Еще вчера Маша карабкалась по отвесным скалам, цепляясь онемевшими пальцами за едва заметные глазу выступы и трещинки в камнях, с отвращением выслушивая ободряющие окрики тренера-кёкана. А потом в маленьком домике под соломенной крышей пила несладкий чай из темной от времени чашки, неудобно поджав ноги, пытаясь вникнуть в треньканье сямисэна и с трудом сдерживаясь от неуместных во время церемонии расспросов.

Но уже сегодня, ранним утром, она сидела в дальнем углу многоместного гравитационного транспорта с опознавательными знаками Департамента чрезвычайных ситуаций, сонная, с опухшими глазами и нечесаной головой, и ждала эвакуации.

– Вы должны нас извинить, – с печальной улыбкой говорил каждому отбывающему какой-то небольшой чиновник из местной администрации. – Но природа сильнее человека. Приезжайте еще, в следующий раз все будет хорошо. Обещайте, что приедете, иначе мне придется сделать сэппуку, чтобы сохранить честь.

«Я в отпуске, – мысленно повторяла Маша. – У меня отпуск, и меня это не касается. Здесь полно умных, взрослых людей. Они прекрасно справятся без меня».

По небу, толкаясь и набегая одна на другую, с какой-то излишней резвостью катили низкие сизые тучи. Временами их тугие подбрюшья освещались вспышками невидимых молний. Погода словно бы специально испортилась, дабы усилить тревожное настроение. Люди из персонала отеля, облаченные в фирменные кимоно, образовывали живой коридор от центрального входа до посадочной площадки, чтобы постояльцам некуда было улизнуть. При этом они беспрерывно кланялись и говорили слова сожаления. Лица у всех были серые, как рисовая бумага (кстати, съедобная). Сенсорный голод – не тетка, и Маша против собственной воли вслушивалась в разговоры пилотов. Она уже немного понимала токийский диалект, но пилоты общались на каком-то абсолютно непонятном наречии. Ей понадобилось привстать со своего места и заглянуть в кабину, чтобы понять причину: то были айны, и никто не понимал их беседы, кроме них самих. Впрочем, несколько вполне японских слов повторялись с неприятной частотой: камманна, бодайна и кусо-кёрю.

К официальной версии причин экстренной эвакуации острова Кимицусима эти слова никакого отношения не имели.

«Я в отпуске, – упрямо думала Маша. – Сказано: цунами, значит, цунами. Кто я такая, чтобы не верить всем этим людям?»

Салон понемногу заполнялся, свободных мест почти не оставалось. Несмотря на прерванный отдых, никто не выказывал недовольства; разговаривали вполголоса, со значительными интонациями, словно совершалось какое-то важное и чрезвычайно ответственное действо. Даже дети не капризничали, хотя и приставали к родителям с однообразными недоуменными вопросами. Кто-то, должно быть – самый маленький, все же не сдержался и захныкал, но не потому, что был напуган, а просто от недосыпу. Маша забилась в уголок салона, чтобы никому не мешать. Да на нее и так никто не обращал внимания. Она достала из кармана курточки браслет-коммуникатор, который поклялась не включать до конца отпуска.

– Ты с ума сошла, Машечка, – сонно пробормотала Стася Чехова. – Еще только пять утра! И ты, как я помню, в отпуске…

– А у нас тут цунами, – пояснила Маша одними губами.

– Ух ты! – сказала Стася завистливо. – Потом фотки покажешь?

– Ты можешь выяснить, что такое стряслось в Тихом океане, что нас выгоняют из отеля ни свет ни заря?

– Но ты и сама можешь, – удивилась Стася.

– Не могу. Я по собственной воле отключилась от всех ресурсов Тезауруса.

– Зачем?!

– Я же в отпуске.

Стася несколько раз хлопнула ресницами, пытаясь проникнуть во всю глубину этой мысли. Потом спросила:

– А ты сейчас где?

– На острове Кимицусима. Это в Японском море.

– Хорошо, – согласилась Стася. – Сейчас посмотрю. А заодно подключу тебя к ресурсам. Удивительно, как ты выдержала столько времени без связи с внешним миром!

«Я сама себе поражаюсь», – подумала Маша и решила впредь не поступать столь опрометчиво. Доступ к ресурсам Тезауруса ей сейчас явно не повредил бы.

– Дамы и господа, – прозвучал в динамиках спокойный, внушающий уверенность мужской голос. – Говорит первый пилот Синсада. Через пять минут мы взлетаем. Прошу не покидать занятые места до набора высоты…

Маша тотчас же встала и, запинаясь за чужие ноги в тесном проходе, двинулась к люку.

– Девушка, – спросил кто-то с громадной иронией. – А к вам сказанное не относится?

– Я оставила в номере кошку, – брякнула Маша наугад. – Свою любимую кошку. Без нее я никуда не полечу. В конце концов, это не последний рейс.

– Как можно быть такой легкомысленной! – проворчала какая-то старушка. – Оставить в номере кошку! Одну! Это ведь не зонтик, не сумочка, это, ma chérie, кошка!..

Маша и сама уже поняла, что история с сумочкой стоила бы ей меньших моральных издержек. Куда предпочтительнее прослыть гламурной дурочкой, чем бессердечной распустехой. Бормоча извинения, она добралась до люка и обнаружила, что трап убрали.

– Коллега, помогите мне! – сказала Маша строгим голосом, обращаясь к невысокому, но очень крепкому на вид юноше в форменном костюме Департамента, стоявшему спиной к люку.

Тот обернулся, демонстрируя на смуглом лице полную бесстрастность. Должно быть, за свои небольшие годы он уже всякого повидал и послушал.

– Отчего вы решили, что мы коллеги? – осведомился он.

– Сейчас объясню, – пообещала Маша.

Равнодушно пожав мощными плечами, он без видимого усилия ссадил ее на бетон. В его руках Маша на миг почувствовала себя одноименной куклой из детской комнаты.

– Итак? – спросил юноша.

– Меня зовут Маша.

– А меня Сабуро. И сейчас самое время объяснить…

– Вы действительно третий сын у своих уважаемых родителей? – спросила Маша.

Сабуро осекся и слегка наморщил низкий лоб под жестким черным ежиком. Затем произнес длинную фразу по-японски.

– Мне жаль, Сабуро-сан, – сказала Маша. – Вакаримасэн.

Это слово она выучила, потому что повторяла его здесь буквально на каждом шагу. Отчего-то местные жители и персонал брали за правило обращаться к ней на японском языке.

– Это вы меня извините, – сказал Сабуро, потемнел лицом и коротко поклонился. – Я было подумал, что вы нихондзин… из наших.

– Всякое бывало, – хмыкнула Маша, – но за японку меня никто еще не принимал. Наверное, все дело в том, что я не до конца еще проснулась.

Сабуро вежливо посмеялся.

– Приятно было познакомиться, Маша-сан, – сказал он. – Но вам пора покинуть остров. Для меня будет несравненным удовольствием еще раз предложить вам помощь…

– Я энигмастер, – быстро сказала Маша. – Меня зовут Мария Тимофеева, мой личный номер ноль сорок – пятьсот восемьдесят два.

Сабуро замолчал, извлек из нагрудного кармана темные очки и отлаженным движением водрузил на нос. Он сразу стал похож на робота-убийцу из местного сериала «Тераминадору тай Годзира». У Маши дома были такие же очки со встроенным терминалом доступа к ресурсам Тезауруса, тоже японские, только радужные и, понятное дело, локализованные.

– Все верно, – сказал Сабуро и вернул очки на место. Он сразу сделался официален, отступил на шаг назад и низко поклонился. Видно было, как юноша старается выглядеть смущенным. – Прошу простить мою дерзость, энигмастер-сан. Но я по-прежнему не понимаю, что вас здесь удерживает.

– Мне интересно, – ответила Маша немного сердито. – Что тут непонятного?

Люк за ее спиной захлопнулся, транспорт грузно всплыл над площадкой и взял курс на материк. На фоне зловещих облаков он напоминал аккуратного и очень деловитого кита. Маша и Сабуро проводили его взглядами.

– Ничего, Маша-сан, – сказал Сабуро. – Это не последний борт. Я успею вас отправить. У нас есть еще пара спокойных часов.

– А что потом?

– А потом, – Сабуро задумчиво окинул взором зеленые окрестности. – Потом будут очень беспокойные сутки. А то и двое.

– Хорошо, – Маша чувствовала себя одетой не по погоде, в отпускных клетчатых шортах, розовой футболке с белой надписью «Curiouser and curiouser» и тонкой бежевой курточке с капюшоном, которую продувало насквозь. Она уже была не прочь отсюда убраться. В конце концов, есть такое слово «отпуск». – Вы объясните мне, что происходит, и я, очень может быть, оставлю вас в покое. Согласны? – Сабуро как-то чересчур энергично закивал. – Это ведь не цунами, не так ли?

