— Чудо, что она не умерла, — прозвучал чей-то голос. — Ее шансы выжить были меньше десяти процентов.

— Да, она настоящий борец, — согласился второй голос.

Кейси пыталась совладать с волной паники, которая всегда поднималась в ней откуда-то изнутри, когда она просыпалась в беспросветной темноте. Привыкну ли я когда-нибудь к этому?

— На первом консилиуме я взглянул на нее и подумал: какой консилиум? Бедняжка не жилец, — продолжал первый голос.

— Боялись, она не переживет ту первую ночь, — произнес второй голос.

Голос Уоррена, узнала Кейси.

— Но она удивила нас всех, — сказал первый, и его низкий голос был полон восхищения. — И вот теперь она дышит сама…

— И все-таки… — Уоррена очевидно одолевали противоречивые чувства. — Это не жизнь. Я уверен, она никоим образом не хотела бы провести всю оставшуюся жизнь в таком состоянии.

— Я понимаю, как вам тяжело, мистер Маршалл. Но мы пока не можем сказать, придет ли ваша жена в сознание.

— Вы — лучший невролог города. Ответьте, когда вы сможете это сказать? Через год? Через пять? Через пятнадцать?

Пятнадцать лет? Или даже пять? Господи, нет! Я и пяти месяцев не выдержу! Уоррен прав. Лучше умереть.

Но кто же, если не я, узнает правду о преступлении?

Кейси вдруг осенило. Именно эта загадка привязывает меня к жизни больше, чем трубки, которыми я опутана. Это занимает ум больше, чем телевизор, и стимулирует сильнее, чем разговоры подруг и отчеты врачей.

Мысль о том, что кто-то пытался убить ее, целиком завладела ее сознанием.

— Могу сказать только, что надежда есть, — бодро произнес доктор Кийт. — Кости срастаются, сердце в полном порядке, ваша жена сама нормально дышит, ее мозг функционирует.

— А есть шанс, что она способна на большее, чем мы предполагаем? Что она, например, слышит? Или видит?

Кейси затаила дыхание. Что скажет врач?

— Чрезвычайно маловероятно, — ответил доктор Кийт. — Но мы можем сделать тест на чувствительность роговицы.

— Как это происходит?

— Мы касаемся роговицы ватным тампоном, и если это вызывает моргание, значит, глазам вернулась чувствительность. Подавить моргание очень трудно.

— Но она и так моргает.

— Чисто рефлекторно. Я говорю о моргании как реакции на прямое воздействие. — Кейси услышала какой-то щелчок. — Видите, — сказал доктор Кийт, — я свечу вашей жене прямо в глаза. В нормальном состоянии человек бы моргнул. Человек в коме не моргает. Но это отнюдь не исключает того, что завтра она может начать видеть.

— А можно определить, слышит ли она? Доктор Кийт, мысль, что моя жена в сознании, но некоммуникабельна, что она в плену собственного тела, в ловушке собственной головы, не в силах дать нам знать…

— Я понимаю ваши чувства. Мы проведем исследование потенциала отклика мозга на звуковые раздражители.

— Как это делается?

— В уши пациента вставляются наушники, в которые подается серия звуков определенной тональности, и далее записывается отклик мозга — к нему подсоединяются электроды. Мы увидим волны, отвечающие раздражителю.

— Понятно. Давайте это сделаем.

Давайте сделаем!

— Мистер Маршалл, а почему вы думаете, что состояние вашей жены изменилось?

— Не знаю, не могу сказать точно. Но, понимаете, сестра моей жены на прошлой неделе сказала, что иногда на лице у Кейси появляется такое выражение, как будто она слышит, и ее слова не выходят у меня из головы.

Все замолчали. Наверное, рассматривают меня.

— Честно вам сказать, я не вижу в выражении ее лица ничего такого, что бы на это указывало. Но вы знаете ее гораздо лучше, чем я. И потом, все возможно. Однако будьте готовы к тому, что даже если тест покажет, что ваша жена может слышать, она не обязательно понимает смысл услышанного.

