опасным для нашего государства.

За последние два года Администрация Президента трижды была реформирована, дважды — с подачи СБП. Это не способствовало ни укреплению кадров, ни нормальной творческой обстановке, а у многих породило страх, неуверенность в будущем.

Уважаемый Борис Николаевич! Изложенное мучает меня давно. Порой приходит мысль уйти, но я понимаю, что самостоятельно принимать такое решение не должен. Вижу, как порой одолевают тревожные мысли и Вас — как Вы хотите сохранить и реформы, и демократию в России. Знаю, что путь этот труден, и, может быть, судьба поставила именно Вас, наиболее твердого из россиян, во главе России не случайно , — именно Вы способны сохранить и утвердить в России оба важнейших компонента развития новой России.

Думаю, что изложенное в этом письме поможет Вам принять нужное решение и скорректировать действия Ваших служб в соответствии с задачами времени и Конституцией Российской Федерации. 18.09.95».

Не могу обойти тему Чечни.

Комментарий газеты «Монд»:

«Чеченский вопрос четко высветил одну из основных черт характера Бориса Ельцина, которая в зависимости от обстоятельств может быть либо положительным качеством, либо недостатком, — импульсивность его решений, которые объявляются с большой помпой, но не всегда ясно, каким образом их можно будет претворить в жизнь».

Чеченская война разрушила много позитивного, уже достигнутого в стране, в том числе и Договор об общественном согласии, к которому мы шли трудно, но который поддержали и подписали 965 политических партий, общественных организаций и движений, в том числе спортивных, профессиональных и творческих союзов, религиозных конфессий, предприятий и учреждений, Отказались поддержать его только коммунисты всех мастей и прокоммунистическая Аграрная партия. Они еще раз обозначили раскол общества, выступив с непримиримых позиций.

Власть, которая не смогла решить чеченскую проблему политическим путем, вызывает недовольство народа. Тем более что проблема еще более обострилась после войны и для ее решения нужна полная ясность: какие причины ее породили и какие силы за этим стоят, каковы их цели и задачи. Ведь в Чечню шел поток денег, вооружения и наемников. Кто-то всем этим управлял! Кому-то нужно было вызвать Россию на военные действия! Кому-то нужна была война!

Сам я подхожу к чеченской теме с большим волнением, с чувством некоторой вины и огромным желанием понять во всем объеме величайшую драму отношений Чечни и России, с многообразием тех причин и ошибок, которые совершила федеральная власть и власть Чеченской Республики. Мы многое уже знаем об этой драме, но далеко не все, и не знаем главного — кто за всем этим стоял. Уже высказались Конституционный суд, Государственная дума, Совет Федерации, Совет Безопасности, а ясности нет. Какова роль Хасбулатова, инициировавшего через вице-президента Руцкого введение в Грозном чрезвычайного положения в ноябрю 1991 года, которое было сорвано М.С.Горбачевым и В.П.Баранниковым, дабы предотвратить вооруженный конфликт? Ведь это Хасбулатов буквально подсунул съезду народных депутатов проект постановления, который был принят съездом без предварительных процедур, фактически с голоса, и лишил на долгие годы федеральные власти возможности общения с Дудаевым и чеченскими структурами власти.

Из постановления съезда народных депутатов РСФСР 2 ноября 1991 года:

«Признать проведенные в Чечено-Ингушской Республике 27 октября 1991 года выборы в высший орган государственной власти (Верховный совет) и Президента республики незаконными, а принятые ими акты не подлежащими исполнению».

Начиная с этого периода Дудаев делал в республике все, что хотел, лишая федеральные власти возможности вмешательства и контроля, при вопиющих нарушениях с его стороны прав граждан. Федеральные структуры власти были изгнаны из республики.

Конституционный суд в 1995 году определил позицию центра как безответственную. Именно центром были порождены и сам Дудаев, и его режим. Поначалу смена власти в Чечне, видимо, замышлялась как борьба с коммунистическим порядком, который принес чеченскому народу кровь, страдания, унижение, депортацию в казахстанские степи. События августа 1991 года, когда власть Чечено-Ингушской автономной республики, которую в то время возглавлял Д.Завгаев, поддержала ГКЧП, усилили борьбу с этой властью. Вмешательство депутатов, политиков, чиновников федерального уровня приблизило приход к власти Дудаева. Он ускорил выборы президента самопровозглашенной Республики Ичкерия и уже как президент начал в спешном порядке формировать свои структуры власти, причем только в чеченской части тогда еще Чечено-Ингушсксй автономной республики, усилил давление населения на российские воинские подразделения, которые вынуждены были покинуть чеченскую территорию, поставил под ружье большую часть населения и сильно укрепил свои позиции как борец за национальное освобождение чеченцев. При всем при этом Дудаев отшвырнул от себя всех, кто привел его к власти, и, когда начал отходить от России, объявляя суверенитет, эти люди схватились за головы. У них оставался единственный выход из положения — привлечь на уровне высшего органа государственной власти Россию, которая отменила бы все начинания Дудаева и признала его действия незаконными. В Москву из Чечни шли обращения от различных оппозиционных режиму Дудаева групп.

Из обращения к Б.Н.Ельцину и Р.И.Хасбулатову лидеров оппозиции режиму Дудаева 27 октября 1992 г.:

«Как известно, осенью 1991 года в Чечне были совершены государственный переворот и узурпация власти Дудаевым и его кликой. При этом решающую роль им оказала в тот ответственный для наших городов период недальновидная политика лидеров демократической России. В ходе борьбы за власть новоявленные «лидеры» широковещательно провозглашали заманчивые, близкие чаяниям людей лозунги: «Свобода, справедливость, равенство, братство». Сейчас Чеченская Республика находится на грани катастрофы. В считанные месяцы развалена экономика. Останавливаются заводы, фабрики. Правящая верхушка и ее пособники осуществляют невиданные за всю многострадальную историю Чечни грабеж национальных богатств, которые веками создавались всеми ее народами. Кучка людей из законодательных и исполнительных властных структур и так называемых правоохранительных органов сколачивает баснословные состояния, превращает свои миллионы в миллиарды и переводит их в зарубежные банки. Источником дополнительного обогащения для правящей клики стал грабеж воинских частей и распродажа добытого оружия».

