Свое второе судно Джордж Поллард принял с удивительным, в свете того, что случилось с первым кораблем, оптимизмом. Зимой 1822 года он успешно провел судно мысом Горн, затем направился к западному побережью Южной Америки и запасся провиантом в перуанском порту Пайта. В середине августа «Ту Бразерз» пересекся с американской шхуной «Уотервитч». На ее борту был четырнадцатилетний гардемарин Чарльз Уилкс. Случилось так, что Чарльз как раз окончил чтение чейзовского «Рассказа». Он спросил капитана «Ту Бразерз», не имеет ли он отношения к знаменитому Джорджу Полларду из Нантакета.

Поллард подтвердил, что это он. «Эта встреча произвела на меня огромное впечатление», – много лет спустя писал Уилкс. И хотя Уилкс только что прочел отчет Чейза, капитан Поллард настоял на том, чтоб гардемарин выслушал его версию событий. «Можно было ожидать, что все случившееся с ним найдет какое-то отражение в его поведении или словах, – вспоминал Уилкс, – но он, напротив, был весел и скромен». Юный гардемарин пришел к выводу, что Поллард – «герой, который даже не понимает, что преодолел то, что сломало бы девяносто девять человек из ста».

Но перенесенные испытания все-таки оставили свой след. Уилкс заметил в каюте капитана необычную особенность. К потолку была подвешена сеть, в которой хранилась еда. Много картофеля и свежие овощи. Капитан Поллард, человек, за год до этого едва не умерший от голода, теперь мог просто потянуться и взять что-нибудь съестное. Уилкс спросил капитана, как после всего, что с ним случилось, он решился снова выйти в море. «Он ответил старой пословицей, – писал Уилкс, – молния никогда не бьет дважды в одно и то же место». Но в данном случае Поллард ошибался.

«Ту Бразерз» и «Марта» были в нескольких сотнях миль от Гавайских островов и направлялись в сторону Японии, когда начался штормовой ветер. Поллард приказал своим людям убрать паруса. Начался проливной дождь, сильное волнение, и стало ясно, что в такую погоду «Ту Бразерз» не очень хорошо слушается руля. «Марта» была быстрее и маневреннее, и к вечеру впередсмотрящий уже едва различал ее на горизонте.

Они были на той же широте, что и Френч-Фригат-Шолс – смертельный лабиринт скал и коралловых рифов к северо-западу от Гавайев. Однако и Поллард, и капитан «Марты» Джон Пис считали, что опасный участок лежит к востоку от них. Поллард успел изучить, как определять долготу по лунным наблюдениям. Но небо уже десятый день было затянуто тучами, и Поллард вынужден был полагаться на точный расчет скорости судна и направления ветра.

Ветер был такой, что вельботы срывало со шлюп-балок, и они бились о палубу. Той ночью один из офицеров заметил, что «вода рядом кажется белее, чем обычно». Томас Никерсон собирался спуститься вниз, чтобы взять куртку, когда заметил, что Поллард стоит у борта судна, напряженно вглядываясь в воду. Пока Никерсон был внизу, судно с «ужасным звуком» тряхнуло, и он упал на пол. Никерсон подумал, что они столкнулись с другим кораблем. «Каково же было мое удивление, когда я увидел, что мы посреди огромных, высотою с дом, волн, и корабль кренится набок и трясется так, что едва ли можно было устоять на ногах». Судно разваливалось на части, налетев на коралловые рифы. «Капитан Поллард стоял словно громом пораженный», – вспоминал Никерсон.

Первый помощник Эбен Гарднер прыгнул в брешь. Он приказал матросам рубить мачты, надеясь так спасти корабль. Поняв, что упавшие мачты разобьют вельботы, капитан Поллард, наконец, очнулся. Он приказал, чтобы команда убрала топоры и начала готовить лодки. «Если б мы срубили эти мачты, – писал Никерсон, – то я бы не рассказывал сейчас эту историю».

Но к тому моменту, как люди начали грузиться в лодки, Поллард снова впал в прострацию. «Его способность рассуждать здраво изменила ему», – вспоминал Никерсон. Капитан отказывался покидать судно. Волны едва не разбили лодки о корпус, пока матросы умоляли капитана спуститься к ним. «Капитан Поллард неохотно сел в лодку, – писал Никерсон, – когда мы уже собирались отчаливать». Никерсон, который в свои семнадцать лет уже был гарпунером, стоял у рулевого весла, когда волна смыла его за борт. Но один из помощников капитана протянул ему весло, и Никерсона вытащили обратно.

Два вельбота быстро потеряли друг друга в темноте. «Казалось, наша лодка идет прямо по рифам, – вспоминал Никерсон. – Не видя выхода, мы гребли между ними всю ночь». Утром они увидели корабль, стоявший на якоре у скалы в пятьдесят футов высотой. Это была «Марта», которая едва не врезалась в эту скалу прошлой ночью. Вскоре люди с обеих лодок поднялись на борт, и «Марта» продолжила свой путь к Оаху.

