Рэн Экейн еще не знал, что хрупкий мир вокруг него внезапно разбился. В его старом доме, в городе Эттон-Крик, что затерялся среди густых, заснеженных лесов, было тихо. Тихо, не считая плаксивого голоска Джульетты МакГоу:

— Рэн, ты уже два часа смотришь в одну точку, — пожаловалась она, положив ему на плечо руку, и нежно массируя мышцы. Ее ногти, окрашенные красным лаком, норовили проткнуть бледную кожу сквозь рубашку.

— Зачем ты пригласил меня, если хотел побыть один?! — вспылила девушка, затем раздраженно соскочила с постели, пересекла комнату, и заперлась в ванной. Экейн не обратил на подругу внимания. Все еще глядя в ковер стеклянными глазами, он автоматически застегнул две пуговицы на рубашке, что успела расстегнуть Джульетта. Все его мысли сейчас занимала Аура Рид. Он был обеспокоен тем, что она не отвечала на звонки; его мучили вопросы, куда она отправилась, и почему он не может ее найти. Всегда мог. Почему не сейчас?

Рэн чувствовал себя беспомощным, осознавая, что Аура сейчас наедине с Адамом. Знание того, что он не может контролировать ее, заставляло его нервничать как никогда в жизни, заставляло внутри все сжиматься от беспокойства, — с тех пор, как она появилась в Эттон-Крик, все пошло прахом. Все больше не так, как ему бы хотелось.

Джульетта вышла из душа, и надменно спросила:

— Ты не собираешься устроить мне сюрприз?

— Зачем мне делать это? — глухо отозвался Рэн, даже не глядя на девушку, стоящую позади него. Джульетта встала перед ним, в одном только полотенце, и положила руки на талию:

— Потому, что я уезжаю в университет!

— Я забыл об этом, — равнодушно ответил Рэн. Джульетта властно взяла парня за подбородок, и откинула голову назад. Рэн бесстрастно посмотрел в чарующие, магнетические глаза Джульетты, и то, что девушка увидела на его лице, — безразличность, отчужденность, холодность, — заставило ее медленно отступить.

Она привыкла к тому, что Экейн обычно искренен с ней, и никогда не скрывает своих чувств, но это, тем не менее, выбивало ее из колеи, и злило. Потому что Джульетта так же привыкла получать то, что хотела. Чего бы ей это не стоило, она всегда получала то, что хочет, прилагая для этого минимальные усилия, и то, что Рэн не поддается ей, заставляло ее гореть в адском пламени желания.

— Ты продолжаешь думать о той девчонке, — Джульетта с усилием сдерживала ярость, чтобы та не отразилась в голосе. — Ты отвратителен!

— Тогда почему ты все еще здесь? — невозмутимо спросил он, по-прежнему глядя на девушку снизу вверх. Он не задерживался взглядом на ее красивом лице, но впился глазами в глаза Джульетты, провоцируя. — Почему бы тебе не уйти, и не оставить меня в покое? Дверь вон там, — Рэн неуловимо кивнул в сторону, но Джульетта не сдвинулась с места. Ее голос сочился презрением, когда она произносила:

— Ты думаешь о ней постоянно. Ты представляешь ее на моем месте? Или может, ты даже думаешь, что я это она? Если нет, что тогда? Может, мне стоит прочесть ее дневник, который ты прячешь в сейфе?! Или лучше стоит… — она испуганно запнулась, оттого, что Экейн резко встал с кровати, но дрогнувшим голосом закончила: — Или лучше отдать его в полицию? Думаю, там будет много интересного…

Экейн с неуловимой угрозой в движениях, сократил расстояние между ними:

— Откуда ты знаешь о нем?

С ног до головы он погрузился в запах геля для душа, что окутал чистое тело Джульетты; он стоял так близко что мог рассмотреть ее длинные ресницы, стоял так близко, что внезапно ему пришла в голову мысль: «А почему бы и нет?». Да, он позвал ее, но уже не помнил, почему.

