Аркан I. МАГ
Глава 6. Игра в жмурки
Шестиногие тягловые животные, похожие на волов, тянули повозки вдоль реки Ледяной, той самой, в которой мне чуть не довелось утонуть. В наземные глубины Мерран вела единственная проезжая дорога — широченный тракт с гладким пружинящим камнем. Вела, вела, и уводила прочь ото всего, что я знала, умела, желала. Да, нечто подобное уже приходилось пережить, но тогда я хотя бы понимала, чего ждать от мира во всех смыслах этого слова. Сейчас же дорога вела в буквальном смысле слова в никуда.
Единственное, что помогало не свихнуться, это посиделки с Эвелин в лазарете. В отличие от большинства артистов, лекарка замечательно знала Высокий язык, но главное — тоже носила Орры, а общая беда сближает. Мы перекладывали и растирали травы, болтали, молчали, обменивались ощущениями, как у кого ноют «незримые оковы» на перемену погоды. И всё же история, как и почему молодая лекарка оказалась пленницей, так и осталась тайной.
Кроме самой Эвелин, я начала регулярно общаться с её «постоянными клиентами» Маро и Отто. Эти ребята, что спасли меня от паразитного плода, и правда оказались теми самыми выжившими после охоты на монторпа. Не смотря на довольно неприятные раны, я ни разу не видела, чтобы юноши грустили. Наоборот, они постоянно подбадривали меня, рассказывая театральные байки — мол, не так все плохо, а даже интересно. Я смеялась, восхищалась, верила… Но видела всё равно другое. Ведь Дарн не отменял репетиций.
Вернее, отменял. Но только не для меня.
Со стороны это, наверное, выглядело забавно. Практически на каждом привале, Дарн заставлял меня ужинать вместе с ним и его помощниками, но не давал нормально поесть, пока выбранная часть номера не выходила без огрех. Я нервничала. Живот подводило от запахов еды. Я сбивалась. Директор хмурился, священник Курт вздыхал, клоун Трен качал головой… а брат директора Халнер, он же — мой наставник по работе с пространством — незаметно откладывал в сторону вкусные куски, которые скармливал мне после того, как Дарн заканчивал измываться. Семейка извергов, монторп их подери!
Потом от дороги стали отходить посыпанные мелким щебнем проселочные дороги. Все они вели в никуда, точнее, к вымершим городкам и деревням. Поначалу Дарн пытался мародерить, но быстро плюнул. Решив не размениваться по мелочам, он двинул караван в ближайший крупный город.
Речной стоял на широком изгибе Ледяной реки, и носил гордое звание столицы Предгорного округа. Судя по картам, округ этот занимал главным образом лесистые предгорья Великого хребта, некоторую часть гор до Полуденного ледника, и немного болот на востоке… Не самый большой округ в Мерран. Но три средних княжества моего мира будет.
Театральный караван подошел к Речному со стороны предгорий. Дорога вилась между высоченными холмами, и заканчивалась в лощине, перегороженной заставой: каменные деревья в четыре человеческих роста, хищный плющ по краям и крыше, толстенные решетки ворот. Ну и украшение в виде троих относительно свежих висельников — двое молодых ребят и девушка. Полуголые. На груди, лбу, спине — клейма диска Апри, да такие глубокие, что видно кости.
— Храни Великий Апри! Еретики! — ужаснулась Хелия, хозяйка повозки, в которой я ехала.
— Эээ… их ведь сжигают, вроде? — аккуратно спросила я.
— Конечно! Но эти, видимо, не осквернители, — качнула головой Хелия, — слышала, политических частенько вздергивают. Позорище! Глупости свои толкать! Даже Эпидемия не помешала! Как такие только ходят под солнцем!
Она поёжилась, и хлестнула тягловых шестиногов. Я снова поглядела на висельников, и вдруг заметила на спине одного из них кровавые линии, похожие на узор Орр. Хм. Политические еретики, значит. Интересненько…
Тем временем, повозка заехала на площадку, где собирался караван для тщательного досмотра. Он продлился почти три дня. Досматривали всё: повозки, вещи, подпространственные «шкафы». И, конечно, переписывали людей.
Оказывается, в Мерран издревле велась огромная База Крови, в которой хранились сведения о гражданах Империи. Туда писали всё — происхождение, болезни, перемещения, так что вместо подорожных грамот и именных пластин, здесь просто прокалывали палец. Всего одна алая капля — и на задней стороне громоздкого ящика постовой мог прочесть имя и любые другие сведения, включая перенесённые болезни.
