Молочко, отжатое из семян тирелей, не смешивалось ни с чем, превращаясь в подвижные слои в любой жидкости. Это свойство активно использовали при приготовлении смесевых напитков, особенно, на базе эля. Вот и сейчас, в заказанном мной котеро, белые разводы плавно поднимались и опускались. Очертив полукруг по кружке, слои «закуски» поворачивали обратно, чтобы снова наткнуться на стеклянные стенки. А убери эти стенки, что будет? Неказистая лужа, и всё. Старая истина: некоторые вещи имею смысл, только будучи загнаны в рамки. Неужели и я тоже?…

Я глубоко вздохнула, и взяла из круглой вазочки на столе пропитанный маслом и травами сухарик. До рта не донесла — остановила руку на полпути, и стала рассматривать запястье. Странное ощущение. Орр больше нет, вместо них — имитация. Узор, искусно выплетенный под кожей золотой краской. Маскировка такая. Правда, в мясе, в венах, чуть ли не в костях, сидят теперь новые кандалы. Разящий меч справедливости Апри, как же. Пафосу то, пафосу… зато передвижение инквизитора по Империи ограничено лишь Уставом. Это непременно надо использовать. Надо.

Я ещё раз вздохнула, и посмотрела на столбик цифр, которые писала на салфетке. Здесь я без малого местный год. А вот дома сколько времени прошло — неизвестно. И какая ситуация, тем более не ясно. Я, конечно, оставляла сообщникам инструкции на случай своей внезапной гибели… но по писанному никогда не выходит. А как тогда? Добрали войска или распустили? Вернули Сетер, не вернули? Скормили этому ублюдку его собственные потроха, или сами загремели на четвертование? Боги. Нет, лучше не думать. Слишком всё зыбко и далеко. Сейчас главное — вернуться.

Так… Перевалы на Великом Хребте открываются не раньше середины весны. Получается, соваться в Предгорный раньше Правой четверти смысла нет. Долго. С другой стороны — хорошо. Времени на подготовку нужно много. Нужно как-то наработать навыки, добыть снаряжение, которое я даже не знаю пока, где купить. «Перенабить» имя в базе крови, чтобы быстро не розыскали… И только потом скрываться по лесам и горам, пока не найду Переход. Или пока еда не закончится. Да! Вот ещё пункт: еду обязательно брать, и много — не доверяю я природе Мерран. Так не доверяю, что даже попробую найти проводника, если только кто осмелится соваться в те мёртвые края. Храбрец вряд ли доживёт до Тмирран — от лишних глаз надо избавляться. Этот урок я выучила ещё дома… Дома. Что теперь для меня дом?

Я, наконец, съела сухарик. Запив его котеро, посмотрела в широченное, во всю стену, окно. Всё так же через улицу темнели ступени Судебного собрания. Заведение Высоких, где собираются местные Высокие решать свои Высокие вопросы. Интересно, а где у Инквизиции собственный суд? Хотя у них трибунал, вроде. Вот как попаду под него за дезертирство! Хотя, с чего? Я инквизитор самого низкого ранга. Помощник при полевом сотруднике, и только. Собственных дел нет, заданий нет. Боевого поста и того нет. Ну, в постели если только…

Постели! Под ложечкой неприятно заныло. Что я скажу? Как? Или не говорить вообще ничего, а просто в одно прекрасное утро исчезнуть? Да, так лучше всего. Я схватила новый сухарик, и начала его крошить. Идиотка. Сколько раз говорила себе: не привязывайся к людям, не привязывайся, одни неприятности от этого. Потому что любой контракт можно разорвать, из любого плена сбежать. А от себя самого — куда денешься?…

На столик упала тень.

— Вы позволите?

— Нет.

— Он не придёт.

— А ты сейчас отсюда уползёшь, — отрезала я, не поднимая глаз.

— О, да ты остра на язычок, Кетания.

Вздрогнув, я, наконец, взглянула на говорившего. Несколько секунд потребовалось, чтобы понять, кто передо мной. Боги. Надеюсь, он тут недавно.

— З-здравствуйте… — оскалилась я.

Брат Паприк собственной персоной. Магистр инквизиции с весьма размытым кругом обязанностей. А еще — непосредственный начальник Халнера, то бишь, и мой.

