Коридоры, галереи, колоннады, внутренние дворики чем-то напоминали родной Сетер. Хотя на наши особняки с неба лилось тёплое, тёплое солнце, а не хмарь. Цитадель, конечно, принадлежала своему миру: своды древней обители стремились к иссиня-серым облакам. Великолепно. Монументально. Холодно.

Отвратительно холодно. Я шла по отполированным до блеска плитам, кутаясь в одеяло. Точнее, тонкую шерстяную простыню. Где бы достать ещё парочку? Раньше озаботиться не могла: сначала валялась в беспамятстве, потом отходняк. Теперь вот замерзла, как варан, хоть светильник со стены снимай и грейся. Нет, не спорю, в остальном условия роскошные: большая келья с довольно широкой — и мягкой! — кроватью, столом, и даже умывальником, в котором вода течет сама по себе. Нужник, правда, один на несколько келий, но это ладно. Одеяла, одеяла-то могли нормальные выдать?! Про еду вообще молчу.

Вчера я ещё не пришла в себя и могла лишь пить гадостный отвар из сушеных корнеплодов. Сегодня есть хотелось зверски, но в трапезной подали лишь те же варёные корнеплоды и горсточку крупы, ну и лично мне, как болящей, ломтик хлеба. Солнечный пост у них, видите ли. Да я даже трёклятую рыбу съела бы сейчас! Но нет. Ходи-голодай, потому что нельзя есть после заката. Эх…

Полупустой желудок жалобно буркнул. Галерея закончилась, я вышла во двор. Остановилась. В попытке отвлечься от мыслей о еде, стала разглядывать постройки.

Покатые крыши, острые углы, резные карнизы. Барельефы в виде солнечных дисков. Всё — белоснежное. Но если приглядеться, видны трещинки, сколы, пыль…. Удивительно, кстати: обычно в Мерран ночь наступала почти мгновенно, и в городе на другой стороне озера, тоже. А здесь сумерки. Камни светятся, что-ли? Пригляделась: похоже, да. Интересно, это минерал такой? Или покрытие? Потому что если минерал, то понятно, почему здесь шли долгие бои, когда Империя заново собиралась после Катастрофы. Тут же всё, как на ладони! Было…

На стенах, правда, и сейчас вооруженные сёстры в черно-белых одеяниях, да и у ворот не пусто. Серьёзная стража, да. С лицами, одухотворёнными постом и молитвой. Над воротами — каменная скрижаль: «Неуважение к Церкви есть неуважение Великого Апри». О как. Только кто из этих высокодуховных дам смог бы убить, не задумываясь? А главное — пережить смерть своих соратниц, не прокляв при этом весь мир с Великим Апри во главе? Ведь на войне оно как: либо принимаешь смерть, как данность, либо отправляешься в задницу горного козла, где никакая физическая форма и выучка не помогут.

Вдруг раздалось звонкое хихиканье. Из неказистой одноэтажной постройки, судя по запаху, мыловарни, выбежали три маленькие девчушки. Воспитанницы, ещё не успевшие принять послушание. Путаясь в не по возрасту длинных платьях, помчались в одну из колоннад.

— Дай брусок!

— Догони!

— Не догонишь!..

Самая мелкая залилась смехом, вырвалась вперёд. Боги, совсем как мои младшие сестры когда-то. Тоже бегали, смеялись… сгинули в вихре переворота. Тем, кто умер сразу — повезло. Если же нет… Не дай боги никому такой судьбы.

Стражниц на стене стало больше. Осенив себя кругом Апри, они стукнули древками алебардами о камень. Сменились. Свежий караул почапал дальше, прежний — начал спускаться по пологой лестнице со внутренней стороны стены. Нет, всё-таки рассуждать о войне на плодородных и спокойных землях Мерран — святотатство. Мелкие напряжённости у них есть, не без того — вон, говорят, листовки какие-то штампуют, да и после Эпидемии вспышки беспорядков будут наверняка. Но всё это меркнет по сравнению с переворотами и междоусобицами моего родного мира. Так что ну их, этих черно-белых постниц. Пусть себе стоят, местность украшают со своими алебардами. И никогда не пускают их в ход.

