Миссис Беннет заперла дверь и, усевшись напротив гостьи, собралась было приступить к рассказу, однако от волнения не могла произнести ни слова, а потом разразилась потоком слез.

– Дорогая моя, что вас так мучает? – воскликнула встревоженная Амелия, в голосе которой звучало самое неподдельное участие.

– О, миссис Бут, я вижу, что взялась за дело, с которым вряд ли сумею справиться. Вы не удивлялись бы моим терзаниям, если бы знали, что перед вами прелюбодейка и убийца.

При этих словах Амелия сделалась бледна, как смерть; заметив это, миссис Беннет собралась с силами и, несколько овладев собой, продолжала:

– Мне понятно, сударыня, насколько ужаснули вас мои слова; надеюсь, однако, вы не считаете, что я в самом прямом смысле виновна в таких преступлениях?

– Виновна! – воскликнула Амелия. – Боже сохрани!

– Не сомневаюсь, что вы по доброте своей охотнее оправдаете меня, нежели я сама. Безрассудство, чудовищное, непростительное безрассудство – вот в чем я буду до конца дней корить себя: и когда я размышляю о его роковых последствиях, никогда, никогда не смогу себя простить.

И тут миссис Беннет вновь предалась такому отчаянию, что Амелия, сама крайне растерянная, попыталась по мере сил ее успокоить и утешить: она сказала, что безрассудный поступок еще не преступление и что пагубные последствия легкомыслия делают виновника несчастной жертвой собственной неосмотрительности.

– Признаюсь, сударыня, вы в высшей степени возбудили мое любопытство, и я умоляю вас приступить, наконец, к своему рассказу.

Миссис Беннет только-только собралась было вновь начать свою повесть, как вдруг перебила сама себя:

– Мне никоим образом не хотелось бы утомлять вас описанием всей моей несчастной жизни, и я коснусь только тех ее обстоятельств, которые привели к ужасной развязке, – для вас, я думаю, не лишенной интереса; однако, право же, не знаю, с чего начать.

– Начните с чего угодно! – вскричала Амелия. – Но только прошу вас, дорогая, помните, сколь велико мое нетерпение.

– Я вполне вас понимаю, – ответила миссис Беннет, – и начну поэтому свою историю как раз с той ее части, которая непосредственно предшествует событиям, касающимся вас; иначе что в моей жизни может быть достойно вашего внимания?

– Не говорите так, сударыня! – возразила Амелия. – Уверяю вас, я уже давно подозревала, что в вашей жизни были какие-то из ряда вон выходящие события, и только ждала подходящего случая, чтобы выразить вам мое желание услышать рассказ о них. Поэтому, пожалуйста, не приводите больше никаких оправданий.

– Хорошо, сударыня, – воскликнула миссис Беннет, – но я бы все-таки не желала останавливаться на всяких мелочах, хотя, конечно, в историях, повествующих о несчастьях, особенно если речь идет о любви, многие мелкие происшествия могут показаться сущими пустяками тому, кто не изведал этой страсти; однако они очень много говорят душам, наделенным тонкой чувствительностью.

– Но, помилуйте, сударыня, – вмешалась Амелия, – все это опять-таки только вступление.

– Так и быть, сударыня, – ответила миссис Беннет, – не стану больше испытывать ваше терпение. И, собравшись с духом, миссис Беннет приступила к повествованию, начало которого изложено в следующей главе.

Возможно, читатель упрекнет миссис Беннет за то, что она начала свой рассказ так издалека и чересчур подробно говорила о событиях, не имевших к Амелии никакого касательства; по правде сказать, ей хотелось внушить благоприятное мнение, посвящая гостью в обстоятельства, при которых ее поведение было безупречным, прежде чем обнаружить более рискованные и сомнительные стороны своего характера. В этом-то, я думаю, на самом деле и состоял ее умысел, ибо злоупотреблять в такую минуту временем и терпением Амелии из простой склонности поговорить о себе было бы настолько же непростительным, насколько проявленное Амелией терпеливое участие свидетельствовало о ее безукоризненной деликатности.