— События сегодня развивались немного непредсказуемо, но интересно, — Паприк уселся напротив, и кивнул на здание Собрания, — наши с вами общие друзья сделали два заявления. Одно мы уже ожидали, другое… прямо скажем, поставило в тупик. И не только нас. Так что теперь оно станет предметом тщательного выяснения подлинности.

Пока он говорил, возле здания суда началась суета. Подъехала большая повозка казенного вида. Из неё вверх по ступенькам побежали люди.

— Пока идёт проверка заявления, действующие лица должны быть в комфортных условиях на виду у судей, — продолжил магистр, — так что, свет Аделаида, предлагаю и вам перебраться в более подходящее для ожидания место.

— Например?

— Например, в гостиницу Алебро. Позвольте вас подвезти.

Залпом допив котеро, я положила несколько монет на стол, и встала.

До возка мы шли молча. Задержались проследить, как из дверей суда выходят Халнер и Дарн, каждый — между людьми в форме внутренней гвардии. Все вышедшие сели в большую повозку, которая быстро уехала.

— Их повезут в Центральную башню, — сказал Паприк, пока я устраивалась в полутьме его личного транспорта, — там камеры для Высоких вполне ничего, вот только выходить на улицу нельзя… и посетителей принимать тоже.

— Совсем?

— Совсем, свет мой, совсем. Орешки будете?

— Нет, благодарю вас.

Я отвернулась к окну и начала разглядывать улицу. Там, укутанные в меховые плащи люди неспешно прогуливались, ведя на поводках типсов. Эти мелкие шестиногие твари, похожие на стрекозопсов, как раз сменили золотой летний мех на серебряный зимний, и отрастили дополнительную пару глаз, чтобы лучше видеть в полутьме.

Паприк с хрустом раскусил пару орехов. Положил пакетик с остальными на маленький откидной столик.

— Между прочим, вкусно. Вы зря отказались. Очень помогает прийти в равновесие. А то, знаете ли, наш друг заставил меня задуматься о тщете всего сущего… Ну а теперь скажите, кто знает о его крови?

— Какой крови?

— Той, на пересмотр которой он подал официальное прошение.

— Простите, я не понимаю…

— Кто. Ещё. Знает. Кроме. Вас? — почти прошипел Паприк.

— Знает что? — я снова попыталась изобразить удивление.

Магистр немного помолчал, потом наклонился вперёд, и сказал тяжёлым и глухим голосом, от которого нутро буквально окаменело:

— Сестра Кетания. Я могу залезть к вам в голову в любой момент. В любой. И выпотрошить всё, что считаю нужным. Но… не буду, — он откинулся на спинку сиденья, голос стал нормальным, — просто не хочу. Пока. Так что рассказывайте добровольно. Рассказывайте всё, что вы знаете про запутанную кровь семейства Хайдек. Сейчас же.

Я жадно задышала, расправляя лёгкие. За мембраной окна проплывали улицы незнакомых кварталов. Боги. Он ведь так и будет возить меня, пока не узнает всего, что хочет узнать. У инквизиторов с этим просто. У магистров Инквизиции — тем более.

Нет уж. Лучше самой.

— Я узнала, когда… Понимаете… — снова глубокий вдох, но уже от волнения, и безуспешная попытка согнать с лица краску, — понимаете… этой осенью… я… мы…

Паприк не перебил ни разу, и ничего не спрашивал в паузах между фразами. Когда я замолчала окончательно, он повернулся к стене возницы и что-то приказал в небольшое окошко. В молчании мы доехали до самого переулка рядом с Алебро.

Магистр снова стукнул тростью в окно к вознице. Возок остановился.

— Сестра Кетания, вам известно, что такое Сен-Кармор? — спросил Паприк преподавательским тоном.

— Ммм… Эээ… это, вроде, дуэль на Нарнах? — судорожно припомнила я несколько исторических книг, а также разговоры с Халнером о судьбе, которая постигла его род, — и победитель забирает состояние и титул проигравшего?

— Похвальное стремление знать обычаи Мерран — усмехнулся магистр, — не совсем. Это дуэль Высоких в подпространстве, открытом сопряженными Нарнами. Поединок требует согласия обоих участников, и идет до смерти одного из них. Выигравший получает титул проигравшего, и всё его состояние. Традиция старая, сейчас уже не находит понимания у государства. Прямого запрета на неё нет, скорее, общее неприятие — как пути к гибели Высокой крови. Церковь относится негативно… Мы, соответственно, тоже. Вы видели Нарну рода Хейдар?