— Я много чего знаю, — смело отозвалась Джульетта, и он проследил за тем, как она произнесла это. Ее розовые губы манили, обещая сладкие поцелуи; ее иссиня-черные волосы, собранные на макушке в пучок, притягивали пальцы Рэна, — он желал прикоснуться к Джульетте сейчас, почувствовать ее, испить ее…

Он так скучает по ней, по своей возлюбленной, которой больше нет, что иногда, например, сейчас, внезапно не может ни о чем думать.

Рэн медленно выдохнул, напряженные мышцы лица расслабились.

Это не может больше продолжаться. Он не должен мучить ни себя, ни Джульетту. Рэн должен разорвать с ней всякие отношения. Это несправедливо по отношению к ней.

— Я хочу… — начал Рэн, и зажмурился до боли. Он вдруг вспомнил аромат той, которую любил очень давно, и которую, как оказалось, любит до сих пор; внезапно ощутил болезненные отголоски пламенной страсти, которая должна была давно умереть, вместе с той, которую он так отчаянно любил.

— Я хочу прекратить все это, Джульетта, — сказал Рэн; его голос тонким бархатом рассыпался в тишине, покоящейся между ними. Он распахнул глаза, когда Джульетта взяла его лицо в теплые ладони, и приподнялась к нему на носочках.

— Я не знаю, что с тобой происходит, но я хочу знать о тебе все, — прошептала она, пальцами зарываясь в черные волосы Рэна, и вызывая этим мурашки вдоль его позвоночника. — Скажи мне, что с тобой? Я пойму. Я люблю тебя так давно, что, кажется, больше ничего не могу делать. Каждая моя мысль, каждое мое действие связано с тобой. Я хочу, чтобы ты мне доверял.

— Я не могу дать тебе то, что ты хочешь, — прошептал Рэн. — Я люблю другую девушку.

Джульетта в ужасе прошептала:

— Это Аура Рид?

Рэн покачал головой, физически ощущая прикосновения Джульетты.

— Она мертва. Уже давно.

Девушка опустила руки. Она выглядела растерянной и подавленной; в голове перемешались мысли, и чувства, а грудь внезапно сдавили слезы. Она хотела рыдать не потому, что сожалела о смерти девушки, которую любил Рэн, а потому, что его сердце до сих пор не свободно. Его любовь к той девушке настолько сильная, что она затмевает все другие чувства, и Джульетта хотела заплакать от того, что не знала, что Рэн способен на подобное; она хотела плакать, потому что бороться с любовью к мертвому человеку в сотни раз сложнее, чем к живому.

Понимающе кивнув, Джульетта стала натягивать на себя облегающее шерстяное платье. Она застегнула молнию на спине, когда ей в голову пришла мысль, и брюнетка замерла:

— У тебя никогда не было девушки, Рэн. — Джульетта обернулась, подозрительно сощурившись. — Как это возможно, что я впервые слышу о ней?

Рэн присел на кровать, и отозвался скучающим тоном:

— Никак. Я солгал тебе.

Джульетта выпрямилась, полностью оборачиваясь:

— В какие игры ты играешь?

— Я просто хочу, чтобы тебя здесь не было.

— Ты ужасен! Как ты можешь сочинять подобное?! Как ты можешь лгать о таком?!

— Потому, что я ужасен?

Сейчас его заботило другое: почему он разоткровенничался рядом с Джульеттой? Он никогда ни с кем не обсуждал это, даже с Кэмероном и Лиамом, и сказал это человеку, с которым не хочет, не желает иметь ничего общего.

— Ты эгоист! — рявкнула Джульетта, подлетая, к постели, и швыряя в него чулком.

— Что ты делаешь? — Рэн встал с постели. На его лице была гримаса отвращения, которая еще больше взбесила Джульетту:

— Ты так сильно ненавидишь меня, что готов солгать о своей любви к другой девушке? К мертвой девушке?! Ты просто ужасен!

— И я спрашиваю, как ты можешь продолжать любить меня, — невозмутимо поддакнул он.

— Ты псих!