Нервный момент. Весьма нервный — меня не могло быть в этой базе по определению. Однако Дарн проявил чудеса не только говорливости, но и щедрости. Не по доброте душевной, конечно. Просто неприятностей не хотел. Афишировать, что подобрал преступницу из Высоких, то-есть, камойру, значило попортить репутацию. Так что я заняла место погибшей на охоте акробатки Аделаиды Адони. Убирая в стол тяжелый кошель, солдаты вдруг осознали, что вовсе не обязательно рвать задницу, тщательно проверяя каждый сбой записи, тем более в неразберихе после Эпидемии. Мои Орры тоже никого не заинтересовали: у Дарна оказался некий мутный социальный статус, который позволял использовать полноценных людей в качестве слуг, хотя такое бывало не часто: рабства в Мерран давно упразднили. Некоторых преступников-простолюдинов, конечно, заставляли работать, но только на рудниках некоего меррила, который требовал исключительно человеческих рук. Для всех тяжёлых и грязных работ существовали перерожденцы — бывшие «тяжелые» преступники, и инвалиды, которым возвращали любые конечности, зато отнимали человеческое сознание.
Наконец, все театральные телеги и повозки выстроили в ряд перед боковыми воротами, и дали отмашку. Ожидая своей очереди, мы с Эвелин сидели на козлах медицинской повозки, привычно болтая о том — о сём..
Вдруг у главных ворот началась шумиха: хлопки, звон металла, улюлюканье, свист.
— Держи! Держи! — раздались крики на Простом языке, — держи скотоложцев!
Привстав, я увидела, как из здания заставы выскочили двое. Тёмные волосы по плечи, большие черные глаза, смуглая, по меркам Мерран, кожа. Беглецы ринулись напролом через очередь. Юноша расталкивал всех встречных широченными плечами, массивная девушка жалась к своему другу и колотила увесистой сумкой любого, кто пытался приблизиться.
— Глянь, преступники что-ли? — ткнула я локтем Эвелин.
Просвистел болт, кто-то подставил подножку. Две фигуры упали на камни дороги. Лекарка молчала, и неотрывно глядела туда, где упали беглецы.
— Ну-ка, чего там? Ай, монторп тебя! — выругалась я, буквально падая обратно на сиденье, — слышь, обзор не загораживай! Не прозрачный!
— А ты подпрыгни повыше! — огрызнулся залезший к нам Маро, — когда ещё полушек посмотреть! Они ж почти не выживают, а тут аж двое и совсем взрослые! Нет, ты тока глянь!
Толпа расступилась. Солдаты скрутили и подняли на ноги обоих нарушителей спокойствия. Я с удивлением увидела, что под широкополыми шляпами молодые почти-люди прятали небольшие рожки и пару крохотных коровьих ушей, что росли чуть выше обычных человеческих. Если бы не это, отличить существ от обычных людей было бы невозможно.
— О Великий Апри, помоги им! — раздался всхлип.
Я повернулась и увидела, что Эвелин щиплет себя за круглые шрамы на запястьях, и ревёт. Вот тебе на!
Тем временем пару разлучили и повели к клеткам для будущих Перерожденцев. Юношу едва удерживали уже четверо солдат, а девушку — трое. Существа вырывались и что-то отчаянно кричали, или скорее, мычали, друг другу. Наконец, всё стихло. Очередь снова потянулась на проверку.
— А это кто? Полушки? Это такие кадарги?
— Да ты чего, Кет! Ну, совсем глушь у вас в этом монастыре! — Маро посмотрел на меня, как на идиотку, — полушки от двух перерожденцев рождаются! Такое вообще редко происходит, да и мрут они обычно в детском возрасте. Но если вырастают, так это почти люди, даже соображают нормально, только вот тело с небольшими изъянами и…
— Изъяны! У тебя самого везде изъяны! В голове особенно! — вскричала Эвелин, сжимая кулаки и вскакивая в полный рост, — они люди! Люди! Все! Даже Перерожденцы больше люди, чем эти скотские власти! Чем вы все! Ненавижу! Ненавижу!
Топнув ногой, она чуть не скинула меня с козел и рванулась в повозку. Из темноты донеслись приглушённые рыдания.