— Вроде, нет… Нет. Точно нет.

— В традиции Сен-Кармор есть ряд нюансов, и некоторые из них завязаны на Нарну проигравшего. Она — ключ к исконным родовым землям, которые не входят в состояние и не отчуждаются ни за долги, ни по дуэли. Поэтому победитель Сен-Кармор обязан передать мёртвую Нарну либо Империи, либо, явив милость, вернуть низвергнутому роду. В первом случае, судьбу земли решает Суд Высоких. Как правило, в пользу всё того же победителя, но возможны разные варианты. А вот во втором случае, вместе со «сгоревшей» Нарной, родовая земля остаётся у прежних владельцев до той поры, пока они сохраняют Высокую кровь. Титул тоже возвращается, но с приставкой «пепельный». Это означает запрет на публичное использование родовой символики и ограничение в некоторых правах — например, им нельзя быть обвинителями в суде и подавать прошения. Другими словами, представители «пепельного» рода не могут обжаловать условий какой-либо судебной сделки, только отвергнуть их. Кроме случаев, когда дело касается чистоты крови.

— Не понимаю, к чему вы клоните, — осторожно сказала я, и взяла пару орешков, которыми давеча угощал Паприк.

На вкус они оказались сначала кислыми, а внутри — жгучими, словно сунул в рот горящее полено. Действительно, бодрят.

— Приятного аппетита, — усмехнулся магистр, — так вот, сегодня в суде, мастер Дариан Хайдек согласился полностью отказаться от притязаний на титул графа Хейдар, в обмен на двадцать кликов земли, новое, с иголочки, имение, и новый титул — барон. Чтобы вы понимали: барон — титул родовой знати, но не привязан к крови. Обычно его дают простолюдинам за великие свершения на благо Империи… И средства на это дело изыскивают не за раз.

Мне вдруг вспомнился «семейный» ужин в Гарди, на котором пьяный Дарн стучал кулаком по столу и всё голосил, что «давно опора избавиться от этих развалюх». Вот и избавился, что.

Паприк продолжал:

— Увидев, что происходит, мастер Халнер Хайдек заявил, что его сводный брат не имеет права крови на такое решение. Поскольку речь идёт о чистоте рода, суд обязан рассмотреть прошение. Но, будучи членом «пепельного» рода, мастер Халнер должен уже завтра представить суду родовую Нарну Хейдар, и подтвердить свою кровную привязку к ней… а кинжала-то и нет: мастер Дариан заранее передал его исцу на этом суде.

— Это критично? — с подозрением спросила я.

— В нынешних условиях — да. Если заявление Халнера признают несостоятельным, он отправится в тюрьму. Но, что важнее, имение Хейдар — вместе со всем его содержимым! — отойдёт графу Варусу, потомку победителя той старой дуэли… и тем, кто стоит за ним. Они-то и пытаются наложить лапки на наш секрет. Наш свами секрет. Маленький, но очень жаркий… его-то вам и придется сегодня защитить.

— Ясно.

Чего столько про законы рассусоливать-то? Нет, чтобы сразу сказать, чего надо.

— Какова моя роль?

Паприк протянул трубочку бумаги. Внутри — поэтажный план здания.

— Поместье графа Варуса. Нарна там. А вот это, — Паприк протянул мне увесистый сверток, — то, что может пригодиться. Сегодня вечером граф будет на службе в церкви, и его там придержат. Большая часть слуг будет с ним, а кто останется — будут крепко спать. Нарна, скорее всего, в кабинете. Сейф механический. У нас с такими почти никто не работает, так что ваши навыки как нельзя кстати. Всё ясно?

— Так точно. Всё.

* * *

Годами тренированные навыки не забылись. Но Мерран на то и Мерран, чтобы применять их пришлось с подвывертом. Например, по верху стены тянулись хищные лианы. Их подвижные стебли повадками походили на наш огненный ковыль — так же чувствовали тепло и движение. Стоит только приблизиться, и раз! живые петли бросаются на тебя, норовя задушить и обескровить. Спас только костюм из «металлической» ткани, пропитанной чем-то вроде снотворного: едва шипы цапнули серебристые складки, как лианы обмякли, и больше не подавали признаков агрессии. Чего не сказать об обитателях двора.

