Через пятьдесят восемь минут, приведя лицо в порядок, Оливия, запыхавшись, выбежала из лифта. Ко входу в гостиницу вдоль по улице вытянулся замерший ряд белых лимузинов, водители истошно сигналили. Гостиничные носильщики во всей своей красе: в белых шортах, играя мышцами, с грацией агентов ФБР, сновали туда-сюда с чемоданами и переговаривались по рациям. Две девицы с необъятными бюстами и совершенно плоскими бедрами «картинно» застыли на красном пятне ковра: на лицах их блуждала отчаянная улыбка. Девицы казались каким-то фантастическим гибридом мужчины и женщины: выше талии пышнотелая женственность, но стоит взглянуть вниз – там тело пятнадцатилетнего мальчишки. Обе стояли в совершенно одинаковых позах: прислонившись к штангам светильников, выставив одну ногу вперед, тело изогнув на манер буквы S, – то ли хотели изобразить логотип журнала «InStyle», то ли им до колик приспичило пописать.

На столике для гостей возвышалась шаткая пирамида, сложенная из тюбиков крема «Devorée – Crème de Phylgie». Они бы неплохо смотрелись в операционной: совершенно белая упаковка, с бледно-зеленым названием на ней. Оливия представилась, взяла один из закатанных в глянец информационных комплектов для журналистов и, периодически поглядывая на собирающуюся толпу, принялась читать состав крема, вздрагивая на малопривлекательных подробностях, вроде морских водорослей или вытяжек из моллюсков.

Она увидела, как сквозь толпу к ней, на ходу растягивая лицо в белозубую хищную улыбку, больше напоминающую оскал обезьянки, протискивается женщина в черном брючном костюме.

– Добрый вечер! Вы – Оливия? А я – Мелисса, агент по связям с общественностью из агентства «Век пиара». Добро пожаловать! Как долетели? Что за погода сейчас в Лондоне? – тараторя, она вела Оливию на террасу, на ходу задавая новые и новые пустые вопросы и даже не делая паузы, чтобы выслушать ответ. – Как вам номер в гостинице? Как дела у Салли из «Elan»? Передавайте ей приветы!

Наконец, они вышли на воздух. Весь светский Майами расположился около отливающего бирюзой бассейна, среди интерьера из разнокалиберной мебели, каскада ступенек, сбегающих в сад, белых шезлонгов, огромных настольных ламп и кабинок для переодевания.

– Вы попробовали мартини «Деворе»? А пресс-релиз, про повара, который готовил все, что мы будем сегодня есть, получили? – щебетала Мелисса. Оливия позволяла литься этому потоку, совершенно в него не вслушиваясь. Обычно она давала занудам занудствовать, – пусть себе тешатся мыслью, будто они неподражаемо остроумны. Ночь наступила, как это бывает в тропиках, в мгновение ока. Теперь пейзаж был подсвечен фонарями, внизу простирался океан, с рокотом лижущий в темноте берег. «Или это шумит кондиционер?» – усмехнулась Оливия. Что-то с этой вечеринкой было не так. Все напряжены, все следят за собой, – как Мелисса. Ветер шевелил пресс-релизы и салфетки на столах. Вздымал волосы и платья. Люди, собравшиеся здесь, явно не вписывались в обстановку. В их движениях, взглядах – во всем сквозила какая-то настороженность, что как-то не вязалось с Веселым Вечером в Стране-Без-Забот. Вон та группа в углу – кто они? Женщины, похоже, актрисы, стандартный типаж модельных красоток: распущенные волосы, длинные ноги, короткие платья. Что до мужчин... Так сразу и не определишь, что они такое: темные волосы, кожа смуглая, усы – в избытке. То ли испанцы, то ли индусы. Стараются произвести впечатление людей с деньгами, но не очень-то у них получается. Выглядят точь-в-точь как на рекламе, которую присылают на дом дорогие магазины.

– Ой, простите, мне надо встретить очередную гостью. Дженифер, неужели...

С этими словами, все так же не переставая щебетать на ходу, Мелисса устремилась ко входу, оставив Оливию одну.