— Эв? Ты чего, Эв? Вот ведь…
Я поправила почти сорванный полог и повернулась к Маро.
— Чего это с ней?
— Да, так, бред всякий… — поморщился он и застегнул вход.
В этот момент очередь продвинулась. Волы зафыркали, прошли с десяток шагов вперёд, и снова встали. Маро что-то буркнул и попытался спрыгнуть на землю.
— А ну сидеть! — я дёрнула парня за рубаху и усадила обратно на скамейку, — давай, по Эвелин колись. Ты, хитрец, все про всех знаешь!
— Эвелин? А что Эвелин? Я не знаю ниче-аааай! Ну чё ты дерёшься вечно! Монторп тебя! Эх… ладно, — Маро поморщился и понизил голос до шепота, — ты тока не болтай, ясно? Видишь ли… пару лет назад у неё роман с полушкой был. Как раз в Речном прибился тогда к нам пацан разнорабочим, за кадаргами приглядывать. Ну да, да, Дарн тогда ещё кадаргов в театре держал. Ну вот. То да сё, Эви с пацаном закрутила, чуть что не венчаться надумали. Вообще хороший он был, честно… но иголку в заднице не спрячешь, Дарн просёк, что полупер этот парень. Тут, конечно, они с Халнером сдали пацана куда надо, а всем сказали, что просто сбежал. Ну, чтоб скандала не было. А на Эви надели Орры, чтоб сбежать не могла. Ну и руки на себя не наложила, ага, есть у них такое свойство… Так что вот так. Только траурные метки на руках и выжгла. С тех пор перерожденцы для Эви больной вопрос. Ну и с дядей не того… не в тёплых отношениях.
— Да уж наверно…
Я почесала за ухом и подавила желание нырнуть в повозку. Помочь я не могу, посоветовать тем паче… Лучше пирожков ей притащу, как на месте распакуемся.
До этого самого места, где власти города разрешили поставить шапито, добирались ещё долго. Сразу после заставы началось огромное пепелище с единственной расчищенной дорогой — ухабистой, мокрой, грязной. В этой самой грязи по обочинам сидели улыбающиеся оборванцы, от мала до велика, обоих полов, и пытались торговать — кто опалёнными предметами, кто скудным урожаем, кто собой. Оплату при этом брали не золотом или серебром, а чем-либо таким же «натуральным»: шел праздник Правого месяца, и обмен дарами Великого Апри приравнивался к молитве. И, поскольку в театре нашлось немало, «истово верующих», особенно среди молодых мужчин, караван плёлся довольно вяло.
Пошел дождь. Дорогу размыло окончательно, некоторые повозки пришлось вытаскивать металлическими волами. Затем начался порт — огромное пепелище, на котором в беспорядке строились временные бараки и склады. Потом караван подошел к реке. Когда примерно половина повозок укатила по мосту вперёд, раздался протяжный свист. Мост перегородили, оставив половину театра торчать у самой кромки воды. Пришлось ждать, пялиться на поднятые в воздух части переправы, и проплывающее между ними огромное нечто, похожее не то на рыбину, не то на доску с хвостом. За рекой дело пошло веселее — дождь закончился, да и город стал, собственно, городом, в котором росли двух-трех этажные усадьбы. Именно росли: их деревянные стены вились по каркасам, выплетая окна и двери, а толстые листья сливались в фигурные крыши.
Главное шапито поставили на огромной Новой площади, а по сути — пустыре, который возник там, куда зимой перекинулся бушевавший в порту пожар. Место пустовало, поэтому жилые шатры разместили неподалёку от шапито, и… обнесли забором. Так захотел Дарн, потому что «нечего кому попало рыться в отходах театральной кухни, да и вообще». Жаль, потому что лесные белкокрысы вполне съедобны, и не я одна ими баловалась для разнообразия. Вдруг и городские ничего?
Едва караван расквартировался, зарядил беспросветный мглистый дождь. Его тут же назвали благословением Апри, несущим урожай. Артисты повыбегали с радостными воплями, утянули следом меня. Победив искушение собрать как можно больше влаги про запас, я присоединилась к веселью, и… тут же простыла. Опять. Потому что это дома болезни меня не брали, а здесь постоянно липла какая-нибудь зараза. Слава богам, мелкая.