Маша уже знала, что никаких опасных тектонических явлений в океане отмечено не было. Так, подвижки, толчки – обычное дело. В океанических пучинах все время что-то происходит… Об этом ей сообщила Стася Чехова по браслету. Но хотелось бы услышать подтверждение из первых уст.

Между тем Сабуро не спешил с ответом. Он снова внимательно обозрел пейзаж, словно видел его впервые. Затем понаблюдал за движением воздушных масс и перенес внимание на носки своих ботинок. Маша закусила губу и старательно наступила ему легкой серебристой босоножкой на левый носок.

– Это называется «испытывать терпение», – пояснила она. – Так вот: оно закончилось, испытывать больше нечего.

– Лучше вам все же покинуть остров, – сказал Сабуро, даже не поморщившись. – Ничего, что заслуживало бы внимание энигмастера, здесь не случится.

– Ага, – сказала Маша. – Значит, все-таки что-то случится?

– Пойдемте, Маша-сан, – молвил Сабуро с трагическим вздохом, что мало вязалось с его могучей фигурой. – Но помните, что вы обещали улететь, когда все узнаете.

«Не обещала, – подумала Маша. – Улететь и оставить в покое – разные вещи». Но вслух говорить по понятным причинам не стала.

Они обошли ближайший транспорт, понемногу заполнявшийся очередной партией отбывающих, и сразу свернули в рощу молодых криптомерий. На крохотной полянке, прямо на клумбе, располагался мобильный командный пункт. Со стороны он выглядел как эскимосское иглу правильных очертаний и неожиданного защитного, болотного в темных блямбах, цвета. Вход был наглухо зашторен и, по-видимому, «заговорен», а на верхушке купола трепетала призрачная пелерина антенны федеральной связи. Его особенность заключалась в том, что в любой момент пункт мог сняться с места и улететь по своим делам. В случае цунами такое свойство было просто неоценимо. Маше и прежде доводилось видеть МКП в разных ситуациях, и она всегда поражалась тому, как можно принимать ответственные и осмысленные решения в подобной тесноте и колготне. К примеру, Хубрехт Анкербранд, генеральный инспектор Тезауруса, придумал способ экстренной пылевой защиты поселения Форт Саган на Марсе, подстригая розы в саду. Арманда Бенатар, тоже генеральный инспектор, руководила спасением застрявших в глубоководном желобе Кермадек экскурсантов, не отрываясь от вышивания на пяльцах (правда, по окончании спасательной операции ей пришлось спороть все, что она там накосячила). Приблизившись к МКП, Сабуро негромко произнес несколько слов в невидимый микрофон, который, очевидно, скрывался в стойке воротника. Судя по тому, как он вздернул голову и слегка попятился, в ответ на него наорали, а затем в самой жесткой форме дали какое-то указание, несовместимое с Машиными намерениями.

– Я все равно войду, – кротко сказала Маша, отодвигая опешившего юнца от входа.

– Как?! Каким образом?..

– Я же энигмастер.

Она шепнула заговоренному люку заветное слово (этой магической последовательности звуков, открывающей любые интеллектронные запоры на территории Федерации, ее научил Тёма Леденцов по прозвищу, конечно же, Леденец, знаток умной техники и связанных с нею секретов) и прошла внутрь.

– Фудзивара! – услышала она грозный окрик. – Бака-да! Нани-тэмэ?! Китигай!

Из полумрака на них надвигался грузный бритоголовый японец в просторных шортах и рубашке военного покроя. Жидкие усы его агрессивно топорщились. Доступные обзору части конечностей были покрыты густой многоцветной татуировкой.

Обильно и низко кланяясь, Сабуро пустился в объяснения, из которых Маша могла понять лишь часто употребляемое слово «энигумасутару». Перед отпуском она подумывала загрузить себе в память экспресс-курс токийского диалекта, но сочла, что ради полутора недель праздного времяпрепровождения смысла в том немного, а ресурсы мозга, хотя и считаются необозримыми, а все ж таки не резиновые и могут быть заняты более полезной информацией. Поэтому она не вникала в суть словопрений между Сабуро и его предполагаемым боссом, а вместо этого с интересом оглядывала внутренние интерьеры МКП. Все, как она и предполагала. Темно, тесно, на громадных экранах видеалов прыгают изломанные линии графиков, силуэты операторов кажутся зловещими призраками, атмосфера наэлектризована необъяснимой тревогой до такой степени, что волосы потрескивают от статики.

Между тем бритоголовый босс наконец снизошел до пристального изучения объекта его неудовольствия.

– Ната ва нихондзин дэс ка? – прорычал он, поводя усами.

– Я русская, – сказала Маша, немного раздраженная невежливым обхождением. – Извините, если не оправдала ваших надежд.

Босс промычал что-то недоверчивое и, сразу утратив к ней интерес, снова напустился на несчастного Сабуро.

Маша была особенной девушкой и сама это понимала. В какой части света она бы ни появлялась, ее принимали за свою. В Париже у нее спрашивали дорогу на Елисейские поля. На улочках Старого Иерусалима к ней обращались одновременно на трех языках, ни одного из которых она не знала. Пожалуй, только в Экваториальной Африке для нее делали исключение. Теперь еще и Япония… Причиной всему были жесткие черные волосы, которые не удержать банданой, не скрыть под беретиком, узкое смуглое лицо и нос клювиком, а еще карие глаза с незатухающим огоньком любопытства. Кто бы мог подумать, что союз русского папы и испанской мамы способен привести к таким удивительным последствиям!

Судя по всему, Сабуро так и не справился с миссией по допущению Маши к тайнам острова Кимицусима. Возможно, он не очень и старался. Рыкнув напоследок, босс удалился вглубь помещения, а Машу под локоток вывели на свежий воздух.

– Мне очень жаль, – сказал Сабуро, пряча взор. – Но вам все же придется покинуть остров.

– Кто такой Фудзивара? – спросила Маша.

– Это я, – ответил Сабуро и поклонился. – Меня зовут Сабуро Фудзивара, и я действительно третий сын у моих досточтимых родителей. Как вы справедливо уяснили из моего имени. Япония – страна традиций.

– У вашего начальника интересные татуировки.

Теперь Сабуро и в самом деле выглядел не на шутку смущенным.

– Профессор Танака – настоящий гокудо, – пояснил он. – У вас принято говорить – якудза. Поэтому он несколько… гм… авторитарен. Танака-сэнсэй принадлежит к влиятельному синдикату Кодзима, который контролирует небольшие острова Родины Солнца.

– А профессор он тоже настоящий? – спросила Маша иронически.

– О да, – сказал Сабуро. – Танака-сэнсэй является уважаемым специалистом в области палеонтологии и криптобиологии. Его труды изучают в университетах.

– Наверное, его познания очень кстати для предупреждения стихийных бедствий.

– Вам нужно понимать некоторые особенности наших традиций, Маша-сан. Исторически сложилось, что в минуты испытаний якудза приходили на помощь населению зачастую раньше правительства. К тому же, их методы управления в экстремальных ситуациях бывали не в пример эффективнее.

– Я представляю, – сказала Маша.

– Существуют предубеждения, – продолжал Сабуро, между делом уводя ее все дальше от купола МКП. – Но якудза давно уже не те зловещие преступники, что были когда-то. Это всего лишь одна из освященных вековыми обычаями субкультур. Иногда они бывают весьма полезны. Вот как сегодня…

Маша решительно освободила руку от его бережной, но настойчивой хватки.

– Мне жаль не меньше вашего, Сабуро-сан, но мы не договорились.

– В конце концов, я мог бы применить силу.

– Вы тоже гокудо? – спросила Маша.

– Нет! – с жаром воскликнул Сабуро. – Как такое могло прийти вам в голову?!

– Я так и подумала, – сурово сказала Маша. Она умела выглядеть неприступной, когда очень хотела. – Вы, верно, знаете, что профессиональное сообщество энигмастеров, – Маша сознательно не употребляла термин «Тезаурус», поскольку он мало о чем говорил непосвященным, – имеет свои преимущества. В частности, оно бывает крайне злопамятно. Препятствовать энигмастерам в исполнении профессиональных обязанностей себе дороже. То есть, мы никому не отказываем в помощи, и все же…

– Но ведь вы, кажется, в отпуске, Маша-сан, – возразил Сабуро с внезапной прозорливостью.

– С чего вы взяли? – поразилась Маша. Ей всегда был любопытна логика рассуждений дилетанта, ведущая к верным умозаключениям. Да, не время и не место, но тут уж ничего нельзя было поделать.

Впрочем, аргументация, приведенная юношей, ее несколько разочаровала своей примитивностью.