Обойдя привратный двор с хозяйственными постройками, я прошла через колоннады келейного корпуса в собственно монастырский двор. Далее проследовала к саду, что рос на выделанных террасах. Внизу — травы. Розоватые и сизые, на пушистых стеблях и на колючих, с листьями и метёлками, тянули они к закатному небу свои соцветия с удушливым запахом. На следующем уступе, за небольшой сетчатой перегородкой, располагался цветник. Разноцветные головки с бесконечными спиралями лепестков прижималась друг к другу, слегка подрагивая в ожидании холодной ночи. Из цветника обшарпанные ступени вели в основной сад, где начинался лабиринт тропинок.

Вокруг главной аллеи росли деревья, все — высоченные, в три человеческих роста. Саму аллею устилали шуршащие камушки с острыми уголками. Иногда в сторону отходили узкие протоптанные дорожки, теряясь в тенистой глубине, из которой верещали птицы. О, птицы! Интересно, как тут на счёт гнёзд?

Я начала исследовать сад в поисках яиц. Тщетно: кустарники оказались либо колючие, либо их тонкие ветви не выдерживали моего веса. Монторп раздери этих птах! Но я тоже хороша. Привыкла, понимаешь ли, к перекусам! А плоды и ягоды собирать боюсь — вдруг опять окажутся с паразитами. В Мерран никогда не угадаешь, кто где живет.

Пока я петляла, сумерки сгустились. Вдоль аллей зажглись небольшие фонари-клетки с бабочками, что накапливали солнечный свет в течение дня. И, чем ярче и теплей они разгорались, тем пристальней из каждой расщелины, трещины или тёмной полосы, глядело нечто. Без формы, без глаз, оно внимательно следило за каждым шагом, словно голодный лев. Так, пожалуй, пора возвращаться.

Ха! Проще сказать, чем сделать. Хоть я и чувствовала уклон террасы, вскоре он начал плясать, а почва под ногами — опускаться и подниматься, будто при огненных боях. Проклиная всё на свете, я быстро шла, высматривая «знакомые» деревья и составляя в уме план сада. Мозг метался, пытаясь разглядеть блики на краю зрения. Стоило чуть расслабиться или отвлечься, как начинали мелькать человекоподобные фигуры. Я твёрдо решила не реагировать, однако крепкую палку всё-таки подняла. Мало ли, кто здесь ша…

Из кустов вылетело нечто, похожее на птицу. Неестественно вывернутые крылья вспороли воздух перед носом. Вот ты дрянь!

Крик, перья. Тварь отлетела прочь. Поворот, разгон, новая атака. Я крепче сжала палку. Существо увернулось. Взвизг, разворот, пике, атака…

…хрустнул песок полупустыни Тирсума, потные ладони сжали рукоять меча. Моя ящерица бьётся в агонии слева, далеко справа рубится с кем-то отец, впереди — вскакивает смуглый человек с приплюснутым носом и тёмно-бронзовой кожей. Удар — и он падает обратно. Череп раскроен, остатки лица перекошены яростью и болью. Но что это? Грудная клетка трупа разрывается изнутри. К небу взмывает птица с человечьей головой и неестественно вывернутыми крыльями…

И рухнула обратно — туда, где с вывернутыми руками лежала я. А вокруг — ужас. И внутри тоже. И снаружи. И внутри. И боль. И что-то мокрое и липкое. И многоголосый смех. И заново… И сызнова… И по кругу…

Я отступила, споткнулась, и упала на острые камни. Видение растаяло.