— Конечно, но все же я хочу знать.

— Не волнуйтесь так сильно, мистер Маршалл. Если окажется, что ваша жена может слышать, значит, ее состояние улучшается и, возможно, она на пути к полному выздоровлению.

Полное выздоровление. Неужели это возможно?

— Вы уже думали о том, куда отправить ее на реабилитацию?

— Я возьму Кейси домой, — сказал Уоррен.

— Я бы вам не советовал, — нахмурился доктор Кийт. — Еще по меньшей мере месяца два-три ей потребуется круглосуточное наблюдение и уход. Она под капельницей, ее кормят через трубку, каждые несколько часов ее нужно переворачивать, чтобы не допустить пролежней. Вряд ли вам все это по силам. Если передумаете, мы дадим вам список достойных мест…

— Я уже договорился с сиделкой и физиотерапевтом. И заказал специальную кровать с электронным управлением. Я думаю, доктор, моя жена предпочла бы быть дома.

— Ну что ж, тогда желаю вам успеха, мистер Маршалл. — Попрощавшись, доктор Кийт вышел.

— Ну, Кейси, ты слышала? — Уоррен придвинул стул к ее постели и сел. — Скоро мы узнаем, права ли Дрю. Это же прекрасно! — Он помолчал. — Если ты меня слышишь, то я хочу, чтобы ты знала, как много для меня значат эти два года с тобой. Ты была отличной женой, Кейси, и лучшей в мире возлюбленной, ты была спутницей жизни, какую только может пожелать мужчина. Дни, что мы провели вместе, стали самыми счастливыми в моей жизни. И для меня важно, чтобы ты знала об этом.

Я знаю. Я чувствую то же самое.

— Мистер Маршалл, — послышалось от дверей.

О господи, Пэтси.

— Простите, если помешала. Как вы сегодня? Выглядите не очень.

— Все в порядке, спасибо. И называйте меня Уоррен, прошу вас.

— Уоррен, — нежно повторила Пэтси. — Как себя чувствует миссис Маршалл?

— Без изменений.

В нос Кейси снова ударил запах лаванды.

— Смотрите, волосы у нее уже отросли там, где пришлось их сбрить, — заметила Пэтси, поправляя подушки. — Ой, а что это вы шею трете?

— Что-то немного свело. Должно быть, неудачно повернулся во сне.

— Дайте я посмотрю. Я окончила курсы массажисток.

Как же без этого.

— Вы прямо на все руки мастер.

— В жизни все пригодится. Где больно?

— Вот здесь. Да, в этом самом месте.

— Мышцы сильно напряжены, — деловито произнесла Пэтси. — И на этом плече тоже.

— Что ж, сейчас мне не до расслаблений.

— Но это ведь не шутки — вы каждый день приходите сюда, сидите на этом неудобном стуле, беспокоитесь о своей жене. Наверняка не высыпаетесь. У вас вся спина — ужас что такое.

Уоррен застонал.

— Расслабьтесь. Так, хорошо. Глубоко вдохните. Медленно выдохните. Хорошо. Но, конечно, вам требуется полный глубокий массаж.

— Мне требуется, чтобы моя жена выздоровела, — сказал Уоррен.

— Если вы сляжете, ей от этого лучше не станет. Вы должны беречь себя, мистер Мар… Уоррен. Иначе как вы будете за ней ухаживать, когда она вернется домой?

— Ну, в этом я рассчитываю на вас. То есть если ваше предложение остается в силе.

О нет. Это не очень удачная мысль. Кейси живо представила себе, как лицо Пэтси расцвело лучезарной улыбкой.

— Конечно, оно в силе. Я уже сижу на чемоданах. Как только выпишут миссис Маршалл, скажите, и я буду у вас.

— Дом большой. Я выделю вам отдельную комнату, красивую. Ох, как хорошо. Вам говорили, что у вас волшебные…

— Чем вы тут занимаетесь? — раздался вдруг голос. — Мне казалось, что больная здесь одна!