– На острове Кимицусима энигмастерам делать нечего, – пояснил Сабуро. – Здесь ничего и никогда не происходит. Посудите сами, Маша-сан: что может происходить в человеческом сообществе из полутора тысяч человек, одну треть которого составляет служба гостиничного сервиса? Ну разве что в предбаннике офуро кто-нибудь перепутает кимоно…

Маша порозовела. Вряд ли Сабуро имел в виду что-то определенное, но третьего дня именно она после горячей кедровой купели ушла в номер в чужом сиреневом кимоно. И чужих сандальках-гэта. А все потому, что глубоко задумалась о судьбах человечества после того, как наша галактика столкнется с Туманностью Андромеды. Ничто так не располагает к размышлениям о возвышенном, как деревянное корыто с кипятком. До означенного события оставалось еще примерно три миллиарда лет, но Маша не могла ждать так долго.

– И тем не менее прямо сейчас здесь что-то происходит, – заметила она не без иронии.

Теперь настал черед Сабуро менять цвет лица.

– Цунами, – сказал он, – это всего лишь цунами. Не нужно делать из него больше, чем оно того заслуживает. Цунами на Японских островах отнюдь не редкость, и мы не относимся к ним, как к чему-то из ряда вон выходящему…

– Я помню, – сказала Маша рассеянно. – У вас тут страна традиций.

– Да, – сказал Сабуро. – Традиции вносят в нашу жизнь гармонию, а также позволяют ощущать неразрывную связь с предками. Аутентичность для настоящего японца – не пустой звук. Но существуют традиции, в которые мы предпочитаем не посвящать гайдзинов, то есть чужестранцев. Пойдемте, Маша-сан, – его пальцы стальным браслетом сомкнулись на ее запястье («Хватка дзюдоиста», – отметила Маша), – я доставлю вас на борт транспорта. Вам пора улетать.

– А что такое камманна? – спросила Маша. – И, заодно уж, бодайна?

– Слова, – беспечно ответил Сабуро. – Два японских слова. Одно означает «немедленно», а другое – «улетать».

Лгать он явно не умел.

Они шли по засыпанной белым гравием узкой тропинке, между аккуратными кустами с мелкой плотной листвой и большими влажно-розовыми, как собачья пасть, цветами.

– Подождите, – сказала Маша. – Камушек попал в босоножку.

Она деликатно и в то же время решительно высвободила руку и оперлась о широкое, как книжная полка, плечо юноши.

– Забавно, – продолжала Маша, стоя на одной ноге и копаясь с ремешком другой босоножки, – почему серые гуси летят на восток, а не на запад? Ведь, кажется, не сезон…

– Простите, Маша-сан, – сказал Сабуро, настороженно разглядывая ползущие по небу низкие тучи, – где вы увидели серых гусей?

Когда он опустил глаза, то обнаружил, что остался на тропинке в полном одиночестве.

– О нет! – горестно вскричал Сабуро. – Госпожа энигмастер! Маша-сан! Вернитесь немедленно!

Ему почудился слабый шорох в кустах. Юноша всей своей немалой массой вломился в живую изгородь. Серебристая босоножка, застрявшая в ветвях, – и более никаких следов. Сабуро озирался, стоя с несчастной босоножкой в руках. Он чувствовал себя идиотом и неудачником. Искать на пустом острове сумасбродную девицу выглядело неблагодарным занятием. И еще ему предстояло тягостное объяснение с профессором Танака.

Фокус с босоножкой был для Маши чистой импровизацией. Обычно для таких целей она пользовалась сумочкой, в которой никогда не носила ничего более ценного, чем зеркальце и тюбик помады. Но сейчас сумочки в руках не было, а расставаться с курткой на прохладном ветру и под грозовыми тучами не хотелось. Все это время Маша находилась в слепой зоне позади Сабуро, ожидая, пока он как настоящий мужчина пустится на поиски, то есть начнет усугублять уже совершенные им ошибки. «Брось босоножку, брось», – шептала она беззвучно. Но Сабуро, повертев бесполезный предмет в руках, зачем-то сунул его в карман и двинулся дальше в кустарниковые заросли. «Какой ты», – пробормотала Маша раздосадованно. Бродить по острову наполовину босиком ей тоже не улыбалось.

Оставив своего бывшего спутника заниматься поисками, Маша отправилась в сторону отеля. Все, что ей нужно было сейчас, так это работающий видеал с выходом в Глобальную информационную сеть. Что будет дальше, она пока не задумывалась. В конце концов, что такое цунами? Всего лишь высокая волна, которая вряд ли взберется по гористому склону на достаточное расстояние. Чтобы нанести серьезный урон отелю, она должна быть высотой никак не меньше тридцати метров, а для таких цунами, если верить информации от Стаси Чеховой, никаких оснований не имелось. И вообще, в историю с цунами Маша верила все меньше.

Площадка перед отелем была пуста: должно быть, персонал покинул остров с последним транспортом. Вдалеке, над лесным массивом, одиноко висела желтая в черную полоску гравиплатформа. К ее брюху зачем-то были приторочены дополнительные батареи – громадные цилиндры зловещего черного цвета с различимыми даже на таком солидном расстоянии грозными знаками. То ли высматривала, не остался ли кто не охваченный эвакуацией, то ли ожидала наступления катаклизма. О том, что она охотилась за Машей, думать не хотелось.

Маша вошла в отель через служебный вход. Отель был маленький, в национальном стиле, напоминавший грибную кучку, только вместо шляпок были темно-зеленые двухскатные крыши с выгнутыми краями. Миновав пустую кухню (плиты были выключены и накрыты прозрачными чехлами, посуда убрана в шкафчики, большие ножи с деревянными рукоятками разложены аккуратными рядами на разделочном столе), она попала в обеденный дворик под открытым небом. Здесь она сняла последнюю босоножку и, ступая на цыпочках, прошла в холл. В лобби-баре, помнится, был видеал, но сейчас он куда-то исчез. Бармен, которого звали Акира, проявил лучшие черты натуры и перед эвакуацией привел рабочее место в идеальный порядок. Последняя надежда оставалась на стойку администратора. Хотя она и называлась «рэсэпусён», но хозяйничал там обыкновенно обаятельный француз по имени Жильбер Мацумура, прекрасно говоривший по-русски, впрочем, как и на прочих глобальных языках. Несмотря на японские корни, он принес с берегов Сены, а то и Луары, легкое отношение к жизни и типично европейское шалопайство.

Нужно было отметить, что свою репутацию Жильбер в Машиных глазах всецело оправдал.

Помимо каких-то цифровых ключей россыпью (явно не от номеров, которые «заговаривались» по желанию постояльцев мнемонически), увядшей белой хризантемки, надкусанного чизбургера и ополовиненного бокала какого-то темного вина, на стойке обнаружился и включенный видеал в режиме ожидания. «Жильберчик, je t’aime», – прошептала Маша, устраиваясь перед видеалом так, чтобы видеть все входы в холл и сохранять пути к отступлению.

Юный Сабуро Фудзивара допустил непростительную ошибку. Не стоило ему секретничать, да еще пытаться избавиться от Маши против ее воли. Нужно было сразу все выложить начистоту. А еще предложить участие в шаблонных спасательных процедурах. Вот уж чего Маша не любила – так это сознавать себя винтиком в большой, отлаженной, полезной, но все же машине! Она сразу вспомнила бы, что находится в отпуске, что здесь и без нее хватает сильных рук и умных голов, один свирепый профессор Танака чего стоит, и вежливо отнекалась бы от такой чести. И все были бы довольны. Вот во что выливается непонимание славянского менталитета. Испанского тоже. И, кстати, женской натуры. Особенно когда славянско-испанская девушка – энигмастер.

Итак, что у нас есть?

Тотальная эвакуация небольшого острова в Японском море из-за угрозы цунами. Полторы тысячи живых душ – пустяковая операция. Скукота, рутина.

Да и угроза, судя по всему, мнимая. Следовательно, причина в чем-то другом.

Отсюда главный вопрос: что может представлять опасность для целого острова?

Что у нас есть еще?

Старательно, пусть и без большой выдумки, обходящий тему в разговоре сотрудник спасательной службы по имени Сабуро. Имя его означает «третий сын», и хотя бы это однозначно соответствует действительности. Впрочем, даже если бы он и здесь попытался соврать, к проблеме это ничего не добавило и не убавило бы тоже. Занятно: вначале он был готов посвятить Машу в детали операции. Но после общения с шефом-грубияном резко изменил свою позицию.

Агрессивно настроенный шеф спасателей с замашками мелкого криминального вожачка. Гокудо из синдиката Кодзима, выдающий себя за профессора. И, по заверениям того же Сабуро, действительно таковым являющийся. В какой бишь области научного познания? Палеонтология и криптобиология. Интере-е-есно… Это так случайно вышло или он здесь, со своими познаниями, неспроста?