От земли тянуло холодом. Я с трудом села. Заломило позвоночник, потом все суставы. Орры, конечно. Привычно, вроде бы. Но нет. К насилию нельзя привыкнуть. Его можно только забыть. Попытаться забыть, точнее. Потому что не получится. Даже если обидчики получают своё, пережитое всё равно с тобой. Всегда. А уж если не получают, да при том, что осталось сделать лишь шаг…

Миг — и тьма снова сгустилась. Повеяло холодом. На меня со всех сторон пошли тени. Цепкие, липкие тени, тени, обещающие справедливость, мир, порядок, и всего-то за кусочек души…

Так, стоп. Я глубоко, до боли, вдохнула. Задержала дыхание. Выдохнула. Потом. Суд, плен, месть — все потом. Сейчас — выбираться. Срочно, срочно выбираться из этого сада, пока с ума не сбрендила. Сейчас думать нельзя. Нельзя думать. Нельзя. Тссс…

Тени рассеялись. Вместо них появился едва слышный шепот — противный, свистящий, словно кто-то выжимал яд из очень злой змеи. Я подняла палку, которую выронила при падении. Тени тенями, а от природы Мерран всего можно ждать.

Уклон дорожки становился ощутимей, странный звук нарастал. Когда я уже начала опасаться, что сейчас напорюсь на какой-нибудь серпентарий, аллея вывела к небольшой лестнице. Отлично! Значит, направление выбрано верно.

Стала аккуратно спускаться. На последней ступеньке что-то резко толкнуло под колени. Упасть, перекатиться… Встать не успела. Так и замерла на полусогнутых.

Близко, буквально в шаге, стояло существо, похожее на маленького ребёнка. Одежда обгорела, часть плоти обуглилась, другую часть покрывали страшные ожоги. Сквозь ошметки мяса белело несколько мелких зубов. Пряди курчавых чёрных волос торчали, как придётся. На груди — ярко начищенный медальон с гербом моего рода.

— Почему ты ушла? — раздался надтреснутый шёпот в голове.

Я замерла, не в силах даже дышать. Существо шагнуло вперёд. Сознание наполнил тошнотворный поток картинок и шелеста мёртвых голосов.

Прохладное утро, возвращение после долгой и сладкой ночи в кабаке.

— Почему ты оставила меня там?

В моей постели лежит истерзанная мёртвая служанка, так похожая на меня лицом.

— Почему ты не пришла раньше?

Тело отца на полу в гостиной.

— Почему ты не проверила?

Комок окровавленных простыней в спальне мачехи и в кроватке маленького брата.

— А я ведь я был ещё жив…

Сжечь документы из нетронутого тайника, облить тела маслом, поджечь дом…

— Это ты, ты убила всех нас… Всех нас… Всех…

— Ннн… нне… ннет! Нет! Нет!

Задыхаясь в крике, я начала бить существо куда и чем придётся. Я проверила Проверила! Я даже пыталась его откачать! Но нет. Нет! Нет. Дыхания не было. Сердцебиения не было. Ничего этого не было. Вообще ничего. Это всё не со мной. Я не убегала никуда. Я умерла вместе с ними. С ними, с ними, с ними…

Кисти свело, по глазам резанул свет.

Где я?

Высокие деревья, густая трава, расколотый фонарь на краю дорожки. Мерран. Монастырь. Прогулка. О боги…

Я села на бордюр, стараясь восстановить дыхание. Поймала себя на том, что крепко сжимаю медальон Апри — тот, оплавленный, что остался от Феррика ещё зимой. Ну дожили! За чужого бога цепляюсь!

Собралась с силами. Встала. Бегом припустила вниз. Быстрее, ещё быстрее. Кто его знает, что будет в следующем видении. В том, что оно придёт, сомнений нет: теней не видно только потому, что они стали частью тьмы, заполнившей сад.

Лихорадка разгоралась, бежать становилось труднее. Я перешла на шаг, стараясь унять резь в боку. Как в детстве, честное слово! Но в детстве никто и ничто не заставило бы меня сунуться в низкий тоннель из вьющегося растения. А теперь вот иду, жизнь спасаю. И нисколечко меня не подташнивает. И потолок на голову не падает, нет. Нет. Вовсе нет.

Шелестящий свод скоро уткнулся в край большого дерева. Стоило завернуть за него, как воздух стал значительно теплее: я вышла на большую аллею. Всё те же камешки, всё те же фонари. По краям — небольшие ручейки в белых рукотворных руслах.