— Джанин, — встрепенулся Уоррен. — У меня немного свело шею, и Пэтси…

— Пэтси может идти, — отрезала Джанин.

Шорох, запах лаванды истаял.

— Я хочу выпить кофе. — Уоррен был немногословен. — Тебе принести?

— Нет, спасибо. — Джанин уселась на стул и ласково погладила Кейси по лбу. — Что же это такое, а?

— Что же это такое, а? — кричала она со слезами в голосе, размахивая утренней газетой перед отцом. — Почему ты позволяешь писать о себе такие вещи? Почему не подаешь в суд?

Отец засмеялся, глянув на свою шестнадцатилетнюю дочь.

— Пусть говорят, что хотят. Брань на вороту не виснет. У них нет доказательств, что я совершил что-то противозаконное.

— Противозаконное? — встряла в разговор Дрю. — Ты совершил что-то противозаконное?

Рональд Лернер не ответил — словно ее тут не было.

Кейси безмолвно застонала во сне. Ее вдруг настигли давние воспоминания об отце. Ей всегда казалось, что его можно описать одним словом — «слишком». Слишком красивый, слишком богатый, слишком обаятельный, слишком успешный. Голос слишком приятный, улыбка слишком обольстительная. Женщины, деньги, всеобщее восхищение — всего этого было у него в достатке.

Дед Кейси с отцовской стороны, успешный биржевой маклер, оставил своему единственному сыну наследство в несколько миллионов долларов, а тот превратил состояние почти в миллиардное. Рональд Лернер пользовался заслуженной репутацией человека проницательного, умного и решительного. Постоянно о нем ходили грязные слухи, но он от них только отмахивался, говоря, что мелкие людишки судачат от зависти.

— Ты заметила, он ничего не отрицал, — сказала Дрю, когда отец допил свой кофе и вышел из дома.

— Заткнись, Дрю.

— Сама заткнись.

— Он знал, ты думаешь, что эта компания вот-вот обанкротится? — спросила Кейси свою двенадцатилетнюю сестру. — Ну, как он мог это знать?

— А я откуда знаю?

— Вот и молчи, ничего ты не знаешь! — закричала Кейси.

— И ты тоже.

— Я знаю нашего отца!

— Ну да. — Допив свой апельсиновый сок, Дрю направилась к двери.

Кейси сидела несколько секунд неподвижно, а потом, уронив голову на стеклянную столешницу, разрыдалась. Потому что поняла: Дрю права. Отец изображал безразличие и широко улыбался, но не отрицал, что занимается противозаконными делами.

Дрю была права и еще в одном: Кейси не знала своего отца. Его воображаемый образ, который она себе нарисовала, совсем не соответствовал образу истинному.

От этой привычки жить фантазиями нелегко избавиться, подумала она, открывая глаза.

Кейси вдруг показалось, что темнота, окружающая ее, стала не такой беспросветной, какой была раньше. Она различала очертания предметов: кресло в углу, тусклая луна за жалюзи, маленький телевизор, подвешенный к стене.

Я вижу!

Кейси медленно обвела глазами палату. У ее кровати стоял стул, еще один — у противоположной стены. Справа располагалась маленькая ванная. Дверь в коридор была закрыта, из-под нее пробивалась полоска света.

Кейси услышала шаги и увидела, как полоску света перечеркнула чья-то тень. Неужели там кто-то есть? Чего от меня хотят среди ночи?

Дверь открылась. Вспыхнул яркий свет, Кейси вся сжалась внутри. В палату кто-то вошел. Кто-то из врачей?

— Ну-ну, значит, выжила, — услышала она.

Кто это? Фигура приближалась, и Кейси охватила паника.

— Вся в трубках и проводах. Не очень красиво. Но что поделаешь. Ты устроила мне веселую жизнь, знаешь ли.

Что происходит? Кто этот мужчина?