Если кошки остались в Мерран только на фресках и в книгах, то с собаками дело обстояло наоборот. Их разводили, развивали, скрещивали, совершенствовали, и использовали в качестве дорогих игрушек — в том числе, охранных.

За то время, что я сражалась с лианой, со всего двора стеклись звери-охранники. Лаять не умели — «закон тишины» в Столице берегли свято — зато умели рычать. Рычали низко, грозно, на пределе слышимости; казалось, звук проникает в тело, ощущается костями, выворачивает изнутри. Что ещё он может сделать с человеческой психикой, проверять не стала: несколько выстрелов из скорострела — и тишина.

Пока снотворные капсулы растворялись, я добежала до дома и нашла нужное окно.

Темно. Запах старых досок и тканей, ладана. В углу — тусклая лампада перед диском Великого Апри. Блестит, словно позолоченный. И на ощупь похоже. Хм. Какой интересный этот Варус! Даже в рядовых комнатах такое держит! Но интересно, какая религия не позволяет хорошо смазывать маслом дверные петли? Слава богам, хоть слуг не видно, как Паприк и обещал.

А вот со светом подстава: темноту коридоров разрывали разве что лампадки, только ещё более тусклые, чем в той комнате. Местами настолько темно, что приходилось щупать пространство, чтобы банально не запнуться о какую-нибудь ступеньку или ковёр. Действовать приходилось очень аккуратно, на свой страх и риск: охранная система домового щита оказалась очень чувствительной.

Успев раза три проклясть весь известный мне пантеон богов и демонов, я, наконец, завернула в нужный короткий боковой коридор. Довольно узкий, он заканчивался тупичком с окном в торце. Я застыла, как вкопанная. Боги, а ведь всё началось с такого точно тупичка! Только в другой усадьбе и другом мире… И, смойся я тогда от убийцы по-нормальному, а не через Зеркало, не стояла бы сейчас здесь, работая не понятно на кого не понятно зачем, и не понятно, для какой цели. Интриги у них, понимаешь. Я-то тут причём?…

Из небольшого окна лился тусклый свет зимней ночи — размеренные переливы небесного сияния. Освещение так себе. Но мне достаточно: на двери кабинета стоял совсем простенький механический замок. Вернее, для меня простенький, а для мерранцев, конечно, мозголомное диво. Так-то в Империи если что и запирали, то отпечатками ладоней и каплями крови, либо, в крайнем случае, на обыкновенный засов.

В кабинете было светлее: из большого окна полосами падал свет от надомного фонаря. Пространство комнаты съела мебель: шкафы с книгами и шкафы-витрины вдоль стен, перед окном — огромный письменный стол. Вдоль правой стены, в шаге от стеллажей — кожаный диван. У левой стены — огромное чучело тарвола, дерущего полено. Личный охотничий трофей, как же. В углу рядом с окном отсвечивал очередной солнечный диск с лампадкой. Она едва тлела, и удушливый запах самого дорогого, и самого вонючего, ладана, пропитывал всё вокруг.

Сейф нашёлся в глубине одного из книжных шкафов. Здесь замок тоже оказался механическим, но уже гораздо сложнее. Почти как домой попала, боги! Будь у меня хороший набор отмычек и ушная трубка, открыла бы быстро. А так пришлось шурудить чуть ли не гребнем для волос, чтобы услышать заветный щелчок.

В руках задрожали бумаги, бумаги, бумаги. Деньги. Камни. А, вот! Продолговатый сверток длиной с предплечье. Перевязан тонкой, но крепкой веревкой. Я развернула тряпицу. Кинжал. Лезвие матово-чёрное, будто сгоревшее изнутри. У рукояти — гравировка герба Хайдек. Сама рукоять тоже черная, будто в копоти. Ножен нет. Нда уж. Надо будет сделать кожаные, что-ли. Не дело такую вещь в тряпке тас…

В дверь кто-то начал скрестись. Запихнув в сейф бумаги, как придется, я бросилась под стол. На ходу отправила похищенный кинжал в личное подпространство.

Скрипнула дверь. Послышались шаги. Человек. Один. Щелчок, и соцветие ларков, что росло на стеллажах над диваном, засветилось мягким золотистым светом. Так, нападать надо неожиданно и…

О боги, нет. Это бред. Это… это просто невозможно.