— У тебя же представление послезавтра! — пыхтела Эвелин, исступлённо размалывая в ступке волосатые плоды с кислым запахом, — ну как так можно, а! Расчихаешься на сцене, и чего будет? Все иллюзии прахом, Дарн в ярости, а мне тебя откачивай опять!
— Да, да. Ужасно… а, может, отменим моё участие? — с надеждой прогундосила я.
Эвелин перервала стук. Сжав губы, она посмотрела исподлобья и помахала в воздухе тонким запястьем, на котором виднелись золотистые завитки Орр.
— Чегой-то делаем? Здрава будь, Кети. Ну-ка ну-ка… — в шатер припыхтела вторая лекарка, Кора, с корзиной свежего белья, — чегой-то ты там толчёшь, деточка? Макорван? Неее, до завтра не поможет. Тут, сдаётся мне, надобно у городских врачей купить. Да не морщься ты! Тут же быстро надо, сама понимаешь. Завалит она иначе представление-то!
Тяжело вздохнув, Эвелин отставила ступку.
Базарная площадь находилась совсем недалеко. В домах, что обступили её, оказалась и небольшая лекарская лавка. Там кислая Эвелин приобрела для меня какой-то спрессованный порошок и жидкость, которая воняла тухлой рыбой даже через стекло. Слава богам, лекарка не заставила меня потреблять эту дрянь на месте, и даже согласилась на предложение немного пройтись по ярмарке.
Вместо ковров, расстеленных на земле, в Мерран торговали с высоких прилавков под навесами. Многие из них сейчас пустовали, и не удивительно: первый урожай этого года пропал почти полностью, ведь после Эпидемии убирать его стало некому. И всё же, торговля шла, причём довольно бойко; продавали, в основном, одежду и всякий хлам.
— Ооо, глянь какая штука! Давай купим для Хели? Деньги верну! — не сдержалась я.
Хотя будет ли Дарн мне платить? А, не важно. Если нет, реквизит какой-нибудь продам. Потому что клетка-гнездо из ореха каменного дерева нужна, как воздух! Ведь хозяйка, у которой меня разместили, оказалась театральным Ткачом. По привычке, она держала нескольких швейных пауков и гусениц — просто так, словно полезных домашних питомцев.
— Ох, ты бы знала, как меня задолбало этих её насекомых из койки выковыривать! Буквально вот сегодня просыпаюсь, а на ногах пригре… Эв! Эв. Э-ээв? Ку-ку!
Лекарка будто окаменела. Потирая запястья, она смотрела поверх прилавков. Проследив за её взглядом, я увидела широком деревянный настил и толпу перед ним. На «сцене» стоял хорошо одетый господин, или, как говорили в Мерран, мастер, а за ним в рядок стояли Перерожденцы и несколько солдат. По самому центру этого ряда виднелись клетки с полуперерожденцами, которых мы видели на заставе. И которые, если верить Маро, пробудили в Эвелин тяжелые воспоминания.
— Ммм, ладно, неважно. Пошли домой, жрать охота очень. Слышь меня, Эв? — я потянула её за запястье, — Э-ээв! Да Эвелин же! Пошли, говорю!
— Нет. Я хочу посмотреть, — выговорила лекарка, — посмотреть на того, кто их купит.
И, вывернувшись, быстро пошла к аукциону. Делать нечего, пришлось идти следом, попутно разглядывая живой товар.
Большинство… эээ… существ, стояло нагими. Они почти не двигались. Тупо смотрели перед собой, мигая огромными влажными глазами. Из разговоров в толпе я узнала: это «новородки», только-только с фабрики, и их надо обучать вообще всему, даже писать в стойле. Перерожденцы постарше, так сказать, с опытом, уже имели полотняные рубахи, и вертели головой по сторонам. А вот полуперерожденцы прикрыли наготу соломой, и смотрели друг на друга поверх своих колодок. В остальном точно так же, как на любом невольничьем рынке у меня дома: ведущий выводил раба, расхваливал, показывал заинтересованным, устраивал аукцион.
— Лот один три, самец, пять лет на кузне, ни одной травмы, всеяден! Шесть виремов золотом! Шесть и два! Шесть и три! Семь? Семь и один! Продано мастеру с типсом!
— Лот один семь, самка-подросток, новородок, производство Дельты, первичное обучение для дома, проворная, три вирема золотом! Четыре? Четыре и… подойдите, подойдите! Да, все свои! Сколько? Четыре и восемь! Четыре и восемь раз… Ого! Пять! Пять виремов золотом, продано даме в красном!