— С тех пор, как тебя сбили, полиция допрашивала меня трижды. Очевидно, слов матери недостаточно для наших доблестных стражей закона. Конечно, мать может солгать во благо сына. Я сам знаю. Я все-таки адвокат, хоть и безработный.

Боже милосердный, это Ричард Муни. Что он здесь делает?

— Я подумал: посмотрю-ка на тебя собственными глазами. И вот вижу: ты еще дышишь. Сейчас мы это исправим. Мама всегда говорит: не бросай то, что начал.

Он вытащил подушку из-под ее головы и зажал ей нос и рот.

И Кейси вдруг закричала.

Она кричала громко и долго, до последнего вздоха своего исстрадавшегося тела, и успела еще услышать в коридоре шаги Уоррена, но было уже поздно.

Кейси по-прежнему лежала в своей кровати, невидящими глазами глядя в потолок. Никакого Ричарда Муни здесь не было, и Уоррен не спешил ей на помощь — все сон. Ее окружала тьма.

По ночам бывало хуже всего. По ночам снились сны, мучили кошмары и являлись призраки. Сколько раз ей снилось, что зрение вернулось, а просыпалась она все в той же черной дыре, куда провалилась в тот мартовский день. Сколько раз ей снилось, что она может говорить, а просыпалась — безмолвна. Сколько раз ей снилось, что она может двигаться, а проснувшись, она обнаруживала, что ее некогда сильное, полное жизни тело превратилось в ловушку, из которой не выбраться.

Когда же наконец прекратится этот кошмар!

— Вот смотри, Кейси, — зазвучал в ночи голос отца. — Переносишь вес тела на правую ногу и резко отталкиваешься бедром, занося клюшку.

Как это было просто — безо всяких усилий — переносить вес тела, не задумываясь, отталкиваться бедром и, красиво занеся вуд над левым плечом, изящным свингом отправлять мяч в лунку.

— Дурацкая игра, — бурчала Дрю, наблюдая, как тренируется Кейси, приехав домой из Брауна на летние каникулы.

— Отец любит говорить, что гольф — это не игра, гольф — это…

— Ой, я тебя умоляю! — застонала Дрю. — Если я еще раз услышу эту чушь насчет того, что гольф — это жизнь, меня стошнит.

Тело пятнадцатилетней Дрю начинало приобретать соблазнительные формы. Вскоре просторные футболки и рваные джинсы сменили маечки с глубоким декольте и коротенькие шортики — настолько коротенькие, что в них запретили появляться в гольф-клубе. А потом одного юниора застукали с Дрю в не имеющей ничего общего с гольфом позиции.

Рональд Лернер оказался совершенно не готов к такому повороту событий.

— Запомни, — выговаривал он младшей дочери, — мальчики останутся мальчиками, но девочки окажутся шлюхами, если не поостерегутся.

Дрю не поостереглась — она наконец нашла способ привлечь внимание отца.

Но удержать его внимание надолго не мог никто.

— А где отец? — услышала Кейси голос матери.

— Кажется, ушел. — Кейси, перестав укладывать в чемодан вещи, повернулась к матери, стоявшей в дверях. Алана вышла из своей спальни — это было очень необычно; впрочем, в руке она держала неизменный бокал — это было обычно.

— Что ты делаешь? Ты куда-то уезжаешь?

— Я переезжаю в город, — напомнила Кейси. — В квартиру. — Вдаваться в подробности она не стала. Зачем? Мать все равно забудет. Кейси уже несколько раз говорила ей о переезде.

— Все меня бросили, — заныла Алана.

— Я уверена, отец скоро придет.

— Почему мы не можем жить вместе? — В ее тоне прозвучал явный упрек.

Потому что тебе это не нужно, ответила про себя Кейси. Потому что ты постоянно или пьяная, или спишь, или разъезжаешь по курортам. Потому что ты никогда не проявляла ко мне ни малейшего интереса. Никогда. Ни разу за все эти годы.

— Ты меня не любишь, — продолжала мать.

