— Ты должна научиться любить себя, — говорит доктор Йорстин. — Любить свою уникальность, а не пытаться сравнивать с другими. Поверь, у всех есть недостатки. Даже у того, кто кажется идеальным.

— Я стараюсь. Но меня хватает лишь до первого зеркала.

— Дались тебе эти зеркала! И кто их только выдумал? Сколько нервических расстройств никогда бы не получили своего названия и номенклатурного номера, если бы никто не знал, как он выглядит… Подозреваю, само понятие «субъективного» изменило бы свое содержание. — Он на минутку задумывается. — На эту тему стоило бы пофантазировать.

— Эй, эй! — притворно нервничаю я. — Кое-кто еще никуда не ушел, док.

— Я помню, дитя мое… Вот тебе еще одна причина твоей внутренней нестабильности. Ты не слишком-то благоволишь собственному отражению в зеркале, и в то же время тебя выводит из равновесия твоя мнимая эмоциональная глухота. Тебя окружают люди, которым, как ты подозреваешь, ниспослан дар чувствовать ярче, глубже и свободнее. Ты испытываешь эмоциональное одиночество…

— Но при чем тут зеркало?!

— А при том, что тебе следовало бы прекратить искать в своих ближних кругах собственные отражения. Из людей получаются неважные зеркала.

— Я не ищу. А если все же ищу… может быть, в этом и кроется причина моей ненормальности?

— Право, стоило бы засандалить тебя куда-нибудь в английскую глубинку. Нет, лучше в Лондон, и не просто в Лондон, а в Вестминстер. Традиции, манеры, хороший тон… Уж там ты смогла бы оценить пределы своей эмоциональной открытости! Возьму на себя риск задеть твои чувства…

—.. которые все едино дремлют!

— …но ты не уникальна. Ты одна из нескольких миллиардов. Ничто не препятствует тебе потратить какое-то время на поиск во всем себе подобных. Существует прекрасный шанс, что это странное предприятие увенчается успехом. Ты, несомненно, обнаружишь пару сотен граждан Федерации с эмоциональным спектром, аналогичным твоему. Возможно даже, что среди них окажется пара-тройка молодых белокурых женщин по имени Антония Стокке-Линдфорс. Но стоит ли? Жизнь — это предмет, который заслуживает лучшего применения.

— Доктор, вы меня не слышите. Я не хочу быть тем, кто я есть. Я не выбирала себе такую участь. Понимаю, сейчас вы скажете, что никто не выбирал. Но я устала. Слышите?

Устала от собственной пустоты. Внутри меня серая пустота, там ничего нет. У всех есть, у этих ваших англичан есть, просто они не выставляют напоказ. А мне нечего предъявить. Я пустая.

— Это не так, дитя мое. Это не так.

— А как? Я не способна любить. Обладать — пожалуй. На какое-то время, пока предмет обладания мне не надоест. А он надоедает очень скоро. Знаете, сколько у меня было любовников?

— Знаю, — отвечает он почти торжественно.

— Потому что я даже привязаться толком не способна. Во мне нет места ни веселью, ни печали. Я никакая. Черт, я вам сто раз уже говорила: я даже плакать не умею.

— А я сто раз отвечал тебе, что нужно попытаться. Может быть, просто не было подходящего повода?

— Нормальные люди плачут. Но я не плакала, когда родилась.

— Злиться, по крайней мере, ты умеешь.

— И ненавидеть всех, кто лучше и краше меня…

— Никто тебя не лучше. Что за глупости?! Ты красивая девочка. Просто твоя красота особенная.

— …но даже ненавидеть я могу едва-едва. В четверть накала. На уровне старческого брюзжания. Может быть, все же Аспергер?

— Не льсти себе. Пациенты с синдромом Аспергера не страдают от него. Они полностью уверены в собственной нормальности… Скажи, а в постели ты притворяешься?

Вот это вопрос!

На короткое время я затыкаюсь и в уме формулирую несколько гипотез на сей счет. Ни одна меня не устраивает.

Поэтому вместо ответа я начинаю изображать стерву.

Выползаю из своего угла и, маняще распахнув глазки, дефилирую в сторону докторского кресла. На мне обычная белая полупрозрачная пелерина, поэтому я расчетливо приближаюсь к нему со стороны света, чтобы он видел, что под пелериной на мне ничего нет. Покачиваю тем, что у меня вместо бедер, и на ходу подбираю подол своего одеяния кончиками пальцев…

Но доктор Йорстин повидал в своей практике слишком многое, чтобы повестись на эту нескладную фигню.

Сочувственно улыбаясь, указательным пальцем он проводит между собой и мною незримую черту.

Я тоже не дура. Я все понимаю и отступаю с притворным вздохом.

— Дьявол вас побери, док. Из меня даже стервы приличной не получится.

— Для стервы ты слишком мало любишь себя. Пусть это послужит тебе дополнительной мотивацией… Все же подумай о собаке. Не хочешь?

Энергично мотаю головой.

— Я не хочу быть вожаком стаи. Вообще не хочу ни о ком заботиться.

— И в чужой заботе нуждаешься мало.

Что есть, то есть.