Далее они потребовали, чтобы всякие переговоры с центром велись при их участии, иначе они не признают их результаты.

Положение в республике действительно было критическим: производство продукции в 1992–1993 годах составило 42,7 процента (в РФ — 81,4 %), среднемесячная зарплата составила 9,3 тыс. рублей (в РФ — 23,6 тыс.).

Получалось так, что Ельцину предоставляли право и вменяли в обязанность стукнуть кулаком по столу. В той ситуации это могло вылиться в национально-освободительное движение, и Ельцин решил до поры до времени оставить все как есть, так как каждый шаг со стороны России усиливал позиции Дудаева. Видимо, уже тогда нужно было серьезно думать о переговорном процессе, но мешало постановление съезда.

Однако оставались и чисто человеческие проблемы: сохранение пенсий и социальных пособий, оказание медицинской помощи, организация учебы детей. Ведь от отсутствия такой помощи страдают отнюдь не Дудаев и его окружение, а простые люди, живущие в республике. Поэтому многие министерства, как могли, до последнего, сохраняли свои связи с Чечней, и эта помощь с трудом, но долгое время в республику поступала. Впоследствии Дудаев начал разрушать федеральные структуры власти в Чечне, школы закрывались и переоборудовались под военные учебные центры.

Народу крохотной республики советский генерал-отставник навязал войну и ненависть. Кровь собрата перестала иметь цвет и запах. Жизнь потеряла цену. Женщина-горянка и седобородый старец не встали на пути братоубийства. Нередко они сами вдохновляли на это собственных детей. Так происходило постепенное отделение Чечни от Федерации.

Помню, летом 1993 года я был в Северной Осетии по поводу инаугурации ее президента. Там ко мне подошли представители Дудаева, сказали, что Дудаев очень хочет встретиться с Ельциным, и просили меня этому посодействовать. Я предварительно обсуждал с Борисом Николаевичем этот вопрос и ответил им, что затруднений тут нет, имея в виду следующее.

Дудаев искал встречи с Ельциным по вполне понятной причине: его авторитет стал резко падать — государства как такового у него не было. Народ вооружался, миграция шла колоссальная. Дудаеву необходимо было показать, что Москва с ним считается. Ему хорошо удавалась пропаганда, создающая у людей впечатление существования в республике сильного института управления. Что значило для Дудаева сесть за стол переговоров с Ельциным? Признание Россией легитимности его власти, Многие из дудаевского окружения спекулировали на этом. Потому я и объяснил дудаевским посланникам, что он не может сесть за стол переговоров с Президентом России как президент независимой суверенной республики. Другое дело, если с Борисом Ельциным встретится генерал Джохар Дудаев, лидер Чечни…

Вокруг этого долго еще велись переговоры с помощниками Дудаева, с госсекретарем Чечни, и каждый раз с нашей стороны проявлялась готовность к встрече на тех же условиях, на что Дудаев и его окружение никак не шли, но со временем менялась и ситуация в самой Чечне. В конце 1993 года активизировалась оппозиция Дудаеву.

Из сообщений ИТАР-ТАСС:

«В Чечне заметно активизировалось оппозиционное Президенту правительство во главе с Я.Мамодаевым, который заявил: «Со дня провозглашения независимости ЧР мы еще ни минуты не были независимыми в силу нашей конкретной экономической взаимозависимости с Россией. Я был и остаюсь сторонником разумного конфедеративного договора с Россией, который ни в чем не ущемляет права чеченского народа строить собственное независимое государство».

В Чечне зрели настроения рассчитаться с Дудаевым теми силами, которые пострадали от его режима. Возникли оппозиционные формирования Гантемирова и Ла-базанова. И то ли во внутренних разборках, то ли в назидание другим Дудаев попытался захватить Лабазанова в Грозном.

Из сообщений ИТАР-ТАСС:

«Уже третьи сутки в Чечне противостоят друг другу правительственные силы и вооруженная группировка Руслана Лабазанова. Воспользовавшись тем, что съезд чеченского народа, проходивший в Грозном, разрешил Дудаеву «применять любые силовые меры с привлечением любых сил в любом регионе Чеченской Республики», генерал ввел военное положение и объявил мобилизацию всех мужчин в возрасте от 16 до 65 лет».

Нападение на лабазановскую группировку состоялось. При этом погибло около трехсот человек, а отрубленные головы родственников Лабазанова были выброшены на площадь, После этой кровавой драмы я серьезно засомневался в возможной встрече Ельцина и Дудаева и получил подтверждение своих сомнений при встрече с Борисом Николаевичем. Дудаев сам отрезал себе пути к переговорам с Президентом России; оставалось искать другие возможности для нормализации положения в республике — скорее всего ими могли стать новые выборы.

Примерно в то же время против Дудаева выступила объединенная оппозиция во главе с Автурхановым, главой Надтеречного района Чечни, который с первых шагов дудаевской власти ей не подчинился. Надтеречный район ни разу не допустил представителей дудаевской власти на свою территорию. Автурхановцы ставили задачу провести выборы президента не в 1995 году, как об этом объявил Дудаев, а в 1994-м. Они образовали на своем съезде Временный совет и обратились к Президенту России с просьбой оказать помощь в налаживании нормальной жизни в Надтеречном районе и других населенных пунктах, где влияние Дудаева было потеряно. В обращении к Президенту России подтверждалось, что Чечня остается в составе России, признает Конституцию Российской Федерации.