Кейси не ответила. И подумала, что это, кажется, самый длинный их с матерью разговор. Он оказался и последним. Через три месяца Алана и Рональд Лернер погибли.

— И что теперь? — спросила Дрю. — Мы разделим добычу?

— Не совсем. — Кейси была готова отразить атаку.

— Что-то мне это не нравится. — Дрю подалась вперед. Она была беременна Лолой, уже на четвертом месяце, но еще ничего не было заметно. — Ты хочешь сказать, он все оставил тебе?

— Нет, конечно. Состояние разделено пополам. Но в завещании есть условия, они направлены на защиту твоих…

— Давай ближе к делу.

— Дело в том, что отец назначил меня распоряжаться имуществом.

— Он назначил тебя, — согласилась Дрю, непрерывно отбивая такт ногой. Потом вскочила и стала расхаживать перед Кейси. — Значит, ты распорядишься отдать мне мои деньги.

— Отец хотел, чтобы я выплачивала тебе ежемесячное содержание, — пояснила Кейси. — Это довольно значительная сумма.

— Содержание, — повторила Дрю. — Я не ребенок.

— Тебе всего двадцать один год, Дрю.

— А тебе — целых двадцать пять. А какое содержание он положил тебе? — Ее глаза от злости наполнились слезами. — Это же гнусно. Было бы куда проще, если бы ты умерла.

— Ого! — воскликнула Джанин, появившись из ванной со свежей помадой на губах. — Что ты такое говоришь своей сестре?

— Она имеет право сердиться, — начала оправдывать ее Кейси, когда Дрю растаяла в противоположной стене.

— Да ты отдай ей ее часть и все? — предложила Гейл, материализуясь на подоконнике над горшком с геранью.

— Я же хотела, — напомнила Кейси подруге. — Я же выдала ей сто тысяч на покупку фитнес-клуба, о котором она мечтала. Он прогорел меньше чем за год.

— Может, сделаешь ее партнером в своем новом деле? — блеснула своей ослепительной улыбкой Джанин.

— Перестань, Джанин. Я думала, мы прошли этот этап.

— А я думала, что мы были подругами.

— Мы и остаемся подругами.

— Ты уверена?

Нет, нет, нет. Я не хочу этого слышать.

— Пациентка — тридцатидвухлетняя женщина, жертва автокатастрофы, — вдруг заговорил доктор Пибоди, входя в палату вместе с Уорреном и Дрю.

— Как себя чувствует пациентка сейчас? — спросил Уоррен.

Проснись. Проснись же!

— Давайте выйдем, — встала Гейл. — Не будем мешать врачам.

— Тест займет некоторое время, — пояснил врач.

— Мы пойдем пить кофе. Хочешь с нами, Уоррен? — спросила Джанин.

Он глубоко вздохнул.

— Нет, спасибо.

— Не волнуйся, — подбодрила его Гейл. — Как сказал врач, что если окажется, что она слышит, значит, она на пути к выздоровлению.

Погоди. О чем ты говоришь?

Кейси услышала, как вкатывают какое-то оборудование, переговариваются врачи, шелестят переворачиваемые страницы. Она ощутила чьи-то руки у себя на лбу, ей вставили наушники.

Ночь кончилась, и призраки ушли. Уже утро, я проснулась, и все это происходит на самом деле.

— «Тот, кто ищет узнать историю человека, постигнуть, как эта таинственная смесь элементов ведет себя в разнообразных опытах, которые ставит Время, конечно же, хотя бы кратко ознакомился с жизнью святой Терезы и почти наверное сочувственно улыбнулся, представив себе, как маленькая девочка однажды утром покинула дом, ведя за руку младшего братца, в чаянии обрести мученический венец в краю мавров». А? Повторить? — спросила Джанин. — Да-а, неудивительно, что ты ненавидела эту книгу. Я прочла только один абзац и уже запуталась. Язык какой-то тарабарский. Всегда думала, что Джордж Элиот умеет писать. — Послышался шелест страниц. — Вот в предисловии говорится, что «Мидлмарч» — лучший из полудюжины лучших романов мира. Итак, продолжаем. «Они вышли за пределы суровой Авилы, большеглазые и беззащитные на вид, как два олененка, хотя сердца их воспламеняла отнюдь не детская идея объединения родной страны…» О господи. Кейси, очнись скорее, а то я тоже окажусь в коме рядом с тобой.