— Согласен…

— Заткнись! — рявкнула Джульетта, ударяя Экейна в грудь кулаком. Рэн не испугался, а скорее удивился тому, как отреагировала Джульетта, ведь она даже никогда не повышала на него голос. Через секунду его грудь затряслась от смеха.

Раздраженно фыркая, Джульетта уничтожающим взглядом смерила юношу:

— Знаешь, если бы ты говорил правду, думаю, это было бы неудивительно, что она умерла! Я бы сама покончила с собой, если бы мы были вместе!

— Мы итак вместе, Джульетта, — со смешком напомнил Экейн.

— Хватит шутить! — проревела она, как рассерженный динозавр, и Экейн фыркнул — ему уже давно не было так весело.

Но девушка внезапно залилась слезами, и Экейн отшатнулся. Он никогда не видел, как она плакала. Она всегда была сдержанной и холодной, словно лед.

Рэн растерянно пробормотал:

— Прости…

Все просто. Она похожа на нее.

Он так давно не ощущал ее, что теперь погрузился в состояние шока.

— Прости, Джульетта, прости…

Она захлебывалась слезами, усиленно вытирая лицо.

Он испугался.

Он ощущал в своей голове нарастающий шум, причиняющий ему боль; мысленно он стоял на утесе, где бушевал яростный ветер, бросающий его волосы во все стороны, свистящий, казалось бы, в его голове, с каждой секундой все сильнее; и Рэн должен был решить, что сделать — ступить вниз, или отступить назад, и бороться с ветром, пытаясь жить дальше с болью в душе.

Рэн поддался ветру; он наклонился к Джульетте, и прильнул к ее губам, сначала мягко и осторожно, затем, настойчиво требуя ответного поцелуя, и Джульетта ответила, приподнимаясь к нему.

Он падает в пропасть.

Руки Экейна скользнули за спину Джульетты. Пальцы нашли молнию. Он потянул вниз, и платье скользнуло к ногам девушки. Экейн прижал Джульетту к себе, и осторожно уложил на постель, чтобы сильнее поцеловать ее, и чтобы она изогнулась под ним; ее горячее тело соприкоснулось с его, вызывая дрожь; ее осторожные руки легли на его грудь, расстегивая пуговицы на рубашке, проникая ногтями под кожу, желая прикоснуться к его раскаленному от желания сердцу. Зажмурившись до боли, Рэн прильнул губами к ее обнаженному плечу, такому теплому, такому приятному…

Он сильнее поцеловал Джульетту, позволяя себе отдаться эмоциям, позволяя ветру захлестнуть его тело, обвить ледяными потоками. Все еще болезненно хмурясь, он прикоснулся губами к ее волосам, по привычке, как раньше целовал ее…

— Рэн, почему ты плачешь?

Свист в голове резко прекратился.

Упираясь одной рукой в шелковые темно-синие простыни, другой он вытер слезу, скатившуюся по щеке.

Он разбился внизу об острые камни на тысячу осколков, и разлетелся во все стороны. Здесь, внизу, его не ожидало ничего хорошего, лишь боль.

— Уходи, Джульетта, — сказал Рэн гробовым тоном. Шумно всхлипывая она встала с постели, схватила свое платье, и выбежала вон из комнаты. Рэн зажмурился, стискивая зубы. Из его горла донесся яростный стон, а затем крик, и он уже срывал на себе рубашку, голыми руками разрывая в клочья.

Это случалось всякий раз, когда он пытался переступить через себя, когда он пытался забыть о ней, когда пытался что-то сделать, как-то переключиться. В его теле зашкаливали чувства, но он ощущал беспомощность. Он никогда не сможет забыть ее…

Экейн ударил кулаками по постели, продолжая вопить на весь дом, потому что боль разрывала его. Как это могло с ним случиться? Неужели кто-то способен любить до такой степени? Неужели такие чувства существуют?!

— Кэмерон! На помощь! — В дверном проеме появился Лиам. — У него опять приступ!

Кэмерон и Лиам схватили Экейна за руки, стаскивая с постели, и волоча в ванную. Там они бросили его под ледяную воду, и держали в душевой кабине, несмотря на то, что сами промокли, пока Экейн не пришел в себя, и пока не перестал вырываться. Он лежал на полу, шумно дыша; вся его одежда пропиталась водой, и прилипла к худощавому телу.