Говорил ведущий быстро. Но клиенты оказались все, как один, вдумчивые, и очередь шла ни шатко, ни валко. Я скучала, разглядывала толпу, и кашляла-чихала всё громче и яростнее, пока Эвелин не всунула мне в руки пакетик с лекарствами и не сказала идти домой. Ругаясь и фыркая, я выпила отраву, но в лагерь не пошла — мало ли, что эта сострадалица учудит, останусь ещё без врачебной помощи и толковой кампании!
Как чувствовала. Очередь до полуперерожденцев дошла буквально через два лота. Первой объявили «девушку». Карточку тут же вскинула дама в фиолетовом платье, стоявшая неподалёку от нас.
— И вымя, вымя её смотри! Чтоб не тельная! А то знаю я эту молодежь, всегда одинаково, хоть человек, хоть кто! — просипела женщина слуге.
В мгновение ока мужчина очутился на помосте и начал деловито щупать полуперерожденку за грудь с четырьмя сосками, в то время как ещё двое потенциальных хозяев проверяли зубы и шерсть. Видя всё это, полуперерожденец бешено замычал и начала бросаться на прутья своей клетки. Раздались смешки, кто-то что-то выкрикнул, а кто-то вообще начал подвывать и улюлюкать, словно гиена.
— Ах, чего он возится? Дурак… Ну, ну, Мупсик, тише, тише, скоро пойдём, — раздался уже знакомый сиплый голос.
Обернувшись, я увидела, что давешня «фиолетовая» дама прячет в длинном меховом шарфе странное существо, похожее на крылатого львёнка с длинными и тонкими, как у газели, ножками. И шестью фиолетовыми глазами. Без зрачков.
— Ой! Чё за хрень? — вырвалось у меня.
— Сука старая, не видишь, что ли! — огрызнулась Эвелин.
Дамочка услышала и возмущённо повернулась к нам.
— Это ты кого сукой назвала, шантропа безродная? — проговорила женщина на кривоватом Высоком, — ты чьих будешь-то вообще?
— Уж не твоих точно!
— Вот хамло! Ну, сейчас дождёшься у меня!
Эвелин что-то начала отвечать, дама махнула рукой. Стоявший рядом мужик внушительных габаритов повернулся к нам. Вот только этого не хватало! Я схватила Эвелин, на всякий случай проверила ножи в подпространстве. Но тут с помоста раздались крики. Толпа подалась назад, отделяя нас от телохранителя.
Оказалось, «юноша» таки разбил колодки, разогнул прутья клетки, и вырвался на помост. Ведущий благоразумно отскочил подальше, а вот покупатели — не успели. Отбросив прочь двух подскочивших солдат, полуперерожденец в одно движение свернул шею покупателю своей возлюбленной, бросил тело в толпу. Люди заорали, опять подались прочь. Началась давка.
Забыв про Орры, я начала сворачивать пространство. Ноги тут же свело от нестерпимой боли. Что-то шипя, Эвелин схватила меня за плечи, поволокла прочь. В следующий момент мы уже стояли на краю широкой телеги, вместе с несколькими другими счастливчиками. Тут раздался оглушительный свист, из переулка посыпались солдаты. Но всё уже кончилось: юноша-полуперерожденец падал на тело своей подруги, а вокруг растекалась кровь.
— Эээ… а чё произошло-то? — спросила я на Простом языке, потирая поясницу.
— Он спас её от позора. И себя.
Эвелин говорила низким голосом, словно в груди у неё замуровали пустой кувшин.
— Позора! Тоже мне, развели трагедь! — фыркнул один из соседей по телеге.
— Чай не люди, — поддержали его.
Лекарка возмущённо набрала воздуху, но только ойкнула: я сильно ущипнула её, чтоб молчала. Если в государстве есть что-то, напоминающее работорговлю, открытое сострадание к рабам не только не ценится, но может ой как навредить.
— Что конкретно произошло-то? Вы разглядели? — спросила я.
— Так чего, да ничего. Взбесился этот полупер, троих удушегубил, полуперку тоже задушил, у солдатика нож отнял и себе кишки выпустил, — ответил кто-то за спиной.
— Колодки надо лучше делать! — сказали справа.