— Ну, ну, тише… — мягко перекатывался женский голос, — ну, ну… вот, скажи, так скучно, никого нет, никто со мной не возится… ай-ай-ай, тише, тише… мамочка тут…

Так. Похоже, меня опять опоили какой-то дрянью, и я вижу глюк. Вернее, слышу.

— Спи мой маленький, спи, мой славный… скоро папа вернётся, встретим его как обычно, да? Ну вот, вот… ай-ай-ай…

До крови укусив себя за щёку, я поняла, что это всё-таки реальность. Что теперь делать-то? Как выбираться? Не стрелять же в них! Придётся ждать, пока сама свалит. Или уснёт… Да пусть хоть сядет для начала! Чего расхаживает, как маятник?!

Через какое-то немыслимое количество времени диван, наконец, скрипнул. Я аккуратно выглянула из-под стола. Молодая женщина полулежала на подушках. Светлые волосы забраны в высокую причёску, украшенную лентами. Тонкие руки в перстнях и браслетах обнимают расшитый свёрток. Ясно. Молодая графиня и юный наследник. Какого **** они тут?! По данной мне информации, семья Варуса гостит у двоюрдной тети! Вернулись, что-ли?

Ругаясь про себя, на чём свет стоит, я выползла из укрытия и начала медленно двигаться к выходу. А потом любопытство пересилило. Я шагнула к спящим.

Грудь женщины плавно поднималась и опускалась. Из свертка доносилось мерное сопение. Зажмуренные глазки, сжатые кулачки. Боги. Меня словно ударили ножом. Ведь, пойми я всё вовремя, и не будь той драки, я бы держала сейчас такой же свёрток. Но бумажный прощальный кораблик уплыл по горному ручью, и…

Так. Стоп. Хватит.

Я тронулась на выход.

— Гыльк?

Почувствовал взгляд, маленький засранец.

— Бррпфф!

Веки графини дрогнули. Женщина тут же получила удар по точкам расслабления. Дурная баба, ребёнка притащила в кабинет! У неё же, наверняка, целая ватага кормилец и нянек! Чего сама-то сунулась? Вот мне бы и в голову такое никогда не пришло. Мне бы…

— Ааа! Ааа! Аааа! — заверещал младенец.

Я схватила на руки свёрток, стала усилено качать. Но дитё не унималось. Ещё бы, чужая тётка ползает, маманю вырубила. Я бы тоже орала. Хоть и не так громко. Монторп раздери, он сейчас всех перебудит! И ведь не ударишь — так просто не рассчитать сил и натворить беду. Да заткнёшься ты, наконец! Что же с тобой делать-то? Уж на что вертлявы были дети, которых я учила, когда прикидывалась гувернанткой, но с младенцами заниматься боги миловали. Хоть рот тебе закрыть, тарвол ты маленький! Вот… уже тише…

Одной рукой качая сверток, другой зажимая крохотный рот, я стала расхаживать по комнате. Подошла к окну и увидела: от парадного входа в дом отъезжает возок с гербами на дверцах, а по ступеням крыльца поднимается статный мужчина. На середине лестницы он остановился. Сняв шляпу, тряхнул головой. Грива светлых волос в свете фонарей отливала красным. Мужчина вздохнул полной грудью, поднял лицо к небу, и… посмотрел в окна кабинета. Я отпрянула, но поздно: мужчина приветственно замахал рукой, и поспешил по ступеням наверх. Младенец у меня на руках заорал пуще прежнего.

Я сжала руку крепче, гася звук. О боги! Служба же давно закончилась! Выбираться, срочно, срочно… Да что ж ты орёшь! Вот так-то лучше. Всё. Теперь выбираться.

Графиня на диване вскрикнула и открыла глаза. Я отложила сверток со спящим ребенком на стол. Подскочила к женщине, вырубила.

По дому прошла едва заметная дрожь: это граф Варус снял верхний слой пространственной защиты. Всё. Пора уходить. Срочно. Только верну дитё, а то снова разорётся.

Я вернулась к столу, и….

Ни одной складочки, ни одного движения век. Заснул. Да, да, заснул. И сопит теперь в две дырочки. Сопит. Сопит! Сопит, сказала! Я прижала свёрток к уху, пытаясь расслышать хоть намёк на сердцебиение.