Встретиться с Автурхановым мне предложил Е.В.Савостьянов, который замещал в это время директора ФСК С.В.Степашина и курировал по его поручению вопросы урегулирования ситуации в Чечне. Во время нашего разговора он обратил мое внимание на то, что оппозиция Автурханова не ставит никаких условий перед российским руководством и признает Конституцию Российской Федерации, в то время как лидеры других оппозиций выставляли тогда различные условия.

Я согласился на встречу. С Обращением к Президенту России Автурханов и приехал в Москву в июне 1994 года. Я встретился с ним, взял для передачи Президенту России Обращение общенационального съезда чеченского народа с просьбой о признании федеральной властью Временного совета, через который можно было восстановить нормальную жизнедеятельность республики и социальное обеспечение людей.

Затем последовало поручение Б.Н.Ельцина правительству Российской Федерации оказать Временному совету содействие в подготовке и проведении выборов в Чечне. В душе я надеялся, что президент поручит мне курировать этот вопрос, но такого поручения не последовало. Мне к тому времени уже пришлось выводить из правового вакуума Республику Мордовию, несколько позже — Карачаево-Черкесскую Республику. И там и тут, слава Богу, появились и Конституция, и легитимная власть.

В Чечне в то время, к сожалению, в рядах оппозиции согласия не было. Не ладили между собой Хасбулатов и Автурханов. Свою игру вел Завгаев. Гантемиров сначала примкнул к оппозиции, потом отошел от нее. Так же повел себя и Лабазанов. Каждый из лидеров оппозиции начал тянуть одеяло на себя. Короткие стычки не терпящего инакомыслия дудаевского режима с внутренними оппозиционными силами происходили с приходом Дудаева к власти постоянно. И в те дни он избрал абсолютно правильную для себя тактику: стал поочередно колотить то одного, то другого. У него появилось желание самому себе найти защиту, он начал приобретать военную технику, в том числе каким-то образом и российскую. Мы стали свидетелями того, как нарастало противостояние внутри Чечни.

Из сообщений ИТАР-ТАСС:

«23 августа. Главный штаб вооруженных сил ЧР предупредил жителей населенных пунктов, где базируются силы вооруженной оппозиции, о реальной угрозе их безопасности, поскольку власти Г розного намерены принять меры по нейтрализации деятельности «незаконных вооруженных группировок»

«24 августа. По сведениям МВД Чечни, правоохранительные органы официального Грозного начали крупномасштабную операцию против оппозиционеров. Несколько жителей ранено в селении Алан-Юрт в результате стычки правительственных сил с вооруженной группировкой Б.Гантемирова — бывшего главы грозненского Городского собрания».

«29 августа. Вооруженные силы отряда Временного Совета Чечни вышли ночью к пригородным районам Грозного, обстреляли дудаевский пост у станицы Первомайская и, оттеснив группу охранения, захватили в качестве трофея гаубицу».

«1 сентября. Семь человек погибли, одиннадцать получили ранения в результате вооруженного столкновения, произошедшего вечером между сторонниками Дудаева и вооруженной оппозицией в районе крупного райцентра Урус-Мартан».

«2 сентября. Начались боевые действия между вооруженными формированиями Дудаева и силами оппозиции в районе населенного пункта Долинский, севернее Грозного и в районе города Аргун между оппозиционным отрядом Ла-базанова и поддерживающим Дудаева подразделением Шамиля Басаева, которое ранее принимало участие в войне в Абхазии. Со стороны оппозиции к Долинскому двинулись танки. Над Грозным начали барражировать несколько дудаевских самолетов».

От столкновения к столкновению разрасталась гражданская война в Чечне, кульминацией стало 26 ноября. Чечня живет по законам военного времени: объявлена мобилизация всех военнообязанных мужчин в возрасте от 17 до 26 лет, во многих районах начали действовать военные комендатуры. В 6.30 после массированного артобстрела был предпринят штурм Грозного. Примерно в 9.30 шесть танков «Т-72» сил оппозиции прорвались к президентскому дворцу. Во второй половине дня он был захвачен отрядом Лабазанова.

Отсутствие реального сопротивления опьянило автурхановцев, и они готовы были отпраздновать скорую победу Автурханов уже выступил по телевидению, объявил, что власть — у Временного Совета. Но замысел военного командования правительственными силами как раз и заключался в том, чтобы заманить тяжелую технику поглубже в тесноту улиц, где ей трудно маневрировать. А дальше произошел разгром оппозиционных сил. Около 150 человек попали в плен, около 70 из них оказались российскими офицерами: бортмеханики, командиры танков.

В Москве к тому времени подготовили проект указа о введении в Чечне чрезвычайного положения. Требовалось ввести туда внутренние войска, чтобы помочь Временному Совету сохранить власть в Грозном. Но этот процесс притормозил, по-моему, тогдашний министр внутренних дел В.Ф.Ерин, сказав президенту, что все происходящее в Чечне требует серьезной проверки и нужно понаблюдать несколько дней за развитием событий…

Оперативные данные были у ФСК. Ерин традиционно не поверил им. Фактом было то, что президент не подписал указа, который я практически согласовал со всеми службами и которого ждали и Грачев, и Степашин, и Егоров. Когда я по телефону сообщил об этом Грачеву, он дрогнувшим голосом попросил отпустить его, хотя бы одного, — очень переживал за своих ребят, повторяя: «Как я буду смотреть им в глаза?»

А затем, несколько дней спустя, состоялось решение Совета Безопасности о введении войск в Чечню. В этих процессах я уже не участвовал. И очень жаль, что политическая линия на неприменение войск на территории Чечни была нарушена. Ведь в то время Дудаев оставался в одиночестве, его практически не поддерживали ни свои, ни зарубежные чеченцы, ни руководители стран, где проживали чеченские диаспоры, но при этом все зарубежье, да и сами чеченцы предупреждали, чтобы ни в коем случае не вводились войска на территорию Чечни. При этом принципиально менялся характер войны — она превращалась в национально-освободительную, и Дудаев вновь становился национальным героем. Накануне введения войск было сделано предупреждение Дудаеву, предъявлен ультиматум о сдаче оружия. А дальше началась сама операция.