— Инквизиции на них нет! — подытожили слева.
Тем временем давка внизу прекратилась. На помост взобрался потрёпанный ведущий, сказал, что торговля продолжится завтра. К нему подскочила «наша» дама в фиолетовом, и начала возмущённо жестикулировать — наверное, хотела вернуть деньги за испорченную собственность и придушенного слугу. Остальной народ начал разбредаться, кто куда.
— Ну, нам пора, всего хорошего, — сказала я и потянула Эвелин с телеги.
— Позвольте вам помочь!
Человек в слегка потертом камзоле и помятой шляпе, спрыгнул на землю. По очереди ссадил нас вниз… попутно запихнув какую-то бумажку в ладонь. И тут же растворился в расходящейся толпе.
— Чё за… — начала я, но Эвелин схватила меня за руку и потащила в сторону лагеря.
— Слушай, мне тут этот крендель…
— Ш! — шикнула лекарка и остановилась в безлюдном проулке.
А потом развернула наши бумажки.
«Перерожденцы тоже люди» гласили крупные буквы Простого языка, «Солнце одно для всех».
— Неужели они не понимают, что этого мало? — снова зашипела Эвелин и начала рвать листочки на мелкие клочки, — мало, мало мало! Надо действовать, надо давить, надо… Кет, что с тобой?
— Н-ничего… уф… — я оперлась на стену, стараясь пережить пульсирующую в позвоночнике боль, — по-моему, Дарн чем-то недоволен…
И тут я вспомнила, чем.
Театр — это не только роли и номера. Театр — это ещё и наряды. Желая, чтобы я «прилично выглядела», Дарн назначил свою пассию Изабель ответственной за мой вид. Вкуса у неё не было, желания украшать «конкрентку» тем более, зато была харизма. В итоге Ткачи слушали странные советы, я отказывалась этот ужас надевать, дни шли, результат отодвигался. Спас ситуацию Халнер, мой непосредственный начальник. Как-то он пришел полюбопытствовать, почему костюм до сих пор не готов, и услышал обычное препирательство. Подняв брови, молча отколол тканевые валики, которые по совету фифы прилепили мне на задницу и под лиф, заколол разрезы поперёк груди, сделал несколько небольших складок, повесил мне на плечи ткань другого цвета, и также молча ушёл. Работа резко ускорилась. На днях костюм, наконец-то, дошили, сегодня примерка. А я тут по рынкам рассекаю…
— Кети! Наконец-то! О Апри! Мы уже обыскались тебя! — вскричала Изабель, по-ученически тщательно проговаривая звуки Высокого языка, — что значит «забыла»? Какая безответственность! У тебя же представление! Эвелин! Ты же ответственный человек, хоть ты-то повлияла бы! Так что… Кети! Хватит кашлять, фу! Лечиться надо! Нет, стой! Сначала примерка!
Тяжело вздыхая, я позволила обрядить себя в длиннющее кремово-золотое сооружение с полупрозрачными рукавами и витиеватой шнуровкой. Хм. Довольно симпатично, надо сказать. Изабель кисло прокомментировала, что платье ещё ничего, а вот над причёской надо поработать, и нахлобучила мне на голову парик. Я резко возмутилась. Фифа возмутилась в ответ. Поднялся гвалт. Но тут Дарн сказал, что мой вид его устраивает и без парика, поцеловал свою умничку Изабель, а мне выдал весьма увесистый подзатыльник — для профилактики простуд. На том всё и закончилось.
Следующие полутора суток я провалялась в полусне, хлобыща ту гадость, что мы купили с Эвелин, и усиленно потея под тремя одеялами. Ведь Дарн очень доступно, Оррами, объяснил, что если я допущу малейшую оплошность на арене, умирать буду долго и мучительно. Не верить себе дороже. Однако лекарство оказалось действительно мощным, и утро перед первым представлением я уже встретила на ногах.
Вернее, на заднице.
За два квартала от площади, где стояло главное шапито, находился небольшой храм. Вскоре по прибытию я сходила туда, чтобы поддержать свою «монастырскую» легенду, но теперь… теперь пошла намерено. Хотелось скрыться от суеты, от разговоров, от навязанных обязательств, от дурацкой идеи стянуть у Эвелин скальпель и вырезать из себя Орры, либо пристрелить-таки Дарна, и будь что будет… Короче, ото всего.