Два месяца спустя в гавани Раиатеа, одного из островов Общества, миссионер по имени Джордж Беннет погрузился на американский бриг «Перл», шедший в Бостон. Среди пассажиров был Джордж Поллард. Тридцатиоднолетний капитан сильно изменился с тех пор, как он беседовал с Чарльзом Уилкисом, а ведь с того момента прошел всего год. Исчезла его прежняя жизнерадостность. И в гавани острова, на котором он когда-то предлагал искать спасения и который его люди отвергли из страха быть съеденными, Поллард попросил Беннета выслушать историю «Эссекса» во всех болезненных деталях. Но в этот раз, когда речь зашла об убийстве Оуэна Коффина, Поллард вдруг оборвал себя. «Больше я ничего не могу вам сказать, – разрыдался он, – моя голова горит от воспоминаний. Я едва понимаю, что говорю».

Поллард закончил разговор рассказом о том, как недавно потерял свое второе китобойное судно в коралловых рифах у Гавайских островов. Затем «каким-то отчаянным голосом, который я никогда не забуду, – писал Беннет, – Поллард признался, что считает себя конченым человеком. «Ни один судовладелец никогда не доверит мне судно. Все знают, что я неудачник». Как Поллард и предсказывал, его капитанская карьера была закончена. Остров, который встал на его защиту после крушения «Эссекса», теперь повернулся к нему спиной. Он стал Неудачником – капитан, дважды потерявший свой корабль, и никто не собирался давать ему третий. После возвращения к своей жене Мэри Поллард всего раз выходил в море. Один раз он провел торговое судно в Нью-Йорк. «Я никогда не любил торговлю, – писал Никерсон, – и после возвратился в Нантакет». Поллард стал сторожем – самая низкая ступень на социальной лестнице Нантакета.

По улицам города пролетел тревожный слух, слух, который в Нантакете повторяли и сто лет спустя. Будто не Оуэн Коффин вытянул жребий, а Джордж Поллард. И его кузен убедил всех, что не продержится еще одну ночь, и настоял на том, чтоб занять место капитана. Если слух этот верен, то Поллард был не только неудачником, но и трусом, и судьба настигла его.

В английском языке слово «поллард» имеет два значения. «Подстриженное дерево» – животное, овца или вол, которому подпилили рога. И садоводческий термин – обрезать дерево так, чтобы сформировать пышную крону. Неудача подрезала Джорджа Полларда, ограничив его возможности, но зато он обрел счастливую, исполненную смысла жизнь в родном городе.

У Джорджа и Мэри Поллард никогда не было собственных детей, но можно было сказать, что они присматривали за самой большой нантакетской семьей. Как сторож города, Поллард следил за исполнением девятичасового комендатского часа и был знаком с каждым молодым человеком на острове. Вместо того чтобы стать мрачным и озлобленным, как можно было ожидать после всего случившегося, Поллард славился своим добрым и веселым нравом. Джозеф Уоррен Финни был частью «семьи» Полларда. Когда мать и отец Финни умерли, он приехал в Нантакет, чтобы жить с бабушкой и дедушкой. Первая жена его отца была сестрой Мэри Поллард, и на закате своей жизни Финни написал о Полларде.

«Он был маленьким толстеньким человеком, – писал Финни, – веселым и любившим всяческие удовольствия». Финни с теплом вспоминал, как Мэри Поллард укладывала мужа на кухонном столе и измеряла его, чтобы сшить новые брюки. Вместо гарпуна этот бывший китобой носил с собой по улицам «длинный посох из гикори с железным крюком на конце». Этот посох не только помогал ему управляться с масляными лампами на улицах города, но и пригождался, когда он разгонял по домам молодежь после наступления комендантского часа. Поллард так серьезно относился к своим обязанностям, что его прозвали «калошей» – сыщиком, посвященным во все тайны города, который всего за два десятилетия успел разрастись от семи до десяти тысяч жителей.

Финни, как и любой нантакетец, знал историю «Эссекса» и даже слышал слух о том, «как место человека, вытянувшего жребий, занял мальчишка». Финни и все, кто знал Полларда, представить себе не могли, чтоб он был способен на такое. (Если верить Финни, то ему рассказывали, будто у этого человека были жена и ребенок, а все знали, что у Поллардов детей не было.) Был и другой слух о капитане Полларде. Будто какой-то человек с материка как-то спросил Полларда, знал ли он Оуэна Коффина, и тот беспечно ответил: «Да, ведь я съел его!» Друзья Полларда не верили и этим слухам. Они знали, что он не мог смеяться над участью людей, которые умерли тогда в вельботе. Даже сумев перешагнуть через случившееся, он всегда чтил память умерших. «Один раз в год, – писал Финни, – в день гибели “Эссекса”, он запирался в своей комнате и постился».

Китобой Оуэн Чейз наслаждался успехом, который ускользнул от Полларда. Его личная жизнь сложилась не так удачно.

После крушения «Эссекса» Чейз стал первым помощником на борту нью-бедфордского китобойного судна «Флорида». Рейс продлился меньше двух лет и принес две тысячи баррелей масла. Когда Чейз возвратился в Нантакет в 1823-м, у него уже была вторая дочь, Лидия. Ее старшая сестра Фиби Энн уже учила ее ходить. Чейз принял решение остаться на острове, пока не родится еще один ребенок. Сына назвали Уильямом Генри. Жена Оуэна, Пэгги, не оправилась после родов. Она умерла через две недели. Оуэн стал двадцатисемилетним вдовцом с тремя детьми, о которых нужно было заботиться.