Коль скоро он профессор, да еще, по словам Сабуро, уважаемый, то у него должны быть опубликованные научные труды. И в них отчего-то хочется заглянуть хотя бы даже одним глазком.

И все это успеть за два… нет, уже полтора спокойных часа. Потому что потом начнутся часы беспокойные, и тут уж не до размышлений.

Но что если никто из Машиных оппонентов не лгал, а Стася чего-то не учла и на остров и вправду катится громадная волна? Здоровенный водяной кулак темно-зеленого цвета, ужасная взвесь донного ила, гнилых водорослей, дохлых рыб и обломков кораблекрушений? Это позволяет взглянуть на происходящее под иным углом. Сабуро потому не понимал, чего Маша от него добивается, что с самого начала сообщил ей все как есть. Профессор же Танака наорал на обоих, потому что у него совершенно не было времени на объяснения с любопытной дурочкой, которую он впотьмах принял было за нихондзин. Равно как и на воспитание нерадивого сотрудника, в самую горячую пору самовольно оставившего вверенный ему важный пост…

В этом случае лучшим, что могла бы сделать Маша, было разыграть роль дурочки до конца, много краснеть, виновато вздыхать, тупить глазки долу и сию же секунду явиться на МКП для экстренной эвакуации подальше от всего этого безобразия.

Чем нанести серьезный урон репутации энигмастера-профессионала. Причем не только собственной, а и того же Хубрехта Анкербранда, той же замечательной Арманды Бенатар и, что абсолютно невыносимо, того же Эвариста Гарина, блистательного, неподражаемого, из лучших лучшего. Лучшего во всех смыслах.

«Энигумасутару? Гм… давеча вертелась у нас под ногами какая-то девчонка-гайдзин… из этих самых… глупая в той же степени, что и наглая. Помочь ничем не помогла, но драгоценного времени отняла изрядно, да еще и настроение всем испортила…»

Собственно, против гипотезы о цунами было несколько сильных аргументов.

Для начала, два часа на подход цунами к берегу – это слишком много. Обычно все случается быстро, за какие-то минуты. Потому цунами и приносят столько несчастий, что подкрадываются внезапно.

Следующий аргумент состоял в том, что Стася Чехова всегда и все учитывала. Коли уж она сказала, что не должно быть цунами, стало быть, и не будет.

И наконец, Машина интуиция, которую в корпусе энигмастеров ценили и развивали специально. Если у Маши внутри, где-то под сердцем, вдруг начинал копошиться докучный червячок по имени Здесь-Что-То-Не-Так, то практически всегда это означало, что именно здесь именно не так что-то и было.

«Что там были за слова? – подумала Маша, входя в лингвистический кластер видеала. – Камманна? Бодайна…» Малыш Сабуро безыскусно заливал насчет их значений. Неглубоких Машиных языковых познаний было достаточно, чтобы уловить несоответствие конструкции лексических единиц и приписываемых им значений. Ее подозрения с блеском оправдались.

«Камманна» означало «медлительный», а «бодайна» – огромный».

Ну что ж… Эти эпитеты вполне можно было приклеить к ожидаемому цунами. Хотя Маша была почти уверена, что ее желали не просто обмануть, а злостно обдурить и лишить главного приза.

«И еще что-то, – попыталась она вспомнить. – Кюсю? Рюкю? Но это названия островов. Зачем пилотам-айнам нужно было о них рассуждать?» Она закрыла глаза, сосредоточилась, обратилась к акустической памяти – своему сильному месту. С музыкальным слухом у Маши и так было неплохо, а уж ритмические последовательности она запоминала хорошо и надолго.

«Кусо-кёрю, вот».

Она ввела эти слова в строку переводчика.

Смущенно хихикнула, плутовато оглянулась, не читает ли кто с экрана через ее плечо, а затем довольно откинулась на спинку кресла.

Из разрозненных кусочков понемногу складывалась чрезвычайно захватывающая мозаика.

Похоже, Маша узнала, какую древнюю традицию пытались оградить от вездесущих гайдзинов.

«Большой, медлительный динозавр», – говорили пилоты. И присовокупляли к последнему слову неприличный эпитет.

Маша даже рассердилась немного. «Вы не хотели показать мне Годзиллу. Так нечестно!» Скрывать информацию от энигмастера – последнее дело. Для энигмастера, чтоб вы знали, информация есть основной инструмент профессии… В то же время ей хотелось крутиться в кресле и хлопать в ладошки, припевая: «Интересно, интересно, интере-е-есно!..», хотя обстоятельства к тому располагали менее всего.

По мере того, как Маша овладевала эмоциями, к ней возвращалось и критическое восприятие реальности.

Годзилла был плодом вымысла, кинематографическим монстром, что олицетворял собой неизжитую боль от ядерных бомбардировок и страх перед их повторением. Годзилла никогда не существовал в природе, да и не мог бы существовать по целому ряду причин, одна из которых заключалась в том, что живую тушу размером с небоскреб раздавил бы собственный вес.

«Неужели не Годзилла? – мысленно огорчилась Маша. – Какая жалость! Это было бы лучше всякого цунами…»

Тогда что же?

Она вспомнила о профессоре Танака. Его научный интерес был последней живой ниточкой, что в обход банального природного катаклизма вела к гигантскому чудовищу из старого кино.

Маша глянула на часы: времени было еще навалом. За сто десять спокойных минут ей предстояло найти в Глобале сведения о профессоре Танака и его трудах. И по возможности извлечь из них что-нибудь полезное.

Поиск начался с неприятного сюрприза. То есть, ученых с фамилией и даже именем Танака она нашла несколько тысяч, но никто из них не был криптозоологом. И не выглядел вожаком бандитской шайки.

Маша вдруг вспомнила: «профессор Танака» – такой был псевдоним у актера, игравшего упитанных злодеев-азиатов в классических боевиках. Поскольку у нее не было оснований отказывать современному тезке актера в специфическом чувстве юмора, Маша решила подойти к поискам более творчески. Криптозоолоогия – довольно экзотическая наука в эпоху, когда снежный человек находится под защитой природоохранных ведомств, морской змей плещется в гонконгском океанариуме, а посмотреть на конгозавра в природной среде на озере Теле организуются экскурсионные туры. Следовательно, по-настоящему увлеченными, а главное, фундаментальными исследователями в этой области могут быть единицы.

«Единиц», впрочем, тоже набралось не на одну сотню. Маша с любопытством вглядывалась в лица этих странных людей, словно бы освещенные изнутри огоньком фанатизма. Кем же еще можно быть, чтобы искать то, что давно уже найдено, и радоваться обнаружению в добром здравии какого-нибудь гигантского геккона, на самом деле – не слишком крупной, но крайне скрытной ящерки, что считалась вымершей вот уже несколько сотен лет?!

Впрочем, круглая физиономия Дзюнъити Хисамацу, доктора биологии из университета Тохоку, даже в таком странноватом обществе сохраняла свирепое выражение. Маша не завидовала его студентам. Она только не поняла, зачем ему скрывать свое подлинное имя под псевдонимом, если в Глобале так просто докопаться до истины. Возможно, здесь была замешана еще какая-нибудь местная традиция. Например, для каждого рода деятельности – свой псевдоним. А для семейного, к примеру, круга – настоящее имя. Но возникал вопрос, что было для Хисамацу-сэнсэя семьей – уж не синдикат ли Кодзима! Тоже интересно, но могло подождать…

У профессора Хисамацу отыскалось три больших монографии, а также не менее полусотни статей, и все на японском языке. Маша уже начинала жалеть, что так легкомысленно отнеслась к расширению своих лингвистических познаний. Встроенный переводчик как умел справлялся со своими обязанностями, но иногда плоды его трудов были поливариантны и взаимоисключающи, как то: «давно вымер (вар.: недавно вымер)… пятнистый императорский кот (вар.: полосатая самурайская собака)». Да и перлов хватало.

Маше все сильнее казалось, что она громоздит глупость на глупость, что ищет в прекрасно освещенной комнате большую черную кошку, которая даже и не думает прятаться. Сидит, вылизывает лапу и поглядывает на Машины потуги с общеизвестной кошачьей иронией.

Только она совсем не черная. А перламутровая.

Кто-нибудь встречал в природе перламутровых кошек?

Переводчик как раз споткнулся на очередном заголовке, мучительно выбирая между «жемчужный» и «перламутровый». Все потому, что ему нужно было как-то пристегнуть этот эпитет к существительному «гора».

Маша со вздохом пресекла его страдания и прочла что получилось. «Жемчужный Утес в мифологическом дискурсе эпических повествований малых островов Родины Солнца на примере «Кайдзю-моногатари» и ряда несистематизированных источников». Хотелось верить, что Хисамацу-сэнсэй хотя бы сам понимал, о чем его исследование. Или переводчик умничал, что тоже не исключалось.