В храме действительно получшело. Слушая мелодичное пение полуденной службы, я с интересом разглядывала храм. Черно-белая строгость единой церкви Великого Апри поражала своим порядком и однозначностью. Вот диск открыт, а вот закрыт. Вот белый, цвет лета и плодородия. Вот черный, цвет зимы и защиты. Треугольные пределы храма, числом строго восемь, в каждом — та или иная фаза солнца и Атума, что затмевает его. Вся жизнь — маятник. Маятник года, маятник жизни, маятник веков.
После службы храм не закрывали, так что я посидела ещё немного, вертя в пальцах оплавленный медальон Феррика. Если бы не старик, летала бы я пеплом над горами, и не было бы никаких Орр, представлений, беспокойств… и жизни тоже. Даже такой. А если есть жизнь, то всегда есть шанс её улучшить.
Где-то высоко часы начали отбивать закатный час. Стараясь не расплескать малую толику спокойствия, что удалось выпросить у здешнего бога, я пошла на выход, и… напоролась на Дарна, стоящего в дверях.
— Ну что, прохлаждаемся? А реквизит кто готовить будет? — сказал директор, хватая меня за шкирку, — давай-давай, двигай, послушница недоделанная! Молится она тут, понимаешь!
Странное дело, но эта злобная тирада прошла мимо. Запах пыльных камней и благовоний, которым пропиталась одежда, успокаивал даже лучше, чем крепкая настойка… «Солнце внешнее да станет солнцем внутренним», пронесся в голове кусок недавних гимнов «если закат затмил рассвет, после рассветёт снова».
Правда ведь, рассветёт?
Все номера до своего я просидела в гримёрке, глядя на небольшой солнечный диск в углу и следя за дыханием. Гнать мысли — прочь, прочь, прочь, так, чтобы в голове оставалась только блаженная пустота. Пустота, в которой тонет всё — злость, волнение, неуверенность. И память. Особенно — память. Потому что оглядываться, двигаясь по гребню зыбучих песков, нельзя. Погибнешь.
Отточенная на репетициях, иллюзия монторпа вышла превосходно. Правда, монстр оказался немного красивее, чем на самом деле, но вряд ли кто — то из зрителей мог понять разницу. Наваждение вышло настолько полным, что, когда «укротитель» ранил тварь, и зловонная жижа растеклась по арене, кому-то в зале стало дурно.
— Рассчитывай силы, тебе ещё самой выступать! — зашипел Халнер.
— Нет, всё правильно! Ещё давай! Отлично! — влез Дарн.
— Да ***** вас всех! Хватит под руку говорить!
Я отпихнула обоих советчиков, стол с кристаллами зашатался. Иллюзия едва заметно мигнула. Начальники замерли. В каморке над ареной наступила тишина. Но народ в зале ничего не заметил: распиханные по шапито вспомогательные камни и возведённая вокруг арены клетка хорошо усиливали мыслеобраз. Однако сердце колотилось просто немилосердно, голова гудела, как после обстоятельной пьянки с очень плохим вином. О боги, и правда не стоило сейчас так выкладываться. Ладно, время на передых ещё есть, а там уж разберёмся.
Шаткая лесенка, узкий коридор между полотняных стен. Гримёрка, травяной чай от Эвелин, подбадривающие тычки от Маро. Милая ругань Хелии, которая зашнуровывает мне платье, глупые наставления Дарна, который выдул почти весь успокоительный чай, пристальный взгляд Халнера, который крутит в руках пару запасных кристаллов.
Да что же это такое? Зачем они все тут?! И без них так тесно, тесно, тесно!..
Меня накрыло.
Кажется, я попыталась свернуть пространство и сбежать, и чуть не покалечилась об Орры.
Кажется, меня долго уговаривали, просили, угрожали, и дело снова едва не дошло до Орр.
Кажется, кто-то едва ли не силком выпихнул меня на арену и объявил номер, стоя рядом.
Кажется, я показала даже больше, чем надо, так что публика раз за разом просила бис.
Кажется, когда я наконец-то отставила «магический жезл», что полагался по роли, и рухнула на тюки за кулисами, выпила бутылку вина в несколько глотков.
Кажется, Дарн чуть ли не плясал от радости.
Кажется, до меня не сразу дошло, что всё получилось.
Кажется, я выпила не одну бутылку.