Осенью и зимой 1824–1825 годов он сошелся с женщиной, с которой его уже кое-что связывало. Нэнси Слайд Джой была вдовой Мэтью Джоя, второго помощника «Эссекса». Она и Мэтью были женаты два года, прежде чем он отправился в свой последний рейс. В июне 1825 года, через девять месяцев после смерти Пэгги Чейз, вдова и вдовец поженились, и Нэнси стала мачехой троим детям Оуэна. Три недели спустя Чейз купил у своего отца дом недалеко от Орандж-стрит. В начале августа Чейз отбыл в Нью-Бедфорд, где стал капитаном своего первого судна «Уинслоу». Ему было двадцать семь лет, столько же, сколько было Полларду, когда он принял «Эссекс».

«Уинслоу» был маленьким китобойным судном, всего на пятнадцать человек экипажа. Двадцатого июля 1827 года, после почти двухгодичного рейса, оно возвратилось в Нью-Бедфорд, принеся на борту около полутора тысячи баррелей масла. Чейз вернулся на Нантакет, оплатил пятьсот долларов долга за дом и приехал в Нью-Бедфорд во вторую неделю августа. Можно лишь гадать, что чувствовала Нэнси Чейз, прожившая с мужем меньше двух месяцев и не видевшая его два года, когда узнала, что он собирается сразу же идти в очередной рейс. Вскоре после начала похода «Уинслоу» получил во время шторма тяжелые повреждения и к октябрю едва добрался назад в Бедфорд. Владельцы решили воспользоваться шансом увеличить судно до двухсот шестидесяти трех тонн. И Чейз девять месяцев провел на острове с женой и детьми. Снова отбыв в июле 1828 года, он за два года набил свое недавно переделанное судно маслом и вернулся на Нантакет летом 1830 года.

Было бы заманчиво найти в карьере Чейза ахавовскую жажду мести. И есть даже некоторые свидетельства, подтверждающие, что если не Чейз, то, по крайней мере, другой китобой с «Эссекса» действительно хотел найти и убить кита, потопившего корабль. В 1834-м, за семнадцать лет до публикации «Моби Дика», поэт и эссеист Ральф Уолдо Эмерсон делил койку с матросом, который рассказал о ките (это был белый кит), знаменитом разрушителе кораблей. Моряк утверждал, что было даже специально нанято китобойное судно из Нью-Бедфорда, то ли «Уинслоу», то ли «Эссекс», чтобы найти и убить этого кита, и что возмездие свершилось у берегов Южной Америки. Можно только гадать, была ли эта история искаженным пересказом того, как Оуэн Чейз, новый капитан «Уинслоу», мстил киту, принесшему столько бед, убивая его собратьев.

Как бы там ни было, почти десятилетнее непризнание Чейза на его собственном острове кончилось после его второго рейса на «Уинслоу». В тридцать три года ему предложили командовать, наверное, самым большим китобойным судном в истории Нантакета. До этого почти все китобойные суда Нантакета строили на стапелях Большой земли – в Ротчестере и Ганновере. Но рыболовный промысел принес острову баснословные богатства. Теперь прибыли хватало, чтобы строить суда на верфях Брант-Пойнта. И это несмотря на то, что весь строительный материал доставлялся через нантакетский пролив. В следующие два года трехсотсемидесятишеститонное, обмедненное китобойное судно «Чарльз Кэрролл» строилось под пристальным наблюдением Оуэна Коффина, а инвестировав в строительство шестьсот двадцать пять долларов, он получил одну тридцать вторую пая и стал совладельцем судна.

Первый рейс Чейза в качестве капитана «Чарльза Кэрролла» был более чем успешен. Через три с половиной года он возвратился в Нантакет в марте 1836 года и привез 2610 баррелей масла – почти вдвое больше, чем добыл в своем первом рейсе на «Уинслоу». Но этот рейс дорого стоил ему лично. Через девять месяцев после того, как Чейз ушел в плавание, его жена родила дочь Аделайн, а еще несколько недель спустя Нэнси умерла. Весной 1836 года Чейза встречали на причале его шестнадцатилетняя дочь Фиби Энн, тринадцатилетняя Лидия, Уильям Генри одиннадцати лет и Аделайн, малютка двух с половиной лет, не помнившая матери и никогда не видевшая отца.

Чейз не пробыл дома и месяца, как снова женился. Юнис Чедвик было всего двадцать семь лет, и у нее теперь оказалось четыре пасынка. К концу августа, меньше чем через пять месяцев после брака, она уже прощалась с мужем. Это должен был быть последний рейс Чейза. Ему уже исполнилось сорок лет, и, если бы все прошло хорошо, он мог бы уйти на отдых, в свой дом на Орандж-стрит.