Перешагнув ближнюю канавку, я облегчённо выдохнула. Всё тёмное, что неприятно шевелилось внутри и стремилось завладеть сознанием, ретировалось. Так-то лучше! Выход, наверное, неподалёку. О, да я тут, похоже, не одна.

Справа в десятке шагов виднелась островерхая крыша беседки, освещённая снизу. Вместе с запахом ладана доносились голоса, на сей раз явно человеческие. Слава богам! Пошла туда — узнать дорогу и убедиться, что ещё не окончательно спятила.

Потом замерла, прислушиваясь.

— …себе подцепил, охальник! — звенел мелодичный женский альт.

— Ну хватит уже, проехали. Ты за своим хозяйством следи лучше, — отвечал приятный мужской баритон.

— Погасни моя лампада, да он злится! Нет, правда! Ты только глянь! — продолжала смеяться женщина, — я чувствую злость и… Курти, как по-твоему?

— Тебе видней, Селти. По этому чурбану разве поймёшь чего! — вступил ещё один мужской голос, — хотя он у нас третьего дня разговелся на чувства, да… Знаешь, этот выдающийся эпизод я занёс бы в летопись.

— Да-да! Точно! Ну, что скажешь, друг неразговорчивый? Заносим в летопись, как ты благородно спас прекрасную деву?

— Да заносите на здоровье, — фыркнул баритон, — но только пометку «для служебного» не забудьте. И копию в магистрат. Можно с представлением.

— Ой-ой-ой, какие мы деловые! А кстати… — тут женский голос стал резким, как удар шпорами, — Кетания, ну что ты по кустам шаришься, мы не кусаемся!

Сердце ухнуло. Чуть отдышавшись, я пошла вперёд и поравнялась со входом в беседку.

Три широких ступени вели на площадку между витыми столбами. Под расписным потолком висели гирлянды цветов — именно они испускали мягкий лиловатый свет. В тёплых лучах окружающие кусты казались коричневыми, одежда людей отливала красным.

Халнер в таком же, как у меня, одеянии гостя, скрестил руки на груди и небрежно прислонился спиной к крайнему слева столбу. На другой стороне беседки в плетёном кресле сидел Курт. На нём поверх всё той же простой серой рубахи, болталась белая накидка священника, а в массивных пальцах вилась нить чёток. Между мужчинами стоял низкий столик, за которым сидела красивая женщина, кажется, средних лет. Складки белой ткани облекали подтянутую фигуру, прямая осанка выдавала человека, привыкшего повелевать. На голове женщины свернулся причудливый головной убор, похожий на спираль. Полупрозрачная ткань обрамляла лицо, свешивалась на плечи и грудь. Тонкая полоса такой же ткани лежала поперёк высоких скул, одновременно защищая и подчёркивая глаза.

Именно глаза спасали женщину от отвратительной безупречности. Сквозь пелену лёгкой вуали проглядывали неподвижно застывшие прозрачно-серые роговицы, которые почти сливались с белком. Странное дело: под этим невидящим взглядом захотелось разреветься, гулко и громко, навзрыд.

— Ну здравствуй, Кетания, — улыбнулась женщина, — пришла в себя?

— З-зд-драссьте… — сглотнула я.

Повисла тишина.

— Кетания! Где твои манеры! Перед тобой Пресветлая Селестина, мать-настоятельница Цитадели! — прошипел Курт, подтянувшись и перехватив чётки, как кастет.

— Очень п-приятно…

Снова тишина. Глаза Курта начали наливаться кровью. Халнер сдавленно закашлял в кулак. Так, наверно надо сделать что-то очень почтительное. Только вот что? Пока я пыталась понять, Курт стал пунцовым. Костяшки кулака побелели, дыхание сбилось. Однако мать Селестина оказалась проще.

— Ну, ну, Курти, не кипятись. Нас даже не представили как следует. И вообще, девочка не признаёт авторитетов и терпеть не может официоз. От наставника своего понабралась, да, Хал?

— Экхм… Да она с этим, вроде, и сама вполне справляется, — ответил Халнер, справившись со своим «кашлем», — привет, Кет. Как самочувствие?

— П-привет… да нормально, спасибо….