Кажется, я пыталась сбежать ото всех, чтобы привести в порядок мысли.
Кажется, там тоже кто-то был.
Кажется, он был невероятно привлекателен, и я вдруг поняла, что, впервые за долгие годы, хочу не просто поразвлечься, а чтобы мною кто-то обладал.
Кажется, весь мир превратился в дрожащее марево миража над раскалённой пустыней, когда любой глоток для обезвоженного странника — лекарство и яд одновременно.
Кажется, я очень давно так не набиралась.
А потом мне стало холодно. С одного бока. Повертелась. Холод укусил с другого. Тфу. Шея затекла. Нос зачесался. Веки слиплись. Ох, ой, голову бы повернуть…
По телу разливалась терпкая истома прошедшей ночи. Мммм… весьма, весьма… Но всё-таки кабаки это зло. Не помню ничего почти. Или опять бал? Задолбали уже эти приёмы… Боги! Князю же на доклад! Как теперь объясняться?! Да где ж одеяло-то!
— Кети, ты меня сейчас с кровати скинешь.
Я резко открыла глаза.
Это не Сетер. Отца давно нет. Я тоже в другом мире, только не в лучшем, как он. В этом мире всё то же самое, только защитные амулеты другие и произношение слишком…
О нет. О боги. Не может быть. Не может быть. Только не это. Нет.
Я отстранилась от чьего-то теплого тела, и подняла взгляд.
— Доброе утро, — улыбнулся Халнер, — ну как самочувствие?
— Эээ… доброе утро, — я отстранилась дальше и зевнула, с трудом подавляя желание провалиться сквозь землю, — з-замечательно. Только… Вода есть?
— Есть, — усмехнулся начальник, и протянул руку куда-то за мою спину, — держи.
Я села и залпом опустошила стакан.
— Спасибо.
Халнер забрал стакан, скользнув ладонью по моим пальцам. Потом он тоже сел и наполнил емкость вновь — просто так, из ничего. Как?! Сейчас для фокусов даже одежды нет! Я подтянула одеяло повыше. Да уж. Учудила так учудила…
Вдруг я осознала: впервые после того ужаса, что случился со мной при перевороте, мне было по-настоящему хорошо с мужчиной. Призрак убитого удовольствия, за которым я столько времени гонялась, порою вовсе не разбирая пути, наконец-то пойман. Или… наоборот…
Так. Надо сваливать.
— Ээмм… Ну, скоро завтракать пора, — забормотала я, двигаясь к краю.
— Скорее уж обедать, — усмехнулся Халнер.
Он допил воду и теперь смотрел с полуулыбкой, наклонив голову.
— Что, привыкла к еде по расписанию?
— Угу. А что?
— Да ничего. Просто очень интересно стало, чему в монастырях теперь учат, — Халнер многозначительно повёл рукой.
— Ничему новому, — фыркнула я и, сладко потянувшись, передвинулась ещё ближе к краю, — это я так… вдохновение словила. А кстати, что было? С выступлением, в смысле?
— Не помнишь?
— Не-а, обрывки какие-то. Там всё успешно прошло?
— Более чем. На сцену, правда, тебя пришлось пинками гнать, но иллюзии ты сделала на ура. Так что буянила ты с радости, я так понимаю.
— Конечно… — я вздохнула и посмотрела на узоры Орр на запястьях, — конечно, с радости. С чего же ещё… Когда, кстати, следующее представление? И где моя оде…
— Представление сегодня вечером, — Халнер передвинулся вслед за мной, — и я очень надеюсь, что ты уже сможешь справиться с волнением. И ночью тоже будет… потише, скажем так.
— Ах, ну извините за беспокойство! — огрызнулась я и начала вставать с кровати.
— Всегда пожалуйста, — засмеялся Халнер, и мягко повалил меня обратно, — просто завтра я хочу выспаться… а вот топать сейчас на дневное собрание не хочу совсем. А ты?
— А я не хочу, чтобы Дарн опять наказал меня Оррами!
Я оттолкнула Халнера и снова села на край кровати. Но вставать не спешила. Идти-то все равно некуда. Тут хотя бы удовольствие получу. Только вот потом…
— Не выкрутит, — тихо сказал Халнер, — я договорился.
Он не завлекал. Не предлагал. Не хвастался. Не удерживал, даже не прикасался ко мне. Просто озвучил факт.
И я осталась.