Его не было.

Сглотнув, я положила тело ребёнка на диван рядом с графиней, а её саму немного навалила на свёрток. Так бывает, я слышала…

Открыть дверь. Пронестись по коридору в другую часть дома. Вылезти в окно. Отбежать на несколько шагов… и не слушать, не слышать страшный крик, больше похожий на вой.

Не вспоминать. Не думать. Бежать. Прыгать — так, что позавидует любой акробат. Снова бежать — быстро, быстро, ещё быстрее, растворяясь в гулких каменных коридорах.

Через пару кварталов я остановилась и оперлась о стену. Ледяной воздух разрывал лёгкие, сердце вспарывало грудь. Куда ж я дёрнула-то, а? Там же повозка ждала… А, ладно. Надо как-то дать знать, что всё хорошо.

Всё хорошо.

Всё хо…

Я рухнула на камни, задыхаясь от немого крика и царапая свежевыпавший снег. Такой же белый, как кожа замерших навсегда маленьких ручек.

* * *

Мороз. И всё-таки мне холодно. Сколько уже сижу у этой стены? Неважно. Не первая стена за эту ночь. Нескончаемую ночь зимы Мерран.

Снова путь по стылым улицам. Надо двигаться. И не думать. Потому что стоит только начать — и мысли уже не остановятся. Поэтому надо идти. Идти дальше. Всегда идти дальше.

…каково это — ложиться в мерзлую землю? В замкнутое черное пространство богато украшенного гроба? Или они здесь сжигают? Да, у них, кажется, чаще сжигают… и Высоких тоже. Ну, если так, то тогда и не страшно. Ничуточки. Совсем.

А если огонь, то почему тогда провожают кораблик? Он ведь сказал, что всегда кораблик. И сделал кораблик. А огонь положила я. Значит, всё-таки не сжигают? Надо узнать, что они с ним сделают… Только зачем? Всё равно уже ничего не исправить.

Интересно, а куда всё-таки попадают люди потом? На моём счету столько жизней, я давно сбилась со счета…

Нет. Себе-то врать не надо. Не сбилась. Просто спрятала этот счёт подальше. Я ведь помню их всех. Даже в любой заварушке, всё равно помню всех. Отец так учил — помнить. Смотреть в глаза, и помнить.

А сейчас я даже не смотрела. Хотела тишину — получила тишину. Никакого расчёта. Никакой борьбы. Просто сжала руку. Даже не почувствовала. Мотылька когда давишь — чувствуешь. А здесь — нет. Не было чувства. Нет.

И всё-таки правильно, что кораблик. Правильно. Мне давать такой дар нельзя. На меня надо снова надеть Орры и контролировать каждый вздох. Потому что со своим я бы также. Слишком много забот. Слишком много крика. Слишком мало л…

Из подворотни вынырнула фигура. Чего надо? Ах, девушка в ночи. Милое кудрявое существо. Прелестное.

Опасное.

Переступив через тело со свернутой шеей, я пошла дальше. Вот, сейчас-то я не задумалась. Даже сейчас не задумалась. А ведь он тоже чей-то ребёнок, и кто-то будет его оплакивать. Может быть. А может, и нет. Какое моё дело? Мне всё равно. Не моя забота. Потому что это я. Потому что убивать — единственное, что я умею действительно хорошо. Только отнимать. Только…

…только идти вперёд. Идти дальше. Всегда идти дальше.

Ну, вот и Алберо. Неужели так быстро? Хотя… Сколько же времени прошло? Целая ночь. А ведь завтра суд. Да. Уже сегодня. Да. Собственно, зачем я это сделала. Потому что суд. Потому что так надо. Надо.

Кому надо-то, а? Точно не мне.

— Кетания?

Я вздрогнула, повернулась от вешалки. Магистр стоял, опираясь на трость и слегка наклонив голову.

— Кетания? Что случилось?

Что случилось? Он ещё спрашивает. Это он-то ещё спрашивает! Этот старый монторп ещё спрашивает!

Ледяные прозрачные глаза смотрели глубоко внутрь, будто резали живьём. Внимательно изучает, аж воздух колется. А вот и не подействует! Я тряхнула головой и пошла к камину.

— Ты достала Нарну?

Голос спокойный. Как он может быть спокойным? Как?!