Тихий смех, шаги. Кто-то подошел к постели.

— Что ты делаешь? — спросила Гейл.

— Осуществляю свою угрозу.

— Думаешь, она понимает, что ты ей читаешь?

Глубокий вздох.

— Тест показал, что Кейси слышит, но черт меня побери, если я знаю, хорошая это новость или плохая.

— Что ты хочешь сказать?

Джанин заговорила тише:

— Я понимаю, что ее состояние значительно улучшилось, что она к нам возвращается. Но в то же время, — уже шептала она, — как ужасно, должно быть, лежать здесь без движения, но при этом все слышать. А что, если она все понимает? Что, если она знает про покушение?

— К чему ты клонишь?

— Как ты считаешь, вдруг она думает, что это я пыталась ее убить?

— Не смеши меня.

— Мы обе знаем, что наши с Кейси отношения не всегда были безоблачны. Когда она решила оставить наш бизнес, все было очень напряженно. Я прямо-таки молилась, чтобы ее новое дело накрылось, чтобы она потеряла все деньги и чтобы волосы у нее повыпадали.

— Ты молилась, чтобы она облысела? — недоверчиво переспросила Гейл.

— Тсс! Я не это имела в виду.

Неужели это действительно была ты? Это ты устроила мне этот ад?

— Кейси, ты же знаешь, что я люблю тебя, — жалобно произнесла Джанин.

Да?

— Я думаю, во всем надо искать хорошую сторону, — улыбнулась Гейл. — Кейси, если ты меня слышишь, если тебе больно, и плохо, и тяжело, но по крайней мере ты знаешь, что мы о тебе заботимся и что Уоррен тебя обожает, так что скорее выздоравливай.

— А что, если пройдут годы, — тихо заговорила Джанин, — и все останется без перемен, и она застынет так навечно?

— Нет. Кейси сильная. Она уже прошла через многие…

— Я тебя умоляю, — перебила Джанин. — Да, у Кейси были не самые лучшие родители в мире, но они, во всяком случае, благопристойно умерли, оставив ее очень богатой. Да и по части красоты она не обделена. Не говоря уже о том, что она умна, образованна и…

— И в коме.

— Ну да, в коме. Прости, Кейси. Я совсем не хотела ничего такого. Я говорила все это, вовсе так не думая. Ну, словом, «зелен виноград».

Правда?

— Она все понимает, — сказала Гейл.

— Помнишь, как мы с тобой познакомились? — спросила Джанин.

— Конечно, — ответила Гейл. — Это была ненависть с первого взгляда.

— Ты меня ненавидела?

— И ты меня ненавидела, — сказала Гейл.

— Ну, наверное, я почувствовала в тебе угрозу, — признала Джанин. — Потому что вы с Кейси дружили уже целую вечность.

— Кажется, каждой из нас хотелось иметь Кейси в безраздельном владении, — улыбнулась Гейл.

— И как же в конце концов мы стали подругами?

— Кейси не оставила нам выбора. Да, Кейси? Все эти совместные ланчи, девичники…

— Это было мучительно.

— А когда ты изменила свое мнение об мне? — спросила Гейл.

— Пожалуй, когда Майк попал в хоспис. Ты так его любила, и ты была сильной — невозможно было не восхищаться тобой. Под этими кудряшками и застенчивой улыбкой скрывается истинная сила. А ты когда поняла, что ошибалась насчет меня?

— Примерно тогда же, — кивнула Гейл. — После похорон, на поминках, когда я принимала соболезнования, а ты пошла на кухню, стала делать сэндвичи, потом мыть посуду.