— Все? — раздраженно спросил Лиам, запыхавшись: — Ты пришел в себя?

Экейн сел, опустив голову. С его волос стекала вода, с отчетливым стуком падая на пол.

— Рэн, — Кэмерон опустился на корточки рядом с юношей, — ты больше не можешь устраивать такое. У нас нет времени на подобные выходки, не усложняй все.

— Я не усложняю! — рявкнул Экейн, пригвоздив старшего брата взглядом. — Я вытащил всех нас из задницы, и почему-то еще не слышал слов благодарности!

Лиам предостерегающе опустил руку брату на плечо, но Экейн скинул ее:

— Я устал! Сколько еще лет Аура будет мучить меня?!

— Аура ничего не вспомнила, — успокоил парня Кэмерон. Он выпрямился, отступая. — Не стоит сейчас паниковать, она еще ничего не вспомнила. И не вспомнит. Мы не позволим, Рэн, мы ей не позволим.

Экейн выдохнул, и поднялся на ноги, затем достал из шкафа полотенца, и набросил на свою голову, все это время игнорируя, как переглядываются братья.

— Мы понимаем, как для тебя это сложно, — Кэмерон был понимающим, словно Мать Тереза. — Тебе все время приходится выбирать, но когда-нибудь, все встанет на свои места, я обещаю.

Экейн заметил, как Лиам бросил на брата скептический взгляд, и усмехнулся.

— Да, понимаю, — невпопад сказал он, убирая влажные волосы с лица. Рэн все еще ощущал на своем теле запах Джульетты; вкус чувствовался даже на языке, что вывело парня из себя, поэтому прежде чем вернуться в свою комнату, он принял душ, и переоделся, затем уже сменил постельное белье. Ни Кэмерон, ни Лиам никак не реагировали на это, терпеливо дожидаясь, когда Рэн закончит, и вот когда он успокоился, и его лицо вновь стало невозмутимым, Кэмерон произнес:

— Я обзвонил все отели, и мотели, но результата нет. Я думаю, они остановились в одном из домов Адама.

Он стоял у кровати, рядом с ним — Лиам. Рэн опустился на кровать, сосредоточившись на происходящем, а не на том, что случилось ранее.

— Я нашел настоящую мать Ауры, — добавил Лиам, скрещивая руки на груди. — Она все еще в церкви святой Марии.

Рэн уставился на него:

— Ты спятил? А если они найдут ее?

— Это ты спятил, придурок, — не выдержал Лиам, и Экейн вскинул бровь. — Как, по-твоему, я должен был заставить ее приехать сюда?! Изабелла ненавидит Ауру!

— Мы должны следить за тем, кто посещает этот монастырь, — вмешался Кэмерон, предчувствуя драку. — Если Аура найдет его, тогда у нас не останется никакого выбора.

Лиам посмотрел на Кэмерона тяжелым взглядом:

— Ты ведь понимаешь, что пока возле нее ошивается этот Адам Росс, которому я хочу отвинтить его тупую башку, у нас ничего не получится? Этот крот раскопает правду, и принесет Ауре на блюдечке. Что смешного?! — Лиам сверкнул глазами в сторону Рэна.

— И все же, — поспешно встрял Кэмерон. — Мы должны установить слежку за монастырем.

Все посмотрели на Лиама.

— Что? — он вскинул брови. — Вы хотите, чтобы я занялся этим?! Там одни монахини!

— Это пойдет тебе на пользу, — мстительно протянул Экейн, криво усмехнувшись. Кэмерон посмотрел на него, и сухо произнес:

— Ты будешь сидеть дома, и следить за дневником. Я чувствую, что Аура придет за ним. И она будет не одна…

— Открутить голову… — начал Лиам, и Кэмерон снова проигнорировал его, обращаясь к Экейну:

— Поэтому ты будешь тщательно следить за ним.