— Тааак… — протянула Селестина.

Сердце опять ухнуло, на сей раз — от навалившегося взгляда.

— Ладно, мальчики, давайте-ка по кельям, мы тут посекретничаем немного.

— Да, мать-настоятельница, — Курт мгновенно очутился в почтительной позе на одном колене, целуя тонкую руку.

— Нет, ну сколько можно, а! — Селестина вздохнула, как вздыхают на милую детскую шалость, — не на Синоде всё же. Иди давай уже.

Курт поднялся, поклонился, и строго зыркнул в мою сторону взглядом из серии «смотри и учись». Получив в ответ оскал, вышел из беседки, всем видом выражая неодобрение. Халнер отклеился от столба и поравнялся со мной.

— До завтра, Села, — кивнул он настоятельнице, — давай, Кет, поправляйся.

Он похлопал меня по плечу и пошёл вслед за Куртом.

— Да, спасибо… слушай, а…

Я повернулась спросить, где они живут, и почему их не видно в трапезной, но не успела: мужчины уже нырнули на боковую аллею.

— Не в последний раз видитесь, — сказала Селестина, — а сейчас сюда внимание обрати, пожалуйста.

Я повернулась и увидела дротик. Он лежал, отражаясь в полированной поверхности столика, и словно впитывал свет. Непроницаемо-чёрный, матовый металл древка весь в узорах. Оперение из тонких прозрачных пластин почти не отбрасывало тени, отчего казалось, что дротик висит в воздухе. Какая красота! Рука непроизвольно потянулась вперёд.

— Не стоит, — отрезала Селестина, — лучше давай-ка присаживайся. Поговорим.

— Эээ… да, конечно…

Я села в указанное кресло и для верности подложила руки под себя — очень уж соблазнительно посверкивал полированный бок болта.

— Мать Селестина, скажите, это тот самый? Ну, которым ранили Отто?

— Не Отто, а тебя. Этот ваш парень отделался физической царапиной, потому что дротик метнули в сделанную тобой иллюзию. Храмовый дротик, заешь ли, бьет в корень, а не в листья. Так что лихорадкой теней заболела ты. Руки бы повыдёргивать тем, кто языческие артефакты у себя держит! Чем только Инквизиция занимается…

— Инквизиция?

— Ну не войска же! Гвардии и кражу скотины-то доверять страшно, а тут Высоких потрошить надо, чтобы добро еретическое сдавали… Ладно. Давай лучше расскажи, какие тени к тебе приходили сегодня.

— Эээ… Нууу… Тени? Вы о чем?

Селестина поджала губы. Я вдруг поняла, что лучше не выпендриваться.

— А, тени. Да… да так. Люди какие-то… непонятно даже, кто…

— Да ну?

Селестина наклонилась ко мне. Неуловимым движением взяла за руку. В голове замелькали весьма неприятные образы и воспоминания.

— Да простит тебя Великий Апри, — резко отстранилась настоятельница, — такая молодая, а душа уже мается в стране вечной осени… Впрочем, в канун Полносолнция прощается и не такое. Так что пойдём-ка к источникам, не будем терять время.

На этих словах Селестина встала. Она оказалась всего на треть головы выше меня, и примерно такого же телосложения. Ну хоть кто-то в этом Мерран не похож на ожившую скалу!

Мы спустились на аллею, но быстро свернули с неё в неосвещённую часть сада. Настоятельница бесшумно скользила впереди. В густой тьме только её белые одежды оставались ориентиром. Но ориентир не фонарь, кочки не показывает. Селестина резко остановилась — так резко, что я чуть не налетела на неё.

— Хватить пыхтеть! Дай руку. Теперь закрой глаза. Сосредоточься. И просто ощущай пространство.

Стоило нашим ладоням соприкоснуться, как в голове снова замелькали образы, на сей раз — наполненные светом. Между деревьев будто пролегла золотистая дорожка. С каждым вздохом картинка становилась всё объёмнее, будто окружающий сад пустил корни через мою грудь. Внезапно я поняла: любое движение теперь будет осознанным. Все повороты известны, все ступени сочтены.