Маша по диагонали пробежала взглядом небольшую в сравнении с монографиями статью, не обращая внимания на переводческие ляпы. Задержалась на таблицах в приложениях. Нахмурив брови, вернулась к статье. Снова обратилась к приложениям: теперь ее заинтересовал текст собственно «Кайдзю-моногатари». Со старояпонским переводчик обошелся особенно вольно, хорошо хоть от себя ничего не вписал. «Интере-е-е-есно…» – напевала Маша, позабыв обо всем на свете. «Кайдзю-моногатари», иначе – «Повесть о чудовище», по размерам не превышала школьного изложения на тему «Как я провел каникулы». В ней высоким штилем излагалось приключение некого рыбака, заброшенного страшной бурей на остров Хагэхати (этот топоним переводчик счел за благо перевести как «Мертвая голова», но, словно бы устыдившись собственного полета фантазии, сделал уточнение: «Лысый череп»). От пережитого ужаса и страданий рыбак, которого звали Ватасиваэби, изрядно повредился рассудком. Когда буря утихла и рыбака сняли с каменистого, напрочь лишенного растительности клочка суши (один ри в длину, а в ширину и половины того нет), он понес какую-то болезненную чушь. Будто бы в самый разгар стихии пучина разверзлась и на остров ступило чудовище по имени Жемчужный («Перламутровый!» – не изменил себе переводчик, задержавшись на слове «синдзю») Утес в рассуждении отправить его на дно морское, благо размеры позволяли. Почему Жемчужный, автор не объяснял, но это было вполне в мифологической традиции: просто давать вещам имена, о смысле которых читателю оставалось лишь гадать, а не догадаешься, так сам дурак и получаешься… Уж совсем было занесло чудовище ногу с тем, чтобы топнуть сколько есть силы (вариант от переводчика: «Со всей дури!»), как рыбак, справедливо решив, что терять ему нечего, выпрямился во весь свой жалкий рост и обратился к нежданному гостю с речью. «Привет тебе, моя ослепительная погибель! – возгласил он. – Не ведал я, недостойный, что паду столь прекрасной смертью, но сердце мое разрывается от скорбной мысли о том, что не узнают родные и друзья, какой превосходный выпал мне жребий на склоне жизни!..» Ну, и, как водится, на лету сложил хайку:

После такого демарша Жемчужный Утес замер, охваченный состраданием. А затем заговорил с несчастным Ватасиваэби человеческим языком, но разум у того окончательно померк, и он не помнил ни слова из сказанного. Чудовище же, удовлетворив дефицит общения, изрыгнуло в небеса фонтаны огня и осторожно, чтобы не расколоть сушу на кусочки, станцевало народный танец «Окаёси-ко». После чего без особой спешки пересекло остров и под раскаты грома и сверкание молний, что били ему в самую макушку, сызнова кануло в морские воды. Рыбаку, натурально, никто не поверил, рассказанное было соотнесено с его душевным состоянием и предано забвению… было бы. Но наш рыбак, как отмечалось выше, не обделен был литературным даром и запечатлел свою удивительную историю тушью на бумаге.

Последнее обстоятельство позволило профессору Хисамацу снабдить текст повести ироническим комментарием в том смысле, что одной фразы бывает достаточно, чтобы вскрыть фантастический смысл в самой изощренной стилизации под реальность. Не слишком ли грамотен оказался полоумный рыбак, не чересчур ли доступны явились ему в его убогой хижине тушечница и бумага? Было очевидно, что Хисамацу-сэнсэй, несмотря на сомнительную специализацию, все же довольно твердо стоял на позициях научного материализма и старательно это демонстрировал. Иногда даже чересчур старательно…

И все же: почему Утес, и вдруг Жемчужный?

И зачем обычной наблюдательной гравиплатформе резервные батареи?

Маша рассеянно пролистнула таблицы в приложениях и завершила сеанс связи с Глобалом.

Как же ей все-таки не хватало внутреннего объемного видения, как недоставало умения держать в памяти на короткой привязи все, даже самые мелкие детали! Наверняка что-нибудь да упустила, проглядела, причем что-то важное, определяющее, дающее вектор поиска. Нет, никогда не ей стать таким же выдающимся энигмастером, как несравненный Эварист Гарин…

Ну да и фиг с ними, с деталями.

– Все ясно! – объявила Маша в пространство. – Слышите? Я все поняла, нравится это вам или нет.

Она снова поглядела на часы. Так и есть: за чтением старинной прозы Маша потеряла ощущение времени. Срок, отпущенный юным Сабуро, почти истек. И теперь нужно было не пробираться на берег моря украдкой, на цыпочках, а чесать туда со всех ног. Причем, заметьте, босиком, потому что в одной босоножке долго не пробегаешь. А искать полную пару обуви в пустом отеле не хотелось, да и не было времени.

Стихия стихией, а вымощенная розовой плиткой дорожка к морю была еще с ночи выметена едва ли не до блеска, хотя ветер, воспользовавшись отсутствием пригляда, набросал туда немного песка и листвы. Машиным пяткам такое испытание было нипочем. Воздух, казалось, застыл в ожидании чего-то нехорошего. Даже деревья перестали шуметь кронами, угомонились птицы и притихли цикады. «Я совсем спятила, – урывками думала Маша на бегу. – Когда объявляют угрозу цунами, нормальные люди обыкновенно бегут куда повыше, а я наоборот, к воде… Это нормально? Но я же знаю, что нет никакого цунами. Или это я себя убедила? Гарин, бесподобный Гарин в таких случаях говорил: Машенька, вы уникальный специалист по уговорам самой себя…» Она пролетела сквозь изящные белые воротца перед пляжем и с разбегу увязла в темном песке. Остановилась и выдохнула с облегчением. Море было на месте. Мрачноватое, подернутое нервными белыми гребешками прибоя. Прохладное в это время года – что не помешало третьего дня Маше в нем искупаться под восторженные возгласы тепло укутанной японской публики. При цунами оно должно было далеко отступить, и сейчас тут пролегала бы полоса голого дна с задыхающейся мелкой живностью.

«Что дальше-то?» Маша присела на краешек ближайшего шезлонга. Спешить было некуда, а значит – настало время собраться с мыслями. Сбор рассеянной информации завершен, пора делать выводы.

Но выводы получались неутешительные.

Опорных фактов было маловато, и все свободное пространство в рабочей версии Маша заполнила интуицией. А это не всегда было удачным решением. Потому что в спор с интуицией с присущей ему прямотой вступал здравый смысл, и слишком уж много в результате такого спора образовывалось разных «почему».

Почему она не доверилась юноше Сабуро, а сочла, что от нее здесь хотят скрыть что-то очень важное? Кто она такая, чтобы перед ней вдруг раскатали все секретные карты? Обычный праздный отпускник. Энигмастер не при исполнении обязанностей. Сейчас бы сидела не на холодном ветру подле неласкового моря, а в тепле и в уюте, как и любит больше всего на свете, пила бы горячий кофе, куталась в мягкий плед из шерсти ламы и читала интересную книжку.

С чего ее так переклинило на мнимом профессоре Танака? Да, типчик несимпатичный, но никто и не обязан нравиться незнакомой наглой девице с первого взгляда. Кто знает, вдруг при близком знакомстве Хисамацу-сэнсэй оказался бы остроумным, веселым собеседником, душой компании!

Ах, все дело в его профессии?! Жемчужного монстра ей подавай? Ну так вспомним, что в свободное от сотрудничества с Тезаурусом время Арманда Бенатар ведет курсы кройки и шитья для детей, а Гарин, божественный Гарин сочиняет интерактивные инструкции для бытовой техники. И коль скоро криптозоолог еще время от времени руководит спасательными операциями, то никто не вправе его за это корить.

Вот еще что. Длина береговой линии острова Кимицусима составляет примерно двенадцать миль. Так с фига ли она сидит здесь, на единственном обустроенном пляже, как глупая старуха у разбитого корыта? Между тем, главное событие может произойти в любой точке острова, где волны набегают на песок. Потому что здесь, в шезлонге, ей удобнее наблюдать? Или снова интуиция, которая усадила ее на шезлонг точно с наветренной стороны тугого холодного «сэйнан-но кадзэ»? Юго-западный ветер гонит волны на берег, а с волнами придет и главное событие…

– Машка, ты чего молчишь? – услышала она голос Стаси Чеховой. Голос исходил от браслета и был едва различим за шумом прибоя. – Так тебе нужно прикрытие или нет?

– Прикрытие… Какое прикрытие? – не сразу сообразила Маша, погруженная в нелегкие свои думы.

Стася зашипела, как сердитая кошка:

– Оперативное! Ты в своем отпуске совсем поглупела.

– Но я, кажется, ни о чем не просила.