Лиам кисло улыбнулся, но это была болезненная улыбка, ведь он бы предпочел спать с дневником под подушкой, чем ошиваться в женском монастыре. Он ревностно спросил старшего:

— А что ты будешь делать?

— Я буду продолжать поиски Ауры. Кроме того, вы не забыли о том, что кто-то убил того парня, который преследовал ее в лесу?

В день, когда Рэн вернулся домой с дневником Ауры, он обнаружил на своем заднем дворе подарок, завернутый в простыню. В местном отделении полиции, ДНК убийцы, не сумели вычислить.

— Кто бы это ни был, он знает о происходящем, — рассуждал Кэмерон. — Мы не знаем мотивов его поступка, но знаем, что это личное, раз тело оказалось на заднем дворе Рэна.

— Может, они хотели, чтобы Аура увидела труп? — предположил Лиам, переведя взгляд серых глаз с одного брата на другого. — ОС любят вмешиваться в наши дела.

— Нет, — Кэмерон задумчиво нахмурился. — Я думаю, это было не для нее, а для нас. Этот кто-то хочет показать, что он владеет ситуацией. И, кажется, я знаю кто это, и это не ОС… — пробормотал он, и замолчал не договорив, потому что Лиаму позвонили:

— Стой, это Стив звонит, — сказал Лиам, незамедлительно отвечая на звонок: — Алло, Стивен. Да…что? Ты, наверное, шутишь…да, я сделаю это. Да, и ты береги себя.

Договорив, Лиам безвольно опустил руку с мобильником:

— Я был прав. Нужно было убить этого урода, еще при первой встрече. Они нашли свидетельство о рождении.

* * *

Я притаилась; завернувшись в ватное одеяло от которого пахло уютом, в доме Адама в Дарк-Холле, я невидящими глазами смотрела в его сторону, пока парень лежал рядом на кровати, в ореоле желтоватого света от светильника, делая вид, что читает. Его глаза не двигались. Он был сосредоточен на том же, на чем и я.

Как это возможно? Как Кэмерон может быть сыном Ридов, и в то же время быть братом Лиама и Рэна? Эта мысль выводит меня из себя, заставляя внутренности пылать. Что, если… а что, если Рэн и Экейн узнали, что Риды отдали их на усыновление в семью Коллинзов, и потому возненавидели их? А что, если я видела, как это случилось, и потому они…

Это сумасшествие. Я схожу с ума.

Чужим голосом, я спросила:

— Это правда?

Адам медленно перевел на меня взгляд. Он был встревожен, его скулы были напряжены, между бровей залегла морщинка.

— Что правда?

Я выпуталась из одеяла, освобождая нижнюю половину лица, и повторила вопрос:

— Это правда, что было написано в том документе? Это правда, что я приемная дочь? Это правда, что мама и папа не мои настоящие родители?

— Аура… — Адам вздохнул, закрыл книгу и отложил ее. У него не было ответов на мои вопросы. Точнее был, но один, и он мне не нравился. Адам выключил светильник, со своей стороны кровати, спустился по подушке, и повернулся ко мне:

— Я тоже ничего не понимаю. Но если мы ничего не понимаем сейчас, не значит, что объяснения не существует. Оно где-то есть, и мы узнаем…

Я перевернулась на спину, все еще завернутая в одеяло. Оно помогало сохранить тепло моего тела, оно помогло мне не рассыпаться… как волшебный пластырь.

— Не знаю, хочу ли я знать это, — произнесла я. Это был мой голос, мои слова, мои мысли, и мне казалось, я поступаю правильно. Но эта безысходность слишком напоминала мне прошлое, дни, проведенные в больнице, когда меня «лечили». Я не хотела восстанавливать воспоминания. Мне казалось, что ни к чему хорошему это не приведет, и это правда — я лишь сильнее запуталась, вопросов прибавилось, и моя неуверенность укоренилась.

Я снова хочу сбежать.

— Аура… — Адам осторожно убрал с моего лица волосы, и подперев голову рукой, тихо продолжил: — Ты должна быть сильнее этого. Будь сильнее своего страха, контролируй его. Борись с ним, иначе он проглотит тебя.