— Я просто боялась, что все заслуги припишут Кейси.

— Почему ты так боишься показаться в истинном свете?

А какая ты на самом деле, Джанин?

— Может быть, потому что тогда станет понятно, что смотреть не на что.

Звук отодвигаемого стула.

— На сегодня хватит уже великой литературы. Пойду.

Запах дорогих французских духов. Прикосновение губ Джанин к щеке.

Все возвращается, подумала Кейси взволнованно. Я слышу, различаю запахи. А в один прекрасный день смогу двигаться, говорить — да хоть кричать во весь голос.

— Позвонишь мне?

— Конечно.

Короткое объятие; дверь открылась и закрылась.

— Надеюсь, Кейси, ты не приняла все это близко к сердцу, — сказала Гейл. — Знаешь, Джанин приходит к тебе каждый день, честно. Зачем бы ей приходить, если бы она тебя не любила?

Например, чтобы найти возможность завершить начатое.

Кейси почувствовала на лбу нежное прикосновение Гейл.

— Да, и нас так обрадовали новости. Вчера вечером Уоррен всех обзвонил, радостно кричал: «Она слышит! Врачи дают умеренно оптимистичный прогноз; это ведь лучше, чем умеренно пессимистичный…» А еще… — Она чуть запнулась. — Я не буду тебе читать. Я просто посижу с тобой, если ты не против, и расскажу, что происходит в моей жизни. Поверь, ты не захочешь пропустить ни слова, так все это интересно. Ну, то есть для меня интересно. — Она перевела дыхание. — Я познакомилась с одним человеком. — Снова пауза. — Его зовут Стен. Может быть, ты слышала, как я рассказывала о нем Джанин. Совсем немного, потому что ты же знаешь Джанин — ей надо всюду сунуть свой нос, а пока еще рано, я боюсь сглазить. Может, я веду себя глупо, ну и ладно. Его зовут Стен Леонард, ему тридцать восемь лет. Его жена умерла от рака груди, и у него осталось двое детей. Он программист, у него дом на Чеснат-Хилл.

Он, знаешь, где-то на дюйм выше меня, и, пожалуй, ему нужно сбросить несколько фунтов, но мне он нравится, какой есть, пусть он и далек от совершенства. Волосы у него редкие, но зато красивые серо-зеленые глаза. И, как выяснилось, весьма впечатляющие бицепсы. У «тупого компьютерщика», как он сам себя называет, такие не ожидаешь увидеть. Только ты не думай, что он действительно тупой. Он замечательный.

Кейси, я рассказываю ему такие вещи, которые раньше могла рассказать только тебе, ну, знаешь, про Майка, и он понимает, потому что его жена тоже умерла молодой. Это не слишком сентиментально? Но не подумай, что мы все время сидим и проливаем вместе слезы. Нет, мы то и дело смеемся.

Поначалу меня мучило чувство вины. Как будто я изменяю Майку, понимаешь? Хотя прошло уже столько времени… На третьем свидании Стен наконец поцеловал меня на прощание. И это было прекрасно. Ах, Кейси, как это было прекрасно!

Да ты влюбилась, подруга. По-настоящему.

— Теперь он приглашает меня за город на выходные, что означает — он хочет переспать со мной. И я, Кейси, ни о чем другом даже думать не могу. Я сто лет не спала с мужчинами. Вдруг он, как только увидит меня раздетую, убежит и бросится в реку Скулкилл?

Ох, как мне тебя не хватает, Кейси! Не у кого мне спросить совета. Но, боже, все так ничтожно по сравнению с тем, что пришлось пройти тебе. Я себя чувствую так же, как тогда с Майком: как можно веселиться, если ты лежишь в коме?

Можно, можно. Ты это заслужила. Ведь жизнь идет.

— Я люблю тебя, Кейси, и очень скучаю.

Гейл, я тоже тебя люблю!

— Возвращайся! — всхлипнула она. — Прошу тебя, Кейси, возвращайся.