В то же время в Тихом океане только начиналась карьера одного молодого человека. В 1840 году Германа Мелвилла сначала наняли матросом на борт нью-бедфордского «Акушета». И где-то в Тихом океане он познакомился с нантакетцем по имени Уильям Генри Чейз – несовершеннолетним сыном Оуэна Чейза. Мелвилл на борту «Акушета» уже слышал рассказы об «Эссексе» и подробно расспросил мальчика о случившемся с его отцом. На следующее утро Уильям вытащил из своего рундука копию «Рассказа» и одолжил ее Мелвиллу. «Чтение этой поразительной истории, произошедшей в бескрайнем океане, – вспоминал Мелвилл, – да еще находясь так близко от места крушения, подействовало на меня странным образом». Позже, пересекшись с другим китобойным судном, Мелвилл мельком увидел капитана из Нантакета, и ему сказали, что это был сам Оуэн Чейз. «Он был крупным, внушительным, ладно скроенным человеком, – позже напишет Мелвилл на последних страницах своей копии «Рассказа», – довольно высокий, лет сорока пяти, с красивым для янки лицом и выражением крайней честности, уравновешенным спокойной, неброской отвагой. Вся его внешность произвела на меня приятное впечатление. Наверное, это был самый симпатичный китобой из всех, кого я видел». Хотя, скорее всего, Мелвилл принял за Чейза другого капитана, но это описание удивительно соответствует портрету Чейза. Уверенный, высокомерный человек, непринужденно берущий на себя бремя командования. Но весь профессионализм Чейза не мог подготовить его к тому, что он услышал на полпути из своего последнего рейса.

Через шестнадцать месяцев после того, как ее супруг отбыл на борту «Чарльза Кэрролла», Юнис Чейз, третья жена Оуэна Чейза, родила сына, Чарльза Фредерика. Герману Мелвиллу рассказали о том, как Чейз воспринял новость, и будущий автор «Моби Дика» конечно же сравнил тяжелое положение бывшего первого помощника капитана «Эссекса» и Джорджа Полларда. «Неудача, по пятам следовавшая за капитаном Поллардом и настигшая его во время второго, не менее знаменитого крушения, перекинулась на бедного Оуэна, – писал Мелвилл. – Она лишь немного задержалась». Мелвиллу рассказали, что Чейз получил письма, «сообщавшие о некоторой неверности его жены. Говорили, что эти письма подкосили Оуэна, и он впал в черное отчаяние». Через несколько дней после возвращения на Нантакет зимой 1840 года Чейз потребовал развода. Седьмого июля развод был дан, а Чейз получил опеку над Чарльзом Фредериком. Два месяца спустя Чейз женился в четвертый раз, на Сьюзен Коффин Гвинн. Прошел двадцать один год, и только пять из этих лет Чейз провел дома. Теперь он обосновался в Нантакете навсегда.

В море возвратились и прочие выжившие члены команды «Эссекса». Прибыв после крушения «Ту Бразерз» в Оаху, Томас Никерсон и Чарльз Рэмсделл быстро нашли место на другом китобойном судне. В 1840-х Рэмсделл служил капитаном у генерала Джексона из Бристоля, Род-Айленд. Рэмсделл был дважды женат, и у него родилось шестеро детей от обеих жен. Никерсон, устав от китобойного промысла, стал капитаном торгового судна, переехав в Бруклин, Нью-Йорк, где он и его жена Маргарет жили многие годы. Детей у них не было. Бенджамин Лоуренс служил капитаном на китобойных судах «Дромо» и «Гурон». «Гурон» был кораблем из Гудзона – родного порта Мэтью Джоя, второго помощника капитана. У Лоуренса было семеро детей, один из которых погиб в море. В начале 1840-х Лоуренс, как и Чейз, ушел из китобойного промысла и купил небольшую ферму в Сисконсете, на восточной оконечности Нантакета.

Меньше известно о троих спасенных с острова Хендерсона. Двое с мыса Кейп-Код, Сэт Уикс и Уильям Райт, стали членами команды «Сюрри» и ходили по Тихому океану, пока не попали в Британию, а оттуда уже вернулись в США. Райт пропал без вести во время урагана у берегов Вест-Индии. Уикс в конце концов вернулся на Кейп-Код, где прожил очень долгую жизнь, пережив всех оставшихся членов экипажа «Эссекса». Англичанин Томас Чаппел возвратился в Лондон в июне 1823 года. Там он принял участие в написании религиозного трактата, в котором изложил все духовные уроки, полученные в результате крушения «Эссекса». Позже Никерсон слышал, что Чаппел умер во время эпидемии лихорадки на острове Тимор.

Хотя и в двадцатом веке горожане продолжали перешептываться об «Эссексе», эта тема никогда широко не обсуждалась. Когда дочь Бенджамина Лоуренса спросили о крушении, она ответила: «Мы не говорим об этом».