Некоторое время он молчал, вглядываясь в мое лицо, потом задумчиво произнес:

— Ты знаешь, я говорил тебе, что от правды не скрыться. Даже если сейчас ты уйдешь, решив сдаться, это не будет ничего означать. Через некоторое время — через год, или пять лет, она вновь вернется. Будет сводить тебя с ума, будет мучить тебя ночами, желая заставить разгадать эту загадку. И ты вернешься.

Я с трудом проглотила комок в горле, и прошептала:

— Я бы хотела, чтобы все оказалось кошмаром. Я проснусь, и увижу, что все закончилось. Нет, даже не так, — я глянула на Адама, и он посмотрел на меня сквозь прикрытые веки. Он все еще хмурился, принимая близко к сердцу мои слова. — Я проснусь, и окажется, что ничего не начиналось. Просто ничего и не было…

— Ты можешь превратить происходящее в еще одно плохое воспоминание, — пообещал он.

Я слабо улыбнулась. В этом весь Адам. Поддерживает даже тогда, когда знает, что я втянула его в неприятности. И я не должна сейчас жаловаться: ему тоже пришлось несладко, я сама его подвергла опасности, чего не должно было произойти. Я не должна жаловаться и ныть, но я чувствовала, что выдыхаюсь. Я молчала, потому что боялась, что, если открою рот, произнести хоть слово, из него вырвется раскаленная лава.

— Аура… — осторожно пробормотал Адам. Вероятно, он не хотел, чтобы я утонула в собственных мыслях, как в вулканической лаве, которая плескалась у меня в мозгу, обжигая мыслями, и всевозможными догадками.

— Я хочу увидеть маму.

Я не сразу поняла, что это я сказала, а лишь после того, как Адам уставился на меня, как на пришельца из космоса. Его глаза стали просто огромными; он резко сел, щелкнул светильником. Я изумленно спросила:

— Что?!

— Ты сказала, ты хочешь увидеть свою биологическую мать. Но… ты…ты уверена?

Он еще сильнее нахмурился, если это вообще возможно.

Пока Адам смотрел на меня, словно моя голова внезапно клонировала сама себя, я обдумала эту мысль, и потому смогла закончить:

— Да… Я хочу знать, почему она меня отдала. Хочу все узнать…

— Ну… в этом есть смысл. — Адам произнес это голосом, полным сомнения. — Как ты собираешься ее искать?

Я задумалась. Оторвала взгляд от все еще изумленного лица друга, и перевела в потолок. Это разумный вопрос. Как я собираюсь ее искать?

Я медленно вздохнула.

Ощущение безнадежности отступало, освобождая дорогу зарождающейся надежде. Может, еще не все потеряно? Может, еще есть шанс начать свою жизнь заново? Я еще могу все исправить, стать обычной девушкой.

У меня может быть мама.

Она сможет мне все объяснить; может, и она меня ищет? Мне представилось, как я бегу ей навстречу, и моя мама непременно мне улыбается, мы вместе плачем от счастья, и я крепко обнимаю ее, а моя мама говорит, что любит меня. Потом, она говорит, что никогда не хотела меня оставлять, и она любит меня больше всех на свете, и я ей верю; ведь неважно, что произошло, — главное мама меня любит, и она нашла меня.

— Аура, как ты ее найдешь? — Адам повторил вопрос, и я, вздрогнув, вернулась в реальность.

— Я не знаю.

Мы вновь погрузились в ночную тишину, но я уже не могла вернуться к мечтам — я слышала дыхание Адама, видела кусочек месяца, глядящий на меня, сквозь шторы розовой комнаты.

— Я должна найти ее, и… я наконец нашла ее.

Адам удивился, а я неуклюже села, и зажмурилась. Сердце в груди глухо отбивало ритм.

— Что с тобой, Аура? Тебе плохо?

— Я писала о ней.

— О ком? Где? — Адам все еще выглядел озадаченным.

Я выбралась из одеяла, встала на ноги, прошлась по комнате. Мысль была такой яркой, такой обнадеживающей, что казалась живой энергией, пронзившей мое тело. Я облокотилась о письменный стол у окна, и медленно сказала:

— Я вспомнила об этом. Я писала о ней. В своем дневнике.