Чеченскую проблему, по словам П.Грачева, планировалось решить в короткий период и на высоком профессиональном уровне, а получилось непрофессионально, с огромным числом жертв и надолго. Против войны и особенно против методов ее ведения дружно выступила российская пресса, что, конечно, отрицательно отразилось на настроении наших солдат, которые были сбиты с толку и перестали понимать, за что они воюют. Требовался мир. Хотя было горько сознавать, что терроризм и бандитизм остаются безнаказанными.

В тот период я так же, как и многие другие, считал, что раз военные действия начаты, бандиты должны быть уничтожены. Однако непрофессиональные действия наших военных, многочисленные жертвы, общественное мнение подталкивали к решению о прекращении войны и к мирному урегулированию чеченской проблемы. По поручению президента серьезно думала о возможных путях мира в Чечне и специальная группа, образованная им из помощников и аналитиков. Информация о работе группы и ее предложениях президентом была строго ограничена — для узкого круга лиц. Как помню, разрабатывалось несколько вариантов решения проблемы мира.

В мае 1995 года к нам обратились представители одного государства. Им, посредникам в конфликте между Ливией и Ираком, удалось достичь там мирного урегулирования. Предложение стать посредниками в мирном урегулировании конфликта, прекратить войну на территории Чечни и сесть за стол переговоров пришло через Ю.Батурина и к нам. Чтобы проверить все стороны в серьезности намерений, они рекомендовали прекратить на 2–3 дня удары с воздуха — с нашей стороны — и стрельбу по нашим войскам, зажатым в одном из ущелий, — со стороны чеченцев.

Борис Николаевич принял это предложение и поручил подготовить соответствующий документ. Телеграмма гласила: «Грачеву. Куликову. С нуля часов 1 июня применение авиации прекратить. Причину не объяснять. Ельцин». Отправив телеграмму, я поехал в киноконцертный зал «Россия», где проходил концерт артистов Татарстана. Еще до наступления антракта ко мне подошел помощник и попросил срочно подойти к правительственному телефону. Телефонистка спецкоммутатора сказала, что меня разыскивает В.С.Черномырдин, который в это время отдыхал в Сочи. Сердце екнуло: неспроста. Через несколько минут, уже в машине, соединился с Виктором Степановичем:

— Что за телеграмма поступила Куликову, откуда она взялась?

Объяснил, что это решение президента, но большего сказать не могу.

— Нужно как-то объяснить Куликову, у него срывается операция, и людям грозит гибель. Свяжись с ним.

Связываюсь с Куликовым. Он в панике: начал операцию, в которой передовой отряд оторвался от основных сил километров на пятнадцать, и, если его не поддержать утром с воздуха, отряд может быть истреблен. Я с большим уважением и доверием относился к А.С.Куликову, его тревога передалась мне. В мозгу вертелась мысль: где могла произойти нестыковка?

Позвонил Ю.Батурину и пригласил его в машину, которая во время моих звонков стояла у подъезда здания Администрации Президента на Старой площади. Договорились звонить президенту с тем, чтобы отменить его решение, но связаться с Борисом Николаевичем никак не удавалось. Тогда я попросил дежурного офицера рассказать президенту о сложившейся ситуации и получить разрешение на отмену его приказа. Уже у себя в кабинете без десяти минут двенадцать ночи такое разрешение поступило, и новая телеграмма ушла в те же адреса. Сообщил об этом Черномырдину и рассказал о сути дела.

— Дело-то хорошее, но почему так несогласованно получилось? А жаль, — были его слова.

Наутро состоялось тяжелое объяснение с президентом. Я понимал, что в чем-то сделан просчет, чувствовал себя виноватым, но, когда принималось решение, я внутренне надеялся на знание обстановки Верховным главнокомандующим и не считал возможным интересоваться этим самому, без его команды, а ее тогда не последовало. Президент предупредил, что будет проведено расследование.

Через несколько дней «дело» было закрыто. Никаких объяснений по этому поводу у нас больше не было. Но горечь по поводу несостоявшегося мира осталась. Прослеживая прессу, мы с Юрием Михайловичем Батуриным обратили внимание на сообщение о том, что со стороны чеченцев стрельбы в ущелье в течение двух дней не отмечалось.

Война же продолжилась… аж до Хасавюртовских соглашений.

Однако и после них вынужденный мир в Чечне не решил практически ни одной проблемы, а некоторые даже усугубил: отношения России и Чечни оказались в подвешенном состоянии. Усилился терроризм, нападения на соседние северокавказские регионы. Стали процветать похищение людей и торговля ими. Экономика Чечни продолжает падать. К этому добавились проблемы восстановления разрушенного во время войны. События в Чечне повергли европейскую общественность в шоковое состояние, и нам был на два года закрыт путь в Совет Европы. К этому привела политика полумер в отношении Чечни и в целом по Северному Кавказу.

За прошедшее с тех пор время по-разному складывались взаимоотношения Чеченской Республики с центром. В Чечне произошли различные события, ее президентом стал Аслан Масхадов. Однако в экономически беспомощной республике все так же в ходу заманчивая идея независимой Ичкерии. Даже законы шариата не останавливают преступников, похищающих людей ради выкупа, в том числе с примыкающих к Чечне территорий. Обоюдное прекращение боевых действий и вывод федеральных силовых структур из Чечни не принесли ее населению покоя. Площадь Шейха Мансура опять кружит с оружием в руках в ритуальном зикре.

В конце июля 1994 года президент поручил мне присутствовать на торжествах в Польше по случаю 50-летия начала Варшавского восстания. На это празднование собирались руководители государств антигитлеровской коалиции и самой Германии — вице-президент США Альберт Гор, премьер-министр Великобритании Джон Мейджор, председатель сената Франции Рене Монори, президент Германии Роман Херцог, министры Австралии, Канады, Новой Зеландии и ЮАР.