И дело было не только в том, что китобои обратились к каннибализму. Для нантакетцев было очень трудно объяснить, почему первыми четырьмя жертвами стали афроамериканцы: Нантакет считался цитаделью аболиционизма, что делало эту тему особенно щекотливой. Поэт Джон Гринлиф называл его «убежищем свободы». Вместо «Эссекса» квакеры предпочитали обсуждать афроамериканское поселение, известное как «Новая Гвинея» и стремительно развивающееся в южной части острова. В 1830 году капитан Овид Старбак возвратился со своею черной командой, пробыв в рейсе только четырнадцать с половиной месяцев и привезя свыше двух тысяч баррелей масла. Заголовок нантакетского «Инвайрера» гласил: «Величайший рейс в истории». Дух был настолько высок, что темнокожие матросы гордо выставили на главной улице свои гарпуны и копья. Меньше чем через десять лет беглый раб, живуший в Нью-Бедфорде, был приглашен на встречу аболиционистов, прошедшую на острове в библиотеке Атенея. Афроамериканца звали Фредерик Дуглас, и впервые на Нантакете черный выступал перед белой аудиторией. Консервативное квакерское сообщество хотело, чтобы мир забыл обо всем, что было связано с крушением «Эссекса».

И на какое-то время мир, казалось, забыл о трагедии. В 1824 году Самуэль Комсток поднял кровавый бунт на китобойном судне «Глоуб», и внимание общественности было направлено на него. Но интерес возвратился десять лет спустя, когда в северо-американском «Ревью» была опубликована статья о крушении. В следующие два десятилетия появились многочисленные отчеты о крушении. Одна из самых полных версий была включена в популярную детскую книгу-хрестоматию Уильяма Х. Макгаффи. Невозможно было родиться в Америке и не знать историю «Эссекса».

В 1834 году Ральф Уолдо Эмерсон записал в своем дневнике разговор с моряком о белом ките и «Эссексе». В 1847 году он посетил Нантакет и встретился с капитаном Поллардом. В письме к своей дочери он рассказал о крушении «Эссекса»: «…они увидели огромного кашалота, идущего к судну на огромной скорости. Через минуту он с ужасной силой ударил, пробив обшивку и вызвав течь. Потом он отошел и снова двинулся обратно. Он шел так быстро, что вспенилась вода. Второй удар был сокрушительным».

В 1837 году Эдгар Аллан По использовал самые мерзкие части чейзовского «Рассказа» в своей «Повести о приключениях Артура Гордона Пима»: жребий брошен, жертва съедена, и один из матросов умирает в ужасных конвульсиях. За десятилетия до того, как Отряд Доннера оказался засыпан снегом в Андах, «Эссекс» открыл американской общественности скандальную тему людоедства. Но Герман Мелвилл использовал историю крушения наиболее полно. «Моби Дик» содержит явные отсылки на крушение «Эссекса», но особенно – кульминационный момент романа, основанный на «Рассказе» Чейза. «Расплата, скорое возмездие, извечная злоба были в его облике» – так описывает Мелвилл нападение белого кита на «Пекод». По рассказу Чейза, кит поднырнул под судно, «ударив его в киль». Но вместо того чтобы напасть на тонущий корабль во второй раз, Моби Дик переключает внимание на вельбот капитана Ахава.

«Моби Дик» не принес автору ни славы, ни успеха. В 1852 году, через год после выхода романа, Мелвилл, наконец, посетил Нантакет. Он поехал на остров в июле, со своим тестем, судьей Лемуэлем Шоу, тем самым судьей, который двенадцатью годами ранее вел дело о разводе Оуэна Чейза. Как до него Эмерсон, Мелвилл искал не Чейза, отставного капитана китобойного судна, живущего на доходы от вложений, а Джорджа Полларда, обыкновенного сторожа. Мелвилл останавливался в «Оушн Хауз» на углу Централ и Броад-стрит. Наискосок стоял дом, в котором Джордж и Мэри Поллард прожили долгие годы. Мелвилл описал капитана «Эссекса» на закате его жизни. «Для местных он был никем, для меня – самым потрясающим человеком, которого я когда-либо видел, хотя держался он скромно и даже немного униженно».

Писательская карьера Мелвилла была подобна китобойной карьере Полларда. Никто не читал «Моби Дика», и Мелвилл был вынужден устроиться на работу в нью-йоркский порт таможенным инспектором. Он больше не писал романов, но писал стихи. Есть длинное мрачное стихотворение «Кларел», где выведен персонаж, похожий на Полларда. В нем после двух неудачных рейсов капитан становится «ночным сторожем на причале, сторожа до утра грузы».

Мелвилл чувствовал сильное сходство с капитаном «Эссекса», и это стихотворение отчасти описывает и самого автора. В нем есть и описание человека, которого Мелвилл встретил однажды на улицах Нантакета: он никогда не улыбался, не откликался, когда его звали. Он был не уныл, но кроток и сдержан. Терпеливый, он никому не возражал. Он как будто думал о чем-то тайном.

К 1835 году, когда Овид Мейси с помощью Уильяма Коффина-младшего издал свою «Историю Нантакета», Нью-Бедфорд уже перехватил у Нантакета лидерство в китобойном промысле. Нантакетская банка – досадная неприятность в ранние годы истории острова – стала настолько большим препятствием на пути развития китобойного промысла, что Нантакет проиграл в конкурентной борьбе. Китобойные суда стали настолько большими, что разгружать их у банки было слишком дорого и долго. В 1842 году Питер Фолджер Юэр спроектировал и построил два стотридцатипятифутовых «верблюда». Гигантские деревянные плавучие платформы, сухой док, позволявший легко разгружать корабли, минуя нантакетскую банку. Но факт оставался фактом: гавань в Нью-Бедфорде была намного удобнее и ближе к растущей сети железных дорог, по которым торговцы отправляли спермацетовое масло на рынки Америки.