Наверное, я говорила безумные вещи, потому что брови Адама взлетели вверх:

— Вспомнила?

Ну, я не могла ему сказать о том, что Лиам преследовал меня длительное время, посылая мне записки, поэтому я солгала:

— Ну, да. В моем дневнике была запись о ней. Я написала о том, что я нашла ее.

Адам подозрительно прищурился. Его встрепанные волосы сейчас делали его похожим на ворона. Подозрительного ворона.

— Я почти знаю, о чем ты думаешь сейчас, Аура, — тон его голоса был бескомпромиссным. — Ты думаешь, что этот дневник, где ты возможно писала о своей биологической матери, был в твоем форде, который теперь принадлежит Экейну.

Я скрестила руки на груди:

— Что значит «возможно»? Я писала о ней. Это был мой почерк. Я искала ее. И нашла. Во-вторых, Экейн присвоил себе мою машину, поэтому она ему не принадлежит. Я хочу вернуть ее, и свой дневник.

Адам покачал головой, не веря своим ушам.

— Ты понимаешь, — его голос был строг, — что именно поэтому они могли прятать его? Чтобы ты больше мучилась?.. То есть… если у них нет мамы, почему она должна быть у тебя?

Я уставилась на Адама.

Его предположения были ужасны и жестоки, но кто сказал, что они могут быть не верны? Разве они не похитили меня? Разве Лиам не подкидывал мне издевательские записки, заставляя думать о том, что я могла убить отца и мать?

Они способны на все.

— Да, может быть ты прав, — пробормотала я.

— И все? — парень облокотился о спинку розовой кровати, невозмутимо скрещивая руки на груди.

— А что еще? — я была так же невозмутима сейчас. «А что еще?», — спросил Экейн несколько недель назад, когда я уточнила «Экейн» это имя или фамилия. Я прогнала из головы его образ и прислушалась к Адаму. — Я заберу дневник. И все.

Он фыркнул, впрочем, в голосе не было и доли веселья:

— Ты туда не пойдешь. Если хочешь, я сделаю это.

Что за бред? Если с ним что-то случится, я себя никогда не прощу.

— Нет, я так не думаю. Ты не пойдешь туда ни один, ни со мной, ни с кем-либо. Они ненавидят тебя за то, что ты мне помогаешь. Так что будет лучше, если ты просто останешься в машине в нескольких кварталах от дома. Они не станут убивать меня. Если бы хотели, сделали бы это давно. Они просто хотят, чтобы я мучилась — ты сам сказал.

— Смерть не самое худшее, что они могут с тобой сделать, Аура, — мрачно известил Адам. — Что, если ты нужна им для того, чтобы продать тебя на органы? У тебя ведь нет вредных привычек? А еще, на черном рынке весьма успешно приторговывают отдельными частями тела. Руками, ногами, например.

— Ты всерьез думаешь, что твоя ерунда меня испугает? — я надменно вскинула бровь (я не испугалась только потому, что не позволила этой мысли дойти до мозга). — Если бы это была правда, я бы давно уже была в мешке для трупов. Я заметила, ты отлично осведомлен в торговле органами, — добавила я, и посерьезнела: — Даже если это ловушка, я не испугаюсь, Адам. Пусть они боятся. Экейн теперь знает, на что я способна. Он знает, что, если в первый раз, моя рука не дрогнула, второй раз этого тем более не случится.

Адам хмуро слушал меня.

— На что ты способна? О чем ты говоришь?

— Я могла убить его, — пробормотала я, даже не поморщившись. Я ответила взгляд от шокированного лица Адама, уставившись на ночь за окном. — И, если бы в том пистолете были бы пули, я бы убила его.

— Ты стреляла в Экейна? — парень затаил дыхание. Я не знала, о чем он думал, но он явно не испугался и не ужаснулся; он не считает, что я какое-то чудовище.

Потому, что я не чудовище.

Это они — монстры. Те, кто сделали это со мной.