Щекотливость ситуации состояла в том, что президент Польши Лех Валенса решил этот праздник использовать для покаяния всех тех, кто подавил восстание или не помог ему. Мы к такому покаянию не были готовы. Хотя знали, что накануне праздника отдельными политическими кругами в Польше была развязана антироссийская кампания, знали и о протестах отдельных общественных и ветеранских организаций в связи с приглашением на торжества президентов России и Германии.

У России непростая история взаимоотношений с Польшей. Но то, что произошло в этом столетии, обжигает сознание своей нечеловеческой жестокостью и цинизмом. Одно из этих событий — Катынь, которая будоражит мир уже более полувека.

Когда по поручению Президента Российской Федерации Б.Н.Ельцина мне пришлось столкнуться с проблемой Катыни и я познакомился с документами, трудно было поверить, что такое возможно. Выехал в Смоленскую область на место массового убийства и захоронения польских офицеров. Когда вошел в катынский лес, меня обдало холодом. Внешне ничто не говорило о том, что здесь захоронены десятки тысяч — и поляков, и наших соотечественников, однако подсознание подсказывало, что тут свершилась страшная трагедия XX века. Все было хорошо продумано для столь масштабной акции: и стоящий особняком вдали от населенных пунктов густой лес, и подъездные пути для подвоза жертв. С одной стороны в лес упирался крутой выгиб реки Днепр, с другой — железная дорога, с третьей — дорога автомобильная. Невольно вспомнились классические фашистские концлагеря. Каково же было изумление, когда я увидел в этом мрачном и неуютном лесу… санаторий матери и ребенка. Какой цинизм! Подумалось: «Сколько нужно еще сделать, чтобы очиститься от грязи того режима, чтобы наши дети и внуки, помня этот позор двадцатого века, никогда не допустили ничего подобного в своей жизни! Чтобы никто не пребывал в неведении, не зная своей истории!»

Постепенно восстанавливаются имена расстрелянных польских офицеров. Это нужно всячески приветствовать, ибо истина необходима не только полякам, она очень нужна и русским, чтобы яснее понять нашу историю, осознать трагедию XX века. И восстановить имена расстрелянных соотечественников.

Из сообщений РТА «Новости»:

«Глава Администрации Президента России С.Филатов встретился в Варшаве с президентом и премьер-министром Польши, «Нынешние торжества закрывают собой определенный этап расчетов, — отметил Л.Валенса, — и начинают новый этап сотрудничества. Сейчас на главном месте будущее и как можно более хорошие польско-российские отношения».

С Польшей мы были в одной коалиции в борьбе с фашизмом. Тоталитарная сталинская система принесла много вреда не только нашей стране. Она метастазами затронула и другие страны. Но сегодня наиболее тяжелое положение у России — правопреемницы Советского Союза.

По приезде в Варшаву мы вместе с членами делегации, в которую входили заместитель министра иностранных дел С.Б.Крылов, заместитель министра обороны К.И.Кобец и посол России в Польше Ю.Б.Кашлев, решили прогуляться по столице Польши. По всему чувствовалось, что готовилось большое торжество. У памятника Варшавскому восстанию увидели постамент с флагами всех стран антигитлеровской коалиции, но… российского флага среди них не оказалось. Я выразил недоумение и попросил дать объяснение по этому поводу. Представитель МИДа Польши засуетился и пообещал, что, когда мы будем возвращаться с прогулки, ошибка будет исправлена. Но на обратном пути мы не увидели уже ни одного флага — все были убраны.

Утром при встрече с Лехом Валенсой разговор начался с этой темы.

— Дело в том, — ответил на это Л.Валенса, — что вчера были установлены флаги тех стран, которые участвовали в оказании помощи восставшим с самолетов, организовав воздушный мост. Россия тогда в этих операциях не участвовала. Но, к сожалению, некоторая бестактность в этом есть, и я приношу за это извинение.

А дальше был живой, порой тяжелый разговор о предстоящих торжествах, где, по мнению Л.Валенсы, мы должны попросить прощение у польского народа за то, что не помогли восставшим, Я ответил, что политическое решение по этому вопросу должно приниматься с учетом общественного мнения обеих стран. Многое придется совместно изучить. В истории нашей пока много белых пятен и взаимных подозрений. С этим президент Польши согласился.

Далее Л.Валенса просил, чтобы Россия не мешала Польше вступать в НАТО. Сказал такую фразу: «Если бы Польша стала членом НАТО, то Россия в ее лице имела бы там свой глаз». Я ответил, что никто у нас не мешает другим странам выбирать свой путь развития, а что касается НАТО, то лучше бы создать европейские силы безопасности, куда бы вошли все страны Европы, может быть, и на базе НАТО, но не с ее уставом.

Много говорил Л.Валенса с некоторой обидой о плохо развивающихся наших двусторонних отношениях. Он высказал пожелание создать совместный российско-польский банк, решить вопрос об участии Польши в газопроводе «Россия — Берлин» и выразил огромную благодарность за последние решения нашего правительства, связанные с выполнением договоренности по Катыни.

Л.Валенса оказался очень живым, эмоциональным человеком, во время разговора часто увлекался — настолько, что не очень-то заботился о выборе слов. Несколько раз повторил: «Я не политик, я — электрик и все рассматриваю с позиций простого человека». Наша встреча затянулась настолько (вместо 15 минут — 1 час 05 минут), что работники протокола, сделав несколько намеков на то, что пора заканчивать, в конце концов не выдержали и принесли огромный, отделанный кожей планшет с медалями, посвященными торжествам, который вложили прямо в руки президенту. И тому ничего другого не оставалось, как вручить сувенир мне и наскоро попрощаться — он опаздывал на очередную встречу.