Нантакетцы и сами были виноваты в том резком обвале бизнеса, который захлестнул остров в 1840‑х. Когда китобои из Нью-Бедфорда, Нью-Лондона и Сэг-Харбора открывали в Тихом океане новые китовые пастбища, нантакетцы все цеплялись за свои старые, давно опустошенные маршруты.

Не все благополучно было и на острове. Квакеры, когда-то ведущая культурная и духовная сила сообщества, разбились на несколько соперничающих сект. В 1830—1840-х на острове открылось огромное множество молитвенных домов. Устои религии соблюдались уже не так строго, и нантакетцы принялись демонстрировать богатство, которое раньше старались скрыть. Мейн-стрит украсилась новыми кирпичными домами и гигантскими особняками. Даже несмотря на то что обороты от китобойного промысла с каждым годом уменьшались, это, казалось, никого не беспокоило. А потом жаркой июльской ночью 1846 года кто-то крикнул страшное слово «Пожар!».

Если верить записям, это было крайне жаркое лето. Деревянные здания были сухие, как трут. В несколько коротких минут огонь перекинулся со шляпной фабрики на Мейн-стрит к соседним домам. Тогда в Нантакете не было городской пожарной бригады, лишь несколько частных контор занимались тушением пожаров. Огонь распространялся по Мейн-стрит с пугающей скоростью, и некоторые домовладельцы начали торговаться с частными конторами, чтобы защитить свои дома. Но вместо того чтобы действовать всем вместе, отдельные пожарные бригады бросались туда, где им платили больше, и позволили пожару распространяться беспрепятственно и бесконтрольно. Раскаленный воздух создал воздушные потоки, разбушевался ветер, который понес огонь по узким улицам во всех направлениях. Куски горящих обломков летели в воздух и приземлялись на крыши зданий, стоящих далеко от пламени. Пытаясь сдержать огонь, пожарные бригады взрывали дома, внося еще большую сумятицу. Орандж-стрит, на которой жил Оуэн Чейз, была расположена далеко в южной части города. Но дом Полларда на главной улице оказался в эпицентре пожара. К счастью, огонь повернул на восток, к гаваням, прежде чем занялся дом Полларда. И, хотя все здания в Ист-Сайде сгорели, Полларду на этот раз повезло.

Вскоре огонь достиг берега. Масляные склады затянуло черным дымом, а потом они вспыхнули. Когда рванули бочки, река жидкого огня потекла по причалам в гавань. Одна команда пожарных установила на отмели насосы и качала воду оттуда. Они слишком поздно поняли, что их окружает быстро распространяющийся огонь. Оставался единственный способ спастись – нырнуть и под ревущим пламенем плыть к чистой воде. Их деревянная пожарная машина сгорела дотла, но людям удалось спастись. К утру почти треть города, весь деловой район превратился в выжженную пустошь. Но сильнее всего пострадали причалы. Масло горело так жарко, что не осталось даже пепла. В городе говорили, что киты, наконец, дождались возмездия. Но Нантакет быстро отстроился. На этот раз в кирпиче.

Нантакетцы пытались убедить себя, что тревожный спад в китобойном промысле – временное явление. Но всего через два года, в 1848-м, в Калифорнии нашли золото. Сотни нантакетцев попались на удочку легкой наживы. Оставив китобойный промысел, они отправились в Сан-Франциско пассажирами на тех же самых судах, на которых когда-то выходили на китовую охоту. Золотые ворота стали кладбищем бесчисленных нантакетских вельботов. Нантакетцы бросали их гнить на берегу. Судьба Нантакета была решена задолго до того, как в 1859‑м Эдвин Дрейк нашел в Титузвилле, Пенсильвания, нефть. В следующие десять лет население острова стремительно уменьшилось с десяти до трех тысяч человек. «Нантакет теперь похож на мертвый город, – рассказывал один писатель. – Такое не часто увидишь в Новой Англии: обветшалые дома с пыльным налетом аристократизма. Жители смотрят мечтательно, словно живут воспоминаниями о прошлом». И хотя китобойный промысел вплоть до 1920-х годов развивался в порту Нью-Бедфорда, остров, название которого когда-то было синонимом китобойного дела, всего через сорок лет после крушения «Эссекса» был сброшен со счетов. Шестнадцатого ноября 1869 года последнее китобойное судно «Оак» покинуло гавань, чтобы уже никогда не вернуться.

Популяция кашалотов оказалась удивительно стойкой к тому, что Мелвилл назвал «безжалостным истреблением». Считается, что нантакетцы и их коллеги-янки с 1804-го по 1876 год убили свыше двухсот двадцати пяти тысяч кашалотов. В 1837 году, самом удачном году за историю китобойного промысла в XIX веке, было убито шесть тысяч семьсот шестьдесят семь кашалотов. Для сравнения – в 1964 году, самом удачном году в веке XX, было убито двадцать девять тысяч двести пятьдесят пять кашалотов. Пугающая статистика. Некоторые исследователи полагают, что китовая охота сократила популяцию кашалотов на 75 процентов. Другие говорят лишь о 8—18 процентах. Кто бы ни был прав, кашалоты преуспели больше, чем любые другие животные семейства китовых, на которых охотится человек. Сегодня в мире насчитывается от полутора до двух миллионов кашалотов, и это самая большая популяция китовых.