Вернуться на мгновение назад... Что это было? Оливия поймала уже только тень этого чувства, но ей было достаточно. Опасность! Оливия тут же задавила его, как какого-нибудь жука или таракана. Собственно... Она и впрямь ненавидела такого рода вечеринки. Слишком хорошо она чувствовала безотчетные сигналы, подаваемые окружающими, чтобы легко скользить по тонкому льду тусовок, не падая и не набивая шишек. Она любила беседовать, а не бездумно перекидываться неискренними фразами, и никогда не была сильна в искусстве непринужденно перепархивать от одной компании к другой. Обычно, придя на тусовку, она в течение всего вечера не могла отрешиться от чувства, что то ли ее задели, то ли она с кем-то слишком резко обошлась. Но, не раз обжегшись, она дала себе слово не обращать на все это внимания. Со временем Оливии удалось вытравить в себе эти вечные женские страхи: красивая ли у нее фигура, как она сегодня выглядит, видно ли, что она преуспела в жизни, смотрят ли на нее с завистью? Она будет наблюдать, анализировать, приспосабливаться к предлагаемому коду поведения, но ни за что не позволит окружающим поколебать ее собственное представление о себе или как-то ее затронуть.

Одно из любимых жизненных правил Оливии гласило: «Никому нет до тебя дела. Каждый занят собой, как и ты». Особенно полезно помнить это правило, придя на тусовку. Среди прочего, оно подразумевает, что никто за тобой здесь не следит. Можешь стоять сама по себе и наблюдать, и ни одна душа не подумает, что тебе грустно. Никому в голову не придет, что она – Оливия Джоулз-Никто-глаз-не положит, только потому, что она тут стоит одна, сама по себе. Или хуже того, Рейчел Пиксли-Возьми-и-выброси. Никто ей не скажет: «Рейчел Пиксли, недоучка, исключенная из провинциальной средней школы, что в городишке Уорксоп. Немедленно убирайся из «Делано» и отправляйся в свой номер в грязной гостинице в Ноттингемском проезде».

Когда Рейчел Пиксли была еще обычной школьницей и приходила после уроков домой как раз, когда наступало время пить чай, она думала, что быть сиротой – редкостное везенье. Это значит, как Дикарка Алона (как же назывался этот комикс про нее?..), – скакать на лошади, без седла, вдоль кромки прибоя, быть свободной и дикой... Сколько раз после того, как все случилось, она думала, что произошедшее – это наказание за те глупые мечты!

Когда Рейчел было четырнадцать, тяжело груженный грузовик разом покончил с ее мамой, папой и братцем, переходившими улицу по переходу-зебре. Рейчел тогда замешкалась, покупая в киоске леденцы и журнал, и видела все своими глазами. Ее взяла к себе тетя Моника. Тетя держала множество кошек и дни напролет читала газеты, сидя в ночной рубашке. В ее квартирке пахло какой-то затхлостью, но, несмотря на пепел, который тетя неряшливо стряхивала на себя – так что вечно ходила, будто запорошенная снегом, – несмотря на весьма экзотическую и криво намазанную помаду на губах, тетя Моника была очень даже ничего, а в былые времена, наверное, и вовсе неотразима. Она училась в Кембридже и до сих пор прекрасно играла на пианино – если только не была пьяна. Играть на пианино, когда выпьешь, – это как садиться пьяным за руль – рискованно, и опасно для окружающих, – к такому выводу пришла Рейчел, пожив с тетей Моникой.

Еще в школе Рейчел завела себе парня. Он был всего на пару лет ее старше, но казался старше всех, кого она только знала. Отец его работал ночным сторожем – и был настоящим маньяком. Роксби – так звали парня – был не то чтоб таким уж красавцем, но зато – сам себе голова. По ночам он работал портье в «Ромео и Джульетте». А когда возвращался домой – в то время Рейчел уже жила с ним в комнатенке над китайской забегаловкой «Хао Ва», торгующей на вынос, – то садился за компьютер и инвестировал свое жалованье ночного портье в акции и ценные бумаги.