Поздно вечером у памятника Варшавскому восстанию, которое стоило непокоренному городу более 200 тысяч жизней, состоялась центральная церемония торжеств, на которой выступили Л.Валенса и руководители всех делегаций. Каждый после своего выступления возложил венок к памятнику. Церемония началась с тревожного воя сирен, как и полвека назад, когда они предупреждали о смертоносных бомбовых налетах.

Валенса в своем выступлении сказал: «Я сознаю, что история возложила на Россию багаж вины, обид и преступлений советской империи. В этом багаже, который давит на нас и отталкивает друг от друга, есть также обида повстанческой Варшавы. Это осознают оба наших народа. Поэтому мы пробиваемся через пепелища истории к правде, навстречу друг другу. Однако мы помним также о сотнях тысяч могил российских солдат, павших на польской земле. Простых фронтовиков, с верой сражавшихся за свободу. Мы храним эту память как зерно дружбы. На почве правды и демократии она вырастет без труда — настоящая и благодаря этому крепкая. Я глубоко верю в это».

Президент Германии Роман Херцог в своем выступлении от имени немецкого народа официально попросил прощения у поляков за все, что немцы причинили им в годы войны.

В своем выступлении я огласил послание нашего президента Б.Н.Ельцина: «Вместе с вами россияне склоняют головы перед павшими польскими патриотами. В России как нигде помнят, что такое война, знают, что Польша и Россия понесли наибольшие людские потери в ее ходе…»

К сожалению, я тогда слов покаяния сказать не мог — Варшавское восстание остается до сих пор еще официально не полностью раскрытой страницей истории. Накануне торжественного митинга мы всей делегацией долго искали нужные слова для выступления, которые наилучшим образом отвечали бы объективному положению вещей на сегодняшний день. И вот что я сказал: «Мы за то, чтобы история Варшавского восстания, советско-польских отношений того периода была полностью открыта и изучена. Взгляды историков на этот период зачастую не совпадают, но веление времени, мудрость политиков состоят в том, чтобы обращение к прошлому становилось не барьером между нами, а, наоборот, взаимно оберегало нас от повторения прошлых ошибок. Мы убеждены, что только путь исторической правды ведет к дружественным отношениям наших народов, пострадавших от гитлеровского фашизма и сталинского тоталитаризма».

Конечно, в душе я чувствовал некоторое смятение: с одной стороны, наша старая, неизменившаяся официальная позиция не позволяла произнести ничего иного, с другой — мои ощущения, когда я вышел на берег Вислы. Каждый, кто побывал тут, не мог не ощутить чувства вины за тех, кто наблюдал избиение и уничтожение восставших с противоположного берега. Трудно себе представить сдержанность наших войск, на таком близком расстоянии видевших бесчинства фашистов.

Накануне поездки в Польшу я получил письмо от депутата Совета Федерации Ю.Е.Лодкина, который убедительно просил «…найти несколько минут для того, чтобы прочесть заметки непосредственного участника событий, члена Союза писателей РФ Б.А.Пластинина». Один отрывок из той публикации хочу привести.

«…Проживающий поныне в Брянске полковник в отставке Алексей Иванович Кофанов в то время воевал в должности командира отдельного 6-го мотопонтонного батальона. Именно тогда он получил приказ немедленно навести переправу на левый берег Вислы. Однако на его глазах (и на моих также) начавшая сооружаться переправа была буквально сметена ураганным огнем немецкой артиллерии. Тем не менее в ночь с 14 на 15 сентября основной массе десанта (а всего, по данным нашего разведуправления, туда переправилось где-то 3950 человек) удалось переправиться на левый берег Вислы в грохочущий, беспрерывно пылающий, огрызающийся всеми видами оружия и буквально тоннами «поющих» осколков ад кромешный. То, что творилось на том берегу, в полном смысле слова не поддается описанию. Бои там не затихали ни на мгновение.

За 63 дня боев в Варшаве обеими сторонами были понесены громадные потери. С нашей стороны погибло и умерло от ран 3760 человек.

…И все-таки самое обидное для нас, участников тех страшных бескомпромиссных боев, в том, что реакционеры всех мастей до сих пор твердят: «Русские не хотели помогать восставшим!… Сталин решил наказать поляков!…» И все прочее в том же духе.

Эта страница истории, как и другие, требует своего исследования, осмысления и наполнения. Я верю, что польские события получат переоценку. Но в период празднования 50-летия Варшавского восстания мы встретились с амбициозностью руководства двух стран и не были готовы к объективным признаниям. В этом направлении нужна кропотливая работа историков, политиков, военных ученых, чтобы совместно восстановить истину.

Нужно постоянно помнить и об опасности возврата к прошлому, который потенциально пока возможен: кое-кому не очень нравится раскрывать темные страницы нашей истории, у этих людей есть потаенное желание вновь прийти к власти и сделать так, чтобы общество вновь «забыло» это прошлое. Забыло или не знало, как те матери и дети, которые жили в санатории в мрачном катынском лесу. Мы не должны допустить этого!

В середине 1995 года Борис Николаевич предложил мне курировать организацию работы общественного движения, создаваемого Черномырдиным. Мне всегда был симпатичен Виктор Степанович — его энергия, решимость, убежденность, незлобивость, умение ценить кадры. И то, с какой напористостью он защищал преоб-оазования в стране. Как-то в его кабинете зашел у нас разговор о каких-то конституционных положениях. Он достал из стола уже изрядно потрепанную книжечку Конституции и сказал: «Вот видишь, каждый раз обращаюсь к ней, когда возникают спорные вопросы». Он много сделал не только для создания новой Конституции, но и для ее принятия на референдуме.