Теперь Стася говорила таким тоном, словно учила нерадивого школяра уму-разуму:

– Ты связалась со мной. Этого достаточно. В отпуске, в кафе, в ванне – да где угодно, – ты не перестаешь быть энигмастером. А это значит, что тебе в любой момент должно быть обеспечено оперативное прикрытие. Если тебе так больше нравится, можешь называть это активной поддержкой Тезауруса. – Стася сделала короткую паузу. – И долго ты намерена сидеть сложа руки?

– Откуда ты знаешь, что я… – удивилась было Маша, но тут же спохватилась: – Ты ведь меня видишь, правда?

– Конечно, вижу. На твоем месте я переместилась бы от воды подальше. Поближе к сложенным тентам, только не розовым, а зелененьким, там тебя лучше заметно и легче будет подхватить, если что.

– Ты уже знаешь, что тут творится?

– Нет! – радостно сообщила Стася. – Зато ты наверняка знаешь и очень скоро нам все разъяснишь.

– Кому это «нам»?!

– Собственно говоря, мы все на связи. Пармезан так распорядился. Он передает тебе привет и хочет кое-что поведать.

– Машечка, привет, – зазвучал голос Пармезана, в миру же Гены Пермякова, который был координатором группы, то есть самым главным и ответственным за все-все-все. – Разумеется, никакое это не цунами. Вопрос в том, что же это на самом деле.

– Синдзю-кайдзю, – пробормотала Маша, поеживаясь от холода.

– Что ты сказала? – удивился Гена.

– Так, местная скороговорка… Продолжай пожалуйста.

– Продолжаю. Наши японские коллеги оказались не в теме. У них там традиционно непростые взаимоотношения между службами, а Япония – страна традиций…

– Да, я об этом слышала краем уха, – фыркнула Маша.

– Однако в прибрежной зоне что-то действительно есть. И ты это скоро увидишь.

– Мне понравится? – спросила Маша недоверчиво.

– Сам бы хотел знать, – честно признался Гена. – Но ты должна быть уверена: мы рядом, и случись что, мы тебя вытащим.

– Это вы там висите на черно-желтой платформе с резервными батареями?

– Нет, – сказал Гена немного озадаченно. – Ты же знаешь, Тезаурус не пользуется черно-желтыми гравиплатформами. Исключительно фиолетовыми. А зачем там батареи?

– Понятия не имею… Люди, кто-нибудь скажет, что происходит?!

– Машечка, – строго проговорил Пармезан. – Мы лишь прикрываем тебя. Но мы далеко, а ты – на самом острие. Это ты должна нам сказать, что и как.

– Ладно, – вздохнула Маша. – Надеюсь, скоро все закончится. А то здесь холодно, сыро, я уже озябла и боюсь простудиться.

– Собственно, вот… – начала было Стася Чехова и пропала.

Примерно в сотне метров от берега вздыбилась огромная черная волна. Казалось, белесым пенистым гребнем она достигала небес. Из темно-синего матраца туч хлестали молнии, словно волна их притягивала. Повсюду, насколько хватало глаз, море кипело.

«И все равно это не цунами», – мелькнуло в голове у Маши.

Из моря величественно, медленно, о-о-очень медленно выходило Гигантское Чудовище.

Действительно Гигантское и действительно Чудовище. Дай-Кайдзю. Нужно было обладать нездоровой фантазией, чтобы назвать эту гору Утесом, а уж тем более Жемчужным.

«Все-таки Годзилла», – подумала Маша с громадным облегчением.

Больше ни о чем думать она не могла, потому что по мере того, как чудовище поднималось, точнее даже – вздымалось, восставало над бурлящей водой и никак не могло восстать во весь свой рост, мысли рассеивались туманными облачками, голова делалась пустой и гулкой внутри, как старинный медный глобус. Убежать? Да пожалуйста!.. Все свершалось величественно, грандиозно, ме-е-едленно. На то и камманна. Кто знает, возможно, пирамида Хеопса строилась быстрее, чем Гигантское Чудовище выбиралось на берег.

И дело было даже не в том, что ноги отказали. Хотя и они – тоже.

Маша не собиралась убегать.

Не затем она тут очутилась, чтобы в самый интересный момент вдруг пуститься наутек, пища от испуга.

– Мы видим! – потусторонним шелестом доносился из браслета голосок Стаси Чеховой. – Мы все видим! Как классно!..

И озабоченная реплика от Пармезана (такого ничем было не прошибить, а безопасность сотрудников входила в его прямые обязанности):

– Маша, мы рядом, только подай знак…

Она едва слышала своих друзей и совсем не понимала смысла их слов. С покатых плеч Чудовища со взрывающим барабанные перепонки грохотом низвергались мутные водопады. Раскаты грома, непрошено вплетаясь в эту вселенскую какофонию, казались хрустом ореховой скорлупы. Ноги-колонны еще не ступили на сушу, а остров уже предупредительно содрогался всей своей невеликой твердью.

Какая-то особо одаренная молния, промахнувшись мимо такой солидной цели, хлестнула по одному из тентов в нескольких шагах от Маши. Удивительным образом это вернуло ей ощущение реальности. До того момента Маша сидела подобно маленькой устрице, которую вот-вот смоет прибоем. Теперь же она не просто офигевала от чудовища, а видела его, анализировала и оценивала.

Это был не динозавр, кусо-кёрю, как предполагали пилоты-айны. И не Годзилла, о чем думала Маша, не избежав культурологических стереотипов. Гигантское Чудовище не походило ни на что, кроме самого себя. Оно не принадлежало нашему миру. Оно и на живое-то существо походило крайне мало, не то ввиду своих несусветных габаритов (семьдесят метров на глазок, и это лишь та часть туши, что уже вылезла из воды, а значит – не только камманна, но и бодайна), не то из-за чешуи. Хотя чешуей эти аккуратно подогнанные ромбы назвать было трудно. Скорее они напоминали зеркальные окна небоскреба. При вспышках молний они отливали чистым перламутром. И само существо, выдвигавшееся из моря на сушу, выглядело небоскребом, который по неким своим соображениям решил сменить место расположения.

На короткий миг Маша испытала озабоченность. Ей как-то предстояло изложить увиденное в отчете, который традиционно составлялся письменно. А слов для описания могло и не найтись.

Где-то ближе к обеду Гигантское Чудовище ступило на берег острова Кимицусима.

– Машечка, что ты собираешься делать? – осведомился Пармезан тревожно.

Маша ему не ответила.

Она встала с шезлонга, раскинула руки, чтобы казаться больше, чем есть на самом деле и закричала что есть сил:

– Ёку ирассяймасьта, Дай-Кайдзю!

«Добро пожаловать, Гигантское Чудовище!» Почему-то ей думалось, что сумасшедший рыбак не ошибся, и японский язык будет понятен всякому монстру в этих краях.

Как вы отреагируете на то, что с вами пытается заговорить, к примеру, майский жук? Даже если он взывает к вам пронзительным тонким голосом? Услышите ли? Ну, допустим, услышали. И как поступите? Пройдете мимо по своим делам, пожав плечами и мимолетно поразившись чудесам природы – тем более что жук изъясняется на непонятном вам языке? Наступите всем своим весом, чтобы избавить мир от опасного мутанта? Или остановитесь, снизойдете насколько возможно до его уровня восприятия, захотите понять, что ему, жуку, от вас нужно, и есть ли у вас общие темы для обсуждения?..

И вот еще что: сделайте поправку на то, что вы Гигантское Чудовище.

– Машка!.. – протянула Стася Чехова с укоризной.

– Цыц! – прикрикнул на нее Пармезан. – Тишина в эфире! Готовность экстра!..

Но тут время остановилось.

Маша стояла, задрав голову, обмирая от ужаса и восторга. И смотрела, как над нею склонялся сверкающий перламутровый небоскреб.

Согнуться пополам Гигантское Чудовище не отважилось. Оно просто подогнуло исполинские свои ноги и село на хвост. Все равно ему с трудом удавалось поймать взглядом своего крохотного собеседника. Зато Маше такое не составляло труда. Голова монстра походила на приоткрытый чемодан. Внутри чемодана клубилась тьма и что-то полыхало злым багрянцем. А еще он простирался во весь горизонт.

– Нельзя ли тебе отойти подальше? – спросило Чудовище. – И забраться на какую-нибудь возвышенность? За тобой нелегко уследить.

Жуткие челюсти при этом оставались неподвижны, и голос звучал непосредственно в Машиной голове. Спокойный, немного механический, но удивительно приятный баритон. Таким обычно разговаривают рисованные медведи в мультиках.

– Я попробую, – сказала Маша.

Она попятилась шагов примерно на полста, поднялась на открытую веранду, что примыкала к пляжу, и взобралась на деревянный столик, что показался ей наиболее устойчивым.

– Теперь видишь? – спросила она.