В те времена Рейчел если и думала о деньгах, то только как о чем-то, что зарабатываешь нелегким трудом и чего всегда очень мало. Поначалу ей казалась неприемлемой сама мысль о том, чтобы делать деньги из денег. «Счастья за деньги не купишь», – твердил ей отец, которому те доставались поистине потом и кровью. «Если ты упорно трудишься, если ты честен и добр, тебе все нипочем, ты всегда выстоишь». Вот только перед грузовиком он не выстоял. Грузовик смял его, и все... Так что Рейчел ничего не оставалось, как попытать счастья с Роксби, подрабатывая по выходным в супермаркете «Моррисонс», на неделе в вечернюю смену, после школы, в магазинчике на углу, – его держала семья пакистанцев. Она отдавала деньги своему парню, чтобы тот вложил их для нее. Когда ж Рейчел исполнилось шестнадцать, она получила деньги по отцовской страховке. Двадцать тысяч фунтов, которые можно вложить в ценные бумаги. Это было начало восьмидесятых. И Рейчел была на пути к тому, чтобы стать если не богатой женщиной, то, по крайней мере, женщиной, которая ни от кого не зависит.

Еще через год Роксби объявил, что он – голубой, и переехал в Манчестер, поближе к докам и мускулистым матросам. А Рейчел, которой надоело получать удар за ударом, решила пересмотреть свое отношение к жизни. Ей доводилось видеть старших сестер своих подружек: сияющие и ликующие, они сверкали бриллиантами в колечках от «H. Samuel», подаренных им в день помолвки, месяцы напролет только и думали, что о выборе платья, заказе цветов, организации торжества, – и все только ради того, чтобы через пару лет попасться ей на глаза где-нибудь в торговом центре: растолстевшие, траченные жизнью, побитые – толкающие под дождем коляски с младенцами, жалующиеся на то, что мужья их поколачивают, или унижают, или просто бросили. И Рейчел подумала: «Пошло оно все к черту».

Она начала с имени. «Оливия» звучало вполне эффектно. А единственное, что осталось в памяти от уроков физики – загадочная притягательность слова «джоуль». Я – это все, что у меня есть, – думала Рейчел-Оливия. – И я никому не дам портить мне жизнь. Ничто не выбьет меня из седла. Я сама решу, что для меня хорошо, а что – плохо. Я стану журналисткой экстра-класса или путешественницей – я буду заниматься только тем, что по-настоящему важно. Я поставлю на рога весь этот дерьмовый мир, но я найду в нем красоту, я найду в нем то, что по-настоящему интересно – и оттянусь по полной.

– И это местечко, – думала Оливия Джоулз, опершись на парапет гостиницы «Делано», – покрасивее Hоттингемского проезда – и повеселее. Никто за тобой не смотрит, плыви по течению и радуйся на здоровье! Загвоздка только была в том, что, вопреки любимому жизненному правилу, в данный момент на нее смотрели. Пока она изучала зал – на ней самой остановился чей-то взгляд. Взгляд этот на долю секунды вспыхнул неподдельным интересом и двинулся дальше. Оливия отвела глаза, потом еще раз обернулась. Мужчина стоял один. Смуглая кожа, аристократический облик. Костюм чуть чернее, а рубашка – чуть белее, чем здесь принято, – для «Делано» слишком броско. Однако мужчина явно был не из тех, кто любит контрасты. Во всем его облике сквозили сдержанность и спокойствие. Он обернулся, их глаза опять встретились. В его взгляде читалось без слов – как это иногда бывает, через весь зал: «Я тоже тебя хочу». Всего-то и нужно – один взгляд. Не нужно ни флирта, ни заигрываний, ни болтовни. Только такое вот моментальное понимание. А дальше – просто позволить партнеру вести тебя, как в танце.

– Ну, как вам? – это был голос неугомонной пиарщицы. Оливия только сейчас осознала, что с мечтательным вожделением пялится в пустоту, в то время как к утру ей надо сдавать статью, – и самое время этим заняться.

– Ну все, сейчас я Вас буду со всеми знакомить, – улыбнулась Мелисса, вновь беря Оливию в осаду. – Вы что-нибудь ели? Давайте-ка посмотрим, с кем Вам стоило бы поговорить? С Деворе Вы знакомы?