Я с удовольствием вошел в эту работу, побывал на организационном собрании движения «Наш дом — Россия», но затем неожиданно Борис Николаевич передал кураторство В.Илюшину. Меня это несколько обескуражило и насторожило, но мы все привыкли к таким резким поворотам в решениях президента, и я продолжал заниматься основными делами. Но через некоторое время почувствовал — что-то начало меняться в расстановке сил вокруг президента, особенно когда против меня последовала серия провокаций со стороны службы Коржакова, приведшая в конце года к моей отставке.

Отпросившись у президента, я отправился отдыхать. 1 августа, как только я с семьей прилетел в Сочи, раздался звонок из Москвы. Мой помощник огорченно сообщил, что вышло распоряжение президента о снятии у меня охраны, — до сих пор не могу понять, кому и зачем понадобилось добиваться от него такого решения в первый день моего отпуска.

Позвонил начальнику Главного управления охраны Ю.В.Крапивину, но ничего путного, к сожалению, ответить Юрий Васильевич не смог. Мне его по-человечески было жаль, он хороший, я бы сказал, добропорядочный, человек и поэтому очень переживал за такие неблаговидные ходы своего начальства. Крапивин попросил меня не волноваться, отдыхать, а вопрос об охране решить по приезде в Москву.

Это было не первое такое странное распоряжение президента, но обычно они быстро отменялись как ошибочные. На этот раз я решил не обращаться напрямую к Борису Николаевичу, а положиться на судьбу. Однако на языке номенклатуры этот звонок — предупреждение о готовящейся отставке.

Александр Николаевич Яковлев впоследствии как-то заметил, что мудрецы из спецслужб ничего нового не изобрели, точно так же все делалось и в старые компартийные времена: тогдашние и теперешние методы и стиль полностью совпадали. Удивительным было распространенное в прессе сообщение о том, что у Филатова снята охрана якобы в связи с отсутствием денег у Главного управления охраны, что было неправдой. Жаль только, что к заварившейся каше был причастен президент, как-то не верилось, что такая государственная глыба занимается вкупе со своими охранниками столь мелкими и недостойными делами.

Во время нашего отпуска сотрудник ФСК (ныне — ФСБ) А.Литвиненко через горничную (в звании прапорщика), которая работала в нашем доме, спровоцировал «операцию» с участием моей старшей дочери, что дало возможность корреспонденту «Московского комсомольца» А.Хинштейну, можно сказать, спецкору Коржакова, представить в газете мою дочь причастной к пропаже вещей и чуть ли не связанной с какой-то группировкой.

Конечно, при первой же встрече в милиции дело лопнуло как мыльный пузырь, а через некоторое время все документы оттуда загадочно исчезли. Но статья в газете появилась. А через два года, когда тот же А.Хинштейн уже шел в атаку на А.Литвиненко (читай: на Б.Березовского), он расписал истинную роль того как исполнителя провокации и назвал его подлинную фамилию, так как в первой публикации фамилия сотрудника ФСК была вымышленной.

Приведу отрывок из второй статьи А.Хинштейна, где все расставлено по своим местам: «…На этом история и закончилась. Дочь отпустили. И все бы ничего, кабы не одно «но»: братом потерпевшей был… Александр Литвиненко. А события эти происходили в самый разгар войны на выживание между Коржаковым и Филатовым… Слишком много совпадений, не правда ли? Да и роль Литвиненко явно не ограничивалась одной братской помощью. Он, например, присутствовал на беседе с Тихоновой. Он же первым делом повел сестру к кинотеатру «Ашхабад», словно знал, что вещи будут продавать именно тут. Из его подразделения в СБП пришла информация о том, что УБТ ФСК разрабатывала дочку Филатова как связь по делу ореховской преступной группировки. Такое ощущение, что кому-то очень было нужно собрать на Филатова побольше компромата. В идеале — чужими руками».

Кто был организатором этой провокации, догадаться нетрудно. Сам А.Хинштейн в своей статье указывал адрес: «Слухи о ближайшей отставке Филатова бороздили кабинеты власти с завидным упорством. Правда, Коржаков как никто другой осознавал: чтобы президент окончательно перестал сомневаться и скинул старого демократа с Кремлевского холма, требовалась еще одна немаловажная деталь: Сергея Александровича надо было как-то скомпрометировать».

Попытки скомпрометировать меня предпринимались не первый раз. Примерно в то время, когда Ильюшенко посетил Владимирскую область, там проходил судебный процесс по делу бывшего заместителя главы областной администрации Е.В.Фролова. Местные средства массовой информации уделили этому процессу много внимания. Большой общественный резонанс вызвало заявление Фролова на суде о якобы имевшем место давлении на него со стороны следственных органов для получения показаний на высших должностных лиц области и страны. Назывались фамилии Черномырдина, Филатова, Власова — главы администрации области. Это скандальное заявление дошло до Москвы, и я потребовал провести расследование. Прокурором области были взяты рапорты от членов следственной группы, в которых они полностью отрицали претензии подсудимого. Но интересную справку дали мне в ФСБ:

«В делах оперативного учета каких-либо конкретных фактов о даче Фроловым Е.В. взяток не имеется. Фамилия Филатова С.А. в материалах следствия и дел оперучета не фигурирует. Однако, учитывая тот факт, что за полномочным представителем Президента Российской Федерации Н.С.Егоровым стоят силы из Главного управления охраны Президента Российской Федерации (Барсуков, Коржаков), а по распространяемым вокруг себя слухам главой администрации области Ю.В.Власовым, он пользуется поддержкой С.А.Филатова, не исключено, что данное заявление Фролова в суде преследует цель дискредитации главы Администрации Президента Российской Федерации в интересах представителей некоторых политических сил».

И вот в декабре того же года в «Российской газете» под фамилией Л.Кислинской (похоже, также спецкора Коржакова) была опубликована статья «Покровитель», в которой, не называя моей фамилии, меня практически обвиняли в покровительстве агентам иностранных разведок, называя для примера несколько «подозрительных» еврейских фамилий.