— Спасибо… не знала, что так можно.

— Получилось? Хм. Воистину, Великий Апри открывает многое, — задумчиво сказала Селестина, отпуская мою руку, — но и… скрывает… хм… немало…

В груди снова разлилось жжение взгляда.

— А обычный источник-то не про тебя, Селия. Ну что же. Тогда на ближайшей развилке направо. Движемся в тишине!

Приказные нотки в голосе настоятельницы затолкали вопрос обратно в глотку. И всё же… Снова монастырь, и снова родовое имя моей матери в чужих устах, как будто так и надо…

— Мать Селестина? — не удержалась я, — а почему вы назвали меня Селией?

— Потому что это твоё имя по праву рождения. А теперь помолчи, пожалуйста!

И тебя туда же. Да уж, похоже, местные жрецы читают книги душ получше наших. Да и монторп бы с ними, только как бы теперь неприятности не начались. Даже если вспомнить, что мой мир и мир Мерран — осколки Тимирии, и Высокий язык остался в обеих культурах, всё равно давать незаконнорожденной полукровке имя «истинное солнце» при местной религиозной озабоченности граничит с ересью. Версия «простая акробатка Аделаида» меня больше устраивает. Уж точно не сожг… ай!

Дверной косяк буквально выскочил из темноты. Вот что значит слишком много думать! Шишка теперь будет наверняка. За тяжёлой дверью оказался крохотный павильон, едва освещенный тусклой лампадой. Строго по центру помещения в полу зияла дыра, а в ней — вырубленные ступени. Из узкого хода тянуло сыростью. Узкого и низкого хода…

— Селия? — настоятельница обернулась с середины лестницы.

— Эээ… я л-лучше тут пос-стою…

Селестина фыркнула, поднялась обратно и крепко взяла меня под локоток.

— Пойдём, дитятко. Никто тебя не съест, кроме самой себя.

Так мы сошли в промозглый коридор, невероятно тёмный и узкий. Щупая второй рукой гладкие и холодные стены, я безудержно потела каждый раз, как касалась макушкой потолка. И это при моём-то росте! И вообще! Какие источники в скалах?! Это же каменный мешок. Саркофаг. Саркофаг под горой. Эта слепая стерва решила похоронить меня заживо!

Когда я уже была готова заорать от паники и сдаться на растерзание любым теням, лишь бы убраться обратно в сад, настоятельница толкнула дверь. Глаза резанул свет. Ну наконец-то открытое пространство! Ой…

Стены и потолок небольшой комнаты были усыпаны звёздами. Настоящими, а не отсветами от зеркал. Слева всходила планета Варрван, спереди и справа висело созвездие Жнецов, а над головой колыхался Путь Апри — звёздный туман, как у нас называли такую же полосу. Красота. И ни намёка на облака или контуры гор, построек, деревьев…

С трудом отведя взгляд от одного рукотворного чуда, я пригляделась ко второму. По центру помещения — купель, уходит вниз словно амфитеатр. Вода подсвечивалась снизу, бело-желтым. Временами проскакивали голубые вспышки, отчего пар над гладкой поверхностью напоминал запертые в колбе грозовые облака.

Селестина велела раздеться и устроиться в «ванне» поудобней. Когда большие и мелкие пузыри окутали тело с ног до подмышек, настоятельница села на пол рядом с купальней, и нажала на скрытые рычаги в бортике. «Ступень» за моей спиной превратилась в наклонную поверхность.

— Теперь закрой глаза и расслабься. Позволь теням плясать, как им вздумается. Источник Апри смоет тьму, но сначала ты должна признать и почувствовать её существование в самой себе. Да, Селия, да, это сложно, иначе эта купальня и гроша ломаного не стоила бы!

— Разумеется. Только отку…

— Все. Вопросы. Пот-том, — с усилием ответила Селестина, надавив на мою макушку.

— Чтпфррргррхх!

Я попыталась извернуться, схватиться за край, но тягучая вода уже проникла в желудок и лёгкие. Увлекая моё сознание в агонию памяти, растопленное солнце сомкнулось над головой.