Решительно отбросив мысли о роковых незнакомцах, Оливия переключила все свое внимание на статью: надо было набрать материал. Каждому приятно, когда его имя появляется на страницах британского «Elan», и она без труда насобирала за ужином дюжину расплывчато-помпезных высказываний, отправной точкой которых был этот самый крем для лица. Среди авторов этих перлов оказались Деворе, Крис Блэквелл, менеджер Делано, пара красавцев, которые, как подозревала Оливия, были наняты для оживления интерьера, парень, ведущий колонку в «Тантре», девица, отвечающая за связи с общественностью у Майкла Корса и П. Дидди. Собранного было достаточно для одного абзаца, который, несомненно, подтвердит информационную насыщенность журнала «Elan». Занявшись статьей для «Sundy Times» «Роскошь Майами», Оливия вскоре заполнила свой блокнот информацией о бабушке одной из моделей: бабуля жила на Южном побережье за двадцать лет до того, как это место вновь вошло в моду; о полицейском, который клятвенно заверял ее, что оказался на сцене как раз в тот момент, когда застрелили Версаче, – а в качестве la pièce de résistance – об уборщице, которой как раз довелось работать у погибшего модельера. Оливии даже удалось улучить момент и разговорить Джей-Лo. Та была как сноп электричества: светящаяся кожа, голос, повадка – просто супер-супер. На секунду ей самой захотелось стать Джей-Ло, но она тут же поймала себя на этом и загнала мысль на место.

– Оливия? – черт возьми, это опять была Мелисса. – Я хотела познакомить Вас с создателем «Devore'e – Crème de Phylgie». Деворе, конечно, сама подбирала все ингредиенты, но Вы понимаете...

Оливия издала какой-то неопределенный звук. Это был тот самый мужчина, что так на нее смотрел. Неотразим: сочетание силы и нежности – правильные черты, прямой нос, красивые изогнутые брови, карие глаза с поволокой.

– Знакомьтесь – Пьер Феррамо.

Оливия почувствовала разочарование. Имя звучало сродни тем, что читаешь на написанном от руки, якобы «дизайнерском» лейбле, булавкой приколотом в каком-нибудь фри-шопе к галстуку, за который просят втридорога.

– А это мисс Джоулз.

Феррамо носил слишком уж массивные золотые часы, но рука его была жестче, чем она ожидала, а рукопожатие – твердым.

– Рада знакомству, – улыбнулась Оливия. – Поздравляю с запуском «Crème de Phylgie». Он что, в самом деле содержит брюхоногих моллюсков?

Он не рассмеялся – он просиял.

– Не совсем так. В нем нет моллюсков как таковых, только вытяжка из них: масло, которое выделяет их кожа.

– Вы, значит, предпочитаете скользить по поверхности?

– А почему бы нет? – он с легкой улыбкой приподнял брови.

– Надеюсь, Вы не будете писать об этом в статье, – взвизгнула Мелисса, давясь смешком.

– Я уверен, мисс Джоулз подаст все, что надо, с неподражаемой грацией и тактом.

– Неподражаемой, – улыбнулась Оливия, слегка вскидывая подбородок и глядя собеседнику в глаза.

Пауза становилась все напряженней. Взгляд Мелиссы растерянно метался от одного собеседника к другому, потом она вновь включилась и защебетала:

– Ой, она уже уходит! Оливия, Вы нас простите? Пьер, нам надо попрощаться с нашей гостьей...

– Да, конечно, – обреченно кивнул Феррамо. И уходя, заговорщически кивнул Оливии, – Да, да – брюхоногие моллюски.

Мелисса, отрабатывая свою клиентскую базу, представила Оливии еще пару персонажей: мальчиков-певунчиков из группы «Break». Имидж группы строился на «нестандартной» находке: все они были серфингисты. Их музыка была призвана «явить слушателям сплав положительных вибраций "Beach Boys" и "Radiohead"». Оливия сроду не слыхала о группе «Break», но ребятишки показались ей забавными. Выгоревшие до белизны волосы – серфингисты, одно слово; загорелые – просто блинчики со сковородки – и гибкие, как угри, – та еще смесь. Вполуха Оливия слушала, как они болтают о своей карьере – этакие Бивис и Батхед: нервозные перепады голоса, смешки не к месту, и за всем – полная дремучесть. «Мы тут собираемся на пробы. Вроде фильм наметился, нам там роль предлагают. Фильм про серфинг, вроде того...» Капризно-рваные интонации ребятишек наводили на мысль: они уверены – Оливия не врубается, что такое «фильм» или «серфинг» – больно стара для этого. «Думаем выпустить под это дело сингл, с альбома, а?»