Меня затрясло. Достала ли я Нарну. Достала ли я Нарну. Нарну ему, видите ли. Конечно. Он ещё спрашивает. Послал непонятно куда, подставил, а теперь ещё спрашивает. Нарна. Не Нарна ему нужна, а чтобы Пламя в чужие руки не попало. А на людей плевать. Плевать. Зажать ладошкой.

— Кетания Кадмор! — резко окликнул магистр.

Я развернулась. Снова посмотрела в прозрачную голубизну. Снова почувствовала ледяной поток — и снова справилась с ним. Вынула кинжал из подпространства, воткнула клинок в столик. Развернулась и пошла в спальню.

— Прекратить.

Я замерла на пороге, вцепившись в косяк.

— Говори.

Под ногтями заскрипело дерево. Всё, шутки кончились. Не могу откинуть. Ноги подвели. Я развернулась. Стала медленно опускаться на пол, скользя спиной по стене. Дрожь гнева превратилась в нервную.

— Семья лорда… они не уехали. Почему вы не сказали, что они не уехали?!

— Мы не знали, — Паприк поставил банкетку рядом со мной, и сел, готовясь слушать.

— Вы всё знаете! — зло ответила я, опуская голову в колени, — это снова какое-то испытание. Да?

— Нет, — воздух сгустился теплыми комьями, — нет, Кетания. Всесилие и всезнание Инквизиции — красивые легенды для обывателей. Нам доступно гораздо больше простых подданных, да. Но далеко не всё. Так что произошло?

— Растения на стенах невысокие, а дворовые псы не бросаются сразу. План дома немного неверен. Они недавно сделали перепланировку…

Шаг за шагом я рассказала всё, что произошло этим вечером. Всё. И замолчала.

Больше нечего сказать. Нечем заштопать дыру, из которой давным-давно вытекла я, моя душа, вытекло всё — даже слёзы. Даже их у меня нет. Как нет дождя в пустыне Саки… Легендарная кочующая пустыня, которой в моем родном мире пугают детей. Что ж, теперь я знаю, что этот миф реальность.

— Все мифы на самом деле реальность, — тихо сказал Паприк, — потому что это рассказы о душе и её пути к Богу. Или богам, как угодно. Фигура речи. На самом деле, всё существует одновременно. Все пространство, все миры. И, если в одном из них что-то происходит, это происходит не зря.

Я плотнее сжала колени. Ещё издевается тут сидит! Почему не убьет? Я же так нагрубила. Наверно, теперь меня вышвырнут. И правильно. Правильно. Зачем вообще соглашалась? Халнер уговорил. Чтоб его. Если бы не он, ничего бы этого не произошло. Да. Он тоже виноват в этой смерти. Нет. Не тоже — больше.

— Знаешь, почему к женщине обращаются «свет мой»? — неожиданно спросил Паприк и, не дожидаясь ответа, продолжил, — потому что женщина, как и свет, имеет две стороны. Посуди сама: во тьме возможна жизнь. Даже в самой кромешной тьме возможна жизнь. Но в полной тьме живут одни уродцы, а полноценные существа получаются лишь на свету. На точно отмеренном и выверенном свету, что важно. Ведь избыток его — тоже смертелен. Свет сильнее тьмы, да. Но и в разы опаснее. В этом и есть главный смысл. Как это важно — соизмерять силу своего света. Как это важно — знать обе свои стороны.

— У меня только одна сторона, — прошептала я, — только одна.

— Нет, — судя по голосу, магистр улыбался, — нет, Кетания. Просто ты привыкла видеть только одну. И в силу своего характера ходишь только по прямой. Для Инквизитора это недопустимо. Так что… Теперь у нас очень большие проблемы.

— Меня накажут? — с надеждой спросила я, обращаясь в темноту коленей, — меня казнят?

— Казнят? И не надейся. Ты нужна живой. Хотя бы, как любопытный объект. И не только в лаборатории.

Паприк замолчал. Любопытство? У него? Я подняла голову.

— Да, любопытно, — горько усмехнулся магистр, — любопытно, что дальше. Очень. Потому что я не знаю никого, кто бы справился гладко с первого раза. Но за те тридцать циклов, что я служу в Инквизиции, такого колоссального промаха я ещё не видел. Похоже, Великий Апри решил испытать нас всех…