Уже в 1845 году китобои были уверены, что кашалоты неистребимы. Но моряки отмечали, что поведение китов изменилось. «Они действительно стали более дикими, – писал один наблюдатель, – или, как говорят некоторые китобои, “более страшными”, и охотиться на них стало труднее». Росло число агрессивных кашалотов, нападавших на корабли.

Известно, что в 1835 году китобойное судно «Пьюзи Холл» было вынуждено отступить перед «сражающимся китом». Разогнав четыре вельбота, кит направился к судну. Пришлось «швырнуть в кита несколько копий, прежде чем он оставил нас». В 1836-м кашалотом было затоплено нантакетское китобойное судно «Лидия». То же случилось и с кораблем «Ту Дженералз» два года спустя. В 1850-м «Пакахонтас» из Мартас-Винъярда был протаранен китом, но смог вернуться в порт на ремонт. В 1851-м, в год издания «Моби Дика», кашалот напал на китобойное судно там же, где за тридцать один год до этого затонул «Эссекс».

«Энн Александр», китобойное судно из Нью-Бедфорда, ходило под командованием одного из самых опытных капитанов, Джона Деблойса. Однажды в письме он похвастался, что убил каждого загарпуненного им кита. Но в августе 1851 года к югу от экватора и примерно в пятистах милях к востоку от Галапагосских островов капитану был брошен вызов.

Это был большой самец-одиночка, Деблойс называл таких «благородными отшельниками». Два вельбота были спущены на воду, и началась борьба. Почти сразу же кит атаковал лодку помощника капитана. «В один момент лодка, словно бумажная, была разорвана мощными челюстями», – писал Деблойс. Вытащив команду первого помощника, к Деблойсу присоединился второй помощник в другом вельботе. Они продолжили преследование. И тут же кит напал на лодку второго помощника, точно так же разбив ее. Деблойс был вынужден остановить погоню, подобрать людей и вернуться на борт судна.

Но, очутившись на борту, он передумал. «Моя кровь кипела, я был полон решимости убить этого кита, чего бы мне это ни стоило». Стоя на носу китобойного судна с копьем в руке, он подсказывал рулевому, куда править. «Кит был ловок», заставив всех попотеть, прежде чем капитан смог бросить копье.

Кит внезапно нырнул, повернулся под водой и показался прямо перед кораблем. Деблойс швырнул копье, но было уже слишком поздно. Голова кита ударила в борт, сбив капитана с ног. Убежденный, что корабль поврежден, капитан кинулся на нижние палубы, но все было в порядке.

Деблойс приказал матросам спустить на воду еще один вельбот. Помощник возразил, заявив, что это будет самоубийством. Темнело, и капитан неохотно согласился подождать утра. «Когда я отдавал приказы, – вспоминал Деблойс, – мне показалось, будто я мельком увидел тень». Это был кит, мчавшийся к кораблю. Он ударил судно так сильно, что то «содрогнулось от основания до мачт».

Даже не спускаясь вниз, капитан слышал, как вода хлещет в пробоину. Он помчался к своей каюте за навигационным оборудованием. Пока помощники готовили вельботы, Деблойс еще раз спустился в каюту, но там уже было полно воды. Когда он выбрался на палубу, вельботы отошли от судна. Он прыгнул в воду и поплыл к лодке первого помощника. Но матросы кричали: «Капитан! Вы нас всех подставили под удар!» Он умолял их быть снисходительнее, заверяя, что «он только хотел убить кита и представить себе не мог, что тот нападет на судно».

Они вернулись к месту крушения следующим утром. Когда Деблойс вскарабкался на опрокинутый борт, он увидел на меди «следы зубов кашалота». Дыра была размером с китовую голову. Пока Деблойс рубил мачты, чтобы поставить судно вертикально, «рында звенела от каждой набегающей волны. Никогда я не слышал более жалобных звуков, – вспоминал он. – Будто по нам звонил колокол».

Корабль затонул почти полностью, и волны перехлестывали через голову капитана. В конце концов к капитану присоединился помощник, и они попытались прорубить палубу, чтобы найти еду и пресную воду. К полудню почти половина команды набралась храбрости и присоединилась к ним в поисках.

Некоторые ворчали, что им нужно немедленно отправляться к Маркизским островам, лежащим в двух тысячах миль на запад. Деблойс приказал людям собраться у борта и спросил, «хотят ли они его совета». Большинство закивало. И хотя капитан знал, что услышанное им не понравится, он сообщил, что еды на такой переход не хватит и что они должны оснастить лодки парусами и идти назад к экватору, чтобы их подобрало какое-нибудь судно, идущее в Калифорнию.

Экипаж неохотно согласился. Прежде чем тронуться в путь, Деблойс нацарапал на останках корабля: «Спасите нас, в двух лодках мы отправились на север». У помощника в лодке было двенадцать человек, у капитана – тринадцать. Команда хотела держаться вместе, но капитан снова сказал «нет». «Мы должны плыть так быстро, как только можем, – говорил он, – чтобы тот, кто первым найдет спасение, подсказал, где искать остальных».