– Щенята, – подумала Оливия. Несколько хитов – и их спишут в утиль, только они об этом знать не знают.

– Раскрыть им, что ли, глаза? – мелькнула у нее мысль. Однако вместо этого она просто слушала и кивала, кивала и слушала, стараясь не выпускать из поля зрения Пьера Феррамо.

– Этот мужик, он, вроде, продюсер? Ну, фильма... – тихонько поинтересовался один из парнишек.

– Продюсер? Правда?

Они смотрели, как Феррамо уверенно прокладывает себе дорогу через группку непонятно что здесь делающих темнокожих мужчин и моделек при них. Грациозен! Томный, расслабленный – просто, кажется, сейчас в обморок упадет, но при этом в каждом движении такая скрытая сила, что даже страшно. Кого-то он ей напоминал. Народ перед ним расступался, как

Красное море перед Моисеем: можно подумать, идет не модный косметолог или продюсер, – что там он еще делает-то? – а настоящий гуру или бог. Он грациозно опустился на кушетку, закинул ногу на ногу, выставляя на обозрение отполированный до блеска штиблет, серые носки тонкого шелка и узкую полоску кожи. Как раз в этот момент пара, сидевшая на кушетке напротив, поднялась и двинулась к выходу.

– Может, мы сядем? – кивнула Оливия ребятишкам.

Это была неправильная кушетка. Она слишком возвышалась над полом, так что на ней можно было либо лежать, либо сидеть, болтая в воздухе ногами, будто дети. Оливия как раз садилась, когда Феррамо поднял глаза, увидел ее и грациозно склонил голову в легком поклоне. У Оливии от этого кивка все встрепенулось внутри, и она поспешно отвела взгляд. Вспомнив уроки дайвинга, она постаралась медленнее дышать: задержка дыхания, глубокий вздох, в любой ситуации нужно сохранять спокойствие.

Сев вполоборота к ребятишкам, Оливия закинула ногу на ногу, «рассеянно» скользнула рукой по бедру. Провела кончиком языка по губам, рассмеялась. Другая рука слегка поигрывала сапфировым крестиком на шее. Она просто чувствовала, как Феррамо ест ее глазами. Распахнув ресницы, Оливия приготовилась взглянуть ему прямо в глаза – темные, прикованные к ней глаза. О, черт. Пьер Феррамо смотрел в вырез платья высокой, просто неправдоподобно красивой модели-индуски, сидевшей по другую сторону от него. Он что-то сказал ей, они встали – вот его рука обнимает ее, скользит ниже, – и вот он уже отводит индуску в сторону. Оливия перевела взгляд на прыщавого юнца рядом с ней и глупо хихикнула. Он тут же придвинулся ближе и зашептал ей в ухо: «Похоже, мы бы поладили». В качестве пояснения его палец очерчивал маленький кружок у нее на бедре. Оливия зашлась глубоким грудным смехом и прикрыла глаза. Такое с ней уже случалось.

Пьер Феррамо был уже на полпути к выходу, когда он услышал смех Оливии. Встрепенувшись, словно хищник, учуявший запах жертвы, он обернулся к семенившей за ним Мелиссе и негромко отдал ей какие-то распоряжения. После чего все так же величественно тронулся дальше, в сопровождении высокой индуски с шелковистыми волосами.

Потягивая мартини с яблочным соком, Оливия безуспешно пыталась вспомнить, кого же ей напоминает Феррамо: взгляд с поволокой, небрежные движения, ощущение ума и силы.

Касание чужой руки заставило ее вздрогнуть.

– Оливия?

То была уже порядком надоевшая ей Мелисса.

– Мистер Феррамо просит Вас присутствовать на вечеринке, которую он устраивает завтра у себя дома для узкого круга знакомых.

У Оливии перехватило дыхание. Она явственно ощущала, как по спине пробежал озноб. Она поняла, на кого был похож Феррамо: на Усаму бен Ладена.

– Хорошо, – выдохнула Оливия, вложив в это слово всю решительность и смелость, на которые она была способна. Но взгляд – взгляд ее растерянно бегал по толпе. – Да, конечно. Обязательно.

Мелисса смерила ее удивленным взглядом:

– Это всего лишь вечеринка!