– Более или менее, – сказало Чудовище. – Как ты догадался?

– Догадалась, – поправила Маша. Она подумала, стоит ли ей углубляться в профессиональные нюансы, и решила, что не тот нынче случай. – Все произошло случайно. Но мне показалось, что приветствовать тебя было бы правильно.

– Так и есть. Это правила игры.

– Игры?

– Конечно, игры. Еще можно это назвать программой. Или ритуалом. Так даже вернее. Если хочешь, можешь считать меня аттракционом.

– Если ты аттракцион, то довольно большой.

– Те, кто меня создал, были немаленькими. В сравнении с тобой и твоими соплеменниками они были просто гиганты! Понимаешь, они устраивали праздник. Не помню уже, по какому поводу. Праздник урожая… праздник моря. Какая разница? А потом из воды выходил я, исполнял ритуальный танец и пускал в небо фейерверки. Может быть, я олицетворял в их глазах какое-нибудь древнее божество. Не знаю, мне об этом не сообщили. Когда я появлялся, меня радостно приветствовали и забрасывали цветами. А когда пора было уходить, со мной трогательно прощались. До следующего праздника.

– Странные у вас были развлечения. А что, погода была такая же скверная?

– Видишь ли, погоду я приносил с собой. Ненастье с грозой и ветром больше всего нравилось моим создателям. – Маше показалось, что Чудовище вдруг сентиментально шмыгнуло носом. – Они очень любили гулять под проливным дождем.

– Что с ними случилось?

– Не знаю. Однажды пришла пора выходить из моря, а на берегу никто меня не приветствовал. Остров был пуст и заброшен. И так много раз, пока дворцы не обратились в руины, а руины – в песок. А потом пришли вы. Но незаметно было, чтобы вы мне сильно обрадовались.

– Наверное, не всем нравился твой ритуальный танец.

– Я всего лишь выходил на берег с одной стороны, пересекал остров и уходил в воду с другой. Чтобы потом вернуться. Мне ведь нужно было соблюдать правила игры. Выполнять обязательную программу. Посреди острова я немного танцевал. И пускал фейерверки, без этого нельзя. Возможно, я не был чересчур осмотрителен. Что-нибудь задевал ненароком. Ну так и ваши дворцы, согласись, не были образцами прочности! И вы могли бы не возводить их на пути моего следования…

– Ты и сейчас намерен вытоптать весь остров?

– Не думаю. Хотя эту убогую халупу, что едва видна среди деревьев, я могу ненароком задеть. Вряд ли это пойдет ей на пользу. Поверь, здесь нет злого умысла. Таковы правила игры. И потом, на суше я недостаточно грациозен, чтобы совершать маневры. А поглядела бы ты на меня в воде!

– Для меня это было бы честью.

– Для меня тоже. Ты умен и сообразителен. То есть, конечно, умна… – «Как птица-говорун», – подумала Маша. – Ты говоришь со мной. Ты даже догадалась меня поприветствовать, а это очень важная часть ритуала. Не то что в прошлый раз!

– А что было в прошлый раз?

– Просто кошмар. Крики, беготня… Иной раз пытались остановить меня какими-то нелепыми машинками, что изрыгали огонь и вонючие дымы, швыряли в меня мелкими снарядами, использовавшими энергию взрыва. Смешно… – но в голосе его не чувствовалось веселья. – Не сочти за бахвальство: для вашего оружия я практически неуязвим. К тому же, мне непонятно, зачем вы пытаетесь меня уничтожить? Я в общем-то простой механизм. Или организм, считай как хочешь. Все, что мне нужно, – это прогуляться с одного конца острова на другой. И, разумеется, станцевать мой танец. Больше ничего.

– Не держи на нас зла, – сказала Маша. – Мы этого не знали.

– Коль скоро не знали, нужно было просто спросить. Я бы все объяснил. Что тут сложного?

– Видишь ли, – вздохнула Маша. – До недавнего времени у нас не было обычая переговариваться с теми, кто нам непонятен.

– Тогда, может быть, вы прекратите допекать меня успехами своей военной науки?

– Я об этом позабочусь, – обещала Маша. – Может быть, тебя порадует новость о том, что военная наука у нас стала разделом истории. Мы давно уже ни с кем не воюем.

– Вот и славно. Немного уважения никому еще не вредило. В конце концов, не такой уж я частый гость в вашем мире. Большую часть времени я лежу в самом глубоком месте океанской впадины, зарывшись в грунт, и размышляю о вечности.

– Не мог бы ты поделиться со мной своими мыслями?

– Они не покажутся тебе откровением. Ведь я простой организм. Или я уже говорил об этом? Поэтому мысли у меня простые. И ме-е-едленные. Как и сам я. Мне некуда спешить. Позади меня вечность, да и впереди, в общем, тоже. Ну вот, скажем:

– Забавная мысль, – сказала Маша, хотя ничего не поняла.

– Спасибо. На самом деле, ничего особенного. Это я так умничаю. А вот еще:

– Похоже, кое-кто и вправду умничает, – заметила Маша.

– Я лишь пытаюсь намекнуть, что мое время на исходе. Думаю, раз уж ты сообразила, как себя со мной вести, то окажешься достаточно умна, чтобы понять, что с моим весом на суше не очень-то комфортно.

– Извини. Не каждый день удается запросто поболтать с Гигантским Чудовищем. Да еще из ушедшего мира. Наверное, я должна что-то сделать в соответствии с твоей программой?

– Для начала, – сказало Чудовище, – слезь со своего постамента и за что-нибудь ухватись, да покрепче. Всё же вы здесь такие мелкие! Уж ты как хочешь, а станцевать я должен. Будет шумно. Кстати, можешь хлопать в ладоши в такт своей внутренней музыке. Вряд ли я услышу, но мне будет приятно сознавать, что впервые за долгое время у меня снова есть аудитория.

– С радостью, – сказала Маша.

Она со всей мочи стала отбивать ладошками ритм. Поскольку Маша не сильна была в мелодических конструкциях исчезнувших цивилизаций, она как умела воспроизводила партию малого барабана из «Болеро» Равеля.

Гигантское Чудовище не возражало. Оно грузно выпрямилось во весь свой соответственный имени рост и пустилось в пляс. Так как массивная туша не слишком располагала к батманам и эшапе, танцевальный номер заключался в перевалке с ноги на ногу, игривой жестикуляции верхними конечностями и размеренном покачивании головой. Всего этого хватило, чтобы остров как следует встряхнуло, а от шезлонгов и тентов в радиусе сотни метров остались одни щепки.

– Пожалуй, достаточно, – сказало Чудовище, шумно переводя дух. – Будем считать, что программа выполнена, – оглядевшись, оно добавило: – Кажется, я не слишком здесь намусорил.

Затем Чудовище выпустило в благоговейно застывшие грозовые тучи несколько длинных языков разноцветного пламени, которые сразу же рассыпались большими красивыми звездами.

– Ты уже уходишь? – спросила Маша.

– Увы, – сказало Чудовище. – Заболтался я с тобой. Да и тяжело тут у вас, на воздухе. Пора мне возвращаться в свою впадину. Уж не знаю, стоит ли нынче топать на тот конец острова, как полагалось бы.

– Наверное, не случится ничего страшного, если сегодня ты отступишь от заведенного распорядка, – сказала Маша. – К сожалению, мы оказались не готовы к твоему визиту надлежащим образом. Но в следующий раз все будет устроено так, чтобы ты мог спокойно прогуляться по острову и вволю потанцевать. Я сама прослежу за этим.

– Буду чрезвычайно признателен, – сказало Чудовище. – А теперь… ну, ты знаешь, что нужно сделать.

Маша немного растерялась. Но, к счастью, ненадолго – еще до того, как выжидательное выражение в огромных, похожих на шлифованный изумруд, глазах Чудовища сменилось недоумением.

– Додзо го-будзи-дэ, Дай-Кайдзю, – сказала она торжественно.

– Очень мило, – заверило Чудовище. – У тебя очаровательный акцент. Впрочем, смею тебя заверить, я понял бы сказанное на любом языке.

– Но как тебе это удается?

– Я и сам не знаю, – страховидная физиономия не выражала ровным счетом ничего, но в голосе отчетливо звучала растерянность. – Тебе лучше задать этот вопрос моим создателям.

– Боюсь, они уже не ответят.

– Тогда прими это как данность.

– Хорошо, – сказала Маша и повторила уже по-русски: – Прощай, Гигантское Чудовище.

Играющая перламутровыми блестками живая гора подалась назад и начала медленно, очень ме-е-едленно отступать в морские воды. Едва только ступни ног Чудовища увязли в прибрежном песке, как время оттаяло и продолжило свой бег. С удесятеренной силой взвыл холодный ветер, зазмеились молнии, небесный гром смешался с тяжким шумом взбеленившегося прибоя.