«Мы прощались торжественно, – писал он. – Никто не рассчитывал увидеться вновь. Сильные мужчины, видевшие много опасностей, плакали как дети». Лодка помощника скоро вырвалась далеко вперед. Это было задолго до того, как люди Деблойса оголодали. Сутки у них не было ни еды, ни воды. Но капитан чувствовал, что рано трогать их скудные запасы. «Я вспоминал все истории кораблекрушений, которые слышал, – писал он, – и в них всегда оголодавшие люди ели собственных товарищей по несчастью». Конечно же он знал и историю «Эссекса», и то, как тянули жребий. «Одних мыслей об этом было достаточно, чтобы потерять душевное равновесие».

В сумерках Деблойс встал на корме вельбота, чтобы еще раз бросить взгляд вокруг, пока совсем не стемнело, и вдруг увидел парус китобойного судна недалеко от лодки первого помощника. «Я попытался крикнуть им, – вспоминал он, – но не мог вымолвить ни слова». К ночи вся команда была в безопасности на борту судна из Нантакета. Пять месяцев спустя команда «Ребекки Симс» сумела убить кита, потопившего «Энн Александра». К тому моменту кит казался «старым, усталым и больным». Его бока были посечены гарпунами и копьями, голова была полна огромных осколков.

Кит был на семьдесять-восемьдесят баррелей масла. Когда Герман Мелвилл услышал о крушении «Энн Александра», он невольно спросил себя, не он ли своим романом вызвал к жизни этих китов-убийц. «Боги! – писал он своему другу. – Что за история с этим китом. Интересно, не мое ли злое искусство породило этого монстра?»

К тому моменту, как начали умирать оставшиеся в живых члены экипажа «Эссекса», Нантакет, некогда столица китобойного промысла, превратился в город-призрак. Первым, в 1866 году, умер Чарльз Рэмсделл. Никогда в жизни он не говорил о том, что с ним случилось, частично потому, признавал один из островитян, что он выступил палачом Оуэна Коффина.

Старость оказалась сурова к Оуэну Чейзу. Воспоминания о перенесенных страданиях так и не оставили его, и в преклонные годы он начал прятать еду на чердаке своего дома на Орандж-стрит. К 1868 году Чейз окончательно сошел с ума. Головные боли, начавшиеся еще во время путешествия по Тихому океану, стали невыносимыми. Сжимая руку врача, он рыдал: «Моя голова, о моя голова!» В 1869-м смерть положила конец его страданиям.

Джордж Поллард последовал за своим первым помощником через год. В некрологе старались отметить, что Поллард стал для Нантакета кем-то большим, чем бывшим капитаном печально известного «Эссекса»: «Больше сорока лет он постоянно жил среди нас, и мы запомним его как доброго и достойного человека».

В 1870-х Томас Никерсон вернулся в Нантакет и переехал в дом своих родителей на Норт-Уотер-стрит, недалеко от северного кладбища, где они были похоронены. На Нантакет часто приезжали отдыхающие, и Никерсон скоро прославился как хозяин одного из лучших пансионов острова. Одним из его гостей стал писатель Леон Льюис. Наслушавшись историй об «Эссексе», он предложил Никерсону совместно поработать над книгой.

Никерсон говорил о случившемся и с Чарльзом Рэмсделлом, и с Сэтом Уиксом, он знал, что происходило в лодке Полларда и как жилось трем матросам на острове Хендерсон. В результате в отчете Никерсона есть то, чего нет в «Рассказе» Чейза. В нем также есть важные детали о походе «Эссекса». Но Никерсон, как и Чейз до него, не смог удержаться от того, чтобы не исказить события. Не желая признаваться в людоедстве, он пишет, что они не ели тело Исаака Коула. Он настаивает, что до спасения им позволили продержаться галеты Коула и Петерсона. Никерсон умолчал и о том, что к концу путешествия он совсем отчаялся и хотел умереть.

В апреле 1879 года умер последний товарищ Никерсона, Бенджамин Лоуренс. Всю свою жизнь Лоуренс хранил бечеву, сплетенную в вельботе. Скоро она попала к Александру Старбаку, новому летописцу Нантакета, сменившему Овида Мейси. В 1914 году Старбак передал ее нантакетскому музею. Четырежды свернутая в крошечную катушку, она была помещена под стекло рядом с надписью «они провели в лодках 93 дня».

Восемнадцатью годами ранее Нантакетская историческая ассоциация получила другой экспонат, связанный с «Эссексом». Вскоре после крушения 1820 года был найден небольшой сундучок, плавающий по волнам. Обитый кожей и скрепленный медными гвоздями, возможно, это был сундучок капитана Полларда. Его поднял экипаж проходившего мимо судна и продал Джону Тэберу, китобою, направлявшемуся на Род-Айленд. В 1896-м дочь Тэбера, которая успела переехать в Гарретсвилл, Огайо, решила, что сундучок этот по праву принадлежит Нантакету, и передала его в музей.

Это было все, что осталось от «Эссекса», – старый сундук да истрепанная веревка.