Судя по фактам, приведенным в статье, это потрудилась «бдительная» служба безопасности, и я понял, что наши с ней взаимоотношения приобретают новый оборот строго чекистского образца. В газете делался прозрачный намек на то, что в следующей публикации будет открыто названа фамилия высокопоставленного покровителя шпионов — как читалось между строк, моя.

Вскоре раздался звонок из Пятигорска, в трубке зазвучал голос одного из героев той же публикации, руководителя крупного пятигорского кооператива Романа Гаврилова, у которого я бывал дважды по приглашению местного российского депутата Тамары Пономаревой, когда отдыхал в Железноводске в 1992 и 1994 годах. Видел, как поднимался кооператив, как культурно преобразовывалась местность, где он располагался, как благоустраивалось все вокруг. Я тогда очень высоко оценил вклад Гаврилова в реформу, в дальнейшем он вошел в состав Общественной палаты при Президенте РФ, много выступал, подписал Договор об общественном согласии и в 1995 году баллотировался в Госдуму.

Гаврилов (у него-то, вопреки общему настрою статьи, фамилия была вне подозрений!) считал, что публикация в «Российской газете» направлена против его избрания в Госдуму, и просил извинения, что невольно причинил мне боль и огорчение. Очень трогательно было это слышать, хотя он здесь, конечно, оказался ни при чем. Но ударили статьей и по нему, ударили подло и безжалостно, и в результате через некоторое время Роман Гаврилов скончался. Уже значительно позднее стало известно, что его (и месяц спустя его отца) отравили — кто-то сводил с ними счеты. Но повязано все оказалось в единый клубок не без службы безопасности.

После прочтения статьи я позвонил В.В.Илюшину и попросил его зайти ко мне. Отношения с Виктором Васильевичем у меня были не близкими (по-моему, он мало кого подпускал близко), но нормальными, деловыми. Мы оба хорошо понимали друг друга, сознавали, что службой Коржакова ведется работа по нашему разобщению, по насаждению между нами устойчивого недоверия друг к другу, и поэтому старались по возможности не обращать на это внимания, а почаще обмениваться личной информацией.

Вспоминаю нашу встречу с Борисом Николаевичем перед моим назначением руководителем администрации, когда он сказал, что лучше других на этом посту смотрелся бы Виктор Васильевич Илюшин, но сегодня он нужнее в качестве первого помощника. Степень доверия президента к Виктору Васильевичу велика, но и трудностей у него в общении с президентом, видимо, было больше, чем у кого-либо из нас. По характеру замкнутый, немногословный, всегда подтянутый, Илюшин — и это читалось в его глазах — держал в голове много и хорошего, и плохого, много и правдивого, и неправедного.

Через некоторое время он зашел ко мне и после прочтения злополучной статьи заметил:

— Дело зашло слишком далеко, они от вас теперь так просто не отстанут. Это все, как вы сами понимаете, может плохо кончиться. Мой совет — не оставайтесь на виду, уходите, уезжайте куда-нибудь годика на два, глядишь, они на ваш счет успокоятся…

Ни мне, ни Илюшину не потребовалось лишних уточнений по поводу того, кто именно эти пресловутые «они». После разговора я посоветовался с женой и написал заявление об отставке.

Не помню, почему я сразу не отдал заявление, кажется, посоветовал не торопиться А.Н.Яковлев: он считал, что нужно потребовать от «Российской газеты» объяснения по облыжной статье, а С.В.Степашин рекомендовал сначала переговорить с Коржаковым и даже взялся организовать нашу встречу.

Я позвонил Коржакову и попросил его зайти. Вечером он зашел ко мне в кабинет. Был, по-моему, немного разгорячен спиртным, разговор у нас получился длинным, но мало что прояснил. Было ясно: о статье он знает, хотя и клялся, что не имеет к этому никакого отношения. Во время разговора я видел перед собой беспричинно (беспричинно ли?) злобствующего человека, который упорно твердил мне, что да, дескать, Филатов предан президенту, но работает все же только на себя.

Он особенно свирепел, когда я затрагивал тему, связанную с «Мост-Банком». Многим было известно его негативное отношение к этому банку и ко всем, кто был лоялен к нему. В этой же группе оказались и Ю.М.Лужков, и Е.В.Савостьянов. Известна и беспардонная расправа с охраной этого банка, когда Служба безопасности президента в осеннюю погоду насильно уложила ребят на землю в грязь лицом. В то время в прессе была организована и травля Лужкова.

Помню, как-то в один из прилетов Бориса Николаевича за столом в аэропорту зашла речь о напраслине, которую начали возводить на Юрия Михайловича. Борис Николаевич долго слушал и вдруг решительным голосом сказал:

— Значит, так, Лужкова не трогать и всякие провокации против него прекратить.

Я посмотрел в сторону Коржакова: он сидел темнее свеклы, и его маленькие глаза светились злостью.

Мне вспомнилась и записка Коржакова на имя Б.Н.Ельцина о Борисе Хаите, ставшем президентом «Мост-Банка», — я в свое время выписал ему удостоверение как советнику научно-технического совета при Президенте Российской Федерации (по просьбе секретаря этого совета Н.Г.Малышева). Б.Хаита обвиняли в том, что он имеет некие связи с израильской разведкой, а меня — что, будучи на праздновании 1000-летия города Владимира вместе с Ю.М.Лужковым, я (то ли с Лужковым, то ли без оного) стоял с Хаитом на одной трибуне. Вот так, ни больше ни меньше — стоял себе и стоял рядом, можно сказать, бок о бок с агентом иностранной разведки! Они, видимо, тогда не знали, что мы втроем — Ю. Лужков, Б.Хаит и я — ехали из Москвы во Владимир и обратно в одной машине. Оказывается, его, этого «агента», нужно было лишить возможности ходить на Старую площадь, а не выписывать ему пропуск. Получалось, что жить и работать в России, финансами распоряжаться, руководить крупнейшим банком он может, а вот ходить на Старую площадь — ни-ни…