Прямо перед Машиным носом словно бы из ниоткуда возникла мощная фигура юноши Сабуро.

– Бегите прочь, Маша-сан! – вскричал тот, раскинув руки и пытаясь прикрыть ее своей широкой спиной. – Я задержу эту тварь!

– Успокойтесь, Сабуро-сан, – печально промолвила Маша. – Гигантское Чудовище уходит.

Сабуро в растерянности опустил руки.

– Что, совсем? – спросил он.

– Через девяносто девять лет оно вернется. Как и предсказывал профессор Хисамацу в своих таблицах.

– Острову больше ничто не угрожает?

– Ровным счетом ничего.

Сабуро выглядел совершенно убитым.

– Танака… гм… Хисамацу-сэнсэй хотел расстрелять монстра из квантовой пушки, – сказал он уныло. – Он так надеялся стать спасителем нации…

– Платформа с резервными батареями, – пробормотала Маша. Она чувствовала себя спелым ароматным лимоном, но после того, как его выжали. – Будьте добры, передайте профессору, чтобы не делал глупостей. Во-первых, у него все равно ничего не выйдет. А во-вторых, он может ненароком попасть в нас и тогда ему не то что спасителем нации, а и уборщиком в зоопарке не устроиться.

– Хай, – сказал Сабуро и быстро поклонился, пряча глаза.

Пока он, отойдя в сторонку, вел переговоры с профессором по мобильному видеалу (грозные вопли Хисамацу-сэнсэя разносились окрест на несколько метров), Маша в свою очередь связалась с Пармезаном.

– Мы все видели, – сказал тот сердито. – Никому здесь не понравилось твое поведение, уж поверь. Нельзя быть такой безрассудной, если ты не в курсе.

– Энигмастеру полагается быть безрассудным, – вяло возразила Маша. – Если ты не в курсе.

– Напишешь отчет, – пригрозил Пармезан, хотя уже и не так сурово. – И прибавь к своему отпуску одни сутки. За сегодня: ты ведь работала.

– Напишу, – согласилась Маша. – Но не сейчас. Что-то я подустала от этого отдыха. Вернусь-ка я домой.

– Только посмей, – сказал Гена и отключился.

– Не надо фоток, – ввернула Стася Чехова вдогонку. – Мы про вас целый фильм сняли.

Вернулся Сабуро, встал рядом с Машей. Они глядели на то, как уходит Гигантское Чудовище и никак не может уйти окончательно. Следом за ним, собравшись в тугой косяк, уходили и грозовые тучи. Небо над островом почти расчистилось, и стало понятно, что вообще-то еще ясный день.

– Как вы догадались? – наконец проронил юноша.

– Забавно, – сказала Маша. – Чудовище тоже об этом спрашивало. Все просто, Сабуро-сан. Я любопытная. Я недоверчивая. У меня интуиция, которая позволяет делать верные выводы на основании рассеянной информации, хотя бы даже и ложной. И я не верю в злой умысел. Если мы что-то или кого-то, не понимаем, это не значит, будто нам желают навредить.

– Ах да, – сказал Сабуро. – Вы же энигмастер.

– Фильмы про Годзиллу и разных там зверушек, – сказала Маша. – Это что, операция прикрытия?

– Да, – сказал Сабуро. – Когда в двадцатом веке было документально зафиксировано первое появление Жемчужного Утеса, правительство разработало специальную программу по дезориентации общественного мнения. Была инспирирована индустрия «кайдзю эйга» – производство фильмов про разных монстров. Годзилла, мотыльки, черепахи… Это позволило растворить капли достоверной информации в потоках вымысла отнюдь не отменного качества. Само же существо, которое вы называете Дай-Кайдзю, решено было считать достопримечательностью для сугубо внутреннего пользования.

– И пытаться изредка стрелять по нему из танков, – заметила Маша с иронией, – кидаться бомбами и целиться из квантовой пушки.

– Не все наши традиции идеальны, – сказал Сабуро. Он сунул свободную руку во внутренний карман куртки и достал оттуда серебристую босоножку. – Это ваше, Маша-сан.

В другой руке у него обнаружился длинный тонкий нож с деревянной рукояткой, похожий на те, что используют местные повара для разделки морепродуктов.

– Вы с этим собирались меня защищать? – иронически осведомилась Маша.

– Нет, – хмуро сказал Сабуро. – Это кусунгобу, ритуальный кинжал. Когда я сообщил Хисамацу-сэнсэю о вашем исчезновении, он дал мне этот кинжал и отправил на поиски. Приказал доставить вас на МКП до того, как явится Дай-Кайдзю, либо совершить сэппуку, как и подобает человеку чести. Я не справился и теперь должен сохранить лицо хотя бы даже и ценой жизни.

– Час от часу не легче, – вздохнула Маша. – Я полагала, что сэппуку – это пережиток, ушедший во тьму веков вместе с самураями.

– А я и есть потомок древнего самурайского рода, – пожал плечами Сабуро. – И потом, честь не зависит от эпохи. Она либо есть, либо нет, – он тоже вздохнул. – Беда в том, что я бездарен в стихосложении. Перед исполнением ритуала считается хорошим тоном сочинить хайку. Чтобы потом тебя вспоминали со светлой грустью. А мне в голову лезет какая-то чушь, вроде:

– Нельзя ли как-нибудь без архаичных глупостей? – спросила Маша недовольно. – А то вы, Сабуро-сан, – как та цикада. Совсем потеряли голову. На самом деле все обошлось: остров цел, монстр оказался покладистым и невредным, я тоже жива и здорова. Скоро тучи уйдут совсем и выглянет солнышко. Я не в настроении наблюдать средневековую трагедию в хорошую погоду.

– Честь не может быть глупостью, – сказал Сабуро. – Прошу вас оставить меня, Маша-сан. Скоро вернутся служащие отеля и станут наводить порядок. Я хотел бы завершить дело до их появления. Может быть, в одиночестве меня посетит вдохновение.

«Они со своим профессором из темной подворотни положительно сошли с ума, – подумала Маша. – Может быть, это у них такой национальный юмор на экспорт, специально для впечатлительных гайдзинок. Программа по дезориентации. А может быть, все серьезно, кто знает. Но у меня нет сил заниматься уговорами. Здесь нужны радикальные средства».

– Охохонюшки, – сказала она. – Дайте-ка мне ваш видеал, а то мой браслетик не слишком-то убедителен.

Пока Сабуро, усевшись прямо на песок и уложив кинжал перед собой, медитировал с прикрытыми глазами, а Гигантское Чудовище почти полностью скрылось в пучине, Маша ввела один из многих своих заветных кодов чрезвычайной конфиденциальности и перебросилась с невидимым собеседником парой деловых, но весьма уважительных реплик.

– Сабуро-сан, – позвала она юношу. – Прошу простить мою дерзость в такой важный для вас момент. Но с вами желают безотлагательно поговорить.

– Вы правы, Маша-сан, – откликнулся тот слабым голосом. – Сейчас не лучшее время…

Взгляд его упал на картинку видеала. Глаза юноши расширились, губы беззвучно шепнули: «Тэнси!», сам же он в единый миг развернулся всем телом к экрану и, не поднимаясь с колен, застыл в низком поклоне.

– Фудзивара! – особо не церемонясь, рявкнул Его Императорское Величество. Дабы Маша не оказалась безучастным свидетелем, он говорил на планетарном языке. – Я запрещаю тебе совершать сэппуку! Ты понял?!

Сабуро, совершенно потрясенный, пролепетал длинную фразу, почти целиком состоявшую из «хай!». Однако же ему достало отваги вымолвить:

– Прошу не отказать удовлетворить мое недостойное любопытство… Но как эта гайдзин сумела потревожить бесценный покой моего властелина?!

– Позвольте мне, Ваше Императорское Величество, – не удержалась Маша. – Видите ли, Сабуро-сан, мы познакомились в прошлом году, на конгрессе по глобальной культурной интеграции в Киото…

– …где эта ушлая девица выиграла у меня в рэндзю три партии из пяти! – объявил император. Он вдруг захохотал. – И нещадно при этом мухлевала!

– Но как такое возможно? Ведь это же рэндзю…

– А она сумела. Теперь понятно, Фудзивара, с кем ты имел дело? Конечно, она и тебе натянула нос! – Маша сделалась пунцовой, как тропический цветок, но промолчала. – Поэтому не путай честь с наивностью. Убери кусунгобу с глаз моих долой и займись каким-нибудь стоящим делом…

Прошло не меньше часа, прежде чем макушка Гигантского Чудовища совершенно потерялась в волнах. Маша и Сабуро сидели на одном шезлонге, правда – на разных его краешках, и старательно молчали.

Наконец Сабуро продекламировал:

– Уже лучше, – сказала Маша. – Но есть еще над чем поработать.